Книга первая Чему, открыто наставляя в том, обещает научить Педагог

Теперь проваливай из дома, потому что жена

Разумная себя не будет перекрашивать в блондинку.

Своих щек она не белит, не румянит, не подводит своих глаз. Несчастные эти женщины, они и не замечают, что, наводя на себя фальшивую красоту материалами чужеродными, через то губят свою красоту естественную. С раннего утра на себе теребят члены и их растягивая, ослепляя себя разными тестообразными смесями, они тал время хотя и освежают кожу, но ядовитость ими употребляемых тинктур делает их тело морщинистым вечными умываниями они сдирают с кожи ее естественный цвет. От накладываемых на лице белил и румян они имеют бледный вид; к болезням они становятся легковосприимчивыми, потому что плоть от вечных ее расписывании кистью делается вялой. А по смерти они отдадут отчет Творцу за нарушение благоговения к Нему, как если б Он одарил их не той красотой, какой они заслуживали.

Естественно делаются они нерадивыми и в своем домохозяйстве, из заправительниц им становясь как бы какими статуями, размалеванными для выставки. Поэтому женщина толковая говорит у комика: "Что бы такое поразумнее и выдающееся, женщины, ныне предпринять нам, которые наряженные сидим, характер свободной женщины пристыжая? Мы разрушаем дома, делаем несчастными браки, наши дети сетуют на нас".

Подобным образом и другой комический поэт, Антифан, в "Малфаке", имея в виду страсть женщин к наведению на себя фальшивой красоты разными подделками и притираниями, осмеивает эту их гетероманию в выражениях, которые и к женщинам нынешнего времени идут. Он говорит: "Она приходит как будто приближаясь, но проходит мимо; нет, опять подходит и уже не возвращается назад, останавливается; вот она; она сморкается, садится к столику, причесывается, сбрасывает с себя нашлепки, чистится, моется, смотрится в зеркало, морщится, натирается различными пахучими эссенциями, одевается, опрыскивается; если есть у нее что, навешивает на себя" .

Не однократной, а троекратной смерти стоят женщины, употребляющие крокодилов помет и натирающиеся гнилой змеиной слюной, сажей глазные веки намазывающие и свинцовыми белилами щеки. И если они для языческих поэтов были предметом отвращения, то неужели не должны они отверженными считаться в век истины?

Восстает против них и другой комический писатель, Алексис. Приведу и его слова, изобличающие упорное бесстыдство женщин. Впрочем, изображение поэта как будто уже и преувеличено; дело до того однако же не доходило. Я почти стесняюсь его и цитировать и охотно желал бы к так язвительно осмеиваемым дамам прийти на помощь. "И мужа проваливает она; ему советует она заботу первое всего о барышах и грабеж ближних, все остальное для нее дело побочное. Устроившись так за счет мужа, начинает она практиковать такие вещи. Если она слишком мала ростом, то пробку в башмаки вшивает; если слишком высока, то носит башмаки на тонких подошвах и прячет голову между плечами, — это уменьшает рост. Если бедра у нее узкие, то делает на них накладки, чтобы встречающиеся вслух дивились ее красивому заду. Если живот у нее отвислый, то через наложение разных накладок она выравнивает его, как заставляют делать это некоторые из комиков

кормилиц на сцене. Если живот впал, то прутьями она заставляет его податься наружу. Если она имеет глазные брови белокурые, то намазывает их сажей; если черные, то белит их; если они уж слишком становятся белы, краски можно подпустить. Если у нее есть особенно красивое пятнышко на теле, то обнажает его. Если имеет она прекрасные зубы, то вынуждает себя к смеху; все должны видеть красоту ее рта. Если же ей неохота смеяться, то в продолжение целого дня гложет она кусочки миртового дерева, так что хочет не хочет, а зубы ее все-таки видны".

Этот отрывок из мирской мудрости привел я для отклонения вас от пошлого этого косметического искусства; Логос хочет нас, ведь, всячески спасать. Вскоре я подтвержу это местами из свящ. Писания. Для отвращения нас от грехов оно имеет, ведь, обычай даже неприкровенно высказывать нам нас пристыживающие порицания.

Как пластырь, на руку наложенный, или эссенцией намазанный глаз тотчас дает повод заподозрить болезнь: подобным образом и намазанные щеки выдают в глубинах больную душу. Божественный Педагог запрещает вам к чужим рекам приближаться. Под чужой рекой разумеет Он кокетливую жену другого, которая перед всеми в любезностях разливается и перед всеми расточает до приторности кокетливую свою распущенность. От воды чужой удаляйся, говорит оно, и из чужого источника не пей (Пригч. 9, 18). Оно предостерегает нас этим от потока сладострастия, желая нам долголетия, да приложатся нам многие годы жизни. Можно это место понимать в качестве предостережения против нечистых вод сладострастия или же нечистых учений еретических.

Приятности вкуса и выпивание суть весьма пошлые страсти, но страсть к нарядам пошлее. Кушаньями обставленные столы, круговые чаши все-таки в состоянии удовлетворить вожделениям глотки; но склонность к нарядам, пурпуру и драгоценным камням не может быть удовлетворена всем золотом, которое поверх земли и под землей; ни моря Тирского для нее не довольно, ни товаров Индии и Эфиопии и Пактола с его золотыми волнами; и если бы кто и Мидасом был, все-таки получил бы не довольно, но стал бы чувствовать себя бедным, поскольку он большего богатства желает; такие люди умерли бы, если бы золото исчезло. И если богатство слепо, то не слепыми ли должны быть и его подруги и почитательницы? Они не знают никаких границ своей жадности и впадают в бесстыдство. Везде им нужно быть: и в театре, и в процессиях, и на гуляньях; они совершают прогулки в храмы и останавливаются на площадях, чтобы здесь все их видели. Затем они и рядятся, что другим желают нравиться, блистая, впрочем, лишь своим лицом, а не сердцем. Как бежавших рабов отмечает клеймо, так разноцветные одежды - щеголиху. Но хотя ты одеваешься в пурпур, хотя украшаешь себя золотыми нарядами, обрисовываешь глаза твои красками, но напрасно украшаешь себя, говорит Логос у Иеремии (Иер. 4,30).

Далее, лошадям, птицам и другим животным дозволительно из зелени лугов выскакивать или вылетать в своем природном украшении, с гривой, с естественным цветом кожи, в пестрых перьях. Женщина же, напротив, не становится ли ниже животного, когда она считает себя столь мало красивой, что нуждается в красоте фальшивой, купленной и намалеванной? Сетки для волос, и именно, различных сортов, замысловатое заплетанье волос ж прочее иа тысячу манер завиванье локонов ж дорогой аппарат зеркал, перед которыми они наводят красоту, чтобы ловить безрассудных, ребяческих почитателей своего появления: все это принадлежности жен, потерявших всякий стыд, которых можно называть гетерами, потому что они из своих лиц маски делают. Нам же заповедует Логос не к видимому, но к невидимому стремиться, потому что видимое временно, а невидимое вечно (2 Кор. 4, 18). Но, что собой превышает всякое бессмыслие: для созерцания своей напачканной фигуры, как бы продукта какого-то великого дела, изобрели они зеркало, чтобы обманность своих прикрас им можно было тоньше прикрывать. Но прекрасному Нарциссу не принесло счастья быть зрителем своего собственного образа, как один из греческих мифов о том сообщает. Если Бог через Моисея заповедует людям не делать никаких искусственных изображений Его, то ужели же женщины делают правое, когда, свой собственный образ в зеркале отражая, перед ним маску накладывают на свое лицо? Но и к пророку Самуилу, посланному помазать в цари одного из сынов Иессея и при виде прекраснейшего и представительнейшего из них пришедшего в восхищение и уже приготовившегося излить елей. Господь сказал: Не смотри на вид его и на высоту роста его; Я отринул его; Я смотрю не так, как смотрит человек, ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце (1 Царств 16, 7). И помазал Самуил мужа прекрасного не телом, но душой. Если теперь Господь естественную красоту тела менее ценит, чем красоту души, то что подумает Он о ложной красоте, Ох, состоящий врагом всякой лжи? Ибо мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 3, 7).

На Аврааме Господь весьма ясно показывает, что кто Бога слушает, тот должен презирать отечество, родственников, имущество и богатство. Бог сделал Авраама чужеземцем (Быт. 12, 1 и т.д.); за это Он называет его другом (Иак. 2, 23), поскольку для Бога он свое домашнее изобилие оставил (Авраам был знаменитого рода а очень богат). И с 318-ю людьми своего дома победил он четырех царей, пленивших Лота (Быт. 14, 14 и далее). Только Есфирь украшалась согласно с приличиями; ее нарядность ради царя имела значение таинственное; красота же ее была выкупной ценой за ее на смерть осужденный народ. А что страсть к нарядам делает жен гетерами, а мужей гермафродитами и преступными заискивателями женской склонности, об этом свидетельствует трагик в рассуждении такого рода:

Из Фригии пришел муж, который над богинями

Суд творил, как людская молва о том говорит.

Пришел он в Лакедемон в великолепного цвета одежде,

Золотом блистающей, с варварской роскошью

разукрашенной.

И он проживал здесь, будучи влюблен в Елену и

Ее соблазняя к побегу в бычьи стойла Иды,

В отсутствие Менелая из дому.

Такова красота; она — мать нарушения верности. Нарядность варварская, роскошная одежда женоподобного мужа были причиной переворота в Элладе. Одеждой, великолепием и блестящей красотой даже лаконская умеренность была подкуплена. Варварской пышностью дочь Зевса увлечена была к преступной связи. Не было Педагога у них, который искоренял бы в них желания; никого не было, кто говорил бы: Не прелюбодействуя и Не желай (Исх. 20, 14, 17); не доходи до этого с твоими чувственными желаниями, но и не воспламеняй в себе желания роскошью одежд. И что было последствием этого? И какое несчастье разразилось над ними, после того как овя ае хотели обуздать своего самолюбия? Целых две части света были потрясены этими беспутными желаниями, и вся путаница эта поднята была варварским юношей. Вся Эллада всходит на корабли, на море становится тесно, потому что через него суша передвигается. Начинается продолжительная война, возгораются сильные битвы. Равнина наполняется трупами, варвар издевается над эллинским лагерем (Ид. XIII), несправедливость одерживает триумф, и глаз поэтического Зевса обращает благожелательно в сторону фракиян; варварские нивы напояются благородной кровью, и реки запружаются трупами; жалобно себя бьют в грудь, и на земле господствует печаль; подошва и вершины богатой источниками Иды потрясаются, а с ними города троянцев и корабли ахеян. Ах, Гомер! Куда бежать нам, где остановиться? Покажи нам землю, которая не колебалась бы.

Не трогай уздою, потому что ты пути не знаешь;

Не всходи и на седло, потому что ты ездить не умеешь.

Два возничих есть на небе; только их одних огонь и слушается. Благоразумие отклоняемо бывает похотью от своего пути; и здравое мышление, не обуздываемое Логосом, легко впадает в надменность, и следствием сего уклонения бывает низвержение. Доказательством сего служат ангелы, оставившие красоту Божию ради красоты преходящей и низвергшиеся с неба на землю. Но и сихемляне наказываются за осквернение благочестивой девы; ее гроб является свидетелем ее благовоспитанности, а памятник наказания служит нам спасительным предостережением (Быт. 34, 25 и далее).

3. Против модничанья мужчин.

И до того испорченность нравов доходит, что не только женщин сокрушает суетная эта забота о показном, но и между мужчинами эта болезнь неистовствует, да, болезнь; потому что кто от этой склонности к показному и рассчитывающему на обольщение других приукрашиванию себя несвободен, тот болен. Старательно за своим телом ухаживая и достигая его холености, такие мужчины становятся женоподобными, заставляют себя подрезать волосы на тот манер, как носят их рабы и щеголихи, драпируются в прозрачные одежды, жуют мастике, мажутся благовонными помадами, натираются благовонными маслами, душатся духами. Что сказать при виде таких мужчин? Физиогномист уже по наружному их виду определит, что это за люди. Это преступные заискиватели у чужих жен преступной склонности, люди немужественные, Афродите двусторонне служащие, власоненавистники, безбородые, питающие в себе страх к этому цвету мужественности, волосы на голове даже и причесывающие-то прямо на манер женщин. "Замыслам же преступным и безрассудным всю жизнь преданные, совершают эти нечестивцы дела возмутительные и гнусные", говорит Сивилла. В наших городах множество народу занято осмаливаньем двусбруйных этих мужчин, бритьем их и выщипываньем волос у них. Повсюду настроено и открыто много заведений этого рода, и мастера этого необычно искательного искусства собирают массу денег с мужчин, себя позволяющих смолить и с поросших волосами частей тела их выдергивать. Не стыдятся этого рода люди ни совершителей этого их осмоления, ни случайных за это время посетителей заведения, ни себя самих, хотя они все-таки являются мужчинами. Рабами отвратительнейших страстей являются эти люди, позволяющие насильственно, а именно при посредстве смоляного пластыря, все свое тело освобождать от волос и его вылощенным делать. Мне и неохота бы входить в подробности этого их бесстыдства; но если они над собой все находят возможным делать, то и мне не приходится останавливаться Перед опубликованием этого. Одного из этих потерявших всякий стыд людей, выведенного для продажи на рынок, Диоген изрядно пристыдил, обратившись к нему совершенно законно с таким предложением: "Иди-ка сюда, милый, купи сам себе мужа". Таким двусмысленным обращением покарал он рассчитанное на прельщение других искусство того человека.

Неужели же не пошло это, мужчиной быть и волосы со своего тела заставлять сводить, и на него вместо того лоск наводить? Подкрашиванием седых волос, напомаживанием их, наведением светло-русого цвета на них только и могут интересоваться мужчины двусбруйные; и женская прическа их свидетельствует о том же. Уроды эти, себе волосы крася и себя подмолаживая, живут мечтой, что для них, как для змей, возможно старую кожу с головы скинуть. Волосы они и действительно себе хитро подкрашивают, но морщины с лица свести все-таки не могут; а также и смерти они не избегают, старость искусством прикрывая. Между тем, в образе старца нет ничего ужасного, решительно ничего, и усилия прикрывать глубокий свой возраст совершенно напрасны. Чем ближе кто подходит к границам своей жизни, тем поистине тот становится лишь достопочтеннее, потому что в глубоком возрасте человек только Бога одного имеет старше себя; Бог является, ведь, вечным старцем, старшим, чем все сотворенное; пророк называет Его Ветхим днями; и волосы главы Его — как частая волна (Дан. 7, 9). Не можешь ни одного волоса, говорит Господь, сделать белым иди черным (Мф. 5, 36). Не дерзость ли, следовательно, с Творцом соперничать или, лучше сказать. Ему противодействовать, свои седые волосы подкрашивая? Как прилично старцам уметь давать совет, говорит Писание (Сир. 23, 6), а седая голова есть цвет жизненного опыта; подкрашивающие ее потому пятнают не только честь своего глубокого возраста, но грешат и против Того, кто их волосы убеляет, отличая старших этим знаком почтенности. Невозможно, решительно "невозможно, чтобы душа честная мирилась с подкрашиванием волос на голове". Вы не так познали Христа, говорит апостол, потому что вы слышали о Нем и в Нем научились — так как истина во Иисусе, — отложить прежний образ жизни ветхого человека, (не того, который поседел, но) истлевающего в обольстительных похотях, обновиться (не красками и себя прихорашиванием напоказ, а) облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истинной. (Еф. 4, 20-24).

Если же какой мужчина оказывается очень занятым своими волосами, постоянно причесывает их, подстригает перед зеркалом, их поправляет, подбривает и выщипывает, себе лицо лощит, то не бабой ли он становится? И подлинно, нужно раздеть такого донага, чтобы не счесть за женщину. И желания у таких людей наполовину женские. Так как обычай не позволяет им носить золотых украшений, то окаймляют они свои одежды золотом протканными тесьмами, навешивают на свои пяты золотые шарики, спускают себе с шеи такие же шарообразные вещицы. Вещицы эти суть изобретение специально уже этих с ума свихнувших людей, этих завсегдатаев гаремных, двуснастных тварей этих, преданных лишь своим чувственным вожделениям. Нечиста эта страсть собой рисоваться и собой прельщать; она-то, собственно, и является седалищем непотребства.

Бог захотел, чтобы женщина имела кожу гладкую и чтобы только голова ее украшена была самородным и роскошным этим нарядом волос; он придает ее виду осанистость, подобно тому, как и лошадь в своей гриве имеет украшение, ей придающее вид гордый. Мужчину же, как и львов, Творец бородой украсил и ему вид мужественный сообщил в груди волосатой, служащей знаком силы и господства. Подобным же образом и петухов из-за кур между собой в бой вступающих. Творец гребневидным наростом украсил. И эти волосы, дарованные мужчине, Творец ставит столь высоко, что наравне с разумом указывает в них преимущество мужа; и сам будучи достоудивителен в своем величии, представительность вида мужчины украсил Он в высшем его возрасте достопочтенной сединой. Разум, добрые расположения, становясь от глубины как бы седыми, зреют лишь со временем и постепенно; и предносясь видимо в образе седины, являют они а советах старости вескую многоопытность, представляющую собой достолюбезный цвет почтенного разумения, даруемого верой. Характерная принадлежность мужчины, борода, обнаруживающая в нем мужа, древнее Евы, и является символом природы сравнительно более сильной. Вот почему Творец приличным нашел украсить мужа волосами и почему усеял ими все его тело; части же гладкие и мягкие Он снял с боков тела мужчины и создал из них отличающуюся более нежной организацией и деликатностью форм жену, Еву, в качестве спутницы состояния брачного и заправительницы домохозяйством, предназначенную, собственно, для порождения зачаточного зерна и продолжения рода.

Мужчина же, - так как гладкость с его тела снята, - остался мужем и является уже в своем внешнем виде мужа; ему прирожден активный характер подобно тому, как жене - пассивный; потому что поросшее густыми волосами и по самой своей природе суше и жарче гладкого. Поэтому самому и мужчина, плотнее обросший волосами, сравнительно с женой горячее, равно как не оскопленный сравнительно с евнухом и вполне выросший сравнительно с неразвившимся. Поднимать руку на волосы, на этот символ мужской природы, значит, преступно. Это искусственное выглаживание кожи — сам Логос воспламеняет меня против сего, — если оно производится на ком во исполнение расчета того на мужчин, выдает в^ выглаживаемом дурандаса; если же при этом в виду имеются женщины, то полируемый, значит, является преступным заискивателем у женщин и с их стороны преступной склонности; но и того, и другого разряда мужчины из нашего общества должны быть изгоняемы насколько возможно далее. У вас же и волосы на голове все сочтены, говорит Господь (Мф. 10, 30); значит, и волосы подбородка, и волосы всего тела. Итак, исчисленные Богом волосы сводить, вопреки Его воле, не следует. Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас? говорит апостол (2 Кор. 13, 3); если бы вы знали, что Он в нас живет, то я не понимаю, каким образом можно было бы решиться на оскорбление Его.

Дозволять же себя смолой облеплять, мне неохота и говорить об этой гнусной операции, — при этом к другому задом оборачиваться, изогнувшись, стоять и, тайны природы всесторонне обнажая, то наперед выгибаться то назад, дозволять производить над собой эту противоестественную операцию даже среди гимназии, куда люди сходятся, однако же лишь свою дельность заявлять, не краснея при этом ни самих себя, ни собрания юношей, не представляет ли это собой крайней степени бесстыдства? Кто в обществе себя так держит, тот и в доме у себя вряд ли кого будет стыдиться. Бесстыжее поведение в обществе свидетельствует о полной разнузданности того в месте сокровенном, потому что, кто при дневном свете от мужской своей природы отказывается, относительно того не может быть никакого сомнения, что ночью тот разыгрывает роль жены. Не должно быть блудницы из дочерей Израилевых, и не должно быть блудника из сынов Израилевых, говорит Логос устами Моисея (Втор. 23, 17). "Но смола полезна, говорят. Она лишает доброй славы, говорю я. Никто, состоя в здравом уме, не захочет кинедом быть и казаться, болезням этого подвергаться, добровольно допуская над собой деяния, обесчещивающие в человеке красоту образа Божия. Ибо кого Он предузнал, тем я предопределял быть подобными образу Сына Своего, ради которых, собственно, по апостолу. Он и указал Сыну быть первородным между многими братьями (Рим. 8, 28. 29), то не нечестивцы ли те, кто телесный образ Божий растлевают? Если мужчина желает быть прекрасным, то должен он развивать прекраснейшее в человеке - разум: его должно изо дня в день украшать все достойнее и очевиднее. И не волосы должно исторгать у себя, а желания. Мне жаль несчастных мальчиков. продаваемых на невольничьем рынке на издевательство разукрашенными; но они не сами себя бесчестят, для целей постыдной торговли прихорашиваются по приказу. Если же кто добровольно позволяет совершать над собой деяния, за совершение которых в мужеском возрасте над другим подлежал бы смертной казни, то не является ли тот презреннейшим негодяем?

И в настоящее время жизнь людская отличается крайней разнузданностью нравов, грех разросся чрезвычайно; по городам разлилась всякого рода безнравственность и уже обычной стала. При домах терпимости стоят женщины и торгуют перед любострастном своей плотью. Мальчики, наученные от своей собственной природы отрекаться, на себя принимают роль жен. Распущенностью нравов все сдвинуто с места, человечество обесчещено, превышающие всякую меру беспутные желания гоняются за всем, добиваются всего, вынуждают себя ко всему, извращают природу; мужчины противоестественно принимают на себя роль женщин, женщины - мужчин; есть женщины, замуж выходящие, но и женящиеся; все пути к любострастию открыты. Афродита шатается по улицам и сделалась семейной гостьей.

Жалкое зрелище! О, жизни образ возмутительный! Столь прекрасные плоды производит общественная наших больших городов: мерзости, непотребства, уличных женщин. О, жизнь беззаконная! Не знают они, несчастные, сколько печальных сцен может заключать в себе такое соитие с лицами неизвестными. Сам не предполагая того, отец часто совокупляется со своим растленным сыном, со своей любодейной дочерью, не помнит о детях, вне дома живущих, и час похоти доказывает этим, в какой степени отцы их состоят мужами. Мудрость законов сквозь пальцы смотрит на такого рода противоестественность, закон дозволяет грех и гнусную похоть называют деянием безразличным; думают, что за прелюбодеяние ответственности избегают, если оное становится их природой. Но наказующее правосудие по пятам преследует их за это нечестие; они навлекают на себя неумолимый рок и за малую, вознаграждающую распутных женщин монету покупают себе смерть. Нечестивые купцы привозят целые корабли этих отверженных творений и, как если б это был хлеб или вино, торгуют они любодейцами; другие, еще более жалкие люди, покупают похоть на рынке, как хлеб и съестные припасы, и совсем не думают об изречении Моисея: Не оскверняй дочери своей, допуская ее до блуда, чтобы не блудодействовала земля и не наполнилась земля развратом (Лев. 19, 29). Это уже давно предсказано, а исполнение последовало в наши дни: вся земля полна любодейства и невоздержания. Я удивляюсь древним законодателям римлян. Они воспрещали под страхом наказания это практикование двуснастности, и за противоестественное сладострастие по справедливому закону их полагалось погребение заживо.

Непозволительно, следовательно, бороду выщипывать, это самой природой данное убранство, истинное украшение. Борода, только что пробивающаяся, представляет собой приятнейший вид (Од. X, 279); вперед же в жизненном своем возрасте поступающий ее умащает, так что у прехвального Аарона, например, с нее стекал пророческий елей (Пс. 132, 2). Истинный питомец Педагога, на котором мир почиет, должен в мире жить и со своими волосами.

К чему после этого женам, склонным к преступному искательству расположенности мужчин, к зеркалу прибегать, если в мужчинах, доходящих до такой наглости, они зеркало имеют? Не мужчинами, нет, а вертопрахами (патиками, кинедами) и женообразными людьми должно таких называть; голос их надломлен, костюм их и по материалу, и по цвету женский. Таких людей можно признать уже и по внешнему их виду, по одежде, по обуви, по манере держать себя, по походке, по прическе, по взгляду. По виду узнается человек, говорит Писание, и по выражению лица при встрече познается разумный. Одежда и осклабление зубов и походка человека показывают свойство его (Сир. 19, 26-27). Этого рода люди на подбородке, на других частях тела, повсюду выщипывают волосы, только на голове имеют обыкновение растить их, и на свои локоны они подобно женам накидывают чуть ли не сетку. Львы довольны бывают своей густой гривой, и в борьбе она служит им защитой. И кабаны своей щетиной увеселяются и своей поднявшейся шерстью наводят они ужас на охотников. И шерстистая овца пышет здоровьем в виде всклокоченных косм.