Книга: Девиантный Король
жүктеу/скачать 1.37 Mb.
|
| Милая?
Милая блядь? Требуется все силы, чтобы не дать своему гневу вырваться на поверхность. Мне так сильно хочется надавить на него, но я знаю, что это только придаст ему преимущество. Тип Эйдена получает удовольствие от истерик. Это его движущая сила. Я повышаю тон. — Я извинилась, как ты и просил. — Извинения отклонены. — он размышляет. — Ты из всех людей не имеешь права играть со мной в игры. Ты из всех людей? Что, блин, это должно означать? — Ты сказал, что отпустишь меня. Это несправедливо. — Кто сказал что-нибудь о справедливости, а? Как я должна выиграть, если он продолжит менять правила? В моей голове мелькает идея. Это то, чему я научилась из старых китайских военных книг. Загнанный в угол, использует механизм атаки противника. — Чего ты хочешь, Эйден? — я смягчаю свой тон. — Скажи мне. Должно быть что-то, чего он хочет. Если он задал мне этот вопрос, то у него уже должен быть на это ответ. — Дай-ка я угадаю. — он невесело улыбается. — Ты исполнишь это? — Если ты меня отпустишь. Это опасная игра, и он может снова решить играть не по правилам. — Ты никогда не плачешь. Он наблюдает за мной, скользя большим пальцем взад и вперед по моему клитору. Я сжимаю губы, чтобы звук не вырвался наружу, пытаясь пробиться сквозь него. Я хочу, чтобы он остановился, но я также хочу чего-то другого. Чего, я не знаю. — Почему ты никогда не плачешь, Холодное Сердце? — спрашивает он почти нежным тоном. Я хочу сказать ему, что я действительно плачу, только не перед ним или кем-либо из его приспешников, но я держу эту информацию при себе. Если я поведусь, игра окончена. — Эти глаза должны быть полны гребаных слез. — Эйден, серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема? — Заплачь, и я отпущу тебя, — невозмутимо говорит он. — Но ты должна быть убедительной. Мои губы приоткрываются. Он это серьезно? — Я не буду плакать. Он крепче давит на клитор, и я всхлипываю. Боль пронзает мое сердце вместе с чем-то еще, о чем я не хочу думать. — Хм. Я буду великодушен и дам тебе право на два хода. Или заплачь, или мы можем стоять здесь весь день, и я посмотрю, как далеко я смогу зайти в твоем отчете о сексуальном насилии. Я заглядываю ему через плечо, отчаянно пытаясь найти кого-нибудь. Но я должна была знать лучше. Ким целенаправленно выбирает это место, потому что никто не забредает так далеко в сад за школой. Когда я снова смотрю на Эйдена, он наблюдает за мной со странной смесью эмоций. Интерес? Любопытство? Ненависть? Не могу сказать, что это, но мне нужно, чтобы этот чертов психопат находился как можно дальше от меня. Если слёзы оттолкнут его, то так тому и быть. — Тебе нужно, чтобы я сосчитал до трех? — он спрашивает. — Слезы не появляются по требованию. Я не могу не огрызнуться. Я слишком зла и взволнована, чтобы просто заплакать. — Позволь мне помочь. Все еще сжимая мою сердцевину, он использует мои скованные руки, отталкивая меня назад, пока мои груди не упираются ему в лицо. Он смотрит на шрам так, словно это человек, которого он ненавидит. — Это должно было убить тебя. — его теплое дыхание щекочет мою кожу, и по ней пробегают мурашки. — Ты должна была умереть, Холодное Сердце. В носу покалывает, а под глазами нарастает давление. Несколькими словами он вернул меня к моему детскому облику. К страху. К беспомощности. К неизвестности. Он прав. Эта операция на сердце чуть не убила меня. Но это не причина моих непролитых слез. Это воспоминания, связанные с операцией — или ее отсутствием. Причина, по которой я так сильно ненавижу этот шрам, не в операции или неэстетичном внешнем виде. Это потому, что шрам: напоминание о том, что все, что было до него, пустота. Все, что у меня осталось: это кошмары, фобии и отдаленное напоминание о том, что у меня когда-то были родители. Шрам символизирует ту недостающую часть меня. Прежде чем я успеваю запечатать эти эмоции в темную коробку, Эйден кусает плоть моей груди. Я вскрикиваю, когда его зубы впиваются в кожу, а затем он сосет и кусает шрам с такой враждебностью, что у меня перехватывает дыхание. И ужасом. Словно он хочет откусить кожу. Дать волю этим воспоминаниям. Кошмарам. Дыму и пламени. И крови... так много гребаной крови. — Эйден, о-остановись. Он не слышит меня. Он продолжает пировать на моей коже, как каннибал. Все будет раскрыто. Все. Этого не может произойти. — Остановись! Мои губы дрожат, а по щекам текут слезы. Эйден поднимает голову. Он смотрит на мое лицо, на мои слезы и выражение ненависти, которое, должно быть, написано на моем лице. Черты его лица ничего не выражают. Закрытость. Бесстрастие. — Хорошая девочка. Наконец он отпускает меня. Пространство между моими ногами кажется каким-то странным, когда он убирает руку. Мои плечи болят от того, как он сцепил мои запястья за спиной. Я ожидала, что он отступит и оставит меня в покое. Но Эйден никогда не ведет себя так, как ты от него ожидаешь. Его верхняя часть тела наклоняется, и он высовывает язык. Эйден слизывает слезы, стекающие по моей правой щеке. Моя кожа становится горячей и холодной одновременно. Он переходит к левой щеке, не торопясь пробуя мои слезы на вкус. Отстраняясь, он не выглядит таким потрясенным, как я себя ощущаю. Однако его дьявольская маска сползает. Я впервые вижу настоящего Эйдена. Того, которого он прячет за улыбками. Истинную сущность. Если ухмылка на его лице и маниакальный взгляд в его глазах являются каким-либо признаком, то чертов псих наслаждался слизыванием моих слез. Звонок телефона, выводит меня из ступора. Он проверяет его и вздыхает, словно кто-то портит ему удовольствие. Он бросает на меня последний, непроницаемый взгляд. — Будь умной и перестань совершать глупые ходы. Еще больше слез продолжает стекать по моим щекам, когда я смотрю, как его глупая высокая фигура исчезает за деревьями. Я поворачиваюсь в противоположную сторону и бегу. Глава 5 От бега под дождем у меня перехватывает дыхание. Разрушая. Разбивая. Почти уничтожая. Когда я прихожу домой, моя промокшая одежда прилипает к коже. Лоферы мокрые. Пальцы на ногах замерзли и окоченели. Непослушные пряди волос прилипают к вискам и лбу, стекая по всему телу. Я стою в нашем маленьком саду, переводя дыхание, и прижимаю дрожащую ладонь к груди. Мое сердцебиение становится неровным и сбивается с ритма, как будто протестуя. Я закрываю глаза и откидываю голову назад, позволяя дождю обрушиться на меня. Намочить меня. Смыть меня. Капли падают на закрытые веки почти как успокаивающая ласка. Я всегда любила дождь. Дождь скрывал все. Никто не видел слез. Никто не замечал ни стыда, ни унижения. Это только я, облака и льющаяся вода. Но в этом и то дело в дожде, разве нет? Это всего лишь маскировка, временное решение. Он может промыть только снаружи. Он не может просочиться под мою кожу и смыть мои дрожащие внутренности. Стирание моих воспоминаний тоже не вариант. Не прошло и часа с тех пор, как Эйден держал меня в своих руках — всю меня. Я все еще чувствую это. Его дыхание. Его близость. Его безумные глаза. Я запираю это глубоко в темноте своей головы и иду ко входу. Мне нужно переодеться, пока я не простудилась. Наш дом расположен в уютном районе для представителей высшего среднего класса. Он двухэтажный, и в нем больше комнат, чем нам необходимо. Мы втроем сделали все возможное, чтобы это место было, как можно более уютное. Посадили апельсиновое дерево. Несколько роз. Мы с дядей занимались садоводством — но в последнее время у него нет на это времени. Мои движения онемели, когда я набираю код и вхожу внутрь. Дизайн интерьера был тщательно подобран тетей Блэр. Несмотря на минимализм, он стильный и современный. В гостиной зоне стоят темно-синие и бежевые диваны. Книжные полки также темно-синие с оттенком силы, которая олицетворяет не только альфа-персонажа дяди Джексона, но и тетю Блэр. Не потрудившись открыть высокие французские окна, я волочу онемевшие ноги наверх. Тетя и дядя не появятся здесь до поздней ночи. Чем быстрее расширяется их компания, тем меньше я их вижу. Иногда они проводят ночи напролет будь то в офисе своей компании или дома. Иногда один из них возвращается, чтобы провести ночь дома, но в большинстве случаев они этого не делают. Мне скоро исполнится восемнадцать, и я всегда вела себя ответственно, так что прекрасно остаюсь одна. В глубине души я знаю, что им не нравится оставлять меня одну — особенно тете Блэр. Когда я одна или с Ким, она звонит тысячу раз — даже в безопасном районе и с системой сигнализации. Боже. Не могу поверить, что сбежала из школы. Я просто не смогла бы сидеть в одном классе с Эйденом и притворяться, что со мной все в порядке. В течение двух лет я гордилась тем, что хожу по коридорам с высоко поднятой головой, независимо от того, что говорили или делали со мной приспешники. Сегодня было слишком грубо. Слишком извращенно. Просто слишком. Стальная воля, которую, как мне казалось, я разрушила за считанные минуты. Я всегда слышала о переломных моментах у людей, но находилась в бреду, чтобы думать, что меня это обошло. Я открыла это на собственном горьком опыте. У меня перехватывает дыхание, когда я вхожу в свою комнату. В мое убежище. Я всегда шутила с тетей и дядей, называя это своим королевством. Уютный декор выполнен в пастельных розовых и черных тонах. У меня есть собственная библиотека, заполненная книгами по психологии и китайской войне, расположенными в алфавитном порядке. Компакт-диски свисают с потолка, как занавеска, отделяя мою кровать от письменного стола. На стене напротив кровати висят два огромных плаката с моими любимыми группами: Coldplay и Bastille. Я роняю рюкзак на пол и нажимаю кнопку воспроизведения на своем Айпаде. Hipnotised — Coldplay заполняет пространство. Слезы наворачиваются на глаза, когда я снимаю промокшую одежду и захожу в ванную. У меня чешутся руки. Необходимость смыть с них грязь наполняет навязчивой идеей. Я останавливаюсь у раковины и мою, скребу и потираю руки, пока они не становятся ярко-красными. Поднимая глаза к зеркалу, мои губы приоткрываются. Это я. Колдовские, белокурые волосы. Детские голубые глаза. Но в то же время нет. Внутри пустота. Какое-то... оцепенение. Я уже собираюсь пойти в душ, когда что-то еще останавливает меня. Мой шрам. Его окружают несколько сердитых красных отметин. Этот ненормальный оставил долбаные засосы вокруг моего шрама? Что, черт возьми, происходит в его неполноценном мозгу? Я отрываю взгляд от зеркала и принимаю самый долгий, самый обжигающий душ в истории. Когда я возвращаюсь в комнату, песня меняется на GoodGrief — Bastille. Я позволяю музыке плыть вокруг, когда забираюсь в постель, все еще в полотенце, и закрываю глаза. Я борюсь со слезами и проигрываю. Вздрагивая, я просыпаюсь. Мои волосы прилипли к лицу сбоку от пота. Жар душит тело, а грудь сжимается под полотенцем. И это еще не все. О, Боже. Моя рука у меня между ног, и я...влажная. Я отдергиваю руку, будто меня поймали на воровстве. Я даже не помню сон, так что, черт возьми, должна означать эта реакция? Мое окружение возвращается в фокус. Мягкий свет от лампы. Музыка, которую я оставила включенной. Припев песни Grip — Bastille проникает глубоко в меня. Что-то о том, как дьявол схватил его за руку и потащил в ночь. Неоновые красные цифры на тумбочке показывают семь вечера. Я соскальзываю с кровати, желая, чтобы температура моего тела вернулась в норму. Глубоко вздохнув, надеваю пижамные шорты и футболку, собираю волосы в пучок и сажусь за стол. Мой первый день в выпускном классе начался с катастрофы, но ничто не заберёт у меня Кембридж. Я достаю свои книги и задания, организованные по методу Эйзинхауэра, и погружаюсь в них. В течение тридцати минут мой разум настроен на учебу. Затем я начинаю отключаться. Ручка задевает нижнюю губу, когда мысли по спирали направляются в противоположном направлении. Даже когда я хочу забыть, у моего тела своя собственная память. Мое тело все еще помнит, как Эйден обнимал меня. Как он стал твёрдым из-за моей борьбы. Глаза все еще помнят ту тёмную, бездонную пустоту и пренебрежение. Если бы я не заплакала, что бы он предпринял? При этой мысли меня пробирает дрожь. В старых китайских военных книгах говорится, что лучший способ понять кого-то — это посмотреть на вещи с его точки зрения. Думать так, как думают они. Ни за что на свете я не стану делать это с Эйденом. Развратные задиры не заслуживают понимания. После того, как меня выделили как изгоя, я думала, что однажды карма укусит ублюдков вроде Эйдена в задницу, и он перестанет докучать меня в школе. Я только обманывала себя. Эйден, возможно, и псих, но умный. Он знает, когда нажимать на кнопки, а когда отступать. Сегодня он застал меня врасплох. Ха, преуменьшение долбаного века. Он напугал меня. Потряс мой мир. Заставил меня усомниться в себе. С тех пор как он держался на расстоянии в течение двух лет, я никогда не подумала бы, что он приблизится. Так близко. Я все еще слишком смущена своими чувствами. И какой бы сон — или кошмар — мне только что не приснился. Я точно знаю, что он взял то, что не имел права брать, и что я чертовски ненавижу его за это. Но больше, чем он, я ненавижу себя за то, что позволила ему взять это. Раздается стук в дверь. Я вздрагиваю, прикусывая ручку и губу. Ой. Я скрываю свое выражение лица. — Войдите. Тетя и дядя входят внутрь, оба все еще в рабочих костюмах. Когда тетя Блэр наклоняется, чтобы обнять меня, я встаю и остаюсь в ее объятиях слишком долго. Под вишневыми духами от нее пахнет мамой. Что-то, напоминающее сахарную вату и лето. Не знаю, почему я думаю об этом прямо сейчас, когда даже не помню свою маму. Сегодня я скучала по ней. Скучала по жизни, которую не помню. Неохотно я отстраняюсь от тети и обнимаю дядю Джексона. Он целует меня в макушку. Дядя классически красив, у него каштановые светлые волосы и кобальтово-голубые глаза. Хотя его телосложение выше среднего, у него имеется пивной живот. — Я звонила, а ты не взяла трубку. Тетя изучает мое лицо тем пристальным взглядом, который ставит ее клиентов на колени. Словно она распознает ложь еще до того, как я ее произнесу. — Извини, я забыла. — Я позвонила в школу, — говорит она. — Они сказали, что ты ушла домой? — Я... — черт. Я не подумала об этом, когда уходила. — Я чувствовала себя не очень хорошо. Дядя Джексон нависает надо мной, его лоб морщится. — Учащенное сердцебиение, тыковка? — Нет. — я заставляю себя улыбнуться и чертовски надеюсь, что они в это поверят. — Просто разболелась голова, и я хотела вернуться домой и отдохнуть. Простите, что не позвонила вам. — Мы так беспокоились о тебе, дорогая. — тетя убирает мои волосы назад. — Я приехала домой раньше, чтобы проверить тебя, но ты спала. — Я же говорил тебе, что с ней все в порядке. — вмешался дядя. — Где ты забыла свой телефон? — В... в школе. жүктеу/скачать 1.37 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|