Как писать книги: мемуары о ремесле

Оценку, которую дал моим травмам Брайан Смит, можно назвать сдержанной. Правая нога в нижней части была сломана по крайней мере в девяти местах хирург, собравший меня заново, великолепный Дэвид Браун, сказал, что нога ниже правого колена была "как носок, набитый шариками". Из-за протяженности травм потребовалось два глубоких разреза — их называют медиальной и латеральной фасциетомией — чтобы снять давление от раздробленной большой берцовой кости и восстановить нормальный ток крови. Если бы не фасциетомии (или если бы с ними запоздали), пришлось бы, наверное, отнять правую ногу. Правое колено у меня было расколото почти посередине, технический термин для этой травмы "раздробленный внутрисуставный перелом большой берцовой кости". Еще у меня был перелом шейки правого бедра — другими словами, я серьезно обезножел — и открытый перелом бедра в той же области. Позвоночник треснул в восьми местах. Были сломаны четыре ребра. Правая ключица выдержала, но все мясо над ней было содрано. На резаные раны головы наложили то ли двадцать, то ли тридцать швов.

Да, в общем, оценка Брайана Смита была несколько консервативна.
Глава 4

Поведение мистера Смита как водителя в данном инциденте было исследовано большим жюри, которое рассматривало два обвинения создание опасной ситуации на дорогах (довольно серьезное обвинение) и нанесение телесных повреждений при отягчающих обстоятельствах (очень серьезное обвинение, означающее тюремный срок). Рассудив должным образом, окружной прокурор, в обязанности которого входит обвинение по подобным делам в моем уголке мира, позволил Смиту согласиться с меньшим обвинением в создании опасной ситуации. Смит получил шесть месяцев тюрьмы округа (условно) и год лишения водительских прав. После этого ему будет дан еще год испытательного срока с ограничением в правах вождения иных транспортных средств, таких, как снегоочистители и тягачи. Очень возможно, что к зиме или осени 2001 года Брайан Смит вполне законно снова окажется за рулем.

Дэвид Браун сложил мне ногу за пять марафонских хирургических операций, после которых я был тощим, слабым и до конца вымотанным. И еще они дали мне шанс снова научиться ходить. К моей ноге прицепили здоровенный аппарат из стали и углеродных волокон, называемый внешним фиксатором. Через фиксатор прямо мне в кости выше и ниже колена пропустили восемь толстых стальных палок, называемых штифтами Шанца. Из самого колена торчали пять спиц поменьше — эти были похожи на нарисованное ребенком солнышко. Само колено тоже зафиксировали. Три раза в день сестры отвинчивали штифты поменьше и большие штифты Шанца и промывали отверстия перекисью водорода. Мне никогда не опускали ногу в керосин и не поджигали, но если это случится, уверен — это будет полностью похоже на уход за штифтами.

В больницу я попал девятнадцатого июня. Где-то около двадцать пятого я впервые встал, сделал три шатающихся шага к унитазу, сел, собрав на коленях больничную рубаху, и попытался не плакать, но не вышло. Обычно говоришь себе, что тебе повезло, невероятно повезло, и это помогает, потому что это правда. Иногда это не помогает, вот и все. Тогда плачешь.

Где-то через день или два после первых шагов я начал лечебную физкультуру. В первом сеансе мне удалось сделать десять шагов по коридору, ковыляя с помощью ходунка. Вместе со мной училась ходить другая пациентка, божий одуванчик восьмидесяти лет по имени Элис, поправлявшаяся после инсульта. Мы при встречах приветствовали друг друга, если хватало на это дыхания. На третий день я ей сказал, что у нее видна комбинация.

— А у тебя штаны расстегнуты, — огрызнулась она и поковыляла дальше.

К Четвертому июля я уже мог достаточно долго просидеть в кресле-каталке, чтобы подъехать к загрузочной площадке за больницей и посмотреть фейерверк. Ночь была жаркая, на улицах люди пили пиво и колу, закусывали, глазея в небо. Рядом со мной стояла Табби, держа меня за руку, а небо загоралось красным и зеленым, синим и желтым. Табби сняла квартиру в кондоминиуме напротив больницы и каждое утро приносила мне вареные яйца и чай. Кажется, это питание пошло мне впрок. В 1997 году по возвращении из мотоциклетной поездки по Австралийской пустыне я весил двести шестнадцать фунтов. В день, когда меня выписали из Медицинского центра штата Мэн, я весил сто шестьдесят пять.

Девятого июля я вернулся в Бангор, пробыв в больнице три недели, и начал заниматься по программе реабилитации, которая включает ежедневные растяжки, сгибания и прогулки с костылем. При этом я старался не терять бодрости и не падать духом; Четвертого августа я вернулся в больницу для очередной операции:

— Ну вот, Стивен, — сказал анестезиолог, вставляя мне иглу в вену, сейчас будет как после пары коктейлей. Я открыл было рот сказать ему, что это будет интересно, поскольку я уже одиннадцать лет не пил коктейлей, но тут же отключился. Когда я пришел в себя, штифтов Шанца у меня в ноге не было. Снова можно было согнуть колено. Доктор Браун объявил, что мое выздоровление "в процессе", и послал меня домой продолжать реабилитацию и лечебную физкультуру (тот, кто ее проходил, знает, что это эвфемизм для садомазохизма). И в процессе всего этого произошло еще одно событие. Двадцать четвертого июля, через пять недель после наезда Брайана Смита, я снова начал писать.

Фактически я начал книгу "Как писать книги" в ноябре-декабре 1997 года, и хотя первый черновой вариант занимает у меня обычно месяца три, на этот раз через полтора года он был готов только наполовину. Вышло так потому, что в феврале-марте 1998 года я отложил книгу в сторону, не зная, надо ли ее вообще продолжать. Писать вымысел — это почти всегда приятно, но каждое слово не беллетристики — это пытка. "Как писать книги" была первой книгой после "Противостояния", которую я отложил в ящик стола.

В июне девяносто девятого я решил потратить лето, но закончить эту чертову книгу — и пусть Сьюзен Молдоу и Нэн Грэхем в "Скрибнере" решают, хорошая она или плохая. Я перечитал рукопись, готовясь к худшему, и оказалось, что мне, в общем, нравится то, что уже есть. И путь к окончанию тоже виделся ясно. Я уже закончил мемуары ("C.V."), где пытался показать некоторые события и ситуации, которые сделали из меня писателя того вида, которым я оказался, и описал некоторую технику — ту, что по крайней мере мне казалась важной. Оставалось сделать только ключевой раздел — "Как писать книги", где я собирался попытаться ответить на вопросы, которые я слышал на семинарах и встречах, плюс те, которые мне хотелось бы услышать.., на вопросы о языке.

Вечером семнадцатого июня, в блаженном неведении, что мне осталось меньше двух суток до милой встречи с Брайаном Смитом (не говоря уже о ротвейлерше Пуле), я сел у обеденного стола и составил список всех вопросов, на которые я хотел бы ответить, всех тем, которые хотел бы затронуть. Восемнадцатого я написал четыре страницы раздела "Как писать книги". На этом месте работа и остановилась до конца июля, когда я решил вернуться к работе.., или хотя бы попытаться это сделать.

Возвращаться к работе мне не хотелось. Я страдал от боли, не мог согнуть правое колено и передвигался только с ходунком. Я не мог себе представить долгого сидения за рабочим столом, даже в кресле на колесах. Из-за страшного удара в бедро сидение после сорока минут или около того становилось пыткой, а после часа с четвертью пытка становилась нестерпимой. Если добавить к этому книгу, которая страшила еще больше обычного, — как тут писать о диалоге, о персонажах и поисках агента, когда важнее всего в мире очередная доза обезболивающего?

И в то же время я чувствовал, что достиг одной из тех развилок, где выбора нет. И я уже бывал в невыносимых положениях, и тогда мне писание помогало выбраться — или помогало забыться хоть ненадолго. Может быть, оно опять поможет. Смешно было даже так думать, учитывая силу боли и физическую беспомощность, но звучал у меня в мозгу голос, терпеливый и неумолимый, говорящий мне, что, выражаясь словами Братьев Чамберс, Сегодня Настало Время. Этого голоса можно было ослушаться, но очень трудно было ему не поверить.

В конце концов решающий голос подала Табби, как часто бывало в критические моменты моей жизни. Хочется думать, что и я для нее это время от времени делал, поскольку мне кажется, что одна из тех вещей, для которых существует брак, — решающий голос в патовых ситуациях, когда не знаешь, что делать дальше.

Обычно жена говорит мне, что я слишком много работаю, что пора притормозить, отложить этот чертов компьютер, пусть отдохнет. Когда я ей сказал в то июльское утро, что хотел бы вернуться к работе, я ожидал нотации. Вместо этого она спросила, где бы я хотел расположиться. Я ответил, что не знаю, еще даже не думал про это.

Но об этом подумала она.

— Можно поставить тебе стол в заднем холле, за кладовой. Там полно розеток — сможешь включить свой Мак, маленький принтер и вентилятор.

Вентилятор был необходим — лето выдалось страшно жарким, и когда я вернулся к работе, температура на улице была тридцать пять. В заднем холле было немногим меньше.

Табби затратила на организацию пару часов, и в тот же день в четыре часа выкатила меня из кухни по недавно сделанному пандусу для коляски в задний холл. Там она устроила мне уютное гнездышко: лаптоп и принтер рядышком, настольная лампа, рукопись (с аккуратно нанесенными мною месяц назад пометками), ручки, справочники. На углу стола стояла фотография нашего младшего сына, снятая Табби этим летом.

— Ну как? — спросила она.

— Прекрасно, — ответил я и обнял ее. Действительно место было прекрасным. И Табби тоже.

Бывшая Табита Спрюс из Олдтауна, штат Мэн, знает, когда я слишком много работаю, но еще она знает, что иногда только работа меня спасает. Она усадила меня за стол, поцеловала в щеку и вышла, предоставив проверять, осталось ли мне еще что сказать. Выяснилось, что да, немного, но без ее интуитивного понимания, что настало время, я не уверен, что кто-нибудь из нас это нашел.

Первый сеанс писания продолжался час сорок минут — куда дольше, чем я мог просидеть прямо с тех пор, как на меня наехал фургон Смита. К концу работы я был покрыт потом и выдохся так, что едва мог сидеть в кресле. Боль в бедре была почти апокалиптической. А первые пятьсот слов дались с таким трудом, будто я никогда в жизни ничего не писал. Все мои старые приемы меня будто бросили. Я переходил от слова к слову, как глубокий старик переходит поток по скользким камням. В этот первый день не было вдохновения, только упрямая решимость и надежда, что, если не бросать, дальше пойдет лучше. Табби принесла мне баночку пепси — холодной, сладкой и приятной, я стал пить, поглядел вокруг и не мог не засмеяться, несмотря на боль. "Кэрри" и "Жребий" я написал в постирочной взятого напрокат трейлера. Задний холл нашего дома в Бангоре был настолько на нее похож, что я почувствовал, будто завершил полный круг.

В этот день не было чудесных прорывов, если не считать ординарного чуда, которое приходит с каждой попыткой что-то создать. Я только знаю, что слова после некоторого времени стали приходить быстрее, потом еще чуть быстрее. Бедро болело, спина болела, нога тоже, но эта боль как-то отодвинулась дальше. Я начал подниматься над ней. Не было ощущения восторга, ничего в голове не звенело — в этот день, — но было ощущение выполненной работы, которое почти что не хуже. Я снова шел вперед, и этого достаточно. Самый страшный момент это как раз перед началом.

После этого может быть только лучше.

И для меня все действительно становилось лучше. Мне сделали еще две операции на ноге, случилась серьезная инфекция, и я продолжаю глотать около сотни таблеток в день, но внешний фиксатор уже сняли, и я продолжаю писать. Бывают дни, когда это мрачная и противная работа. В другие дни — их все больше и больше, чем лучше заживает нога и мозг привыкает к прежнему образу жизни бывает наплыв счастья, чувства, которое испытываешь, когда находишь нужные слова и кладешь их на бумагу. Это как взлет в самолете: ты на земле, на земле.., и вдруг ты вверху, летишь на волшебной подушке ветра и ты король всего, что видишь. Я счастлив, потому что это работа, для которой я сделан. У меня все еще немного сил — я делаю за день меньше половины того, что мог раньше, но этого достаточно, чтобы я смог закончить эту книгу, и за это я благодарен. Писательство не спасло мою жизнь — это сделали искусство доктора Дэвида Брауна и любовная забота моей жены, — но оно делает то, что делало и раньше: оно делает мою жизнь ярче и приятнее.

Писательство — это не зарабатывание денег, не добыча славы, женщин или друзей. Это в конечном счете обогащение жизни тех, кто читает твою работу, и обогащение собственной жизни тоже. Оно чтобы подняться вверх, достать, достичь. Стать счастливым, вот что. Стать счастливым.

Часть этой книги — может быть, слишком большая — о том, как я научился это делать. Многое из этого — о том, как вы сможете делать это лучше. Все остальное — и, наверное, лучшее — разрешительный талон: ты можешь, ты должен, а если у тебя хватит храбрости начать — ты будешь. Писательство — это волшебство, как вода жизни, как любой творческий акт. Вода бесплатна, так что пей.

Пей и наполняйся.
И ЕЩЕ: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ, ЗАКРЫТАЯ ДВЕРЬ

Выше, упоминая о своей краткой карьере спортивного репортера в лисбонской "Уикли энтерпрайз" (я даже был целым спортивным отделом, этакий Говард Козелл деревенского масштаба), я привел пример процесса редактирования в действии. Этот пример по необходимости был краток и относился не к беллетристике. Ниже отрывок из беллетристического произведения. Он очень сырой, такой, который я позволяю себе делать за закрытой дверью, — рассказ не одет и стоит посреди комнаты в шортах и в носках. Я предлагаю внимательно на него посмотреть перед тем, как перейти к отредактированной версии.

Майк Энслин еще не вышел из вращающейся двери, как заметил Остермайера, менеджера отеля "Дельфин", сидевшего на стуле в вестибюле. У Майка упало сердце. "Может, все-таки надо было привести с собой этого чертова адвоката", подумал он. Ладно, теперь поздно. И даже если Остермайер решит поставить еще пару блокпостов между Майком и номером 1408, это будет не так уж плохо; это просто обогатит рассказ, когда он его в конце концов напишет.

Остермайер его увидел, встал и пошел через комнату, протягивая пухлую руку навстречу выходящему из вращающейся двери Майку. "Дельфин" располагался на Шестьдесят первой улице за углом от Пятой авеню, небольшой, но приятный отель. Когда Майк протянул руку навстречу Остермайеру, перебросив для этого саквояж из правой в левую, мимо него прошли мужчина и женщина в вечернем платье. Женщина была блондинкой, одетой, конечно, в черное, и легкий цветочный запах ее духов казался резюме сущности Нью-Йорка. Где-то в баре приглушенно звучала "Ночь и день", подчеркивая это резюме.

— Добрый вечер, мистер Энслин.

— Здравствуйте, мистер Остермайер. Есть трудности?

Остермайер был встревожен. Он быстро оглядел маленький опрятный вестибюль, будто ища помощи. У стойки консьержа какой-то человек спорил со своей женой о театральных билетах, а сам консьерж глядел на них с легкой терпеливой улыбкой. Возле стола регистратора человек с помятым видом, который бывает только от долгого сидения в бизнес-классе, обсуждал свою бронь с женщиной в отличном черном костюме, который мог бы служить и вечерней одеждой. Обычная обстановка отеля "Дельфин". Помощь есть для всех, кроме бедного мистера Остермайера, попавшего в когти писателя.

— Мистер Остермайер? — повторил Майк, слегка сочувствуя коротышке.

— Нет, — ответил наконец Остермайер. — Трудностей нет. Но, мистер Энслин.., мы могли бы с вами минутку поговорить в моем офисе?

"Ага, — подумал Майк. — Он хочет попробовать еще раз".

В других обстоятельствах он мог бы быть нетерпеливым. Сейчас он таким не был. Это могло бы быть полезным для куска о номере 1408, предложить должный зловещий тон, которого жаждут читатели его книг, — это будет Последнее Предупреждение, но это еще не все. До сих пор Майк Энслин не был уверен, несмотря на все предчувствия и подсознания, теперь — он был уверен. Остермайер не играл роль. Остермайер действительно боялся номера 1408 и того, что может там случиться с Майком сегодня ночью.

— Разумеется, мистер Остермайер. Саквояж мне оставить у Портье или взять с собой?

— Конечно, возьмем с собой! — Остермайер, как хороший хозяин, потянулся за саквояжем. Да, у него еще есть надежда убедить Майка не ночевать в этом номере. Иначе бы он направил Майка к портье.., или отвел бы его сам. — Позвольте мне...

— Ничего, не беспокойтесь, — ответил Майк. — Там только смена одежды и зубная щетка.

— Вы уверены?

— Да, — сказал Майк, выдержав его взгляд. — Боюсь, что да.

Минуту Майку казалось, что Остермайер готов сдаться. Он вздохнул маленький кругленький человечек в темной визитке с аккуратно завязанным галстуком, — потом снова расправил плечи.

— Отлично, мистер Энслин. Пойдемте со мной.

***

Майк сел в одно из стоящих перед столом кресел. Он думал, что Остермайер сядет за стол, набирая таким образом авторитет, но Остермайер его удивил. Он сел в соседнее кресло — как понял Майк, с той стороны, куда полагалось садиться служащим, положил ногу на ногу и нагнулся к сигарному ящику поверх собственного животика.

— Сигару, мистер Энслин? Не кубинская, но вполне хорошая.

— Спасибо, не курю.

Взгляд Остермайера скользнул к сигарете за правым ухом у Майка — небрежно заткнутой, как мог бы заткнуть ее развязный нью-йоркский репортер старых времен, под широкополую шляпу с табличкой ПРЕССА на ленте. Майк давно привык к этой сигарете и сначала даже не сообразил, на что это смотрит Остермайер. Потом понял, рассмеялся, вынул сигарету из-за уха, посмотрел на нее, потом на Остермайера.

— Уже девять лет не сделал ни одной затяжки, — пояснил он. — У меня был старший брат, он умер от рака легкого. Я вскоре после этого бросил. А сигарета за ухом... — Он пожал плечами. — Наполовину показное, наполовину предрассудок. Вроде как люди у себя на столе кладут сигарету под стекло с надписью В ЭКСТРЕННОМ СЛУЧАЕ РАЗБИТЬ СТЕКЛО. Иногда я говорю, что закурю в случае ядерной войны Кстати, в номере 1408 курят, мистер Остермайер? Вопрос на случай ядерной войны.

— Да, это номер для курящих.

— Отлично! — с энтузиазмом произнес Майк. — Одной заботой меньше на ночной вахте.

Мистер Остермайер снова вздохнул — ему это все не казалось забавным, — но в этом вздохе уже не было той неутешности, как когда он вздохнул в вестибюле. Да, но это в комнате, сообразил Майк. В комнате Остермайера. Даже сегодня днем, когда Майк пришел в обществе Робертсона, адвоката, смятение Остермайера спало, когда они вошли в кабинет. Тогда Майк решил, будто дело наполовину в том, что на них уже не устремлены взгляды проходящей публики, а наполовину в том, что Остермайер сдался. Теперь он понимал лучше. Дело в комнате. А почему бы и нет? Комната с хорошими картинами на стенах, отличным ковром на полу и ящиком хороших сигар — хотя и не кубинских. С октября 1910 года не один менеджер переделал здесь кучу дел; в своем роде эта комната была не меньше Нью-Йорком, чем прошедшая блондинка в черном с открытыми плечами платье, с запахом духов и неясным обещанием изящного секса ранним утром — нью-йоркского секса. Сам Майк был родом из Омахи, хотя уже много лет там не был.

— Вы по-прежнему думаете, что мне не отговорить вас от вашей идеи? — спросил Остермайер.

— Я не думаю, я знаю, — ответил Майк, снова закладывая сигарету за ухо.

***

Смысл большей части изменений самоочевиден; если перелистать обе версии вперед-назад, я уверен, он вам будет ясен, и еще я надеюсь, что вы поймете, насколько сырым оказывается первый черновик даже так называемого профессионального писателя, если к нему присмотреться.

Почти все изменения — это вычеркивания, чтобы рассказ шел быстрее. Я вычеркиваю, держа в уме правило Странка "Лишние слова опустить" и формулу, о которой говорил выше: "Второй вариант = первый вариант — 10%".

Несколько изменений я пронумеровал, чтобы дать краткое объяснение.

***

1. Очевидно. "Случай в отеле" не сравнится с таким заглавием, как "Бульдозер-киллер!" или "Норма Джин, королева термитов". Я сунул его в первый вариант, зная, что потом появится лучшее. (Если лучшее заглавие не придумывается, обычно его предлагает редактор, и результат, как правило, ужасен.) Заглавие "1408" мне нравится, потому что это рассказ "про тринадцатый этаж", и все числа прибавляются к тринадцати.

3. Здесь я слишком много думаю за читателя. Поскольку читатель вполне способен думать сам за себя, я сократил эти пояснения с пяти строк до двух.

4. Слишком много сценических ремарок, слишком подробно жуется очевидное, слишком неуклюжее включение предыстории. Вычеркиваю.

5. Ага, счастливая гавайка. В первом варианте она тоже есть, но только на тридцатой странице. Для важного реквизита слишком поздно, так что переставим ее сюда. Старое театральное правило: "Если в первом акте на сцене висит ружье, в третьем акте оно должно выстрелить". Верно и обратное: если счастливая гавайка главного героя играет роль в конце рассказа, ее нужно представить раньше. А иначе она выглядит как deus ex machina (и не только выглядит, но и является).

6. В первом варианте написано: "Майк сел в одно из стоящих перед столом кресел". А куда ему еще было сесть — на пол, что ли? Я так не думаю, и потому — выбросить. И кубинские сигары тоже ни к селу ни к городу. Это не только банальность, это то, что говорят плохие парни в плохих фильмах: "Возьмите сигару, кубинская!" Ко всем чертям!

7. Идеи и основная информация в первом и втором варианте одни и те же, но во втором варианте срезается все лишнее до самых костей сути. А видите это мерзкое наречие "вскоре"? Как я его раздавил? Безжалостно!

8. А вот это я не вычеркнул.., и даже не наречие, а самый настоящий свифтик: "Отлично!" — с энтузиазмом произнес Майк. Но я решил в этом случае не вычеркивать — здесь то самое исключение, которое подтверждает правило. "С энтузиазмом" оставлено в живых, поскольку я хочу дать читателю понять, что Майк слегка издевается над беднягой Олином. Слегка, но издевается.

9. А этот текст не только жует очевидное, но еще и повторяется. В корзину. Однако соображение о том, что в своем личном помещении человеку комфортнее, служит для объяснения характера Олина, и потому я его добавил.

***

Вертел я в уме мысль включить в эту книгу весь законченный текст "1408", но это противоречило моему намерению быть кратким хоть раз в жизни. Если хотите прослушать вещь целиком, можете купить аудиосборник из трех рассказов он называется "Кровь и дым". Образец можно взять на веб-сайте издательства "Саймон и Шустер" по адресу: http://www.SimonSays.com. Только заметьте, что для целей этой книги не обязательно дочитывать рассказ. Речь идет об обслуживании двигателя, а не о развлекательной поездке.

Когда я рассказываю о работе писателя, то обычно предлагаю своей аудитории сокращенную версию разделов "Как писать книги", составляющих ее вторую половину. Разумеется, сюда включается Главное Правило: "Много писать и много читать". Среди задаваемых после этого вопросов неизменно звучит такой: "А что читаете вы?"

На этот вопрос я никогда не мог дать удовлетворительного ответа, поскольку у меня от него происходит что-то вроде перегрузки электроники мозгов. Простой ответ — "Все, до чего руки доходят" — верен, но не слишком полезен. Прилагаемый список дает на этот вопрос более конкретный ответ. В нем собраны лучшие книги, прочитанные мной за последние три-четыре года, когда я написал "Девочка, которая любила Тома Гордона", "Сердца в Атлантиде", "Как писать книги" и пока что неопубликованный роман "Из "бьюика-8". Я подозреваю, что каждая книга из этого списка так или иначе повлияла на то, что я писал.

Читая список, не забывайте, что я не Опра и это у меня не клуб книголюбов. Это книги, которые мне помогли, вот и все. Но читать их не вредно, и многие из них могут показать вам какие-то новые пути в вашей работе. И даже если нет, читать их скорее всего будет не скучно. Мне не было.

Абрахаме Питер, "Огни погасли"

Абрахаме Питер, "Падение давления"

Абрахаме Питер, "Революция No 9"

Абрахаме Питер, "Совершенное преступление"

Бакли Кристофер, "Здесь курят"

Баркер Пэт, "Глаз в двери"

Баркер Пэт, "Дорога призраков"

Баркер Пэт, "Регенерация"

Блонтер Питер, "Нарушитель"

Бойл Т. Корагессан, "Лепешечный занавес"

Боуэлс Пол, "Навес неба"

Бош Ричард, "В ночной сезон"

Брайсон Билл, "Прогулка в лесу"

Бэйкис Кирстен, "Жизнь собак-чудовищ"

Во Ивлин, "Возвращение в Брайдсхед"

Воннегут Курт, "Фокус-покус"

Гарланд Алекс, "Пляж"

Харрис Томас, "Ганнибал"

Герритсен Тесе, "Сила тяжести"

Голдинг Уильям, "Повелитель мух"

Грей Мьюриел, "Печь"

Грин Грэм, "Наш человек в Гаване"

Грин Грэм, "Наемный убийца"

Де Лилло Дон, "Подполье"

Демилль Нельсон, "Золотой берег"

Демилль Нельсон, "Собор"

Джадд Алан, "Собственноручная работа дьявола"

Джойс Грэм, "Фея-крестная"

Джордж Элизабет, "Заблуждения его разума"

Диккенс Чарльз, "Оливер Твист"

Добинс Стивен, "Обычная резня"

Добинс Стивен, "Церковь мертвых девушек"

Доил Родди, "Женщина, которая входила в двери"

Игнациус Дэвид, "Пылающее оскорбление"

Ирвинг Джон, "Вдова на год"

Кан Роджер, "Достаточно хорошо для мечты"

Карвер Раймонд, "Откуда я звоню"

Карр Мэри, "Клуб лжецов"

Квиндлен Анна, "Одна правдивая вещь"

Кетчем Джек, "Право на жизнь"

Кинг Табита, "Выживший"

Кинг Табита, "Небо в воде" (неопубликованное)

Кингсолвер Барбара, "Библия ядовитого дерева"

Кеннеди Майкл, "Поэт"

Конрад Джозеф, "Сердце тьмы"

Константайн К.К., "Семейные ценности"

Кракауэр Джон, "В разреженный воздух"

Лейковиц Бернард, "Наши ребята"

Ли Харпер, "Убить пересмешника"

Литл Бентли, "Незаметные"

Макдевит Джек, "Звездный портал"

Мак-Дермот Элис, "Очаровашка Билли"

Мак-Карти Кормак, "Города равнины"

Мак-Карта Кормак, "Перекресток"

Мак-Карти Ларри и Диана Оссанна, "Зик и Нед"

Мак-Карти Ларри, "Проход мертвеца"

Мак-Курт Фрэнк, "Пепел Анджелы"

Маклин Норман, "Там протекает река" и другие рассказы"

Макюэн Иэн, "Стойкая любовь"

Макюэн Иэн, "Цементный сад"

Миллер Уолтер М., "Гимн Лейбовицу"

Моэм У. Соммерсет, "Луна и грош"

О'Брайен Тим, "В лесном озере"

Ондатжи Майкл, "Английский пациент"

О'Нэн Стюарт, "Королева скорости"

Оутс Джойс Кэрол, "Зомби"

Паттерсон Ричард Норт, "Нет безопасного места"

Прайс Ричард, "Страна свободы"

Праулкс Энни, "Близкая дистанция: Вайомингские рассказы"

Праулкс Энни, "Новости доставки"

Роулинг Дж. К., "Гарри Поттер и философский камень"

Роулинг Дж. К., "Гарри Поттер и комната тайн"

Роулинг Дж. К., "Гарри Поттер и пленник Азакабана"

Ренделл Рут, "Взгляд для больного глаза"

Робинсон Фрэнк, "Ожидание"

Руссо Ричард, "Мохаук"

Сет Викрэм, "Подходящий парень"

Слоткин Ричард, "Кратер"

Смит Динития, "Иллюзионист"

Спенсер Скотт, "Люди в черном"

Стеньер Уоллес, "Джо Хилл"

Тайлер Энн, "Планета заплат"

Тарт Донна, "Тайная история"

Уэстлейк Дональд, "Секира"

Фолкнер Уильям, "Когда она умирала"

Халберстем Дэвид, "Пятидесятые"

Хантер Стивен, "Грязные белые ребята"

Харуф Кент, "Простая мелодия"

Хог Питер, "Чувство снега Симиллы"

Хорлтон Виндзор, "Широта ноль"

Хэмил Пит, "Почему важен Синатра"

Чейбон Майкл, "Вервольфы в юности"

Шварц Джон Бернхем, "Дорога в резервации"

Шоу Ирвин, "Молодые львы"

Эйджи Джеймс, "Смерть в семье"

Элкин Стэнли, "Шоу Дика Гибсона"