Источники по истории раннего христианства в работах А. Б. Рановича Первоисточники по истории раннего христианства

I. 17. Его речь текла не дифирамбом и не была украшена поэтическими изречениями, она не была изысканной… Он не изощрялся в остроумии и не любил пространных речей. Никто не слыхал, чтоб он иронизировал… он изрекал, как оракул: "я знаю", или "мне кажется", или "куда вы клоните", или "надо знать". Его изречения были кратки и сильны, как адамант, его образы значительны и метки, и его слова находили отклик, как законы, диктуемые с высоты трона.

I. 34. По словам Дамиса он знал, что Аполлоний в полном соответствии со своим образом мысли, верный своей молитве: "Боги, дайте мне владеть немногим и ни в чем не испытывать потребности" – не выразит никакого желания.

IV. 3. (Аполлоний сказал:) "Вы видите, воробьи заботятся друг о друге и радуются своему обществу, а мы, люди, этого не понимаем. Когда кто-нибудь ценит общество других, мы скорее говорим о неумеренности, роскошестве и т. п., а тех, кому он уделяет от своего добра, мы называем льстецами и блюдолизами".

IV. 10. Когда Эфес постигла чума и ни одно средство не могло победить эпидемию, они послали к Аполлонию, желая, чтоб он уврачевал их страдания. Он не стал медлить, но произнес: "iomen" (идем) и оказался в Эфесе, подобно Пифагору, который одновременно был в Туриях и в Мегапонте. Созвав затем эфесян, он сказал: "Мужайтесь, сегодня я прогоню чуму". Затем он повел всю молодежь к театру перед статуей Апотропея (Геракла в роли отвратителя чар). Здесь стоял старик с грязным лицом, одетый в лохмотья, по всем видимостям нищий, ловко вращавший глазами; у него была сума, в ней кусок хлеба. Аполлоний велел эфесянам окружить его и крикнул: "Хватайте камни во множестве и убейте врага божьего". Но эфесяне изумились этим словам, и им казалось жестоким побить камнями такого жалкого чужестранца, который взывал к милосердию и плакал. Но Аполлоний их подогревал, чтобы они наседали на него и не дали ему бежать. Тогда кое-кто начал бросать (камни), и, когда нищий, который раньше так жалостно смотрел, стал дико озираться и глаза его оказались полны страшного огня, эфесяне узнали в нем злого духа и побили его камнями, так что он оказался погребенным под грудой камней. Через некоторое время Аполлоний велел убрать камни, чтоб осмотреть убитого. Но человек, которого, как им казалось, они побили камнями, исчез, а под камнями оказался пес из породы

молосских, величиною со льва, раздавленный и испускающий пену, как бешеный.

IV. 31. Его речи в Олимпии касались самых интересных предметов. Он говорил с порога храма в мудрости, храбрости, самообладании и обо всех добродетелях и приводил своих слушателей в изумление содержанием и формой своей речи.

IV. 40. "А о чем ты молишься, когда приступаешь к алтарю?" – спросил он мудреца. "Я молюсь,- ответил Аполлоний,- чтобы господствовала справедливость, чтобы не преступали законов, чтобы философы оставались бедными, другие богатыми, но без фальши".- "А моля о столь великих вещах, рассчитываешь ли ты, что действительно их получишь?" – "Конечно,- ответил Аполлоний,- ибо я все суммирую в одно и, приступаю к алтарю, я молюсь: о боги, дайте мне то, что мне надлежит".

IV. 45. Одна женщина умерла в день своей свадьбы – по крайней мере ее сочли мертвой. Жених с плачем следовал за гробом, и Рим горевал вместе с ним, ибо девица была из знатного дома. Когда Аполлоний встретил погребальное шествие, он сказал: "Поставьте гроб, я утишу ваши слезы по поводу девушки". Так как он спросил об ее имени, толпа подумала, что он хочет произнести обычную надгробную речь. Но он коснулся мертвой, произнес несколько непонятных слов (сравни Мк., 5:41.) и разбудил мнимоумершую, та обрела голос и вернулась в отцовский дом, как Алкестида, когда Геракл вновь призвал ее к жизни (Филострат, передавая это чудо, пытается найти для него разумное объяснение: девица, дескать, была не мертвая, а лишь мнимо умершая. Здесь почти буквальное совпадение с текстом евангелия (Мк., 5:35–42)). Когда родственники захотели сделать ему подарок в 150.000, он сказал: "Пусть это будет приданным для девицы".

VII. 7. Когда Домициан убил своего родственника Сабина и женился на его жене Юлии – Юлия была племянницей Домициана, дочерью Тита,- Эфес праздновал эту свадьбу. Аполлоний же приступил к алтарю и сказал: "О ночь древних данаид, какой единственной ты была!" (намек на миф о дочерях Даная, которые в брачную ночь перебили своих женихов. Аполлоний вообще изображается активным противником Домициана и заговорщиком).

VI. 11. (Речь девы-олицетворения пифагорейской философии.) Я непривлекательна и сулю трудности. Ибо кто присоединится к моему учению, тем самым отрекается

от вкушения животной пищи, должен забыть о вине, чтобы не расплескать сосуда мудрости, который держится лишь в душах, не знающих вина; ни мягкое платье не будет греть его, ни шерсть, снятая с живых существ, обувь я им разрешаю носить только из лыка, спать – как попало, а если я увижу, что он поддается похоти, то у меня есть бездна, куда его столкнет Справедливость – служанка мудрости; я до такой степени трудна для избравших меня, что я налагаю оковы и на их уста (пифагорейцы не ели мяса, .носили одежду и обувь только из растительных тканей и налагали иногда на себя обет молчания). Но узнай зато, что ты получишь, если выкажешь себя стойким и верным. Мудрость и Справедливость сами собой тебе достанутся. Ты будешь далек от зависти. Ты никогда не будешь испытывать страха перед тиранами, а для них ты будешь страшен, богам ты с малой жертвой будешь больше угоден, чем те, кто проливает пред ними кровь быков. Если ты сохранишь чистоту, я дам тебе дар предвидения и сообщу такую ясность твоему взору, что ты познаешь, что такое бог, что – человек и что – обманчивая фантазия в человеческом образе.

VII. 26. Мы, люди, в течение всего того времени, которое именуем жизнью, находимся в темнице, наша душа, прикованная к смертному телу, многое терпит.

VII. 40. А когда заключенные, которых он несколько дней тому назад покинул, снова его увидели, они все обняли его, ибо они уже не надеялись увидеть его вновь. Как дети льнут к отцу, который ласково и умеренно их увещевает и получает, так все тянулись к Аполлонию и открыто это заявляли. А у него для каждого находилось внимание и доброе слово.

VIII. 30. (Арестованный при храме Диктинны по обвинению в чародействе, Аполлоний) в полночь освободился от оков, созвал связавших его, чтобы показать, что он не думает скрываться, и побежал к дверям храма, которые перед ним широко распахнулись; когда же он вошел внутрь, двери закрылись, как если бы их кто запер, и глас раздался дев поющих: "Гряди с земли, гряди на небо, гряди".

VIII. 31. Могилы Аполлония, действительной или мнимой, я нигде не нашел, хотя и объездил большую часть земли. Повсюду я слышал чудесные сказания, а в Тианах я видел храм, воздвигнутый ему на средства императора: сами императоры считали его достойным императорских почестей.

173а. Сенека, ер. XVII 2 (102), 23 сл.

Луций Анней Сенека (3 г. до н.э.–65 г. н.э.) – оратор, вельможа и философ-стоик, оставивший довольно обширное литературное наследство, главным образом философско-нравственного характера. Обширное образование и огромное богатство позволили ему на досуге развивать философию "самоотречения, презрения к земным благам", которые были у него в изобилии. "Этот стоик,- говорит Энгельс,- проповедовавший добродетель и воздержание, был первым интриганом при дворе Нерона, причем дело не обходилось без пресмыкательства; он добивался от Нерона подарков деньгами, имениями, садами, дворцами и, проповедуя бедность евангельского Лазаря, сам-то в действительности был богачом из той же притчи. Только когда Нерон собрался схватить его за горло, он попросил императора взять у него обратно все подарки, так как, дескать, с него достаточно его философии". Проповедь смирения и самоотречения на земле во имя воздаяния на небе, затушевывание земного неравенства сказкой о равенстве всех перед лицом бога была великолепно усвоена христианскими авторами, которые, по выражению Энгельса, бесцеремонно использовали стоическую философию, и в особенности сочинения Сенеки. Энгельс назвал Сенеку "дядей христианства". Действительно, христиане считают Сенеку "своим". Тертуллиан (De anima 20) говорит о нем "saepe noster" ("часто наш"), а Иероним его прямо называет "Seneca noster" ("наш Сенека"). Лактанций (Inst. div., I 5) поражается совпадением философии Сенеки с "божественным учением". В средние века была сфабрикована даже апокрифическая переписка между Сенекой и апостолом Павлом. Но христианство, использовав стоическую мораль, дало ей новое, фантастическое оформление. Оно "создало небо и ад, и был найден выход, который вел страждущих и обездоленных из нашей земной юдоли в вечный рай. И в самом деле, только надеждой на воздаяние в потустороннем мире можно было возвести стоикофилоновское самоотречение от мира и аскетизм в один из основных этических принципов новой мировой религии, способной увлечь угнетенные народные массы" (Ф. Энгельс).

Есть здесь наиболее характерные отрывки из стоической морали Сенеки, близкой к христианскому учению.

Эти мгновения смертной жизни лишь прелюдия для другой, лучшей и более долгой жизни. Подобно тому, как утроба матери хранит нас девять месяцев и подготовляет нас не для себя, но для другого мира, куда мы появляемся приспособленные дышать и жить свободно, точно так же в промежуток между младенчеством и старостью мы созреваем для нового рождения. Нас ожидает новое рождение, новое положение вещей. Мы можем видеть небо еще только на расстоянии; поэтому ожидай бестрепетно того решительного часа (смерти) – он будет последним для тела, не для души. Все вещи вокруг тебя рассматривай как багаж в гостинице: придется переехать. Природа обнажает входящего и выходящего, нельзя унести больше, чем ты принес с собою (в жизнь); более того, даже из того, что ты принес в жизнь, многое придется оставить: с тебя будет

снят облекающий тебя последний покров – кожа; совлекут мясо и разлитую, циркулирующую по всему телу кровь, отнимут кости и жилы – опору и сосуды для жидких и мягких частей тела. Но этот день, которого ты страшишься, как последнего,- день рождения в вечность.

1. От тех, кто у тебя бывает, я с удовольствием узнал, что ты живешь в дружбе со своими рабами. Это соответствует твоему благоразумию и образованию. "Они рабы", но они люди; "они рабы", но они твои сожители; "они рабы", но они твои покорные друзья; "они рабы", но они твои сорабы, если поразмыслить, что судьба может повернуться к тому и другому. 2. Я поэтому смеюсь над теми, кто считает позором обедать с рабом: что здесь позорного, если не считать высокомерного обычая господ обедать в окружении толпы стоящих рабов? Хозяин ест больше, чем воспринимает; в своей огромной жадности он нагружает свой растянувшийся желудок. 3. А несчастным рабам нельзя раскрыть губы даже для того, чтобы что-нибудь сказать. Розга заглушает всякий ропот, даже за случайный кашель, чихание или рыдание не освобождают от побоев. Весь вечер они стоят голодные и безмолвные. 4. В результате те, которым в присутствии господина не разрешается говорить, злословят о нем. Напротив, те, у которых были беседы не только в присутствии господина, но и с ним, которым рта не зашивали, готовы были рисковать за него головой, отвратить на себя угрожающую ему опасность: на пирах они (свободно) разговаривали, зато под пыткой молчали (т.е. не показывали на своего господина). 5. Далее о той же заносчивости гласит пословица: сколько рабов, столько врагов. Они не враги, мы делаем их врагами. Я уже не буду говорить о жестоком, бесчеловечном поведении, когда мы обращаемся с ними не как с людьми, а как со скотом… 10. Подумай, что тот, кого ты зовешь своим рабом, родился таким же путем, наслаждается тем же небом, так же дышит, так же живет, так же умирает… 11. Сколько раз приходило в голову – а что, если бы твой господин позволял себе по отношению к тебе то же, что и ты в отношении своего раба? 12. "Но у меня нет никакого господина",- скажешь ты. Дай срок – может быть, у тебя еще будет. Разве ты не знаешь, в каком возрасте попали

в рабство Гекуба, Крез, мать Дария, Платон, Диоген?.. 15. "Что же, не посадить же мне за стол всех рабов?" – так же, как и не всех свободных… Пусть обедают с тобою некоторые, достойные этого, а другие - для того, чтобы стать достойными… 17. "Он раб"; но, может быть, он свободен духом. "Он раб"; так что же, это ему повредит? А покажи, кто не раб. Один служит похоти, другой жадности, третий – честолюбию, все вместе - надежде, все – страху. Я приведу тебе бывшего консула, находящегося в рабстве у старухи, богача – у служаночки, я назову тебе знатнейших юношей в рабстве у пантомимов, а ведь добровольное рабство – самый позорный вид его… 19. Я поэтому считаю, что ты поступаешь вполне правильно, когда не хочешь, чтобы рабы тебя боялись, и применяешь словесное воздействие.

X.I… дети, почести, богатство, обширные залы и передние, набитые толпою клиентов, славное имя, знатная или красивая супруга и все прочее, зависящее от неопределенной изменчивой судьбы,- все это – принадлежности чужие, наемные; ничто не дается в дар; сцена обставляется бутафорией, которая снесена из разных мест и которую придется возвратить; кое-что придется отдать в первый же день, иное – на второй день, очень мало сохранится до конца… 2… мы получаем только право пользования, проценты, а срок определяет хозяин этого дара, мы должны иметь всегда наготове то, что нам дано на неопределенный срок, и по первому требованию возвратить без возражений… 4. Быстро ловите радость от детей и в свою очередь дайте детям насладиться вами, исчерпайте всякую радость без промедления; вам не дана отсрочка на эту ночь – нет, я взял слишком большой срок – на этот час. Надо торопиться, сзади наседают.

XXV. 1. Поэтому нечего тебе бегать на могилу сына: там лежит самая худшая и самая тягостная для него часть – кости и прах, части, принадлежащие ему не больше, чем платье и другие покровы тела. Весь он исчез, он ушел, не оставив ничего своего на земле. Побыв некоторое время над нами, пока он не очистился и не сбросил с себя приставшие к нему пороки и всю мишуру тленного бытия, он затем вознесся к вышним и обретается среди блаженных душ. Он в кругу святых – Сципионов и Катонов.

1. "Почему такой-то занят философией, а вместе с тем живет так богато? Почему он говорит, что надо презирать богатство, а владеет им? Называет жизнь презренной и, однако, живет? Говорит, что надо пренебрегать здоровьем, и, однако, тщательнейшим образом его оберегает и желает его в лучшем виде? Считает, что изгнание – звук пустой, говорит: "Что дурного в том, чтоб переменить местожительство", а между тем старается по возможности состариться в своем отечестве? Он считает, что между долгой и короткой жизнью нет разницы, однако, если ничто не мешает, он старается продлить свою жизнь и спокойно насладиться глубокой старостью". Но он говорит, что все это следует презирать не в том смысле, что этого не надо иметь, но что этим надо обладать без тревоги; он этого не отклоняет от себя, но относится спокойно, если оно от него отходит.

2. Этот случай будет гибелен для мира Рима; он приведет к развалу столь великого народа; народ этот будет свободен от этой опасности, пока он сумеет нести на себе узду, а если он по какому-либо случаю ее порвет или если она упадет и он не позволит вновь ее на него наложить, то единство и связь величайшей империи распадется на множество частей; конец повиновения будет концом господства для этого города.

5. Мне до такой степени хочется испытать свою твердость, что по примеру великих людей я тебе тоже предписываю: выдели несколько дней, в течение которых будешь довольствоваться минимумом самой дешевой пищи, грубой и неприятной одеждой; ты потом скажешь себе: "Так вот чего я боялся?"…

… Терпи это три, четыре, иногда и несколько дней, но так, чтобы это было для тебя не забавой, а страданием, тогда, поверь мне, Луцилий, ты, к радости своей, убедишься, что ты можешь насытиться на гроши, и ты поймешь, что для спокойствия фортуна не нужна: то, что достаточно для удовлетворения необходимого, она дает даже отвернувшись. 8. Не воображай, однако, что при

этом совершаешь что-то особенное. Ты будешь делать только то, что делают многие тысячи рабов, многие тысячи бедняков. Смотри на это с той точки зрения, что ты это делаешь добровольно, и тебе так же легко будет терпеть это постоянно, как легко тебе дается временный эксперимент… Мы спокойнее будем жить в богатстве, если будем знать, как не тяжело быть бедными.

11. Что же это? – душа, притом прямая, добрая, великая. А чем иным ты ее назовешь, как не богом, пребывающим в человеческом теле? Эта душа может попасть к римскому всаднику, так же как и вольноотпущеннику, как к рабу. Ибо что такое римский всадник, или вольноотпущенник, или раб? – пустой звук, возникший из тщеславия и несправедливости. Подняться на небо можно и из закоулка. Воспрянь только и "вообрази себя тоже достойным бога" (Вергилий. Энеида VIII,304)

1… He надо воздевать руки к небу, не надо просить жреца, чтоб он допустил нас к уху статуи бога, как будто нас так лучше услышат: бог близко от тебя, с тобою, он в тебе. 2. Так-то, Люцилий: внутри нас обитает святой дух, блюститель и страж хорошего и дурного в нас. И в зависимости от того, как мы относимся к нему, так он относится к нам. Никто не может быть хорошим человеком без бога; может ли кто-нибудь подняться выше судьбы без помощи его? Он дает прекрасные, возвышенные советы.

16… Это тело – бремя души и наказание для него; она страдает под давлением его, она находится в оковах, пока не является философия, которая дает ей свободно вздохнуть в созерцании природы и возносит ее от земного к небесному. В этом ее свобода, в этом ее освобождение; в такие минуты душа ускользает из темницы, где она содержится, и возносится к небу… 23. Вселенная состоит из материи и бога. Бог управляет материей, которая облекает

его, повинуется ему как управителю и руководителю. А ведь творящее начало, то есть бог, могущественнее и выше, чем управляемая богом материя. То место, которое в мире занимает бог, в человеке занимает душа; а материи мира соответствует наша душа; пусть же худшее служит лучшему.

Однажды, когда у меня явились размышления о сущем и мысль моя сильно вознеслась, а телесные чувства мои приостановились, как (это бывает) у отягощенных сном от насыщения пищей или усталости тела, мне привиделось, что некто огромный, неопределенных размеров зовет меня по имени и говорит мне: "Что ты хочешь услышать, увидеть и, поразмыслив, изучить и познать?". 2. Я говорю:

"а кто же ты?" – "Я,- говорит,- Пэмандр, разум небесный; я знаю, чего ты хочешь, и я с тобою повсюду".

3. Я говорю: "Я желаю изучить сущее, объять мыслью природу всего этого и познать бога; вот что,- говорю я,- хочу я услышать". Он опять мне говорит: "Направь свой разум к тому, что ты хочешь узнать, и я тебя научу".

4. Сказавши это, он преобразился видом, и сейчас же все для меня открылось вдруг, и я вижу беспредельное зрелище; все стало прекрасным и мягким светом; а через короткое время в части явился идущий вниз мрак ужасный и страшный, криво свернутый, так что уподобился дракону. Затем тьма превратилась в какое-то жидкое естество, несказанно волнующееся и испускающее дым, как от огня, издающее какой-то громкий неописуемый шум. Затем оттуда раздался нечленораздельный крик:

похоже – голос огня… 6. Пэмандр мне говорит: "Ты поразмыслил, что означает это зрелище?" – "я хочу узнать",- сказал я. "Тот свет,- сказал он,- это я –