К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов



бет7/8
Дата16.07.2016
өлшемі450.5 Kb.
#203088
1   2   3   4   5   6   7   8


Существенное отличие нашей пациентки от случаев патологических фантазий состоит в том, что никогда нельзя было доказать, что сплетения ее фантазий сформировались прежде предмета ее повседневного интереса; ее фантазии, подобно внезапной взрывной волне, прорываются из мрака бессознательного в ошеломляющих количествах. Совершенно так же было в случае пациентки Флурнуа Хелен Смит. Однако во многих случаях (см. ниже) может быть доказана их связь с тем, что было воспринято в нормальном состоянии, а это позволяет предположить, что истоком подобных фантазий первоначально были эмоционально значимые представления, занимавшие бодрствующее сознание, правда, лишь на протяжении короткого времени88(См. в связи с этим в высшей степени интересное предположение Флурнуа о возникновении des cycle hindou у X. С: «Je ne serais pas еЧоппё que la remarque de Maries sur la beaute des femmes du Kanara ait ete le clou, l'atome crochu, qui a pique I'attention subliminale et l'a tres naturellement rivee sur cet unique passage, avec les deux ou trois lignes consecutives, a l'exclusion de tout le contexte environnant, beacoup moins interresant» (1. c, p. 285). [«Я бы не удивился тому, что замечания Марле относительно красоты женщин с Канар было ключом, который породил сублиминальное внимание и очень естественным образом остановил его на этом единственном пассаже, с двумя или тремя следующими друг за другом строчками, исключая весь окружающий контекст, гораздо менее интересный» (фр)]). Мы должны предположить также, что при возникновении подобных фантазий большую роль играет истерическая забывчивость89(Жане говорит: «Мнимая ложь истериков если не всегда, то довольно часто обязана своим происхождением забывчивости. Аналогично ею можно объяснить их капризы, переменчивость их настроения, их неблагодарность — одним словом, их непостоянство, поскольку взаимосвязанность прошлого и будущего, которая и сообщает всему поведению серьезность и соразмерность, в значительной степени зависит от памяти» (Der Geisteszus-tand der Nysterischen, p. 67) (цит. по Шарко).), и этого нельзя упускать из виду: многие представления, которые сами по себе достаточно ценны, чтобы сохраняться в сознании, подвергаются забвению; ряды мыслей, связанных с ними, исчезают из сознания и благодаря психической диссоциации дальше разворачиваются в бессознательном; это процесс, с которым мы вновь и вновь сталкиваемся в генезисе сновидений90(«Благодаря сознательному размышлению нам становится известно, что в использовании внимания мы следуем определенному пути. Если на этом пути мы приходим к представлению, не выдерживающему критики, то процесс прерывается; внимание ослабевает. Представляется, однако, что начатый и прекращенный ход мысли может продолжаться и без того, чтобы внимание вновь обращалось к нему, если только в каком-нибудь месте он не достигнет такой интенсивности, которая привяжет внимание принудительно. Таким образом, первоначальное отклонение мыслительного процесса, совершаемое сознанием на основе суждения о его неправильности или непригодности для актуальных целей акта мышления, может стать причиной того, что он будет продолжаться незаметно для сознания вплоть до момента засыпания». (Freud, Die Traumdeutung, p. 351).). Таким образом можно объяснить появление фантазий, якобы внезапное и неожиданное. Тотальное погружение сознательной личности в фантастическую роль косвенно опосредствует развитие сосуществующих автоматизмов: «Une seconde condition peut amener la division de conscience; ce n'est pas une alteration de la sensibilite, c'est une attitude particuliere de l'esprit, la concentration de l'attention sur un point unique; il resulte de cet etat de concentration que l'esprit devient distrait pour le reste, et en quelque sorte insensible, ce qui ouvre la carriere aux actions automatiques; et ces actions... peuvent prendre un caractere psychique et constituer des intelligences parasites, vivant cote a cote avec la personalite normale qui ne les connait pas»91(Binet, 1. с, р. 84. [«Второе условие может вызвать разделение сознания; это не потрясение чувственной сферы, это специфическая установка психики, концентрация внимания на одном-единственном пункте; он вытекает из такого состояния концентрации, когда психика становится рассеянной по отношению к остальному и в некотором роде бесчувственной, что открывает путь для автоматических действий; и эти действия... могут принимать психический характер и формировать паразитические интеллекты, живущие бок о бок с нормальной личностью, которая их не знает» (фр.).]).

Романы пациентки дают примечательное разъяснение относительно субъективных корней ее фантазий. Они наполнены явными и тайными любовными историями, незаконными рождениями и другими сексуально сомнительными вещами. В центре всех ее двусмысленных историй находится антипатичная ей женщина, которая постепенно образует полярную противоположность ей самой, так что Ивенс оказывается вершиной добродетели, а означенная дама — бездной порока. Ее учение о реинкарнации, в котором она выступает родоначальницей бесчисленных тысяч потомков, с неприкрытой наивностью вырастает из избыточных фантазий, которые столь свойственны для пубертатного периода. Это наполненная предчувствием сексуальность женщины, ее мечта о плодовитости, которая и породила у пациентки столь причудливую идею. Если подходить с этой точки зрения, то сущность Ивенс и всего ее неслыханного семейства сведется к осуществлению в мечтах сексуального желания, а отличие от ночных сновидений будет состоять лишь в том, что фантазия эта продлится месяцы и годы.

1. Отношение к истерическому припадку

Лишь один пункт в истории С. В. остался до сих пор без обсуждения, а именно ее припадок. Во время второго сеанса пациентка была охвачена внезапным припадком физической слабости, от которого очнулась с воспоминанием о различных галлюцинациях. По ее свидетельству, она ни на минуту не теряла сознания. По внешним симптомам и по протеканию этих приступов можно было бы предположить нарколепсию или летаргию, как они были описаны, например, Левенфельдом; тем более что нам известно о приступе летаргии у одного из членов семьи (у бабушки). Вполне возможно, что наша пациентка унаследовала «летаргическую предрасположенность» (Левенфельд). На спиритических сеансах часто наблюдались истерические конвульсивные припадки. Однако у нашей пациентки конвульсивных явлений никогда не было, вместо них возникали состояния своеобразного сна. В данном случае этиологически в поле нашего зрения попадают два момента:

1) распространение гипноза,

2) психическое возбуждение.

1. Распространение парциального гипноза. По наблюдениям Жане, подсознательные автоматизмы имеют гипнотическое воздействие и могут повлечь за собой тотальный сомнамбулизм92 («Une autre consideratin rapproche encore ces deux etats, c'est que les actes subconscients ont un efiet en quelque sorte hypnotisant et contribuant par eux-memes a amener le somnambulisme» (L'Automatisme psychologigue, p. 329). [«Другое соображение также сближает эти два состояния, а именно что подсознательные акты имеют в некотором роде гипнотизирующий эффект и сами по себе способствуют возникновению сомнамбулизма» {фр.).]). Он поставил следующий эксперимент: второй наблюдатель вовлекал в разговор пациентку, находившуюся в состоянии полного бодрствования, между тем как Жане стоял у нее за спиной и, делая шепотом внушение, заставлял бессознательно двигать рукой, писать и знаками давать ответ на вопросы; внезапно пациентка прервала разговор на полуслове, обернулась и продолжила сознательное (mit ihrem OberbewuBtsein) общение с Жане, бывшее до тех пор подсознательным: она была в состоянии гипнотического сомнамбулизма93 (1. с, р. 329.). В этом примере представлен процесс, напоминающий наш случай. Однако по известным причинам (они будут обсуждаться ниже) следует признать, что такое состояние сна нельзя рассматривать как гипноз. Поэтому встает вопрос о

2. Психическом возбуждении. О Беттине Брентано известно, что когда она в первый раз встретилась с Гёте, то заснула у него на коленях94(В литературе этот эффект — засыпание в момент высочайшего возбуждения — использован Гюставом Флобером в романе «Саламбо», когда герой, завоевавший наконец Саламбо в результате упорной борьбы, внезапно засыпает в тот самый момент, когда прикасается к ее девичьей груди.). Из истории процессов над ведьмами известен экстатический сон, наступающий в момент ужаснейших мучений, так называемый «ведь-мин сон»95 (Возможно, сюда же относятся случаи эмоционального паралича. См. Baetz, Uber Emotionslahmung.).

Для лиц с предрасположенностью достаточно относительно небольшого повода, чтобы спровоцировать сомнамбулическое состояние. Так, например, одной чувствительной даме удаляли из пальца занозу. Без каких-либо изменений в физическом состоянии она внезапно мысленно перенеслась на прекрасный луг и увидела себя на берегу ручья, где собирала цветы. Это состояние длилось ровно столько, сколько продолжалась незначительная операция, и потом прошло само собой без какого-либо особого вмешательства96 (Hagen, Zur Theorie der Hallucination, p. 17.).

Ненамеренное провоцирование истерической летаргии посредством гипноза наблюдал Левенфельд97(Ober hysterische Schlafzustande, p. 59.). Наш случай имеет известное сходство с истерической летаргией по описанию Левенфельда98(См. Flournoy, 1. с, p. 65. " Loewenfeld, 1. с, p. 737.): дыхание поверхностное, пульс редкий, лицо мертвенно-бледное, далее — характерное чувство умирания и мысли о смерти". Сохранение отдельных сфер чувствительности не свидетельствует против летаргии: так, в известных случаях при мнимой смерти сохраняется способность слышать100(1. с, р. 737.). В случае, приведенном Бонамезоном101(Un Cas remarquable d'hypnose spontanee, p. 234.), чувства не только сохранились, но слух и обоняние даже обострились. Имели место также галлюцинаторное содержание и разговоры вслух с лицом, галлюцинировавшим в летаргии102( Loewenfeld, 1. c, p. 737.). Как правило, летаргический интервал перекрыт тотальной амнезией. В случае Д., описанном Левен-фельдом103(1. c, p. 737.), по пробуждении сохранялось некоторое воспоминание, в случае Бонамезона амнезии не было совсем. На впавших в летаргию не действуют обычные пробуждающие раздражители; однако Левенфельду посредством «штрихов Месмера» удалось превратить летаргию своей пациентки в гипноз и таким путем войти в контакт с остаточным сознанием в границах приступа104 ( Loewenfeld, 1. c, p. 59.). Наша пациентка в летаргии сначала была совершенно недоступна для общения, потом начала спонтанно разговаривать, причем была неконтактна, когда говорило ее сомнамбулическое Я, и контактна, когда говорили автоматические личности. В последнем случае возможно, что гипнотизирующее воздействие автоматизмов привело к частичному превращению летаргии в гипноз. Если принять во внимание, что, по мнению Левенфельда, летаргическую предрасположенность нельзя напрямую идентифицировать с поведением нервного аппарата, характерным для истерии, то предположение об унаследовании соответствующей диспозиции от родственников в нашем случае приобретает известную вероятность. Приступы сильно осложняют клиническую картину.



До сих пор мы видели, что Я-сознание пациентки во всех случаях идентично. Пока мы рассмотрели два вторичных комплекса Я-сознания и проследили их вплоть до сомнамбулического приступа, в котором они предстают как видения пациентки, одновременно прекращая свои моторные проявления. Во время последующих приступов для внешнего наблюдения они оставались невидимыми, но в противоположность этому разворачивали особо интенсивную деятельность как видения в помраченном состоянии. Представляется, что уже на ранних этапах от первичной бессознательной личности откололись многочисленные ряды вторичных представлений, потому что уже после одного-другого сеанса духи следовали дюжинами. Их имена были разнообразны и неисчерпаемы, тогда как различия между соответствовавшими им личностями скоро истощились и обнаружилось, что все они группируются вокруг двух типов: серьезно-религиозного и беспутно-веселого. Поэтому речь и шла, собственно, только о двух подсознательных личностях, которые, правда, и выступали под различными именами, но это не имело существенного значения. Более старший тип, дедушка, с которым и пришли автоматизмы, первым начал оказывать услуги помраченному состоянию. Я не могу припомнить ни одной суггестии, которая могла бы дать повод к автоматической речи. Опираясь на предыдущие рассуждения, приступ при таких обстоятельствах мы можем рассматривать как частичный аутогипноз. Сохраняющееся Я-сознание, которое вследствие изоляции от внешнего мира целиком занято своими галлюцинациями, является остатком бодрствующего сознания. Для автоматизма открывается тем самым дополнительное поле деятельности. Самостоятельность отдельных центральных сфер, которую мы с самого начала констатировали у пациентки, дает нам возможность объяснить акт автоматической речи. Иногда ведь и спящий говорит во сне, да и бодрствующий человек волнующие мысли сопровождает бессознательным шепотом105(См. исследования Леманна о невольном шепоте. В кн.: Aberglaube und Zauberei, p. 386 ff.) . Характерные движения речевой мускулатуры бывают заметны. Они наблюдались также и у других сомнамбул106(Вот что пишет, к примеру, Флурнуа: «Dans un premier essai, Leopold... ne reussit qu'a donner ses intonations et sa prononciation a Helene: apres une seance ou elle avait vivement souffert dans la bouche et le cou comme si on lui travaillait ou lui enlevait les organes vocaux, elle se mit a causer tres naturellement» (I. c, p. 100). [«В первой попытке Леопольду... удается передать Елене свои интонации и свое произношение: после сеанса, во время которого она очень страдала от боли во рту' и в шее (словно ее душили или вырезали голосовые связки), она стала разговаривать совершенно естественно» (фр.).]). Эти неловкие попытки образуют прямую параллель бессмысленным и неуклюжим движениям стола или стакана и, весьма вероятно, соответствуют предварительным проявлениям моторного компонента представлений, иначе говоря, некоторому возбуждению, ограниченному моторными центрами и не подчиненному поначалу никакой высшей системе. Я не знаю, происходит ли с говорящим во сне то же самое, однако это наблюдалось у гипнотизируемых107(Loewenfeld, Uber hysterische Schlafzustande, p. 60.).

Благодаря такому удобному коммуникативному средству, как язык, изучение подсознательных личностей было существенно облегчено. Объем их разума относительно невелик. Они располагают теми же знаниями, которые имеет пациентка в бодрствующем состоянии, к ним присоединяются случайные даты, вроде дней рождения умерших незнакомых людей, происхождение которых довольно туманно; сама пациентка не представляет, откуда она могла бы узнать об этом естественным путем. Это так называемые криптомнезии, которые, однако, слишком незначительны и не заслуживают более подробного рассмотрения. Интеллектуальный уровень обеих подсознательных личностей весьма невысок — они сообщают исключительно банальные вещи. Представляет интерес то, как они относятся к Я-сознанию пациентки в сомнамбулическом состоянии. Они постоянно осведомлены обо всем, что происходит в экстазе, и делают сообщения, возможно, с точностью до минуты108(Такое поведение напоминает наблюдения Флурнуа: в то время как Н. S. сомнамбулически говорит о Марии Антуанетте, руки его принадлежат не сомнамбулической личности, а сомнамбулизму «Леопольд», который посредством жестов общается с наблюдателем (i. с, р. 125.).). Однако подсознательные личности лишь очень поверхностно знакомы с фантастическими ментальными процессами пациентки, они не понимают их и не могут правильно ответить ни на один вопрос, затрагивающий этот предмет; они стереотипно кивают на Ивенс: «Спросите Ивенс». Это наблюдение вскрывает известный дуализм в характере подсознательной личности, который довольно трудно объяснить: тот самый дедушка, который заявляет о себе в автоматической речи, является и Ивенс в ее видениях и, по ее свидетельству, поучает ее относительно различных вещей. Почему же тогда дедушка, говоря устами пациентки, ничего не знает о тех самых предметах, о которых он давал поучения во время экстазов?

Мы вновь должны вернуться к рассуждениям по поводу первого появления галлюцинаций. Тогда мы интерпретировали видения как распространение гипноза на визуальную сферу. Это распространение привело не к обычному гипнозу, а к возникновению «истерогипноза», означающего, что к нормальному гипнозу присоединилось осложнение в виде истерического припадка.

В области гипнотизма бывает, что из-за неожиданного наступления истерического сомнамбулизма нормальный гипноз оказывается нарушен или замещен, вследствие чего гипнотизер часто утрачивает контакт с пациентом. В нашем случае автоматизм, проявляющийся в моторной области, играет роль гипнотизера; исходящие от него суггестии (объективно их следует называть аутосуггестиями) гипнотизируют соседние области, в которых можно констатировать известную восприимчивость. В момент проникновения гипноза в визуальную сферу сказывается вмешательство истерического припадка, который, как было замечено, становится причиной очень глубоких изменений во многих областях психики. Мы должны предположить, что автоматизм так же нарушается от приступа, как воздействие гипнотизера — от патологического гипноза: в том и в другом случае влияние на дальнейшее развитие ситуации оказывается утраченным. В качестве последнего воздействия (автоматизма или гипнотизера) на личность сомнамбулы может наблюдаться галлюцинаторное явление гипнотизирующей личности и соответственно внушаемой мысли. Однако с этого момента гипнотизер становится фигурой, с которой личность сомнамбулы взаимодействует самостоятельно; он может лишь приблизительно констатировать, что происходит, однако уже не является conditio sine qua поп*(Непременным условием (лат.).)

содержания сомнамбулической атаки. Самостоятельный Я-комплекс приступа, в нашем случае Ивенс, получает теперь преимущество и группирует свои собственные духовные продукты вокруг личности своего гипнотизера, дедушки, роль которого с этого момента низводится до простого образа. Таким путем мы можем прийти к пониманию дуализма в характере дедушки. Дедушка I, напрямую говорящий с окружающими,— это совершенно отдельная личность, он является простым зрителем своего двойника, дедушки II, который и выступает в роли учителя Ивенс. Дедушка I не упускает случая заверить в том, что оба они являются одной и той же личностью, что номер I располагает теми же познаниями, что и номер II, и что только языковый барьер (глоссолалия), осложняющий ситуацию, препятствует сообщениям номера II. Сама пациентка, конечно, не осознает этого расщепления, а принимает их за одно и то же лицо. Правда, если приглядеться, дедушка I не так уж далек от истины, и он мог бы сослаться на одно наблюдение, которое, как кажется, говорит в пользу идентичности первого и второго: когда первый говорит посредством автоматизмов, то второй отсутствует, т. е. Ивенс замечает, что его нет, и не может сообщить, где во время экстаза находился первый; или когда по возвращении она узнает, что дедушка между тем оберегал ее тело. И напротив, дедушка никогда не говорит, если отправляется с Ивенс в путешествие или делает ей особые разъяснения. Это обстоятельство, во всяком случае, заслуживает внимания. Если первый действительно является гипнотизером, совершенно обособленным от личности Ивенс, то нет причин, которые делали бы невозможным появление в экстазе его образа номер два и одновременную объективную речь первого. Но хотя это и представляется весьма вероятным, такого никогда не наблюдалось. Как же решается эта дилемма? Во всяком случае, идентичность первого и второго имеет место, однако реализуется она не в области самой личности, а в том общем базисе, который составляет основу для обоих, а именно в глубочайшей сущности единой и неделимой личности пациентки.

Здесь мы сталкиваемся с характерной чертой всех истерических расщеплений сознания. Это — нарушения, относящиеся только к поверхности, и ни одно из них не проникает столь глубоко, чтобы затронуть устойчиво структурированный фундамент Я-комплекса. Где-то, часто в весьма потаенных местах, мы все-таки находим мосты, переброшенные через казавшуюся непреодолимой пропасть. Из четырех игральных карт одна силой внушения делается невидимой для гипнотизируемого, и он соответственно называет только три оставшиеся. А потом ему дают в руки карандаш и просят записать все карты, лежащие перед ним; он правильно добавляет четвертую109(Dessoir, Das Doppel-lch, p. 29.). Один пациент Жане110(L'Anesthesie hysterique, p. 69.) в ауре своих истероэпилептических припадков всегда имел видение пожара, и каждый раз, когда он видел открытый огонь, у него начинался припадок; чтобы спровоцировать его, достаточно было показать горящую спичку. Слева поле зрения пациента сужено на 30°, правый глаз закрыт. Левый глаз должен теперь фиксировать только середину периметра, но если под углом в 80° держат зажженную спичку, то тут же начинается истероэпилептический припадок. Несмотря на обширную амнезию, во многих случаях пациенты ведут себя неадекватно степени своего незнания, но так, как если бы некий темный инстинкт направлял их действия в соответствии с их прежними познаниями. Не только это относительно легкое амнестическое расщепление, но и тяжелые амнезии эпилептически помраченного состояния, которые считались irreparabile damnum*(Невозместимым ущербом (лат.).), не в силах перерезать сокровеннейшие нити, связывающие Я-комплексы помраченного и нормального состояний. В одном случае оказалось даже возможным включить содержание помраченного сознания в Я-комплекс бодрствующего состояния111(Graeter, Ein Fall von epileptischer Amnesie durch hypnotische Hypermnesie beseitigt, p. 129.).

Если мы обратимся теперь к нашему случаю, учитывая этот опыт, то для его объяснения должны будем принять предпосылку, что те слои бессознательного, которых расщепление не достигает, под влиянием соответствующих суггестии стремятся как раз представить единство автоматической личности, однако эти усилия терпят крушение из-за глубокого проникновения более элементарных нарушений, вызванных истерическими припадками112(В кн. Uber Pupillenstarre im hysterischen Anfall, p. 52, Karplus говорит: «Истерический припадок не является чисто психическим процессом. Посредством психических процессов только запускается некий преформиро-ванный механизм, который сам по себе с психическими процессами не имеет ничего общего».); последние препятствуют успешному синтезу тем, что разъединяют ассоциации, составляющие до некоторой степени исконную собственность сознательной (oberbewuBten) личности: возникающие у Ивенс фантазии вкладываются в уста других фигур, случайно оказавшихся в поле ее зрения, и после уже остаются ассоциированными с этими лицами.

ш) Отношение к бессознательным личностям

Как мы видели, многочисленные личности группируются вокруг двух типов: дедушки и Ульриха фон Гербенштайна. Первый — носитель духа крайнего религиозного пиетизма, он выдает множество моральных назиданий, предписаний и т. п. Если характеризовать одним словом второго, то это девочка-подросток, и кроме имени ничего мужского там нет. В этом месте мы должны пополнить анамнез сообщением о том, что в пятнадцать лет пациентка проходила конфирмацию у строгого пиетистского священника и что дома она также при случае выслушивает пиетистские моральные проповеди. Дедушка представляет эту сторону ее прошлого, а Гербенштайн — другой его аспект, отсюда этот странный контраст. Таким образом, мы имеем дело с персонификациями главных характеров прошлого: с одной стороны, пиетистски настроенный надзиратель, с другой — безоглядное легкомыслие живой пятнадцатилетней девочки, которое заходит порой слишком далеко113 ( Эта объективация определенных единых ассоциативных комплексов была использована в литературе Карлом Хауптманом в его драматическом сочинении «Горная кузница». Там таковой выступает галлюцинация кладоискателя, которая объединяет в себе все лучшие черты его характера и предстает перед ним в ужасную ночь.)

У самой пациентки мы находим удивительное смешение обеих этих черт: то она пуглива, робка, преувеличенно замкнута, то до предела легкомысленна. Часто она сама болезненно переживает эти противоречия. Это-то обстоятельство и дает нам ключ к истокам двух бессознательных личностей. Пациентка совершенно явно ищет средний путь между этими двумя крайностями, она пытается избежать их и достичь идеального состояния. Эти попытки приводят к пубертатным мечтам об идеальной Ивенс, образ которой должен отодвинуть неуравновешенные черты ее характера на задний план. Они, однако, не исчезают, а в качестве вытесненных мыслей начинают самостоятельное существование как автоматические личности аналогично идее Ивенс.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет