ГЛАВА 11 Первые ученики и «Равноденствие»

В течение нескольких месяцев после смерти своей первой дочери Кроули был нездоров. Помимо периоди­чески повторяющихся приступов малярийной лихорад­ки, он страдал мигренями, невралгией, у него было вос­паление в паху (вполне вероятно, подхваченное от какой-то из его любовниц), закупорка носового канала и какие-то проблемы с горлом, потребовавшие хирургического вме­шательства уже в начале июля. Он был духовно и физиче­ски истощён, возлагая всю вину за своё состояние на коз­ни демонов Абрамелина, чьих нападок, как он полагал, можно было избежать, если бы он послушался Тайных Учи­телей, будучи в Шанхае и находясь с ними в магическом контакте.

Тем не менее, он продолжал свои магические занятия во время пребывания в частной лечебнице, а затем в доме Сесиля Джоунса, где оставался до полного выздоровле­ния после того, как выписался из больницы в конце июля. Джоунс, которого Кроули считал одним из двух своих духовных наставников и учителей магии (вторым был Беннет), помогал ему. Примерно в это же время Кроули решил посвятить себя магии и с этой поры вести чистую и беспорочную жизнь. При этом подразумевалась его ма­гическая, а не повседневная жизнь: Кроули едва ли соби­рался менять свой характер. Принятый им в то время обет он записал в своём магическом дневнике: «Брат П. [Пердурабо, то есть Кроули] был распят Братом Д. Д. С. [Джоунсом], и когда он находился на кресте, ему было велено произнести клятву: «Я П..., часть Тела Христова, сим при­ношу торжественную клятву в том, что буду вести чистую и бескорыстную жизнь и сделаю всё, чтобы возвыситься до познания моего высокого и божественного духа, и Я стану Им».

Нет ничего странного в том, что в церемонии присут­ствует христианская составляющая. Кроули, этот антихри­стианин, произносил клятву, в которой христианство слу­жило одним из скрепляющих клятву средств. В этом па­радокс позиции Кроули: он относился к христианству критически и в то же время на словах поклонялся и дове­рял ему. Возможно, он боялся отказаться от него полно­стью на тот случай, если вдруг оно и в самом деле пред­ставляет собой истинное учение. В конце концов, углуб­ляясь в изучение религии, он не мог не заметить, что христианство имеет свою собственную мощную традицию взаимодействия со сверхъестественным, магическую традицию.

Семнадцатого сентября Кроули снял апартаменты в отеле «Эшдаун-Парк» в Коулсдоне (графство Суррей). Здоровье его мгновенно поправилось. 21 -го числа закан­чивался длившийся тридцать две недели период приго­товления к Операции Абрамелина. Когда указанное время прошло, у Кроули как будто гора свалилась с плеч, и 9 ок­тября он провёл церемонию. «Кажется, я не предполагал, что достигну какого-то особенного результата, однако это произошло. Я осуществил Операцию Тайной Магии вол­шебника Абрамелина». Вовремя ритуала Кроули был убеждён, что его Ангел-хранитель вселился в него. В своём дневнике он писал: «Я действительно освободился от все­го, во мне была только эта Святая Возвышенная Сущность, и я удерживал её в себе в течение минуты или двух. Я сде­лал это. Я уверен, что сделал». Он ощущал себя во власти вышних сил и «ожидал, что Роуз [которая жила в отеле вместе с ним] сможет увидеть сияние вокруг его головы».

Сразу же после проведения Операции болезнь горла снова дала о себе знать, досаждая Кроули некоторое вре­мя, но он не придал ей значения. Он был слишком захва­чен тем, что «являлся носителем физического свидетель­ства успешно проведённой Операции». «Я излучал види­мый свет, — писал он, —люди на улицах оборачивались, чтобы посмотреть на меня; они не знали, что это значит, но впечатление было несомненным».

Наркотики сыграли значительную роль в подготовке и проведении Операции Абрамелина. К этому времени активные эксперименты Кроули с разными наркотиками превратились в систематическое изучение воздействия наркотиков на организм и регулярный их приём. В авто­биографии он признаётся, что употреблял гашиш после возвращения из Китая. Некоторые из его экспериментов «оказались неожиданно успешными». «Я обнаружил, — писал он, — что моя привычка анализировать и контроли­ровать собственные мысли позволяет мне наилучшим образом пользоваться тем эффектом, который дают нар­котики. Вместо опьянения у меня возникала необычай­ная способность к предельно глубокому самоанализу». 22 июля он сделал следующую запись в своём дневнике: «Я провёл замечательный эксперименте гашишем. Я при­нял около пяти крупинок и выкурил немного ганджи. Кро­ме того, я выпил довольно большое количество портвей­на». Кусочек гашиша на кончике спички он дал и своей медсестре, но та сказала, что по вкусу он напоминает бел­ладонну. В тот день, когда Операция Абрамелина была наконец проведена, Кроули записал в дневнике: «Много очень странных иллюзий, касающихся зрения, чувства пропорций, ориентации в пространстве, иллюзия иска­жения форм тела...» Внизу страницы было приписано: «...воодушевление, вызванное гашишем, смешалось с чув­ствами, навеянными ритуалом; теперь я едва ли могу определить, чему именно я обязан теми или иными свои­ми ощущениями».

Свои рассуждения о наркотиках Кроули собрал в эссе «Психология гашиша». Это произведение являлось глав­ным источником сведений по вопросам, касающимся наркотиков, вплоть до 1960-х. В нём Кроули делал вывод, что реакция на приём наркотика является индивидуаль­ной для отдельных людей или отдельных культурных групп. Например, он отмечал, как гашиш употребляют арабы, чтобы устроить шумный праздник, а исламисты — для убийства (слово «assassin» [убийца] происходит от араб­ского «hashasheen», что означает «поедатель гашиша»), тогда как на западных европейцев гашиш оказывает усып­ляющий эффект, вводя их в состояние самоуглубления. Проведённые впоследствии исследования в целом под­твердили правильность этой точки зрения.

На исходе лета 1906 года, когда Кроули готовился к Операции Абрамелина, у него появился новый друг. Это был Джон Фредерик Чарльз Фуллер, капитан 1 -го Оксфорд-ширского полка легкой пехоты. Первый контакт между ними состоялся, когда Фуллер, чей полк был раскварти­рован в Лакноу, написал Кроули в Дарджилинг, изъявляя желание поучаствовать в борьбе за приз, который Кроу­ли предлагал за лучшую критическую статью о своих ли­тературных трудах, и спрашивая, где бы он мог приобре­сти книги Кроули.

Фуллер, который перед тем, как его послали в Индию, участвовал в бурской войне, был очень умным молодым офицером. Он обладал быстрым и пытливым умом и со временем стал весьма знаменитым военным стратегом, но его взаимное притяжение с Кроули объяснялось дру­гими чертами его характера. Фуллер интересовался ок­культизмом, писал статьи для Agnostic Journal, считал себя рационалистом, был против иерархических религий и мечтал о новой, всеобъемлющей религии, которая бы заменила предыдущие, однако покоилась бы на их основ­ных принципах и догматах.

Летом 1906 года он вернулся в Британию в отпуск по болезни, чтобы вылечиться от брюшного тифа. Кроули и Роуз повстречали его в отеле «Сесиль». Между ними по­чти мгновенно завязалась дружба. Кроули вспоминал в автобиографии: «Мы оба считали его [христианство] ис­торически неверным, аморальным, политически несосто­ятельным и губительным для общества». Кроме того, они оба были против идеи социальной революции, имели похожие мнения о произведениях многих писателей, от Китса до Ницше, критически относились к «воинствую­щим атеистам» и считали себя интеллектуальными лиде­рами. Камнем преткновения была только ненависть Фул-лера к религии как таковой.

После их знакомства Фуллер горячо принялся за ра­боту над характеристикой Кроули как писателя, а также — коль скоро это было неотъемлемой его частью — как мага. В сущности, он начал свою статью ещё в Лакноу, но тогда отложил её, не закончив. К октябрю статья была уже гото­ва и почтой отправлена в Болескин. Будучи единственным участником конкурса, Фуллер выиграл приз, однако в выс­шей степени сомнительно, получил ли он когда-либо свои 100 фунтов вознаграждения. Его статья называлась «Звез­да Запада». Под «звездой» имелся в виду Алистер Кроули.

Для критической статьи этот текст был довольно стран­ным. Идею его можно кратко выразить двумя из него же взятыми предложениями: «Миру понадобилось 100 мил­лионов лет, чтобы произвести на свет Алистера Кроули.

Мир действительно потрудился, прежде чем породить этого человека». Большую часть статьи занимала конкрет­ная оценка литературного творчества и философии Кроу-ли. Несмотря на то что «Книга Закона» в статье не упоми­нается, тем не менее её идеи в какой-то форме всё же до­шли до Фуллера, поскольку в своём эссе он выступает за религию под названием «кроулианство».

Когда в 1907 году Chiswick Press напечатал статью роскошным изданием в бело-золотом ледериновом пе­реплёте тиражом в сто подписанных экземпляров, Кроу-ли был доволен. Статья получилась, по его мнению, «ост­рой и яркой». «Единственный её недостаток, — писал он, — это склонность к некоторому излишеству. Я предпочёл бы увидеть в ней больше критики и меньше преклонения по отношению к своим произведениям; но восторженность автора статьи была искренней и придавала нашей с ним дружбе такой смысл, что она стала одним из самых доро­гих моих воспоминаний». Книга была разослана по не­скольким печатным изданиям для рецензирования и по­лучила некоторый резонанс в прессе. Даже Флоренс Фарр писала о ней без всякой вражды. Однако немало было и тех, кто не был расположен к Кроули столь добро­желательно. Многие члены «Золотой Зари» по-прежнему жаждали мести, не говоря уже о Мазерсе и его последо­вателях, других писателях, а также Альпийском клубе, чле­ны которого считали, что Кроули запятнал честь альпи­низма. Кроули держался «в стороне от каких бы то ни было сообществ и попросту отказывался признавать существо­вание людей, которые занимались тем, что играли в поэ­тов, писателей и философов».

В автобиографии Кроули заявляет:«1907 и 1908 годы можно назвать годами свершения. Ничего нового не вли­лось и не вмешалось в мою жизнь, но многие из посеян­ных в прошлом зёрен принесли урожай». Тем не менее бывали и горькие моменты.

Примерно в это время начало подходить к концу наследство Кроули. Одним из первых признаков этого является письменное замечание по поводу проблем, с которыми он столкнулся в Болескине, где в качестве при­чины этих проблем он называет «расточительство и нече­стность управляющего имением». «В отсутствие кошки, — пишет он, — мышке было чем заняться». Он мог бы пред­принять какие-то шаги, чтобы поправить своё плачевное финансовое положение, начать вести спокойную семей­ную жизнь и заниматься магией, однако он не сделал это­го. Как заметил Аллан Беннет в разговоре с Клиффордом Баксом несколько лет спустя, Кроули мог бы дать миру много хорошего, но вместо этого направил свою жизнь в неверное русло.

Беннет приехал в Англию в 1908 году и оставался там с апреля по октябрь, прежде чем вернуться в Бирму. В шафранных одеждах буддийского монаха и в сопрово­ждении нескольких помощников, он приехал с миссией основания международной буддийской ассоциации. По­зднее он вынужден был приезжать в Британию в связи с состоянием здоровья. Страдая от астмы, болезни пече­ни и мочекаменной болезни, он едва мог дышать тяжё­лым лондонским воздухом, и силы его поддерживались только инъекциями легально прописанного ему героина. Бакс описал, как выглядел в это время Беннет:

Подводя итог, Бакс писал: «Как буддист он представ­лял собой живую и могущественную личность; как обы­кновенный человек, скромно живущий в Лондоне, он пред­ставлял собой физически больное, преждевременно со­старившееся существо». Его квартира, которую посетил Бакс, «была тесной и в плохом состоянии. Его мебель — и его так называемое имущество состояли из двух плетё­ных стульев, таза для мытья, складной кровати, несколь­ких книг и журналов, аккуратно сложенных на полу, и ста­туи Будды из Бирмы, который царил над комнатой, стоя на каминной доске. Моль, как я заметил, жадно поедала тонкое стёганое покрывало моего друга». С его пальто, по наблюдениям Бакса, моль слетала каждый раз, когда он его надевал: как истинный буддист, Беннет никогда не причинял моли никакого вреда и говорил о красоте этого насекомого. Умер Беннет в 1923 году в Лавендер-хилле вКлэпхеме.

В столь высокой самооценке он дошёл даже до того, что объявил себя выше «Фрэнсиса Томпсона, У.-Б. Йейтса, Редьярда Киплинга, а затем и Джона Мэйсфилда, Руперта Брука и другой мелкой сошки, чьи лучшие достиже­ния ограничены узостью их устремлений».

Из кого состояла читательская аудитория Кроули, остаётся загадкой. Стопы его книг по-прежнему лежали нераспроданными, и он знал, что число его читателей ни­чтожно. Тем не менее он продолжал издаваться не столько для того, чтобы войти в литературный мир — Кроули ощущал себя выше любых объединений и школ, —сколь­ко для того, чтобы сделать себе рекламу и завоевать то признание, которого, по его мнению, заслуживал его талант. «В ответ на широко распространённое отсутствие интереса к моим литературным трудам, — писал он во введении к книге "Серая амбра", вышедшей в 1910 году, — я позволил себе издать небольшой и непредставительный сборник оных... Выбор стихотворений был произведён ко­миссией из семи компетентных персон без согласования друг с другом. В сборник включены лишь те стихотворе­ния, которые получили наибольшее число голосов. Итак, теперь это издание, почти нарочито демократическое, предлагается вниманию британской публики в полном убеждении с моей стороны, что оно получит то количе­ство внимания и одобрения, к которому я уже привык». В этих словах ясно просвечивает разочарование Кроули по поводу того, что он всё ещё непризнан как литератор.

У Кроули была та же проблема, которая всегда терза­ла поэтов. Даже Джон Ките и «мелкая сошка» Руперт Брук мучались ею. Это было тщеславие и, как следствие, не­способность к самокритике. Ещё одним писателем, кото­рый испытывал к Кроули дружеские чувства и поддержи­вал с ним близкие отношения до самой его смерти, был Луис Амфравиль Уилкинсон. Уилкинсон признавался в упомянутом пороке в своей книге «Семеро друзей», вы­шедшей под псевдонимом Льюис Марлоу, и старался как-то умерить писательскую плодовитость Кроули, однако, разумеется, безуспешно. Уилкинсон был один из немно-гих истинно талантливых писателей в кругу знакомых Кроу­ли. У них было много общего. Уилкинсон был сыном свя­щенника и тоже взбунтовался против того воспитания, которое дали ему родители, посвятив себя борьбе про­тив лицемерной позиции общества в отношении нрав­ственности и секса. Будучи студентом колледжа Рэдли, он переписывался с Оскаром Уайльдом, когда тот отбывал срок за «совершение неприличных поступков», а также поступил в Оксфордский университет только для того, чтобы быть исключённым за богохульство.

«Серая амбра» представляла собой том избранных стихотворений. Другие издания этого периода были оригинальными произведениями. Первой в тот «год ли­тературных чудес» стала книга «Облака без воды». Вклю­чая стихотворения, находящиеся по своему содержанию на грани непристойности, она якобы была написана не­ким преподобным К. Вери и «частным образом издана для внутреннего пользования Министерством по делам религии». Эта книга была вдохновлена женщинами, с ко­торыми Кроули был знаком. С одной из них он познако­мился в отеле «Эшдаун-Парк». Это была Вера («по англий­ским меркам одна из самых красивых молодых девушек, когда-либо ступавших по земле»), однако она предпочи­тала называть себя Лолой. Новорождённая дочь Кроули была названа в честь неё. Ещё одной женщиной, оказав­шей влияние на тексты этой книги, стала Кэтлин Брюс, с которой Кроули был знаком в Париже и которой посвя­тил «Родена в стихах». Ученица Родена, она познакомила Кроули с «пыточным наслаждением духовного садомазо­хизма». Впоследствии она и сама стала знаменитым скульп­тором и вышла замуж за капитана Роберта Скотта, поляр­ника, исследователя Антарктики. Завершающая часть кни­ги была вдохновлена Адой Леверсон, близким другом и сторонником Оскара Уайльда, с которой у Кроули был ко­роткий, но бурный и страстный роман. По-настоящему красивая женщина, славившаяся своими белокурыми во­лосами и профилем, напоминавшим профиль Сары Бернар, она разошлась со своим мужем Эрнестом в 1902 году и теперь начинала делать карьеру в качестве популярной писательницы. Их с Кроули сближали свойственные обо­им чувство юмора и цинизм.

В завершение этого достопамятного в литературном отношении года в феврале 1908-го Кроули написал «Ми­ровую трагедию», своё первое автобиографическое про­изведение. Оценённое им самим как «несомненный пре­дел силы моего воображения, моей метрической сво­боды, богатства моих выразительных средств и моего умения соединять самые несовместимые идеи в стрем­лении к совершенству», оно было написано всего за пять дней в Истбурне, куда Кроули приехал, чтобы навестить свою мать.

Существует много разных предположений по поводу отношений взрослого Кроули с матерью. И письменно, и в разговорах с друзьями он открыто заявлял о своём непреходящем чувстве ненависти к ней и к её убежде­ниям. Мысли о ней редко покидали его. 21 сентября 1906 года, во время подготовки к Операции Абрамели-на, он набросал в своём дневнике «прекрасную поэтиче­скую идею (лучшую за последние несколько лет). Сын со­вершает самоубийство в присутствии своей матери как самое жестокое наказание, которое он только может для неё придумать». Однако, несмотря на проявившуюся здесь злобу, он поддерживал тесные отношения с мате­рью. И в самом деле, его дневник за 1906 год пестрит записями о пребывании в Истбурне, где его мать жила в одном доме с двумя пожилыми лицемерными «плимут­скими сестрами» и несколькими «чешущимися от блоши­ных укусов кошками», где только «одно блюдо подавалось к завтраку, обеду и ужину; и этим блюдом был холодный варёный Христос». Глядя на двух старых склочниц, Кроули думал о том, что когда-то и они были счастливыми моло­дыми девушками, и решил, что именно на нём лежит от­ветственность «рассказать правду этой лицемерной Анг­лии», чтобы больше никого не постигла подобная судьба. Бродя по гряде известковых холмов, навещая место сво­их первых альпинистских подвигов — скалу Бичи-Хед, ме­дитируя и лёжа в траве с девушкой по имени Мэйбл, кото­рую он, по-видимому, уважал меньше, чем дрессирован­ную блоху, Кроули решил, что пора навести порядок в мире. Так родилась «Мировая трагедия». Он объявил, что это его подарок мальчикам и девочкам Англии, их «хар­тия свободы».

В эти годы Кроули был занят ещё одним литератур­ным трудом. В конце 1906 года он снова заболел. Днев­никовая запись за 1 января 1907 года уныло сообщает: «В Бурнемуте, лечусь от болезни горла». По настоянию своего врача Кроули приехал сюда 11 декабря, чтобы подышать солёным морским воздухом, который считал­ся целебным. Четырьмя днями позже Кроули начал пи­сать произведение, которое получило известность под заголовком «Книга 777», отрываясь от работы только для того, чтобы прогуляться по берегу моря или провести денёк в Лондоне, у кого-нибудь из друзей. Бурнемут ка­зался ему скучным. В дневниковой записи за 29 января чувствуется облегчение: «Уехал из Бурнемута, надеюсь, что навсегда».

Кроули называл «Книгу 777» «полным словарём соче­таний всех магических элементов, представляющим со­бой единственный в своём роде полный справочник в дан­ной области. По отношению к языку оккультизма эта кни­га — то же, что "Уэбстер" или "Мюррей" для английского языка». Заявленная как каббалистический словарь, эта книга главным образом представляла собой сравнитель­ную таблицу религиозных символов и образов. В ней было мало страниц, но она стала первой книгой подобного рода, и в течение последующих лет Кроули совершенство­вал и пополнял её. Говоря по правде, эта книга не была целиком его собственным произведением. Работа над справочником была начата Алланом Беннетом и Мазер-сом. Заметки Беннета содержались в его записных книж­ках, которые он отдал Кроули перед отъездом на Цейлон в 1900 году. Надо отдать должное Кроули: в 1909 году кни­га вышла анонимно, Кроули не объявил себя её автором.

Не удовлетворившись занятиями поэзией, каббали­стическими изысканиями, а также спасением британской молодёжи, Кроули взялся осваивать профессию эссеис­та. Несомненно, у него были для этого все предпосылки.

Он был хорошо образован, невероятно начитан, самоуве­рен, эрудирован (хотя нередко чересчур многословен), остроумен. На редкость педантичный, он, тем не менее, писал, ориентируясь на наиболее образованную публику; и точно так же, как в случае с усложнённым символизмом его поэзии, значительная часть того, что он писал, не до­ходила до сознания большинства его читателей.

Также, как это было с его художественными произве­дениями, Кроули получал мало дохода от своих эссе, если вообще что-нибудь получал. Вплоть до того времени, ко­гда Кроули было уже за тридцать, источником его доходов служило исключительно наследство. За всю свою жизнь Кроули ни разу не состоял на службе. Если бы управление его капиталом велось тщательно, он мог бы с комфортом прожить всю свою жизнь тол ько на доходы, приносимые этим капиталом, и при этом даже потакать некоторым своим слабостям, хотя, возможно, и не столь грандиоз­ным, как попытка покорить Гималаи. Он, несомненно, имел бы возможность следовать своим магическим наклонно­стям. Однако это было не в характере Кроули. Он был че­ловеком, который жил настоящим моментом и притом жил в полную силу. Он был маниакально одержим самой жизнью. Чем бы он ни занимался, пока на этом были сосредоточены его внимание и интерес, он занимался этим с предельной отдачей. Он вёл подробные дневники (как мирские, так и магические, часто делая записи на англий­ском, древнееврейском, стенографическим способом и на арабском). Он писал с жадностью, читал скорее от жажды знаний, чем для развлечения, вёл обширную пе­реписку со всевозможными людьми и даже занимался изобретением игр и головоломок. Например, 7 апреля 1907 года он занёс в свой дневник разработку игры-головоломки под названием «Отряд неуклюжих бунтовщи­ков». В течение следующих недель он придумал «паззл на трубе» и приспособление для игры в гольф в помещении.

Для проведения времени вне дома во время жизни в Лондоне у Кроули имелось несколько излюбленных мест. Некоторыми из них были рестораны или пабы. Другим таким местом была аптека на Стэффорд-стрит, непода­лёку от Пиккадилли, которую содержал человек по имени Э.-П. Уинрэй. Мрачный ланкаширецслысой головой, на­висшими бровями, острым взглядом и циничным сме­хом, он был, по словам Кроули, очень разумным чело­веком, разбирался в мельчайших аспектах человеческих слабостей и знал «все лондонские секреты». Возможно, Уинрэй был таким и в самом деле, поскольку являлся по­ставщиком наркотиков и других снадобий богатым и со­стоятельным людям. Следует отметить, что продажа мно­гих из этих препаратов была легальной. Однако люди с положением в обществе, разумеется, хотели, чтобы их пристрастия хранились в тайне. Почти не вызывает сомне­ний тот факт, что этот человек был поставщиком наркоти­ков и для Кроули, поскольку он доставал (или изготавли­вал) для Кроули такие вещества, как «кифи», древнее еги­петское благовоние, а также ритуальные благовония и масла для Операции Абрамелина. Поскольку Кроули в 1906 году много экспериментировал с гашишем, более чем вероятно, что он пополнял свои запасы при помощи Уинрэя, который был арестован через несколько лет, ко­гда вступил в силу «Закон о вреде наркотиков», за несо­блюдение запрета на торговлю ими.

Именно через этого аптекаря Кроули познакомился с человеком, которого в автобиографии он называет Гра­фом Коука и Крэнкама. Настоящее же его имя было Джордж Монтэгю Беннет, 7-й графТанкервиля, адъютант герцога Мальборо, в бытность последнего вице-королём Ирландии. Первая их встреча произошла 21 февраля 1907 года, когда граф сообщил Кроули, что его мать, леди Оливия, старшая дочь 6-го герцога Манчестерского, на­меревалась (при поддержке ещё одной женщины) убить его с помощью колдовской силы. Кроули было очевидно, что граф страдает паранойей, возможно, по причине сво­его пристрастия к кокаину. Тем не менее Кроули согласил­ся попытаться противодействовать колдовской силе, а за­одно вылечить мучающую графа паранойю. Это делалось не из филантропических побуждений. Кроули получал материальное вознаграждение за свою работу, кроме того, оплачивались все его издержки.

После серьёзного анализа проблемы Кроули объя­вил, что единственным выходом для Танкервиля являет­ся развитие собственных магических сил, с тем чтобы противостоять чарам матери и её сообщницы. В тече­ние нескольких недель они часто встречались или пере­писывались. Кроули посылал Танкервилю книги для изу­чения и регулярно раскладывал карты Таро, каждый раз обнаруживая, что те сулят Танкервилю недоброе. Для того чтобы иметь возможность оставаться наедине, Кро­ули заставил Танкервиля снять яхту, которая во время их занятий стояла на якоре выше по течению от Баклерс, в тихом месте реки Больё, что в Хэмпшире. На борту этой яхты Кроули обучал Танкервиля формировать своё астральное тело. Примерно через неделю Кроули объ­явил, что им необходимо вместе отправиться в маги­ческое путешествие в чужие края. Расходы оплачивал Тан­кервиль.

Таким образом, они отправились в путь и прибыли в Париж 29 июня проездом через Марсель. Первого мая путешественники стали пассажирами лайнера компании Р & Q «Монголия», шедшего в Гибралтар, откуда они на­правились в Танжер и оказались на месте 6 июля. Кроули, справедливо убеждённый втом, что кокаин вызывает при­выкание в большей степени психологического, нежели физиологического, характера, надеялся, что свежий воз­дух путешествий по неизведанным местам излечит Танкер­виля от его вредной привычки. Когда Кроули и Танкервиль прибыли в Танжер, им сообщили, что они не смогут вы­ехать из города, потому что в Марокко имеют место обще­ственные беспорядки. Тогда Кроули оделся в бурнус и от­правился на рынок, «в поисках любых приключений, какие только могут встретиться на пути». Он «потрясающе про­вёл время», в том числе и с молодыми мужчинами, как можно предположить, зная его пристрастие к ним и учи­тывая широкое предложение подобного рода услуг в Тан­жере. Танкервиль не присоединился к нему в этих развле­чениях. Надо сказать, что с графом было нелегко. Он не переставал упрекать Кроули в неуважительном отноше­нии к себе. Со своей стороны Кроули действительно не уважал своего работодателя. Во-первых, тот бил свою жену, что для Кроули, если не считать единственного раза, когда он отшлёпал Роуз, было неприемлемо. Дважды из-за побоев Танкервиля у его жены случались выкидыши. В припадке паранойи граф обвинял свою мать в крово­смесительной связи с 6-м герцогом Манчестерским, а также в прелюбодеянии, лесбийских связях и колдов­стве. По мнению Кроули, разговаривать с раздражитель­ным графом было всё равно, что «сидеть в одной клетке с диким зверем. С него нельзя было спускать глаз. Стоило допустить в его адрес одно неосторожное слово раздра­жения или возмущения, и, я уверен, он впал бы в буйное помешательство».

Общественные беспорядки в Марокко закончились свержением султана. Народ ликовал. За пределами горо­да стало более безопасно, но поскольку Танкервилю всё ещё не удавалось проникнуть в духовную суть вещей, Кроу­ли предпринял несколько «одиноких прогулок в поисках приключений». Во время одной из таких прогулок он на­толкнулся на группу дервишей, исполнявших священный танец. Кроули прошептал мантру, которая сделала его «не­видимым», и вошёл в круг танцующих. В автобиографии он описывает это зрелище:

Среди танцующих были женщины, но они не играли никакой активной роли, а лишь дополняли круг. Сам круг составлял около тридцати футов в диаметре. На краю его на корточках, как обычно, сидели музыканты и, как обычно, играли изо всех сил, в то время как не­сколько мужчин, вооружённые очень маленькими, лёг­кими, искусно сделанными топориками, танцевали и издавали возгласы. Они определённо не являлись обыкновенными орудиями, предназначенными для повседневной жизни, но были сделаны специально для этой церемонии. При помощи этого оружия мужчины ранили себя в голову (изредка — в другие части тела), пока кровь не начинала течь со всех сторон. Разуме­ется, они не ощущали никакой боли, и даже те из них, кто был по-настоящему ослеплён потоками крови, тем не менее могли видеть.

При виде этого зрелища Кроули охватило волнение, но, удержавшись от соблазна дальнейшего участия в це­ремонии, он незаметно удалился.

Танкервиль, чьё отношение к Кроули достаточно ясно выразилось в следующей его жалобе 7 июля: «Я устал от того, что вы меня учите, учите, учите, как будто вы Бог Всемогущий, а я несчастный кусок дерьма на дороге!», вскоре выместил на нём свои параноидальные наклонно­сти: он решил, что Кроули является участником заговора его матери. Кроули, понимая, что здесь едва ли можно что-либо исправить, и больше не надеясь извлечь из об­щения с графом финансовую выгоду, счёл дело закончен­ным. Из Марокко они отправились в Испанию и Гранаду. Альгамбра показалась Кроули знакомой, и он решил, что уже был там в прошлой жизни. Побывав в цыганском та­боре, расположившемся неподалёку от города в пеще­рах, он назначил свидание цыганке, с которой «испытал стихийный и неудержимый всплеск любви, возможный

лишь тогда, когда красота человеческого тела находится в естественной гармонии с красотой природы». Занятия любовью вдохновили его на стихотворение под названи­ем «La Gitana», которое он считал лучшим из своих лири­ческих произведений.

Вернувшись в Британию и сняв с себя бремя в лице графа, Кроули написал несколько магических текстов. Происхождение этих текстов загадочно. Они не были про­диктованы ему подобно «Книге Закона». Неверно и то, что Кроули записал их автоматически, хотя он утверждает, что пребывал в сознании не всё время их написания. Первые две книги назывались «Liber Cordis Cincti Serpente» и «Liber Liberi vel Lapidis Lazuli». Вдобавок к ним он написал не­сколько магических эссе и твёрдо решил сочинить ряд гимнов в честь Блаженной Девы Марии с католических позиций. Наиболее точно это действие можно охаракте­ризовать как поэтический тест: Кроули, как величайший поэт своей эпохи, был способен смотреть на мир глаза­ми других людей, даже если предметом рассмотрения была ненавистная ему религия.

Именно летом 1907 года у Кроули появились первые ученики, желающие обучаться магии. После его опыта с графом Танкервилем Кроули, кажется, осознал, что его магические способности могут быть хорошим товаром. В самом деле так оно и было. Общество испытывало ин­терес к оккультизму. Реакция против викторианской сдер­жанности и зажатости набирала силу. Быстро развивался спиритизм, а медиумы были настолько частым явлением, что их рекламой пестрели окна газетных киосков. Рост уровня образования и ощущение научного прогресса под­хлёстывали новые интересы людей.

Точно известно, что к 1912 году у Кроули был стабиль­ный, если не сказать очень высокий доход, получаемый им от учеников, большинство которых составляли бога­тые люди, которые не только оказывали ему финансовую помощь, но и могли дать ему рекомендацию в светском обществе. Когда его собственное благосостояние умень­шилось, исключив его из числа богатых людей, его репу­тация в некотором смысле заменила деньги, и связи Кроу-ли в определённых кругах сохранились. Художница Нина Хэмнетт в автобиографии «Смеющийся торс» вспомина­ла, как однажды она приходила к Кроули, о котором была предупреждена как о хитром и безнравственном челове­ке, но который на поверку оказался очень умным, хотя она всегда относилась к нему настороженно. Он поручил ей нарисовать несколько панно с видами стихий: одно из них, изображающее огонь, было настолько удачным, что каза­лось, будто оно освещает кабинет Кроули. У Кроули Хэм­нетт встретила глухого, но «богатого владельца кондитер­ской фабрики, который намеревался изучать магию». Кро­ули дал ему наркотик, вызывающий яркие цветовые видения. Ученик вяло сидел у камина. Кроули время от времени давал ему лист бумаги, прося записать то, что он видит. Хэмнетт вспоминает, какая досада охватила Кроули, когда он получил ответ: «Я вижу цветные узоры, похожие на изразцы в Музее Виктории и Альберта».

Осудить Кроули за то, что он набирал учеников, легко. Те, кто считал его шарлатаном, рассматривали это учительство как надувательство доверчивых людей, тогда как те, кто разделял его магические убеждения, критиковали его за торговлю своей магической честью, не говоря уже о магических тайнах. Однако Кроули относился к своей деятельности всерьёз. Он был убеждён, что должен учить, что это один из смыслов его жизни. Подобно своему отцу, с которым он, вполне вероятно, идентифицировал себя в этом отношении, Кроули полагал, что живет на земле для того, чтобы распространять весть о спасении, хотя и не ту, которая исходит от Христа. Произведения для епи­скопов литературы для чтения, выдаваемые им ученикам, были эклектичны и требовали значительных интеллектуальных способностей — Кроули же прочёл каждую из книг, значившихся в этих списках. Помимо преподавания ма­гии, Кроули читал своим ученикам очень детальный и очень продуманный курс гуманитарных наук. И даже если он брал за это деньги, он всё же выполнял приказ Тайных Учителей, распространяя их учение.

Двадцать пятого марта Кроули снял апартаменты на четвёртом этаже дома номер 60 по Джермин-стрит, все­го в нескольких минутах ходьбы от аптеки Уинрэя. Но не соседство торговца наркотиками заставило его пере­ехать. Кроули нуждался в отдельном месте для жизни. Со­стояние Роуз ухудшалось, и в течение лета количество употребляемого ею алкоголя увеличилось настолько, что наконец она стала выпивать в день больше бутылки спирт­ного, как правило, джина или виски. Наконец осенью она согласилась отправиться в клинику в Лестере, чтобы ле­читься от алкоголизма. Казалось, у неё получалось воздерживаться от алкоголя, и после двух недель прогулок по горам и совместного с Кроули скалолазания она вернулась в Лондон здоровой. Однако через десять дней Роуз снова была пьяна. «Я сделал всё, что было в человеческих си­лах, — сказал Кроули, — но ситуация была безнадёжной». это правда, он сделал для Роуз многое, но мог бы сделать ёщё больше, оставшись с ней, вместо того, чтобы ехать куда-то с Танкервилем, однако Танкервиль платил деньги. К концу весны 1908 года Роуз была уже в очень плохом состоянии. Алкоголизм заставлял её идти на хитрости, и однажды Кроули случайно застиг Роуз с бутылкой. Они жили в доме 21 по Уорвик-роуд, когда Кроули однажды вечером последовал за Роуз в гостиную, которая находилась в цокольном этаже дома. Роуз спустилась туда под предлогом, что хочет закрыть двери дома на ночь. Кроу­ли видел, как за считанные секунды она успела подойти к буфету, достать бутылку шотландского виски, сделать большой глоток, выпить довольно значительную часть содержимого и поставить бутылку на место. Её движения были настолько быстрыми, что Кроули назвал их «актом престидижитации».

Кроули обсудил ситуацию с Джеральдом Келли, Оска­ром Экенштайном и семейным доктором. Все трое при­шли к общему выводу. Было бы неплохо, если бы Кроули на время ушёл от Роуз с условием, что вернётся лишь то­гда, когда она перестанет пить. Кроули по-прежнему утверждал, что любит Роуз, и, возможно, был искренен. В своей пусть эгоцентрической манере он действительно любил её. 28 апреля Кроули уехал в Париж, где поселился в «Отель де Блуа» на улице Вавен, 50 в Латинском кварта­ле. Здесь он будет останавливаться в течение ряда следу­ющих лет, приезжая в Париж.

В тот год это был не единственный его отъезд из Лон­дона. Кроули вёл странствующий образ жизни. Обосно­вавшись в Лондоне, он, тем не менее, постоянно переме­щался из одного места в другое, то наведываясь в Болес-кин, то отправляясь в Истбурн, а то уезжая в Париж.

В Париже Кроули начал писать новеллы. В основном это были мрачные рассказы, но причина их мрачности заключалась не в настроении Кроули. Эксцентричные, жут­кие, леденящие кровь истории были в те времена популярным жанром, так что, возможно, Кроули интересова­ло, сможет ли он, при том что поэзия не приносила ему ни гроша, заработать что-нибудь беллетристикой. По­пулярные журналы платили неплохие деньги за такой литературный материал. Судя по всему, Кроули не очень широко распространял свои новые произведения или, если это не так, они были недостаточно хороши, чтобы победить в конкурентной борьбе. Хотя, разумеется, они читались редакторами журналов. Между тем известность Кроули в определённых кругах Лондона росла. Благодаря тому что он набирал учеников, его имя начинало звучать повсюду. Так же быстро росла его репутация «безнравственного» человека, несомненно усиленная славой дам­ского угодника. Для известности были и другие причины: он обладал харизмой, был (когда хотел) обаятельным че­ловеком, прекрасным собеседником и, помимо всего прочего, относился к столь любимым британцами эксцен­тричным натурам.

Рассказы Кроули соответствовали законам жанра. Новелла «Охотник за душами» повествовала о безумном враче, который отравил своего пациента, засвидетель­ствовал его смерть, замуровал его тело в парижскую мо­стовую и препарировал его мозг, чтобы обнаружить душу. Кроули отмечал, что это была «хорошая рождественская идея». В рассказе «Рак» знаменитый художник думает, что болен раком горла. Его доктор ставит ему диагноз «не­врастения» и советует отправиться в автомобильное путешествие по Пиренеям. Когда же они вдвоём едут в горы, доктор прямо там перерезает пациенту горло. В рассказе «Сон Цирцеи» главный герой спасает моло­дую девушку оттирании, которой она подвергается со сто­роны своей матери: здесь очевидна параллель со «спасе­нием» Роуз посредством женитьбы на ней.

Париж вскоре наскучил Кроули, и он отправился в Ве­нецию. Венеция тоже не доставила ему радости, и он вер­нулся в Париж, не переставая всё это время писать рас­сказы. В Париже он получил письмо от его преподобия мистера Келли, в котором сообщалось, что теперь он может вернуться в Англию. Кроули вернулся, и они с Роуз на две недели отправились в Сэндвич. Было очевидно, что дела Роуз стали ещё хуже. Она исчезала на рассвете и к завтраку являлась совершенно пьяной.

Положение Роуз было безнадёжным, и в первую неде­лю июля Кроули снова отбыл в Париж. Он ехал в сопро­вождении своего очередного, только что появившегося ученика. В будущем им предстояло в течение многих лет оказывать влияние друг на друга.

В ноябре 1906 года умер Уильям Стюарт Росс (он же Саладин), главный редактор Agnostic Journal. На его похоронах Фуллер повстречался с двадцатитрёхлетним молодым человеком еврейского происхождения по име­ни Виктор Бенджамин Нойбург, который только что по­ступил в кембриджский Тринити-колледж с целью изуче­ния языков и читал кое-что из поэзии Кроули. Они разго­ворились и познакомились.

Подобно Кроули, Нойбург бунтовал против своих ро­дителей и в детстве страдал от их притеснений. Мать обо­жала его, и, хотя ребёнком он был горячо любим, тем не менее считал своих родителей лишёнными воображения и в интеллектуальном смысле приземлёнными людьми. Кроме того, они были очень религиозными и верили, что не следует стремиться к счастью, потому что это неугод­но Богу, которого они представляли мстительным тира­ном. Когда Нойбург оказался в Кембридже и обнаружил, что в мире есть и другие люди, мыслившие так же, как он, он почувствовал себя свободным. Поскольку Нойбург со­чинял стихи, он начал рассылать их по редакциям перио­дических изданий. Росс напечатал одно из стихотворе­ний в своем журнале в сопровождении критической ста­тьи. Потом ещё одно появилось в Freethinker. Начало j литературной карьере Нойбурга было положено.

Фуллер рассказал о Нойбурге Кроули. Согласно днев­никовым записям Кроули, его первая встреча с Нойбургом произошла в Кембридже 27 февраля 1907 года, ко­гда Кроули, по своему обыкновению без предупреждения, явился домой к Нойбургу в Тринити-колледж, объявив ему, что случайно прочёл какие-то из стихотворений Нойбур­га, с очевидностью свидетельствующие, по его мнению, о том, что их автор имеет опыт астральных путешествий.

Поездка в Кембридж была предпринята не специально для того, чтобы познакомиться с Нойбургом. В Кембрид­же Кроули бывал часто. Ему нравилась атмосфера этого города, здесь он ощущал некоторую ностальгию и, при­езжая, прочёсывал улицы и колледжи в поисках магиче­ских учеников и последователей. Возможно, он также не упускал возможности завести себе на время одного-двух любовников среди студентов или девушек, работавших в барах и магазинах.

В течение следующих дней Кроули и Нойбург встреча­лись несколько раз, а 1 марта отправились на студенче­скую дискуссию, в которой Кроули принял участие. Кроу­ли обнаружил, что молодой человек неряшлив, равноду­шен к своему внешнему виду, несколько грязен по причине нерегулярного мытья, что у него плохо пахнет изо рта, а также что он нервный, легко возбудимый, начитанный, остроумный и добродушный. Кроме того, он оказался агностиком, вегетарианцем и мистиком. У него были ярко выраженные еврейские черты: большая голова, тёмно-русые волосы, тёмные, слегка прикрытые глаза и очень толстые губы, которые, как писал Кроули, были «в три раза больше, чем им бы следовало быть, и эти губы, как будто сотворенные в последний момент, впопыхах, разражались самым необыкновенным смехом, какой мне когда-либо доводилось видеть». Этот приводящий в замешательство, почти грубый смех был описан Джин Овертон Фуллер, другом и биографом Нойбурга, как «не имеющее вариа­ций гоготанье на одной и той же высокой ноте».

Однако Кроули увидел в Нойбурге что-то ещё. Моло­дой человек был одарён магическими способностями и восприимчив к оккультным наукам. Покинув Кембридж 3 мая, Кроули коротко записал в дневнике: «Вернулся в город — так закончилось моё Первое Миссионерское Путешествие». Он нашёл нового подававшего надежды ученика.

Одно связанное с Нойбургом обстоятельство приво­дило Кроули в восторг. Его новый друг уже обладал не­которым опытом ясновидения и занятий спиритизмом.

Каким бы наивным ни был Нойбург, какую бы потрёпанную одежду он ни носил, но он был уже заинтересован магией, и вскоре Кроули уже знал, что в лице Нойбурга он имеет не только преданного последователя, но человека, кото­рого он может ввести в свою религию и который примет его в качестве своего наставника. Притом не только в смысле учительства.

Что же касается Нойбурга, то он был заворожён эзоте­рическими вопросами, страстно желал учиться и знал всё о Тайных Учителях и наставниках. И вот в лице Кроули он встретил одного из них во плоти, причём такого, который был готов взять его в ученики. Кроули воплощал собой всё, о чём тайно мечтал Нойбург. Это был и мудрец, и гуру, и святой наставник, за которым он, скромный студент, мог последовать. Почти не вызывает сомнений тот факт, что за эти несколько мартовских дней Нойбург влюбился в Кроули, как в мага и как в человека одновременно.

В 1935 году Нойбург рассказывал Джин Овертон Фуллер о том, каким ему виделся Кроули в первые дни их знакомства. В биографии Нойбурга она писала: «Он про­стыми словами описывал мне Кроули таким, каким ви­дел его в юности: его внешность, его походка и манера держать себя, величественная и имевшая в себе что-то, львиное, черты его лица, его широкий лоб. "Я подумал, что он дворянин, — говорил Нойбург, — я полагаю, вы подумали бы то же самое"». И в самом деле, Кроули был привлекательной фигурой. На людях он рисовался и сра­зу производил впечатление. В процессе работы над био­графией Нойбурга Джин Овертон Фуллер разговаривала с Джеральдом Келли, который сказал: «В первое время нашего общения с ним [Кроули] он производил впечат­ление чрезвычайно приятного человека», добавляя, что Кроули был общительным, образованным, весёлым и физически сильным, уравновесив, однако, свою похвалу таким замечанием: «Он не был джентльменом. В нём было что-то вульгарное. Тем не менее, — добавлял Келли, — он был отличным компаньоном в любом деле».

Так же, как в случае с Танкервилем, Кроули начал заня­тия с Нойбургом стого, что дал ему свой обширный спи­сок литературы, к некоторому разочарованию Нойбурга, уже достаточно начитанного для своего уровня. Однако этот новый, в высшей степени разносторонний список открыл Нойбургу то, что лежало за пределами его уни­верситетских занятий. Тому же способствовали его бесе­ды с Кроули, происходившие во время совместного куре­ния марихуаны или гашиша.

В Кембридже Нойбург был активным членом Кемб­риджской университетской ассоциации свободомысля­щих, а также студенческого кружка под названием Обще­ство Пана, куда Кроули несколько раз приглашали читать доклады о мистицизме, причём собрания проходили пря­мо в студенческих комнатах. Всё было бы хорошо, если бы Кембриджский христианский союз, куда входили сту­денты всех колледжей, не почуял недоброго и не поднял шум, обратившись с жалобой в Тринити-колледж, кото­рый закончил Кроули и где в то время числился Нойбург. Анонимное письмо, пришедшее в колледж и посланное, более чем вероятно, одним из членов Союза, обвиняло Кроули в содомии. Декан колледжа преподобный Парри дал привратникам указание не пускать Кроули на терри­торию колледжа.

Позиция декана раздражала не только Кроули: она приводила в бешенство ещё одного студента Тринити-колледжа, математика Нормана Мадда. Член Общества Пана и секретарь Ассоциации свободомыслящих, он был вы­зван к декану, где от него потребовали отменить все за­планированные выступления Кроули, поскольку присут­ствие последнего в стенахТринити-колледжа отныне счи­талось недопустимым. Мадд созвал собрание членов Ассоциации, и они решили противостоять декану Парри.

Разногласия не прекращались, хотя Кроули продол­жал время от времени читать лекции. Парри бушевал, но у него была ахиллесова пята: он боялся открыто злосло­вить по поводу Кроули. Наконец Кроули пришлось встре­титься с Парри лицом к лицу и прямо спросить его, что он имеет против его лекций и докладов. Парри смутился и сказал, что возражения вызваны не лекциями о магии, а сексуальной ориентацией Кроули. Их разговор остал­ся безрезультатным: никто из них не пошёл на уступки. Парри официально запретил Кроули появляться на тер­ритории колледжа, чем, строго говоря, превысил свои полномочия. Как выпускник Тринити-колледжа, Кроули имел пожизненный доступ в это учебное заведение. По­том Парри стал угрожать, что отчислит — иначе говоря, выгонит — из университета всех членов Ассоциации сво­бодомыслящих, хотя большинство их составляли студен­ты других колледжей, находившиеся вне его юрисдикции. Членства Нойбурга Парри благоразумно предпочитал не замечать, поскольку тот был из богатой семьи, от кото­рой можно было ожидать благотворительных взносов в адрес университета. Но, зная, что Мадд был сыном школь­ного учителя и не имел ни состояния, ни связей, декан стал угрожать ему лишением стипендии.

Понятно, что, когда над головой Мадда навис дамок­лов меч, он отступил. Мадд дал слово не общаться с Кро­ули и не посещать собраний Общества Пана. Кроме того, он ушёл из Ассоциации свободомыслящих, но это была лишь его уступка Парри. Когда Кроули появлялся в уни­верситете, чтобы выступать перед студентами других кол­леджей, Мадд приходил его послушать. Парри не мог знать, что Мадд стал кроулианцем. Позднее Мадд напи­шет о своей первой встрече и общении с Кроули: «Тогда я впервые понял, что такое жизнь или чем она может быть; искра этого понимания неугасимо горела с тех пор всегда (сознавал я это или нет), несмотря на все мои ошибки, измены, низость, безнадёжную погружённость в мирскую жизнь, всегда возрождаясь в тот момент, когда я меньше всего этого ожидал, всегда способная одним своим присутствием в одно мгновение превратить все другие цели и стремления в пыль и золу».

В течение студенческих лет Нойбурга Кроули постоян­но поддерживал с ним отношения. В конце летнего семе­стра 1908 года эти отношения продолжились в Париже, куда Нойбург отправился, чтобы повидаться с Кроули. Связь, установившаяся между этими двоими, имела странный характер. Нойбург, в отличие от Кроули, не был космополитом. Несмотря на изучение языков в универ­ситете, даже по-французски он изъяснялся не вполне сво­бодно. Кроме того, он был доверчивым и беззащитным в отношении, нередко жестоких, проявлений специфиче­ского чувства юмора Кроули.

Один из таких розыгрышей начался с опасений Ной­бурга касательно употребления абсента. Кто-то сказал ему, что абсент опасен и якобы даже в небольших коли­чествах может привести к летальному исходу. Кроули не спорил с этим его убеждением, но однажды на вечеринке сказал Нойбургу, что тот может без опаски пить «Перно». Нойбург последовал совету. Вскоре он был уже очень пьян и начал неумело приставать к присутствующим женщи­нам. Кроули знал — или чувствовал, — что Нойбург дев­ственник, и не упустил момента. Одной из присутствовав­ших женщин была Юфемия Лэмб, потрясающе красивая и очень умная женщина, которая нередко позировала из­вестному художнику по имени Аугустус Джон. В несколь­ких посвященных ей стихах Кроули называл её Дороти и время от времени спал с ней. Эта женщина не только обладала острым интеллектом, но и чувством юмора, по­хожим на чувство юмора Кроули.

С её согласия Кроули сказал Нойбургу, что Юфемия в него влюблена. Вскоре они, кажется, уже были помолвлены.

В тот же вечер Кроули отвёз Нойбурга в публичный дом на улицу Катр-Ван, чтобы помочь ему «потерять девствен­ность», что, судя i ю всему, и произошло. Потом Кроули при­творился, что слышал о «помолвке», убеждая Нойбурга, что единственным благородным действием с его стороны было бы признаться во всём Юфемии, в подробностях расска­зав ей о посещении борделя. Нойбург повиновался. Юфе­мия изобразила ужас и выразила своё возмущение. Это притворство продолжалось в течение нескольких дней, пока Кроули не сообщил Нойбургу, что всё это розыгрыш. Нойбург отказывался верить ему и сдался только тогда, когда Кроули привёл его в свои апартаменты, где в посте­ли лежала абсолютно обнажённая Юфемия, куря сигарету и явно отдыхая после недавнего полового акта.

После того как шутка была раскрыта, Кроули утверж­дал, что этот случай принёс Нойбургу много пользы. Он стал другим человеком, исчезла его нервозность, суетли­вость, неумелая манера одеваться. Но что важнее всего, освободившись от запретов и комплексов, он стал более восприимчивым к магии.

В дружбе между Кроули и Нойбургом была и другая сторона. Вероятно, с самого марта 1907 года они были гомосексуальными партнёрами. 4 марта Кроули записал в своём дневнике: «Переспал с В. Н.», причём понимать это следует неоднозначно. Совращая Нойбурга, Кроули был движим не только похотью. Он хотел лишить Нойбур­га его иллюзий, нанести ущерб его идеализму и чувству собственного достоинства. Вполне возможно, таким об­разом Кроули удовлетворял свои садистские наклонно­сти, но, как он утверждал, это было на пользу и Нойбургу. Унижая Нойбурга таким образом, Кроули старался укре­пить его душу и готовил к суровым испытаниям, которые ожидали на магическом пути.

Несомненно, Кроули нравилось проявлять свою власть над Нойбургом, он получал много удовольствия, превращая этого богатого, наивного, принадлежащего к высше­му сословию еврейского мальчика в покорного и подат­ливого раба. Как будто Кроули после стольких лет осо­знанного или подсознательного противостояния послед­ствиям своего собственного воспитания мог наконец взять власть над кем-то, кто получил благородное и хоро­шее воспитание (как Нойбург), и воспользоваться оружи­ем тех, кого он презирал, создав личность, подобную ему самому. В случае с Нойбургом Кроули не просто грешил, но изготавливал грешника по собственному заказу. А мо­жет быть, Кроули и в самом деле верил, что Нойбург был потенциальным пророком, мужским эквивалентом Алой Женщины.

Решив, что для Нойбурга настало время встретиться с суровой реальностью, Кроули предложил ему отпра­виться в пеший поход по северу Испании. 31 июля они на поезде выехали из Парижа в Байонну, затем перевалили через Пиренеи и оказались в Памплоне. Идти было труд­но. Погода выдалась жаркая, а горы оказались величе­ственными, но практически безлюдными, поэтому найти пропитание было трудно. Чем дальше они шли, тем бо­лее грязными и потрёпанными становились. В деревнях, через которые они проходили, их принимали за нищих или воров и несколько раз арестовывали, обвиняя в анар­хизме. Кроули не нравилось здешнее ленивое крестьян­ство, но их бедность он находил ужасающей, считая её причиной того, что «церковь высасывает из людей жиз­ненные соки».

Из Памплоны они отправились в Логроньо, Сорию и Бурго де Осма, куда прибыли как раз во время праздни­ка с боем быков, зрелище которого произвело на Кроули захватывающее впечатление. «Я смог [писал он в автобио­графии] ощутить то, о чём никогда не подозревал: кровь на плече быка при свете летнего солнца Испании — это самый красивый из существующих на свете цветов. В моей памяти был только один пример, сравнимый по впечат­лению: зелёная окраска одной ящерицы, которая однаж­ды в Мексике перебежала мою тропинку на склоне горы. Действительно, в природе очень редко можно увидеть чистые цвета; как правило, они смешанны или приглушён­ны. Но когда их всё-таки встречаешь, они производят по­трясающее впечатление». Наконец, перевалив через горы Гуадаррамы при палящем зное испанского лета, путеше­ственники прибыли в Мадрид, где Кроули изучал музей Прадо, в то время как Нойбург приходил в себя от солнеч­ного пекла, пыли, плохой еды и усталости, а также обду­мывал совет, который дал ему Кроули относительно лече­ния по возвращении в Британию болезни дёсен (причины смрадного дыхания Нойбурга) и воспаления яичек. Когда Нойбург поправился, они продолжили путь, направив­шись в Гранаду, на Гибралтар и в Танжер, где Кроули «опять наслаждался и торжествовал, потому что снова оказался среди единственного народа на земле, с которым когда-либо чувствовал какое-либо человеческое родство». «Моя духовная сущность чувствует себя дома в Китае, — писал он, — но руку и сердце я отдал арабам».

Во всё время поездки Кроули много медитировал на тему своего дальнейшего жизненного пути. Он поклялся проповедовать магию и знал, что это привлечет к нему . общественное внимание, вокруг его персоны возникнут споры, а возможно, на него посыплются насмешки, на­падки и пойдёт дурная слава. Кто-то мог бы счесть его заурядным оппортунистом, но такого рода неприятности ему пришлось бы перенести, как и любому страдающе­му за дело, в которое он безоговорочно верит. Поэтому он решил внимательно следить за тем, какое впечатле­ние производит: связям с общественностью было уго­товано важное место в его деятельности, и он должен был овладеть этим умением (чего, к сожалению, так и не произошло). С этой целью он решил жить как благородный

джентльмен, ясно давая всем понять, что он занят своим делом не ради денег, и даже пожертвовал бы ради него собственным состоянием. Тот факт, что это состояние стремительно сокращалось, казалось, ускользнул от его внимания. Вдобавок ко всему он решил не идти на ком­промиссы. Он не будет скрывать свои ошибки. Всё, что он сделает, будет сделано качественно. Он ясно покажет, что духовный прогресс зависит не от норм, предписыва­емых религией или моралью, а от осознания человеком собственной индивидуальной воли. Сразу же, как только это будет возможно, он уединится для магических заня­тий и снова станет писать, но теперь уже с целью пропо­ведовать своё учение, учить человечество, как достичь новых состояний.

Тем временем Нойбург должен будет активно практи­коваться в магии. Сам редко проявляя парапсихологические способности, Кроули был убеждён, что Нойбург обладал задатками медиума, что позволяло ему переме­щаться на границу между материальным и астральным миром. Кроули работал над ним, Нойбург должен был стать его связью с миром нематериального. У Кроули лег­ко получалось вызывать материальные воплощения того, что он хотел: от божеств до демонов, — но, появившись, они были независимы от его воли. С помощью Нойбурга ими можно было управлять по собственному желанию, по­скольку, будучи медиумом, тот находился в духовной или магической связи с астральным миром.

Но здесь было одно препятствие. Как свидетельство­вало его беззаботное отношение к собственной одежде и личной гигиене, Нойбург был недисциплинированным человеком. Кроули взялся зато, чтобы организовать его. Нойбург нелегко шёл на уступки. Когда он отказался зани­маться йогой по дороге между Танжером и Гибралтаром из страха, что на него станут глазеть, Кроули — равнодуш­ный к мнению окружающих — заставил Нойбурга дать

Обет Святого Послушания. Таким образом, как объяснял Кроули, он имел возможность обнаружить предрассудки Нойбурга, а Нойбург — разобраться со своими слабостя­ми и противостоять им.

К моменту возвращения путешественников в Брита­нию Нойбург принадлежал Кроули. Нойбург был влюб­лён в Кроули и через эту любовь соприкасался с такими аспектами собственной личности, о которых раньше не подозревал. Будучи, по существу, бисексуалом, Нойбург погрузился в процесс эмоционального, откровенного, даже экстатического самопознания вместе со своим Ми­лым Волшебником, как он называл Кроули.

Осенью 1908 года Нойбург вернулся в Кембридж, ему предстоял последний перед получением степени учебный год. Кроули отбыл в Париж, чтобы заняться магией, а за­тем вернулся в Лондон, намереваясь приступить к орга­низации нового ордена.

Существуют расхождения во мнениях относительно того, когда именно Кроули основал его. С самого момен­та своего разрыва с Мазерсом Кроули размышлял об учреждении своего собственного розенкрейцерского ор­дена с ним самим во главе. Когда дошло до конкретных действий, Кроули воспользовался трёхступенчатой структурой «Золотой Зари». В его структуре был Первый орден (или собственно «Золотая Заря»), Второй орден (Орден Розового Креста) и, наконец, «Серебряная Звезда», уро­вень, достичь которого не мог надеяться никто из смерт­ных. Тем не менее себя Кроули уже считал Мастером, тем самым приравнивая кТайным Учителям. Он, таким обра­зом, уже был членом «Серебряной Звезды». Так обстояли дела, когда Кроули начал создавать свой собственный орден в 1907 году. Посторонние иногда называли его ор­ден «Орденом Серебряной Звезды», но Кроули загадоч­но именовал его А.-. А.-.. Что именно означают эти буквы, по сей день не известно никому, кроме членов ордена.

Обряды и само учение были позаимствованы у «Зо­лотой Зари» с добавлением йоги и других специально отобранных восточных духовных практик. Кроме того, Кроули полностью переделал ритуалы «Золотой Зари», придав им менее эзотерическую форму, больше соответ­ствующую духу А.-.А.-.. В редакции Кроули обряды были ориентированы скорее на индивидуальные магические достижения, чем на ритуальные формулы.

Поначалу единственными членами А.-.А, были сам Кроули и Джордж Сесиль Джоунс, причём последний иг­рал только пассивную роль. Кроули, будучи лидером, называл себя Фратер (или Брат) V.V.V.V.V., что является со­кращением латинского девиза для Мастера такого уров­ня: Vi Veri Vniversum Vivus Vici. Он переводится: «В своей жизни я победил вселенную силой истины».

Вскоре начали появляться желающие присоединить­ся. Среди них встречались и подхалимы, и те, кто просто не знал, как убить время, но было и много серьёзных, лю­бознательных молодых мужчин и женщин. Было даже не­сколько выдающихся личностей, но обо всех без исклю­чения можно было сказать, что они пришли в поисках чего-то. Они слетались, как ночные бабочки, привлечён­ные светом талантливой, яркой и экстравагантной лично­сти Кроули. В их рядах встречались и молодые женщины, которых Кроули, а позднее Нойбург будут использовать в качестве муз для своей поэзии. И все как один покло­нялись Мастеру. Кроули был в своей стихии.

В числе первых членов ордена были Дж.-Ф. -К. Фуллер и Нойбург, который после прохождения обряда по­священия, имевшего место весной 1909 года, стал из­вестен как Frater Omnia Vincam («Я всё превозмогу»). Хотя до выпускных экзаменов оставалось всего три недели, Нойбург на целый день оставил свои университетские занятия ради того, чтобы приехать в Лондон и присут­ствовать на церемонии.

Храм и офис А.-. А.-, были расположены в арендован­ной квартире на пятом этаже дома номер 124 по Викто­рия-стрит, неподалёку от вокзала Виктория и менее чем в 300 ярдах от садов Букингемского дворца. В течение нескольких следующих лет это место будет центром ма­гической деятельности Кроули.

О том, что происходило в этом храме, можно только догадываться, но некоторые ключи к разгадке всё же есть. Джон Симондс в книге «Великий Зверь» приводит описа­ние одной из магических церемоний:

Однажды Бог явился нам в человеческом облике (мы работали в запертом храме) и пребывал среди нас, ясно ощутимый для всех наших органов чувств. Он оставался с нами большую часть времени, исчезая только тогда, когда мы были физически обессилены экстазом интимного контакта с Его Божественной лич­ностью. Мы погрузились в нечто вроде возвышенного оцепенения; когда мы пришли в себя, Его уже не было с нами. В другой раз, на Виктория-стрит, несколько человек танцевали вокруг алтаря, взявшись за руки, спиной к центру круга. Храм был слабо освещен и гус­то наполнен дымом воскуряемого фимиама. Затем круг почему-то разорвался, и мы продолжали танце­вать, каждый — сам по себе. Потом мы почувствова­ли, что среди нас — незнакомец. Некоторые стали счи­тать присутствующих, и получилось, что нас — на од­ного больше, чем было. Кто-то, то ли один из слабых братьев, испугавшись, то ли один из сильных братьев, вспомнив о своей обязанности следить за техниче­ской стороной церемонии, — точно не знаю кто — вклю­чил свет. Никаких незнакомцев среди нас не было.

Из этого текста ясно следует, что в церемонии имелся сексуальный аспект и, весьма вероятно, использовались наркотики. Здесь вызывали такие магические силы, что, как позднее вспоминал Кроули, один из предполагаемых квартиросъёмщиков, осматривая помещение, освобо­ждённое А.-.А.-., пришёл в ужас и отказался от него, с кри­ком сбежав вниз по лестнице.

Дж.-Ф.-К. Фуллер, или FraterPer Ardua, вёл активную деятельность не только как член А.-. А.-.. Он также готовил к печати магические дневники Кроули и писал за Кроули автобиографию его магической жизни. Они хорошо ла­дили, и нередко в течение долгих периодов времени встре­чались каждый день. Во время этих встреч Кроули рас­сказывал о своей магической практике или пояснял днев­никовые записи. Всё это время Кроули и сам писал книги, содержащие магические инструкции для внутреннего пользования членов А.-. А.-..

Среди недавно приобретённых друзей Кроули, содей­ствовавших его литературной карьере, был Фрэнк Харрис, который в 1907—1909 годах был владельцем и глав­ным редактором журнала Vanity Fair. Он напечатал в своём журнале несколько стихотворений Кроули и несколько его переводов из Бодлера, а также принимал от Кроули ста­тьи на такие темы, как экспедиции на К2 и Канченджангу, встреча Кроули и Беннета в Бирме или искусство Лорда Дансейни.

Едва ли следует удивляться, что между ними возник­ла дружба. Харрис, которому приписывают изречение «Секс —это ключ к жизни», был известной в Лондоне фи­гурой. Льюис Уилкинсон описывал его как «законченного подлеца и лучшего компаньона в любом деле, вопиюще бесчестного, бесстыдного мошенника, но бывшего, по­добно Фальстафу, настоящей живой водой, воодушев­ляющей и оживляющей любого, кто эту воду пробует». Рас­путник, охочий до женщин, Харрис прожил бурную жизнь. Как и Кроули, он отрёкся от своих корней. Недолго прора­ботав учителем и университетским преподавателем, он стал редактором London Evening News и Fortnightly Review, а также собирался купить Saturday Review. Женившись на богатой вдове, он стал кандидатом в парламент от партии консерваторов, поддерживал Оскара Уайльда во время судебного процесса над ним, купил гостиницу в Монте-Карло (гостиница затем обанкротилась), вернулся к жур­налистике, стал литературным агентом Уинстона Черчил­ля, успешно дебютировал как романист, биограф и эссе­ист, стал (по иронии судьбы) редактором одного из первых журналов для женщин «Дом и очаг», у него была нескончаемая череда любовниц, он много путешествовал, и все считали его распутником. Его откровенная автобио­графия «Моя жизнь и любовь» справедливо считалась скандальной книгой.

Помимо всех своих литературных занятий, Кроули ра­ботал над одним большим замыслом, который был дорог его сердцу. Он хотел стать владельцем, редактором и из­дателем оккультного журнала. Так был основан журнал The Equinox «Равноденствие». Будучи внутренним печатным органом А.-.А.-., журнал печатался в храме на Виктория-стрит. Первый его номер вышел в марте 1909 года, вто­рой — в сентябре: оба были напечатаны в равноденствие. Первая тысяча экземпляров вышла в мягкой обложке и должна была продаваться по пять шиллингов за штуку: следующие пятьдесят экземпляров имели твёрдый переплёт, распространялись по специальной подписке и сто­или по гинее за каждую книгу. Также, как и в случае со своей поэзией, Кроули не соизмерял выручку и затраты. Если бы даже ему удалось продать весь выпуск своего журнала по цене издания в переплёте, он смог бы заработать чуть больше 300 фунтов: себестоимость издания составляла 400 фунтов. Если бы владельцы книжных магазинов и га­зетных киосков взяли книгу, они могли бы потребовать торговой скидки, чего Кроули не предусмотрел. Это не имело для него значения. Тираж был большим, и каждый экземпляр выглядел как книга в белой обложке с тиснёным изображением золотого древесного листа, тем не менее это было периодическое издание. Оно не вписывалось ни в какую рыночную нишу, поэтому никто не покупал его. Кроу­ли это не волновало. Ему было важно само распростране­ние его трудов.

Остальные инвесторы разделяли эту точку зрения. Частьденег, требующихся на издание книги, вложил Ной-бург. Джордж Раффалович, богатый, но расточительный сын еврея-банкира из Одессы и некой графини, пожерт­вовал 5000 фунтов на нужды А.-.А.-.. Он тоже поссорился со своей семьёй, которая пресекла его расточительные привычки. Кроули утверждал, что давал Раффаловичу большие беспроцентные денежные ссуды, которые тот так никогда и не возвратил. Однако гораздо более вероятно, что всё было как раз наоборот.

Первый выпуск журнала, имевший подзаголовок «Офи­циальный печатный орган А.-. А.-. — Обзор достижений на­учного иллюминизма», содержал короткую редакционную статью, очерк основных принципов организации А.-. А.-., несколько статей о магии, включая длинное предисловие, написанное Фуллером к первому тому «Храма Царя Со­ломона» (магической биографии Кроули), стихотворение Кроули под названием «Путь волшебника», стихотворе­ние Нойбурга, рассказ Фрэнка Харриса («Волшебные очки»), рассказ Кроули («На развилке дорог»), эссе Кроу­ли под названием «Солдат и горбун:! и ?» и первая часть длинного очерка «Опасные травы», написанного Уинрэ-ем. Кроме того, в первый выпуск была дополнительно включена статья о недавнем магическом уединении Кроу­ли в Париже. Журнал вышел с иллюстрациями Фуллера и художника Остина Османа Спэра.

Кроули был чрезвычайно доволен:

Никакая из существовавших книг такого рода не может сравниться с этой по совершенству поэзии и прозы, глубине и возвышенности стиля, строгости, с кото­рой все авторы следуют правилу не делать ни одного утверждения, если его справедливость не может быть доказана с математической точностью. Признаюсь, я очень горд тем, что открыл новую эпоху. С самого момента выхода книги в свет она диктует свои стан­дарты искренности, эрудиции, научной ответственно­сти и благородства во всём, — от безупречного анг­лийского до безукоризненной печати, каждому, кто стремится войти в эту область литературы.

Кроули не мог не быть довольным. Значительную часть содержимого как этого, так и последующих выпусков составляли его собственные произведения, что всё боль­ше раздражало Фуллера, хотя справедливости ради сле­дует признать, что Кроули всё-таки пустил других на стра­ницы своего журнала, включая таких малоизвестных поэтов, как Мередит Старр, Этель Арчер, Джордж Раф-фалович и студент кембриджского колледжа Магдалины по имени Артур Гримбл, с которым Кроули познакомился во время одной из своих «вылазок» в Кембридж. Гримблу, который родился в Гонконге, предстояло в будущем зани­мать высокие административные посты в колониях, он стал губернатором Сейшел: он был возведён в рыцари и напи­сал книгу «Образ островов», бестселлер среди автобио­графических произведений своего времени, когда служил чиновником министерства колоний на далёких тихооке­анских островах Гилберта и Эллис. Неудивительно, что позднее он предпочитал умалчивать о том, что имел от­ношение к Кроули.

«Равноденствие» не завоевало широкой читательской аудитории, но это не помешало Кроули утверждать, что он «поместил в витрине магазина дорогую жемчужину, тогда как остальной товар представлял собой в худшем случае поддельные бриллианты и куски цветного стекла, а в лучшем случае драгоценные камни из числа самых де­шёвых и ничем не примечательных». Разумеется, журналу много подражали, и он стал с тех пор образцом для ок­культных изданий. Многое из того, что было напечатано в этом журнале, можно теперь найти в Интернете: дух Кроу­ли, должно быть, продолжает радостно носиться по про­сторам астрального мира.

Несмотря нате узы, которые связывали его с А.\ А.\, «Равноденствием» и Лондоном, Кроули по-прежнему мно­го странствовал, то оказываясь в Париже, то занимаясь альпинизмом в Уэстдейле, то приезжая в Болескин, а то отправляясь в Оксфорд, чтобы позаниматься в библио­теке Бодли. Он, как всегда, был неутомим. Летом 1909 года Кроули пригласил в Болескин Нойбурга и студента кемб­риджского колледжа Иммануила по имени Кеннет Уорд, с которым Кроули познакомился, занимаясь альпиниз­мом в Уэстдейле. Нойбургу предстояло погрузиться в за­нятия магией, и Кроули приготовил для него спальню на втором этаже. Здесь он установил алтарь с магическим мечом и анкхом, а также начертил на полу магический круг. Приехав, Нойбург был заточён в эту комнату, где и начал своё десятидневное погружение в глубины магии, ведя при этом записи своих впечатлений, которые в закончен­ном виде представляли собой 127 страництекста. Кроу­ли с Уордом тем временем вели обычный для летнего Болескина образ жизни. Они занимались скалолазанием, бродили по холмам и рыбачили.

Кроули регулярно навещал Нойбурга, чтобы прове­рить, как у того идут дела, а также дать необходимые ука­зания. Одна из записей в магическом дневнике Кроули даёт представление о форме некоторых из таких указа­ний: «Он [Кроули], несомненно, гомосексуальный садист, потому что, когда он наносил мне тридцать два удара пру­том жёсткого кустарника, отчего у меня потекла кровь, было видно, что это доставляет ему большое удовольствие.

Вся эта церемония была довольно болезненной, хотя и не вызвала во мне никаких эмоций, кроме смеха». Прочитав эти слова, Кроули приписал внизу следующее: «Клевета на своего Гуру наказывается в тридцать втором, самом нижнем кругу ада». К этому Нойбург приписал ещё одно замечание: «Слишком лёгкая расплата за изобретение нового порока». Садизм Кроули приобретал и другие формы. По ночам он отправлял Нойбурга в одежде мага подстригать кусты. Кроме того, он бил Нойбурга жгучей крапивой по голому заду и вёл себя как жестокий антисе­мит. «Мой Гуру груб; образы, в которых он мне является, становятся чудовищными. Он ведёт себя невероятно оскорбительно... Если он обидит меня снова, я немедлен­но уеду», — писал Нойбург. Он имел возможность в любое время упаковать свои вещи, пройти пешком одну милю до Фойерса, на пароме переправиться в Инвернесс. Однако он остался. Романтическая, садомазохистская связь между ним и Кроули была слишком сильна.

Проявление антисемитских чувств было типичным для Кроули. Он был убеждён, что евреи нередко действитель­но соответствуют общепринятому мнению о них, хотя и допускал, что «еврейские поэты и пророки — великие люди. Еврейские солдаты бесстрашны, еврейские богачи щедры. Эта нация в исключительной степени обладает воображением, фантазией, верностью, честностью и че­ловечностью. Но евреев так безжалостно преследовали, что их выживание стало зависеть от того, насколько раз­виты самые худшие их качества: скупость, подобостра­стие, лживость, хитрость и так далее». Как бы ни была до­стойна осуждения позиция Кроули с современной точки зрения, в те времена она была широко распространена в Британии. Его манера обращения с Нойбургом была направлена скорее на то, чтобы укрепить характер и дух молодого человека, чем на то, чтобы оскорбить его на­циональные чувства.

По прошествии десяти дней Нойбург обнаружил, что его испытания ещё не закончились. Теперь он должен был каждую ночь спать голым на подстилке из веток кустарни­ка прямо на полу его комнаты. Хотя и была середина лета, но дело происходило в Северной Шотландии, и Нойбург провёл много часов дрожа от холода. После нескольких ночей, прошедших в таких некомфортных условиях, Ной­бург был произведён в неофиты организации А.-. А..

Компания покинула Болескин 28 июня, но перед са­мым отбытием из дома Кроули заглянул на чердак в поис­ках пары лыж для Кеннета Уорда. Он нашёл лыжи, а заодно и плоский пакет, обёрнутый в коричневую бумагу. Внутри находилась рукопись «Книги Закона».

Кроули не то чтобы забыл о ней, скорее отложил её на время. Он никак не использовал её, потому что решил хра­нить её в секрете. Опубликовать эту книгу значило бы, по его мнению, принизить её значимость. Единственным человеком, видевшим машинописный текст этой книги, был Фуллер, который, к удивлению Кроули, сразу же оце­нил её как работу Мастера.

В факте обнаружения рукописи Кроули увидел знак. Он медитировал на эту тему и пришёл к выводу, что Тай­ные Учителя отошли в сторону, давая ему свободу. Он знал: это была его задача — распространять в мире учение «Кни­ги Закона».

В течение нескольких следующих недель Кроули напи­сал магическое стихотворение под названием «Ага!», те­мой которого стали религиозные переживания и которое заканчивалось словами: «Благословенней почёт Зверю, пророку Прекрасной Звезды». С этих пор он стал считать себя пророком, созревшим для того, чтобы Тайные Учи­теля посвятили его в Мастера. (До сего времени, по всей видимости, он занимал своё положение и принимал со­ответствующие этому положению почести, не имея на то формальных прав.)

Наконец Кроули стало ясно его предназначение. Он был тем, кто должен спасти человечество от самого чело­вечества, показать ему новую дорогу, ведущую к просвет­лению.

Преодолев тысячу кризисов [вспоминал он в авто­биографии], я пришёл к высшей точке моей карьеры. Я достиг всех своих честолюбивых стремлений, испы­тал себя во всём, решился на все риски, изведал все наслаждения, которые может предложить этот мир: на всю оставшуюся часть моей жизни я отрекаюсь от романтики в мальчишеском понимании этого слова. Начиная с этого времени, хотя многое мне ещё пред­стоит совершить, хотя вершина вздымается за вер­шиной на моём пути к духовным достижениям, хотя на меня один за другим наступают великаны, которых мне ещё предстоит победить, всё же теперь я смотрю на жизнь просветлённым взглядом. Я искал — и я нашёл. Теперь я должен искать тех, кто ищет и тоже надеется найти. Я должен стремиться, действовать и добивать­ся не только ради самого себя, чтобы усовершенство­вать мою собственную личность, но и ради других лю­дей, поскольку, возможно, только в них я мог бы ис­полниться и состояться, так как я наконец осознавал себя не Алистером Кроули, неким индивидом, неза­висимым от общекосмического сознания, но лишь одной из манифестаций Вселенского Разума, и мыс­ли мои направлены только на то, чтобы сеять семена, а также ухаживать за цветами и плодами на каждом акре Божьего виноградника.

Радость Кроули по поводу того, что он разобрался со своим будущим и со своим магическим долгом, несколь­ко омрачалась тем, что происходило с его браком.

В начале 1909 года произошёл ряд событий, которые довели ситуацию с алкоголизмом Роуз до решающей стадии. Кроули забрал у Роуз Лолу Зазу, поручив её забо­там родителей Роуз, и сказал ей, что она не получит ре­бёнка назад, пока не перестанет пить. В то же самое вре­мя врач, который лечил Роуз, сказал, что бессилен что-либо сделать, и объявил, что единственным шансом на выздоровление является госпитализация и воздержание от алкоголя в течение двух лет, на что Роуз не соглаша­лась. Кроули попросил её дать ему развод. Поскольку у Роуз практически не было выбора, она согласилась.

Так как их брак был заключён в Шотландии, то и развод должен был производиться по шотландским законам. Кроме того, в качестве места их постоянного проживания был записан Болескин, хотя они и жили большую часть времени вне дома. Кроули «рыцарски» согласился быть виновной стороной, поэтому в качестве причины для раз­вода могла выступить супружеская измена. Необходимые доказательства были сфабрикованы, хотя едва ли здесь была нужда что-либо выдумывать. Когда бракоразводный процесс начался, Роуз принялась уговаривать Кроули остановиться и взять её обратно, но Кроули был твёрд. Они продолжали жить вместе, что теоретически могло бы послужить причиной для прекращения бракоразводного процесса, но Шотландия была слишком далеко, чтобы этот факт стал известен.

Двадцать четвертого ноября было обнародовано ре­шение суда. В качестве места проживания Роуз был на­зван дом её родителей в Кэмберуэлле, тогда как адресом Кроули считалась квартира на Уорвик-роуд. Через шесть дней Алекс Дьюар, тот же самый юрист, который когда-то в Дингуолле выдал им свидетельство о браке, утвердил их развод. На Кроули была возложена обязанность пла­тить алименты в размере 52 фунта в год.

Развод, по мнению Кроули, представлял собой такую же бессмысленную формальность, как и женитьба. Брак, как он говорил, — это «омерзительный общественный институт», а моногамия — «одно из самых идиотских и жестоких проявлений тщеславной человеческой психо­логии». Единожёнство же, по его мнению, — «бессмысли­ца для любого человека, имеющего хоть каплю вообра­жения. Чем более разносторонним является мужчина, тем больше нужно женщин, чтобы удовлетворить его разно­стороннюю натуру». Согласно его мнению, брак «будет приносить гораздо меньше неприятностей, если люди из­бавятся от представления, что это нечто большее, чем фи­нансовое и социальное партнёрство. Жениться следует из соображений взаимного удобства, и каждый супруг должен без ревности позволять другому идти своим пу­тём». Он также считал, что женщине не следует заводить детей от других мужчин, если её муж не будет на это со­гласен. Ноон, конечно, будет согласен, если действитель­но любит её, потому что захочет, чтобы она испытала ра­дость, выносив и родив ребёнка от человека, к которому она испытала сексуальное влечение. Однако, утверждал Кроули, именно женщины были главными противниками этой точки зрения, поскольку им внушают, что их собствен­ное благополучие и благополучие их детей зиждется на существующей системе, которую они вследствие этого всеми силами стремятся сохранить.

Нечего и говорить, что супружеская жизнь Кроули не протекала гладко. Случай, когда Кроули побил Роуз в пер­вые дни их совместной жизни, — самая незначительная из неприятностей. Кроули вёл странную жизнь, общаясь с людьми, которые, должно быть, тоже казались Роуз странными. Говорили даже, будто Кроули не раз подве­шивал Роуз вверх ногами в шкафу, что является не только сомнительным, но и в высшей степени несправедливым утверждением. Кроули любил Роуз, хотя и в своей соб­ственной, нетрадиционной манере. Однако у них действи­тельно было мало общего, и она просто не могла или не хотела соответствовать Кроули или проникнуться духом его, без сомнения, необычной жизни. Для капризной и миловидной дочери викария Кроули был самым непод­ходящим супругом на земле.

Хотя это далось Кроули с трудом, он основал трасто­вый фонд для хранения денег, которые должны были уна­следовать от него Лола Заза и Роуз. Специально назна­ченным доверенным лицам, Джорджу Сесилю Джоунсу и Оскару Экенштайну, вменялось в обязанность выплачи­вать доход с этих денег по их усмотрению Лоле Зазе, Роуз или Кроули, каким покажется более правильным. Факти­чески впервые в жизни Кроули делал что-то разумное со своими финансами. Несмотря на свою роль доверенного лица, Экенштайн к моменту учреждения фонда более или менее отдалился от Кроули после фиаско на Канченджан­ге. Возможно, он взялся быть доверенным лицом потому, что сочувствовал тяжёлому положению Роуз.

Несмотря на свой развод, Кроули и Роуз продолжали жить вместе. Во время бракоразводного процесса Кроу­ли написал no3My«Rosa Decidua», которая даёт очень точ­ное, хотя и поэтическое, описание их ситуации. Господ­ствующий надо всей поэмой образ, образ умирающей розы, очень ярок и позволяет считать эту поэму одним из лучших образцов поэтического творчества Кроули. Даже юрист, занимавшийся бракоразводным процессом Кроу­ли, нашёл поэму трогательной. Когда она вышла ограни­ченным тиражом с семейной фотографией, сделанной уже после развода и изображавшей Роуз и Кроули вместе с их дочерью, Кроули послал один экземпляр лорду Саль-весену, от которого зависело окончательное решение суда. Он даже посвятил судье эту тонкую книжку.

Развод никак не способствовал излечению Роуз от алко­голизма. В этом нет ничего удивительного, поскольку они по-прежнему жили вместе, когда Кроули был в Лондоне. К осени 1911 года, когда здоровье Роуз ещё больше ухуд­шилось, Кроули решил поместить её в психиатрическую клинику как больную слабоумием вследствие злоупотреб­ления алкоголем, поскольку лечение от алкогольной за­висимости ещё не было тогда распространено. 27 сен­тября Роуз был поставлен официальный диагноз, и она исчезла из жизни Кроули.

Когда Роуз наконец избавилась от слабоумия, вроде бы выздоровев, она вышла замуж за доктора Гормли, чья страсть к ней, казалось, нисколько не ослабела от вре­мени. Католику Гормли пришлось купить у Ватикана спе­циальное разрешение на брак с разведённой. Когда Кро­ули услышал об этом, то заметил, что ион, конечно, ино­гда расточительно обращался с деньгами, но никогда не тратил их настолько глупо. Однако Роуз не выздоровела. Она снова начала сильно пить и умерла в 1932 году от алкоголизма.

Отношения между Кроули и Джеральдом Келли, кото­рый старался прославиться как художник, были испорче­ны разводом Кроули и Роуз, а также отношением Кроули к преподобному Келли и его жене. Кроме того, резкое не­довольство Келли было вызвано тем, как Кроули обращал­ся с его сестрой. Несмотря на то что когда-то они вместе кутили и повесничали, Келли редко общался с Кроули, стал членом Королевской академии и придворным портрети-. стом. Кроули взволновал тот факт, что Келли прославил­ся: «Не могу выразить, насколько мне печально думать о молодой жизни, которая начиналась так многообещаю­ще, а теперь постепенно погружается в болото респекта­бельности. Конечно, это не значит, что когда-то он был способным художником, но для меня то, что случилось, почти также огорчительно, какеслибыон им был. Пото­му что он абсолютно загипнотизировал меня, внушив мне, что в нём что-то есть». В этих словах слышится непри­крытая досада. Ведь Келли добился признания, которого Кроули страстно желал. Кроули ещё и осуждал Келли: «Даже в телефонной книге он обозначен как художник,

1 в этом не было бы ничего претенциозного, если бы он не был недавно выбран членом Королевской академии, два ли можно упрекнуть его за этот постыдный посту-к. Он мужественно боролся. Даже в последний момент... он сделал последний отчаянный шаг, чтобы убедить весь мир, что он — художник, женившись на натурщице. Но эта уловка никого не одурачила. Его картины говорили сами а себя». В рукописи своей автобиографии Кроули излил обственную недоброжелательность по отношению к Кел­ли, сочинив такие вирши:

Картины Джеральда Келли невероятно талантливы;

Картины Джеральда Келли — это ручная работа. Каждая картинка рассказывает свою собственную историю, Каждая маленькая натурщица — единственная в своём роде!

Каждая картинка сделана по всем правилам: Джеральд Келли обучался этому в таком количестве школ. Джеральд Келли вкалывал, пока не приобрёл свой

характерный стиль. Джеральд К. — извини, сейчас меня стошнит.

Что касается Келли, то он был ещё более низкого мне­ния о Кроули. Джон Нэппер, работавший помощником Келли в 1930-х годах, рассказал биографу художника о том, как однажды Кроули явился в мастерскую Келли. «Д. К. бросил свои кисти, — вспоминал он, — и бросился вниз по лестнице. Снизу послышались звуки жестокой перебранки и крик, хлопнула входная дверь, и Д. К. во­шёл в мастерскую с видом драчливого петуха. Он был так взбешён, что в течение пяти минут почти не мог го­ворить». Вполне возможно, что Кроули явился к знаме­нитому художнику узнать, не даст ли он ему денег взай­мы. Кроули не испытывал смущения, внезапно объяв­ляясь у бывшего друга или знакомого, с которыми не виделся целые годы, чтобы выяснить, не найдётся ли у них для него несколько фунтов. Сомерсет Моэм, с ко­торым Кроули общался только в Париже, однажды полу­чил от него телеграмму. Там говорилось: «Пожалуйста, вышлите как можно скорее двадцать пять фунтов. Бого­матерь и я умираем от голода. Алистер Кроули». Позднее Моэм рассказывал: «Я не сделал этого, и он прожил ещё много позорных лет».