Книга небес и ада ocr busya «Хорхе Луис Борхес, Адольфо Биой Касарес «Книга небес и ада»

Время в раю и на земле не соотносится

В «Пантеоне» Готфрида Витербского¹³⁷ говорится, что некие монахи отплыли от берегов Бретани, взяв курс к раю, который, согласно молве, находится на краю океана. Достигли они города за хрустальными стенами, где воздух благоухал. Серебряные олени и золотые кони спустились к ним и провели к дереву, где птиц было больше, чем листьев. Целый день им было позволено провести в раю.

Вернувшись в Бретань, монахи тщетно искали церковь, в которой раньше служили. Епископ был новый, деревня новая, прихожане новые. Все старое умерло, другое, новое, родилось. Монахи не узнавали ни мест, ни людей, ни языка. Проливая слезы, сетовали они друг перед другом, ибо не имели больше ни родины, ни знакомых.

«Энциклопедия церковных паломничеств», X (1879)

Явная ошибка праведника

Когда Сиф¹³⁸ достиг рая, то подумал, будто в нем пожар: такое яркое было зарево.

Партии праведников

После спора о политике доктор Джонсон, консерватор, и отец Босуэлла, либерал, расстались друзьями. Босуэлл пишет: «Так они расстались. Теперь они в другом, высшем мире, и поскольку оба были достойными христианами, я верю, что они встретились в обители блаженства. Должен, однако, заметить, согласуясь с политическими принципами моего друга и с моими собственными, что они, должно быть, встретились в таком месте, куда либералам вход закрыт».

Блаженное единение

Так, в «Мантиг ут-Тейр» («Разговоре птиц») тридцать птиц, означающих души, в поисках огромной птицы Симург, их бога, пересекают семь морей (по другим вариантам, семь долин): Искания, Любви, Знания, Осведомленности, Единства, Изумления и Растворения в Ближнем (т. е. уничтожения собственного «я») – различные этапы созерцательной жизни. Наконец, достигнув таинственного острова Симург и «поглядев на нее с почтением, увидели в ней тридцать птиц; а когда они поглядели друг на друга, все тридцать птиц походили на одну Симург; в самих себе видели они всю Симург, а в Симург – все тридцать птиц».

Грешник на небесах

Никто из тех, кто услаждается в аду, не может иметь части в наслаждениях неба. Один человек, который до того, как умереть, уверовал в мгновенное спасение, добился, чтобы Всеблагое провидение заменило ему адскую усладу наслаждением небесным, и Господь разрешил ангелам, истребив в этом духе дьявольское наслаждение, вознести его на небеса. Но та, первая услада составляла всю любовь, всю сущность его жизни; дух этот обмер, остался бесчувствен и недвижим; чтобы вернуть его к жизни, пришлось опять вселить в него адскую усладу. Он немедленно удрал в ад и сказал, что перед тем, как потерять сознание, испытал ужасающее чувство, которое невозможно выразить. Правду говорят на небесах: легче филина превратить в горлинку или змею в агнца, чем злобного духа – в ангела.

Ад¹³⁹

Inferim, подземелье; народы, которые погребали своих мертвецов, клали их под землю; душа их, следственно, оставалась с ними. Таковы были первая физика и первая метафизика египтян и греков.

Индийцы, народ гораздо более древний, изобрели хитроумный догмат метемпсихоза и никогда не полагали, будто души их находятся под землей.

Японцы, корейцы, китайцы, обитатели бескрайних равнин Восточной и Западной Татарии не ведали ничего о философии подземелья.

Греки со временем сотворили из подземелья обширное царство и щедрой рукой подарили его Плутону¹⁴⁰ и супруге оного Прозерпине.¹⁴¹ Им предоставили троих государственных советников, трех ключниц, называемых пуриями, трех парок, прядущих, ссучивающих и перерезающих нить человеческой жизни; и поскольку у всякого античного героя был свой пес, чтобы охранять дверь, Плутону тоже выделили громадного зверя с тремя головами; счет тогда шел на тройки. Трое государственных советников, Минос, Эак и Радамант, так разделили свои обязанности: первый судил в Греции, второй – в Малой Азии (ибо Великой Азии греки тогда еще не знали), а третьему досталась Европа.

Поэты, придумав ад, первыми принялись насмехаться над ним. В «Энеиде» Вергилий говорит об аде серьезно, поскольку серьезность подобает избранному им сюжету, а в «Георгиках» тон его презрителен (II, стих 490 и след.):

Felix qui potuit rerum cognoscere causas,

Atque metus omnes et inexorabile fatum

Subject pedibus, strepitumque Acherontis avari!¹⁴²

В римском театре декламировали такие вот стихи из «Троянок»¹⁴³ (хор из II акта), и сорок тысяч зрителей рукоплескали им:

…Taenara et aspero

Regnum sub domino, limen et obsidens

Custos non facil Cerberus ostio,

Rumores vacui, verhaque inania,

Et par sollicito fabula somnio.¹⁴⁴

Лукреций, Гораций выражались с такой же определенностью; Цицерон, Сенека говорили то же самое в двадцати местах. Великий император Марк Аврелий¹⁴⁵ рассуждает еще философичней: «Тот, кто боится смерти, боится либо потерять все свои чувства, либо испытать другие ощущения. Но если ты лишен твоих чувств, ты не подвержен больше ни боли, ни лишениям; если же чувства твои иной природы, то и ты сам – иное существо».

На это рассуждение языческой философии было нечего возразить. Однако же из-за противоречия, присущего человеческому роду, ключевого, наверное, для нашей природы, в то же самое время, когда Цицерон заявлял публично: «Ни одна старуха не верит уже в эту чепуху», Лукреций признавал, что подобные идеи оказывали глубокое впечатление на людей, и считал своей задачей эти идеи искоренить:

…Si certam finem esse vidиrent

Aerumnarum homines, aliqua ratione valerent

Religionis atque minis obsistere vatum.

Nunc ratio nulla est restandi, nulla facultas:

Aeternam quoniam poenas in morte tirnendum.¹⁴⁶

Значит, действительно среди простого народа одни смеялись над адом, другие дрожали перед ним. Одни смотрели на Цербера,¹⁴⁷ Фурий,¹⁴⁸ Плутона как на смехотворные побасенки, другие без конца приносили жертвы подземным богам. Все как у нас:

Et quocumque tarnen miseri venere, parentat,

Et nigras mactant pecudes, et Manibu' divis

Inferias mittunt; multoque in rebus acerbis

Aerius advertunt animos ad religionem.¹⁴⁹

Иные философы, сами не верившие в сказки об аде, желали, чтобы эти верования сдерживали чернь. Таков был Тимей из Локр,¹⁵⁰ таков был политик и историк Полибий.¹⁵¹ «Ад, – говорил этот последний, – мудрецу не нужен, однако необходим бессмысленной толпе».

Достаточно хорошо известно, что в Пятикнижии нигде нет упоминания об аде. Люди оставались ввергнутыми в хаос противоречий и неопределенности, когда в мир явился Иисус Христос. Он утвердил древнюю доктрину ада; не доктрину языческих поэтов или египетских жрецов, но ту доктрину, какую приняло христианство и каковой все должно было подчиниться. Он возгласил царство грядущее и ад, которому не будет конца.

Вот что сказал он в Капернауме, в Галилее: «Кто же скажет брату своему: „рака”, подлежит синедриону, а кто скажет: „безумный”, подлежит gehenei eimom, геенне огненной».

Отсюда следуют две вещи: во-первых, Иисус Христос не желал, чтобы люди оскорбляли друг друга, ибо только он, учитель, обладал правом называть проповедников-фарисеев: «Змии, порождения ехиднины»; во-вторых, те, кто оскорбляют ближних своих, заслуживают ада, ибо геенна огненная находилась в долине Энном, где некогда сжигались жертвы, приносимые Молоху; эта-то геенна и означает адское пламя.

В другом месте он говорит: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской.

И если соблазняет тебя рука твоя, отсеки ее: лучше тебе, увечному, войти в жизнь, нежели с двумя руками войти в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает. Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится. Соль – добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите? Имейте в себе соль, и мир имейте между собою».

А еще он сказал по дороге в Иерусалим: «Когда хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: Господи! Господи! Отвори нам; но Он скажет вам в ответ: не знаю вас, откуда вы. Тогда станете говорить: мы ели и пили пред Тобою, и на улицах наших учил Ты. Но Он скажет: говорю вам: не знаю вас, откуда вы; отойдите от Меня все делатели неправды. Там будет плач и скрежет зубов, когда увидите Авраама, Исаака и Иакова и всех пророков в Царствии Божием, а себя изгоняемыми вон».

Несмотря на то, что Спаситель рода человеческого и в других своих изречениях утверждал, будто всякий, отошедший от Церкви, будет подвергнут вечному проклятию, Ориген и некоторые другие не верили в неизбывность мук.

Социниане отрицают их, но они не принадлежат к Церкви. Лютеране и кальвинисты, хоть и вышли из лона Церкви, признают бесконечный ад.

С тех пор как люди стали жить в обществе, они должны были заметить, что многие преступники избегают суровости закона. Законы карают преступления против общества: нужно было чем-то обуздать преступления тайные; только религия могла исполнить это. Персы, халдеи, египтяне, греки придумывали посмертные наказания; из всех известных нам древних народов только евреи признавали лишь посюсторонние кары. Смешно верить или делать вид, что веришь, полагаясь на некоторые весьма темные пассажи, будто бы ад был включен в древние законы евреев – «Левит» или «Десять заповедей», тогда как автор этих законов не сказал ни слова, могущего иметь хоть малейшее отношение к наказаниям в будущей жизни. С полным правом можно было бы сказать составителю Пятикнижия: «Вы – человек непоследовательный и непорядочный, да и неумный к тому же, в высшей степени недостойный звания законодателя, на которое претендуете. Как! Вам был известен догмат, такой подавляющий, настолько необходимый людям, а вы не изложили его в простых и ясных словах? И в то время как он принят у всех сопредельных народов, вы удовольствовались тем, чтобы позволить угадать его в ваших писаниях неким комментаторам, которые явятся через четыре тысячи лет и станут корежить ваши слова, дабы отыскать в них то, чего вы не собирались говорить? Или вы – невежда, не знавший, что верование это было повсеместно принято в Египте, Халдее, Персии, или же вам не хватило ума, ежели вы имели сведения об этом догмате, но не сделали его основой своей религии».

Авторы иудейских законов могли бы в общем и целом ответить: «Должны признаться: мы и в самом деле чересчур невежественны; мы слишком поздно научились писать; народ наш был дикой ордою варваров, которая, признаем и это, около полувека блуждала в необитаемой пустыне; наконец, захватила крошечную страну путем самого отвратительного грабежа и самых омерзительных зверств, о каких только упоминала история. Мы не имели никакого сообщения с цивилизованными народами; как же, по-вашему, могли мы (мы, наиболее земные из всех людей) выработать систему, целиком и полностью духовную?

Слово, означающее „душа", мы используем лишь в значении „жизнь"; и нашего Бога и вестников его, ангелов, мы знаем лишь как телесные существа; различение души и тела, идея посмертной жизни могут возникнуть лишь после долгих размышлений, могут быть плодами лишь крайне утонченной философии. Спросите у готтентотов, у негров, населяющих земли в сто раз более обширные, чем наша, знакомы ли они с загробной жизнью. Мы полагали, что довольно будет убедить наш народ в том, что Бог карает злодеев вплоть до четвертого колена, либо проказой, либо внезапными смертями, либо потерей того немногого, чем могли они владеть».

На эту апологию можно было бы ответить: «Вы придумали систему, смехотворность которой бросается в глаза, ибо злодей, дела которого идут хорошо и семейство которого процветает, обязательно стал бы издеваться над вами».

Апологет иудейского закона тогда ответил бы: «Вы ошибаетесь, ибо на одного преступника, способного рассуждать, приходится сто, которые вовсе не рассуждают. Тот, кто, совершив преступление, не ощутил кары ни на себе, ни на своем сыне, боится за внука. К тому же, если он в эту минуту не страдает от какой-нибудь зловонной язвы, каким мы все весьма подвержены, то заполучит ее через несколько лет: в любой семье не обходится без несчастий, и мы с легкостью можем внушить веру в то, что несчастья эти ниспосланы Божьей рукою, карающей за тайные прегрешения».

Легко было бы возразить на этот ответ, сказав: «Оправдание ваше ничего не стоит, ибо ежедневно случается, что самые честные люди теряют и здоровье, и имущество, и если нет такой семьи, какую не поразило бы несчастье, а несчастья эти – кара Господня, тогда все ваши семьи состоят из мошенников».

Иудейский священник мог бы возразить и на это, он мог бы сказать, что есть несчастья, присущие человеческой природе, а есть другие, нарочно ниспосланные Богом. Но нашему резонеру можно было бы объяснить, насколько смешно полагать, будто лихорадка и заморозки являются то Божьей карой, то природным феноменом.

Наконец, среди иудеев фарисеи и ессеи по-своему признали существование ада; догмат этот перешел уже от греков к римлянам и был воспринят христианами.

Некоторые отцы церкви не верили в вечные муки; им казалось нелепым целую вечность жечь беднягу, укравшего козу. Напрасно говорит Вергилий в шестой книге «Энеиды»:

…Sedet aeternumque sedebit

Infelix Theseus.¹⁵²

Напрасно он полагает, будто Тесей навеки прикован к кресту, в чем и заключается его мука. Другие верили, что Тесей – герой, и место его не в аду, а в Элизиуме.

Совсем недавно добрый, честный священник-гугенот проповедовал и писал о том, что и на грешников когда-нибудь снизойдет благодать, что должно быть соответствие между грехом и карой и что минутное прегрешение не может заслуживать бессрочного наказания. Его собратья-священники отвергли сего снисходительного судию; один из них сказал: «Друг мой, я не более вашего верую в вечный ад, но хорошо бы вашей прислуге, вашему портному, даже вашему прокурору в него веровать».

Я бы добавил для иллюстрации этого пассажа небольшое предостережение философам, с порога отрицающим ад в своих писаниях. Я сказал бы им: «Господа, мы не проводим нашу жизнь с Цицероном, Аттиком,¹⁵³ Катоном,¹⁵⁴ Марком Аврелием, Эпиктетом,¹⁵⁵ советником Л'Опиталем,¹⁵⁶ Ла Мотом Ле Вайе, Дез Ивето,¹⁵⁷ Рене Декартом, Ньютоном, Локком, не проводим мы ее ни с достопочтенным Бейлем,¹⁵⁸ который свысока смотрел на судьбу, ни с добродетельным, слишком недоверчивым Спинозой, который, не имея ничего, отдал детям Великого Пенсионера де Вита пенсион в триста флоринов, предоставленный ему вельможей де Витом,¹⁵⁹ чье сердце сожрали голландцы, не получив от этого никакой выгоды. Люди, с которыми мы имеем дело, не похожи на Де Барро,¹⁶⁰ который выплачивал тяжущимся оспариваемую сумму, если забывал принести материалы процесса. Не все женщины похожи на Нинон де Ланкло,¹⁶¹ скрупулезно соблюдавшую соглашения, в то время как более влиятельные лица нарушали их. Одним словом, господа, мир не состоит целиком из философов.

Мы имеем дело с прорвой мошенников, не привыкших размышлять; с толпой пошляков, скотов, пьяниц, воришек. Проповедуйте им, если угодно, что ада нет и душа смертна. Я бы, со своей стороны, кричал бы им в самые уши, что они будут прокляты, если обокрадут меня; я последовал бы примеру сельского кюре – когда его бесстыдно обворовали собственные прихожане, он заявил во время проповеди: «Не знаю, о чем только думал Иисус Христос, когда умирал за таких подонков, как вы».

Отличной книгой для дураков является «Христианский наставник»; сочинил ее досточтимый отец Утреман¹⁶² из Общества Иисуса, а дополнил досточтимый Кулон, кюре из Вильжюиф-ле-Пари. С Божьего соизволения мы располагаем пятьюдесятью одним изданием этой книги, в которой ни на единой странице не найти и следа здравого смысла.

Брат Утреман утверждает (страница 157 издания in-quarto), будто барон де Хонсден, вымышленный министр королевы Елизаветы, предрек Сесилу и другим шести министрам, что все они попадут в ад, и этой судьбы они не избежали, как не избежал ее ни один еретик. Возможно, Сесил и другие министры не поверили в пророчество барона де Хонсдена; но если бы пресловутый барон говорил с шестью горожанами, ему бы поверили.

Сегодня, когда ни один житель Лондона не верит в ад, – что делать нам? Чем обуздать порок? Честью, законами, даже божеством, которое, несомненно, хочет видеть нас праведными независимо от того, есть ад или нет его.