Кирилл Юрьевич Резников Мифы и факты русской истории. От лихолетья Cмуты до империи Петра
жүктеу/скачать 5.21 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 6.9. ПЁТР I В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ
- 6.10. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ВОКРУГ ПЕТРА — ДВА ПЕТЕРБУРЖЦА
6.8. ПЁТР I КАК АНТИСОВЕТСКИЙ МИФАргентинские антиподы: Солоневич и Башилов . Иван Солоневич и Борис Башилов были дважды антиподы по отношению к большинству советских людей: географически — они жили в Аргентине и идейно — беглецы из СССР, они с особой силой ненавидели большевизм. Солоневич бежал из лагеря в 1934 г. через советско-финскую границу. В Европе приобрёл известность книгами, направленными против большевизма. Советские агенты пытались его взорвать, но он уцелел (погибла жена) и поселился в нацистской Германии. С нападением Германии на СССР его пути с нацистами разошлись. После войны поселился в Аргентине, где завершил главный труд жизни — книгу «Народная монархия» (1951), популярную по сей день. Вскоре он умер (1953). Борис Башилов (Юркевич) — бывший власовец, после войны перебрался в Аргентину и сотрудничал в газете Солоневича. В 50-е — 60-е гг. опубликовал 9 выпусков книги по истории русского масонства, в том числе выпуск о Петре I. Облик Петра в работах аргентинских беглецов следует начать с рассмотрения «Народной монархии». «Народная монархия» Солоневича. Царствование Петра I обсуждается в пятой, последней, части книги. Без прочтения предыдущих частей она непонятна. Как пишет автор: «Вся эта книга, по существу, посвящена вопросу этого раздвоения (Петровской реформе. — К.Р.)». В первой части рассмотрены предпосылки. Автор исходит из представления об индивидуальности народов и их пути. «Не существует никаких исторических законов развития, которые были бы обязательны для всех народов... Империя Рюриковичей в начале нашей истории так же своеобразна и так же неповторима, как самодержавие московских царей, как Империя Петербургского периода, или даже, как сегодняшняя советская власть». Россия — не Европа, не Азия и не Евразия; она — «совершенно своеобразный национальный государственный и культурный комплекс». Основные его черты появились ещё до византийских и европейских влияний. Русская государственность с самого начала строилась по национальному признаку. И с самого начала она перерастала племенные рамки и становилась сверхнациональной. Но в отличие от других наций русские строили государство, в котором народы и племена, втянутые в орбиту строительства, чувствовали себя «так же удобно или неудобно, как и русский народ». Вторая часть книги посвящена сравнению русских с другими народами и критике образа русских в отечественной литературе и историографии. Солоневич — противник общественных наук. В бараньих кишках, на которых римские авгуры предсказывали будущее, он видит больше проку, чем в трудах русских историков и философов. Солоневич обвиняет философов в чужебесии, писателей и историков — в искажении русской истории и русского характера. Из-за писателей, населивших русскую литературу ничтожествами, доверчивые немцы решили завоевать Россию. Солоневич считает, что Россию понимают не умствующие гуманитарии, а люди дела, лучше из народа, чувствующие нутром. Подобный антиинтеллектуализм — не без влияния нацизма, но больше здесь желания перечеркнуть тех, кто писал раньше, чтобы сказать первое слово. Черта — типичная для фолкхистори. В третьей части автор пишет, что варяги не оказали влияния на русскую историю. Важнее факт, что в дружине киевского князя служили воины самых разных наций: «Этот киевский интернационал... является первым указанием на то основное свойство русской государственности, которое и определило ее судьбу... Это свойство я бы назвал так: уменье уживаться с людьми». Но русская уживчивость — с оговоркой, определяемой понятием «не замай»; при нарушении оговорки «происходит ряд очень неприятных вещей — вроде русских войск в Казани, в Бахчисарае, в Варшаве, в Париже и даже в Берлине». Итак, русскую государственность создали два принципа: а) уживчивость и б) «не замай». Без первого не было бы империи; без второго «на месте этой империи возник бы чей-нибудь протекторат». Киевская государственность, по словам Солоневича, рождается в «подозрительно готовом виде: сразу». Основная её идея — единство Русской земли. Полученное от Византии христианство «не повлияло на национальный характер народа». Пал Киев по внутренним причинам. Западные влияния способствовали разрыву власти между князьями, вече, боярами и низами. Степь лишь добила разлагающуюся державу. Северная Русь начинается с Андрея Боголюбского — «самовластца», опиравшегося на «мизинных» людей. Мизинные люди хотели «надклассовой власти, которая каждому классу указала бы его место и его тягло». Такую власть они создали, но уже после нашествия татар. Центром стала Москва. Здесь состоялось самодержавие — власть, устроившая народ. Когда самодержавие пошатнулось, в Москву пришли тяглые мужики, выгнали поляков, избрали царя и разошлись по домам. «Картина... совершенно ясна: самодержавие и строил, и поддерживал мужик». Выдвинув далеко не бесспорный тезис (московские князья были сильны дворянским войском и посадом. — Ф.Р.), автор выдвигает другой, ещё более сомнительный — самодержавие отвечало мужику взаимностью: «Пока, — до Петра I включительно, самодержавие существовало, — крестьянин имел в нём нерушимую защиту». В четвертой части Солоневич описывает идеальное царство — Московскую Русь. «При первых Романовых Москва дает нам наиболее законченное выражение всей своей правительственной системы. И я буду утверждать, что такой системы в мире не существовало никогда, даже в лучшие времена Рима и Великобритании». Солоневич рисует идеальную картину работы Боярской думы и земских судов, ссылаясь на Ключевского, но не указывает описанное время, а относится оно к середине XVI в., когда царствовал Иван Грозный: «В Боярской Думе, в этой "бесшумной и замкнутой лаборатории московского государственного права и порядка", люди спорили, но «не о власти, а о деле"; здесь "каждому знали цену по дородству разума, по голове", здесь господствовало "непоколебимое взаимное доверие ее председателя и советников". Московские судьи "не мирволили своей провинциальной правительственной братии". Около и над этой братией действовало широчайшее и всесословное местное самоуправление, и Ключевский, как нечто само собою разумеющееся, отмечает, что "земские выборные судьи вели порученные им дела не только беспосульно (то есть без взяток. — И.С.) и безволокитно, но и безвозмездно"». Солоневич оспаривает приоритет принятого в Англии в 1659 г. закона Хабеас корпус акт289, сообщив, что в варварской Руси такой закон появился за 150 лет до английского. По «Судебнику» 1550 г. нельзя было арестовать человека, не предъявив его выборному старосте и целовальнику, иначе по требованию родственников они могли его освободить и взыскать пеню «за бесчестье». (Это опять времена Грозного. В XVII веке всё решали воеводы. — K.P.) Рассмотрев законы и порядки Московской Руси, Солоневич делает вывод: «Та "азиатская деспотия", в виде которой нам рисовали Московскую Русь, имела свой габеас корпус акт, имела свой суд присяжных, имела свое земское самоуправление и имела дело со свободным мужиком. Не с крепостным, и тем более, не с рабом. И если мужик был прикреплен к земле, то совершенно тем же порядком и совершенно в той же форме, в какой служилый слой был прикреплен к войне». Здесь нужно внести ясность — «габеас корпус акт», суд присяжных, земское самоуправление и свободный мужик канули в Лету к середине XVII в.: Московская Русь Алексея Михайловича по бесправию мужика сходна не с царством Грозного, а с Россией Петра. Но с налогами при Тишайшем было и вправду легче, чем при Грозном и Петре. Фраза о мужике середины XVII в., имевшем «по хорошей свиной отбивной котлете ежедневно на всякую душу своего... семейства» — художественная гипербола, но не ложь. Последняя часть книги посвящена царствованию Петра. Солоневич признаёт, что Пётр был яркой личностью: «это был как бы взрыв индивидуальности на тысячелетнем фоне довольно однотипных строителей, хозяев и домоседов». Он согласен с мнением, что эпоха Петра была переломом в истории России: «Со значением этого перелома можно сравнивать только битву при Калке и Октябрьскую революцию. Он определил собою конец Московской Руси, то есть целого исторического периода... и начал собою европейский, петровский, петербургский или имперский период, кончившийся Октябрьской революцией». Последствия дел Петра сказываются до сих пор: «Можно утверждать, что ни в одной стране, ни один человек не оставил таких глубоких — и таких спорных следов своей работы, какие оставил в России Петр». Работу, проделанную Петром в России, Солоневич оценивает на двойку. Он считает, что дворянские историки и писатели создали петровскую легенду, не имеющую отношения к реальности. В её фундамент легли три положения: «Первое: Россия была очень плоха. Второе: Россию надо было спасать. Третье: Петр, при всех его увлечениях и безобразиях, Россию всё-таки спас». Автор успешно опровергает все три положения, что оказалось несложно, поскольку историки их в столь примитивной форме не выдвигали. Обобщая свой анализ, Солоневич подытожил содержание «всей Петровской реформы»: «Продолжено несколько более удачно техническое перевооружение страны. Разгромлен весь правительственный аппарат Москвы, опиравшийся на русское самоуправление, и заменен бюрократическим аппаратом инородцев. Разгромлено патриаршество, замененное синодом. Разгромлено купечество, замененное "кумпанствами". Разгромлено крестьянство, попавшее в собственность дворянству. Выиграло только дворянство: указом о единонаследии оно получило в свое распоряжение государственную землю и государственное крестьянство; указом о замещении престола оно получило в свое распоряжение престол». Обобщение Солоневича следует прокомментировать. 1. О «несколько более удачном» техническом перевооружении. При Петре в 5 раз увеличилось число мануфактур, в 5 раз — выделка железа, 72% экспорта стала составлять готовая продукция; 2.0 разгроме приказов и замены их бюрократическим аппаратом инородцев. Приказы распустили; их заменили коллегии, созданные по шведскому образцу; под названием министерств они существуют по сей день. Большинство чиновников всегда были русские. 3. Об уничтожении самоуправления. Доставшиеся Петру остатки самоуправления — земские избы, он вывел из подчинения воевод, заменил старост бурмистрами; позже земские избы переименовал в магистраты. 4. О разгроме патриаршества. Здесь Солоневич прав. 5. О разгроме купечества, замененного «кумпанствами». Пётр всячески поддерживал купечество. «Кумпанства» создавались для облегчения конкуренции с европейскими компаниями. 6.0 передаче крестьян в собственность дворянам. Пётр не передавал крепостных крестьян дворянам: они уже были в их собственности; другое дело, что от крестьян, ушедших на заработки, стали требовать отпускные письма помещиков. Солоневич проходит мимо стремления Петра заимствовать из Европы не просто технологии и умения, но сами способы их получения — европейское образование и науку, говоря словами Ключевского, «пересадить в Россию самые производства с их главным рычагом — техническим знанием». Солоневич предпочитает тему русской культуры и называет культурные потери чудовищными. Главным преступлением Петра он считает даже не разорение страны, а то, что он расчистил путь для захвата власти дворянством: «Уже на другой день после смерти Петра дворянство устанавливает свою полную собственную диктатуру. На престол, вопреки и закону, и традиции, возводится вчерашняя девка, которая, конечно, ничем править не может и ничем не правит. Ее спаивают, и за нее управляет дворянство». Военный дворянский слой сел на шею людям страны: «подчинил себе Церковь, согнул в бараний рог купечество, поработил крестьянство и сам отказался от... тягот и обязанностей. Дворянство зажило во всю свою сласть». «Народная монархия» написана человеком, блестяще владеющим пером, оригинально мыслящим и убеждённым в своей правде. Правда его в том, что для России лучше всего подходит строй народной монархии, т.е. монархии, созданной в интересах народа. Автор считает, что «программы и идеологии, заимствованные откуда бы то ни было извне, — неприменимы для путей русской государственности, русской национальности и русской культуры». Солоневич предлагает обернуться к опыту самодержавия. Без царя «промышленники создадут плутократию, военные — милитаризм... а интеллигенция — любой "изм"». Не без влияния книги Солоневича я в своё время писал: «Президенты, по сути своей, — временщики. Страна поступает в их владение на время. Президенты не думают о стране, как о наследии, передающемся династически от отца сыну. В монархии — меньше проблем с преемственностью власти. Монархами рождаются и с младенчества воспитываются на служение стране и народу. Монархи морально чище, чем президенты, которые правдами и неправдами проталкиваются к власти. Президенты зависят от сил, манипулирующих общественным мнением, — от политической и финансовой элиты своей страны или даже чужих стран... Немаловажно, что в многонациональной России верность династии, но не русская национальная идея и православная религия, может объединить всех россиян»290. Вместе с сильными сторонами в «Народной монархии» есть досадные недостатки. Основным является вольное обращение с историей. Народная монархия, защищавшая простой народ и даровавшая самоуправление, существовала в России меньше 20 лет — в первую половину царствования Ивана Грозного. Народ сохранил память о справедливом царе на столетия. Ничего сходного не было при любимых автором первых Романовых. Трудно понять и нежелание Солоневича увидеть Петра, насадившего в России современную систему образования и давшего начало русской науки. Хуже всего у Солоневича — неряшливость в фактах и смещение их во времени в удобную для автора сторону. Это напоминает приёмы современной фолк-хистори и компрометирует идеи книги. Тем не менее «Народная монархия» Солоневича остаётся нужной и важной для думающих людей.
Башилов не согласен с мнением историка Платонова, что Алексей Михайлович мало участвовал в управлении страной. Царь участвовал в решении всех важных вопросов, но он умел подбирать помощников и им доверял. Для народа он был идеальный царь: «Идеального царя русский народ представляет себе именно таким, каким был царь Алексей... царь должен быть религиозным, добрым и справедливым человеком, уметь подбирать себе добрых советников и помощников, давать им широкую свободу работать на благо народа, быть главой государства, а не размениваться на мелочи». Но царь Алексей был виноват в том, что поддержал намерение патриарха Никона сменить русские обряды на греческие. После его низложения царь «не внял голосу народа и не поставил перед новым Патриархом вопрос о необходимости пересмотра введенных Никоном реформ». Башилов так и не понял, что не Никон, а Алексей Михайлович был инициатором введения греческих обрядов в русское богослужение. Вслед за Пушкиным Башилов называет Петра «Робеспьером на троне». Пётр «так и не смог создать из России чисто европейское государство, а только искалечил душу народа, заложив своей революцией сверху прочные основы для неизбежной революции снизу». Автор пишет, что легко установить причинную связь между антинациональной деятельностью Петра, разрушительной деятельностью масонства и его духовного детища — русской интеллигенции, и появлением Ленина и Сталина. Башилов полагает, что Пётр Первый сам был масоном. Надо отдать автору должное: он всегда ссылается на предшественников. В данном случае на Василия Иванова, опубликовавшего в 1934 г. в Харбине книгу об истории русского масонства — «От Петра до наших дней». Согласно преданию, при поездке Петра в Европу в 1698 г. его привлёк в масонство глава английских масонов Кристофор Рен. По другому рассказу, Петр стал масоном во время второй поездки в Европу (1717). Башилов ссылается и на книгу Георгия Вернадского «Русское масонство в царствование Екатерины II» (1917). Вернадский нашёл рукопись со сведениями о приеме Петра в шотландскую степень св. Андрея и видел обрывок серой бумаги из библиотеки масона Ленского, где написано, что Петра и Лефорта приняли в Голландии в тамплиеры291. Он также сообщает о «Нептуновом обществе», тайно заседавшем в Москве в Сухаревой башне, где председателем был масон Лефорт, а Пётр надзирателем. О масонстве Петра Башилов делает достаточно осторожное заключение: «Доказать сейчас документально, что Нептуново общество было масонским и сам Пётр был масоном, конечно, трудно. Но то, что он стал в значительной степени жертвой деятельности масонов, которые внушили ему мысль о необходимости превращения России в Европу, это несомненно». Современные историки считают легендарными все сообщения о вступлении Петра в одну из масонских лож и признают первым документальным сведением о масонской ложе в России назначение в 1731 г. Великой ложей Англии капитана Джона Филипса Провинциальным Гроссмейстером «всея России». Назначение произошло через шесть лет после смерти Петра I (1725).
Второй период «петровского» антисоветизма сочетал борьбу с большевизмом и сталинизмом и обвинение Петра в запуске процессов, приведших к революции. В таком ключе написаны книги Солоневича и Башилова. В Советском Союзе среди диссидентов и им сочувствующих также встречались люди, не любящие Петра. Некоторые не отделяли прошлое от настоящего и ненавидели давно умершего царя. Примером может служить стихотворение «Проклятие Петру» (1972) поэта-диссидента Бориса Чичибабина. Есть там такие строфы: Будь проклят, император Пётр, стеливший душу, как солому! За боль текущего былому пора устроить пересмотр. Будь проклят, нравственный урод, ревнитель дел, громада плоти! А я служу иной заботе, а ты мне затыкаешь рот. Будь проклят тот, кто проклял Русь — сию морозную Элладу! Руби мне голову в награду за то, что с ней не покорюсь. Спокойнее неприязнь к Петру в пьесе «Детоубийца» (1985), написанной в Германии советским эмигрантом Фридрихом Горенштейном. В основе сюжета — драма Петра и царевича Алексея. Но Пётр здесь не главный герой — главный герой сама Россия, растянутая Петром на дыбе между Западом и Востоком. Автор — пессимист: он не верит в прогресс истории, да и людей тоже. О будущем у него перемолвились в народе после смерти Петра: «МЕЩАНКА. Так будет ли теперь народу облегчение, понять не могу? МУЖИК. Будет, когда камень почнёт плавати, а хмель почнёт то1гути». Камень и хмель взяты из договора о «вечном мире», заключённом в 985 г. князем Владимиром с эмиром Булгарии. «Вечный мир», как обычно, сменился войной. Горенштейн не смягчает жестокости Петра, стоящего над моралью и чуждого угрызений совести после убийства сына. Но он и восхищается Петром. В письме от 22 сентября 1997 г. дирекции петербургского Александрийского театра он цитирует слова Герцена, что «Пётр был первой свободной личностью в России», и добавляет: «Эти герценовские мысли очень близки пушкинскому взгляду на Петра государя-революционера. В своей работе я старался следовать именно такому пониманию Петра — детоубийцы. Жестокость сыноубийства — трагический протест мёртвому духу и мёртвым душам российской истории. Такого Петра — медного и телесного — хотел бы я увидеть на сцене». «Детоубийцу» поставили в Москве в театре им. Вахтангова в 1990 г. Режиссёр Пётр Фоменко дал пьесе новое имя — «Государь ты наш, батюшка», по названию стихотворения А.К. Толстого. В 1992 г. «Царь Пётр и Алексей» («Детоубийца») в постановке Владимира Бейлиса появился в репертуаре Малого театра. Обе постановки — антипетровские. В 1998 г. «Сказание о царе Петре и убиенном сыне его Алексее» поставил в Александрийском театре Александр Галибин. От Горенштейна в спектакле осталось мало — в финале на сцену выплывает недостроенная галера; на ней возвышается монументальный Пётр. Народ обступает галеру, и государь произносит речь. Спектакль не без подтекстов, но антипетровским его не назовёшь. В 2003 г. «Пётр и Алексей» (тот же «Детоубийца») был поставлен Владимиром Гурфинкелем в красноярском театре им. Пушкина. Здесь Пётр вызывает сочувствие — это несчастный отец, страдающий, что не сумел воспитать наследника. Прочтение пьесы Горенштейна сменило знак — от антипетровского в начале 90-х до пропетровского на рубеже тысячелетий. Маятник народных чувств качнулся в сторону государственности, и служители Мельпомены уловили его движение. 6.9. ПЁТР I В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИМесто Петра в новой России. В Российской Федерации с самого начала возникли проблемы с идеологией. Социализм советского образца был отвергнут в пользу западного либерализма. Но после недолгой эйфории пришло разочарование. Кроме захвативших общую собственность олигархов и чиновников, никто не выиграл от воплощения западных идей в России. Со временем разочарование сменилось неприязнью. Власть имущим пришлось обратиться к уваровской триаде, несколько её отреставрировав: сохранили православие (добавив ислам, иудаизм и буддизм для инаковерующих), заменили самодержавие демократией, русских переделали в россиян, и в таком виде объявили государственной идеологией. В новой идеологии видное место заняла история царской России, и в ней ярчайшей звездой засиял Пётр Великий. Для новой мифологии Петр подходил идеально — он был государственник, западник и реформатор, и хотя его реформы были болезненны, они привели к процветанию России. Петра обласкали: городу Ленинграду вернули имя Петра, в Петропавловской крепости установили сидящего Петра — дар эмигранта Михаила Шемякина (1991), в Москве воздвигли огромный памятник Петру работы Зураба Церетели (1997), появились памятники Петру в Астрахани (2007) и Сочи (2008). Как и в царской России, Петра печатают на деньгах — памятник Петру в Архангельске украсил 500-рублевую банкноту. О царе-реформаторе пишут в учебниках. Историки публикуют книги: «От Петра I до Павла I: Реформы в России XVIII в. Опыт целостного анализа» (1999) Александра Каменского, «Пётр I» (2003 г.) Николая Молчанова, «Петр I. Начало преобразований. 1682—1699 гг.» (2010) сотрудников Института истории РАН. Книжный рынок России предлагает товар на любой вкус, в том числе по истории. Переиздаются старые и публикуются новые исторические биографии. Иногда — это приобретение для читателя. Так была переиздана книга Казимира Валишевского «Пётр Великий» (1895). Валишевский — поляк, писавший по-французски, написал лучшую, как считают, биографию Петра-человека. В 1980 г. у Валишевского появился достойный соперник — американский историк Роберт Мэсси опубликовал монументальную книгу о Петре и его времени — «Пётр Великий. Его жизнь и мир». На русском языке книга была издана в 1996 г. под названием «Пётр Великий». Расследованию обстоятельств смерти Петра посвящена интересная статья Сергея Аксененко «Загадка смерти Петра Первого» (2007). Пётр — антигерой фолк-хистори. Появились и книги, претендующие на раскрытие спрятанной исторической правды о петровской и допетровской Руси. В их числе видное место занимают книги Александра Бушкова и Александра Буровского. Авторы называют свои труды исторической публицистикой; критики относят их к фолк-хистори. Писать «историческую публицистику» Бушков и Буровский начинали в тесном взаимодействии: к первой исторической книге Бушкова Буровский написал послесловие; вторую они опубликовали в соавторстве. Дальше их пути разошлись, но оба автора продолжают выпускать книги, где один из главных антигероев — Пётр Первый. Фолк-хистори по Бушкову . К началу публикации цикла книг по «исторической публицистике» Бушков был уже популярным автором боевиков и героических фэнтези. В 1997 г. вышла из печати его первая историческая книга — «Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы». Эту книгу, пересматривающую не только историю, но хронологию по Н. А. Морозову и А.Т. Фоменко, считают классическим примером фолк-хистори. Вслед за Фоменко Бушков сообщает, что не было никакого нашествия монголов и что Русь — это и есть Орда, но он идёт ещё дальше и утверждает, что Россия — это Китай и что русские — это китайцы. Историк Глеб Елисеев написал на труд Бушкова разгромную рецензию, в которой обсудил самые вопиющие нелепицы книги, но обошел стороной главы о Петре I. Раздел о «Драконе московском» — Петре, лишён экзотики первого раздела книги: в нём Бушков просто собрал и повторил отрицательные суждения о Петре историков и писателей. Часто без ссылок на предшественников. Впрочем, установить их несложно. Об отсталости государственных заводов Петра по сравнению с частными мануфактурами писал в 1980-е гг. Евгений Анисимов. О крепостническом пути развития промышленности России можно прочитать не только в «Очерках истории СССР. Россия в первой четверти XVIII в» (1954), но и у дореволюционных историков. Даже эпатажное заключение Бушкова — «Пётр I самостоятельно не придумал ничего толкового. Все, что он делал, было лишь продолжением преобразований, начатых за десятилетия до его появления на свет...» — лишь грубое повторение высказываний Ключевского и Милюкова. Фолк-хистори по Буровскому . У книга Бушкова есть послесловие. О нём не без иронии пишет Г. А. Елисеев: «И тем более поразительным явлением выглядит послесловие к сочинению Александра Александровича, которое создал "канд. исторических наук, доктор философских наук, профессор КрасГУ, президент Красноярского регионального отделения Международной академии ноосферы, действительный член Академии науковедения" А.М. Буровский. Предисловие гордо названо "Россия, которой не было: взгляд гения" и заканчивается следующими словами: "Книга А. Бушкова — своего рода эталон добросовестного исторического исследования. Несомненно, у кого-то высказывания автора вызовут гаев и прочие непохвальные чувства. Ведь автор посягает на устоявшиеся, привычные представления! Но спорить будет трудно — потому что книга А. Бушкова прекрасно аргументирована. По каждой теме привлечено множество источников, и каждый источник исчерпывающе проанализирован"» (С. 594). Господин Буровскии! Вы книгу Бушкова хотя бы раз открывали? Там же нет ничего, кроме тенденциозно подобранных цитат, легкомысленно интерпретированных фактов, да заимствований у других творцов фолк-хистори. Елисеев спрашивает, открывал ли Буровскии книгу Бушкова. Ниже будет показано, что открывал. Но Маяковского «действительный член Академии науковедения» открывал редко. В послесловии он его искажает: «Я знал негра, || Он был неграмотный || Не разжевал даже азбуки соль, || Но он слышал, как говорит Ленин, || И он знал ВСЁ». Л Маяковский писал: «Я знал рабочего. || Он был безграмотный». Негр упомянут в другом его стихотворении: «Да будь я и негром преклонных годов || и то, || без унынья и лени, || я русский бы выучил || только за то, || что им разговаривал Ленин». Скажете, мелочи? Может быть. Беда лишь в том, что негр в разных ипостасях появляется во всех книгах Буровского и порочит учёное имя автора. А ведь Буровскии всегда перечисляет свои научные регалии, настаивая на доверии как историк-профессионал. На самом деле выпускник истфака пединститута занимался не историей, а археологией и философией естествознания. Тема его кандидатской диссертации — «Культурно-исторические этапы развития палеолита Енисея» (1987). Тема докторской — «Возникновение и проблематика антропоэкологии» (1996). Читатель всего этого не знает и доверяет специалисту-историку. В 2001 г. вышла книга «Россия, которой не было-2. Русская Атлантида». В ней указаны два автора — Бушков и Буровскии, но книга написана одним Буровским. Об этом он пишет в предисловии. Бушков упомянут в книге в третьем лице, причём с издёвкой. Загадку соавторства раскрывает участник исторического форума, утверждающий, что Бушков и Буровскии «раньше были друзьями и именно Бушков протащил Буровского в публицистику. Даже прикрыл первую книгу своим именем и брендом (тогда уже раскрученным)». Звучит правдоподобно, ведь Бушкова читали сотни тысяч, если не миллионы. Бушков поддерживал Буровского и как начинающего автора «ужасов и мистики», опубликовав с ним в соавторстве «Сибирскую жуть» — 1 и 2 (2000,2001). «Россия, которой не было-2» примечательна редкой по накалу русофобией. В начале книги Буровскии высмеивает «новую хронологию», а заодно и Бушкова. Дальше следует приём фолк-хистори — автор разоблачает историков, скрывших правду. По его словам, историки умолчали, что рядом с Московской Русью процветала культурная и гуманная Западная Русь — Великое княжество Литовское. Буровский рассказывает о Западной Руси (благо, сведений предостаточно — от Соловьёва до монографий советского периода). Но Юго-Западной Руси посвящена лишь пятая часть книги. Главный запал автора обращен против народа Северо-Востока Руси и созданной им державы — Московии. Народ этот — выродок: неспособный к нормальному труду (всё рывком), давящий тех, кто выделяется из стада, ненавидящий чужаков и склонный к рабству. Его религия — «московитское христианство», где иконы секут розгами. Московиты, присвоившие себе имя русских, создали «цивилизацию подростков»: «В сущности, это очень опасная цивилизация. Опасная и для самой себя, и для своего же населения, и для соседей — для всех». «Россия, которой не было-2» имела успех (русофобов у нас хватает), и Буровский приналёг, да так, что с 2001 но 2010 г. опубликовал 33 книги «исторической публицистики». Да ещё 8 триллеров про сибирские ужасы (мистику), учебник но антропоэкософии — науки, придуманной им самим, и три любопытные книги — «Девочки: инструкция по пониманию», «Девочки: инструкция по применению», «Мужчины: инструкция по пониманию». А вот инструкцию по применению мужчин почему-то не написал. Наверное, потому, что даже гений не беспределен. А то, что Буровский — «гений», надеюсь, объяснять не нужно. Как и Бушков — «гений», и нисколько не исписался: за те же 10 лет издал 13 книг «исторической публицистики», 27 детективов, 8 — фантастики и 2 — ужасы и мистика. Получается, что за 10 лет Буровский опубликовал 45 книг, а Бушков — 50. Здесь «гении» равны, но Буровский для меня важнее, потому что многие читатели ему верят. Ведь он учёный, «историк», и его нет в списках авторов фолк-хистори, а Бушков там есть. И ещё потому, что у Буровского есть книги о допетровской Руси и Петре I. Буровский опубликовал четыре книга о Петре, а затем одну о допетровской России. Будем следовать исторической хронологии и начнём с «Правды о допетровской Руси» (2010). О содержании и стиле книга лучше всего скажет авторская аннотация: «Один из главных исторических мифов Российской империи и СССР — миф о допетровской Руси. Якобы до "пришествия Петра" наша земля прозябала в кромешном мраке, дикости и невежестве: варварские обычаи, звериная жестокость, отсталость решительно во всем. Дескать, не было в Московии XVII века ни нормального управления, ни боеспособной армии, ни флота, ни просвещения, ни светской литературы, ни даже зеркал... Не верьте! эта чёрная легенда вымышлена, чтобы доказать "необходимость" жесточайших петровских "реформ", разоривших и обескровивших нашу страну. На самом деле все, что приписывается Петру, было заведено на Руси задолго до этого бесноватого садиста!.. В своей сенсационной книге популярный историк доказывает, что XVII столетие было подлинным золотым веком Русского государства — гораздо более развитым, богатым, свободным, гораздо ближе к Европе, чем после проклятых петровских "реформ". Если бы не Петр-антихрист, если бы Новомосковское царство не было уничтожено кровавым извергом, мы жили бы теперь в гораздо более счастливом и справедливом мире». Если читать «Правду о допетровской Руси» (2010) сразу после «России, которой не 6ыло-2» (2000), то перемены разительны. В 2000 г. автор говорил о зловещей азиатской «Московии», упустившей шанс стать Европой с приходом Романовых «в разоренную, страшную, но "не поступившуюся принципами" страну... которая намерена и дальше... не развиваться, не изменяться». В 2010 г. Московия — страна не азиатская, а европейская, пусть и «периферия Европы». «Не надо представлять её как "Московию Зла", вместилище жестокости и дикости.... Обычная деспотия, даже приличнее очень многих». Земский собор имеет больше прав, чем французские Генеральные штаты. «Общины все активнее принимают на себя функции низовых органов управления». Крепостное право ограничено: черносошные крестьяне — свободны, а владельческие сохраняют личные права и «помещикам запрещается "пустошить" свои поместья». Куда делся «вонючий мужичонка» из первой книжки, который «только перебравшись за границу, становился вдруг не тварью дрожащей, но тем, кто хоть какие-то нрава имеет». В Московии развивается экономика и культура; страна всё больше сближается с Европой. «Эпоха первых Романовых, — заключает автор, — век позабытой русской славы. Век величия, пущенного по ветру полусумасшедшим Петром». Несмотря на смену цвета знамени, у книг много общего. Экзальтированный автор, «глотая водку и слёзы», чернит московитов в 2000 г. и вдохновенно превозносит Московию в 2010 г. Везде он гнобит историков за сокрытие правды. И всюду ему вредит негр, слышавший Ленина. В первой книге чёрный человек подтолкнул автора написать: «Марина была старше Дмитрия лет на пятнадцать, прошла (будем вежливы) огонь, воду и медные трубы, и очаровать царственного мальчика для неё не было сложно». Речь идет о Марине Мнишек и царевиче Дмитрии (Лжедмитрии I). Беда в том, что Марина была младше Дмитрия: на момент знакомства с царевичем ей было 16 лет. Дмитрию 23—24 года. В «Правде о допетровской Руси» негр сообщает, что царский полководец Григорий Касогов в 1672 г. «берег штурмом Азов». О таком крупном событии историки почему-то молчат. Негр попутал и про арзамасских крестьян: «В 1634 году был случай, когда часть из отличившихся во время Смоленской войны правительство решило сделать помещиками. Но крестьяне, жившие возле Арзамаса... не захотели становиться владельческими и прогнали незваных помещиков дубьём». Стычка имела место не в 1634 г., а в Смутное время в 1611 г. Смоленских дворян власти хотели испоместить на арзамасских землях, но мужики не дубьём, а при поддержке арзамасских стрельцов отбились от незваных хозяев. О Петре Буровский опубликовал четыре книги. В 2001 г. — первую и вторую книги «Несостоявшейся империи». В 2005-м — «Рождение Российской империи». В 2008-м — «Пётр Первый. Проклятый император». Рассматривать их все нет смысла. Буровский сначала пишет книгу, а затем публикует целиком или кусками под разными названиями. Поэтому достаточно оценить первый и последний шедевры его петровского цикла. По первому «шедевру» — «Несостоявшейся империи» (2001) предоставлю слово Александру Кутищеву, автору книги «Армия Петра Великого: европейский аналог или отечественная самобытность» (2006): «...Андрей Буровский... разоблачает Петра в преступлениях, которых он и не думал совершать. Не оставляя камня на камне от всего, что было создано в ту эпоху, автор прошёлся огнём и мечом по всем сферам жизни молодого государства. Досталось и экономике с торговлей, и политике внешней и внутренней, и юному флоту, и государственному управлению — и всем, всем, всем. Может быть, достижения России в этих областях и были преувеличены, а если нет, пусть автора поправят специалисты. На этих же страницах хотелось подробнее остановиться на военных аспектах вышеупомянутой книги Буровского». Знаток военной истории оскорбился, прочитав у Буровского, что «некоторые на первый взгляд вполне образованные люди всерьёз убеждены, что Пётр изобрёл штык-багинет и стрельбу плутонгами». «Уверяю Вас, — пишет Кутищев, — среди "образованных людей" таковых вряд ли найдёте. Поищите среди необразованных... Изобретение штыка... багинетов да плутонгов... ему [Петру] не приписывали». Багинет или байонет — предшественник штыка, появился в русской армии в конце XVII в., а штык — в 1708 г. Неверно и утверждение Буровского, что байонет французы взяли на вооружение при маршале Вобане. «Нет, чтобы писать про военные дела, надо ознакомиться хотя бы с детскими популярными книжками по истории... Тогда автору было бы известно, что багинет появился во Франции в середине XVII века, некоторые историки называют определённую дату 1646 г. и место — Байону, которое и дало имя изобретению. Маршалу Вобану... в это время было около 13 лет..» Не уяснил Буровский и сути стрельбы плутонгами. Солдаты первой шеренги у него стреляют лёжа. - «Тут автор лишку хватил, — замечает Кутищев. — Солдаты первой шеренги опускались на колено. Лёжа из кремнёвого мушкета выстрелить, да ещё прицельно, вряд ли получится». «Пётр Первый. Проклятый император» (2008) завершает антипетровский цикл Буровского. По его словам, реформы Петра «привели к развалу экономики, невероятному хаосу в управлении и гибели миллионов людей. А на месте богатой и демократичной Московии возникло нищее примитивное рабовладельческое государство». Отсюда — благородная цель автора: «Миф о Петре Великом и его "европейских реформах" живет до сих пор и в книгах, и в душах. Давно пора разрушить эту опасную ложь, мешающую нам знать и уважать своих предков». Легко заметить вторичность Буровского. Тот же Бушков писал до него о прерванном Петром взлёте Московской Руси. Но и Бушков не предтеча — ещё раньше (и интереснее) писал Солоневич, а до него славянофилы. Историю захвата власти Натальей Кирилловной Буровский излагает но Бушкову. Прозвище царицы —» «медведиха» и подозрение, что она отравила старшего брата Петра, царя Фёдора, перекочевали от Бушкова к Буровскому. Правда, Буровский допускает, что «медведиха» ещё и мужеубийца: «Ходил упорный слух, что именно она отравила сначала Алексея Михайловича. а потом и Фёдора Алексеевича. Слух никогда не был доказан, но очень уж "вовремя" они оба умерли, расчищая путь к трону для Петра». Допущение вздорное, но снимает обвинение в плагиате. В описании болезни Петра Буровский следует Бушкову. Оба начинают с большого куска текста из перевода книги Роберта Мэсси «Пётр Великий» (1996), где сказано, что Пётр страдал малой формой эпилепсии. Дальше оба излагают одни и те же сцены аномального поведения Петра, в частности, дикую вспышку ярости на вечеринке у Лефорта. Говорят о его гомосексуализме (до сих пор не доказанном. — К.Р.). Буровский называет болезнь Петра «затянувшейся истерикой», оговариваясь, что у медиков такого термина нет. Всё же с помощью первой жены, невропатолога, он выносит диагноз Петру — «СДВ» (правильно — СДВГ. — К.Р.) — «синдром дефицита внимания и гиперактивности». Симптомы проявляются до семи лет, и если болезнь не лечить, то у взрослых развиваются асоциальная психопатия и алкоголизм. Но ведь мальчик высиживал часы на троне во время приёма послов и производил хорошее впечатление, о чём есть свидетельства у Мэсси. Пусть он томился, но сидел, что никак не вяжется с симптомами СДВГ. Я обсуждал симптомы болезни Петра со специалистами в области клинической психологии. Оказывается, очень многие медики и психологи не признают СДВГ. Психиатр Сидни Уокер пишет по этому поводу: «Гиперактивность — это не болезнь. Это преступная фальсификация докторов, не имеющих понятия о том, что на самом деле происходит с детьми». Пётр имел, конечно, отклонения. Лучше всего им соответствует понятие расстройство личности (психопатия). Согласно классификации П.Б. Ганнушкина, для Петра характерно сочетание эпилептоидного и паранойяльного психотипов, с преобладанием эпилептоидных черт. Как писал Ганнушкин, эпилептоиды «очень нетерпеливы, крайне нетерпимы к мнению окружающих и совершенно не выносят противоречий». Им свойственно «большое себялюбие и эгоизм, чрезвычайная требовательность и нежелание считаться с чьими бы то ни было интересами, кроме своих собственных». Эпилептоиды склонны выступать в роли благодетелей человечества. Они «любят порядок; эти люди человечество в рай будут гнать насильно, они любят всё человечество, а не каждого человека в отдельности; под их контролем находится буквально всё. Кстати, создатели великих империй в истории были либо эпилептоидными, либо эпилептиками...: Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, Петр Первый». У Петра заметны и паранойяльные признаки, с характерной склонностью «к образованию так называемых сверхценных идей». Эпилептоидные и паранойяльные черты личности Петра не сопровождались искажением оценки реального мира. Пётр оставался трезвомыслящим реалистом, что в сочетании со сверхнастойчивостью психопата делало его опасным противником для внешних врагов и обеспечивало гибкость реформ внутри страны. Вернёмся к книге Буровского. Его разоблачения Петра — человека, реформатора и правителя, повторяют высказывания многих не любящих Петра историков и писателей. Чтобы выглядеть оригинальным, автор пускается в фантазии в духе альтернативной истории. В конце книги он предлагает читателю выбор: «Хотите — пусть на вас со стены смотрит интеллигентное лицо Василия Голицына, приятная значительная "парсуна" Алексея Михайловича, чуть смущенно улыбается царевна Софья, иронично поглядывает милое лицо царевича Алексея. А нравится — любуйтесь монструозной харей Фёдора Юрьевича Ромодановского, напудренной физиономией личного приятеля чертей и пассивного педика Лефорта, дегенеративным мурлом опухшего от пьянства Никиты Зотова, подловатой харей Меншикова». Если не так выберете, грозит Буровский, то худо будет вашим детям и внукам. Хочется спросить, за кого автор считает своего читателя, предлагая детские страшилки? И ответ очевиден — за того, кто покупает его книги. Можно спросить меня, почему я столько времени потратил на Буровского? Ответ следующий: потому что он написал редкий по ненависти к русскому пароду и его истории пасквиль «Россия, которой не было-2. Русская Атлантида» (2000) и повторил его в книгах — «Московия. Пробуждение зверя» (2006) и «Русская Атлантида» (2010). Потому что Буровский — наставник и покровитель ещё одного русофоба, Дмитрия Верхотурова, автора пасквиля «Покорение Сибири: мифы и реальность» (2005), призывающего к отделению Сибири и выходу тюркских народов из состава России. Потому что Буровский, искажая наше прошлое, уверяет, что он учёный-историк, хотя у него нет публикаций по истории в рецензируемых журналах. Наконец, потому, что подобные люди приобрели в России влияние: Буровский перебрался в Петербург, читает лекции в университете и консультирует но истории депутата Госдумы Владимира Мединского292. Благодаря авторитету Буровского, в книге Мединского «О русском воровстве, особом пути и долготерпении» (2008) повторена уничтожающая оценка Петра как государя и человека. Совпадения буквальны, что очевидно на примере текстов на стр. 173 у Мединского и стр. 136 у Буровского: «Пётр хотел, чтобы стрельцы дали показания против Софьи, чтобы побег из голодной Астрахани выглядел попыткой государственного переворота. Конечно же, вскоре Ромодановский принес необходимые "доказательства": мол, переписывались стрельцы с царевной Софьей! Тогда взялись за людей, близких к царице, в том числе и за двух её сенных девушек. Петр выступил прямо-таки как гуманист — велел не сечь кнутом одну из них, находившуюся на последней стадии беременности. Правда, повесили потом обеих, в том числе и беременную». Примеры подобного «сотрудничества» встречаются у этих авторов и в других книгах. Так фраза «Все флоты, построенные Петром, сколочены в ударно короткие сроки из сырого леса, черт те из чего, и представляли собой еле держащиеся на поверхности воды плавучие гробы» есть у Буровского в «Петре Первом. Проклятом императоре» (с. 110—111) и у Мединского в книге «О русском пьянстве, лени и жестокости» (с. 61). ...Ну, довольно критики, пора завершать разговор о Петре. 6.10. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ВОКРУГ ПЕТРА — ДВА ПЕТЕРБУРЖЦАИосиф Бродский . Пётр Первый скончался в тот же день по старому стилю, что Бродский по новому — 28 января. Поэт петербуржец стихов о Петре не писал. Он писал о нём эссе, называл «единственным мечтателем среди русских императоров», а стихов не писал. Зато Бродский сравнивал Петра с Лениным и даже сравнил их памятники. Он первый увидел, насколько символика зданий вокруг «человека на броневике» у Финляндского вокзала проигрывает символике, окружающей Медного всадника: «Слева от себя человек на броневике имеет псевдоклассическое здание райкома партии и небезызвестные "Кресты" — самый большой в России дом предварительного заключения. Справа — Артиллерийская академия и, если проследить, куда указывает его протянутая рука... — ленинградское управление КГБ. Что касается Медного всадника, у него тоже по правую руку имеется военное учреждение — Адмиралтейство, однако слева — Сенат, ныне Государственный исторический архив, а вытянутой рукой он указывает через реку на Университет, здание которого он построил, и в котором человек с броневика позднее получил кое-какое образование». Бродский полагал, что Ленин, «пожалуй, только в двух отношениях был сходен с Петром I: в знании Европы и в безжалостности». Здесь, возможно, лежит разгадка, почему в стихах Бродского есть «всадник мёртвый» и нет Петра. Вспомните строфы из «Писем римскому другу»: «Говоришь, что все наместники — ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца». Наместниками поэт называл секретарей горкомов и обкомов Империи, Цезарем — добродушного Брежнева, мастера аппаратных игр и любителя застолий. Это была наполовину вегетарианская Империя: в 70-е годы в Ленинграде убийство считалось событием, о спецпайках и лечении в Четвертом управлении народ судачил на кухнях. Воровство наместников даже отдаленно не шло в сравнение с делами современных российских чиновников. Империя обидела поэта, не то чтобы жестоко, но глупо. И всё же изгнанник в своём далеке понял, что, обрушив советский социализм, Россия вляпалась в гораздо худшую беду. О новой России Бродский не писал стихов, как не писал о Петре. Эти темы пересеклись в романе другого петербуржца, долгожителя Империи, дожившего до счастья «жить в эту пору прекрасную».
«Мы устали от его обличений, от своей бессильной злости. Злость хороша как приправа, всё это жульё, что обворовывало и обманывало нас в последнее время, — оно ещё отравляло нас ненавистью, не хотелось больше слушать о них. Нас больше влекло прошлое, когда Россия мужала, поднималась как на дрожжах..» Темой бесед остаётся Пётр; вокруг построен роман. Современность служит обрамлением. Но она присутствует в беседах о Петре. Присутствует в мыслях читателя. Это и есть мастерство, когда додумываешь недосказанное. Пересказывать книгу нет нужды. В ней важен не сюжет, а диалоги, штрихи к портрету Петра и... к современности. Вот такой диалог: «— А я бы другую метафору для Петра придумал. Герб. Два скрещенных топора, один плотницкий, другой палаческий. — Виталий Викентьевич, профессор нарочно заводит вас, — сказал Сергей. — Кого ещё нам любить в русской истории, если не Петра? — Логично, — сказал Гераскин. — Нам бы ещё одного, двух таких, как Петр... — Нет уж, увольте, хватит, — сказал профессор. — Пожить бы без вождей, царей и идей. — Учитель признался, что ничего плохого в монархизме не видит... человеческий пример Петра, пример того, сколько может успеть за свою жизнь правитель, какие горы своротить, когда у него есть светлая цель. Феномен Петра заключается в его воле». Но и воля, но словам Молочкова, не помогла царю победить взяточничество: « Безнадёжность озлобляла Петра, он должен был уничтожать эту пакость, не может того быть, чтобы не отыскать честного человека. Вешал, на кол сажал, видел, что проку нет, порок был то ли в механизме государственном, то ли в устройстве русской жизни, найти не мог». Итог подвел профессор: « В России, как воровали при Петре, как брали, так и берут. Может, больше». — «Много больше», — подтвердил чиновник. Интересны штрихи к портрету Петра. Хотя бы о знаменитой дубинке. Оказывается, царь чаще ходил с тростью. Лёгкой, из пальмового дерева. На её гранях блестели медные шляпки гвоздей, рядом стояли надписи. Гвозди отмечали размеры, надписи поясняли: аршин русский, английский, датский, страсбургский, шведский. Трость служила для замеров на верфях и стройках. Но Пётр ходил и с дубинкой и даже убил ей солдата, вытащившего слиток меди из сгоревшего дома. Гранин не скрывает «жесточь» Петра, но устами Молочкова пытается его оправдать. Учитель говорит о травме детства, ведь на глазах маленького Петра стрельцы сбросили на пики близких ему людей. Ссылается на жестокость века — европейцы тоже были жестоки. И неожиданно заключает: «Наверное, то была не жестокость, Петр не получал наслаждения от своих расправ, но удержаться не мог, над ним ничего не было — ни закона, ни обычаев, ни уважения к человеку. Рабы. Все кругом рабским духом пропитаны. Способствовало и чувство... превосходства гения, знающего себе цену». При строительстве Петербурга учитель признаёт безразличие царя к судьбам согнанных мужиков и тут же добавляет: «Строился ли Петербург на костях — расхожее это выражение, однако не подкреплено фактами. Сколько погибло за годы строительства — нет данных. Учёта не велось... Каких-либо сведений о бунтах, недовольствах нет. Не было и массового бегства строителей. Царь строго спрашивал за эпидемии, за смертность. Сделали для работников госпитали, приюты увечным». Молочков делает вывод, что Пётр не злодей: «Да он убийца, Глебова убил, за что? — говорил Молочков. — Подумаешь, любовник бывший жены, царицы Евдокии. Разве за это убивают? Гамильтон свою любовницу — казнил. За что? Умертвила своего новорожденного, незаконного. Разве за это убивают? Солдата безымянного заколотил дубинкой насмерть. Ежели привлечь его за превышение власти, то можно судить как отъявленного преступника. Но разве он преступник? В нём и злодейства нет. Из всех его преступлений злодейство не складывается. Петру идея Отчизны опутала сердце. Как вывести итог — не знаю. Люблю его и стыжусь своей любви». Даже пыткам и уничтожению Петром сына Алексея находит оправдание преданный Молочков. Получается, что Пётр поступил, как римский герой древности, Луций Юний Брут, ради интересов Отчизны казнивший двух сыновей. Это значит, что преступление Петра вовсе не преступление, а подвиг, достойный древних. Используя Молочкова, Гранин вбрасывает эту версию, но сам отстраняется. Ведь не писатель, а полусумасшедший учитель так думает. Общий итог деятельности Петра, высказанный Молочковым, не встречает в компании возражений: «Несчастная страна, — рассуждал Дремов. — Интересно, Россия при Петре чувствовала себя несчастной? — Нет, не замечал, — улыбаясь, сказал Молочков. — Страна уже давно томилась своею отсталостью от европейских народов. Петр не насильничал, Россия сама хотела стать другой. Что мешало после смерти государя вернуться к прежним порядкам, влезть в старые одежды? Нет, не захотели». Последние главы книги несут приметные черты женского романа со всеми атрибутами — изменой, коварством, заговорами, преступлениями и любовью до гроба. Кажется, что многоопытный автор, размышляя, как покрепче построить новый корабль, разделил его на отсеки, с тем, чтобы обеспечить плавучесть, если обнаружится течь. В «Вечерах с Петром Великим» каждый найдёт своё. Книга — бальзам на /тушу для почитателей Петра. Здесь есть интересные факты для любителей исторических анекдотов. Найдёт своё и противник сегодняшней России. Наконец, главы про женщин Петра увлекут любителей амурных историй. Роман благожелательно, хотя с оговорками, встретили в литературных кругах и одобрили в Кремле (автору простили скромное фрондёрство). В 2002 г. «Вечера с Петром» были удостоены Государственной премии России. Были, конечно, недовольные — уж слишком пропетровским получился роман. В сентябре 2010 г. историк Европейского университета профессор Евгений Анисимов выступил на филологическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета с докладом «Пётр I: добрый или злой гений русской истории?». Западник Анисимов одобрял разворот Петра в Европу, но осуждал заплаченную цену — ведь пострадали люди и свобода: «Логика государственная почти всегда не совпадает с логикой человеческой». Николай Кутафьин, автор заметки об Анисимове, добавляет: «Писатель Даниил Гранин в книге "Вечера с Петром Великим", на мой взгляд, несколько идеализирует личность царя-реформатора». И ссылается на миф о 100 тыс. погибших строителей и городе на костях. В феврале 2011 г. режиссёр Владимир Бортко завершил съемки 4-серийного телефильма «Петр I. Завещание». Это фильм о пожилом Петре, его одиночестве, предательствах и последней любви к юной Марии Кантемир. Сценарий писали Бортко и Игорь Афанасьев. Гранин давал советы по ходу съемки. Петра играет Александр Балуев, Марию — Лиза Боярская, отца Марии, князя Кантемира — отец Лизы, Михаил Боярский. Премьера намечена на май 2011 г. На заметку о съемках фильма, опубликованную на сайте «Российской газеты» 25 ноября 2010 г., сразу появился комментарий. Посетитель Сергей пишет: «Маразм, Пётр I — чудовище; режиссер культивирует личность, которая погрязла в разврате, уничтожении собственного народа». Борьба мифологий о Петре I продолжается.
жүктеу/скачать 5.21 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|