Книга II. По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Издательский Совет Русской Православной Церкви

Попытка втиснуть Всеобъемлющую Вселенскую Истину Божию в жалкие рамки государственной доктрины – вот, пожалуй, самое кощунственное, самое пагубное из всех антицерковных действий Петра I. При всех своих личных глумливых выходках царь-реформатор в изданных им законах представляется как бы ревнителем веры. Вводится смертная казнь за раскол, за перемену вероисповедания, а за богохульство надлежит «язык прожечь и голову отсечь». Под угрозой наказания за невыполнение предписывается регулярная исповедь и причащение (такое положение сохранялось вплоть до падения империи). По виду – это забота об охране Церкви, по сути – надругательство над Святым Православием. Живая вера подменялась страхом перед полицейскими мерами, проповедь Христовой Любви – угрозами и казнями. Петр I силился превратить Церковь в одно из своих министерств, а Православие сделать одним из отнюдь не первостепенных элементов имперской идеологии. Религию любви к кротости – Христово Православие – подменяли и представляли жестоким и властным политическим культом. В этом смысле большевистская «государственная религия атеизма» есть явление того же порядка, что и петровское «огосударствление веры». По поводу царских гонений на раскольников римо-католики заявляют даже о якобы существовавшей в России православной инквизиции. Нет! Насилие, инквизиционные методы совершенно чужды Православной Церкви – инквизиция есть родовой признак двух зеркально отражающих друг друга ересей: папоцезаризма (церковного посягательства па мирскую власть) и цезаропапизма (посягательства мирских правителей на власть духовную).

Гонения на раскольников были начаты в России монархической властью и велись по политическим мотивам – не за веру, а за нападки на царя Алексия Тишайшего. Петр I, свирепо преследовавший всех инакомыслящих, в том числе и раскольников, еще ужесточил эти гонения, и в то же время сам царь являлся главным разжигателем раскола, поскольку сеял в народе страшный соблазн. Еще святитель Митрофан Воронежский говорил: Не прилично государю православному ставить языческие болваны и тем соблазнять простые сердца народа. А многие выходки Петра были куда хлеще установки античных статуй. Какие чувства могли родиться в простых сердцах, когда по городским улицам с гиканьем и похабными песнями мчался «всепьянейший шутейный собор» – пьяные вельможи, наряженные в архиерейские и священнические ризы, во главе с самим царем? Чем иным, как не бесовскими игрищами, могли видеться простому верующему народу петровские ассамблеи, окутанные спиртными испарениями и табачным дымом, где плясали полуобнаженные по западной моде женщины. Ничего подобного на Святой Руси не видывали. Разве не правдоподобной могла показаться простым сердцам раскольничья легенда о «царе-антихристе» и о том, что вместе с царем пала и вера, а Истину Божию хранят только ревнители старины? Раскольничьи фанатики кричали, что умрут за единую букву аз, – Петр I дал раскольничьим агитаторам еще немало «букв», то есть веских поводов к критике «официальной религии». А гонения на раскольников только укрепляли их позиции, создавая вокруг них притягательный для христианского сознания ореол мученичества. (Неправедное, «черное» мученичество есть одно из коварнейших изобретений диавола: «мучениками» представлялись и заговорщики – декабристы, и вся позднейшая революционная нечисть от «бомбистов-террористов» до большевиков.) Если раскол не сумел взорвать Русскую Церковь, то это произошло не благодаря правительственным преследованиям раскольников, а вопреки таким преследованиям. Внутренняя ущербность раскольничьего мировоззрения привела к тому, что сам раскол распался на множество «бестолковых толков» и «несогласных согласий». Кривда раскола сделалась ясна подавляющему большинству русского народа Божия. Благодаря увещаниям Церкви вновь привилась к древу Святого Православия сохранявшая живые соки ветвь старообрядчества – единоверцы.

Теперь писатель А. И. Солженицын призывает Русскую Православную Церковь каяться в грехе гонений на старообрядчество. Выдающийся литератор, специалист по истории революции и большевизма демонстрирует полное незнание истории раскола и непонимание церковной истории, вносит дополнительный элемент смуты в без того смутную духовную атмосферу современности. Церковь призывают каяться в грехах российского цезаропапизма, от которого она страдала более, чем кто бы то ни было еще, в противостоянии которому знала своих мучеников и исповедников. Да будет известно А. И. Солженицыну, что Русская Церковь никогда не соучаствовала в преследовании раскольников властью имперской, а во многих случаях пыталась смягчить участь гонимых, всегда заботилась прежде всего о вразумлении заблудших и возвращении их в лоно Матери-Церкви. И перед кем нас призывают каяться те, кто идеализирует старообрядческий раскол? Перед расколоучителями, ввергшими в вечную гибель тысячи и тысячи малых сих? Перед протопопом Аввакумом, остервенелым хулителем Матери-Церкви, имевшим, по собственному выражению, обычай лаять от Писания (так употреблял вождь раскола Учение Божественной Любви – «лаял» от Него)? Или перед клятвопреступником Никитой Пустосвятом, замышлявшим убийство Патриарха и всего Священноначалия Русской Церкви? Или нам прикажут каяться перед изуверскими раскольничьими сектами: духоборцами, хлыстами, скопцами? Вообще все «беспоповские» ответвления раскола представляют собою самый заурядный протестантизм – так почему бы заодно не покаяться нам перед лютеранами? Вот только в чем? Дело ведь не в каких-то «исторических грехах»: речь – о спасении человеческих душ, которые раскол и ересь затягивают в адскую бездну. Церковь всегда готова была протянуть руку спасения заблудшим, но что делать, если раскольники плюют в эту милосердную руку? С единоверцами у Русской Церкви нет никаких разногласий: никто не мешает им сохранять милые их сердцу обряды (еще у истоков раскола говорил староверам Патриарх Иоаким: креститесь, как хотите) – и мы едины с ними в молитве и в принадлежности к Православию Вселенскому. Но вот к чему привела попытка митрополита Сергия (Страгородского) сделать шаг навстречу «беглопоповцам» – секте, «иерархия» которой имеет совершенно беззаконное, противоканоническое происхождение? Эти «ревнители старины» (и нарушители священных канонов Православия) тут же лукаво перетолковали слова митрополита на свой лад, начали кричать, что Церковь будто бы признала свою неправду (то бишь «покаялась»), – и этой ложью соблазнять православных к вступлению в их секту. Так что гениальному писателю А. И. Солженицыну, как и всем подобным ему интеллектуалам, следует все-таки поосторожней высказываться по вопросам церковной жизни и церковной истории.

В нынешних церковных и околоцерковных кругах многие умы занимает теория симфонии – гармонии отношений Церкви и монархии, обеспечивающей расцвет православной державы. Нет спора: симфония, при которой добродетельный монарх благотворит Церкви и охраняет ее от внешних врагов, а Церковь освящает и благословляет дела государственные, представляется идеальным общественным устройством. Случаи симфонии были в истории: Византия при святом равноапостольном императоре Константине и ряде других благочестивых кесарях, Россия при святом равноапостольном Великом князе Владимире, при благоверном Великом князе Иоанне Калите и святителе Московском Петре, при святом Великом князе Димитрии Донском и святителе Алексии Чудотворце, при Великом князе Василии Темном, при царе Феодоре Иоанновиче и святом Патриархе Иове, при царе Михаиле Романове и Патриархе Филарете (Романове), при царе Алексии Тишайшем и Патриархе Никоне до учреждения Монастырского приказа, при царе Феодоре Алексеевиче и Патриархе Иоакиме. Но на этом наш перечень обрывается резко, ибо симфония немыслима в условиях цезаропапизма, когда монаршим произволом искалечено каноническое устроение Церкви. По молитвам преподобного Серафима Саровского Милосердный Бог даровал России в XIX веке благочестивых монархов с прекрасными душевными качествами, но родимые пятна цезаропапизма въелись к тому времени уже слишком глубоко. Ни один из этих императоров не освободил Русскую Церковь из оков, не вернул ей насильственно отнятое Патриаршество, не задумался над тем, на что посягает, подписывая очередной указ об архиерейском назначении, не отказался от кощунственного звания крайнего судии Церкви.

Крупнейший идеолог симфонии, архиепископ Серафим (Соболев), при всей своей пламенной приверженности монархизму, отмечает: Даже в мусульманской Турции не было таких гонений на Церковь и духовенство, как в России при Петре I, Анне Иоановне, Екатерине II. Но даже архиепископ Серафим, при всей своей добросовестности, считает, что цезаропапизм мог быть где-то еще: в Византии, в Англии, но только не в России... Увы! это было в России, и цезаропапизм терзал Русскую Церковь на протяжении всего синодального периода, продлившегося около двух столетий.

Для оценки петровского тоталитарного режима некоторые исследователи предлагают термин «абсолютизм». Но нас интересует прежде всего не политическая, а церковная сторона «реформы», учиненной Петром I в Церкви, которую с совершенной очевидностью можно назвать введением цезаропапизма. «Правда воли монаршей» – документ, вышедший из-под пера архиепископа Феофана (Прокоповича) по поручению Петра I, является декларацией, утверждающей ответственность монарха лишь перед Самим Богом, неограниченную власть монарха над Церковью и неподсудность монарших грехов Церкви Божией. Что это, если не манифест цезаропапизма? В текст архиерейской присяги было введено признание царя крайним судией Церкви ( то есть монарх тщился подменить собою Самого Христа аналогично тому, как папа Римский при папоцезаризме), – и это цезаропапистское кощунство сохранялось вплоть до падения Российской империи! Естественно, узурпация монархией духовной власти привела к попранию священного принципа соборности: ни одного Поместного, ни даже Архиерейского Собора не было в России за весь синодальный период. Цезаропапизм довлел над нравственностью архиереев. Наряду с великими исповедниками и страстотерпцами в борьбе с цезаропапистской ересью – такими, как святители Арсений (Мациевич) и Феофилакт (Лопатинский), и обличителями монарших грехов, подобными архимандриту Фотию (Спасскому) и священномученику Владимиру (Богоявленскому), – среди архиереев появлялись не Божии угодники, а угодники правящего монарха или даже «царского ока» – синодального обер-прокурора. (Так митрополит Антоний (Храповицкий) в угоду обер-прокурору В. К. Саблеру обещал поставить в архиереи хоть борзого кобеля.) А тем временем российская западническая «образованщина» кричала об «омертвении» Церкви. Русская Церковь стенала в цезаропапистском рабстве, и только никогда не угасавшая на Русской земле праведность спасала ее от духовной гибели. Эту сокровенную святость якобы «омертвевшая» Церковь Российская явила миру в годину лютейших большевистских гонений, просияв невиданным с первохристианских времен созвездием новомучеников и исповедников Христовой Истины.

После февральской революции I9I7 года Священноначалие Русской Церкви совершило «грех февраля». Все виднейшие иерархи, кроме митрополита Макария (Невского), направили приветствие революционной клике. В числе подписавших этот греховный документ были и святой Патриарх Тихон (Белавин), и будущие страстотерпцы и исповедники – святители Владимир (Богоявленский), Агафангел (Преображенский), Арсений (Стадницкий) и многие другие, и будущие лидеры эмигрантского церковного зарубежья и «ярые монархисты» – митрополиты Антоний (Храповицкий) и Анастасий (Грибановский). Совершен был грех против верности монархической власти. Но можно понять чувства архиереев: с падением империи Церковь освобождалась от цезаропапистского ига, – казалось, что она обретает долгожданную свободу.

Почему Российская держава не одержала в Первой мировой войне победу, которая по всем военным расчетам казалась уже выигранной? Внешние, мирские причины очевидны: эта победа была «украдена» действиями внутренних подрывных сил, предательством военно-чиновничьих верхов, интригами «мировой закулисы». Но, как говорят святые отцы, сатана и когтем не может шевельнуть без воли Божией. Так почему Всевышний попустил, чтобы Россия вместо величайшего державного торжества в своей истории рухнула в революционную пропасть? Вот одна из причин тому. В случае победы при переделе мира России должны были достаться Константинополь и обширные территории Малой Азии. В предвкушении этого на заседании Святейшего Синода по предложению будущего отступника обер-прокурора В. К. Саблера было принято постановление: великие древние Патриархаты Константинопольский и Антиохийский подчинить Русской Церкви (то есть ее «обер-прокуратуре») на правах епархий. Духовный смысл этого постановления воистину ужасен: российский цезаропапизм поднимал руку на Вселенскую Соборную Церковь, но Промысл Божий не допустил беззакония.

Тех, кто с излишней страстностью увлекается теорией симфонии, необходимо предостеречь от впадения в цезаропапизм, от возвышения монархического идеала над Святым Православием. По этому поводу Святейший Патриарх Алексий II заметил: Нас упрекают за то, что мы отказываемся признать монархию церковным догматом. Действительно, необходимо внести ясность. «Кодекс Юстиниана», на котором основывается теория симфонии, никогда не являлся ни догматом, ни каноном Православной Церкви. Симфония есть прекрасная мечта, порою сбывавшаяся в истории – как редкий дар Божий народу, преуспевшему в благочестии. Пока русский народ не опамятовался после десятилетий богоборческого насилия, не преодолел нынешнюю духовную смуту, не обратился истинно и глубоко к Матери-Церкви, на какую симфонию можно всерьез надеяться? Но ныне некоторые ревнители-монархисты объявляют симфонией весь имперский период. Да упаси нас Господь от «симфоний», какие были в петровско-аннинско-екатерининские времена! Эдакий монархизм может довести и до приветствий антихристу, который тоже явится монархом, причем всемирным.

По слову Священного Писания, человек, чьи добрые дела устоят, получит награду в вечности, а чьи разрушатся – тот тоже может спастись, хотя и как из огня. У Петра I имелись добрые качества: он искренне хотел блага России, много трудился на своем веку, были у него и идущие от сердца порывы к Всевышнему. Милосердие Вселюбящего Господа неизреченно и безгранично. Засим: выполним завет святителя Митрофана Воронежского и помолимся об упокоении души раба Божия Петра Алексеевича Романова.

Возлюбленные о Господе братья и сестры !

Апостольская заповедь царя чтите, которую так свято выполнил любвеобильный святитель Митрофан, была провозглашена еще в те времена, когда царствовали языческие императоры, лютые гонители христианства. И общество святых, каковым являлись первые христиане, искренне и чистосердечно молилось о мирских правителях, хотя те и являлись палачами верных. В те же времена христианские богословы обращались к кесарям-гонителям с апологиями, свидетельствующими о верноподданических чувствах последователей Спасителя. Во все века верность законной власти, искреннее отношение, уважение и любовь к ее носителям являлись высокими христианскими добродетелями. Святитель Митрофан Воронежский являет нам образец того, как искренняя любовь христианская склоняет правителя на милость к Церкви и верующим.

Мы с вами живем в Средней Азии, в государствах, правители которых придерживаются иной веры, чем наша. Но разве не вдвойне обязаны мы им признательностью и благодарной любовью, видя, как помогают они православной епархии созидать храмы и Духовные центры, как чутко относятся к нашим духовным нуждам, как оберегают мир и доброжелательность, драгоценные для всех живущих в этом необъятном краю? В притче о милосердном самарянине Сам Христос Спаситель учит считать своими ближними, любить, как самих себя, тех, кто оказывает нам милость. Так да будут искренни наши гражданские чувства, наша верность законным правителям, да будут горячи и чистосердечны наши молитвы о властех и воинстве стран сих.

Святитель Митрофан Воронежский учит нас мерности – мудрой умеренности в словах, делах и поступках, терпеливому и терпимому, любовному отношению к людям. Угодник Божий призывает нас видеть в каждом человеке его лучшие черты, на каждого смотреть с любовью христианской: ведь в каждой душе сокрыт святой образ Божий и за всех излил на Кресте Пречистую Кровь наш Спаситель.

Но учит нас святой Воронежский старец и тому, что есть предел христианской терпимости: для душевного спасения необходимо бегать злаго, а порой – и противостать злу мужественным обличением. Святитель Митрофан не устрашился исповедать чистую веру свою и обличить страшного во гневе царя – так и мы должны безбоязненно в любых обстоятельствах исповедовать свою веру во Христа Господа, называть грех – грехом, ложь – ложью, мерзость – мерзостью, каково бы ни было на этот счет «общественное мнение».