Жак-Ив Кусто Джемс Даген Живое море «Живое море»: «Мысль»; Москва; 1975



бет16/19
Дата23.06.2016
өлшемі2.23 Mb.
#155489
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

Глава 18. "Коншельф-Один"

Снова калипсяне работают на пустынном островке неподалеку от Марселя, но теперь это Помег, сосед Шатод'Иф, где в замке был заточен легендарный человек в железной маске. В тесной бухточке, редко навещаемой судами, "Калипсо" и "Эспадон" стоят у бортов большой понтонной баржи, нагруженной снаряжением и людьми. Кругом — сферические буи, надувные лодки, швартовы, совсем низко над судами повис вертолет. На берегу, в ветхом каменном домике без окон, оплетенном паутиной телефонных и электрических проводов, отгородившись занавесками от света, я слежу по телевизору за ходом операции. Можно подумать, что идут маневры, высадка десанта на плацдарм. Но мы не помышляем о войне. Мы пытаемся приспособить человека к жизни на дне моря.

Под килями наших судов — станция "Континентальный шельф-Один"; мы надеемся, что в ней Альбер Фалько и Клод Весли смогут непрерывно провести под водой семь дней, работая в воде по пяти часов в день. Они первые пробудут так долго на континентальном шельфе, не выходя на поверхность. Наш эксперимент относится скорее к области снабжения и связи, чем к области физиологии. Наша вера в успех зиждется на расчетах Жана Алина; он подготовил таблицы недельного пребывания аквалангистов под водой с отдыхом в воздушной камере. Главный элемент "Коншельфа-Один" — цилиндрическая камера, дом длиной 17 футов, высотой 8 футов. До дна в этом месте 40 футов; дом стоит на якоре на глубине 33 футов. Он служит и жилищем и мастерской. Своего рода промежуточный пост, позволяющий подводным пловцам работать в воде на глубине 80 футов. Фалько назвал его "Диоген", по имени знаменитого древнегреческого философа, который поселился в бочке.

В полу дома — открытый в море люк, но воздух не пускает воду внутрь. Обитатели "Коншельфа-Один" живут при постоянном давлении воздуха и воды, равном двум избыточным атмосферам. Через жидкую дверь они выходят наружу, чтобы выполнять работы, которые станут обычными для рабочих и техников промышленных подводных станций завтрашнего дня.

Идея далеко не нова. Епископ Джон Уилкинс лелеял ее еще в XVII веке. В XIX веке Саймон Лейк строил колесные подводные лодки с открытыми в воду люками. Уже в наше время Роберт Дэвис разработал конструкции подводных домов, их развил капитан военно-морских сил США Джордж Бонд, его работы вдохновили нас. Эдвин Линк испытывает судно для связи между подводными станциями. А нашему Центру подводных исследований посчастливилось осваивать опытную станцию у острова Помет.

Фалько и Весли сами наблюдали за сборкой дома. Инженер-электрик Анри Шиньяр и люди из Центра подводных исследований работали до изнеможения, добиваясь полной надежности. Каждая система была дублирована — компрессоры, подающие в "Коншельф-Один" воздух под давлением две атмосферы, телевизионные мониторы, позволяющие нам круглые сутки наблюдать за людьми, аварийный генератор, телефонные линии, одноместные рекомпрессионные камеры в подводной обители. Воздух и электричество подавались в "Диоген" с берега; вспомогательные суда может сорвать с места штормом и отнести в сторону.

Фалько и Весли вошли в "Коншельф-Один" 14 сентября 1962 года в 12.20. Перед тем как спуститься по трапу в воду, холостяк Фалько попрощался с матерью и сестрой; Весли обнял жену и дочурку. В затемненной комнате мы наблюдали в телевизор, как они устраиваются в ногой квартире. Что бы ни происходило, мы тотчас узнавали об этом. Нам было слышно каждое слово, малейший шум. Дважды в день врачи Центра подводных исследований Ксавье Фруктус и Жак Шуто должны были навещать наших товарищей, чтобы всесторонне обследовать их, включая электрокардиограммы и анализ крови.

В первый день я сам побывал в "Коншельфе" и убедился, что оба чувствуют себя превосходно. Настроение было приподнятое: кругом года, один шаг — и там, и можно плавать долго, не думая ни о каких водолазных таблицах, обитель очень удобная. У них был телевизор, принимающий программу центрального вещания, радиоприемник, библиотека, на стене висела абстрактная картина кисти Лабана. С "Эспадона" по пластмассовой трубе подавалась горячая вода в душевую. Пищу им посылал в герметичных термосах кок "Эспадона" Мишель Гильбер, который обещал друзьям приготовить любое блюдо по их вкусу. В доме стояла электроплитка — можно разогреть пищу или самим сварить что-нибудь в случае перебоя в поставках. На поверхности участников опыта обслуживало шестьдесят человек. Дежурный по "Коншельфу" Раймон Кьензи возглавлял бригаду из пятнадцати подводных пловцов-связных.

По телевизору было видно, что Фалько и Весли заметно взбудоражены. Они чувствовали себя неловко и немного позировали — улыбались в объектив камеры, исполняли дуэты на губной гармонике. Медицинский осмотр показал, что у обоих отменное здоровье. Друзья были недовольны тем, что врачи так обстоятельно, по два с половиной часа в день, обследуют их, отрывая от дела; хотелось еще и еще поплавать под водой, они никак не могли насытиться привольем. Первую ночь спали беспробудным сном, утром проснулись бодрые, поспешили умыться и позавтракать, пока не явились врачи.

Весли было тогда тридцать лет, он на пять лет моложе Фалько, но занялся подводным плаванием позже его, прежде тренировал лыжников и яхтсменов. Фалько — его кумир, и он гордился тем, что разделял с ним честь испытания "Коншельфа-Один"; в обществе Альбера он ничего не боялся. Клод работает очень старательно, ему в высокой степени присущ дух соревнования. К участию в опыте он отнесся с величайшей ответственностью.

У Фалько другой характер. Он очень смел (я не знаю человека храбрее), но без всякого налета бравады. Альбер — настоящий олимпиец, во время состязаний он вкладывает всю душу, все умение, но не унывает, если окажется последним. Зная, что он выполнит задание хорошо, спокойно и умно, я поручил ему негласное руководство. Если им будет невмоготу в подводном доме, Фалько лучше отступит, чем станет рисковать из ложной гордости.

Медики не знают ничего подобного жизни на подводной станции. Конечно, поведение экипажей подводных лодок тщательно изучено, но это не то же самое. В лодке подводник не столько приспосабливается к морю, сколько прячется от него за глухие стальные плиты. Его дух поддерживают средствами, напоминающими про жизнь на берегу — фотографии красоток, патефоны-автоматы, кинофильмы. На подводной лодке человек подобен больному в изоляторе, окружающий мир он видит только в перископ. Наши люди живут в водной среде при давлении, которое вдвое превышает давление внутри подводной лодки. "Диоген" — огромный акваланг, куда Фалько и Весли возвращаются, чтобы согреться, поесть, поспать, привести себя в порядок; нечто вроде воздушного пузырька, который берет с собой водяной паук. Пять часов, проводимых в воде, для наших ребят важнее девятнадцати часов в "Диогене".

Вечером второго дня Пьер Гупиль, наш кинооператор, вместе с десятью помощниками ушел под воду, чтобы снять кадры из ночной жизни людей на континентальном шельфе. С палубы "Калипсо" я сквозь прозрачную толщу видел залитый светом юпитеров желтый дом. Сверкающими осколками всплывали пузыри выдоха из "Диогена". Вот еще прожектора — это, подчиняясь сигналам фонарика Гупиля, помощники занимают свои места вокруг "Коншель-фа". От "Диогена" под "Калипсо" и дальше вдоль откоса, по направлению к выходу из бухты загорелись две параллельные цепочки огней. Я решил спуститься вниз, взглянуть поближе, как пойдут съемки.

Надел черный изотермический гидрокостюм с желтыми завязками и черным колпаком, в котором подводный пловец напоминает великого инквизитора. Подогнал ремни четырехбаллонного акваланга, чтобы он сидел плотно и не мешал двигаться, отрегулировал подачу воздуха, подобрал ласты по ноге и подвесил на пояс грузы для нулевой плавучести. И только тут заметил, что мне помогает Анри Пле. Седой ветеран тактично напоминал мне, что мы с ним ровесники. М-да… Конечно, друзья называют меня Паша (Старик), но до сих пор я всегда готовился к погружениям без посторонней помощи.

И вода сегодня какая-то холодная. Стоя на водолазном трапе, я сполоснул маску и подогнал ее плотнее к лицу. А внизу купалась в волшебном сиянии моя долголетняя мечта — первое жилище на континентальном шельфе.

Я нырнул. На фоне светлого дна черными тенями парили помощники Гупиля, направляя прожектора на Фалько и Весли, которые плыли бок о бок вдоль сверкающего огнями бульвара. Они сами еще днем развесили фонари и окрестили свой маршрут "проспектом Голотурий". Оба скользили в воде непринужденно, легко — за этой легкостью послушная мускульная сила, экономное дыхание и четкость реакций, отработанная за время тысяч подводных вылазок. Резиновые ласты казались продолжением ног; на руках у обоих были голубые перчатки, чтобы их можно было отличить от других пловцов.

Фалько среди нас самый искусный, чемпион человекорыб. Глядя на его плавные, уверенные движения, я чувствовал себя медведем.

Альбера и Клода нельзя было назвать пленниками моря, хотя им грозила кессонная болезнь, возможно, даже смерть, если бы они нарушили незримый рубеж двух атмосфер. Выше своей обители подниматься нельзя, зато спокойно можно погружаться на 80 футов. И оба льнули ко дну, словно к источнику жизни.

Вдоль "проспекта Голотурий", над песком, посидониями и сонными морскими жителями, оставив позади вереницу огней, они поплыли в открытое море. Гупиль дал сигнал своим осветителям, лампы погасли. Эпизод снят, землянам пора возвращаться. Я потребляю меньше сжатого воздуха, чем большинство аквалангистов, это позволило мне задержаться под водой после того, как съемочная группа вернулась на поверхность. Очутившись во мраке, я видел лишь тонкие струйки света там, где шли Фалько и Весли, гипнотизируя рыб своими потайными фонариками и гладя их руками в голубых перчатках. Вот остановились приголубить каракатицу, не подозревая, что за ними наблюдают. Я нарочно заплыл в луч света, чтобы друзья увидели меня. Луч отпрянул в сторону; они продолжали идти вниз так, будто я для них не существовал.

Я остался один в темноте со своими мыслями. Уже давно главной целью моей жизни стало отворить человеку дверь в глубины, помочь ему перешагнуть естественные границы, дышать во враждебной легким среде, противостоять все более высокому давлению. Нет, не только отворить дверь — помочь ему освоиться под водой, исследовать, познавать, жить. И вот человек — в лице этих двух одержимых, которые не хотели замечать меня, — начал жить в океане, жить океаном и для океана. Я завидовал им. Складываются люди нового рода, но не я один из них… Я вернулся на базу грустный.

На третье утро Фалько и Весли проснулись одновременно и молча принялись за завтрак. Прошло полчаса, прежде чем они заговорили друг с другом. Потом оба ьдруг запели. Врачи, возвратившись после осмотра, доложили, что возбуждение двух первых дней поумерилось. С утренней смены Альбер и Клод вернулись угрюмые, вялые, на телевизионную камеру не глядели. Товарищи принесли им второй завтрак и рассказали, что наверху идет дождь. Они безучастно выслушали эту новость, хотя знали, что за дождем неизбежно последует мистраль и судам, возможно, придется уходить. Тем временем мы укрепляли швартовы. Едва кончился дождь, как подул сильный ветер. Море покрылось барашками. Нас сильно качало, но суда удержали свои позиции в бухте. А подводный дом далее не шелохнулся.

Случная деловитые, немногословные ответы Фалько и Весли на телефонные звонки, мы заметили, что впервые ни тот, ни другой не справляется о родных. Лишь после опыта мы узнали, что за этим крылось. Цитирую дневник Фалько:

"Сил нет. Надо поменьше напрягаться, иначе не справлюсь. Боюсь, что не выдержу до конца. Работать под водой стало ужасно тяжело. За что ни возьмись — невероятно трудно".

В дневнике Весли за то же число никаких жалоб нет, спокойная уверенность, как в отчетах советских космонавтов. Между тем врачи нашли, что он физически утомлен сильнее, чем Фалько.

Во второй половине дня они совсем приуныли; я решил попросить старого товарища Фалько, Поля Бремона, пообедать с ними в "Диогене", чтобы ободрить их. Обед прошел мрачно, экспансивному Бремону никак не удавалось разговорить друзей. За кофе Весли оживился и с присущим ему едким юмором, сохраняя каменное лицо, сказал:

— А что, если нам устроить забастовку? Пусть они там, наверху, попляшут. Без нас они ничего не сделают.

Мы рассмеялись, сидя у телевизоров. Весли знал, что мы слушаем. А молсет быть, он это серьезно?

— Только не выиграть нам забастовки, — продолжал Клод. — Наши наниматели перекроют воздух.

Дежурный наблюдатель отметил, что в 23.00 оба легли спать. Через два часа Фалько сбросил одеяло и заходил по дому. Подошел к отверстию в полу, поглядел на воду. Проверил давление воздуха, влажность по гигрометру. Включил аварийную лампу, выпил стакан воды и снова лег. Дневник рассказывает, что делалось в его душе в ту ночь:

"Много лет я спал без снов, теперь наверстываю, мне снится кошмар, которого я никогда не забуду. Угнетенное состояние, удушье, тоска и страх. Меня душит чья-10 рука. Надо уходить. Вернуться на поверхность. Просыпаюсь, иду к люку. Все в порядке. Клод крепко спит. Ложусь опять, но не могу уснуть. Я одинок, заперт в ловушке. Нас приговорили жить неделю под водой. На поверхность подниматься нельзя. Избавиться от азота можем только с помощью тех, кто наверху. Чувствую страх, безрассудный страх. Чтобы успокоиться, думаю о своих товарищах. Они приняли все меры предосторожности. И сейчас наблюдают за мной. Нет, не могу успокоиться. Меня преследует нелепая мысль: что, если давление воздуха упадет и ворвется вода? С какой скоростью она будет подниматься? Конечно, в верхней части дома все равно останется какое-то количество сжатого воздуха, мы успеем надеть акваланги и выйти наружу. А дальше? Сразу всплывать нельзя. Придется ждать, пока не придумают, как устроить декомпрессию.

Звук уходящего к поверхности воздуха невыносим, а днем его почти не слышишь. Пузыри булькают, булькают, словно в огромном котле. Или будто галька на берегу, когда ее перекатывает прибоем в шторм. Никак не могу уснуть. А Клод знай себе спит, не подозревая о моих треволнениях".

И это Альбер Фалько — невозмутимый Фалько, укротитель акул, навигатор подводных путей! Выходит, есть существенная разница между жизнью в подводной кабине при давлении две атмосферы и работой в герметичном "ныряющем блюдце" при нормальном давлении; здесь вода рядом, реальная, вездесущая. То, что Фалько впертые в жизни оказался во власти страха, кошмаров, воображаемых опасностей и ни разу не сказал нам об этом, говорит о мужестве этих людей, которым предстояло провести под водой еще сто часов.

Утром четвертого дня Фалько был на грани срыва. Когда связной доставил сверху завтрак, Альбер впервые за все годы, что мы его знаем, придрался. — Печенье раскрошилось! — крикнул он. Это было для нас так же неожиданно, как если бы Фалько вдруг ударил связного. Огорченный Гильбер сам спустился в "Диоген", чтобы извиниться. На осунувшемся лице Альбера мелькнуло подобие улыбки, и он в свою очередь попросил кока простить ему несдержанность.

В этот день врачи подвергли участников опыта психотехническим тестам. Фалько и Весли сидели за металлическим столом возле "Диогена" и складывали разноцветные кубики по чертежу, который им показывал Шуто. Эскулапы доложили, что оба успешно выполнили задания. Я сам проведал Альбера и Клода и сказал им, что вечерний обход врачей отменяется. Они заметно повеселели. Я вернулся на базу, чувствуя, что дело пошло на лад.

Радиоприемник "Коншельфа-Один" уже не играл популярной музыки. Стопка детективных романов осталась нетронутой. Первые дни друзья еще смотрели телерекламу. Теперь они встретили хористок зевками и выключили телевизор, не дослушав последних известий. Весли позвонил нам по телефону:

— Прислали бы проигрыватель и пластинки с классической музыкой.

Мы выполнили просьбу, и с этой минуты до конца опыта в камере звучали одни симфонии и камерная музыка.

Изумительные соусы и пирожные старательного Гильбера их больше не соблазняли, они заказывали бифштексы, фрукты, овощи — поменьше калорий. Затрата калорий на плавание возмещалась благоприятными условиями в доме. Инфракрасные лампы поддерживали температуру 22–26 градусов, влагу поглощала обивка из губчатой резины. Палуба в той части, где размещалась мастерская, была металлическая и конденсировала испарения. Холод им не грозил. Они ходили в войлочной обуви, шерстяных свитерах и красных вязаных шапочках с кисточкой — обычный головной убор водолазов.

Жителям "Диогена" докучали посетители сверху. Еще до начала опыта мы постановили пускать вниз лишь тех, кто непосредственно обслуживает Фалько и Весли. Закрыли бухту для всех посторонних судов и подводных пловцов, разрешили съемки только киногруппе Гупи и фотографу Жану Латте. Лишь врачи и связные регулярно бывали в доме. И, однако, Фалько записал в дневнике:

"Мы живем в доме электроники. Нажми кнопку — тебе тотчас ответят. У нас шестьдесят рук и столько же ног. Это здорово, но очень уж их много. Люди являются к нам и надоедают своей болтовней. Невозможно без конца говорить. Нужно отдохнуть. Я знаю, они стараются для нас, на их месте я поступал бы точно так же, но эти бесконечные гости действуют на нервы. Порой приходится делать усилие над собой, чтобы не сорваться. Но стоит мне отдохнуть, полежать десять минут, всего десять минут, — и все проходит. В следующем нашем подводном доме должно быть не меньше двух помещений, чтобы в одном из них можно было уединяться. И нужно ограничить телефонные звонки. Нам звонят с острова, с судов, часто по пустякам. В первом опыте слишком много механизации. Следующий эксперимент я бы обставил иначе. Пусть нам выдадут цистерны сжатого воздуха и скажут: "Вокруг вас повсюду рыба. Приступайте к делу. Если что понадобится, звоните нам. Мы же будем звонить только по важным делам".

Кьензи свел до минимума погружения связных. Фалько записал:

Стало спокойнее. Паша заботится о том, чтобы мы могли как следует отдыхать. Теперь я верю, что можно подолгу жить под водой и на больших глубинах. А вдруг люди будут совсем забывать о земле? Если разобраться, мне сейчас безразлично, что происходит там, наверху. Такое же чувство у Клода. Мы живем по тому же времени, что они; я знаю об этом, так как нам сообщают, который час. Но меня это ничуть не трогает. Здесь время идет как-то особенно быстро, часы просто ни к чему. Если бы они сказали мне, что мы спустились только вчера и останемся под водой еще шесть дней, я отнесся бы к этому совершенно спокойно.

Звонил Паша. Ему рассказали об оказии, которая случилась вчера. Кто-то прислал Клоду четырехбаллонный акваланг с половинным запасом воздуха. Мы были в нескольких стах футах от камеры, на глубине 60 футов, среди стаи креветок, которых загоняли прямо в щупальца цериантов (Cerianthus). Вдруг Клод сигналит, что ему нужен воздух. Подаю ему свой мундштук. Он делает вдох и идет к дому. Я за ним, делюсь с ним воздухом. Последние 60 футов он проплыл на одном вдохе, так быстро, что я не мог поспеть за ним. Обошлось без паники, но Паша задумал на всякий случай устроить аварийную систему. Он пришлет пустые бочки с якорями. Мы расставим их вверх дном по всему нашему участку, потом нам подадут сверху шланг, и мы зарядим их сжатым воздухом. Если у кого-нибудь кончится воздух, можно сунуть голову в бочку, подышать — и дальше, к следующей бочке. Так до самого дома. На будущих станциях континентального шельфа, когда связи с поверхностью будут сильно сокращены, такие бочки окажутся очень кстати.

Мы совсем на "ты" с водой. Я счастлив, когда остаюсь наедине с Клодом. Эти ребята сверху с их съемочной аппаратурой только мутят воду, после них мы принимаем грязевые ванны. Я не люблю оставлять видимый след, а они мне весь ландшафт портят. Впервые за двадцать лет подводного плавания у меня есть время по-настоящему наблюдать. Взять хоть посидонии — они кишат жизнью! Особенно ночью, тут тебе и морские коньки, и раскрывшиеся актинии, креветки, нерестящаяся рыба. Мы наблюдали рождение сотен рыб. Некоторые рыбы — всегда одни и те лее — постоянно сопровождают нас".

На следующее утро Фалько и Весли сооружали из углового железа и проволочной сетки рыбий загон. Врачи убедились, что оба здоровы, только Весли жаловался на сильную зубную боль. До чего распространено в Марселе подводное плавание: но прошло и двух часов, как к ним явился зубной врач-аквалангист.

Разница между "внутри" и "снаружи" стиралась. Фалько и Весли переходили из воздуха в воду, из воды в воздух спокойно, точно пришел конец антагонизму стихий. Они были живым знамением удивительного факта: будет новый вид человека, гомоакватикус, обитатель гидрокосмоса; он, а не приборы, осуществит древние мечты — покорит царство Нептуна, воплотит в жизнь миф о Главке.

Принимая душ, Альбер и Клод уже не прятались, словно стыдливые школьницы, от глаза телекамеры. Сидя в затемненной комнате и глядя на то, как Фалько намыливается, Лабан сказал:

— Знают ведь, что мы за ними наблюдаем, а им хоть бы что.

— Они ускользают от нас, — отозвался я. — Живут в другом мире.

Пятый день в "Коншельфе-Один" начался проверкой физического состояния участников опыта. Оба показали превосходную четкость реакций и выносливость. Выйдя в воду, они принялись складывать из цементных блоков дома для рыб — прототип тех поселков, которые в будущем превратят станции континентального шельфа в подлинные ихтиологические ранчо.

Как только ограничился поток гостей, настроение под-родников поднялось; в этом убедился вечером Антонио Лопес, который захватил ножницы в непромокаемой сумке и спустился в "Диоген", чтобы постричь друзей.

На шестой день им пришлось уделить еще немного крови для анализов — процедура, одинаково неприятная под водой и на суше. Затем Фалько и Весли поработали на своем ранчо, навестили затонувший корабль поблизости, который случайно обнаружили уже после того, как был установлен "Диоген". Подыскивая место для "Коншельфа-Один", Фалько в первую очередь исходил из удобств снабжения и связи с Марселем; он выбрал эту бухту, не подозревая, что на дне лежит древний корабль. Однако плотный график работ не оставлял времени для раскопок.

Ребята пригласили меня на ленч. Я принес им икры, но, когда попытался откупорить вино, давление заперло пробку в горлышке. И я заметил, что все звучит в доме как-то глухо.

— Насвисти нам песенку, капитан, — попросил Фалько. Я попробовал — свист не получился. Друзья дуэтом исполнили лихую мелодию.

— А сколько мы упражнялись, — признался Весли.

Я увидел небольшую модель корабля, которой у них из было в прошлый раз.

— Это мы для тебя сделали в свободное время, — объяснил Фалько.

— Если бы мне приказали по телефону идти на работу без акваланга, — сказал Весли, — я бы не сразу заметил подвох. В воде забываю, что у меня на спине запас сжатого воздуха.

— Да-да, — подтвердил Фалько, — на этот раз все как-то по-другому. У нас появились новые рефлексы. Это своего рода космос. Видим все в более широкой перспективе. И время изменилось.

Дневник Фалько рассказывает об этом ленче: "Паша мечтает о более глубоких станциях, о ряде домов. Точно в горах — лагерь 1, лагерь 2 и так далее, но только вглубь. Мы сможем работать под водой неделями, месяцами. В самых глубоких лагерях будем дышать газовой смесью легче воздуха. Заманчиво — твердо стать обеими ногами на морское дно!

У Гран-Конглуэ мы много лет работали на глубине 140 футов, но уже через четверть часа дежурный вызывал нас наверх сигнальным выстрелом. Если бы у нас тогда был дом на дне!

Паша разговорился, идеи бьют из него фонтаном. Что это — вино или давление? Рассказывает об освоении континентального шельфа. Будем ЖИТЬ под водой с женами и детьми. У нас будут школы, кафе. Этакий Дикий Запад! Из Клода выйдет отличный шериф глубин".

Последний день качался с того, что Фруктус стал готовить Фалько и Весли к возвращению в родной мир. Они лежали рядом на раскладушках, вдыхая из резиновых респираторов смесь: 80 процентов кислорода и 20 процентов азота — соотношение, почти обратное составу воздуха. Сперва мы думали, что придется их подвергнуть длительной декомпрессии в большой барокамере в Марселе, но Алина заверил, что пропорция 80: 20 извлечет из тканей азот, накопившийся в организме Фалько и Весли за неделю подводной жизни. Фруктус заставил их дышать смесью два часа — больше, чем Алина считал необходимым.

Наверху был чудесный тихий день. Около сотни человек ожидали на вспомогательных судах. Из воды вышел дол-тор Фруктус, за ним кинооператоры. Теперь внизу остались только Альбер и Клод. А вот и они, плывут не торопясь, бок о бок в прозрачной воде. У самой поверхности, рядом с трапом, задержались. Жестикулируют. Кьензи наклонился ко мне:

— Каждый уговаривает другого выходить первым. В 13.28 Весли вышел на поверхность и снял черный

колпак с русых волос. За ним последовал Фалько.

— Ху-хуп! — кричали калипсяне. — Ху-хуп!

Люди моря стояли на трапе, крепко держась руками. На лицах обоих застыла широкая улыбка, а глаза были такие, точно они боялись упасть. То ли это от солнца, то ли от избытка кислорода… Я с трудом подавил желание протянуть Весли руку, чтобы помочь. Но вот мгновенная слабость прошла, и Весли, сопровождаемый по пятам Фалько, проворно ступил на палубу.

— Я готов идти снова, капитан, — доложил Весли. — Поглубже и на больший срок.

— Замечательное солнце, — сказал Фалько. — Земля чудесная.

— Чего тебе хочется? — спросил я.

— Походить, — ответил Фалько.

"Калипсо" отдала швартовы и пошла в Марсель. Ребята еымылись, оделись, потом вышли на палубу — поздороваться со всеми, поговорить. Чтобы уберечь их от малейшей угрозы кессонной болезни, которая могла притаиться в суставах вместе с азотом, я послал с ними в отель Фруктуса. Он должен был два дня держать их под наблюдением; все это время у нас была наготове большая рекомпрессионная камера.

Уже на второй день Фалько и Весли попросили пустить их погулять на улицу. Фруктус разрешил, взяв с них слово, что они не уйдут далеко. И люди моря отправились бродить по шумному городу, но видели все вокруг точно сквозь призму великого секрета, известного только им одним.

Через двое суток после выхода на поверхность Альбер и Клод были отпущены на волю Фруктусом, и мы пошли пообедать в людный портовый ресторан.

— Не понимаю, что случилось, — сказал мне Фалько. — Я тот же, что прежде, но не совсем. Под водой… — Он замялся, подыскивая слова. — Под водой все как-то строже.





Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет