Исследование (1967) Вступительное слово Уильяма
жүктеу/скачать 1.48 Mb.
|
Глава XIXОтвета от Грея не приходило, а 24 марта 1916 года счастье Вильсона было поколеблено торпедированием в Ла-Манше французского судна "Сассекс". Хауз советовал отослать Бернсторфа домой и готовиться к немедленной войне. Вильсон колебался. Его желание продиктовать совершенный мир имело столь глубокие корни, что он не мог от него отказаться. Его главным желанием было ввести США в войну после достижения соглашения с союзниками о том, что ему будет позволено диктовать условия мира. Но он все еще с ужасом думал о перспективе вступления Америки в войну, которая может закончиться заключением несправедливого мира. Он хотел породить мир, а не войну, окончательный совершенный мир был для него всегда благородным концом, оправдывающим военное вмешательство. Он откладывал принятие мер в связи с потоплением судна "Сассекс" в течение 4 недель и пытался в это время убедить Грея позволить ему вступить в войну принцем мира. 6 апреля 1916 года он собственноручно напечатал следующую каблограмму Грею: "Так как представляется вероятным, что нашей стране придется порвать отношения с Германией из-за разбоя ее подводных лодок, если не случится что-либо необычное, и так как нашей стране придется когда-либо стать воюющей стороной, а война, несомненно, будет продолжительной, осмеливаюсь предложить Вам действовать в соответствии с планом, относительно которого мы договорились ранее. Прошу Вас проконсультироваться с союзниками относительно начала немедленных действий". 9 лет спустя, 14 марта 1925 года, вспоминая об этих переговорах, полковник Хауз писал: "Мне кажется, что, отослав каблограмму Грею, мы совершили ошибку. Нам следовало бы знать, что она не принесет желаемого результата. Я не уверен, что мы не совершили еще большей ошибки, оттягивая созыв мирной конференции, наконец, оставляя за союзниками право быть судьями". Каблограмма Вильсона действительно была до некоторой степени наивной. Для английского министерства иностранных дел она означала: Вильсон признает, что вскоре должен вступить в войну с Германией, поэтому можно считать обеспеченным поражение Германии и достижение наших секретных военных целей; мы сможем аннексировать германские колонии и контролировать обширный район турецкой территории, простирающийся от Египта до Персии; мы сможем уничтожить германский ВМФ, конфисковать германский торговый флот и разрушить экономическую мощь Германии. Теперь Вильсон просит нас отказаться от этих преимуществ - ради чего? Ради удовольствия стать диктатором условий мира. Ответ, который Вильсон с нетерпением ждал от Грея, не пришел. Вильсон, надеясь, что каблограмма от Грея спасет его от необходимости вступить в войну без гарантий относительно окончательных условий мира, оттягивал заявление своей ноты Германии до 18 апреля. Затем, чувствуя себя очень несчастным и понимая, что эта нота будет означать войну, он написал: "Если имперское правительство не провозгласит немедленно и не осуществит отказ от военных действий против пассажирских и грузовых судов, у правительства США не будет другого выбора, кроме полного разрыва дипломатических отношений с Германией". К крайнему изумлению и облегчению Вильсона, 5 мая 1916 года Германия подчинилась этим требованиям. Переданная Вильсону полковником Хаузом 12 мая 1916 года каблограмма от Грея разрушила его надежду на то, что союзники собираются приглашать его диктовать условия мира. Его чувства по отношению к войне сразу же изменились. Он начал подозревать, что Грей не является архангелом, каким представлял его себе Хауз, но он все еще питал надежду на то, что сможет убедить Грея позволить ему воевать ради заключения мира. 16 мая 1916 года он сказал Хаузу, что пришло время проводить "более жесткую" политику: Америка должна либо сделать решающие шаги к заключению мира на прочной основе, или твердо настаивать на своих правах против Великобритании, как и против Германии; бездействовать больше невозможно. Он попросил Хауза подготовить резкую каблограмму Грею. Вильсон наконец начал понимать, что союзники, а не Германия стоят между ним и осуществлением его желания быть спасителем человечества. Он перестал говорить о войне таким образом, как если бы вся правота была на стороне союзников, а вся несправедливость - на стороне Германии. 23 июля 1916 года он писал Хаузу: "Я должен признаться, что приходит конец моему терпению относительно Великобритании и союзников. Их интриги являются последней каплей... Я серьезно думаю попросить конгресс наделить меня полномочиями запрещать займы и ограничивать поставки союзникам. Для меня становится ясным, что эта политика прикрывает желание помешать нашим торговцам закрепиться на рынках, которые ранее контролировались и доминировались Великобританией. Полк и я составляем ноту. Я могу оказаться вынужденным составить ее такой же резкой и окончательной, как и моя нота Германии относительно действий подводных лодок. Каково твое мнение по этому вопросу? Можем ли мы и далее терпеть все это?" С 17 октября 1915 года, когда Вильсон отослал письмо Грею, которое, как он считал, приведет к тому, что он станет вершителем дела мира, до 26 марта 1916 года, когда торпедирование "Сассекса" сделало почти неизбежным вступление в войну США без предварительного соглашения с союзниками о том, что президенту США будет позволено диктовать условия мира, Вильсон находился в состоянии экзальтированного счастья: у него была любимая жена, и он взял мир под свое личное покровительство. Как только перспектива стать принцем мира стала отдаляться, он вновь почувствовал себя неудовлетворенным и больным. Опять появились изматывающие головные боли и участились желудочные приступы. Он стал проявлять несдержанность в отношениях со своими коллегами. А 3 мая 1916 года он объявил, что не желает более занимать пост президента и мечтает об отставке. Единственным близким человеком в этот период была для него миссис Вильсон. 16 июня 1916 года Вильсон был единогласно переизбран демократами, и лозунг его 2-й кампании в борьбе за президентство первым прокричал губернатор Нью-Йорка Глинн: "Он уберег нас от войны!" Вильсон, зная, что в предшествующие 8 месяцев он делал все возможное для вступления Америки в войну на его собственных условиях, чувствовал себя столь неловко, что избегал в своих предвыборных речах затрагивать этот вопрос. Он также старался не давать каких-либо обещаний по поводу этого на будущее. Тем не менее он понимал, что не сможет быть переизбранным без голосов от западных штатов, настроенных весьма резко против войны. Поэтому он санкционировал использование лозунга "Он уберег нас от войны!" его партией; и через тысячи плакатов и тысячи голосов эта идея вбилась в головы американцев: Вильсон уберег нас от войны и спасет нас от нее в будущем. Голосовать за Вильсона значило голосовать за мир. Если бы американцы знали об истинном положении дел, он потерпел бы сокрушительное поражение. На всем протяжении президентской кампании Вильсон продолжал находиться в плохом настроении. Он срывал свое раздражение как на друзьях, так и на врагах. Сенатор Лодж узнал об инструкции Джерарду, которая была подготовлена Вильсоном и Брайаном для сопровождения первой ноты по поводу потопления "Лузитании". Лодж произнес в Бостоне речь, утверждая, что резкая нота Вильсона в Берлин была смягчена намеком на то, что ее не следует принимать всерьез и что Германия продолжала нарушать американские права, так как знала или верила в то, что, пока Вильсон остается президентом, США не будут защищать свои права. Вильсон ответил: "...Заявление, сделанное сенатором Лоджем, несправедливо. Я никогда не писал и не собирался писать никакого постскриптума или поправки к ноте по поводу "Лузитании", за исключением вставленных мной самим изменений, которые усилили и сделали более резким выражаемый протест. Предлагалось, после того как нота была готова к передаче, послать германскому правительству намек на то, что будет приемлемым предложение о третейском суде. Один член кабинета говорил со мной по этому поводу, но это предложение никогда не обсуждалось на заседании кабинета, и не делалось какой-либо угрозы ухода в отставку по той простой причине, что я отверг это предложение после того, как уделил ему достаточное внимание, какого, я считаю, заслуживает любое предложение, затрагивающее столь важный вопрос. Оно было несовместимо с целью ноты. Публике известно все, что было сказано германскому правительству". Читатель помнит, что Вильсон и Брайан совместно подготовили эту инструкцию и отправили ее в государственный департамент, чтобы ее вручили немецкому правительству одновременно с нотой по поводу "Лузитании". Каждое отдельное утверждение, высказанное Вильсоном в ответ на заявление Лоджа, является в его толковании верным. Отрицание своего участия в целом - это очень ловкое уклонение от истины. Однако намного более важным является тот факт, что в этот момент Вильсон начал ненавидеть сенатора Лоджа. Мы ранее отмечали, что со времени учебы Вильсона в колледже Лодж являлся для него отцовским представителем. Когда Лодж вынудил его воспользоваться столь ловким уклонением от истины, он начал использовать Лоджа, как ранее использовал Веста, в качестве выхода для своего реактивного образования против пассивности к отцу. Начиная с этих пор его отношения с Лоджем контролировались не разумом, а навязчивостью. Он был принужден стараться победить Лоджа, как ранее он был вынужден стараться победить Веста. Так как союзники отказывались признать его спасителем человечества, он начал считать их почти такими же могучими врагами Бога, как и немцев, которых называл "дикими гуннами". Его желание превратить войну в крестовый поход, который он сможет возглавить, и его растущая уверенность в том, что союзники могут оказаться столь же неверными, как и немцы, перемешались в его речи от 5 октября 1916 года, в которой он сказал: "Необычность настоящей войны заключается в том, что ее причины и цели не были открыты... Для объяснения этой войны потребуется длинное историческое исследование. Но Европа не должна понять нас неправильно. Мы держимся в стороне не потому, что являемся менее озабоченными, а потому, что, когда мы применяем силу нации, мы хотим знать, ради каких целей мы это делаем... Когда нас спрашивают: "Не хотите ли вы воевать?" - ответ: "Да, мы ожидаем чего-то стоящего, чтобы за это сражаться; мы не ищем пустяковых ссор, а ищем такой ссоры, в которой затрагиваются все права человека, мы ищем некую причину, которая возвысит наш дух, а не ввергнет его в уныние. Такую причину, за которую почетно пролить человеческую кровь, если это окажется необходимым". Это до некоторой степени расплывчатое заявление, переведенное на простой язык, означает: "Союзники, вероятно, столь же эгоистичны, как и немцы. Я не желаю вступать в войну из-за "мелочной ссоры" с Германией по поводу применения ею подводных лодок. Я крайне желаю возглавить крестовый поход за совершенный мир"". Спустя 2 недели он получил сообщение от германского правительства, которое информировало его о том, что, если он в скором времени не осуществит шагов к мирному урегулированию, будут возобновлены неограниченные военные действия подводных лодок. Его настроение резко ухудшилось. Даже Хауз начал ощущать тяжесть его гнева. 2 ноября 1916 года Хауз записал в своем дневнике: "Прибыл президент. Маккормик и я встретили его и отправились с ним на яхту "Мэйфлауэр". Мы беседовали с ним в течение полутора часов, и это было наиболее язвительное обсуждение, которое я имел с ним за длительный промежуток времени... Он считал, что Нью-Йорк "прогнил до сердцевины" и его нужно снести с карты земли... Он считал, что у Маккормика и у меня были свои люди в Нью-Йорке и что кампанию следует вести где-нибудь в другом месте... Однако перед тем, как мы расстались, президент обнял нас обоих и выразил признательность за все то, что мы делаем... Он сказал: "Я не верю, что американский народ пожелает вступить в войну безотносительно к тому, сколь много американцев погибнет на море". Он сказал, что ему жаль, что это так, но тем не менее таково его мнение". Вильсон потерял интерес к предвыборной кампании. Несмотря на свой нарциссизм и Супер-Эго, которые, конечно, требовали победы, временами, казалось, он испытывал полнейшее безразличие к тому, переизберут его или нет. Хауз записал в своем дневнике: "Президент препоручил все нам и не звонит, не высказывает какого-либо предложения и не подает никакого совета, хотя его шансы на успех весьма проблематичны". Вильсон решил немедленно уйти в отставку, если будет избран Хьюз, вместо того чтобы находиться на посту президента в течение еще 4 месяцев своего конституционного срока. 7 ноября 1916 года Вильсон был переизбран президентом США. Своим избранием он был обязан голосам "сомнительных" западных штатов, настроенных резко против войны. Летом и в начале осени 1916 года президент был не в ладах почти со всеми и со всем в жизни. Еще зимой и в начале весны 1916 года он чувствовал себя счастливым человеком. Что привело его к разочарованию? В его личной жизни не произошло никаких изменений. Второй брак Вильсона принес ему такое же удовлетворение, как и первый. Жена полностью удовлетворяла его; но удовлетворение слабого потока его либидо, которое было направлено на женщин, не могло компенсировать отсутствие удовлетворения для тех огромных потоков либидо, которые были направлены на его отца. Зимой и в начале весны 1916 года он был так счастлив, он верил, что вскоре США вступят под его началом в войну и он станет диктовать условия мира. Мы видели, что этот проект давал великолепный выход всем потокам его либидо, направленным на отца. В течение лета его вынудили осознать более ясно, чем когда-либо прежде, что люди Америки ждут от него мира. Так он вынужден был отказаться от этого выхода для своих влечений, направленных на отца, которые давали ему такое счастье. Ранее он представлял себя выполняющим "самую благородную роль, которая когда-либо выпадала на долю человека". Все основные заряды его либидо объединились в непреоборимое желание играть эту роль. Он не мог быть счастлив без надежды на то, что он скоро станет спасителем человечества. Если он не мог возглавить США в войне, которая могла бы стать крестовым походом за мир, продиктованный им, он не очень заботился о том, будет он президентом или нет. Вильсон почувствовал ужас, исходивший от германского сообщения от 18 октября 1916 года. Он понял, что может оказаться вынужденным втянуть народ США в "мелочную ссору", в результате которой не только погибнут тысячи американцев и будет нанесен огромный экономический ущерб стране, но также установится несправедливый мир. Ему ничего не было известно о секретных целях союзников. Но их отказ принять помощь США ради достижения провозглашенных ими военных целей убедил его в том, что секретные цели союзников были ничуть не более благородными, чем цели Германии. Его желание избежать войны, в результате которой установится несправедливый мир, который неизбежно приведет к новым войнам, было почти столь же сильным, как и его желание стать во главе крестового похода за совершенный мир. Он хотел породить не войну, а мир. Его бессознательное отождествление себя с Христом удерживало его от вступления в войну без твердой уверенности, что это будет война за мир. жүктеу/скачать 1.48 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|