Жизнь графа Матвея Ивановича Платова

После смерти сего заслуженного мужа признательный монарх удостоил почтить память его памятником, который предназначен для одной из площадей перед Соборной Казанской церковью в Санкт-Петербурге. Имя Барклая-де-Толли займёт неотъемлемо одно из блестящих мест в истории Российской империи. Достойно избранные им в сотрудники начальник штаба генерал-лейтенант Иван Васильевич Сабанеев и генерал-квартирмейстер Иван Иванович Дибич разделят с ним его славу.

Сделав в Варшаве распоряжение об оставлении некоторых донских полков на границах империи для содержания по оным кордонной стражи и о возвращении прочих полков на родину свою, граф Платов обо всём том всеподданнейше представил государю императору, испрашивая с тем вместе высочайшее соизволение на отбытие своё в Санкт-Петербург.

Между тем главнокомандующий генерал-фельдмаршал граф Барклай-де-Толли особенным отзывом к графу Платову изъявил торжественно похвалу и признательность свою Донскому войску и его знаменитому предводителю. Герой-атаман объявил о сём через войсковое начальство всем обитателям Дона и присовокупил изъявление собственной своей к Войску благодарности за ту быстроту, храбрость и по­виновение, которыми они в сию незабвенную и достославную войну перед всем светом себя прославили.

Пользуясь предоставленным всему победоносному воинству отдыхом, герой-атаман, принеся благодарение Вышнему, благословившему российское оружие столь чудесными и неимоверными успехами, обратился духом и мыслью к памяти того бессмертного мужа, который умел в высшей степени владеть сердцами русских воинов, который научил их быстроте неподражаемой, сделал штык их ужасом для врагов, славу россов вознёс на вершины Альп и первый показал возможность поражать преуспевающих галлов, которого знаменитый Моро признал своим победителем и перед которым сам Наполеон благоговел в отдалении - словом, к памяти Суворова! - и, так как ближайший родственник сего бессмертного и великого полководца, князь Алексей Иванович Горчаков управлял тогда военным министерством, то граф Платов обратился к нему, как к племяннику того великого учителя, которого уроками любимые им донцы столь славно воспользовались. Из сего произошла переписка, приобщённая графом к прочим свидетельствам о знаменитых подвигах Донского войска для предания оных потомству.

Моро, один из первейших французских полководцев своего времени, перед самой кончиной своей в главной квартире российской армии утверждал, что из всех бывших в самой глубокой древности знаменитых героев он никого выше Суворова не знает, и что из современников своих его одного только почитает своим победителем, который умел держать его в беспрерывной осторожности и даже заставлял трепетать себя, и наконец, сознавался, что не только в самое время военных с ним действий не понимал его, но даже и в уединении своём, во время пребывания в Америке, не мог постигнуть всей таинственности науки его побеждать. «Наполеон,- говорил он,- далеко ещё отстоит от него. Он старается руководствоваться его методою; но худо умеет ему в том подражать».

Сей случай может также служить доказательством того, что граф Платов всеми средствами пользовался, чтобы возвышать славу предводительствуемого им войска и обращать к нему уважение первейших лиц в государстве.

Между тем, как утомлённая Европа думала наслаждаться вожделенным миром, Наполеон, носящий ещё титул императора, не мог быть равнодушным к Франции, повергнутой к стопам законного своего монарха. Честолюбие его не в состоянии было ограничиться столь тесным владением, каким был едва приметный у берегов Италии остров Эльба. Он вскоре нашёл случай с горстью преданных воинов явиться на берегах Франции и быстрее молнии очутился в стенах Парижа.

Бурбоны снова сделались изгнанниками - и Европа вновь подняла оружие. Монарх России поспешил к союзнику своему в Вену, и армия российская получила повеление скорыми маршами следовать к пределам возмущённой Франции.

По сему внезапному случаю граф Платов на всеподданнейшее донесение своё о возвращении на Дон казацких полков и о позволении ему по слабости здоровья отбыть в Санкт-Петербург получил от государя императора следующий высочайший рескрипт из Вены от 9 марта 1815 года: «Граф Матвей Иванович! Весьма приятно было для меня видеть из письма вашего от 23 января радость, произведённую на Дону возвращением полков донских. Искренно желал бы я, чтобы храбрые казаки после достославных подвигов своих наслаждались долговременным спокойствием: но вам известна теперь уже перемена обстоятельств, сообразно которой и армия получает вместе с сим приказание выступить в поход. На первый случай генерал-фельдмаршал возьмёт с собою 10 казачьих полков, но по неотложной надобности в сём роде войска, я повелеваю вам сделать распоряжение, чтобы ещё 10 исправных и доброконных донских полков немедленно были изготовлены и отправлены к Радзивилову, откуда дано им будет дальнейшее направление, как скоро получу я донесение ваше, к которому времени прибудут они на границу.

Повинуясь высочайшей воле монарха, граф Платов сделал немедленно распоряжение, чтобы десять полков казачьих выступили без малейшего промедления с Дона, и следовали к Радзивилову; а сам, несмотря на расстроенное своё здоровье, тотчас отправился к главной армии.

Государь между тем находился в Вене и - при всеобщем смятении умов - не усомнился показать презрение своё к новым замыслам Наполеона торжественным объявлением о присоединении герцогства Варшавского на вечные времена к Российской империи с наименованием оного Царством Польским и вместе с тем принять на себя титул царя польского.

По сему случаю президент польского сената граф Островский получил высочайший рескрипт от 18-30 апреля из столицы австрийского императора с повелением объявить польскому народу решение его участи и покровительство нового монарха, обещающего утвердить свободу прав его особой конституцией. Таково было мщение великодушного из царей ляхам, недавно жаждавшим низложения России.

В то же время от государя императора было дано знать о восстановлении Царства Польского и российскому в Варшаве генерал-губернатору, действительному тайному советнику Василию Сергеевичу Ланскому, который кротким и благоразумным управлением завоёванной оружием страны умел совершенно приобрести сердца поляков.

Войска российские не успели ещё войти в границы Франции, как достопамятное сражение при Бель-Алиансе, или, как англичане его назвали, при Ватерлоо, решило судьбу Наполеона, возвратило Бурбонам трон предков и восстановило вновь нарушенное спокойствие в Европе. Веллингтон и Блюхер разделили славу сего блистательнейшего подвига.

После получения о сём известия государь император поспешил в Париж, к которому и войска продолжали марш свой. Граф Платов последовал за государем.

В то время, как три союзные монарха, соединясь паки в Париже, распоряжались участью Наполеона и обеспечивали будущую безопасность Бурбонов и спокойствие Франции, нарочный привёз из Санкт-Петербурга сделанное по высочайшему повелению знамя и георгиевский бунчук, назначенные Атаманскому полку в награду за мужество и храбрость, оказанные им в Отечественную войну. Государь император с особенным благоволением вручил оные герою-атаману, который немедленно препроводил оные к командиру полка генерал-майору Грекову 18-му, ибо полк сей был уже на возвратном пути к Дону.

На сём достопамятном для Войска Донского знамени изображён лик Спасителя со следующими словами царственного пророка: «С нами Бог, разумейте языцы и покоряйтесь, яко с нами Бог; буди Господи милость Твоя на нас якоже уповахом на Тя».

Александр благословенный совершил всё, что только могло клониться к утверждению прочного к Европе мира и благоденствия Франции. Оказав королю Людовику XVIII живейшие опыты истинного дружества, и французам, сим недавним бичам Европы, пример неподражаемого благодушия и кротости, государь поспешил оставить Париж.

После заключения с союзными монархами тройственного братского и христианского союза государь посетил в Варшаве новых своих подданных Царства Польского и, облагодетельствовав их, возвратился в Петрополь, куда и граф Платов от самого Парижа за главной квартирой государя императора следовал. Осыпанный снова благоволениями монарха и лестными приветствиями двора и всей столицы, граф Платов насладился истинным сердечным удовольствием, которое, можно сказать, восстановило душевные силы его и уврачевало здоровье, столь многими тяжкими трудами расстроенное.

После кратковременного отдыха, граф Матвей Иванович немедленно занялся делами к гражданскому устройству управляемого им края относящимися, и до совершенного окончания ходатайства своего по оным не решился испрашивать у государя дозволения отбыть на родину свою, куда призывали его расстроенные семейные обстоятельства и сердечное чувство. Ещё в 1812 году скончалась почтенная, всеми уважаемая и любимая супруга его. Сугубо осиротевшее семейство его находилось с того времени в таком положении, что ему надобно было спешить к оному, но, предпочитая общее благо своему собственному, граф Платов пробыл в Санкт-Петербурге целых восемь месяцев.

В продолжение сего времени граф Платов имел удовольствие получить новый знак уважения к себе британского народа. Ещё во время пребывания союзных монархов в Лондоне положено было в общем собрании всех сословий сего города, чтобы в знак признательности к великим подвигам, оказанным при избавлении всей Европы от ига непримиримого врага Англии, поднести фельдмаршалам: князю Шварценбергу, князю Блюхеру, князю Барклаю-де-Толли и атаману Платову мечи и сабли с приличными надписями; назначенная для последнего имела вообще богатую золотую оправу и была отделки превосходной.

На одной стороне эфеса на эмали изображён был герб Великобританского и Ирландского королевства, а на другой - вензелевое изображение имени графа М.И. Платова, верх украшен алмазами, на ножнах представлены различные воинские изображения, соответственные подвигам и славе героя, а на самом клинке вырезана следующая английская надпись: «Общее собрание думы города Лондона в заседании, происходившем в среду 8 июля 1814 года, определило поднести саблю сию Атаману Графу Платову в ознаменование живейших чувствований, коими сия дума одушевлена к глубоким познаниям его, блистательным дарованиям, высокости духа и неколебимому мужеству, оказанным в продолжение долговременной брани, предпринятой для утверждения мира, тишины и благоденствия Европы».

После изготовления сей сабли общее собрание города Лондона отправило к лорду-мэру письмо, в котором, повторяя чувствования, изображённые в надписи, просило препроводить сей залог усердия к знаменитому вождю донских войск. Лорд-мэр, со своей стороны, обратился по сему случаю к посредству лорда Веллингтона, как героя, которого слава включила также в число избраннейших своих любимцев.

Сей славный полководец Великобритании, исполняя желание главы города Лондона, препро­водил уже саблю по назначению к графу Платову при письме, исполненном самых лестных выражений. Граф Платов тотчас приличным образом отвечал самому лорду-мэру, как скоро на принятие сего подарка получил высочайшее дозволение.

Офицеры лейб-гвардии казачьего полка, одушевляемые искренней признательностью и усердием к знаменитому своему вождю, пользуясь случаем пребывания его в столице, дважды делали в честь его особенные празднества.

К первому такому празднику было поводом общее по полку производство в чины, а ко второму - день ангела его, 9 августа. На сих празднествах граф Платов походил более на отца семейства, нежели на начальника. Ласковость его в сих случаях, благоприветливость, снисхождение, внимание к каждому были, можно сказать, неподражаемы. Он подзывал к себе всех повышенных чинами, напоминал им о родственни­ках их, называя каждого по имени и отчеству, рассказывал подробно, кто из них походил на кого лицом и осанкой, припоминал все связи донцов, описывал их подвиги воинские, добродетели домашние и заключал всегда сими словами: «Помните славу и добродетели и держитесь обычаев отцов своих». Словом, сие обращение его с офицерами и казаками в продолжение сих двух торжественных для них дней возобновило в памяти их всё то, что составляет славу их родины и чем каждый донец может по справедливости гордиться.

Проводя таким образом время не столько в приятностях, сколько в заботах по делам службы, наконец перед самым отбытием государя императора в первопрестольный град Москву, граф Матвей Иванович получил высочайшее дозволение возвратиться на Дон. Всемилостивейший к нему по сему случаю рескрипт из Царского Села от 20 июля был следующего содержания: «Войска Донского войсковому Атаману Г. Генералу от Кавалерии Графу Платову.

Окончив с Божиею помощию изгнание неприятеля из страны отечественной, Я засвидетельствовал Манифестом 13 апреля 1813 года пред целым светом признательность Мою к знаменитым заслугам войска Донского и подвигам, коими ознаменовало оно себя под начальством вашим в кампанию 1812 года. Отправляя ныне вас на Дон, приятно мне повторить признательность сию, на которую ещё более приобрело войско право в продолжение войны с издания изъяснённого Манифеста по самый день заключения мира в Париже. Я поручаю вам объявить таковое благоволение Моё всем вообще чинам и правительству войска Донского с тем, что эпоха сия предана будет потомству особою грамотою, которая заготовляется в Правительствующем Сенате к подписанию Моему и доставится вам вместе с знаменем, отличные деяния войска в незабвенную для России войну изображающим.

Располагая же сам обозреть земли войсковые, Я намерен в бытность Мою в Черкаске воздать лично благодарность всем сподвижникам донским, и в вящшее доказательство оной явить знаки особенной Моей войску милости».

С сей новой высокомонаршей милостью граф Платов отправился на тихий Дон к давно ожидающим его с великим нетерпением воинам, сподвижникам приобретённой им славы. К сожалению, ни упоминаемая во всемилостивейшем к нему рескрипте высочайшая грамота, ни знамя Войску Донскому, за храбрую оного службу всемилостивейше пожалованное, не застали уже графа в живых: он не дожил и до того счастливейшего и незабвенного для донцов времени, в которое монарх удостоил страну донскую высочайшим своим посещением.

Расставаясь с Петербургом и потом откланиваясь государю императору и государыням императрицам в первопрестольной Москве, он, конечно, не помышлял, что в последний уже раз взирает на блеск земного величия и на привлекательную суетность столиц. Он спешил на родину, думая, что наконец настало для него время в домашнем кругу насладиться благоволением монарха и уважением соотечественников, но смерть простирала уже к нему хладные свои объятия, и зеленеющий лавр, перевившийся с почтенными сединами на главе его, готовился уступить место скромному венцу мёртвых.

Воины донские, получив радостное известие, что знаменитый вождь их уже на пути к ним, летели к нему навстречу сердцами, ис­полненными живейшего восторга. Никакое старание графа Матвея Ивановича не сильно было остановить порыва искреннего их к нему усердия и привязанности, которые оказаны ему были при самой встрече. Въезд его в станицы Войска Донского и путешествие до самого города Новочеркасска были торжественнейшие и останутся надолго памятными в преданиях Войска Донского.

На самой границе земли донских казаков с Воронежской губернией, то есть, в Казанской станице, встречен он был отряжённым от войсковой канцелярии непременным оной членом генерал-майором Родионовым. Старики, со всей станицы во множестве собравшиеся, поднесли ему по древнему русскому обряду хлеб-соль, а народ, толпившийся вокруг его, от живого чувства радости и восторга едва давал ему дорогу, желая насладиться лицезрением любимого начальника своего и друг перед другом изъявить ему своё усердие.

Все сии знаки непритворной преданности и любви к нему народной граф принимал с чувством живейшей благодарности: слёзы умиления и душевного удовольствия невольно текли из глаз его. Он заставлял всех благодарить Бога и молиться о долгоденствии августейшего монарха, спасшего и вознёсшего Россию на верх славы и величия. Как полководец христолюбивый, он всегда имел на устах и в сердце веру и верность.

От самой Казанской станицы до города Новочеркасска подобные встречи услаждали его душу. Везде, где надлежало переменять лошадей, являлось дворянство и простой народ, из отдалённых мест стёкшиеся для изъявления ему сердечного своего приветствия.

На последней станции к городу встречен он был храбрыми атаманцами с неустрашимым своим командиром генерал-майором Грековым 18-м. Радостное «ура!» раздалось при его появлении.

В сопровождении их продолжая путь, граф Матвей Иванович, не доезжая до города за несколько вёрст, приказал остановиться у небольшого находившегося тут кургана, взошёл на него, обратился к открывшимся крестам, на городских церквах сияющим и, сотворив три земных поклона, с пролитием слёз, произнёс следующие выразительные слова: «Слава Богу во вышних! Послужил царю и постранствовал довольно; теперь в краю родном, авось Всевышний благословит меня спокойно здесь умереть, и кости мои приберут в земле родной». Он взял потом горсть земли и крепко поцеловал её. В это мгновение, как бы нарочно, пошёл сильный дождь и продолжался около пяти минут. Граф во всё сие время стоял на месте с открытой головой и говорил, что случай сей признаёт весьма хорошим предзнаменованием. После минования тучи он поклонился на все стороны и отправился далее.

При въезде в Новочеркасск, у самой горы, на которой расположен город, наказной атаман генерал-лейтенант Николай Васильевич Иловайский 5-й, столь же прославившийся мужеством и предприимчивостью в боях, как и благоразумным управлением донской страной в отсутствие атамана, со всем прочим генералитетом и штаб- и обер-офицерами Войска встретил его и представил тотчас рапорт о благосо­стоянии всего края.

В ту же минуту народ и бывшие в сие время в Новочеркасске полки Войска Донского, на сей же горе расположенные, приветствовали вожделенного героя радостным «ура!». Гром артиллерии, мешаясь с сими торжественными кликами, раздался над городом.

Обняв и расцеловав наказного атамана с искренним чувством и со слезами умиления, граф Матвей Иванович изъявил всем прочим свою признательность. Тут же подскакал к нему маленький родной внук его, имевший тогда только десять лет от роду, но с таким же проворством и ловкостью ездивший верхом, как бы и совершеннолетний. Появление на коне любезного юноши, который вообще редкими своими дарованиями подавал большую о себе надежду, произвело и в посторонних зрителях неизъяснимое удовольствие; что же должен был чувствовать в ту минуту почтенный дед его, нежно заботившийся всегда о его воспитании, это всякий удобно себе представить может.

От городской заставы граф, в сопровождении генералитета, всех чинов и народа, отправился в Вознесенский собор, где ожидало его духовенство. Перед главным входом расставлены были все знамёна и регалии Войска, жалованные оному от государей за верную и усердную службу.

После входа графа в церковь воспето было всем собором благодарственное молебствие. При возглашении многолетия государю импе­ратору, отцу Отечества, и всему августейшему дому, произведён был сто один выстрел из пушек.

После окончания молебствия протоиерей произнёс краткую приветственную речь, после выслушивания которой граф Матвей Иванович с христианским умилением прикладывался к святым иконам и при сём случае у образа Божьей Матери положил Аннинский, алмазами украшенный орден, принадлежавший второму сыну его, бывшему генерал-майором, который, ко всеобщему сожалению, в цвет юных лет и на заре славы воинской окончил дни свои.

После выхода из церкви граф, вступив в нарочито составленный войсковой круг, сказал следующее приветствие: «Премилосердному Богу угодно было в достославную Отечественную войну открыть нам путь к истинному доказательству перед святым престолом его верноподданнической нашей преданности к обожаемому монарху и привязанности к Отечеству; ваши труды, друзья, с лихвою награждены: вы покрыли себя неувядаемою славою; августейший монарх жалует нас и высочайшим словом своим знаменует в роды родов милость свою к нам. Будем же благодарить Господа Бога; помолим его за здравие чадолюбивого общего нашего отца, ангела по сердцу, Александра Павловича». Не успел произнести слов сих герой-христианин, как со всех сторон раздалось громогласное и торжественное: «Ура! Да здравствует премилосердный наш отец Александр Павлович!» - восклицали восхищённые донцы. Герой во всё время сих радостных кликов стоял с поникшей головой. Слёзы текли ручьями по ланитам его - картина умилительная, свидетельствующая непритворность чувствований и вождя, и храбрых сподвижников его! Граф заключил приветствие своё следующим убеждением: «Я не сомневаюсь, чтобы вы, друзья, созревшие уже в подвигах славы и чести, изменили когда-нибудь вашим врождённым чувствованиям; но убеждаю вас тою же к себе привязанностью вашею, которою почитаю себя наисчастливейшим в мире и которою по справедливости могу гордиться, заповедать накрепко детям вашим, дабы они пребыли столько же тверды и неколебимы в вере к Богу и в верности к престолу, сколько вы то показали пред целым светом». Сказав сие, граф приказал дежурному штаб-офицеру Войска Донского, войсковому старшине (что ныне подполковник) Номикосову прочесть тот самый всемилостивейше пожалованный ему при отъезде из Санкт-Петербурга высочайший рескрипт, о котором выше было упомянуто. Как скоро чтение было окончено, граф с благоговением поцело­вал именную высочайшую на оном подпись - благодарные донские воины воскликнули «ура!». Гром артиллерии умножил торжествен­ность сих кликов.

Граф Матвей Иванович тут же дал повеление, чтобы для обнародования во всём донском крае сей высочайшей милости разосланы были во все сыскные начальства с прочтённого рескрипта списки при его предписаниях. (Сыскное начальство на Дону составляло уездное присутственное место и заключало в себе, по примеру существующих в уездных городах, уездный и вместе нижний земский суд. Таковых сыскных начальств на Дону было семь: Новочеркасское, Старочеркасское, Аксайское, Миусское, Усть-Медведицкое, Хоперское и Донецкое).

Исполнив таким образом долг начальника, он обратился к исполнению обязанности, сердечными чувствами внушаемой. Он поспешил к могиле покойной супруги своей, графини Марфы Дмитриевны. Тут увидели сего самого героя, который при всех превратностях судьбы, в часы злополучия и битв кровавых, показал столько твёрдости и мужества проливающим слёзы душевной скорби над прахом достойного друга своего, делившего некогда с ним горести и радости бренного мира сего. Он до того проникнут был печальными воспоминаниями, что окружающие его с некоторым усилением должны были увлечь его от хладного памятника и, так сказать, увезти в дом наказного войскового атамана, где изготовлен был великолепный обед. Тут скорбные чувствования его рассеяны были радостным после столь долгой разлуки свиданием со всем своим семейством.

Семейство графа Матвея Ивановича составляют следующие лица: сын - подполковник граф Иван Матвеевич с супругой своей графиней Анной Степановной; вдова графиня Марья Степановна, супруга покойного старшего сына его; сын её, упоминаемый выше внук его, граф Матвей Иванович и дочь графиня Надежда Ивановна; старшая дочь его, Анна Матвеевна в замужестве за храбрым полковником Константином Ивановичем Харитоновым 7-м; младшая дочь его, Марья Матвеевна в замужестве за генерал-майором Тимофеем Дмитриевичем Грековым 18-м; падчерица Екатерина Павловна в замужестве за генерал-лейтенантом Николаем Васильевичем Иловайским 5-м, и пасынок, полковник Кирсан Павлович Кирсанов.

Празднество продолжалось до вечера, после наступления которого дом наказного атамана был приличным образом иллюминован. Народ толпился вокруг дома, и громогласные восклицания «ура!» не умолкали до самой глубокой ночи.

На другой день предстала перед графом депутация от новочеркасского торгового сословия с хлебом и солью. Сие издревле установленное приношение усердия к желанному гостю поднесено было на серебряном вызолоченном блюде, в середине которого искусно изображён фамильный герб графа со всеми знаками отличия, его украшающими, и с надписью вокруг: «От Ново-Черкаскаго торговаго общества знаменитому Герою Донскому, при возвращении его на родину из незабвенного похода противу Французов». Таким же хлебом-солью и на подобном блюде почтён был граф от Михайловской станицы через присланную же депутацию, в которой занимал первое место господин полковник Лощилин.