33) К. Я. БАУМАНУ 8 июля 1936, Москва
Уважаемый Карл Янович,
...Я Вам посылаю одновременно письмо Пятаковуliv, о котором я говорил. Вы там увидите существующую картину снабжения. Со дня отправления этого письма прошло больше месяца, но до сих пор еще не получены советские оцинкованные трубы, резиновые трубки и мелкий инструмент — большинство материалов, о которых я писал в этом письме.
Вы мне говорили, что в научной работе самое главное — это творчество. Я с Вамп согласен, но если Вы себе представите художника, который пишет картину и вдруг обнаруживает нехватку то белил, то кармина, вынужден бросить картину и начать другую, пока тов. Пятаков достанет ему через несколько месяцев невыцветающие краски, затем обнаруживают еще какую-нибудь нехватку и опять будет вынужден ждать,— Вы в свою очередь должны будете согласиться, что в таких условиях всем творческим талантам художника скоро придет конец. Л у нас примерно такое же положение.
Ваше замечание насчет того, что Вы видите в институтах много приборов, правильно. У нас многие институты довольно богато снабжены приборами. Но подобно тому, как художник, если у него нет красной краски, не заменит ее синей, даже если ее у него десятки тонн, и в научной работе количество приборов еще не обеспечивает наличия тех, которые нужны. Разнообразие номенклатуры должно быть чрезвычайно велико (например, у нас сейчас в бухгалтерии накопилось 3,5 тыс. карточек различных названий материалов и это еще, конечно, только ничтожная доля всех возможных). Я говорю с полной уверенностью, что сейчас для поднятия пашей науки главное — это хорошее, безукоризненное снабжение. Только на фоне его можно будет судить, какой ученый — подлинно творческая сила, какой пет. Точно так же по умению владеть красками можно судить, кто из людей настоящий художник, но для этого нужны краски!
Привет.
Ваш П. Капица
34) В. И. МЕЖЛАУКУ 5 октября 1936, Москва
Многоуважаемый Валерий Иванович,
Вот те вопросы, о которых хотел бы побеспокоить Вас.
1) До сих пор (4 месяца), как на мое письмо на имя т. Гринькоlv я не получил ответа из НКФ.
Говорят (сплетни), что образовался там не один том докладных записок и обсуждений по поводу этого письма. Мне такой метод работы не понятен, казалось, что надо попробовать на нашем институте, а потом уже обсуждать полученный опыт. А это и есть характерная черта бюрократов, что они хотят учесть все невозможные и возможные события и в их обсуждении запутываются, грязнут, как грузовик в болоте. Я вспоминаю, что Вы тоже не были оптимистически настроены на возможность НКФ дать быстрое и определенное мнение и считали, что во всяком случае надо попробовать в виде опыта у нас в институте новую систему. Нельзя ли ее теперь начать?
2) Со снабжением по-прежнему трагично плохо. Меня по-прежнему вывозит Retherford. Старик присылает все, что я его прошу. Неужели же нельзя у нас наладить быстрое снабжение, ведь у нас почти все есть?
3) Я тут поднял в Академии наук вопрос насчет Научно-Технического Музея. В Англии, в Америке, во Франции, в Германии <...> в столицах колоссальные музеи (35—40 тысяч кв. м). Кроме того, в крупных городах [есть] музеи поменьше. У нас ни одного. А ведь это забота АН. Ведь в освоении техники и науки массами лежит залог нашего быстрого развития. Н. Т.музеи лучше всего развивает в массах «engineeringmind>lvi . Я предложил в АН отложить развитие всех других музеев (минералогического, зоологического, ботанического и пр.) и сосредоточиться в боевом порядке на этом музее. Кое-какую симпатию взглядов я нашел, по, к сожалению, в АН сейчас есть тенденция «сначала построить здания, а потом уже организовывать самые замечательные в мире учреждения». Это, конечно, неправильно. Надо сразу же браться за осуществление, иметь временное помещение, а главное, создавать кадровое ядро, из которого разовьется будущее учреждение.
Это очень важный вопрос, и я хотел о нем с Вами поговорить.
4) Строители немного подтянулись, но все же оставляют желать много лучшего, т. к. до сих пор все незакончено.
Вообще, как это все бесконечно медленно идет. Ведь мы живем одну только жизнь, так надо же ее прожить не в полусне.
Вот основные вопросы, есть еще более простые, которые хотелось с Вами обсудить, когда у Вас будет время.
П. Капица
35) Н. П. ГОРБУНОВУ 13 октября 1936, Москва
Непременному секретарю Академии наук СССР Н. П. Горбунову
Уважаемый Николай Петрович,
Обдумывая наш разговор о моем участии в работе Комиссии по закупке приборов на иностранную валюту, я пришел к заключению, что мне лучше от него отказаться. Мне было ясно из Ваших слов, что Президиум не одобряет предлагаемых много отношений между этой комиссией и самим Президиумом. Чтобы Вы не сочли мой отказ поверхностным, я хочу Вам высказать, что я вообще думаю о связи Президиума с организациями Академии наук.
В Англии я хорошо познакомился с работой их учреждений, как, например, «Royal Society»lvii, в которое входил мой институт. Во главе Королевского общества также стоит президиум — the Council. Но в принципе управления и организации этих двух учреждений — Академии наук и Королевского общества есть существенная разница, и я должен признать английскую систему организации более совершенной и эффективной.
Вот в чем основная разница. Возьмем две инстанции А и В, из которых А — высшая, В — низшая. Между ними может существовать две формы взаимоотношений: 1) В подчиняется А («В is subject to А») и 2) В ответственна перед А («В is responsible to А»). В первом случае (подчинения) высшая инстанция А предписывает, изменяет и полностью управляет <...> низшей инстанцией В. В случае нее ответственности В вполне самостоятельна и только выполняет функциональные задания А; все вмешательство А в работу В в этом случае заключается в том, что В дает отчет в своей работе А и в случае неудовлетворительности работы либо А критикует, либо сменяет руководство в В.
Конечно, классическим, хорошо известным примером такого соотношения является ответственное (перед парламентом) министерство. Но эта система взаимоотношений не ограничивается парламентом, но проходит красной нитью в организации всех общественных учреждений Англии. Например, я, как директор лаборатории, был ответственен перед смешанным комитетом (Королевского общества и Кембриджского университета). Раз или два в год я им давал отчет в своих работах, и они уже доводили до сведения Президиума Королевского общества и Президиума Кембриджского университета — удовлетворительна или нет работа моего института, выполняем мы или нет взятые на себя задания, достаточны или нет те средства, которые нам отпускают (в моем случае отпуск средств регулировали и утверждали президиумы Королевского общества и университета). И это все.
Во всем остальном у себя в институте я был полным хозяином. Я тратил средства, как считал правильным, подбирал сотрудников, назначал им оклады и пр. the Council в случае неудовлетворительной работы мог только снять меня, но не мог вмешиваться. По сравнению с Англией я чувствую себя здесь полудиректором.
Типичным государством, построенным на полном подчинении, был царизм. Там назначали и там приказывали сверху до самого низа; самостоятельность считалась пороком, все действия строго регламентировались. Такая система функционировала у нас 300 лет, но потом развалилась, так как выросший государственный организм оказался чересчур сложным для безапелляционного управления из одной точки. Теперь нет сомнения, что мы идем по пути широкой демократизации. Люди и учреждения все больше становятся ответственными друг перед другом; самостоятельному развитию личности дается все больше простора. <...> Но этот период демократизации требует большой воспитательной работы. Нам надо всем перевоспитывать себя. Принцип старого самодержавного управления нами еще до конца не изжит. Многие, а особенно старое поколение, не представляют себе, как можно жить, не слушаясь кого-нибудь и не приказывая кому-либо, как можно проявлять свою инициативу и делать что-либо, что не регламентировано строго. Такому человеку кажется странным н непонятным, что можно и нужно развивать в людях понимание общих задач и установок, на которых доляат развиваться работа, развивать самостоятельность в работе и создавать организованную работу на чувстве личной ответственности за дело. Да на иных принципах, конечно, и нельзя строить стройную и сложную систему социалистического хозяйства.
Из наблюдений за работой Президиума Академии наук мне кажется, что этого самодержавного духа в ней немало. Для того чтобы прийти к такому заключению, мне достаточно почитать циркуляры, регламентирующие до детален жизнь и хозяйство институтов, и быть хотя бы на одном заседании Президиума. Это позволит убедиться, до каких мелких технических вопросов опускаются административные функции Президиума и как он с ними плохо справляется. Наоборот, поражает отсутствие крупных принципиальных вопросов!
Возьму конкретный случай. В одном из многих циркуляров, полученных мною, я прочел, что старшие научные сотрудники назначаются в институты через Президиум Академии наук. Подбирая себе сотрудников, директор института руководствуется двумя моментами: во-первых, той работой, которая делается в институте, и, во-вторых, личными качествами сотрудника. Чтобы правильно подобрать сотрудника, надо подробно разобраться в этих вопросах, и если бы Президиум, желая проводить свой циркуляр не формально-бюрократически, захотел бы это сделать добросовестно, даже если бы у него нашлись компетентные люди, то и тогда бы это заняло неизбежно очень много времени, принимая во внимание многочисленность институтов. Президиум, конечно, не имеет этой возможности, следовательно, все выливается в формальную процедуру.
Таких примеров несоразмерной централизации на почве устремления к самодержавии я могу насчитать много, и результатом является тот бюрократический дух, которым так славится Академия наук.
Если бы директора институтов были бы только ответственны перед Президиумом и последний ограничил свои административные функции распределением средств в соответствии с нуждами и значением для страны работы институтов, то, конечно, рабочий дух Академии наук изменился бы.
Так, конечно, оно и будет, жизнь заставит это сделать. Уже сейчас Президиум перегружен и не способен больше вести всю кучу работы, которую он на себя возложил, так, как он ее ведет. Он ставит себя в нелепое положение, потому что все инструкции и циркуляры бесконечной длины превращаются в бюрократические клочки бумаги, они или обходятся или не обращают на себя внимания.
Я же себе мыслю функции Президиума иначе. Президиум Академии наук есть учреждение, которое должно направлять общую политику Академии, координируя развитие своих учреждений (институты, библиотеки, комиссии и пр.), объединяя их работу в соответствии с запросами жизни и страны. Для этой цели указывается общее направление и политика развития науки, подбираются и организуются кадры руководителей этих учреждений и распределяются между ними средства, отпущенные государством. Предоставляя своим учреждениям самостоятельность, Президиум не вмешивается в детали их жизни, а только следит, отвечает ли их работа запросам жизни, и если нет, критикует и обсуждает их работу. Административные, хозяйственные работы возлагаются на комиссии (строительная комиссия, музейная и пр.), которые представляют собой самостоятельные и ответственные учреждения.
Одной из таких комиссий я мыслил себе комиссию по импортной закупке и снабжению.
Задание для нее ясно. Академия наук получает для заграничных закупок ограниченную сумму в иностранной валюте. Надо, чтобы эта сумма была бы справедливо распределена между учреждениями Академии наук; надо также, чтобы все получалось вовремя и пр. Для этого комиссия должна быть составлена так, чтобы интересы каждой из основных наук представлялись отдельным лицом. Если комиссия пришла к заключению, на основании экспертизы, что X не нужно давать денег на требуемый прибор, и если X после этого обращается в Президиум, то я считаю, что комиссия только ответственна перед Президиумом, но ему не подчинена. Если Президиум, познакомившись с мотивировкой при-, пятого решения, найдет, что оно противоречит общим директивам, или, если происходят разногласия между Президиумом и комиссией, то она либо реорганизуется, либо созывается новая, но до этого Президиум не может, выносить решений помимо комиссии.
Мой опыт участия в академических комиссиях сейчас ограничен строительной комиссией. После тога как меня привлекли [к этой работе], я не пропускал ни одного заседания и ни разу не опаздывал. Но я должен
быть искренен, я ее считаю не комиссией, а недоразумением. На заседании присутствует не больше трети членов, некоторых из них я так никогда и не видел. Определенного дня и времени заседаний комиссия не имеет, часто меня предупреждали о заседании за два-три часа до его начала, один раз даже после его окончания. Материал для обсуждения или совсем не присылался, пли присылался за несколько часов и пр. Самостоятельности комиссия не имеет никакой; работа комиссии ведется без плана, то [обсуждение ведется на заседании комиссии], то переносится на Президиум — путаница невообразимая.
Я себе рисую дело иначе и в данном случае. Строительство Академии — исключительно ответственное и нелегкое дело. Составляя комиссию по строительству, Президиум отбирает тех товарищей, которых он считает наиболее способными и [осведомленными] в работе по составлению плана строительства Академии. Президиум должен полностью доверить им это дело. Эти товарищи, чувствуя всю ответственность, на них возложенную, ведут работу и полностью отвечают за нее. Президиум может и должен следить, контролировать, критиковать эту работу, если нужно, менять состав комиссии, но окончательные решения принимаются комиссией; Президиум только утверждает их, подтверждая таким образом, что общие директивные указания выполнены.
Комиссия — это рабочий орган; члены его должны аккуратно приходить на работу и их труд должен оплачиваться, как всякий труд в Союзе. Если кто-либо берется быть членом комиссии, он для этого должен выделить из своего времени необходимые для этого часы, и к нему надо предъявлять те же требования, что и ко всякому другому служащему и рабочему. Неявка на заседание — есть прогул.
Только при таких условиях комиссии имеют смысл. Итак, повторяю [эти условия] еще раз: 1) полная самостоятельность и только ответственность перед Президиумом Академии наук; 2). комиссия есть рабочее учреждение. Только при этих условиях комиссия может работать хорошо и явиться хорошим оперативным органом. У нас же комиссия в глазах многих ее членов — это безответственное времяпрепровождение и милый разговор.
Я люблю работать сам и считаю, что каждый ученый должен нести известную общественную нагрузку по организации науки в Союзе, иначе у нас не создастся стройная научная организация, которая необходима социалистическому государству. Но никогда я не чувствую себя так плохо, как ожидая по часу, пока люди соберутся, потом, когда, обычно, без всякой подготовки начинается разговор и, наконец, принимаются решения, [и ты] не знаешь — утвердят [их] или нет в Президиуме. Я остро чувствую в таких случаях потерю времени и считаю эти часы проведенными зря.
Видите, как я далек Вам по духу и как мне не правятся методы работы в Академии наук. Оказать влияние на это я не могу. К тому же, у меня сейчас началась уже своя работа и хочется поскорее наверстать потерянное время. Поэтому я думаю, что мне лучше отстраниться от всякого систематического участия в работе Академии наук, но, конечно, как и прежде, во всех единичных случаях, когда мои знания и опыт могут быть Вам полезны, располагайте мною. Вы же знаете, что я охотно всегда помогал и всегда буду помогать Академии наук.
Привет.
Ваш П. Капица
Достарыңызбен бөлісу: |