Книга для всех интересующихся биологией и ее политическими приложениями

4.7. Агонистическое поведение

Агонистические отношения неизбежны и в человеческом обществе, более того, они служат стержневой политической проблемой в любом государстве и во всякую эпоху истории. Наиболее разрушительная форма агонистических взаимодействий в человеческом обществе – войны как организованные межгрупповые конфликты (аналоги есть и в сообществах других приматов). Непрекращающиеся конфликты между государствами, между партиями и “группами давления”, между разными эшелонами и ветвями власти, между отдельными политическими деятелями, просто между гражданами той или иной страны наполняют политическую жизнь и в относительно мирное время.

Исследования агонистических (враждебных, конфликтных) форм поведения в человеческом обществе, в том числе и в сопоставлении с другими биологическими видами, имеет большое значение в плане изучения этнических и других форм конфликтов и разработки социальных технологий (см. 5.1–5.3), нацеленных на их преодоление или смягчение и направление в социально конструктивное русло, а также на культивирование лояльных (неагонистических) форм взаимодействия людей в социуме.
4.7.1. Агрессия. В рамках агонистического поведения агрессия представляет собой центральную и наиболее важную форму поведения. Описанию ее вариантов, выявлению движущих сил агрессии посвятили свои труды физиологи, нейрологи, психологи, этологи – К.Лоренц, Л.К.Крушинский, Л.Лейхаузен, Р. Хайнд и др.

Классическое этологическое определение агрессии Н. Тинбергенa – «приближение к противнику и нанесение какого-либо вреда, или, по крайней мере, генерация стимулов, побуждающих противника подчиниться». В применении к человеку американский социальный психолог Р. Майерс дает также сопоставимое определение: «Агрессия – физическое или вербальное поведение, направленное на причинение какого-либо вреда» (Майерс, 2000, С.254).

Тем не менее, это и другие определения не раскрывают всего интуитивно понимаемого содержания агрессии. Всегда можно привести пример действий, которые отвечают какому-либо из определений и в то же время не соответствует нашему представлению об агрессии⁴². Она остается удобным, хотя и расплывчатым термином, который помогает обсуждать это явление и систематизировать данные (Дьюсбери, 1981) о весьма многообразных проявлениях агрессии и в животном мире и в человеческом социуме.

По-видимому, смысл «агрессии» наиболее целесообразно выявить, обсуждая её конкретные варианты, как это делают этологи животных в своих классических работах (Hinde, 1992), а также – в основном в применении к виду Homo sapiens – социальные психологи. Обычно различают межсамцовую, хищническую, материнскую, инструментальную, сексуальную агрессию; агрессию, вызванную страхом; агрессию, вызванную раздражающим стимулом. Хотя подобные перечни вариантов охватывают реально существующие формы агрессии, они, по убеждению многих биополитиков, нуждаются в систематизации и, в частности, в дифференциации двух уровней анализа поведения – ультимативного и проксимативного (мы уже говорили об этих уровнях выше, в главе второй, раздел 2.1). Соответственно, мы остановимся на двух классификациях агрессии, одна из которых имеет в виду ультимативные причины (какие преимущества в ходе естественного отбора получают существа, наделенные способностью к агрессии?), а другая проксимативные причины агрессии (каковы конкретные физиологические и психологические факторы породили агрессию у данного существа в данный момент?). Ультимативные причины агрессии могут быть вполне логично классифицированы исходя из схемы «биосоциального архетипа» Ю.М. Плюснина (1990):

Агрессия ради поддержания индивидуального существования живых существ. Такая агрессия возникает в ходе конкуренции за жизненные ресурсы, включая захват и удержание территории. В последнем случае это -- территориальная агрессия. Как показал в свое время К. Лоренц, чем ближе к центру своей территории находится особь и чем более важные ресурсы (пища, укрытия и др.) она защищает, тем более агрессивно настроена данная особь по отношению к чужакам. Дадим, для примера, слово исследователям поведения собак: «Территориальная агрессия в широком смысле слова направлена вовне, объектом такой агрессии могут быть не только особи того же... вида, но в определенной ситуации любые живые (движущиеся) объекты, нарушающие границы высокоценных зон территории. Так, при приближении к месту дневки или логову могут быть атакованы не только чужая собака или человек, но и корова, и трактор» (Беленький, Мычко, 2002). По Лоренцу (1994), территориальная агрессия имеет целый ряд положительных последствий для эволюционной адаптации биологических видов. В частности, она способствует равномерному распределению особей (семей, групп) по доступной территории и более полному использованию имеющихся ресурсов. Территориальная агрессия встречается у приматов, однако, есть виды, для которых она не характерна. Среди них макаки резусы, лангуры, павианы и наши ближайшие родственники – гориллы и шимпанзе (Дерягина, Бутовская, 2004).

К рубрике «агрессия ради поддержания индивидуального существования» можно было бы отнести также межвидовую агрессию хищника по отношению к жертве, необходимую для утоления голода. Однако многие этологи считают поведение хищника не агрессией, а пищевым поведением. Лоренц указывает на отсутствие агрессивных эмоций у хищника, ожидающего удовлетворить голод за счет жертвы. Он пишет в книге «Агрессия», что волки бродившие вокруг лагеря полярников, пережидавщих в лагере пургу и всё более ослабевавших, постепенно подходили все ближе к людям и на их мордах отражался совсем не гнев, а предвкушение удовольствия. К. Лоренц допускает только, что к агрессии относятся контратаки жертвы против хищника (так называемый «мобинг», когда стая гусей прогоняет лису). У разных биологических видов отмечена также «агрессия на вид-конкурент, часто близкородственный. Это форма агрессии хорошо описана для волков, которые уничтожают на своей территории лисиц и енотовидных собак и при этом редко используют их в пищу. По описаниям очевидцев жертву выслеживают и умерщвляют, после чего бросают» (Беленький, Мычко, 2002).

Может показаться парадоксальным, но межвидовое агрессивное поведение имеет биополитические аналогии. Хотя современный H. sapiens и представляет собой единый, «хороший» (т.е. гомогенный генетически) вид, но разные субпопуляции в его рамках (нации, расы и др.) столь различаются по культурно-детерминированному поведению, что рассматривают «чужих» как представителей иного вида («формирование псевдовидов в культуре», cultural pseudospeciation, Eibl-Eibesfeldt, 1998). Соответственно, возможно и типично хищническое, лишенное внутривидовых моральных запретов, отношение к «чужакам» в ходе войн, этноконфликтов.

Агрессия в связи с воспроизводством особей (межполовыми и межпоколенными отношениями). В этой рубрике достойна упоминания межсамцовая агрессия, включая турниры самцов в ходе конкуренции за самку (возможна и «межсамковая» агрессия). Адаптивное значение этого вида агрессии – она позволяет самке (самцу) выбрать (и передать потомству гены) самого сильного или агрессивного партнера. В некоторых случаях физические данные партнеров оцениваются «символически», по наличию у них того или иного признака, который указывает на его физическое превосходство и заставляет других самцов устпать данному даже без поединка. Примером может служить размер гребня у петуха. Приклеивание большого искусственного гребня превращает петуха в доминанта. Таким образом, отбор на агрессивность, силу, вообще «мужские достоинства» и «воинскую доблесть» может превращаться в отбор соответствующих символов. Это, как отмечал Лоренц, имеет свою "изнанку": отбор самцов по привлекательности для самок ведет к появлению красивых, но малоприспособленных к окружающей среде форм (например, птиц с красочными длинными хвостами, мешающими им передвигаться). Говоря о человеческом обществе, Лоренц рассматривал одежду мужчин как в основном следствие отбора на привлекательность, осуществляемого представителями противоположного пола. Избегание прямой агрессии в ходе конкуренции за самок у высших приматов (включая, во многих ситуациях, и Homo sapiens) достигается также четким соблюдением иерархических отношений между самцами, а также применением обманного поведения (подчиненный пытается так или иначе перехитрить лидера, чтобы на время завладеть его самкой).

Ю.М. Плюснин (1990) подчеркивает важность межпоколенных отношений, и здесь своя почва для агрессивного поведения. Речь идёт о материнской (отцовской) агрессии в ответ на близость какого-либо фактора, угрожающего детенышам. Человеческие аналогии допускает, конечно, и агрессия, непосредственно входящая в состав полового поведения. Лоренц и Тинберген описывают характерные ритуалы ухаживания у животных, включающие стереотипные агрессивные элементы. У коралловых рыб только половое поведение самца совместимо с агрессией; у самки половое поведение и агрессия исключают друг друга (закон несовместимых мотивов поведения, имеющий значение для социальных технологий по обузданию человеческой агрессивности путем стимулирования несовместимого с агрессией поведения).

Иная классификация понятия «агрессия» получается, если рассматривать её проксимативные факторы (что побуждает меня или иное существо вести себя враждебно в данный момент?). Приведем два основных варианта (Hinde, 1992: Майерс, 2000):

1. 
   Аверсивная (враждебная) агрессия. Эта агрессия возникает спонтанно (К. Лоренц говорил о непреодолимом инстинкте агрессии, подобном пищевому и сексуальному инстинктам) или провоцируется тем или иным угрожающим (нападение или опасность такового) или весьма неприятным стимулом извне (жара, духота и иные виды стресса, фрустрация⁴³, в человеческом обществе всякого рода оскорбления и т.д.). В феномене аверсивной агрессии самое важное – состояние сильного стресса, сопровождающееся признаками злобы, ярости (у животных – кусанием, царапаньем, звуковыми сигналами и д.р.). И у животных, и у человека наступают физиологические изменения (в частности, повышения уровней гормонов адреналина и норадреналина в крови), свидетельствующие о мобилизации организма на агрессивный выход из сложившейся неприятной, опасной, часто неопределенной ситуации (возникшей под воздействием внешних факторов или внутреннего состояния). В ряде случаев аверсивная агрессия является «агрессией ради агрессии», т.е. она сама по себе служит самоцелью поведения (в человеческом обществе речь может идти о садистах, маньяках и др.). Однако многие ученые подчеркивают неоднозначность связи состояния стресса с повышением агрессивности. В условиях стресса, например, у приматов, в ряде случаев наблюдали усиление не агрессивного, а дружественного поведения (см. Дерягина, Бутовская, 2004).
   
2. 
   Инструментальная агрессия. Агрессия, направленная на приобретение конкретного объекта (пищи, игрушки в детском саду и др.). Она в существенно меньшей степени связана с эмоциональным стрессом или вовсе является хладнокровной, может сопровождаться даже положительными эмоциями (как у голодного волка, предвкушающего атаку на зайца ради утоления голода). Именно учитывая важный конкретный случай «голодного волка», в литературе всякую инструментальную агрессию называют также хищнической агрессией, хотя это приводит к известной путанице, ибо «хищническая агрессия» используется и в узком конкретном смысле только «пищевой агрессии» (см. выше). Во многих случаях положительные эмоции связаны с предвкушением легкой победы, ожиданием отсутствия сопротивления агрессору, который может уже заранее планировать, как он распорядится плодами агрессии. Если агрессор сталкивается с неожиданным серьезным сопротивлением, характер агрессии может измениться: из инструментальной она может превратиться в аверсивную с характерной для последней картиной физиологического стресса. Р. Хайнд (Hinde, 1992) выделял в особую категорию так называемую «подростковую» агрессию, направленную на самоутверждение молодого индивида в обществе. Так, молодая верветка (вид мартышек) атакует доминанта, чтобы впечатлить других юных обезьян. По существу, это подвид «инструментальной агрессии» (социальный статус как специфический ресурс, за который идет борьба).
   

Лоренц допускал рассмотрение «животной» и «человеческой» агрессии с единых позиций в рамках своей «гидравлической теории агрессии». Признавая за внешними стимулами агрессивного поведения лишь роль провоцирующих факторов, Лоренц уподоблял агрессивность того или иного существа несжимаемой жидкости (отсюда и название «гидравлическая теория»). Эта «жидкость» в отсутствие повода для выплеска наружу (для реализации агрессивного поведения) все в большей мере заполняет систему и со все большим напором ищет выхода. Особь в конце концов начинает реагировать атакующим поведением на все менее подходящие стимулы и даже осуществлять агрессивные действия «вхолостую», в отсутствие реального объекта. Так скворец в клетке у Лоренца «ловил» в воздухе несуществующих мух.

«Гидравлическая теория» изящно объясняет явления так называемой смещенной (или перенаправленной) агрессии, когда особь, не имея возможности, физической силы, смелости поразить основного противника, осущесвляет агрессию по отношению к какому-либо другому объекту (животному или даже неодушевленному предмету). Например, у собак «подобное поведение часто демонстрируют молодые кобели, у которых не хватает уверенности в своих силах, чтобы навязать конфликт высокоранговому животному… Не редки случаи, когда взрослый кобель спокойно и со вкусом грызет кость, а его молодой соперник грозно рычит куда-то в сторону, яростно кусает палку, роет землю, одним словом, ведет бой с тенью» (Беленький, Мычко, 2002).

Смещенная агрессия широко проявляется и у человека и имеет очевид­ное биополитическое значение. Она играет роль безвредного эквивалента агрессивных действий, в том числе во взаимоотношениях между целыми государ­ствами, например, когда дипломаты двух стран, получив инструкцию затягивать переговоры, годами на полном серьезе обсуждают вопрос о протоколе и повестке дня (Дольник, 2003).

Тем не менее, «гидравлическая теория» Лоренца применима, по современным воззрениям, в ограниченных пределах. В частности, на эмпирическом материале не подтвердилось вытекающее из этой теории предсказание о так называемом «катарсисе» (очищении). Предполагалось, что сцены агрессии, насилия на кино-, теле- или видеоэкране позволят людям разрядить без вреда свой агрессивный потенциал. Однако реальность оказалась сложнее взглядов Лоренца: имеются данные о росте агрессивности детей и подростков в результате просмотра телепередач с эпизодами насилия, в том числе порноматериалов (Майерс, 2000). По-видимому, сцены насилия вызывают у людей не столько «очищение» от агрессивных тенденций, сколько стремление к подражанию экранным героям.

Предложенная Албертом Бандурой теория социального научения фактически ставит во главу угла инструментальную агрессию. Предполагается, что подрастающий индивид обучается агрессивному поведению в социуме, общаясь со сверстниками, смотря телепередачи (усваивая соответствующие ролевые модели поведения), причем этот процесс обучения агрессии стимулируется положительным подкреплением (от полезных результатов, полученных путем агрессии) и в то же время тормозится наказаниями, если их применяют к агрессору (Bandura, 1979, цит. по Eron, 1994; Майерс, 2000). Бандура признавал и аверсивную компоненту агрессивного поведения (под влиянием фрустраций, боли, оскорблений), но полагал, что индивид принимает решение «быть или не быть агрессии», выяснив для себя, какие преимущества эта агрессия ему обеспечит.

Итак, в теории социального научения, также как в ее подновленном, расширенном, модифицированном варианте – теории социального познания (social cognition theory, Eron, 1994), агрессия трактуется не как врожденная инстинктивная потребность (на чем настаивает Лоренц и его последователи), а как приобретенная поведенческая реакция, основанная на социальном опыте, подражании другим. Даже первоначально аверсивная агрессия (обусловленная, скажем, обидой), если она несколько раз «сходит с рук» индивиду , не пресекается, а наоборот, вознаграждается (например, повышением статуса в неформальной иерархии детского сада), постепенно меняет свой характер в пользу агрессии ради вознаграждения, т.е инструментальной⁴⁴ ­ подчеркивают сторонники теории «социального научения» или «социального познания».

В рамках теории социального познания, разрабатываемой психологами и социологами, прослеживается явная тенденция к объяснению человеческой агрессии преимущественно социокультурными факторами. Признавая важность социокультур­ных влияний, мы не должны, тем не менее, забывать и о биополитических аспектах агрессии, как видно из следующих пунктов:

• 
  Не все факты агрессии в человеческом обществе объяснимы в связи с инструментальной агрессией, с хотя бы неосознаваемой калькуляцией выигрыша и издержек. Есть агрессивные действия, логичнее ложащиеся на канву инстинктивной интерпретации агрессии. Сюда относятся имеющие политическое значение факты военной жестокости, варварского бессмысленного терроризма. Есть и индивидуальная «агрессия ради агрессии»⁴⁵, единственное вознаграждение которой, быть может, лишь улучшение уровней нейромедиаторов в мозгу; но эта нейрохимическая «внутренняя награда» не социокультурного плана – она роднит нас с животными и опирается на эволюционно-консервативные нейрофизиологические механизмы.
  
• 
  «Социальное обучение» агрессии в раннем возрасте, несомненно, опирается на врожденные, эволюционно обусловленные готовые «блоки поведения». Этологи человека описали многие подобные блоки (например, это топание ногами в гневе). Агрессивная мимика, жесты и другие важные для агрессии средства невербальной коммуникации также роднят нас с другими млекопитающими или по крайней мере с другими приматами. Подобные готовые программы (паттерны) поведения выступают как «кубики для конструктора», которые комбинируются в развитии ребенка под влиянием опыта, обучения, социальной среды.
  
• 
  Даже не врожденные, а приобретенные элементы агрессивного поведения осваиваются молодым индивидом по механизму, аналогичному импринтингу у животных (см. выше 4.3). Индивид, вероятно, воспринимает не только образцы агрессивного поведения, но и, наоборот, запреты на реализацию агрессивного поведения. Эти запреты в норме интериоризуются, т.е. становятся привычной внутренней нормой поведения, уже в раннем возрасте. Агрессивные дети и подростки характеризуются несформировавшимися внутренними запретами, что ставится в связь с дефектами воспитания в раннем возрасте, когда та или иная информация оказывает трудно обратимое воздействие по типу импринтинга (Eron, 1994).
  
• 
  Об эволюционно-древних корнях человеческой агрессивности нам напоминает ее зависимость от возрастных факторов (как и в сообществах обезьян, наибольшей агрессивностью отличаются юные особи; так хулиганы среди футбольных болельщиков в большинстве случаев имеют возраст от 15 до 25 лет, Adang, 1999), от половой принадлежности (мужчины более агрессивны, причем среди них, как и среди самцов различных видов животных, наблюдается корреляция между агрессивностью и уровнем мужского полового гормоны тестостерона, Майерс, 2000), от уровней гормонов стресса адреналина и норадреналина.
  

Остановимся теперь на агрессивных демонстрациях – сигналах, предшествующих агрессии (угрозы) или сопровождающих её. У различных видов животных можно наблюдать (классический пример К.Лоренца относится к коралловым рыбкам) целую серию угрожающих сигналов нарастающей интенсивности, прежде чем дело дойдёт до агрессии как таковой. Позитивный смысл такой постепенной эскалации агонистического поведения – в том, что «конфликтующим сторонам» даются шансы оборвать конфликт на одной из стадий угроз, избежав тем самым нанесения друг другу вреда.

Хорошо известно, что и в человеческом обществе конфликт между индивидами⁴⁶, группами, целыми государствами обычно проходит несколько стадий эскалации, прежде чем достичь кульминации – полномасштабной агрессии (государства, прежде чем воевать, по правилам международного этикета должны обменяться нотами, далее следуют ультиматумы и лишь за ними – объявление войны). Даже при уже начавшейся агрессиии коммуникативные сигналы в ряде случаев останавливают её развитие. Здесь логично перейти от агрессии к формам поведения, направленным на ее смягчение или полное прекращение.
4.7.2. Примирительные (буферные) формы поведения. Интенсивному исследованию подвергаются в последние десятилетия имеющиеся у животных стратегии примирительного поведения, направленные на преодоление конфликтов между индивидами и группами. В частности, большой интерес с точки зрения биополитики и социальных технологий по снижению агрессивности людей (см. 5.2. ниже) представляют «буферы агрессивного поведения» (Дерягина, Бутовская, 1992, 2004; Дерягина, 1999, 2003). Подобные буферы известны у многих видов животных. Например, у волков проигравший схватку индивид ложится на спину, что обычно служит сигналом прекращения агрессии. У обезьян к числу подобных буферов относятся такие подавляющие агрессию действия как касание губами, пальцами, подставление, приглашение к игре, поцелуи, манипуляции с предметами, о которых мы упоминали выше, говоря о тактильной коммуникации у приматов. Такое подавляющее агрессию примирительное поведение может исходить от жертвы агрессии, самого агрессора (самоторможение агрессии), наконец, от «третьих лиц», особенно имеющих высокий социальный ранг, например, от вожака данной группы приматов. Особенное развитие буферы агрессивного поведения получили у ближайщих к нам с эволюционной точки зпрения видов – шимпанзе и особенно бонобо.

Примирительное поведение может осуществляться между равными по рангу особями (с гашением взаимной агрессивности), однако оно может принимать и форму признания собственного низкого ранга по отношению к агрессору, которого надеются умиротвориить демонстрацией покорности – подчинительного поведения (см. ниже в разделе 4.16.1. о доминировании). В человеческом обществе с первобытных времен возникают особые институты примирения, в которых особую роль играют лидеры (например, «вождь в леопардовой шкуре»).

Об эволюционном диапазоне проявления изоляции как формы поведения дает представление тот факт, что у микроорганизмов колонии даже одного вида, растущие на чашке Петри, часто не сливаются между собой (Будрене, 1985; Новикова, 1989). У общественных насекомых проблема разделения себе подобных на своих и чужих затрагивает все стороны жизни индивида – его безопасность, обеспечение пищей, использование жилища и т. д.» (Захаров, 1991). Изоляция реализуется не только на индивидуальном, но и на групповом уровне. Например, две группы животных одного вида не сливаются друг с другом, и их взаимное обособление тесно сопряжено с консолидацией и афилиацией (см. ниже) внутри каждой из групп.

Д

Рис. 16
ве рассмотренные выше формы агонистического поведения – агрессия и изоляция – схематически представлены на рис. 16, который также отражает две формы неагонистического (лояльного поведения) – афилиацию и кооперацию. Конкретное содержание этих форм поведения разъясняется ниже в разделе 4.8. Хотя предлагаемый рисунок взят из микробиологической работы (Кировская, Олескин, 2003а), он имеет общебиологический характер (нарисованные индивиды могут быть и бактериями, и муравьями, и шимпанзе, и представителями вида Homo sapiens…).

В рамках биополитики категория изоляции (как и агрессии), наполнившись конкретным этологическим содержанием в результате исследований с животными, переносятся на человеческое общество. Так, можно говорить о много­образных формах изоляции в человеческом обществе: люди изолируются друг от друга в пещерах, домах, дворцах, проводят национальные, государственные и иные границы, делят между собой сферы влияния, области компетенции, уровни политических структур. Многообразны воплощения также примирительного поведения в человеческом обществе, начиная с первобытных времен, когда лидер группы был обязан уметь приимирять ссорящихся, гасить внутригрупповые конфликты.