Слово в день памяти святителя Ионы, митрополита Московского и всея Руси

 

Как послушание, дети мои, есть жизнь, так преслушание – смерть.

Святой Митрополит Иона

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

В сентябре 1812 года «цивилизованные» дикари – французы грабили святыни Московского Кремля. Наполеоновские мародеры действовали методично и тщательно, стараясь не упустить ничего ценного. С колокольни Ивана Великого они сняли крест, показавшийся им золотым. Вломившись в Успенский собор, святотатцы первым делом установили у стен горны для плавки металлов. Затем сняли весившее около полутора тонн чудо ювелирного искусства – серебряное паникадило, а на его месте водрузили огромные весы: делить между собой добычу. Они срывали с икон драгоценные оклады, а сами святые образа Господа Иисуса Христа, Матери Божией швыряли на пол. Так поступали эти «христиане-католики». Они сняли даже медную обшивку со стен собора, а затем приступили к грабежу усыпальниц русских святых. Но внезапно дикое кощунство прекратилось: святитель Иона Московский словно очнулся от трехсотпятидесятилетнего сна – поднялся в своем гробе и погрозил кощунникам рукою. Объятые ужасом, французы ударились в бегство. Вскоре гордый Наполеон тоже бежал из столицы российской, напоследок отдав приказ взорвать Кремль. Взрыв потряс сердце России, но соборы устояли. После ухода завоевателей первым в Успенский собор вошел архиепископ Антоний и среди общего поругания и опустошения увидел блистающую серебром раку святителя Ионы, серебряный подсвечник и серебряную лампаду над нею. Великий в законе и правде, чудотворец Иона не допустил французских дикарей до своей усыпальницы, страшным знамением изгнал кощунников из храма. Так и через века после своей кончины грозным для богохульников и преступников явился этот дивный святитель Руси.

Святитель Иона был одним из птенцов гнезда Преподобного Сергия – воспитанником Московского Симонова монастыря, который основал ученик и племянник Всероссийского игумена святитель Феодор. Сам великий отец иноков назвал Симонову обитель родной о Христе своей обители Радонежской, останавливался в ней во время своих приездов в Москву и имел здесь собственную келью. Симоновскими были любимые его ученики – духовные светочи Русского Севера: преподобные Кирилл и Ферапонт Белозерские. К тому времени, когда пришел сюда послушник Иона, здесь еще подвизались старцы, знавшие Преподобного Сергия и хорошо помнившие его уроки. Эти опытные подвижники: эконом Варфоломей, Игнатий Иконник, Иоанн Златый – сами проводили жизнь в великом подвиге и столь же требовательно относились к остальной братии, не страшась говорить правду в лицо и власть имущим. К этим строгим ревнителям и попал на выучку юный Иона, который в двенадцать лет стал послушником одной из галицких обителей, а затем пришел в Симонов за высшей духовной наукой.

Святитель Иона был благородного происхождения: сын галицкого дворянина – вотчинника Феодора Одноуша. С детства искал он для себя Небесного окормления в служении Господу. Этот юноша оказался достоин симоновских старцев-наставников: ревностный в посте и молитве, алчущий и жаждущий Истины Слова Божия, безропотный в послушании и непримиримый к греху. Его духовное возрастание не укрылось от прозорливого взора тогдашнего всероссийского митрополита – святителя Фотия.

Однажды святитель Фотий посетил Симонову обитель и пожелал осмотреть монастырские службы. В жаркой хлебне митрополит увидел юношу, спавшего у печей, причем правую руку он держал над головою согбену, яко благословляше ею. Святой Фотий залюбовался лицом молодого подвижника, просветленным трудами и постом... и, внезапно прозрев его будущее, сказал окружающим: Знайте, дети, сей инок будет великим святителем земли Русской, приведет многих к Истинному Богу и, наконец, будет поставлен пастырем и учителем самому царствующему граду Москве.

Спящий в монастырской пекарне инок был святой Иона. Это ему предрекал митрополит-прозорливец славу Первосвятителя Русской земли. Примерно в то же время иные знамения предвозвестили высокий удел будущего Российского земледержца и духовного сына святого Ионы.

Великая княгиня София Витовтовна мучилась трудными родами. В тревоге за жизнь жены сам государь Московский Василий Димитриевич бросился к старцам Иоанновской обители, прося их молитв, – и услышал в ответ: Не бойся! Бог дарует тебе сына и наследника всея России! Тогда же таинственный голос возвестил великокняжескому духовнику: Иди и дай имя Великому князю Василию. Невидимый вестник был Ангелом Господним. Духовник поспешил в княжеские палаты и узнал, что в эти самые минуты София Витовтовна родила мальчика. Этому царственному младенцу было суждено войти в историю под именем Василия II Темного, человека поразительной, странной и славной судьбы. В урочный срок Господь Промыслитель соединил пути этих двух великих людей Русской земли.

Великий князь Василий Димитриевич умер, когда его сыну Василию II было всего десять лет. В свое время столь же юного Московского князя Димитрия Донского оберегал святитель Алексий. Так же и его внука Василия хранил на княжении святой митрополит Фотий. К наследию юного государя сразу же потянулись хищные руки: его дядя Юрий Звенигородский вздумал захватить великокняжеский престол. Первосвятитель звал князя Юрия в Москву, чтобы тот присягнул на верность государю Василию II, но властолюбец бежал в Галич и стал собирать войско, чтобы напасть на племянника. Следом поехал святитель Фотий: пастырским словом увещевал он князя прекратить беззаконие, не замышлять пролития христианской крови. Юрий противился. Тогда святой Фотий в праведном гневе покинул Галич, и в городе тут же вспыхнул страшный мор. Устрашенный князь молил святителя о прощении, обещал смириться, и как только святой Фотий снова явился в его уделе, эпидемия прекратилась. Так на время успокоилась Русская земля.

Пророчество святителя Фотия о судьбе инока Ионы начало сбываться. Этот светильник духа не остался под спудом: святой Иона стал епископом Рязанско-Муромской земли. В своей обширной епархии он выкорчевал последние корни язычества: многие тамо, неверные, к Богу обратив, крести. Высотою жизни и усердием в служении Церкви снискал он всеобщее уважение. Когда отошел ко Господу святитель Фотий, и Собор русских иерархов, и Великий князь Василий увидели лучшего преемника почившему Первосвятителю в святом Ионе. Тогда же он был наречен в Святейшую Митрополию Русскую, стал духовным отцом русских князей. Но нет, еще нескоро суждено было великому архипастырю возглавить Российскую Церковь. Человеческая злоба и коварство, политические интриги и кровавые смуты, междоусобицы и отступничество встали на пути святого Ионы к митрополичьему престолу.

В те времена поставление на Русскую митрополию осуществляли Константинопольские Патриархи. В Царьграде святого Иону опередил епископ Герасим Смоленский, которого направил туда литовский князь Свидригайло для поставления на Западно-Русскую митрополию. Вернувшись, Герасим объявил себя митрополитом не только подвластных Литве русских земель, но и всея Руси. Святитель Иона смирился с этим. Однако всего два года довелось Герасиму сидеть на митрополии: он занялся политикой, связался с противниками Свидригайлы, и этот свирепый князь сжег его на костре. Так на время прервалась зловещая интрига, нить которой тянулась из Царьграда: князь Свидригайло и митрополит Герасим уже входили в сношения с Римом, обсуждая соединение Церквей. Но и после смерти Герасима не смог святитель Иона поехать в Константинополь – помешала вновь вспыхнувшая на Руси смута.

Кончина святого митрополита Фотия словно  открыла дорогу беззаконию. Юрий Звенигородский вновь ополчился на Великого князя Василия, и уже некому было смирять его церковным прещением. Мятежный дядя разбил войска своего племянника и государя, взял его в плен и вступил в Москву. Захватив великокняжеский престол, князь Юрий решил проявить милосердие: по совету своего любимца боярина Симеона Морозова он с миром отпустил Василия и дал ему в удел Коломну.

Дальнейшие события показали, насколько опостылели народу княжеские междоусобицы и как дорога ему стала власть законных Московских государей. Произошло неслыханное и невиданное. Как только узурпатор Юрий воссел в Москве, почти все население покинуло столицу и устремилось в Коломну, где находился законный Великий князь. Вот как об этом повествует историк: В несколько дней стольный град опустел: граждане не пожалели ни жилищ, ни садов своих, а захватив только самое ценное имущество, выехали в Коломну, где недоставало места для людей в домах, а для обозов – на улицах. Сей город сделался истинною столицею для великого княжения, многолюдною и шумною. В Москве же царствовало уныние и безмолвие: человек редко встречался с человеком, и самые последние жители готовились к переселению. Все шли к Василию, ибо признавали его законным государем, а Юрия – хищником.

Торжество самозванца обернулось миражом: отвергнутый народом, он сидел в Москве, окруженный горсткой своих вельмож. При всем своем властолюбии князь Юрий не был глух к голосу совести. Не таковы оказались его старшие сыновья Василий Косой и Димитрий Шемяка – люди мстительные, жестокие и бесстыдные. Вспомнив, что боярин Морозов дал совет отпустить Великого князя, они зарезали его с воплями: «Ты погубил нашего отца» – и, испугавшись расплаты за преступление, бежали из Москвы. Князь Юрий был потрясен всем случившимся. Он сам звал князя Василия II вернуться на великое княжение, клятвенно признал его старшим братом и удалился в свой удельный Галич. Вместе с ним ехало всего пять слуг – все приближенные, оставшиеся у зачинателя смуты.

И въезд в Москву законного государя стал радостным торжеством для всего народа. Дорога от Коломны до столицы была запружена ликующими толпами; по выражению летописи, как пчелы за маткою, конные и пешие люди спешили за князем Василием. Казалось, на Русской земле надолго воцарится мир.

Но нет, ненадолго смирился Юрий Звенигородский. Косой и Шемяка успели собрать дружины из отчаянных сорвиголов, и с этим сбродом им удалось разбить московское войско. Узнав об успехах сыновей, князь Юрий воспламенился прежним властолюбием и снова ворвался в Москву. Но тут уже Десница Всевышнего остановила его – он умер скоропостижной смертью. Великим князем вознамерился стать Василий Косой, не имея на то уже совершенно никаких прав (его отец был хоть по возрасту старшим из рода Иоанна Калиты). Однако этот новый претендент внушал неприязнь даже родным братьям. Когда Бог не захотел видеть отца нашего на престоле великокняжеском, то мы не хотим видеть на оном и тебя, – заявили они, выгнали Косого из Москвы, а сами примирились с государем Василием Васильевичем и получили от него богатые уделы.

Беглец Косой озлобился и начал зверствовать. Заподозрив в измене своего товарища по бегству князя Романа, он отрубил ему руку и ногу. Затем Косой навербовал толпу бродяг и лихих людей и стал разорять великокняжеские владения. Клятвопреступным обманом (дав ложную клятву на кресте) он вошел в Углич, убил московского наместника князя Оболенского, перевешал попавших к нему в руки бояр, воинов и сотни мирных жителей. Терпеть этого злодея было невозможно. Великий князь сам повел войско против Косого и настиг его шайку под Ростовом. Мятежник и тут думал прибегнуть к  вероломству: заключил перемирие, а когда Великий князь Василий отпустил своих воинов на отдых, Косой двинул отряд на его стан. Но застать врасплох москвичей не удалось: вылазку отбили, причем взяли в плен самого главаря.

Пленного Косого привезли в Москву, и встал вопрос: что с ним делать дальше? Было ясно, что, если этот отчаянный человек получит свободу, он нарушит любой договор, преступит любую клятву и вновь разожжет смуту. Потом пришла весть о новом злодействе: союзники Косого – вятчане – коварно расправились с московскими воеводами. Тогда боярская дума присоветовала великому князю страшное дело: ослепить мятежного двоюродного брата. То был обычай Византии, веками изощрявшейся в жестоких придворных интригах; на Руси подобная «цивилизованность» еще не привилась. Двадцатилетний Московский государь сдался на уговоры седобородых советников. Косого ослепили. Он получил дальний удел и жил там, забытый всеми, прежде других – родными братьями. Да, этот смутьян стал неопасен. Но чудовищный, смертный грех запятнал душу Великого князя Василия Васильевича.

Внутренний мир Русской земли казался надежным и прочным. Второй сын Юрия Звенигородского, Димитрий Шемяка, выказывал старшему брату – Московскому государю – всяческое послушание. Прошлое его было преступным. Вместе с Косым он убил боярина Морозова. Потом с разбойничьей дружиной опустошил Вологодский край, грабил мирных жителей и жег селения. Навстречу беззаконному князю вышел угодник Божий преподобный Георгий Пельшемский и обратил к Шемяке слово обличения: Князь Димитрий, ты творишь дела не христианские; ступай лучше к поганым, не знающим Бога! Вдовы и сироты христианские вопиют против тебя пред Господом. Сколько людей гибнет от тебя голодом и стужей. Если не прекратишь междоусобие, кровопролитие и насильство, то лишишься и славы, и княжения. Шемяка приказал сбросить обличителя с высокого моста на лед замерзшей реки: казалось, что преподобный Григорий разбился насмерть. Однако через несколько часов он поднялся с окровавленного льда и сказал: У немилостивого князя и слуги немилостивые, но погибнут они, несчастные! Расправа над святым пустынником вызвала возмущение, а его пророчество – страх даже в свирепой дружине Шемяки. Видя смущение своего воинства, он выказал то ли действительное, то ли притворное раскаяние и оставил Вологду в покое. Но все это были прежние дела Шемяки. Великий князь очень хотел мира, очень хотел верить – и верил в его искренность и сердечность, которые демонстрировал Шемяка при примирении. Да, был мир на Руси, и только в глубине души, тайно от всех вынашивал Шемяка черные замыслы и ждал удобного случая для их исполнения. Это был злодей изощренный и осторожный, куда опаснее злого простака Косого.

Главной заботой мирного времени – и церковной, и государственной – было поставление митрополита Всероссийского. Святитель Иона смог наконец отправиться в Царьград с грамотами от Русского Собора и Великого князя Василия. Но в Константинополе выяснилось, что он опять опоздал. На Русскую митрополию был уже назначен грек Исидор, которого со всех сторон расхваливали за ученость, ум, красноречие. В качестве утешения Патриарх Иосиф заверил русского святителя: А что воля Божия об Исидоре промыслит, или смертию скончается, или иначе что с ним станет: и ты, Иона, епископ Рязанский, готов, благословен на тот великий престол всея Руси. Но за этим ласковым приемом и лестными словами таилась очень тонкая,  и очень грязная, предательская интрига. Исидор ехал на Русскую землю, чтобы склонить и ее, и весь православный мир к вероотступничеству.

Флорентийская уния.

Кто же был на самом деле столь спешно поставленный митрополит Исидор «Русский»? Вряд ли его можно считать простым орудием императора Иоанна VIII Палеолога, надеявшегося спасти Византию от турок ценой предательства Святого Православия. До посвящения в российские первоиерархи Исидор был игуменом одного из Цареградских монастырей. Он действительно отличался блистательными дарованиями, впрочем, более светскими, чем церковными. Этот ловкий дипломат ездил в Европу в качестве посла Иоанна VIII для переговоров с римо-католиками о соединении Церквей и получении вслед за тем военной помощи Константинополю. Однако видится, что у хитроумного Исидора в ходе этого посольства возникли собственные далеко идущие планы.

Что толкнуло лукавого Исидора на путь предательства – сначала веры, а потом и отечества? Чем обольстил его папа Евгений: щедрым подкупом или еще более щедрыми посулами? Или этот дипломат в обличье служителя Божия просто прельстился крупной, всемирного масштаба, политической игрой? Как бы там ни было, в Италии намечался созыв «восьмого Вселенского Собора» для «долгожданного соединения Церквей Востока и Запада» (конечно, под папской эгидой). Все расходы по приезду и содержанию в Италии гостей-епископов восточных щедрый папа брал на себя. Конечно, на столь высоком форуме был бы неуместен такой православный подвижник, как русский святитель Иона. Поэтому во Всероссийские митрополиты срочно посвятили хитроумного Исидора. Это казалось выгодным клонившимся к отступничеству императору и Патриарху, папа же убивал этим сразу двух зайцев – приобретал на будущем собрании ловкого и замаскированного сторонника, а также подминал под себя огромную Русскую митрополию, на которую Рим давным-давно точил зубы. Так плелась вокруг Вселенского Православия сеть сатанинской интриги, которой все земные расчеты сулили успех. Но иначе судил Промыслитель Господь.

Для новоиспеченного митрополита Исидора «Русского» не очень приятным оказался уже сам приезд к вверенной ему пастве. Великий князь Василий был очень недоволен тем, что вопреки желанию всей Православной Руси видеть своим главой святого Иону на митрополию поставлен какой-то неведомый грек. Он принял Исидора только не хотя рушить изначальной старины, требовавшей церковного послушания Царьграду. Исидору пришлось употребить все свое красноречие и обходительность, чтобы князь Василий начал относиться к нему по-доброму. Действительно, поостыв от раздражения, Московский государь начал угощать и одаривать нового митрополита со старинным русским радушием. Однако Великий князь снова насторожился, когда выяснилось, что Исидор намерен ехать в папскую Италию и заседать там вместе с отступниками-латинянами и самим папой. Напрасно сладкоголосый митрополит сплетал цветы своего красноречия вокруг восьмого собора вселенского, где братски обнимутся христиане со всего мира, напрасно описывал, какую великую честь получит Россия от того, что примет участие в этом «празднике примирения» наравне с древнейшими Патриархатами и Римским престолом святого Петра. Князь Василий не ждал из Римской земли ничего хорошего и не хотел ничего слушать. Наконец он сказал Исидору: Отцы и деды наши не желали соединения законов греческого и римского; я сам не желаю того. Если уж ты непременно хочешь идти, то принеси нам оттуда наше древнее Православие, которое мы приняли от прародителя нашего, святого Владимира. А нового и чуждого не приноси нам – мы того не примем. На Кресте и Евангелии поклялся Исидор твердо стоять за Православие. Тогда Великий князь отпустил его в сопровождении пышной свиты, состоящей из духовенства и бояр. Всего четыре месяца пробыл он в Москве. Ненадолго хватило Исидоровой клятвы: уже на границе Русской земли, в Дерпте-Юрьеве, к ужасу своих спутников, отступник-митрополит отправился не в православную церковь, а в немецкий костел.

Православная свита была неприятна Исидору; особенно раздражал его суздальский священник Симеон, который постоянно спорил с ним и ругал папскую ересь. Однако Исидор старался не обращать внимания на эти мелочи, надеясь облапошить русских простаков на обратном пути. Он стремился к своей главной цели – в Италию, где его с распростертыми объятиями ждал папа Евгений IV, возлагавший на Исидора «Русского» особые надежды. Папский агент вполне оправдал ожидания своего высокого покровителя.

Иоанн VIII Палеолог вместе с греческими епископами уже прибыл в Италию, в город Феррару, где намечалось проведение «вселенского собора». Византийского императора постигло жестокое разочарование: он надеялся встретиться здесь с императором германским Сигизмундом и другими европейскими кесарями, будущими союзниками в борьбе с султаном, а увидел только хитро улыбающегося папу, окруженного итальянскими кардиналами. Хитроумный Исидор «Русский» подоспел как раз вовремя, чтобы успокоить доверчивого Палеолога: дескать, главное – договориться с папой, потом он разошлет буллу, пригрозит анафемой, и вся Европа обрушится на турок.

Единственным участвовавшим во «вселенском соборе» Патриархом оказался Иосиф Константинопольский. Первосвятители Иерусалимской, Антиохийской и Александрийской Церквей в Италию ехать отказались, прислав только своих уполномоченных. Заседания начались со споров о местах между папой и императором: каждый хотел главенствовать. Наконец Евгений IV добился для себя места чуть почетнее кесарского. Потом перешли к богословскому диспуту и сразу споткнулись о пресловутое латинское «филиокве».

«Филиокве» – это маленькая вставочка в Символ веры, родившаяся в V веке в Испании: утверждение, что Святой Дух исходит якобы не только от Небесного Отца, но и от Сына. Ни в Священном Писании, ни в Священном Предании нет никаких оснований для подобной доктрины. Это маленькое человеческое мудрование, словно тонкий яд, разъедало Откровение о Пресвятой Троице, о Всесовершенной любви Божией. Такой незначительной кажется эта вставочка, но она разрушает истинное понятие о Триедином Боге Вселюбящем, внося в него муть представлений об иерархии, главенстве и подчинении между Лицами Божества. «Филиокве» – это скрытая пружина отпадения Рима, гордыни пап, стремившихся к той же иерархичности, главенствованию, подавлению – вместо заповеданной Апостолами гармонии Соборной Церкви Христовой. Верные священным догматам папы старого Рима, среди них – святой Лев Великий, сами отвергали «филиокве» как ересь и анафематствовали ее приверженцев. Но потом римские понтифики начали играть в политические игры и ввели «филиокве» в латинское «Кредо», угождая еретичествовавшим германским императорам. Такая маленькая ересь! Такое крошечное извращение веры Христовой! Казалось бы, из-за чего спорить? Но православные епископы превосходно понимали, что признать «филиокве» – значит отступить и, в конечном счете, отречься от Господа Спасителя своего.

Божественным громом и отсекателем ереси явился в Ферраре духоносный святитель Марк Ефесский, Местоблюститель Патриарха Антиохийского. С латинской стороны ему пытался возражать знаменитый софист Иоанн, провинциал ордена доминиканцев, но волны его софистики разбивались о несокрушимую скалу православного исповедания, изрекаемого святым Марком. Впечатления от речей Ефесского святителя тщетно пытался смягчить якобы православный оратор – молодой Виссарион Никейский,  тайный отступник, которого так же, как Исидора, спешно посвятили в митрополиты для участия в соглашательстве с папой. Латиняне предъявляли в доказательство «святоотеческого происхождения филиокве» поддельные документы – блаженный Марк с гневом и презрением разоблачал фальшивки. Наконец великий святитель Ефесский дал исчерпывающее опровержение ереси «филиокве»: все латинские неправды стали ясны как день. Но паписты и тут не желали соглашаться. Тогда император Иоанн VIII, видя близящееся крушение своей интриги, запретил блаженному Марку являться на заседания. Провинциал Иоанн мог теперь разглагольствовать без помех: православные молчали – к словам Ефесского святителя было нечего добавить.

После удаления святого Марка происходящее стало приобретать типичные черты «разбойничьего соборища»: в ход пошли закулисные интриги и подкуп, угрозы и насилия. Суздальский иерей Симеон видел своими глазами, как склонявшимся к соглашательству восточным епископам приносили кошельки с золотом – «подарок от папы». О том же свидетельствует другой очевидец, грек Сиропул. Зато непокорным Евгений IV приказал не выдавать обещанного содержания, и эти иерархи начали голодать. В то же время против них метал гром и молнии император, угрожая им всякими карами  – как подданным, которые якобы мешают ему спасать отечество. Тем временем папа успел возместить свои расходы: под предлогом будто бы угрожающей Ферраре эпидемии он перевез всех во Флоренцию, жители которой передали ему огромную сумму денег за честь видеть у себя «вселенский собор».

Православный епископат брали измором, лаской и таской пригибая его под папское ярмо. Тут-то и выступил на первый план Исидор «Русский». На открытых заседаниях он больше помалкивал, чувствуя себя неуверенно в богословских вопросах. Зато в кулуарах этот хитрый интриган был на коне, распространяя тревожные слухи, улещая одних, сбивая с толку других, запугивая третьих. Ему удалось убедить самого Иоанна Палеолога: Исидор пригрозил императору, что может и без него устроить соединение Церквей, но тогда Византия останется ни с чем. Перепугавшийся император усилил давление на непослушных: уже не только грозил, но и заключал в оковы тех, кто пытался уехать с соборища. Потом лопнуло терпение у папы: он заявил, что, если к близящейся Пасхе «восточные» не согласятся с римским учением, пусть убираются восвояси, не получив ни гроша на дорогу.

В Страстной Понедельник греческий епископат собрался для совещания в келлии Константинопольского Патриарха. Тут Исидор «Русский» со слезой в голосе изрек: Лучше соединиться с римлянами душою и сердцем, нежели без всякой пользы ехать отсюда: и куда поедем? Дескать, так далеко ехали, так измучились, так устали, неужели все это зря? Жалкий довод для тех, кому предлагалось не только навеки погубить изменой собственные души, но и предать поруганию Матерь-Церковь Православную. Однако после речи Исидора многие изнуренные епископы начали малодушествовать. Вскоре они сделали первую уступку: признали «филиокве». Сразу же после этого внезапно умер Патриарх Иосиф – рука Господня настигла его, когда он не просто готовил соглашательство, а уже впал в ересь. Затем в сознании «восточных» наступил как бы обвал: они признали все латинские измышления – и Литургию на опресноках, и мифическое чистилище для недокаявшихся грешников, и абсолютную власть папы как земного наместника Божия. Был составлен соответствующий акт, Флорентийская уния, которую подписало большинство епископата. Немногим удалось бежать из Флоренции, чтобы не приложить руку к этой предательской и позорной комедии. Иоанн «Русский» вырвал подпись у приехавшего с ним епископа Авраамия Суздальского тем, что на несколько дней бросил его в тюрьму без пищи и питья. Только к блаженному Марку Ефесскому предатели не посмели даже обратиться, зная его непоколебимое стояние в Православии.

Казалось бы, Евгений IV мог быть доволен. Однако услышав, что под унией нет подписи Ефесского святителя, папа в панике закричал: «Так мы ничего не сделали!». Римский «земной бог» знал духовную мощь святого Марка и понимал, что этот воин Христов и в одиночку может противостать самой коварной лжи, ибо за ним – Правда Божия. Папа бросился к императору с требованиями немедленно принудить святителя Марка к подписи – или немедленно заточить, казнить, уничтожить его! Но блаженный Марк уже успел скрыться из Флоренции. Вскоре по всем Патриархатам прозвучал его гневный голос, перед всеми православными людьми обличающий флорентийское позорище, папское коварство и латинскую ложь. Так вместо покорности Риму уния лишь усилила неприятие народом Божиим папизма.

Отнюдь не желание соединить Церкви было главным в замыслах Евгения IV. Он руководствовался тонким своекорыстным расчетом: подмяв под себя Православный Восток, завоевать тем самым славу среди римо-католиков. Уж тогда-то, надеялся Евгений, все признают его не только законным, но и великим папой. Однако он просчитался. Базельский собор вновь произнес на него анафему, а флорентийское «соборище» и принятую там унию объявил несостоятельными.

Еще более жестоко просчитался в своих политических расчетах Иоанн VIII Палеолог. В качестве обещанной помощи против могучих султанских армий папа послал в Царьград всего триста солдат, да еще отсыпал императору тысячу золотых на военные расходы. Правда, папа обещал призвать Европу к крестовому походу на турок. Это слово Евгений IV сдержал: разослал повсюду соответствующую буллу, над которой только смеялись в Базеле, а потом и во всех европейских государствах. Один польско-венгерский король Владислав, владениям которого уже грозили турецкие войска со стороны Балкан, поднялся против султана – и вскоре был убит в битве под Варной. Вероотступничество Иоанна VIII не принесло земных выгод Византии. Более того, возвращаясь из Флоренции, император был встречен в Царьграде общенародным возмущением.

До Константинополя уже дошли слухи о происшедшем на «соборище». Многие епископы, сойдя с кораблей, разрывали на себе одежду и со слезами возглашали: «Мы продали нашу веру, мы променяли Православие на ересь латинскую!». Народ избегал храмов, где служили униаты, гнушаясь даже теми, кто принес покаяние. Повсюду оглашались послания столпа Вселенской Церкви блаженного Марка Ефесского, объявлявшего унию делом богоненавистным. Уже в Царьграде представитель Александрийского Патриарха митрополит Антоний Ираклийский во всеуслышание исповедал: Я не был согласен с одобрявшими соединение, как вы сами знаете, однако же подписался под определением, хотя и не добровольно. И с той поры совесть меня мучит. Я отвергаю соединение и предаю себя суду Церкви как виновного. Восточные Патриархи – Иерусалимский, Антиохийский и Александрийский – единодушно изрекли анафему на всех, соединившихся с Римом. Мыльный пузырь Флорентийской унии лопнул.

Тем временем Исидор «Русский» торжественно и неторопливо ехал в славянские страны, чтобы подмять их под папское иго. Он с блеском выполнил свою отступническую задачу и мог гордиться собой. Православные историки называют его главным предателем и главным творцом флорентийского позорища. Русский священник Симеон, бывший очевидцем его дел, пишет: Ни единого возлюби папа митрополита, якоже Исидора. Евгений IV возвел его в сан кардинала с титулом легата от ребра апостольского в землях ливонских, литовских, лехских (польских) и русских. Новоиспеченный кардинал не сомневался, что, если ему удалось сломить сопротивление многоученого греческого епископата, тем более с легкостью приведет он под власть папы некнижный русский народ. Это он твердо обещал Евгению IV. С собой он вез льстивую грамоту к Великому князю, в которой папа извещал о «благословенном успехе Флорентийского собора, славном в особенности для России, ибо архипастырь ее более других способствовал оному». Но мерзостью была такая папская «слава» для Святой Руси.

Еще во Флоренции удалось скрыться от Исидора епископу Авраамию Суздальскому, у которого насильственно была вырвана подпись под унией. Священник Симеон, в глаза проклинавший изменника-митрополита и отказавшийся поклоняться вместе с ним латинским статуям, был заключен в оковы, но в Венеции он тоже бежал вместе с другим участником русского посольства, боярином Фомой. Эти двое оказались в чуждом краю без средств и знания языка, в отчаянном положении. Но вот в видении перед иереем Симеоном предстал дивный старец, спросивший: Благословился ли ты от последовавшего стопам апостольским Марка, епископа Ефесского? Тот отвечал: Да! Я видел сего чудного и крепкого мужа и благословился от него. Явившийся – то был Преподобный Сергий Радонежский – сказал: Благословен от Бога человек сей, потому что никто из этого суетного латинского собора не преклонил его ни имением, ни ласкательством, ни угрозами мук. Ты сие видел, не склонился на прелесть и за то пострадал. Проповедуй же заповеданное тебе от святого Марка учение, куда ни придешь, всем православным, которые содержат предание святых апостолов и святых отцов Семи Соборов; и имеющий истинный разум да не уклоняется от сего. О путешествии же вашем не скорбите; я буду неотступно с вами. Затем Преподобный Сергий указал странникам надежный приют и путь в Отечество. От них узнали на Руси о подвиге блаженного Марка Ефесского и об отступничестве Исидора «Московского». О том же рассказывал епископ Авраамий Суздальский, те же вести приходили от афонских монахов и из возмущенного Константинополя. Однако Исидору все же удалось застать врасплох московское духовенство.

Кардинал-митрополит Исидор вступил в Москву, приказав нести перед собою три серебряные палицы и латинский крыж (четырехугольный крест без изображения Распятого Господа). Совершая Литургию в Успенском соборе, он поминал на ектинии не Константинопольского Патриарха, а папу Евгения. Затем сладкоголосый Исидоров архидиакон зачитал перед народом Флорентийские акты о соединении Церквей, с удовольствием выговаривая имена подписавших унию иерархов Византии. Ошеломлены были не только простолюдины и бояре, но и священнослужители: со времен равноапостольного князя Владимира привыкла Русь видеть в Константинопольской Церкви своих учителей и наставников. По свидетельству летописца: Вси князи умолчаша, и бояре, и иные мнози. Только Великий князь Василий сразу разгадал диавольский обман. Он выступил вперед и назвал Исидора латинским ересным прелестником, лютым волком в пастырской одежде, губителем душ. По его велению отступник был сведен с митрополичьего престола и заключен под стражу в Чудовом монастыре.

Вскоре Собор Русской Церкви, одним из виднейших участников которого был святитель Иона Рязанский, рассмотрел Флорентийские акты и разоблачил скрытый в них еретический яд. Уния была с негодованием отвергнута, Исидор осужден. Главная заслуга в осуждении пагубного соблазна принадлежала, конечно, князю Василию, который с непоколебимой твердостью первым встал на защиту Православия. Все – и народ, и духовенство – прославляли ум Великого князя, говоря: Государь! Мы дремали; ты един за всех бодрствовал, открыл истину, спас веру: митрополит отдал ее на злате Римскому Папе и вернулся к нам с ересью.

Вселенская Православная Церковь устояла благодаря духовному подвигу двух воинов Христовых: святителя Марка Ефесского, разоблачившего папское коварство на Востоке, и Великого князя Василия II, отстоявшего святыню веры на Руси.

Таким образом, хитрость, редкий дар слова и великий ум честолюбивого Исидора, имев столь много действия на Флорентийском соборе, где ученейшая Греция состязалась с Римом, оказались бессильными в Москве, быв побеждены здравым смыслом Великого князя, уверенного, что неизменяемые догматы отцов лучше всяких новых мудрований, – констатирует Н. М. Карамзин.

Отступник Исидор «Русский» сидел в монастырской келье. Обращались с ним хорошо. Но «легату от папского ребра» докучало православное духовенство, ежедневно являвшееся к нему с увещеваниями покаяться и обратиться на путь Правды Божией. Каяться Исидор не хотел – это значило для него лишиться всех выгод и почестей, обещанных папой. Через несколько месяцев ему удалось бежать. В Твери, где Исидор опять пытался развернуть латинскую агитацию, его снова схватили и посадили под замок. Однако Великий князь Василий приказал тверичам выпустить его и более не преследовать: пусть уходит с Русской земли. Он ушел в Литву, пытался и там внедрять унию среди православных людей, но безуспешно. Наконец, проклиная упрямых славян, он уехал в Рим, где был обласкан папой и некоторое время еще назывался кардиналом российским. Затем Исидор получил повышение – папа назначил его «патриархом Константинопольским». В Царьград он въехал, чтобы довершить падение своей родины.

Император Иоанн VIII был человек двоедушный, нетвердый во всех путях своих, он постоянно колебался между политическими расчетами и страхом Божиим. Не получив реальной помощи от Евгения IV, он все же не терял надежды на пап и потому продвигал на Царьградский Патриарший престол униатов: сначала поставлен был Митрофан, а после его смерти Григорий (Мамма). Однако Иоанн VIII так и не обнародовал актов Флорентийской унии, а перед кончиной каялся и получил напутствие от православных священников. Сменивший его император Константин XII оказался таким же малодушным – метался между Православием и унией. А положение Византии становилось все хуже: в начале 1453 года Константинополь был со всех сторон обложен двухсоттысячными турецкими войсками. Тогда-то и явился сюда кардинал – «патриарх» Исидор, чтобы обольстить императора безумной надеждой: только признайте унию – и папа спасет город. Конечно, даже если бы и собрались по папскому зову европейские войска, они  не успели бы прийти на помощь Царьграду, но Константин XII ухватился за эту политическую «соломинку» и присягнул папе. В городе немедленно вспыхнуло восстание, православный народ восклицал: «Горе латинской ереси!». Вместо организации обороны от турок Константинополь был вынужден подняться на защиту веры.

Православные люди считали унию не средством спасения, а вернейшим способом навлечь на Византию гнев Божий. Так и случилось. Султан Мухаммед II с легкостью вошел в охваченный смутой Царьград. Последовали грабеж и резня. Храм Святой Софии Премудрости Божией, которым так гордились греки, был превращен в мечеть. Однако султан не собирался насиловать души своих новых подданных: он дозволил избрать Патриарха, которым стал великий православный исповедник святитель Геннадий Схоларий. Так, уже под турецким владычеством, продолжил свою историю Константинопольский Патриархат.

Зачинатель смуты кардинал-«патриарх» Исидор был заключен цареградцами в тюрьму. Когда город пал, провокатор подкупил стражу и бежал в Рим. Туда же скрылся и патриарх-униат Григорий (Мамма). В Риме продолжала плестись сеть униатских интриг. А новая заслуга Исидора была высоко оценена папой: он стал деканом (старейшиной) кардинальской коллегии.

Падение Византии громом Небесным отозвалось в христианском мире: издревле то был державный оплот Вселенского Православия, знаменитый в веках подвигами духоносных святителей и деяниями благочестивых монархов. Но также веками подтачивали императорский двор черви властолюбия, роскоши, жестоких интриг. В борьбе за кесарский трон совершались жестокие злодеяния – клятвопреступления, коварные братоубийства, и это здесь процветал страшный обычай выкалывать глаза своим соперникам. Уже не святыней истинной веры, а суетной земной славой превозносились гордые ромеи. Возгордившиеся императоры впадали в смертный грех «цезаропапизма»: начинали грубо вмешиваться в церковные дела, навязывать Церкви свою «августейшую», подчас еретическую волю. Затеянные Иоанном VIII и Константином XII соглашения с папизмом были не только духовным, но и политическим безумием. Ведь именно папские крестоносцы, в 1204 году взявшие штурмом православный Царьград и на время учредившие там «папскую, латинскую империю», подломили державную мощь Византии.

Последним предостережением развратившемуся Царьграду было все сужавшееся вокруг него кольцо турецкой державы, и последним Господним зовом к могущему спасти Византию покаянию была данная ей полувековая передышка, после того как эмир Тимур разгромил турецкого султана Баязета и приостановил победное шествие султанатов.

Расшатывание духовных устоев влекло за собой нравственное разложение общества. Оплакивая гибель великой Византийской империи, русский летописец писал: Царство без грозы есть конь без узды. Константин и его предки давали вельможам утеснять народ; не было в судах правды, в сердцах мужества; судии богатели от слез и крови невинных, а полки греческие величались только цветною одеждою; граждане не стыдились вероломства, а воины –  бегства. Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя Магомета (Мухаммеда II), коего воины играют смертию в боях, и судии не дерзают изменять совести. Уже не осталось теперь ни единого царства православного, кроме русского. Отступническая уния с латинством явилась последней каплей, переполнившей чашу византийских беззаконий. Державный Константинополь пал, но на смену ему поднималась и крепла в державном строительстве Православная Русь.

Таков всемирный и вселенский смысл подвига Великого князя Василия II, удержавшего свое Отечество в верности Святому Православию. Русская Церковь не только стремительно поднялась до славы древнейших и знаменитейших Поместных Церквей, но стала им опорой и защитой. Верность Истине Христовой привела Россию к земному державному могуществу. Православие не раз спасало наше Отечество, когда оно оказывалось на краю гибели. Так было в 1612 году, когда во имя святой веры Россия не допустила воцариться над собою папистам-полякам, превратить себя в панскую вотчину. Так было в 1812 году, когда православный народ не поддался французским посулам освободить крепостных и горела Русская земля под ногами безбожных наполеоновских полчищ. Так было и в нынешнем веке, когда перед лицом смертельной угрозы советская власть примирилась с Церковью – и были побеждены гитлеровские орды. Падение России начиналось с отступничества «верхов», с богохульного дворянского вольнодумства, приведшего в революционный тупик, к катастрофе 1917 года и нынешнему распаду. А Православная Русь не рассыпалась, а привлекала к себе православные народы. Основа ее исторического величия – святая вера.

Московский государь Василий II Васильевич, восстав против душетленной унии, на века отстоял духовную и державную мощь своей страны. Этого несравненного подвига не простил ему душегубец-диавол, замысливший и осуществивший жестокую месть русскому князю. Но несчастья и бедствия, уготованные Василию II Темному, обратил Промысл Божий к очищению его души от пагубных грехов юности.