Иудейская Война Иосиф Флавий (гг. 37-100)

ский дворец; только с большими усилиями удалось остановить распространение огня на весь город. Антиох объявил виновниками пожара иудеев. Такая клевета, брошенная в ту минуту, когда все находились еще под свежим впечатлением случившегося несчастья, могла бы иметь успех даже в том случае, если бы антиохийцы не были еще раньше предубеждены против иудеев, но Антиох не преминул подтвердить свои показания ссылками на прошедшее и таким образом довел граждан до того, что они, хотя и никто не видел, чтобы иудеи подло­жили огонь, с бешеной яростью готовы были обрушиться на оклеветанных. Только с трудом они были обузданы легатом Гнеем Коллегой, потребовавшим, чтобы ему было предоставле­но право прежде всего сообщить о случившемся императору (Веспасиан хотя послал уже в Сирию в качестве правителя Цезенния Пета, но последний еще не прибыл). Тем временем Коллега тщательным следствием установил истинную причину происшествия; иудеи, на ко­торых Антиох взвалил всю вину, оказались ни к чему не причастными: весь пожар был де­лом рук нескольких погрязших в долги негодяев, которые вообразили, что если они истребят здание совета и общественный архив, тогда к ним нельзя будет предъявить никаких требова­ний. Но пока над иудеями тяготело обвинение, они находились в большом страхе.

Известие о задушевной встрече Веспасиана во всех городах Италии и в особенности о сердечном и блестящем приеме, оказанном ему в Риме, освободило Тита от забот о нем и на­полнило его сердце радостью и успокоением. И действительно, когда Веспасиан был еще очень далеко, изо всей Италии радостно бились ему навстречу сердца жителей и, ожидая его, они из любви к нему уже предвкушали его прибытие. И это расположение к нему было сво­бодно от всякого принуждения. Сенат, помня потрясения, проистекавшие от частой смены последних властителей, считал за счастье иметь императором человека почтенного возраста, окруженного ореолом военных подвигов, в котором можно было быть уверенным, что он бу­дет пользоваться властью только для блага своих подданных. Народ, истерзанный междо­усобными войнами, с нетерпением ждал его прибытия: он надеялся, что теперь, наверно, из­бавится от постигших его до сих пор бед, и был уверен, что при нем воцарится благодать и личная безопасность. Войско в особенности взирало на него с высоким доверием, ибо оно лучше всех могло оценить значение так счастливо оконченных им войн. Изведав бездарность и трусость других императоров, войско желало, наконец, смыть позор, так часто понесенный им раньше, и единственного человека, который может восстановить его честь и могущество, оно видело в Веспасиане. Высшие сановники города, видя восторженное настроение всех классов населения, не могли в ожидании Веспасиана оставаться на месте, а поспешили ему навстречу далеко за пределы Рима. Но и другим гражданам всякая отсрочка этой встречи была невыносима; им было приятнее и легче выехать навстречу, чем оставаться в городе. И устремились они в дорогу такими огромными массами, что в городе ощущалось тогда в пер­вый раз приятное чувство малолюдья, ибо оставшихся было меньше, чем выехавших. Когда же, наконец, было оповещено о приближении императора, а предшествовавшая ему толпа прославляла его ласковое обращение со всеми, встречавшими его, тогда все остальное насе­ление вышло встречать его с женами и детьми, и на всем пути, по которому он проезжал, они, вдохновленные его добродушным видом и кротким взором, издавали радостные клики, называя его благодетелем, спасителем и единственным, достойным править Римом. Весь го­род принял вид храма, наполненного венками и фимиамом. Только с трудом мог он протес­ниться сквозь окружавшие его толпы народа во дворец, где он прежде всего принес домаш­ним богам благодарственную жертву за свое благополучное прибытие. После этого народ

предался пиршествам. Трибы (территориальные округа. — Ред. ), колена и соседи, собрав­шись для пирования, при своих жертвоприношениях молили божество о сохранении рим­скому царству Веспасиана еще на долгие годы и об оставлении престола неоспоримым на­следием его сыновьям и их отдаленнейшим потомкам. Принявший тогда так радостно Веспа­сиана город Рим с тех пор вступил на путь полного благоденствия.

До описанного периода времени, еще когда Веспасиан находился в Александрии, а Тит был занят осадой Иерусалима, восстала значительная часть германцев, к которым присоеди­нились также соседние галлы; соединенные вместе, они возымели большую надежду сверг­нуть с себя совершенно римское иго. Германцами в их отпадении и объявлении войны руко­водил, во-первых, их национальный характер, в силу которого они, неспособные действовать разумно, при малейших только видах на успех, слепо бросаются в опасность; во-вторых, не­нависть к притеснявшим властителям и сознание, что их народ никем еще, кроме римлян, не был покорен; главным же образом их ободрял на этот шаг удобный момент. Они видели, что римское государство вследствие быстрой смены императоров потрясено внутренней междо­усобицей; они слышали, что все страны римского мира находятся в напряженно-выжидательном положении, и думали, что эти затруднения и несогласия римлян дают им в руки удобный случай. Эти высокомерные надежды были им внушены обоими их вождями — Классиком и Вителлием, которые, очевидно, давно уже замышляли мятеж и только теперь, поощряемые обстоятельствами, открыто выступили со своими планами, опираясь на племе­на, и без того склонные к волнениям. Уже значительная часть германцев открыто объявила себя за восстание, а присоединение остальных можно было предвидеть, как Веспасиан, точно по высшему внушению, послал прежнему правителю Германии Петилию Цереалию письмо, в котором предоставил ему сан консула и приказал отправиться в качестве правителя в Бри­танию. И вот по дороге к месту своего нового назначения Цереалий получил известие об от­ложении и вооружении германцев. Тогда он немедленно напал на них, уничтожил в одном сражении значительную часть восставших и тем заставил их отказаться от своей безумной затеи и образумиться. Впрочем, если бы Цереалий и не вторгся так быстро в их страну, они тоже были бы проучены, и весьма скоро; ибо едва только известие об их отпадении прибыло в Рим, Цезарь Домициан, не размышляя долго, как это сделал бы всякий другой в его совсем еще юношеском возрасте, со всей храбростью, унаследованной им от отца, и удивительной для его возраста военной опытностью принял на себя великую задачу и тотчас же выступил в поход против варваров. Один только слух о его приближении уже сломил дух германцев: они покорились ему из страха и считали себя счастливыми, что могли без потери людей подпасть под прежнее ярмо. После принятия в Галлии предупредительных мер против возникновения беспорядков в будущем Домициан, увенчанный славой и окруженный почетом за великие дела, которых и не по возрасту можно было ожидать от сына такого отца, возвратился в Рим.

Одновременно с только что упомянутым отпадением германцев в Риме получено было известие о возмущении скифов против римлян. Многочисленное скифское племя сарматы незаметно перешло через Дунай в Мезию и в огромном числе, распространяя повсюду пани­ку неожиданностью своего нашествия, напали на римлян, истребили значительную часть та­мошнего гарнизона, убили в кровавом побоище выступившего против них легата Фонтея Аг-риппу, после чего они разграбили и опустошили всю покоренную страну. Веспасиан, услы­шав об этих событиях и об опустошении Мёзии, по слал для отмщения сарматам Рубрия Галла, который действительно множество из них уничтожил в сражениях, а остальных заста­вил бежать на родину. По окончании этой войны полководец побеспокоился о будущей безопасности того края: он снабдил его более многочисленными и более сильными гарнизо­нами, которые сделали невозможным для варваров переход через Дунай. Таким образом, борьба в Мёзии быстро разрешилась.

234

5. О Субботней реке. Жалобы Антиохийцев на иудеев. О триумфе Тита и Вес-пасиана.

Когда население Антиохии узнало о приближении Тита, оно от радости не могло удер­жаться в своих стенах, а устремилось ему навстречу больше чем на 30 стадий от города, и не только одни мужчины, но и женщины с детьми пустились в дорогу. Едва же увидели его из­дали, они выстроились рядами по обеим сторонам дороги, простерли к нему руки с привет­ствиями и всякими благопожеланиями и провожали его в город. Свои возгласы они беспре­рывно перемешивали просьбой об изгнании иудеев. Тит молча прислушивался к этой прось­бе, ничем не обнаруживая своей готовности уступить ей, иудеи же, не зная определенно, что он думает и что намерен сделать, долгое время находились в величайшем страхе. Ибо Тит не остался в Антиохии, а сейчас же продолжал свой путь в Зевгму на Евфрате. Здесь его встре­тило посольство от парфянского царя Вологеза, которое принесло ему поздравления по слу­чаю победы над иудеями и вручило ему золотой венок. Он принял его, угостил послов, после чего возвратился опять в Антиохию. На настойчивую просьбу совета и граждан Антиохии прибыть в их театр, где его ждет весь собравшийся народ, он любезно согласился. Но когда они и здесь обступили его с просьбами об изгнании иудеев из города, он дал им меткий от­вет: "Их отечество, куда иудеи могли бы выселиться, опустошено, а другой страны нет, ко­торая их приняла бы." Получив отказ на первую просьбу, антиохийцы принесли вторую: пусть Тит объявит недействительными те медные доски, на которых вырезаны права иудеев. Но и этой просьбы Тит не удовлетворил, а оставил за антиохийскими иудеями прежние их права. После этого он выехал в Египет. Дорога его вела мимо Иерусалима; и когда он срав­нил печальное его опустошение с прежним великолепием города, когда он вызвал в своей памяти величие и красоту срытых сооружений, он проникся глубоким сожалением к погиб­шему городу и, вместо того, чтобы, как другой поступил бы на его месте, злорадствовать над тем, что силой оружия взял столь могущественный и сильно укрепленный город, он неодно­кратно проклинал виновников восстания, которые навлекли на город эту кару правосудия. Этим он доказал, как он далек от намерения искать славы храбрости в несчастии виновных. Из неимоверных богатств города еще многое было найдено в развалинах; многие римляне сами откапывали, но в большинстве случаев указания самих пленных вели к открытию золо­та, серебра и других очень ценных предметов, владельцы которых ввиду безызвестности ис­хода войны закопали их в землю.

Тит продолжал свой путь в Египет, быстро прорезал пустыню и прибыл в Александрию. Здесь он начал готовиться к отъезду в Италию и отпустил сопровождавшие его два легиона на места их прежнего назначения: пятый легион в Мезию, а пятнадцатый в Паннонию. Из военнопленных он приказал отделить вожаков Симона и Иоанна и, кроме них, 700 человек, отличавшихся своим ростом и красотой, и немедленно отправить их в Италию, так как он

235

Еще ночью все войско выстроилось в боевом порядке под начальством своих команди­ров у ворот не верхнего дворца, а вблизи храма Исиды, где в ту ночь отдыхали императоры; с наступлением же утра Веспасиан и Тит появились в лавровых венках и обычном пурпуро­вом одеянии и направились к портику Октавии. Здесь ожидали их прибытия сенат, высшие чиновники и знатнейшие всадники. Перед портиком была воздвигнута трибуна, на которой были приготовлены для триумфаторов кресла из слоновой кости. Как только они прибыли туда и опустились на эти кресла, войско подняло громовой клич и громко восхваляло их доблести. Солдаты были тоже без оружия, в шелковой одежде и в лавровых венках. Приняв их приветствия, Веспасиан подал им знак замолчать. Наступила глубокая тишина, среди ко­торой он поднялся и, покрыв почти всю голову тогой, прочел издревле установленную мо­литву; точно таким же образом молился Тит. После молитвы Веспасиан произнес перед соб­ранием краткую, обращенную ко всем речь и отпустил солдат на пиршество, обыкновенно даваемое им в таких случаях самим императором. Сам же он проследовал к воротам, назван­ным триумфальными вследствие того, что через них всегда проходили триумфальные про­цессии. Здесь они подкрепились пищей, оделись в триумфальные облачения, принесли жерт­ву богам, имевшим у этих ворот свои алтари, и открыли триумфальное шествие, которое подвигалось мимо театров, для того чтобы народ легче мог все видеть.

Невозможно описать достойным образом массу показывавшихся достопримечательно­стей и роскошь украшений, в которых изощрялось воображение, или великолепие всего того, что только может представить себе фантазия: произведений искусства, предметов роскоши и находимых в природе редкостей. Ибо почти все драгоценное и достойное удивления, что приобретали когда-нибудь зажиточные люди и что считалось таким отдельными лицами, — все в тот день было выставлено напоказ, чтобы дать понятие о величии римского государст­ва. Разнообразнейшие изделия из серебра, золота и слоновой кости видны были не как при обыкновенном торжестве, но точно рекой текли перед глазами зрителей. Ткани, окрашенные в редчайшие пурпуровые цвета и испещренные тончайшими узорами вавилонского искусст­ва; блестящие драгоценные камни в золотых коронах или в других оправах проносились в таком большом количестве, что ошибочным казалось то мнение, будто предметы эти состав­ляют редкость. Носили также изображения богов больших размеров, весьма художественно отделанные и изготовленные исключительно из драгоценного материала. Далее вели живот­ных разных пород, каждое — украшенное соответствующим убранством. Даже многочис­ленные носильщики всех драгоценностей были одеты в пурпуровые и золототканые материи. Особенным богатством и великолепием отличалась одежда тех, которые были избраны для участия в процессии. Даже толпа пленников одета была не просто; пестрота и пышность цве­тов их костюмов скрашивали печальный вид этих изможденных людей. Но величайшее удивление возбуждали пышные носилки, которые были так громадны, что зрители только боялись за безопасность тех, которые их носили. Многие из них имели по три, даже по четы­ре этажа. Великолепное убранство их одновременно восхищало и поражало; многие были

236

Конечной целью триумфального шествия был храм Юпитера Капитолийского. Здесь, по старинному обычаю, все должны были ожидать, пока гонец не возвестит о смерти вражеско­го вождя. Это был Симон, сын Гиоры, участвовавший в шествии среди других пленников. Теперь на него накинули веревку и, подгоняя его ударами плетей, стража втащила его на возвышающееся над форумом место, где по римским законам совершается казнь над осуж­денными преступниками. Когда было объявлено о его смерти, поднялось всеобщее ликова­ние и тогда начались жертвоприношения. Благополучно окончив это с установленными мо­литвами, императоры возвратились во дворец. Некоторых они пригласили к своему столу; остальная же масса пировала по домам. Ибо в этот день римляне праздновали как победу над врагами, так и конец внутренних распрей и зарю надежды на лучшее будущее.

По окончании празднеств и после восстановления полного покоя в государстве Веспаси­ан решил воздвигнуть храм богине Мира. В короткое время было окончено сооружение, пре­восходившее всякие человеческие ожидания; он употребил на это неимоверные средства, ка­кие только дозволила ему его собственная казна и какие достались ему от предшественников, и разукрасил его всевозможными мастерскими произведениями живописи и скульптуры. В этом храме было собрано и расставлено все, ради чего люди прежде путешествовали по всей земле, чтобы видеть все эти различные вещи. Здесь он приказал хранить также драгоценно­сти и сосуды, взятые из иерусалимского храма, так как он очень дорожил ими. Закон же иу­деев и пурпуровые завесы Святая Святых он приказал бережно сохранить в своем дворце.

6. О Махероне.

В Иудею в качестве легата послан был Луцилий Басс с войском, переданным ему Цереа-лием Вителлием. Завладев крепостью Иродион и его гарнизоном вследствие добровольной

237

Царь иудейский Александр первый осознал благоприятные условия этого места и по­строил на нем крепость, но она впоследствии была срыта Габинием в войне с Аристобулом (I, 8,6). Когда же на престол вступил Ирод, он нашел, что это место больше всякого другого заслуживает особенного внимания и сильнейшего укрепления, в особенности еще вследствие соседства арабов, против владений которых эта крепость образовала по своему положению чрезвычайно выгодный пункт. Он обвел поэтому обширное пространство стенами и башня­ми и основал там город, через который лежал путь в цитадель. Точно так же он и самую вершину горы окружил стеной и построил на углах башни по 160 локтей каждую. Посреди укрепленной таким образом площади он воздвиг дивный дворец, помещавший в себе множе­ство просторных и изящных покоев; в наиболее подходящих местах было построено еще много цистерн как для сбора, так и для сохранения обильных запасов воды. Таким образом, царь, соперничая с природой, при помощи искусственных сооружений сделал это место еще более непобедимым. Далее он снабдил крепость огромным запасом стрел и машин и старался вообще всевозможными средствами поставить гарнизон в такое положение, чтобы он мог противостоять продолжительнейшей осаде.

В бывшем дворце росла рута поразительных размеров, не уступавшая ни высотой своей, ни объемом фиговому дереву Говорят, что она стояла со времен Ирода, и она, быть может, еще долго бы существовала, если бы иудеи при занятии Мяхерона не срубили ее. В долине, примыкающей к городу с севера, находится место, называемое Ваорасом и производящее ко­рень того же имени. Последний имеет огненно—красный цвет и по вечерам испускает от се­бя лучи; его очень трудно схватить, так как он как будто убегает из-под рук и только тогда остается в покое, когда его поливают уриной от женщины или ее месячной кровью. Но и то­гда прикосновение к нему влечет за собой верную смерть, если его не несут таким образом, чтобы он свешивался с руки. Существует, впрочем, и другой безопасный способ для овладе­ния этим корнем. Сначала его окапывают кругом до тех пор, пока только маленькая часть корня остается еще в земле, затем привязывают к нему собаку; когда последняя быстро уст­ремляется за человеком, привязавшим ее, корень легко вырывается, но собака умирает на месте, как заместительная жертва за того, который хотел взять растение, а тогда его можно уносить без всяких опасений. Стоит, однако, подвергать себя опасности и трудиться над до­быванием этого растения из—за присущего ему следующего свойства: так называемые де­моны, т.е. духи злых людей, вселяющиеся в живущих и убивающие всех тех, которые оста­ются без помощи, немедленно изгоняются тем корнем, как только подносят его близко к больному. На том же самом месте бьют теплые ключи, отличающиеся между собой различ­ным вкусом воды: одни из ключей горьки, другие — почти совершенно пресны. Еще ниже в

238

239

Справившись таким образом с Махероном, Басс быстрым маршем двинулся к лесу, на­зывавшемуся Ярдесом, где, как ему было донесено, собралась масса иудеев, бежавших во время осады Иерусалима и Махерона. Прибыв туда, он нашел, что полученное им известие вполне верно. Прежде всего он всадниками оцепил кругом всю местность, чтобы предупре­дить возможность бегства; пехоте же он приказал вырубить лес, в котором скрывались бег­лецы. Эти действия принудили иудеев решиться на отважное дело. Так как единственную надежду на спасение сулил им еще отчаянный бой, то они ринулись всей массой с громкими кликами на оцепивших их римлян. Но последние храбро выдержали натиск. При отчаянной смелости одних и неослабной твердости других бой затянулся на довольно продолжительное время, но результат получился самый неравномерный: из римлян пало мертвыми 12 человек и только немного было ранено, из иудеев же ни один не вышел целым из этого сражения: все они в числе не менее 3000 человек были смяты, и между ними также их предводитель Иуда, сын Иаира, о котором мы выше сообщили, что он начальствовал над отрядом и спасся бегст­вом через подземный ход.

К этому времени император послал предписание Бассу и прокуратору Ливерию Макси­му распродать всю страну иудейскую. Нового города он не основал в ней, но оставил за со­бой страну в собственность. Только восемьсот выслужившихся солдат он наделил землей в районе Эммауса, в 60 стадиях от Иерусалима. На иудеев же во всех местах их жительства он наложил поголовную подать в размере двух драхм в год в пользу Капитолия вместо того, что прежде тот же налог взимался на нужды храма. Таково было теперь положение иудеев.