Изгнание непохожего на других ребенка

Изгнание непохожего на других ребенка

В этой сказке разные обитатели скотного двора разглядывают «гадкого» утенка и по той или иной причине признают его неприемлемым. На самом деле утенок ничуть не гадкий – просто он другой. Он настолько непохож на всех, что выглядит черной фасолиной в миске зеленого гороха. Утка-мать поначалу пытается защитить утенка, которого считает одним из своего выводка. Но в конце концов она испытывает глубокий эмоциональный разлад и отказывается заботиться о чужаке.

Братья, сестры и соседи налетают на него, щиплют, изводят. Они хотят его прогнать. Гадкий утенок по-настоящему убит горем: ведь его отвергли близкие. Это ужасная беда, особенно если учесть, что он ничего не сделал, чтобы заслужить такую кару, – просто он выглядит и ведет себя немного по-другому. Сказать по правде, перед нами утенок, который, еще даже не став подростком, приобрел сильнейший психологический комплекс.

Девочки, в которых сильна инстинктивная природа, в раннем возрасте часто переживают сильные мучения. Их с младенчества берут в плен, приручают, твердят, что у них мозги набекрень и что они не умеют вести себя прилично. Их дикая натура проявляется рано. Они любопытны, сообразительны и обладают различными безобидными странностями, которые, если их развить, составят основу их творческих способностей на всю оставшуюся жизнь. А если иметь в виду, что для души творческая жизнь – это пища и вода, то раннее развитие становится чрезвычайно важным.

Обычно раннее изгнание начинается без какой бы то ни было вины со стороны ребенка и бывает вызвано непониманием, жестокостью, невежеством или сознательной низостью окружающих. Тогда глубинному "Я" души наносится первая рана. Когда это случается, девочка начинает верить, что те отрицательные образы ее самой, которые отражают семья и культура, не только абсолютно верны, но и абсолютно лишены предвзятости, личных мнений и предпочтений. Девочка начинает считать себя слабой, гадкой, никому не нужной и думать, что останется такой навсегда, как бы она ни старалась стать другой.

Девочку подвергают гонениям точно по той же причине, которую мы видим в «Гадком утенке». Во многих культурах рождение девочки сопровождается надеждами: она станет такой-то; будет поступать так-то и так-то; в соответствии с освященными временем правилами будет средоточием таких-то ценностей – если не тождественных семейным, то по крайней мере чтимых семьей – и ни в коем случае не будет перечить старшим. Набор этих надежд бывает очень узким, если один из родителей или оба жаждут иметь «ангельского ребенка», то есть совершенного и удобного.

Некоторые родители ошибочно полагают, что любой ребенок должен быть совершенством и точно соответствовать их взглядам и ожиданиям. Если у девочки дикий нрав, то она, к сожалению, может снова и снова подвергаться родительским попыткам перекроить ее психику. Они стараются переделать девочку, более того, стараются переделать как раз то, чего требует от нее душа. Если ее душа требует зоркости, окружающее общество требует слепоты. Если ее душа желает говорить правду, ее заставляют молчать.

Ни душа, ни психика ребенка не могут этого вынести. Требование «соответствовать», как бы его ни формулировали старшие, может отпугнуть ребенка, загнать в себя или заставить пуститься в долгий путь в поисках покоя и духовной пищи.

Если общество жестко регламентирует все, что определяет успех или желательное совершенство, – взгляды, внешность, умение устраиваться, положение, мужские и женские достоинства, хорошие дети, хорошее поведение, религиозные убеждения, – то, соответственно, необходимость мерить себя этими критериями укореняется в душе каждого члена этого общества. Поэтому трудности, с которыми сталкивается изгнанница, женщина-дикарка, обычно бывают двоякими: внутренними, то есть личными, и внешними, то есть обусловленными обществом.

Давайте рассмотрим внешние трудности, сопутствующие изгнанию, ибо, обретая достаточную способность – не совершенную, а умеренную и устойчивую, – быть собой и находить то, к чему он принадлежит, человек может умело влиять на внешнюю среду и культурное сознание. Что же такое умеренная сила? Это когда внутренняя мать, которая тобой руководит, не уверена на сто процентов относительно того, что делать дальше. Вполне достаточно семидесятипятипроцентной уверенности. Семьдесят пять процентов – хороший показатель. Не забывайте: мы говорим, что роза расцвела, независимо от того, распустилась она наполовину, на три четверти или полностью.

Разновидности матерей

Действующую в сказке мать мы можем интерпретировать как символ внешней матери, но большинство взрослых женщин унаследовало кое-что и от истинной, внутренней матери. Это тот аспект души, который действует и реагирует соответственно опыту, который женщина получила в детстве, рядом со своей матерью. Но внутренняя мать состоит не только из опыта внешней матери, но и из других материнских фигур в нашей жизни, а также из образов, которые во времена нашего детства были приняты в обществе как воплощения хорошей и плохой матери.

У большинства взрослых, которые когда-то имели трения с матерью, а теперь не имеют, в душе по-прежнему живет мать-двойник, которая действует реагирует так же, как и в пору раннего детства. Даже если в обществе, где живет женщина, появился новый, более здравый подход к роли матери, внутренняя мать хранит те же ценности и представления относительно того, какой должна быть мать, как она должна поступать, что были приняты во времена ее детства [3].

В психологии глубинного вся эта совокупность называется материнским комплексом. Это один из центральных аспектов женской души, поэтому важно понимать его состояние, чтобы укрепить одну сторону, выправить другую, устранись третью, а если необходимо, то и начать сначала.

Утка-мать в этой сказке обладает несколькими качествами, которые мы разберем по очереди. Она одновременно олицетворяет амбивалентную мать, мать-неудачницу и мать-сироту. Рассматривая эти материнские структуры, мы начинаем понимать, способен ли наш собственный внутренний материнский комплекс прочно поддерживать наши уникальные качества или его давно пора привести в порядок.

Амбивалентная мать

В нашей сказке утка-мать отрезана от своих инстинктов, насильно разлучена с ними. Ее упрекают в том, что ее утенок не похож на других. Эмоционально она разрывается на части и потому терпит крах и лишает ребенка-чужака своей опеки. Хотя поначалу она пытается стоять на своем, непохожесть утенка на других начинает угрожать ее безопасности в собственном обществе, и она прячет голову под крыло и капитулирует.

Разве вы не встречали мать, вынужденную принять такое же решение – если не полностью, то хотя бы отчасти? Вместо того чтобы взять сторону ребенка, мать уступает требованиям своей деревни. До сих пор матери продолжают вести себя исходя из укоренившихся страхов, знакомых женщинам, жившим многие века до них: быть изгнанной из общины означает, что по меньшей мере тебя будут игнорировать, или относиться к тебе с подозрением, или, того хуже, начнут преследовать и доведут до гибели. Женщина, живущая в такой среде, часто старается переделать дочь, чтобы она во внешнем мире вела себя «прилично», стараясь этим уберечь ее и себя от нападок.

Таким образом, разрыв переживают и мать, и дитя. В сказке «Гадкий утенок» утка-мать испытывает душевный разлад, она разрывается на части, а это и есть амбивалентность. Каждая мать, которой доводилось быть мишенью для нападок, ее поймет. Ее тянет в одну сторону желание быть принятой в своей деревне, в другую – самосохранение, в третью – страх, что соседи накажут ее и ребенка, подвергнут преследованиям, убьют. Этот страх – нормальная реакция на ненормальную угрозу психического или физического насилия. В четвертую сторону ее тянет инстинктивная материнская любовь к ребенку и стремление его защитить. '

В репрессивных обществах это не такое уж редкое явление, когда женщина разрывается между стремлением заслужить одобрение правящего класса (своей деревни) и любовью к ребенку, будь этот ребенок символическим, творческим или биологическим. Эта история стара, как мир. Женщины обрекали себя на душевную или духовную смерть, пытаясь спасти несанкционированного обществом ребенка – будь то творчество, любовник, политические взгляды, потомство или жизнь души. В качестве крайней меры таких женщин, нарушивших запрет деревни и укрывших несанкционированного ребенка, вешали, расстреливали, сжигали на костре.

Чтобы выстоять против нетерпимого общества, мать, имеющая ребенка, непохожего на других, должна обладать упорством Сизифа, бесстрашием циклопа и толстой шкурой Калибана [4]. Самые разрушительные общественные условия, в которых может родиться и жить женщина, – те, которые настаивают на послушании и не позволяют спросить совета у души, те, где нет обычая прощать от всего сердца, где женщину заставляют делать выбор между душой и обществом, где сострадание к ближнему ограничено сословными или кастовыми предрассудками, где тело считается или чем-то нечистым, или храмом, управляемым указами свыше, где новое, необычное или непохожее не вызывает восторга, где любопытство и творческое начало получают не награду, а хулу, или вознаграждаются только в том случае, если не исходят от женщины, где муки, которым подвергается тело, называют священными, где женщину несправедливо наказывают, как метко выразилась Элис Миллер, «за то, что она слишком хороша» [5], где за душой не признается права на существование.

Если в душе у женщины присутствует такой образ амбивалентной матери, она может обнаружить, что слишком легко уступает, боится настоять на своем, потребовать уважения к себе, утвердить свое право поступать, учиться, жить по-своему.

Происходит ли это от внутреннего образа или от внешней среды, но для того, чтобы материнская функция смогла преодолеть такие ограничения, женщина должна развить в себе очень жесткие качества – качества, которые во многих культурах считаются мужскими. Как это ни печально, на протяжении многих поколений матерям, которые хотели вызвать уважение к себе и своему потомству, были необходимы именно те качества, в которых им было решительно оказано: страстность, бесстрашие и умение заставить себя бояться.

Чтобы выращивать ребенка, который психологически в большей или меньшей степени не отвечает требованиям общепринятой культуры, мать должна для начала сама развить в себе героические качества. Она, как героини мифов, должна найти и присвоить эти качества, скрывать их, если они не дозволены, выпустить их в нужное время и постоять за себя и за то, во что она верит. Подготовиться к этому почти невозможно – нужно набрать побольше воздуха для храбрости и действовать. С незапамятных времен намеренное геройство – как раз то средство, которое помогает победить амбивалентность.

Сломленная мать

Наконец утка-мать больше не может терпеть выходки ребенка, которого произвела на свет. Но еще более красноречивый факт – то, что она больше не может терпеть муки, которым подвергает ее общество в ответ на попытки защитить своего странного ребенка. И тогда она сдается. «Чтобы я тебя больше не видела!» – кричит она маленькому утенку. И измученный птенец убегает.

Если мать психологически сломлена, это значит, что она перестала чувствовать себя. Это может быть патологически самовлюбленная мать, которая чувствует себя вправе самой быть ребенком. Что еще более вероятно, она отрезана от своей дикой самости и оказывается сломленной действием страха, столкнувшись с какой-то реальной угрозой, психологической или физической.

Сломленные люди обычно впадают в одно из трех эмоциональных состояний: сумятица (они в недоумении), трясина (они чувствуют, что никто не сочувствует их беде по-настоящему) или яма (эмоциональный перепев старой раны – нередко это незаглаженная и незаслуженная несправедливость, причиненная им в детстве).

Чтобы заставить мать сломаться, нужно вынудить ее пережить эмоциональный разлад. С незапамятных времен наилучший способ для этого – заставить ее выбирать между любовью к ребенку и страхом кары со стороны сограждан, которую она навлечет на себя и ребенка, если не подчинится правилам. В фильме по роману Стайрона «Выбор Софи» героиня, Софи, попадает фашистский концентрационный лагерь. Она стоит перед комендантом-нацистом, держа на руках двоих детей. Комендант вынуждает ее выбирать, который из двоих останется жить, а который умрет. Он говорит Софи, что, если она не сделает выбора, погибнут оба.

Хотя быть поставленной перед таким выбором – немыслимое дело, и все же матери испокон веков вынуждены делать такой выбор. Подчиняйся правилам и убей своих детей, а не то… И это продолжается. Если мать вынуждена выбирать между ребенком и обществом, в таком обществе есть что-то безумно жестокое и бессмысленное. Общество, которое требует причинить вред душе, чтобы следовать его предписаниям, – общество тяжело больное. Это «общество» может быть средой, в которой живет женщина, но, что еще ужаснее, оно может быть тем, что она носит и в собственной душе, тем, чьим приказам она подчиняется.

Тому есть множество ярких примеров во всем мире [6], причем самые ужасающие из них можно найти в Америке, где было заведено отрывать женщин от любимых людей и мест. Это долгая и неприглядная история, продолжавшаяся в течение восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого веков, когда семьи, обреченные на рабство, безжалостно разбивали. Уже много веков родина требует матерей посылать сыновей на войну и гордиться этим. Насильственные репатриации продолжаются и по сей день [7].

В разные века в разных странах существовали обычаи, запрещавшие женщине любить и защищать того, кого она любит так, как сама желает.

Одна из тех областей угнетения женской души, которые обсуждаются менее всего, касается миллионов незамужних или никогда не бывших замужем матерей во всем мире, в том числе и в Соединенных Штатах; даже в нашем веке общественные нравы вынуждали их скрывать свое положение и своих детей – а то и убивать их, или отдавать чужим людям, или жить на полулегальном положении, под чужим именем, в бесправии, подвергаясь нападкам [8].

Многие поколения женщин были вынуждены узаконивать свое существование посредством замужества. Они принимали как должное, что человеческое существо недостойно признания, если на это не соглашается мужчина. Без такой мужской опеки мать беззащитна. И мы чувствуем иронию в том, что в сказке «Гадкий утенок» отец упоминается лишь однажды – когда утка-мать, глядя на последнее яйцо, жалуется: «Этот негодник, отец моих утят, ни разу не явился меня проведать!» В нашем обществе отец нередко, к сожалению, – не важно, по какой причине [9], – не мог или не желал быть доступным ни для кого и, что самое печальное, даже для самого себя. Можно смело сказать, что для очень многих девочек-дикарок отец был неудачником, всего лишь тенью, которая каждый вечер вешала себя в шкаф рядом с пиджаком.

Если в женской душе или в окружающем ее обществе прочно держится стереотип сломленной матери, то у такой женщины нет уверенности в своих достоинствах. Она может считать, что выбор между выполнением требований извне и требований собственной души – это дело жизни и смерти. Она может ощущать себя третируемым чужаком, которому нигде нет места, – для изгнанника это вполне нормальное состояние; что ненормально – так это сидеть, лить слезы по этому поводу и ничего не предпринимать. Нужно подняться на ноги и идти искать то место, к которому ты принадлежишь. Для изгнанника это всегда неизбежный шаг, а для женщины с укоренившимся в душе комплексом сломленной матери – самый главный шаг. Если у женщины сломленная мать, то сама она должна принять решение не стать такой же.

Мать-ребенок, или мать-сирота

Как мы смогли убедиться, утка-мать в сказке – существо очень наивное и простодушное. Самая распространенная разновидность слабых матерей – это мать-сирота. В нашей сказке утка, которая так настойчиво высиживала птенцов, в конце концов отказывается от одного из них. Есть много причин, которые могут заставить человеческую и/или внутреннюю мать поступить таким образом. Она сама может быть матерью-сиротой. Она может принадлежать к разряду слабых матерей, очень незрелых душой или очень простодушных.

Она может быть столь душевно дезориентированной, что думает, будто ее не любит даже собственный ребенок. Возможно, она так измучена семьей и обществом, что не считает себя достойной коснуться даже краешка архетипа «лучезарной матери», который осеняет новое материнство. Понимаете, здесь нет двух вариантов: чтобы опекать свое потомство, мать должна сама познать материнскую заботу. Хотя каждая женщина обладает неразрывной духовной и физической связью со своими детьми, в мире инстинктивной Дикой Женщины она сразу, сама по себе не становится законченной земной матерью.

В старину благословения дикой природы обычно приходили из рук и уст женщин, воспитывавших молодых матерей. Ведь в душе у матери, которая рожает в первый раз, обитает не видавшая виды старуха, а мать-ребенок. Мать-ребенок достаточно взрослая, чтобы иметь детей, и обладает нужными инстинктами, ведущими ее в верном направлении, но ей необходима опека женщины или женщин постарше, главная задача которых – подсказывать, ободрять и поддерживать ее в заботе о ребенке.

Эту роль испокон веков исполняли старшие женщины племени или деревни. Эти человеческие «богини-матери», которых церковь впоследствии утвердила в роли «крестных матерей», образовывали важнейшую систему воспитания от женщины к женщине, которая, в частности, питала молодых матерей, уча их, в свою очередь, питать душу и психику детей. Когда роль богини-матери сделалась скорее умозрительной, под крестной матерью стали понимать женщину, которая следит, чтобы дитя не сбилось с пути, определяемого церковными заповедями. На этом переходе многое оказалось утерянным.

Старшие женщины были сокровищницами знания как норм поведения, основанного на инстинкте, и могли наделить им младших подруг. Женщины передавали друг другу это знание не только словами, но и другими средствами. Ведь емкие советы о том, как быть и какой быть, можно передать и взглядом, и прикосновением руки, и бормотанием, и особым объятием, которое как бы говорит говорящим: «Я с тобой».

Инстинктивная самость всегда дарует благодать и помощь тем, кто за ними обращается. Это относится и к здоровым животным, и к здоровым людям. Так мать-ребенок, переступив порог, оказывается в кругу зрелых матерей, которые приветствуют ее шутками, сказками и подарками.

Некогда такой женский кружок принадлежал к сфере Дикой Женщины, и вход в него был открытым: к нему могла принадлежать любая из нас. Но все, что осталось от него сегодня, – это скудные остатки, так называемое «омовение новорожденного», когда все байки о родах, подарки матери и шутки на постельные темы втискиваются в двухчасовые посиделки, – и больше за всю свою материнскую «карьеру» женщина ничего подобного не услышит.

В наше время в большинстве уголков промышленно-развитых стран матери вынашивают, рожают и стараются выхаживать своих детей в одиночку, без всякой помощи со стороны. Это колоссальная трагедия. Ведь многие женщины – дочери слабых матерей, незрелых матерей и матерей-сирот – и сами внутренне склонны к «самоматеринству».

Если образ матери-ребенка или матери-сироты живет в душе у женщины или возвеличивается обществом и поддерживается на работе и в семье, то такая женщина, скорее всего, будет отмечена наивной мечтательностью, незрелостью и, в особенности, ослабленной инстинктивной способностью представлять, что произойдет через час, через неделю, через год, через десять лет.

Женщина, у которой внутри сидит мать-ребенок, сохраняет ребяческий дух и только притворяется матерью. Таких женщин часто отличает повышенный энтузиазм по отношению ко всему без разбора, та разновидность «гипер-материнства», когда они хватаются за все и стремятся быть всем для всех. Они не способны направлять и поддерживать собственных детей, – вроде тех крестьянских ребятишек в сказке о гадком утенке, которые приходят в неописуемый восторг от появления в доме нового существа, но не знают, как правильно о нем заботиться. Так и у матери-ребенка дети чаще всего неухоженные и издерганные. Сама того не понимая, она изводит их всеми видами ненужного внимания, в то же время нередко лишая самого необходимого элементарного ухода.

Иногда слабая мать сама является лебедем, которого вырастили утки. Она не сумела вовремя найти самое себя и таким образом принести пользу своему ребенку. Потом, когда ее дочь, взрослея, сталкивается с великой тайной дикой природы женственности, мать тоже обнаруживает в себе признаки сочувствия и тягу к лебединому. И тогда поиски, предпринимаемые дочерью, могут даже вдохновить мать на запоздалое странствие с целью найти утраченную самость. В доме, где есть такие мать и дочь, есть и два диких, неприкаянных духа, которые томятся в подвале, простирая руки и надеясь, что их позовут наверх.

Вот что может произойти, если мать отрезана от своей инстинктивной природы. Но не стоит вздыхать слишком тяжело или слишком долго – есть средство все это исправить.

Сильная мать – сильное дитя

Это средство – окружить заботой юную внутреннюю мать. Для этого нужна помощь окружающих вас реальных женщин – тех, кто старше, мудрее и к тому же, по возможности, прошли огонь, воду и медные трубы. Трудности, которые они испытали, закалили их, как сталь. Чего бы им это ни стоило, они добры, их глаза и теперь видят, уши слышат, уста говорят.

Даже если у вас была лучшая в мире мать, ничто не мешает вам иметь несколько матерей. Сама я часто говорю своим дочерям: «Вас родила одна мать, но если повезет – будут и другие. И у них вы найдете большую часть того, что вам необходимо». Ваши отношения с todas las madres, многими матерями, скорее всего, будут продолжительными, потому что потребность в руководстве и совете всегда сохраняется – да так и должно быть, если дело касается глубинной творческой жизни женщины [10].

Взаимоотношения между женщинами – объединяет ли их кровное родство или родство душ, – устанавливаемые между психоаналитиком и пациенткой, учителем и ученицей или духовная близость – все это родственные и чрезвычайно важные отношения.

Хотя некоторые современные авторы-психологи назойливо предлагают отбросить все материнские связи, уверяя, что если этот переворот не осуществить, то на вас навеки останется пятно; хотя многие говорят, что чернить свою мать полезно для собственного душевного здоровья, – с образом и сутью дикой матери никогда не следует расставаться, да это и невозможно. Ведь, поступив так, женщина рассталась бы с собственной глубинной природой, хранилищем всех знаний, всех мешочков с семенами, всех иголок для штопки, всех лекарств для работы, отдыха, любви и надежды.

Вместо того чтобы порвать с матерью, мы ищем дикую и мудрую мать. С ней мы нераздельны, и никто не может нас с ней разлучить. Наши отношения с этой задушевной матерью существуют для того, чтобы мы могли постоянно превращаться и изменяться, и в этом заключен их парадокс. Эта мать – школа, для которой мы рождаемся, школа, где мы учимся, школа, где мы учим, причем все это происходит одновременно. Есть у нас дети или нет, лелеем ли мы сад, научную ниву, грозовой мир поэзии или что-то иное, мы всегда соприкасаемся с дикой матерью. И так оно и должно быть.

Но что сказать о женщине, которая в детстве получила подлинный опыт разрушительного общения с матерью? Разумеется, этот опыт не вычеркнуть, но его можно облегчить. Его нельзя подсластить, но можно переделать, преобразить в нужном направлении, необратимо и не откладывая. И не преображения внутренней матери многие из нас так боятся; они опасаются, что тогда отомрет нечто важное, нечто такое, чего уже никогда не вернуть к жизни, нечто, не получающее пищи, поскольку психологически их мать сама душевно мертва. Таким я говорю: не тревожьтесь, вы не умерли, не получили смертельной травмы.

Как и у природы, у души и духа есть поразительно богатые ресурсы. Наподобие волков и других животных, душа и дух могут довольствоваться скудной пищей, а иногда очень долго обходиться совсем без пищи. Для меня это всегда было чудом из чудес. Однажды я пересаживала живую сиреневую изгородь. Один большой куст по непонятной причине погиб, но остальные по весне обильно покрылись лиловыми гроздьями. На мертвом кусте кора потрескалась и отстала, словно арахисовая скорлупа, и я стала его выкапывать. И обнаружила, что его корни соединены со всеми живыми кустами сирени, образующими изгородь.

Что еще больше меня поразило, так это то, что погибшая сирень была «матерью». Ее корни были самыми толстыми и старыми. А ее взрослые дети прекрасно себя чувствовали, хотя сама она была мертва. Сирень размножается корневыми отростками, и каждый куст – вегетативный потомок своего родителя. В этой системе потомство может выжить даже если мать погибает. Это психологическая модель и обещание для тех, кто был лишен материнской заботы, имел ее недостаточно или терпел мучения от своей матери. Даже если мать по каким-то причинам не выполняет своих функций, даже если ей нечего предложить своему ребенку, отпрыск будет развиваться и расти самостоятельно и все равно достигнет поры цветения.

Плохая компания

Гадкий утенок проходит одно испытание за другим, стараясь найти себе место отдохновения. Хотя инстинкт, подсказывающий, куда именно нужно идти, может быть недоразвит, инстинкт, предписывающий скитаться, пока не найдешь то, что необходимо, в полном порядке. И все же в синдроме гадкого утенка иногда присутствует некоторая патология. Даже обретя кое-какое знание, человек продолжает стучаться не в те двери. Трудно себе представить, откуда человеку знать, какая дверь – та, если прежде он никогда не видел нужной двери. Тем не менее не те двери – это двери, которые заставляют вас снова и снова чувствовать себя изгоем.

Такую реакцию на изгнание можно назвать поисками любви не там, где следует. Если женщина, чтобы облегчить свою жизнь в изгнании, усваивает хронически неверное поведение, снова и снова совершая поступки, которые не приносят удовлетворения, не насыщают жизненной силой, а приводят к упадку сил, она, по сути, причиняет себе еще больший вред, ведь изначально травмированное состояние не облегчается, и каждой новой выходкой она наносит себе новые раны.

Это все равно что мазать мазью нос, когда рана на руке. Разные женщины выбирают разные неподходящие средства. Некоторые выбирают явное зло, например плохую компанию, пагубные для тела или души излишества, которые сначала возносят женщину на небеса, но потом сбрасывают вниз, еще ниже начальной отметки.

Чтобы не допустить неверного выбора, есть несколько средств. Если бы женщина могла заглянуть в собственное сердце, она бы прочитала в нем, что необходимо с уважением относиться к своим талантам, дарованиям и ограничениям, принимая и те, другие. Поэтому, чтобы начать путь к исцелению, перестаньте себя обманывать, внушать себе, что небольшая порция бесполезных, хоть и приятных на вкус снадобий поможет вылечить сломанную ногу. Скажите себе правду о своей ране – тогда вы будете знать, какое лекарство для нее необходимо. Не переводите попусту то, что проще всего или ближе всего под рукой. Достаньте нужное средство. Вы узнаете его по тому, что от него ваша жизнь окрепнет, а не ослабеет.

Неправильный внешний вид

Как и гадкий утенок, чужак учится избегать ситуаций, где ты можешь поступать правильно, но твой поступок все равно будет выглядеть неверным. Например, утенок хорошо плавает, но все равно выглядит не так, как надо. И напротив, женщина может внешне выглядеть нормально, но не умеет правильно поступать. Есть много поговорок о людях, которые не способны (а в душе и не желают) спрятать свою истинную суть, – от восточно-техасской: «Можно нарядить, да нельзя на люди выводить» до испанской: «У этой женщины под юбкой черное перо» [11].

В сказке утенок начинает вести себя как простофиля [12] – человек, который не способен сделать ничего путного. Он стряхивает пыль в масло, падает в бочонок с мукой, но сначала ухитряется угодить в подойник с молоком. Всем нам знакомы такие неурядицы, когда все идет наперекосяк. Стараешься исправить положение – выходит еще хуже. Утенку нечего делать в этом доме. Но вы видите, что получается, когда человеку не везет. В поисках не той вещи он попадает не в то место. Как говаривала моя любимая подруга и коллега, ныне покойная, «в доме у барана молока не найдешь» [13].

Хотя полезно устанавливать связи даже с теми группами, к которым не принадлежишь, и важно стараться проявлять доброту, непременное условие – не стараться слишком усердно, не слишком полагаться на то, что если будешь вести себя правильно, если сумеешь держать в узде все порывы и позывы дикого существа, то вполне можно сойти за милую, сдержанную, мягкую и серьезную даму. Именно такое поведение, именно такое желание эго быть принятым любой ценой нарушает душевную связь с Дикой Женщиной. И тогда вместо полнокровной женщины вы получаете милую женщину с вырванными когтями. Вы получаете хорошо воспитанную, благонравную женщину – нервную женщину, которая изо всех сил старается быть хорошей. Нет, куда лучше, милосерднее и душевнее быть той и такой, какова ты есть, и предоставить другим тоже быть самими собой.

Замороженные чувства, замороженные творческие способности

Женщины-изгнанницы поступают иначе. Они леденеют, как утенок, вмерзший в лед на пруду. Заледенеть – худшее, что можно сделать. Для творческого начала, отношений, для жизни как таковой холод – это поцелуй смерти. Некоторые женщины поступают так, будто стать холодной – большое достижение. Ничего подобного. Это акт оборонительного гнева.

В архетипической психологии быть холодным – значит быть бесчувственным. Есть сказки о заледеневшем ребенке, который утратил способность чувствовать, о вмерзших в лед трупах: ничто не может двигаться, развиваться, рождаться на свет, пока они находятся в таком состоянии. Для человека заледенеть – значит намеренно стать бесчувственным, особенно к самому себе, но иногда – еще более бесчувственным к другим. Хотя это механизм самозащиты, он вреден для души-психеи, поскольку душа больше реагирует на тепло, чем на холод. Леденящее отношение гасит в женщине творческий огонь, снижает творческую функцию.

Это серьезная проблема, но в истории о гадком утенке содержится подсказка: нужно разбить лед и извлечь душу из ледяного плена.

Например, когда писатель ощущает, что вдохновение полностью иссякло, он знает, что единственный способ вызвать его приток – писать. Но если его окружает лед, он ничего не напишет. Есть художники, которые жить не могут без живописи, и все же твердят себе: «Искусство не для тебя. Твои работы – просто дурацкая мазня». В искусстве много таких людей – одни еще не завоевали прочного положения, другие уже поднаторели на творческом пути. Но и те и другие, стоит им взяться за перо, кисть, микрофон, сценарий, каждый раз слышат: «От тебя одни неприятности. Твоя работа бездарна и совершенно никуда не годится, потому что ты сам бездарен и никуда не годишься».

Так где же выход? Поступайте как утенок. Идите вперед, справьтесь с этим. Возьмитесь за перо, начните писать, и полно хныкать. Пишите! Возьмитесь за кисть и ради разнообразия рассердитесь на себя. Рисуйте! Танцоры, наденьте воздушные одежды, повяжите ленты на голову, на талию или на лодыжки и велите телу снять их оттуда. Танцуйте! Актрисы, сценаристы, поэты, музыканты и иже с ними! Просто перестаньте болтать. Не говорите ни единого слова – если только вы не певцы. Уединитесь в закрытом помещении или на поляне под синим небом. Творите свое искусство. Почти невозможно замерзнуть, если двигаешься. Так шевелитесь! Продолжайте двигаться.

Случайный прохожий

Хотя в сказке крестьянин, который принес утенка домой, выглядит просто литературным приемом, позволяющим продолжить историю, а не архетипическим лейтмотивом изгнания, здесь есть одна мысль, которая представляется мне ценной. Человек, который может вызволить нас изо льда, который может спасти нас от недостатка чувства, – не обязательно тот, кто нам близок. Его появление может быть, как в этой сказке, очередным из волшебных, но мимолетных событий, которые случаются каждый раз, когда мы их меньше всего ожидаем, – помощью со стороны случайного прохожего.

Это еще один пример пищи, которую получает душа, когда она на пределе и больше не способна терпеть. Тут из ниоткуда возникает помощь, а потом снова исчезает в ночи, оставляя вас в полном изумлении. Кто это был – человек или дух? Это мог быть внезапный ветер удачи, который принес к вашей двери что-то очень нужное, возможно, что-то совсем простое, вроде передышки, минуты расслабления, крошечного пространства покоя и отдыха.

Сейчас мы говорим не о сказке, а о реальной жизни. Что бы это ни было, это время, когда дух так или иначе питает нас, выручает нас, показывает нам потайной ход, приют, путь к спасению. Это происходит, когда мы в тупике, когда на душе у нас грозовой мрак или мрачный покой, и это выталкивает нас на следующую ступень, на следующий этап постижения всей тяжести изгнания и овладения его силой.

Изгнание как дар

Если вы пытались приспособиться ко всяческим шаблонам и потерпели неудачу, то вам, скорее всего, повезло. Возможно, вы и попали в изгнание, но зато обрели кров для своей души. Это странное явление наблюдается как раз тогда, когда человек пытается приспособиться и терпит неудачу. Несмотря на то что чужака гонят, он в то же время попадает прямо в объятия своих истинных душевных сородичей, будь то учебный семинар, разновидность творчества или просто группа людей. Хуже остаться с теми, к чьему обществу не принадлежишь, чем некоторое время скитаться наугад в поисках необходимого душевного и духовного родства. Это никакая не ошибка – искать то, что тебе необходимо. Отнюдь нет.

Во всех этих поисках и метаниях есть кое-что полезное. Благодаря изгнанию что-то в утенке закалилось, стало прочным. И хотя подобной ситуации и никому не пожелаешь, своими последствиями она напоминает ту, когда под давлением природный углерод превращается в алмаз: в итоге душа обретает глубокое величие и ясность.

В алхимии есть такой процесс: исходное вещество – свинец – отбивают и плющат. Хотя изгнание – не то, чего можно пожелать для удовольствия, оно приносит нежданное благо, и таких даров немало. Оно выбивает из нас слабость, избавляет от нытья, наделяет острой проницательностью, усиливает интуицию, сообщает наблюдательность и дар предвидения, которых никогда не получит тот, кто не побывал в шкуре чужака.

Хотя в изгнании есть неприятные стороны, дикая душа с ними справится. Изгнание заставляет нас еще сильнее стремиться к освобождению своей истинной природы и мечтать об обществе, которое было бы ей под стать. И само это стремление, эта мечта, толкают человека вперед. Они заставляют женщину продолжать поиски, а если ей не удается найти общество, которое бы ее воодушевляло, она обычно решает, что создаст его сама. И это хорошо, ибо, когда она его построит, однажды как по волшебству появятся и другие и с жаром заявят, что давно его ищут.

Лохматые коты и косоглазые курицы в нашей жизни

Лохматый кот и косоглазая курица находят устремления утенка глупыми и нелепыми. Такая раздражительность тех, кто поносит других, потому что те на них непохожи, объясняется очень просто: у них разные ценности. Разве можно ожидать от кота, чтобы он любил воду? Разве можно ожидать от курицы умения плавать? Разумеется, нет. Но очень часто изгнанник воспринимает это так: если люди не похожи друг на друга, значит, изгнанник – всегда худший; и нет даже попытки оценить ограничения и/или побуждения других.

Чтобы не оказывать предпочтения одному типу по сравнению с другим и не распространяться на эту тему больше, чем необходимо для нашего исследования, скажем просто, что здесь утенок получает такой же опыт, как и тысячи женщин-изгнанниц: он убеждается в коренной несовместимости внутренне непохожих людей, которую нельзя считать чьим-либо недостатком, хотя большинство женщин слишком уступчивы и воспринимают это как свой личный изъян.

Когда это происходит, мы видим женщин, готовых извиняться даже за то, что они ступают по земле. Мы видим женщин, которые боятся просто сказать «Нет, спасибо» и уйти. Мы видим женщин, которые снова и снова выслушивают тех, кто внушает им, что у них мозги набекрень, не понимая, что коты не плавают, а курицы не ныряют.

Должна признаться, что в своей практике я иногда считаю полезным подчеркнуть некоторые различия в типах людей, подразделяя их, скажем, на котов и куриц, уток и лебедей и т.д. Если нужно, я могу попросить свою клиентку на минуту предположить, что она лебедь, который об этом не знает. И еще на минуту предположить, что ее вырастили и до сих пор окружают утки.

Я убеждаю их, что в утках нет ничего плохого, равно как и в лебедях. Просто утки – это утки, а лебеди – лебеди. Иногда, чтобы облегчить понимание, мне приходится использовать в качестве метафоры других животных. Что, если бы вас вырастили люди-мыши? А вы сами при этом, скажем, лебедь. Лебеди и мыши, как правило, кормятся совершенно по-разному. Им не по нраву запах чужого. У них нет желания жить бок о бок, а если бы это случилось, они бы постоянно мешали друг другу.

А что, если бы вам, лебедю, пришлось притворяться мышью? Пришлось бы притворяться маленькой, серой, пушистой? Что, если бы у вас не было длинного тонкого хвоста, чтобы по праздникам задирать его вверх, как флаг? Что, если, стараясь ходить мышиной трусцой, вы сбивались бы на шаг вперевалку? Что, если, стараясь пищать по-мышиному, вы испускали бы лебединый шип? Разве вы не чувствовали бы себя самым несчастным существом на свете?

Ответ однозначен: да. Почему же, если все это так, женщины пытаются втиснуть себя в образы, которые не имеют с ними ничего общего? Основываясь на многолетнем опыте клинических исследований этой проблемы, я должна сказать, что в большинстве случаев причиной служит не какой-нибудь, скажем, глубоко укоренившийся мазохизм, или пагубная склонность к саморазрушению, или что-нибудь еще из этой серии. Чаще всего дело в том, что женщина не умеет вести себя по-другому. Она выросла сиротой.

Есть пословица: tu puedes saber muchas cosas – ты можешь знать все на свете, но это не делает тебя sentido, здравомыслящим. Утенок знает много вещей, он нахватался всякой всячины; но он не обладает здравым смыслом. Он сирота, то есть не усвоил самой необходимой науки. Помните, именно мать учит своего ребенка, развивая его скрытые дарования. У животных мать, уча детенышей охотиться, не объясняет им «как охотиться», потому что у них это в крови. Она учит их, за чем следить, на что обращать внимание – этого они не знают, пока мать им не покажет и тем самым не пробудит новое знание и первозданную мудрость.

Так и женщина-изгнанница: если она гадкий утенок, если она сирота, ее инстинкты не обострены. Ей приходится учиться методом проб и ошибок. И, как правило, пробы бывают столь же бесчисленны, как и ошибки. Но есть надежда, потому что изгнанница никогда не сдается. Она идет вперед, пока не найдет проводника, не учует запах, пока не найдет след, пока не найдет дом.

Волк выглядит на редкость забавно, когда потеряет след и старается найти его снова: он подпрыгивает вверх, он бегает кругами, он пашет землю носом, он царапает ее когтями, он носится взад-вперед, он стоит как вкопанный. Можно подумать, что он помешался. На самом же деле он собирает все ключи, которые удается найти. Он выкусывает их из воздуха, он наполняет легкие запахами на уровне земли и на уровне плеч, он пробует воздух, чтобы узнать, кто недавно проходил, его уши поворачиваются, как локаторы, улавливая вести издалека. Собрав все ключи вместе, он знает, что делать дальше.

Хотя женщина, утратившая связь с жизнью, которую ценила больше всего на свете, может выглядеть растерянной и метаться, пытаясь ее восстановить, чаще всего она собирает информацию: попробует на вкус одно, зачерпнет горсточку другого. В крайнем случае, ей можно вкратце объяснить, что именно она делает. А потом предоставьте ее себе. Обработав всю информацию, содержащуюся в собранных ключах, она снова пойдет в нужном направлении. И тогда от желания делить общество лохматого кота и косоглазой курицы не останется и следа.

Память и неистребимое упорство

Все мы ощущаем тоску по себе подобным, по своим диким сородичам. Вы помните, утенок сбежал потому, что его нещадно изводили. Потом произошла встреча с дикими гусями, в результате которой он едва спасся от охотников. Он унес ноги из хижины старухи и из дома крестьянина, и наконец, в полном изнеможении, чуть не погиб от холода на краю озера. Среди нас не окажется ни одной женщины, которой не было бы знакомо это чувство. И все же именно эта тоска побуждает нас держаться, идти к цели, не терять надежды.

Это обещание дикой души, обращенное ко всем нам. Пусть мы только слышали о чудесном диком мире, к которому некогда принадлежали, пусть видели его только мельком или во сне, пусть мы еще не соприкасались с ним или соприкоснулись на краткий миг, пусть мы не осознаем, что принадлежим к нему, – все равно память о нем, как луч маяка, ведет нас туда, где наш дом, чтобы остаться там навсегда. Когда гадкий утенок увидел в небе лебедей, в нем шевельнулась тоска по утраченному, и память об этом единственно значимом событии поддерживает его в пути.

Как-то мне довелось работать с женщиной, которая дошла до последней черты и подумывала о самоубийстве. Как-то ей на глаза попался паучок, который плел паутину на ее крыльце. Что именно в действиях этого крошечного насекомого растопило лед вокруг ее души, так что она снова смогла стать свободной и развиваться, мы никогда не узнаем. Но я уверена – и как психоаналитик, и как cantadora, – в большинстве случаев самыми целительными бывают природные средства, особенно очень доступные и очень простые. Эти природные снадобья сильны и непосредственны, ими может стать божья коровка на зеленой арбузной корке, малиновка с клочком пряжи в клюве, луговые травы в полном цвету, падающая звезда и даже радуга в осколке стекла под ногами. Упорство – странная вещь: оно выделяет огромную энергию, а чтобы зарядить его на целый месяц, достаточно пятиминутного созерцания спокойной воды.

Интересно отметить, что волчица, как бы она ни был больна, загнана, одинока, испугана или слаба, будет упорно стремиться вперед. Она будет запутывать следы даже со сломанной ногой. Она прибьется к другим, ища защиты стаи. Она терпеливо переждет, перехитрит, перегонит и переупрямит все, что пытается ей навредить. Она вся превратится в дыхание. Если необходимо, она, как утенок, будет тащиться с одного места на другое, пока не найдет хорошее место, целительное место, место, где возможно процветание.

Отличительный признак живой природы – ее способность продолжаться. Она сама себя сохраняет. Для этого не нужно ничего делать – это качество присуще нам естественно и неотъемлемо. Если сейчас процветание невозможно, мы живем, пока оно не вернется. Идет ли речь о творческой жизни, от которой мы оказались отрезаны, об обществе или религии, подвергших нас изгнанию, о группе людей, которая нас преследует, о запрете на движения, мысли и чувства – сокровенная дикая жизнь души продолжается, и мы идем дальше. Дикая природа не принадлежит какой-то одной этнической группе. Это исконная природа женщин из Бенина, Камеруна и Новой Гвинеи. Она присутствует у женщин из Латвии, Нидерландов и Сьерра-Леоне. Это стержень гватемальских женщин, гаитянских женщин, полинезийских женщин. Назовите любую страну. Назовите любую расу. Назовите любую религию. Назовите город, деревню, далекую границу. Это то, что объединяет всех женщин, – Первозданная Женщина, дикая душа. Все они чувствуют в себе зов дикого и следуют ему.

Поэтому, если возникнет такая необходимость, женщина нарисует голубое небо на стенах тюремной камеры. Если пряжа сгорит, она спрядет новую. Если урожай погибнет, она тут же засеет поле снова. Женщина нарисует двери там, где их нет, откроет их и вступит на новый путь и в новую жизнь. Дикая природа упорствует и одерживает победу – и женщина упорствует и одерживает победу.

Утенок оказывается на краю гибели. Он одинок, он продрог и промерз, его изводили, мучили, пытались застрелить, и вот он в конце пути, награни жизни и смерти, измученный, изголодавшийся, не ведающий, что будет дальше. И здесь начинается самая важная часть сказки: наступает весна, расцветает новая жизнь, возможен новый поворот, новая попытка. Самое важное – держаться, отстаивать свое право на творческую жизнь, на одиночество, на время быть и делать, на свою жизнь как таковую; держаться, ибо дикая природа обещает: после зимы всегда приходит весна.

Любовь к душе

Держитесь. Выше голову. Делайте свое дело. Вы найдете свой путь. В конце сказки лебеди признают в утенке себе подобного – раньше, чем он сам это понимает. Это довольно характерно для женщины-изгнанницы. После мучительных скитаний, когда ей удается пробраться через границу на родную территорию, она обычно не сразу осознает, что люди уже не смотрят на нее с осуждением, а если и не выражают восхищения или одобрения, то чаще всего настроены дружелюбно.

Человек может думать, что теперь, обретя родную почву для души, он будет блаженно счастлив. Но не тут-то было. По крайней мере первое время он ужасно недоверчив. Действительно ли эти люди ко мне хорошо относятся? Действительно ли я здесь в безопасности? Не прогонят ли меня прочь? Могу ли я теперь спать не вполглаза? Можно ли мне теперь вести себя как подобает… лебедю? Через некоторое время эти подозрения улягутся и начнется новая стадия возвращения к себе: принятие своей уникальной красоты – дикой души, из которой мы состоим.

Не были ли вы какое-то время или всю жизнь в положении гадкого утенка? Нет лучшего и более надежного способа узнать это, чем проверить ваше умение принять искренний комплимент. Конечно, это можно отнести на счет скромности или приписать робости – хотя слишком много серьезных ран небрежно списывают со счета под предлогом того, что это «просто робость» [14], – но гораздо чаще мы слышим невнятные оправдания в ответ на комплимент, потому что он автоматически вызывает в сознании женщины неприятный диалог.

Стоит похвалить ее внешность, ее искусство или что-то еще, в чем проявляется ее душа, как что-то у нее в сознании говорит, что она этого не заслуживает, а вы, автор комплимента, прежде всего болван, если действительно так думаете. Не понимая, что красота души просвечивает изнутри, когда она бывает сама собой, такая женщина переводит разговор на другую тему и тем самым успешно лишает пищи душу-самость, которая расцветает, когда чувствует признание, когда ее замечают.

Это и есть последняя задача изгнанницы, которая находит самое себя: принять не только собственную индивидуальность, принадлежность к определенному типу людей, но и свою красоту – образ своей души и тот факт, что близость к этому дикому существу преображает нас и всех, кто с ним соприкасается.

Когда мы признаём свою дикую красоту, она отступает на задний план и мы больше не уделяем ей пристального внимания, но и не расстаемся с ней и не отрекаемся от нее. Разве знает волчица, как она красива в прыжке? Разве знает кошка, какие изящные позы она принимает? Разве птица приходит в восторг от звука, который она слышит, распуская крылья? Учась у них, мы просто поступаем так, как подсказывает нам наша истинная природа, и не пугаемся своей естественной красоты, не скрываем ее. Как и все живое, мы просто существуем. И это правильно.

Для женщины эти поиски и находки основаны на загадочной женской тяге к дикому, к тому, что неотделимо от нее самой. Мы называем объект этой тяги Первозданной Женщиной; но, даже не зная ее имени, не зная, где она обитает, женщины стремятся к ней: они любят ее всем сердцем. Они тоскуют по ней. И эта тоска служит и побуждением, и движущей силой. Именно эта тяга заставляет нас искать Дикую Женщину и найти ее. Это не так трудно, как можно поначалу вообразить, ибо Она тоже ищет нас. Мы ее дети.

ЗАБЛУДШАЯ ЗИГОТА

За свою многолетнюю практику я убедилась, что к вопросу о принадлежности иногда следует подходить более легко, потому что легкостью можно частично вытряхнуть из женщины боль. И я начала рассказывать своим клиенткам сказку, которую сама придумала и назвала «Заблудившаяся зигота», – главным образом затем, чтобы помочь им взглянуть на свою судьбу изгнанницы, используя более выразительную метафору. Вот эта история.

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, как вам удалось угодить в такую семью, как ваша? Если вы прожили жизнь чужака, слегка странного или непохожего на других человека, если вы одиночка, человек, живущий на краю общего течения, вам, наверное, довелось страдать. Но вот приходит время уплыть от всего этого, взглянуть на мир с другой высоты, вернуться в край себе подобных.

И пусть там не будет страданий, не будет попыток выяснить, в чем же ваша ошибка. Хватит гадать, почему вы родились именно у этих людей, пора положить этому конец – finis, terminado. Отдохните минутку на носу лодки, вдыхая ветер, прилетевший из родного края.

Женщины, которые годами живут мифической жизнью Первозданной Женщины, беззвучно кричат: «Почему я не такая, как все? Почему я родилась в такой странной [или нечуткой] семье?» Каждый раз, когда их жизнь была готова расцвести пышным цветом, кто-то посыпал землю солью, чтобы на ней ничего не выросло. Их мучили разнообразными запретами, ограничивавшими их естественные желания. Если они были детьми природы, их держали в четырех стенах. Если у них была склонность к наукам, им велели быть матерями. Если они хотели быть матерями, им велели знать свой шесток. Если они хотели что-нибудь изобрести, им велели быть практичными. Если они хотели творить, им говорили, что у женщины полно домашней работы.

Порой, стараясь соответствовать наиболее распространенным стандартам, они только потом понимали, чего действительно хотят и как нужно жить. Тогда, чтобы жить своей жизнью, они решались на мучительную ампутацию: оставляли семью, брак, который поклялись сохранить до самой смерти, работу, которая должна была стать трамплином для другой, еще более отупляющей, но зато и более высокооплачиваемой. Они оставляли свои мечты, рассыпав их по дороге.

Так что ответ на вопросы: «Почему я?», «Почему в этой семье?», «Почему я так непохожа на других?» – заключается, конечно же, в том, что ответов на эти вопросы нет. И все же эго нужно дать какую-то пищу, прежде чем оно от вас отстанет. Поэтому я предлагаю три ответа на выбор (женщина может выбрать тот, который пожелает, но должна выбрать хотя бы один; большинство выбирает последний, но годится любой). Итак, приготовьтесь. Вот эти ответы.

Мы рождаемся такими, как есть, и в тех странных семьях, где появились на свет,

просто потому, что «потому» кончается на "у" (вот представьте себе),

потому что у Самости есть свой план, а наши скудные мозги слишком слабы, чтобы его понять (многие находят эту мысль обнадеживающей),

в силу синдрома заблудившейся зиготы (что же… вполне возможно… а что это такое?).

Семья считает вас чужой. У вас перья – у них чешуя. Вас привлекает лес, глухие места, внутренняя жизнь, внешнее великолепие. Их привлекает чистота и порядок. Если у вас в семье все обстоит именно так, значит, вы жертва Синдрома Случайной Зиготы.

Ваша семья медленно дрейфует сквозь годы – вы мчитесь, как ветер. Они шумные, а вы тихая, или они молчуны, а вы певунья. Вы знаете просто потому, что знаете. Им нужны доказательства и диссертация объемом в триста страниц. Будьте уверены, это синдром случайной зиготы.

Вы о нем никогда не слышали? Так знайте: однажды ночью над вашим городом пролетала фея Зигота и все маленькие зиготы в ее корзинке вертелись и подпрыгивали от нетерпения.

На самом деле вы предназначались родителям, которые бы вас понимали, но фею Зиготу подхватил вихрь, и – увы и ах! – вы выпали из корзинки не над тем домом. Вы летели вниз кувырком и попали в семью, которая предназначалась вовсе не для вас. Ваша истинная семья жила тремя милями дальше.

Вот почему вы так полюбили семью, которая была не вашей и жила тремя милями дальше. Вам всегда хотелось, чтобы вашими родителями были миссис и мистер Такие-то. Вполне возможно, что ими должны были стать именно они.

Вот почему вы отбиваете чечетку, проходя по коридору, хотя и происходите из семьи книжных червей. Вот почему ваши родители вздрагивают каждый раз, когда вы приходите домой или звоните по телефону. «Что она еще выкинет? – беспокоятся они. – Прошлый раз она нас просто довела. Один Бог знает, что ей взбредет в голову теперь!» Видя вас, они прикрывают глаза, и это совсем не потому, что их ослепляет ваше сияние.

Все, что нужно вам, – любовь. Все, что нужно им, – покой.

Члены вашей семьи по собственным причинам (из-за своих предпочтений, невинности, травм, склада характера, душевной болезни или культивируемого невежества) не особо сильны в спонтанной связи с бессознательным, и, разумеется, ваше появление в доме вызывает у них к жизни архетип трикстера – того, кто создает переполох. Поэтому вы еще не успели преломить с ними хлеб, как трикстер уже несется в бешеной пляске, умирая от желания бросить пару волос в семейное жаркое.

Даже если у вас и в мыслях нет огорчать свою семью, они все равно будут огорчаться. Когда вы появляетесь, кажется, что всеми людьми и предметами овладевает полное безумие.

Если родители постоянно недовольны, а дети чувствуют, что старшим никогда не угодишь, это верный знак того, что в семье завелись дикие зиготы.

Домашняя семья хочет только одного, но заблудившаяся зигота никак не может угадать, чего именно, а если бы смогла, у нее волосы бы встали дыбом, как восклицательные знаки.

Приготовьтесь, я открою вам эту великую тайну. Вот чего они в действительности хотят от вас, вот эта загадочная и неуловимая вещь.

Домашние (недикие) хотят от вас постоянства.

Они хотят, чтобы сегодня вы были точно такой же, как вчера. Они хотят, чтобы с течением дней вы не менялись, а оставались такой же, как в самом начале.

Спросите у родителей, хотят ли они постоянства, и они ответят утвердительно. Неужели во всем? Нет, скажут они, только в том, что важно. Но, какими бы важными ни были эти вещи по их шкале ценностей, для дикой женской природы они чаще всего являются анафемой. К несчастью, то, что «важно» для них, несовместимо с тем, что «важно» для дикого ребенка.

Для Дикой Женщины постоянство в поведении – невыносимый приговор, потому что ее сила в умении приспосабливаться к переменам, в изобретательности, в танце, в рыке, в крике, в глубокой инстинктивной жизни, в творческом огне. Ее постоянство проявляется не в однообразии, а в творческой жизни, в постоянной чуткости, зоркости, гибкости и ловкости.

Если бы нужно было назвать одним словом то, что делает Дикую Женщину тем, что она есть, то это слово – «реакция». Его английский аналог, слово response, происходит от латинского корня, который означает «обещать, давать обет», – и это сильная сторона Дикой Женщины. Ее чуткая и ловкая реакция – постоянное обещание и обет творческим силам, будь то Дуэнде, дух-гоблин, таящийся за страстью, или Красота, Искусство, Танец, Жизнь. Она обещает – если только мы не помешаем этому обещанию осуществиться, – что позволит нам жить, позволит жить полной жизнью, чутко и постоянно.

Так получается, что заблудившаяся зигота дает присягу верности не своей семье, а своему внутреннему "Я". Вот почему она чувствует, что разрывается на части. Можно сказать, что мать-волчица тянет ее за хвост, а земная семья – за руки. Проходит немного времени, и она начнет кричать от боли, скалиться и кусать себя и других, пока, наконец, не затихнет, как мертвая. Загляните ей в глаза, и вы увидите ojos del rielo – небесные глаза, глаза человека, который уже не здесь.

Хотя социализация важна для ребенка, убить внутреннюю criatura – значит убить ребенка. В Западной Африке считается, что жестоким обращением можно заставить детскую душу уйти из тела – иногда всего на несколько метров, а иногда и на расстояние многодневного пути.

Хотя потребности детской души должны быть уравновешены потребностью в безопасности, заботе и уходе, а также тщательно отобранными представлениями о «приличном поведении», я всегда беспокоюсь за тех, кто чересчур хорошо воспитан: слишком часто я замечаю у них взгляд «слабой души». Обычно здоровая душа просвечивает сквозь персону, а иногда ослепительно сверкает. Если же травма сильна, душа убегает.

Иногда она уплывает или улетает так далеко, что ее приходится долго приманивать, чтобы вернуть обратно. Может пройти немало времени, прежде чем такая душа ответит доверием и вернется, но это задача выполнимая. Для возвращения необходимы несколько условий: обнаженная честность, стойкость, нежность, доброта, разрядка гнева и юмор. Все это вместе взятое образует песню, которая призывает душу домой.

Что нужно душе? Ее потребности сосредоточены в двух мирах: природы и творчества. В этих мирах живет Na'ashje'ii Asdzaa, Паучиха, великий дух творения племени дине. Она дарует своему народу защиту. Кроме всего прочего, она еще и учит любить красоту.

Потребности души собраны в лачуге трех старых (или молодых, в зависимости от того, какой день на дворе) сестер, Клото, Лахесис и Атропос, которые прядут красную нить, то есть страсть женской жизни. Они прядут фазы женской жизни, делая узлы там, где кончается одна и начинается другая. Сестры-мойры обитают в лесах богинь-охотниц Дианы и Артемиды – обе они волчицы, олицетворяющие умение преследовать, выслеживать и добывать разные аспекты души.

Потребностями души ведает Коатликуэ, ацтекская богиня женской самодостаточности, которая рожает присев на корточки, а то и стоя. Она учит женщину жить в одиночестве. Она создательница младенцев, то есть новых возможностей для жизни, но она же и мать-смерть: она носит на юбке черепа, которые при каждом шаге гремят, как гремучие змеи, потому что это черепа-погремушки. Но их перестук похож еще и на шум дождя, и они силой своего сочувствия призывают на землю дождь. Коатликуэ – защитница всех одиноких женщин и тех, кто настолько magia, настолько полон могучими мыслями и идеями, что должен жить невесть в какой дали, чтобы не слишком слепить глаза жителям деревни. Она – особая защитница женщин-изгнанниц.

Что является главной пищей для души? Это во многом зависит от человека, но можно назвать некоторые сочетания – считайте их душевной макробиотикой. Для одних женщин необходимы воздух, ночь, солнечный свет и деревья. Других могут насытить только слова, бумага и книги. Для третьих самое важное – цвет, форма, тень и глина. Одни женщины должны прыгать, покачиваться, бегать, потому что их душа жаждет танца. Другие жаждут покоя, как плакучие ивы.

Но есть еще один момент, заслуживающий внимания. Заблудившиеся зиготы учатся искусству выживать. Тяжело годами жить рядом с людьми, которые не могут помочь твоему расцвету. Освоить эту науку – большое достижение: ведь для многих оно остается всего лишь словом. И все же в процессе индивидуации настает этап, когда угроза получить травму в основном миновала. Теперь время переходить на следующую ступень после выживания – к исцелению и процветанию.

Если остановиться на стадии выживания, не переходя к процветанию, мы тем самым обедним себя, ограничим свою энергию только собой, а свою силу в этом мире урежем больше чем наполовину. Человек может так гордиться своим умением выживать, что оно станет помехой дальнейшему творческому развитию. Иногда люди боятся расстаться со званием выжившего и идти дальше: ведь, как-никак, это звание, знак отличия, достижение, которым можно гордиться.

Вместо того чтобы ставить умение выживать во главу угла, лучше относиться к нему не как к единственному своему достоинству, а как к одному из многих. Человек заслуживает обилия воспоминаний, медалей и наград за то, что он жил – жил по-настоящему и одержал победу. Но, когда угроза миновала, есть опасность и дальше называть себя именами, полученными в эту самую страшную пору жизни. Это создает некий настрой ума, который может нас ограничить. Не стоит основывать свою душевную самобытность исключительно на подвигах, утратах и победах, сопутствовавших трудным временам. Да, умение выживать может сделать женщину крепкой, как солонина; но на каком-то этапе, полагаясь исключительно на это свойство, она сама начинает тормозить свое дальнейшее развитие.

Если женщина постоянно твердит: «Я выжила», – хотя время для этого прошло, – ясно, над чем ей предстоит работать дальше. Нужно перестать опираться на архетип выжившей, как на костыль, иначе ничто новое не сможет появиться на свет. Я привожу пример цепкого маленького растения, которое ухитряется, несмотря на отсутствие солнечного света, влаги и питательных веществ, храбро выпустить маленький упрямый листок. Всему наперекор.

Но если вы достигли начала процветания, это значит, что теперь, когда тяжелые времена позади, нужно воспользоваться изобилием питания и света и расцвести: покрыться густой листвой и тяжелыми гроздьями цветов. Лучше называть себя именами, которые побуждают к тому, чтобы вырасти свободным существом. Это и есть процветание. Мы созданы для него.

Для человека ритуал, будь то пурим, ³² или рождественский пост, или спуск луны с небес, – это способ открыть в своей жизни перспективу. Ритуал созывает тени и призраки, накопившиеся в жизни людей, сортирует их и умиротворяет. Празднованию El Dia de los Muertos, Дня мертвых, сопутствует особый образ, который женщины могут использовать, чтобы облегчить себе переход от выживания к процветанию. Он основан на ритуале ofrendas – жертв, посвященных тем, кто ушел из этой жизни. Офрендас – это дань, память и выражение глубочайшего уважения тем, кого мы любили и кого уже нет с нами. Я убедилась, что многим женщинам полезно сделать ofrendas ребенку, которым они некогда были, – нечто вроде признания в любви этому героическому ребенку.

Некоторые женщины предпочитают запечатлеть в душе предметы, письма, одежду, игрушки и другие символы детства. Это тоже своеобразный ритуал ofrendas: их раскладывают определенным образом, рассказывают историю, связанную или не связанную с этими предметами, а потом убирают с глаз долой до следующего раза. Это – дань памяти о былых невзгодах, былой доблести и торжестве над испытаниями [15].

Такое воспоминание о былом помогает достичь сразу нескольких целей: придает жизни перспективу и помогает взглянуть на прошлое с состраданием, показывая, что человек пережил, как он распорядился этим, что в этом заслуживает восхищения. Свободу нам дает именно восхищение прошлым, а не жизнь в прошлом.

Оставаться сумевшим выжить ребенком дольше, чем это необходимо, – значит излишне сжиться с архетипом раненого. Только осознав свою рану, хотя и сохранив ее в памяти, можно вступить в пору процветания. Процветание – вот наше предназначение на этой земле. Процветание, а не просто выживание – вот право, которое женщина получает, появившись на свет.

Так не съеживайтесь, не старайтесь стать незаметной, если в детстве вас называют паршивой овцой, белой вороной, волчонком. Близорукие люди видят в бунтарях опасность для общества. Но время доказывает, что быть непохожим на других – значит находиться на передовой, значит практически наверняка сделать оригинальный вклад, полезный и впечатляющий взнос в культуру.

Ища руководства, никогда не слушайте малодушных. Будьте к ним добры, осыпьте их благословениями, польстите им, только не следуйте их советам.

Если вас когда-нибудь называли дерзкой, неисправимой, упрямой, хитрой, неуправляемой, непокорной, мятежной – вы на верном пути. Дикая Женщина где-то рядом.

Если же вас никогда так не называли, еще не вечер. Развивайте в себе Дикую Женщину. И – Andele! – Вперед! И снова вперед!

жүктеу/скачать 2.42 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: