Книга третья гибель айдахара

Жизнь полна превратностей. Когда заветная цель была совсем близка, вмешался 
вдруг случай и, подобно смерчу в раскаленной степи, смешал все и расстроил. А 
началось это четыре года назад, когда Хромой Тимур еще только готовился к походу в 
Иран. 
На совете эмиров, Хусаин и Аббас – люди осторожные – сказали Тимуру: 
– 
Поход твой будет долгим. Не случится ли так, что пока тебя не будет, кочевники 
Белой и Золотой Орд придут в наши земли? Им нельзя верить. Сможем ли мы без тебя 
защититься? 
Хромой Тимур усмехнулся. 
– 
Да, им нельзя верить... Но я сделаю так, что они не посмеют прийти сюда. Вам не 
придется выходить навстречу кочевникам со своим поредевшим войском. Земли 
Мавераннахра защитит вера. Прежде чем отправиться в поход, я прикажу построить 
над могилой святого ходжи Ахмеда Яссави мавзолей. Он поднимется как раз там, где 
разделяются наши земли от земель кочевников. Люди всегда верили в святость ходжи 
Ахмеда Яссави и поклонялись его праху. У какого мусульманина хватит смелости и 
дерзости прийти с недобрыми мыслями на землю, в которой тело святого нашло свое 
успокоение? 
Самому эмиру никогда не доводилось видегь святого. Он умер еще до того, как 
люди узнали имя Тимура. Ходжа Ахмед Яссави был потомком известного на всем 
востоке святого Саида-ата. Он поселился в долине реки Яссы, недалеко от ее впадения 
в Сейхундарью. Тимур помнил, что слышал от улемов и имамов, будто, когда ходже 
Ахмеду Яссави исполнилось 63 года, он сказал: «Чем я лучше нашего пророка Му-
хаммеда? Он умер в 63 года, если же аллах не посылает смерти мне, то я сам стану 
жить в земле». 
Святой вырыл землянку и навсегда поселился в ней. Он не отказывал приходящим к 
нему людям в совете, умел врачевать и предсказывать будущее. Все больше 
паломников из ближних и дальних земель приходили к нему, чтобы облегчить свою 
душу и послушать его проповеди, потому что не было в то время человека, который бы 
лучше знал священную книгу Коран и другие книги, в которых описывалось движение 
звезд и устройство Земли. Когда же Ахмед Яссави умер, его последователи предали 
его тело земле в том самом месте, где провел он часть своей жизни. 
Ходже Ахмеду Яссави и решил соорудить мечеть и гробницу Хромой Тимур. Едва 
ли он сам верил в то, что она сможет и вправду остановить кочевников, если они 
решатся напасть на Мавераннахр. Но слава об эмире, который так высоко чтит святых, 
а значит является защитой и опорой ислама, наверняка распространится до самых 
дальних пределов и пробудит в душах мусульман трепет и уважение. Строить 
мавзолей Тимур поручил привезенному из Багдада еще молодому, но уже известному 
во всем Ираке мастеру. 
По обычаю эмир собственными руками заложил в основание гробницы первый 
кирпич. По этому же обычаю он должен был положить и последний, когда 
строительство подойдет к концу. Но зная, что его поход будет долгим, Хромой Тимур 
повелел своей младшей жене Шолпан-Малик-ака, чтобы, если случится задержка, 

сделать это за него. 
Всего год назад, уже готовясь к походу, взял эмир ее в жены, и потому душа его все 
еще была полна привязанности к ней. Шолпан-Малик-ака тоже любила его. Она 
упрашивала Тимура, чтобы он взял ее с собою, но тот повелел ей остаться дома и 
следить за строительством мечети. Впервые эмир отступил от своих правил – обычно 
его всегда сопровождала или одна из жен, или красавица-наложница. 
Никто и никогда не знал, о чем думает Хромой Тимур, и на этот раз он никому и 
ничего не стал объяснять. Простым смертным неведомо было, что всех женщин эмир 
делил на красавиц, умных и преданных. Тимур считал, что красивая женщина – 
украшение жизни, умная – украшение дома, преданная – услада в постели. 
Всем устраивала эмира новая жена, лишь в одном порою сомневался он. И, желая 
избавить Шолпан-Малик-ака от тягот похода, а заодно и проверить, умна ли она, 
поручил ей наблюдать за строительством мечети. 
Даже находясь в Иране, не забывал Тимур о своем поручении. Гонцы, 
прибывающие из Мавераннахра, постоянно сообщали ему, как идет строительство 
гробницы ходжи Ахмеда Яссави и какие решения принимает юная жена. Так, он 
мысленно одобрил приказание Шолпан-Малик-ака доставлять кирпич для мечети из 
Кургантюбе
3
, что находится в четырех фарсахах от места погребения святого. Кирпич, 
изготовленный из кургантюбинских глин, отличался прочностью и долговечностью. 
Для того чтобы строительство не затягивалось, Шолпан-Малик-ака отказалась от 
доставки его на арбах и во вьюках. По ее повелению, собранные со всей округи жители 
образовали живую цепь от места, где изготовлялся кирпич, до места будущей мечети и 
передавали его из рук в руки. Так было много дней подряд, и Тимур остался доволен 
поступком жены, увидев в нем умение разумно властвовать и повелевать людьми. 
Возвращаясь из похода, эмир уже знал, что мечеть и усыпальница построены, был 
наслышан об их удивительной красоте и величии. 
По обычаю, установленному Хромым Тимуром, ни одна жена не смела выйти 
встречать его, если он возвращался из похода. 
Подъезжая к аулу Шолпан-Малик-ака, эмир еще издали увидел голубые купола 
мавзолея и не удержался от соблазна осмотреть его, прежде чем ехать к жене. 
Внешне спокойный и величественный, в душе он был поражен увиденным. Тимур 
понимал, что если бы даже сам наблюдал за сооружением мечети, едва ли она 
получилась бы лучше. Яркие краски приковывали к себе взгляд, орнаменты и арабская 
вязь переплетались в чудесные сказочные узоры. Подобного еще не приходилось 
видеть эмиру. 
Отведав святой воды из колодца, вырытого в одном из залов мавзолея, Тимур, в 
сопровождении имама мечети Сеида-ходжи, по крутой внутренней лестнице поднялся 
на крышу мечети к удивительным ярким куполам. Поглаживая ладонью цветные 
изразцы, эмир вдруг нахмурился. С западной стороны купола он увидел небольшую 
3
Кургантюбе – ныне железнодорожная станция Жанакурган. 

нишу, куда свободно могли поместиться два кирпича. 
Имам, внимательно следивший за выражением лица Тимура, весь съежился. 
– 
Почему не положены завершающие кирпичи? – резко спросил эмир. – Или, 
заканчивая строительство мавзолея, вы забыли позвать Шолпан-Малик-ака? Разве тем, 
кто должен помнить все мои наказы, неизвестно, что я поручил ей сделать то, что 
положено мне? 
Имам, казалось, сделался еще меньше. 
– 
Она была здесь... – забормотал он. – Но... 
– 
Говори, – глаза Тимура смотрели холодно и жестко. 
– 
Не хватило кирпичей... 
Ярость, подобно двум язычкам пламени, вспыхнула в зрачках эмира. 
– 
Ты говоришь глупость! Такого не может быть! 
Имам склонился в низком поклоне, прижал руки к груди. 
– 
Я сказал правду. Шолпан-Малик-ака была здесь вместе со своими подругами и 
прислугой... Она стояла на том же месте, где стоите сейчас вы... Но мастер Мушидан, 
строящий усыпальницу, уронил кирпичу предназначенные для завершения, вниз. 
Шолпан-Малик-ака не стала дожидаться, пока их принесут снова... 
– 
Что произошло с мастером? 
Имам нагнулся еще ниже, и спина его стала похожа на согнутый ветром ствол 
дерева. 
– 
Мастер влюблен в вашу жену... Она ушла... Ушла, не сказав ни слова... 
Хромой Тимур усмехнулся одними губами. Глаза его по-прежнему были холодными 
и настороженными. 
– 
Вечно мастера, которые воздвигают мечети и дворцы, влюбляются в жен своих 
повелителей... – холодно сказал он. – Но разве Шолпан-Малик-ака не могла прийти 
сюда еще раз? 
– 
Не знаю... Мне не подобает спрашивать повелительницу, что она намерена 
делать... 
Глаза Тимура и имама встретились, и тот догадался, чего ждет от него эмир. 
– 
Через три дня после этого, – сказал имам, – Шолпан-Малик- ака пригласила в 
свою юрту дерзкого мастера. О чем они говорили, я не знаю. Только больше никто не 
видел этого человека, словно его поглотила земля. И о мавзолее Шолпан-Малик-ака 
больше не вспоминала... 
Молча, прихрамывая больше обычного, Тимур спустился вниз. Он еще долго стоял 
у стен мавзолея и, казалось, пристально и внимательно рассматривал его купола, но на 
самом деле ярость давно закрыла глаза эмиру и думал он совсем о другом. 
Тимур то начинал верить, что Шолпан-Малик-ака изменила ему, то вдруг 
отбрасывал сомнения. И все-таки почему она заставила мастера убежать? Если она не 
виновата, то для чего это надо было делать? 
На миг эмир закрыл глаза, такой невыносимой сделалась ярость. Если бы сейчас ему 
в руки попался мастер! Он бы приказал с него, живого, содрать кожу. Но как могла 
решиться на измену Шолпан-Малик-ака? Разве она не знала, что великий Тимур 

никогда не простит ей этого? 
Тяжело взобравшись в седло, эмир медленно поехал в сторону аула своей жены. И 
уже на полпути, словно вспомнив о своих спутниках, сказал им: 
– 
Вы свободны. Идите отдыхать. Завтра наш путь будет лежать в Самарканд. 
У белой юрты Шолпан-Малик-ака Тимур бросил повод коня подбежавшему нукеру 
и, приподняв полог, закрывающий вход, переступил порог. 
Шолпан-Малик-ака ждала своего повелителя. Щеки ее раскраснелись, глаза 
лучились радостью. Но эмир даже не взглянул на нее. Молча разулся у входа, прошел 
на почетное место, медленно, очень медленно снял с головы голубую чалму и только 
после этого поднял глаза на жену. Мелькнула мысль: «Какая же она красивая», – но 
Тимур тотчас же справился со своей слабостью. 
– 
Где мастер, который строил усыпальницу? – негромко спросил он. 
– 
Не знаю... – кровь отливала от лица женщины. Ей хорошо было известно, что 
такое гнев ее повелителя. 
– 
Кого же мне спросить об этом? 
– 
Я не видела его с той поры, как он был у меня в гостях... 
Лицо Тимура помрачнело еще больше. Он, не отрываясь, смотрел на Шолпан-
Малик-ака, и глаза его приказывали: «Говори!» 
Женщина вдруг догадалась, в чем причина гнева повелителя. Она смело подошла к 
нему и опустилась рядом с ним на ковер. Страха больше не было, и она начала 
говорить: 
– 
Когда закончилось строительство мавзолея, мастер пригласил меня, чтобы я 
положила последние кирпичи, согласно твоей воле. Я знала и раньше, что мастер 
влюблен в меня, но на этот раз он настолько растерялся... – женщина негромко и 
ласково засмеялась. – Я не стала ждать, когда принесут уроненные им кирпичи и, 
чтобы не смущать мастера, ушла... Я решила, что смогу сделать это и позже. Хорошую 
усыпальницу для святого построил мастер, и мне захотелось отблагодарить его и 
постараться излечить от безнадежной любви ко мне. Только поэтому я и решила 
позвать его в гости. – Шолпан-Малик-ака коснулась руки Тимура. – Я была не одна. 
Вместе со мной в юрте находились мои подруги и рабыни. Мы пили кумыс, девушки 
танцевали и пели песни, прославляя мастера... 
– 
Дальше, – нетерпеливо сказал эмир. 
– 
Потом я отпустила всех, кто принимал участие в празднике, и велела принести два 
вареных яйца, покрашенных одно в красный, а другое в синий цвет. Я велела мастеру 
съесть их, и он повиновался. Затем я спросила: «Какое из них самое сладкое?» – «Вкус 
у них одинаковый. Я не почувствовал разницы», – сказал джигит. И тогда сказала я: «И 
женщины подобны этим яйцам. Отличаются они друг от друга только внешним видом. 
Суть же их и достоинства одинаковы. Ты влюбился в меня, потому что тебя поразила 
моя внешность, но во всем остальном я обычная женщина. Так не сжигай себя в 
безжалостном и коварном огне, имя которому любовь. Я жена эмира, и мы не равны с 
тобой. Иди по свету и ищи себе пару, которая бы была достойна тебя и 
соответствовала твоему положению». Мастер понял меня. Он не сказал ни слова и 

сейчас же ушел. Больше я его не видела. Ну, а потом, когда я узнала, что ты 
возвращаешься из похода, я позабыла и о мастере, и о кирпичах, которые должна была 
положить в построенном мавзолее. 
Глаза Тимура потеплели. Он вдруг подумал, что напрасно сомневался в Шолпан-
Малик-ака – она действительно умна, и, наверное, ее следовало взять с собою в поход. 
Он расстегнул пояс и вместе с саблей отдал его жене. 
– 
Прикажи воинам, чтобы они отошли подальше от юрты, – велел Тимур. – Да налей 
мне чашу вина... 
В эту ночь эмир забыл обо всем, забыл и о мастере, и о построенном мавзолее, 
забыл настолько крепко, что до сих пор в куполе усыпальницы святого ходжи Ахмеда 
Яссави осталось место для так и не положенных туда завершающих кирпичей. 
Жизнь продолжалась, и бродили по неведомым, запутанным ее дорогам события, 
словно случайно встречаясь друг с другом. Но не случайность водила их, а судьба. 
Ничто не совершалось на земле без воли аллаха. Так считал Хромой Тимур – великий 
воитель Востока. 
Он привык вести войны и не верил, что можно жить по-другому. Поэтому, когда 
ему стало тесно в границах покорного Мавераннахра, Тимур в год овцы (1379) двинул 
свои тумены на Хорезм. Без борьбы, без крови уступил ему власть Хусейн Суфи 
Хорезмшах, и, довольный этим, подобно ястребу, парящему высоко в небе, Тимур 
пристально посмотрел в сторону Ирана. 
За все годы своего могущества эмир ни разу, уходя в походы, никого не оставлял 
вместо себя править подвластными ему землями. По установленному Тимуром 
порядку, где бы ни находился он, еженедельно прибывал к нему гонец, который 
докладывал, что произошло или что делается в Мавераннахре. Эмир указывал, как 
следует поступить в том или ином случае. В его отсутствие городами управляли 
назначенные им даруги, а если случалось что-то, требующее немедленного решения, то 
собирались вместе все эмиры, которые не принимали участия в походе, и их слово 
было последним. 
Однажды эмир Аббас сказал Тимуру: 
– 
Твой путь далек, и никто не знает, сколько потребуется времени, чтобы 
осуществить тобою задуманное... Мавераннахр напоминает сейчас неотвердевший 
кирпич. Еще не связались между собой, не превратились в камень глина, песок и вода. 
Людской меч может разрушить то, что создал ты. Уходя, быть может, следует кого-то 
оставлять вместо себя... 
– 
Кого ты предлагаешь? – вкрадчиво спросил Тимур. 
– 
Самыми близкими для человека являются его дети. Вместо тебя временно могли 
бы править или Мираншах, или Омаршейх... 
– 
Ты ошибся, – вкрадчиво сказал Тимур. – Отцу дороги дети, но детям дороже 
власть. Ребенок, хотя бы однажды испытав силу и слабость власти, всегда будет 
мечтать о ней. Разве мало мы знаем примеров, когда за власть дрались между собой 
родные по крови люди? 
– 
Тогда, быть может, это дело надо поручить кому-нибудь из друзей? 

– 
Друга легко сделать врагом. Не ищи соратника в человеке, привыкшем повелевать 
от твоего имени. В нем легко появляются зависть и соперничество. 
Выслушав поучения Хромого Тимура, больше никто не осмелился давать ему 
совета. 
И когда в начале 1385 года эмир с огромным войском двинулся в Иран, как и 
обычно, никому не было дано право управлять Мавераннахром его именем. 
Отправляясь в поход, Хромой Тимур, подобно Чингиз-хану, узнавал заранее все, что 
можно было узнать о землях, в которые он шел, о народе и о правителях. 
Ему было хорошо известно, что после того, как Бердибек, бросив в подаренном ему 
Северном Иране и Азербайджане золотоордынское войско, поспешил к постели 
умирающего отца – хана Джанибека, боясь потерять власть над Ордой, править этими 
землями стал Уале из кочевого рода жалаир. 
Кочевник никогда не поймет ни ремесленника, ни земледельца и не пожалеет его 
ради собственной корысти. Жалаирские ханы не отличались в своем правлении от 
пришельцев – золотоордынцев. Непосильные налоги, жестокость были теми вожжами, 
с помощью которых они управляли подвластным им народом. 
К тому времени, когда глаза Хромого Тимура посмотрели в сторону этих земель, 
правил ими хан Ахмед-султан. Положение его было непрочным, а в народе откуда-то 
ждали перемен, надеясь, что другой правитель, быть может, будет более 
справедливым. 
Легко справился Хромой Тимур с войском жалаирского хана, но не стал захватывать 
столицу – город Тавриз. Тревожные вести доставляли ему гонцы из Мавераннахра. 
Правитель Хорезма готов был перейти на сторону Золотой Орды, а сам Тохтамыш 
собирал войско, чтобы двинуть его на Иран. Волчонок, вскормленный с рук Тимура, 
готовился показать своему хозяину зубы и, если удастся, вцепиться в его горло 
мертвой хваткой. 
Опасения Тимура оправдались. В середине зимы года мыши (1385) Тохтамыш, во 
главе десяти туменов, пройдя беспрепятственно через Железные ворота, вторгся в 
Ширван. Движение его войска было стремительным, и совсем скоро оно оказалось под 
стенами Тавриза. Город не собирался сдаваться на милость победителя. Началась 
осада. 
Видя, что легко взять Тавриз не удастся, Тохтамыш пошел на хитрость. Он 
предложил жителям откупиться. После этого, уверял хан, как только отдохнут его 
воины, он уйдет в степь. 
Такова, видимо, сущность человека. Обманутый десять раз, он продолжает верить, 
когда ему трудно. Тавриз открыл свои ворота, надеясь на то, что Тохтамыш сдержит 
слово. Великую резню учинил степной владыка, и не было по жестокости ей равной со 
времен Потрясателя вселенной Чингиз-хана. 
Разграбив город, гоня толпы рабов, Тохтамыш неторопливо двинулся в степи Дешт-
и-Кипчак. Едва ушел он, как в Тавриз вступили тумены Хромого Тимура. Два волка 
терзали одну жертву. 
Перезимовав в урочище Карбанты, эмир с наступлением весны собирался двинуться 

по следам Тохтамыша, но тот опередил его. Золотоордынские тумены появились на 
берегах реки Самур в землях Дагестана, Здесь и состоялась битва. Войско Хромого 
Тимура вел сын эмира Мираншах. Золотая Орда потерпела поражение, и Тохтамыш 
бежал в степи. 
Тимур не стал преследовать своего врага, решив до поры до времени отложить 
расправу над ним. Он продолжал покорять земли Ирана. 
Поражение не выбило из седла Тохтамыша. Пользуясь отсутствием в Мавераннахре 
Тимура, он решил начать действовать с другой стороны. Хан уже не мог остановиться. 
Отважившись, наконец, выступить против своего бывшего благодетеля, Тохтамыш 
понимал, что обратной дороги для него нет. Слишком хорошо знал он коварство и 
кровожадность Хромого Тимура. Тот, никогда не оставлял неотмщенными обиды и со 
страшной жестокостью расправлялся с тем, кто поднимал на него меч. 
Оправившись после поражения, собрав новое войско, Тохтамыш приказал ему 
двинуться в пределы Джагатаева улуса. 
Самый короткий путь к нему лежал через город Яссы. Но произошло то, что в свое 
время предсказывал Хромой Тимур. Золотоордынское войско остановилось близ 
усыпальницы ходжи Ахмеда Яссави, и ведущие его нойоны отказались идти дальше, 
боясь гнева святого. Тогда Тохтамыш приказал двинуться на Мавераннахр в обход – 
через Сыганак на Сауран. 
В урочище Шукулуксай, близ Отрара, сошлись золотоордынские тумены и 
набранное в Мавераннахре сыном Тимура Омаршейхом войско. Силы были явно 
неравны. Тохтамыш отпраздновал победу и двинулся к самым большим городам 
подвластных Тимуру земель – к Самарканду и Бухаре. Но видя, что ему не одолеть 
хорошо защищенные крепости, грабя и разрушая на своем пути небольшие города и 
селения, Тохтамыш ушел в Дешт-и-Кипчак. 
Весть о коварстве золотоордынского хана застала Хромого Тимура в Ширазе. 
Подобного эмир простить не мог. Сначала его охватила ярость, но потом, на смену ей, 
пришло беспокойство и озабоченность. Тохтамыш начинал тревожить его. Силы у хана 
были большими, и недооценивать вновь окрепшую Золотую Орду было нельзя. 
Первое, что сделал Хромой Тимур, это отправил в (Самарканд отряд отборной 
конницы под предводительством Османи Аббаса, а через некоторое время, во главе 
своего войска, двинулся в Мавераннахр и сам. 
Переправившись через Багдаден – приток Джейхундарьи, эмир вдруг повернул в 
сторону Хорезма. Огнем и мечом прошел по землям Хорезма Хромой Тимур. Он велел 
сравнять с землею город Ургенч, а уцелевших после резни его жителей переселить в 
Самарканд. 
Это было первое грозное предостережение Золотой Орде. 
Во все времена быть ханом Золотой Орды было трудно. Внутренние междоусобицы, 
подобно искрам от разворошенного костра, постоянно вспыхивали и гасли на ее 
огромных просторах. Но не это было главным. С двух сторон, подобно двум большим 
и сильным ладоням, сжимали Орду Русь и Джагатаев улус, поэтому все время надо 
было быть готовым к яростным схваткам и уметь почувствовать на своей шее крепкий 

чужой аркан. 
Казалось, что Орда после Мамая вновь обрела прежнюю силу, вновь могла 
повелевать народами соседних государств, но это было далеко не так. Не прежней 
была Русь. Москва, несмотря на недавнее разорение, не испытывала больше страха – 
князь Дмитрий Иванович, с гордостью носящий отныне титул Донского, слал дань 
мизерную, а в иной год забывал сделать и это. 
Странные, непонятные для Тохтамыша дела творились на Руси. Вместо того, чтобы 
бороться с будто бы ослабевшей Москвою, признала перед нею «старейшинство» 
рязанская земля, а князь Олег поклялся сноситься отныне с иноземцами только с 
разрешения Дмитрия Иванов вича. Зимою 1386–1387 годов московское войско в ответ 
на разорение Нижнего Новгорода и Костромы новгородскими ушкуйниками осадило 
Великий Новгород и получило с него большой откуп. Год» от года крепло Московское 
княжество, раздвигало свои границы. Вошли в его состав новые земли и города: 
Стародуб-на-Клязьме, Галич и Дмитров, Медынь, Калуга и Мещера. 
Отлично видел Тохтамыш, что его поход в русские княжества не принес ему того, 
что он хотел, и все-таки, даже в мыслях, не мог допустить хан, что больше не быть 
Орде тем, чем она была раньше на Руси. И для этого ему надо было утвердиться в 
единоборстве с Тимуром. 
Хан верил в успех. Огромная Орда повиновалась ему, и не нашлось бы сейчас ни 
одного человека, который бы осмелился возразить или не подчиниться. 
Спор с Хромым Тимуром могла решить только битва, и поэтому, в начале года 
дракона (1388), Тохтамыш двинул свое огромное Войско в сторону Джагатаева улуса. 
Летопись утверждает, что воинов у него было больше, чем листьев на деревьях, и 
больше, чем капель в летнем дожде. Буртасы и кипчаки, ногайлинцы и аланы, башкиры 
и жители Крыма встали под его знамена. 
До начала зимних буранов стремительно двинул свои тумены хан к границам 
Джагатаева улуса, в Туркестан. 
Здесь Тохтамыш разделил свое войско. Несколько полков пошло к Саурану, чтобы 
овладеть этим городом, основная же часть под предводительством Калдаута и 
Елжегиш-оглана двинулась в земли Хромого Тимура. 
Эмир в это время находился в Самарканде. Сколь ни стремительным было движение 
золотоордынского войска, но Хромого Тимура вторжение не застало врасплох. Почти 
не потратив времени на сборы, он двинул то войско, какое оказалось у него под рукой, 
навстречу хану. Быстрые же гонцы помчались к сыновьям: в Андижан к Омаршейху и 
в Герат к Мираншаху. 
Обстоятельства складывались так, что битва должна была произойти на берегах 
Сейхундарьи, а самым удобным местом было урочище Уржикзернук. Хромой Тимур 
не ошибся. Войско Тохтамыша шло именно туда. И тогда эмир приказал отрядам, 
ведомым шейхали-батыром и недавно перебежавшими к нему Кунчеком и Темир-
Кутлуком, выйти золотоордынцам в тыл. 
Стремительными, смелыми были действия Хромого Тимура. Несмотря на уговоры 
своих военачальников, он не стал ждать, когда подойдет подмога из Андижана и 

Герата, а ударил по подходящим туменам врага. Жестокой, но недолгой была битва. 
Золотоордынское войско оказалось разбитым. Немногим удалось спастись. 
Появившиеся за спиной отряды Кунчека и Темир-Кутлука довершили разгром. 
Но и в этот раз судьба словно хранила Тохтамыша. Необычно суровой выдалась в 
этом году зима, ударили свирепые морозы, задули северные ветры, и Тимур не 
решился преследовать хана, боясь потерять свое войско, не привыкшее к холоду. 
Эмир повернул свои полки к Самарканду. Здесь его уже ждало огромное войско, 
собранное из подвластных ему городов: Балха, Баклана, Кундуза, Бадахшана, Джизака, 
Герата, Хутляна и Хисара. 
Хромой Тимур не велел распускать воинов по домам, а приказал начать учения. Все 
было, как и во времена Чингиз-хана. Войско эмира делилось на десятки, сотни, тысячи, 
тумены. Каждая единица знала свое место в общем строю, и каждый воин знал, что он 
должен делать. Как и при Чингиз-хане, в войско бралась только часть населения, 
пригодная для ратного труда. Отбором людей занимались специально назначенные 
воины – табаши. В их задачу входила проверка снаряжений, пригодность коней для 
похода. Тот, кто становился воином, обязан был иметь при себе лук с тридцатью 
стрелами, щит, саблю и копье. Каждые два всадника должны были привести одну 
запасную лошадь. На десять воинов приходился один походный шатер, лопата, серп, 
пила, топор, веревка-аркан, шкура быка или лошади, пригодная для переправ через 
реки, казан для приготовления пищи, шило и сто иголок. 
Табаши, которые набирали воинов, обязаны были проверить все. Хромой Тимур 
ценил их работу и хорошо одаривал за верную службу, но если же табаши оказывался 
недобросовестным, кара для него была жестокой. Чтобы заслужить доверие своего 
эмира, а порой и просто сохранить жизнь, табаши старались изо всех сил, и потому 
войско Тимура состояло всегда из сильных и здоровых людей. 
Большое значение эмир придавал разведке. Выступая в поход, он всегда высылал 
вперед хорошо вооруженный, на быстрых конях, отряд во главе с предводителем – 
мангили. Тот в свою очередь отправлял вперед группу всадников, называемых 
«глазом». Обо всем увиденном они докладывали мангили, и, если сообщение 
заслуживало внимания, прямо к Хромому Тимуру мчался ертоли – вестовой. 
Не забывал эмир, отправляясь в чужие земли, и о кылаузе – проводнике. Он должен 
был обладать великой честностью, быть проверенным и хорошо знать те места, куда 
предстояло идти. 
Переняв многое от Чингиз-хана в устройстве войска, Тимур не отказывался учиться 
и у других народов. Так, во время похода, если были основания для осторожности, 
вокруг лагеря копались рвы, ставились шапары – плетенная из тальника ограда, 
закапывались на подступах к лагерю тури – заряды, сделанные из китайского пороха. 
И в построении войска перед битвой он ввел много новшеств, на которые, в силу 
традиций, не решались предводители кочевых народов. Он делил все свои силы на 
семь частей, каждую из которых, от различных неожиданностей, охранял специальный 
сторожевой отряд, имевший своих разведчиков. Центр войска, без ущерба для крыльев, 
был значительно усилен. Двадцать тысяч воинов всегда находились в резерве. Их 

задача была завершать битву и, преследуя убегающего противника на свежих конях, 
приносить своему повелителю победу. 
Не напрасно не распустил войско Хромой Тимур. Степной сосед стал не на шутку 
тревожить его. Золотая Орда мешала исполнению задуманного. Эмир рассчитывал, 
закончив завоевание Ирана, повернуть свои тумены в сторону сказочной Индии. Вот 
поэтому-то крепло с каждым днем намерение раздавить врага, сделать так, чтобы, 
уходя в далекий поход, быть спокойным за подвластные земли. 
На этот раз в Дешт-и-Кипчак войско Хромого Тимура должны были вести Едиге, 
Темир-Кутлук и Кунчек-оглан. Кому, как не им, знавшим земли Золотой Орды, стать 
проводниками! 
Закончив подготовку войска, эмир, в конце года змеи (1390), переправившись через 
Сейхундарью, остановил свои тумены близ Ташкента. Сам же поехал на поклонение в 
Ходжели, в мечеть Маслахата. Тысячи золотых динаров роздал он мюридам, ишанам и 
кари, велев им просить аллаха о даровании ему победы в предстоящей битве. 
С детства Хромой Тимур страдал припадками. И едва он вернулся к своему войску, 
как болезнь, долго не беспокоившая, свалила его в постель. Выступление было 
отложено. 
Только в начале февраля почувствовал себя эмир снова способным стать во главе 
войска. Отдав последние приказы и отправив детей и всех жен, кроме Шолпан-Малик-
ака, в Самарканд, Хромой Тимур перебрался в эмирский дворец в Ташкенте. 
Первое, что он сделал, это велел пригласить к себе Едиге, Темир-Кутлука и Кунчек-
оглана. 
Правитель Мавераннахра был всегда щедрым к нужным ему людям. Золото и 
серебро, шелк и парчу давал он им, чтобы накрепко привязать к себе. И когда трое 
батыров, убежав от Тохтамыша, пришли к нему, он велел дать им шатры для жилья и 
наложниц для наслаждений. Подарил им эмир табуны лошадей, рабов и рабынь. 
– 
Пусть достойные люди ни в чем не знают нужды и чувствуют себя в моих 
владениях как дома, – сказал Тимур. 
Темир-Кутлук и Кунчек-оглан, получив приглашение прибыть во дворец, не стали 
дожидаться Едиге, который был где-то в войске, а сразу же отправились к эмиру. 
Хромой Тимур, считавший себя породненным с чингизидами, с большим почетом 
встретил батыров. Он посадил их рядом с собой на торе, слуги положили подушки, 
набитые мягким лебяжьим пухом, чтобы гостям было на что опереться. 
– 
Я рад видеть вас сильными и здоровыми, – сказал Тимур. – Пусть сегодня я буду 
для других эмиром, а для вас жезде – зятем. 
Эмир, при всей своей свирепости, умел, когда это нужно, казаться открытым и 
душевным человеком. Он придвинул к себе пиалы из тонкого китайского фарфора и 
стал наливать в них из чайника, разрисованного крылатыми драконами, душистый 
кокчай. 
Все знали, когда Тимур разливает чай сам, значит, предстоит разговор с глазу на 
глаз – и в этом случае рядом неуместен даже самый преданный слуга. Осторожность 
эмир ценил превыше всего. 

Открылась дверь, и через порог переступил невысокий, плотного сложения человек. 
– 
Ассаламагалейкум! – он склонился в низком поклоне. 
– 
Проходи, Едиге, – сказал эмир. – Мы ждем тебя. 
Лицо батыра, как всегда, было угрюмым, а брови насупленными. Эмир неплохо 
относился к Едиге, но эта постоянная угрюмость, недовольство непонятно чем, 
настораживали его. 
Тимур умел увидеть в человеке те черты, которые могут со временем сделать его 
врагом. Ошибка с Тохтамышем не казалась ему ошибкой, потому что в измене своего 
бывшего ставленника он хорошо видел ее причины. Ради власти можно пойти на все. 
Разве сам он не устранил Хусейна, который в свое время помог ему возвыситься? Разве 
есть что- то удивительное в том, если подобным образом поступает другой? 
Не измена, а вероломство Тохтамыша заставило Тимура думать о его уничтожении. 
Кто будет ханом Золотой Орды – эмиру было безразлично. Главное заключалось в том, 
чтобы тот, кто правит этими огромными землями, не смел помышлять о борьбе с ним, 
Тимуром, не мешал бы ему осуществлять великие замыслы. Орду можно бить много 
раз, но она снова будет оживать, если править ею станет дальновидный и 
властолюбивый хан. В степях можно набрать новое войско, потому что там всегда есть 
люди, жадные до чужого богатства, мечтающие о грабежах и насилии. Голодными 
глазами смотрят они из своих дымных и нищих юрт на соседние народы. Именно 
поэтому следует посадить ханом Золотой Орды человека, готового повиноваться слову 
из Самарканда. Кого выбрать? Кто оправдает надежды? Тимур-Кутлук или Кунчек-
оглан? Нет. Ни один из них не сможет повести за собой народ, потому что в прошлом у 
них нет никаких заслуг – они не побеждали врагов и не показали мудрости. Их, 
пожалуй, не стоит поддерживать. А если Едиге? Хромой Тимур сразу же отказался от 
этой мысли. Батыр был похож на тигра, ожидающего только удобного случая для 
прыжка. Если в руки такого человека дать повод коня-великана, имя которому Золотая 
Орда, то еще неизвестно, куда он его повернет и чей позвоночник хрустнет под его 
могучими копытами. 
Обжегшись на Тохтамыше, эмир решил быть осторожным. Время покажет, как 
следует поступить. Главное сейчас уничтожить хана, а когда Золотая Орда окажется в 
руках, покорная и обессиленная, можно будет без особого труда подыскать человека, 
который сядет на ее трон. 
Едиге догадывался о замыслах Тимура, но обстоятельства складывались так, что он 
не мог позволить себе показать это, потому что сейчас для него главным врагом был 
Тохтамыш. 
– 
Проходи, – сказал Тимур. – За чаем хорошо говорить о делах. 
– 
Голос эмира прозвучал приветливо, и Едиге в который раз удивился тому, как 
может на глазах меняться этот человек. Будто и не было никогда жестокого воина, без 
трепета посылающего тысячи людей на верную гибель или приказывающего 
складывать курганы из отрезанных голов побежденных. 
– 
Я позвал вас затем, чтобы сказать о близком походе. Пора напомнить Тохтамышу, 
что он не должен забывать о том месте, которое определено ему судьбой. Я хочу, 

чтобы вы стали теми людьми, которые укажут моим туменам самые короткие пути к 
цели. Дорога предстоит неблизкая, и никто сейчас не сможет сказать, где, в каком 
конце Дешт-и-Кипчак встретим мы войско хана... 
Эмир выжидательно замолчал. Молчали и Темир-Кутлук, и Кунчек- оглан. Они с 
нетерпением ждали, кого же Тимур назовет властителем Золотой Орды взамен 
поверженного Тохтамыша? И один только Едиге понял, что эмир сегодня не скажет об 
этом, потому взглядом попросил у эмира слова: 
– 
Высокочтимый эмир. Мудрость твоя велика, а глаз зорок. Мы горды твоим 
поручением. Не каждому выпадает счастье сослужить такую службу. Мы сделаем все! 
И все-таки... У меня есть просьба... 
Тимур допил чай и поставил пиалу на ковер. 
– 
Говори, – разрешил он. 
– 
Никто не знает просторы Дешт-и-Кипчак так хорошо, как Темир- Кутлук и 
Кунчек-оглан. Они достойны указывать путь твоему войску. У меня же с Тохтамышем 
кровная вражда. Он велел убить в свое время моего отца. Я не успокоюсь, пока меч не 
обагрится его кровью. Поэтому мое место среди воинов. – Едиге помолчал, а когда 
заговорил снова, в голосе его были мольба и страсть: – Великий эмир, дай под мое на-
чало тумен! Я должен встретиться со своим врагом в битве, лицом к лицу! Клянусь 
хлебом, что оправдаю доверие! – Едиге взял с дастархана и поднял над головой ломоть 
хлеба. 
Хромой Тимур долго молчал и, казалось, взвешивал просьбу батыра. На самом деле 
он находился на распутье и не знал, как ему поступить. Можно было бы уступить 
Едиге, сделать то, что он просит, потому что эмир верил – ненависть его к Тохтамышу 
действительно велика и батыр действительно будет сражаться с ним, не жалея жизни. 
Понуканием не заставишь пса броситься на вояка. Многие предводители страшатся 
битвы и потому, конечно, будут уступать и в ярости, и в смелости Едиге. Но не 
слишком ли рано доверять батыру? Десять тысяч всадников – большая сила. Если они 
попадут в руки смелого, хитрого, умеющего увлечь за собой Едиге, кто знает, станут 
ли они со временем так же беспрекословно выполнять волю эмира? Не получится ли 
так, что, расправившись с Тохтамышем, батыр откажется идти дальше и покорять 
Орду? Недаром ведь говорят, что зов крови предков в человеке сильнее всего. Кто 
знает, быть может, в час испытаний он, этот зов, как раз и проснется в Едиге? Нет, 
спешить не стоило. 
Хромой Тимур заговорил медленно, словно взвешивая каждое свое слово на ладони. 
– 
Не руби саблей, предназначенной для врага, камень. Быть может, ты и разрубишь 
его, но когда на твоем пути встанет враг, сабля твоя уже не будет годна, чтобы 
сразиться с ним... Ты своей храбростью подобен булатному мечу, и потому тебя было 
бы неразумно держать в ножнах... Я уже думал о том, чтобы сделать тебя 
предводителем тумена, а быть может и целого войска, но на этот раз у кылаузов-
проводников особая задача. Темир-Кутлук и Кунчек-оглан поведут два войска, ты же 
станешь во главе третьего, которым командует Султан-Мухаммед. Это моя главная 
ударная сила. Не дать войску заблудиться, помочь ему вовремя прийти туда, куда 

потребуется, это уже половина успеха. Кроме того и я мечтаю отомстить Тохтамышу... 
Быть может, я и поставлю тебя во главе тумена, когда мы придем в земли Дешт-и-
Кипчак. 
Едиге понял, что Тимур не доверяет ему. Вспыхнувшие было в его душе отчаяние и 
злоба тотчас же погасли, и он неохотно согласился. 
– 
Хорошо, высокочтимый тахсир. Я повинуюсь приказу. 
От эмира не ускользнуло выражение лица батыра, угадал он и внутреннее его 
состояние, но вида не подал. 
– 
Есть ли у вас еще какие-нибудь ко мне просьбы? – Тимур обвел собравшихся 
взглядом. 
– 
Есть, – сказал Едиге. – И опять у меня... 
– 
Говори, мирза. 
– 
Вчера ваши нукеры увели из моего отряда джигита. Если можно, прикажите 
освободить его. 
– 
Кто он и что сделал? 
– 
За ним нет вины. В моем отряде несут службу три брата. Они кипчаки из Джизака. 
И вот младшего забрали, сказав, что позавчера его весь день не было в отряде, а кто-то 
видел его среди тех, кто грабил дехкан, возвращающихся в свои кишлаки с 
ташкентского базара. Братья боятся за его судьбу... 
Тело Хромого Тимура напряглось. 
– 
А разве они не знают, что ограбление считается большим преступлением и я отдал 
приказ карать смертью каждого, кто решится на это? Воин, идущий в поход, обязан 
строго соблюдать дисциплину и не предпринимать никаких действий без разрешения 
своего предводителя. 
– 
В твоем войске все знают о строгом порядке, но дело в том, что джигит никого не 
грабил. Весь тот день он был рядом со мной. 
– 
Почему же ты не сказал об этом моим нукерам? 
– 
Я только сегодня узнал об этом... Меня не было в ставке... 
Тимур поцокал языком. 
– 
Ты опоздал со своею просьбой, Едиге. Джигита больше нет е живых. В последнее 
время на дорогах стало появляться много грабителей. Я повелел ловить их и казнить 
при народе. Вчера пятерым таким отрубили головы. Выходит, нукеры мои ошиблись и 
вместо виноватого казнили невиновного. 
– 
Разве так можно, высокочтимый тахсир? – с горечью сказал Едиге. 
– 
Можно, – лицо эмира было спокойным. – Если мы хотим отучить чернь грабить и 
заставить ее уважать наши приказы, что значит жизнь пяти человек по сравнению с 
этим? Если ты можешь вылечить тело, пораженное страшной болезнью, заплатив за 
это одним пальцем, то отруби его. Кто в этом случае упрекнет тебя в неразумности? 
Едиге, который и сам легко предавал других смерти и привык быть жестоким, не 
выдержал. 
– 
Это несправедливо, когда за вину одних будут платить жизнью другие. 
Тимур в задумчивости покачал головой. 

– 
Да, это несправедливо... Но если ты решил достичь своей цели, ничто не должно 
быть для тебя преградой. 
– 
Что я скажу братьям убитого? 
– 
Скажи, что произошла ошибка. 
– 
Разве это может быть для них утешением? 
– 
Еще скажи, что виновные будут обезглавлены. 
В разговор вмешался Темир-Кутлук: 
– 
Напрасно погибнут еще несколько воинов... 
– 
Ты неправ, батыр, – глаза Хромого Тимура сузились. – Я добился своей цели. 
Казнь пятерых послужила хорошим уроком грабителям. Конечно, убивать еще 
несколько человек не хотелось бы. Особенно накануне больших битв. Но и не убить их 
нельзя, потому что иначе я потеряю уважение перед народом, и он усомнится в моей 
справедливости. 
Да, эмир хорошо знал, что делает. И впервые с той минуты, как он попросил у 
Хромого Тимура покровительства, Едиге пожалел об этом, 
Снова он оставался один на один со своими заботами и мыслями, и, как в орде 
Тохтамыша, не на кого было опереться и не на кого было рассчитывать. 
Двадцать второго января года лошади (1391) Хромой Тимур поднял свои тумены и, 
покинув пределы Ташкента, двинулся в Дешт-и-Кипчак. Подобно тому как в свое 
время Джучи переправился через Сейхундарью, эмир приказал настелить мост на 
надутых и связанных между собою бычьих шкурах и благополучно перевел свое 
войско на другую сторону реки. 
Не задерживаясь, тумены двинулись в сторону Отрара. Не прошло и нескольких 
дней, как отряд, ведомый Осман-батыром, наткнулся на отряд из войска Тохтамыша. 
Золотоордынцы были беспечны, не ожидали нападения, и потому Осман-батыр легко 
расправился с ними. Много воинов было порублено, остальные бежали в степь. Они-то 
и сообщили Тохтамышу о том, что в сторону Отрара идет войско Тимура. 
Хан в это время осаждал Сауран, Шингирши, Куш. Города держались стойко, и ему 
никак не удавалось сломить сопротивление их жителей. 
Узнав о приближении войска Тимура, Тохтамыш заколебался. Он хорошо знал 
эмира, силу его Туменов. Поэтому сразу же приказал снять осаду городов и быстро 
уходить в просторы Итиля, где можно было бы пополнить войско и приготовиться к 
битве. А чтобы как-то выиграть время, послал к Хромому Тимуру послов. 
Хан знал, переговоры ни к чему не приведут, потому что он слишком долго 
испытывал терпение своего бывшего покровителя. Хромой Тимур никогда не 
отступает от задуманного, и уж если он решился выступить с двухсоттысячным 
войском, решающей битвы уже надолго отсрочить нельзя. 
Ханских послов во главе с Султанбек-бием в ставке Тимура встретили с 
подобающим почетом – поставили для них белую юрту, приготовили угощение. 
Однако же на второй день, когда пригласили к эмиру, тот не выказал уважений, 
полагающегося послам дружественного государства. Хмуро кивнул им Тимур, 

приглашая сесть. 
Султанбек-бий, едва опустившись на пушистый яркий ковер, заговорил быстро, 
напористо: 
– 
Мы родственники по крови. Наши предки жили в мире и дружбе, делили радость и 
горе, ходили в одни походы, против одного врага. Мы отдавали в жены вам наших 
девушек; и наши джигиты брали ваших красавиц. Не годится вытаптывать друг у друга 
пастбища. Ссора умаляет достоинство батыров. Хотя мой повелитель хан Тохтамыш 
высок по положению, но он шлет свой поклон тебе, эмир Тимур, и дарит девять 
прекрасных коней, быстрых словно ветер, а также сокола с золотым колокольчиком на 
лапе. 
Эмир сделал движение рукой, и высокий нукер с красивыми пышными усами, 
стоящий у входа, быстро направился к послам и принял из рук одного из них ловчую 
птицу. Неслышно ступая по ковру, подошел к Тимуру и посадил сокола ему на плечо. 
Эмир не нарушил этикета, не отказался от подарка, но и хвалить его не стал, словно 
был он ему безразличен. 
А Султанбек-бий продолжал свою речь: 
– 
Одинаково желты цветом медь и золото, но не одинаковы их цена и свойства. Кто 
в этой жизни не ошибается... Мой повелитель – хан Тохтамыш – понял, что поступил 
не по-братски, и потому просит не гневаться на него. Отправляя меня к тебе, он 
говорил: «Я всегда был эмиру Тимуру правой рукой. С его помощью я стал ханом. Так 
пусть же он простит меня. Отныне я клятву свою не нарушу и между нами всегда 
будет прочный мир. Сколько бы ни прошло дней и годов...» 
Тимур гордо и зло вскинул голову. 
– 
Прощения моего не будет хану Тохтамышу... Если бы он вызвал меня на честную 
битву, я, быть может, и простил его, потому что знал бы, что движет им желание 
властвовать. Это желание бывает в людях иной раз сильнее желания жить. Если бы все 
обстояло так, и он вызвал меня на битву ради этого, я бы не осудил его. Но Тохтамыш, 
забыв о моей доброте, когда я находился в далеком походе, напал на подвластные мне 
земли и народы, и действия его подобны удару кинжалом в спину. Коварства я не 
прощаю! 
Речь Тимура становилась все более отрывистой, гневной. Он словно позабыл о том, 
сколько раз он сам совершал коварство. Отставив в сторону растопыренную ладонь, он 
начал загибать пальцы, перечисляя все прегрешения Тохтамыша перед ним, грозным 
Тимуром. В уголках его губ появилась пена. Безжалостные прозрачные глаза его вы-
лезли из орбит и налились кровью. 
Находящиеся в шатре в испуге попятились от своего повелителя, решив, что у него 
снова начинается приступ падучей болезни. В такие минуты Хромой Тимур терял 
рассудок и трудно было предсказать его поступки. 
Ослепление прошло так же внезапно, как и возникло. Эмир потряс головой, словно 
прогоняя наваждение. В юрте сделалось тихо. Тимур с удивлением посмотрел на 
сидящего на его плече сокола и, брезгливо дернувшись, сбросил его на ковер, под ноги. 
– 
Все! – хрипло сказал эмир. – Пусть Тохтамыш просит прощения у аллаха. А наш 

спор решит битва! 
Послы поднялись и, склонившись в низком поклоне, попятились к выходу. И уже у 
самого порога Султанбек-бий сказал: 
– 
Высокочтимый эмир, мы передадим слово в слово то, что вы сказали нашему 
повелителю, хану Золотой Орды Тохтамышу. 
Усмехнувшись одними губами, Тимур негромко сказал: 
– 
Вы уже не сможете передать моих слов... 
Послы замерли на месте. Лицо Султанбек-бия покрылось мертвенной бледностью. 
– 
Ни один хан, ни один эмир не совершал насилия над послами, пришедшими для 
того, чтобы помирить два враждующих народа... – неуверенно сказал он. 
– 
Так не делали раньше. Так вынужден поступить я. Вы второй день в моей ставке, и 
глаза ваши не были закрыты. А раз так, то вы видели то, что не позволено видеть 
врагам. – Тимур помолчал, наслаждаясь страхом послов. – Но я не убью вас. Вы 
останетесь здесь и, когда мы двинемся в Дешт-и-Кипчак, станете нашими 
проводниками. У вас есть возможность сохранить свои жизни, если вы будете хорошо 
выполнять то, что вам поручил я. 
Жизнь возвращалась на бледные лица послов. 
– 
Но кто же тогда передаст Тохтамышу твои слова? – спросил Султанбек-бий. 
– 
Никто! На рассвете мои тумены пойдут вперед. Они и дадут достойный ответ 
вашему хану на его слова. 
Но Тохтамыш не ждал ответа от Хромого Тимура. Бросив все, что могло бы 
обременить его войско и помешать отступлению, он, не позволяя надолго 
останавливаться коннице, поспешно уходил в свои степи. По пути золотоордынцы 
грабили кочевья, аулы и небольшие городки. На этот раз опустошению подвергся и 
город Яссы. Мусульмане словно забыли, что на этой земле находилась усыпальница 
ходжи Ахмеда Яссави. 
Все больше и больше отрываясь от преследователей, Тохтамыш обдумывал свои 
действия на ближайшее будущее. Во что бы то ни стало следовало собрать войско, по 
численности превосходящее войско Тимура. Только в этом случае можно было 
рассчитывать на победу. Хан был уверен, что ему удастся выполнить намеченное. 
Многолюдье Орды позволяло это сделать. И еще Тохтамыш верил, что Хромой Тимур, 
удовлетворенный поспешным бегством врага, в нынешнем году не вступит на 
подвластные ему земли. Пройдет полгода, а быть может и год, прежде чем он 
продолжит свой поход. А за это время можно было собрать и вооружить огромное 
войско. 
Но Хромой Тимур не думал надолго откладывать месть. Он послал в погоню за 
ханом сорок отважных джигитов во главе с опытными и хитрыми предводителями 
Каракан-батыром и Даулетхах-мергеном. Они настигли заслон Тохтамыша и, после 
короткой схватки, пленили несколько золотоордынских воинов. Близкая смерть и 
страх развязывают языки. Вскоре Тимур знал все, о чем ему хотелось знать. 
Эмир после недолгих раздумий собрал совет из эмиров войска, чингизидов и 
приближенных к нему батыров. Решение было единогласным – идти вслед за ханом. 

Отправив в Самарканд всех, кто мог оказаться лишним в походе, Тимур через Яссы, 
Карачук, Сауран вывел свое войско в центр Дешт-и- Кипчак. Более месяца длился этот 
поход. В начале апреля, когда в степь уже пришла весна, огромное войско 
остановилось на отдых в урочище Сарыузен, на берегах реки Сарысу. Но едва 
подсохла земля и степные реки стали возвращаться в берега, Тимур велел своим 
туменам переправиться через Сарысу и идти к горам Улутау. Здесь эмир вновь сделал 
недолгую остановку. 
Земля преображалась. Теплое, ласковое дыхание весны вернуло землю к жизни, и 
оттого мир сделался праздничным и просторным. Поднявшись однажды на вершину 
горы, Тимур залюбовался открывшимися перед ним безбрежными далями. Зеленая 
степь, подернутая дрожащей сизой дымкой, казалось, не имела предела. Тысячные стаи 
птиц летели над нею в бездонном голубом небе, в загадочные края вечного мрака. Мир 
звенел от пения жаворонков, и казалось, что это звенит само огромное небо, 
сотворенное из необычайно красивого синего камня. 
На миг душу Тимура охватила тревога. Где-то в этих безбрежных просторах 
находилось сейчас войско Тохтамыша. Как его отыскать, если он станет уклоняться от 
битвы, как догнать? Здесь в кипчакской степи, охваченной великим покоем, 
безбрежной как море, можно утонуть, исчезнуть бесследно, и некому будет рассказать 
о мужестве воинов, сошедшихся в смертельной схватке. Все засыплет прах времени, 
затянут степные травы. 
В глубокой задумчивости вернулся Хромой Тимур в свой походный шатер. А на 
следующий день к подножью горы Алтынчокы велел своим воинам натаскать груду 
камней. На вершине установили плоскую плиту, и мастер, владеющий искусством 
резьбы по камню, найденный среди пеших воинов эмира, вырезал на ней слова, 
которые сказал ему Хромой Тимур. В три строки легла арабская вязь, и начиналась она 
так: «Во имя аллаха милосердного и милостивого...» Далее, чтобы надпись могли 
прочитать и другие народы, не знающие арабских букв, уйгурским письмом на 
чагатайском языке, на котором говорили узбеки, Тимур повелел написать, что был он 
здесь, султан Турана, двадцать третьего числа месяца джумади 1 (28 апреля 1391 г.). И 
что шел он двухсоттысячным войском против Тохтамыш-хана. Всего восемь строк 
потребовалось великому завоевателю, чтобы рассказать о своей великой задумке, о 
своем великом походе вглубь Дешт-и-Кипчак. 
Кто знает, что заставило поступить так Хромого Тимура? Быть мо- жет, ему была 
ведома истина, что нет на земле ничего, что могло бы сравниться с долговечностью 
камня? Бесследно проходят по земле люди, стираются в памяти самые смелые и 
великие их деяния, и только камень да слово вечны. Кто знает, о чем думал эмир? 
Понимая, что обратной дороги для него нет, Хромой Тимур повел свои тумены 
дальше. Вокруг лежала цветущая земля, и ни сам эмир, ни один из его воинов не думал 
сейчас о смерти. Мир был настолько прекрасен, что люди забывали о своем прошлом и 
не хотели думать о будущем. 
Переправившись через неширокую степную реку Иланчук (ныне Джиланчик), всего 
за восемь дней дошел он до урочища Анакаркуюн и здесь велел поставить свой 

походный щатер. На огромном пространстве было разбросано теперь его 
двухсоттысячное войско – передовой отряд подошел к берегам реки Иргиз, те же, кому 
было определено прикрывать спину войска, разожгли свои костры на берегу реки 
Тургай. 
Пустынной была степь, и незнающий человек решил бы, что так здесь было всегда. 
Откуда знать пришлому, что в обычные годы в междуречье кочевали десятки и сотни 
кипчакских больших и малых аулов. Но кто осмелится остаться на пути туменов, 
идущих на битву, какой безумец уверует, что все для него обойдется хорошо? Поэтому 
поднялись с насиженных мест аулы и, подобно напуганным птицам, гоня перед собою 
стада скота, разлетелись в разные стороны – кто в долины рек Нуры и Есиля, а кто в 
пески Улыкум и Балакум. 
Прошло почти четыре месяца, как войско Хромого Тимура находилось в походе. И 
здесь, в урочище Анакаркуюн, выяснилось, что продовольствие, взятое из 
Мавераннахра, на исходе. Кончилось вяленое мясо, почти не осталось муки, от 
наступившего тепла портилось залитое в кожаные бурдюки масло. Следовавшие за 
войском мусульманские купцы, рассчитывавшие на богатую добычу и быстрое 
завершение похода, продавали воинам продовольствие по баснословно высоким ценам. 
Над двухсоттысячным войском нависла угроза голода. Тимур хорошо знал, чем это 
может кончиться – еще немного и среди воинов начнется воровство, вспыхнет вражда. 
Голодные люди плохо подчиняются своему господину, если тот не может их 
накормить. 
И тогда Хромой Тимур велел собрать к себе всех эмиров войска. По издавна 
существующему обычаю он потребовал, чтобы с этого дня никто не делал из муки ни 
хлеба, ни лепешек, ни лапши, ни других кушаний. Отныне воины могли готовить 
только болтушку из ячменной муки, причем каждый из них получал в день всего одну 
чашку этой похлебки. Разрешалось добавлять в нее только мутр – смесь из съедобных 
сушеных трав, которой еще оставалось в запасе довольно много. 
Передовые отряды ничего не знали о войске Тохтамыша. Следовательно, конца 
походу видно не было и надо было думать о том, чтобы хоть как-то насытить 
голодающих воинов, чтобы они не потеряли силы и сохранили дисциплину. 
И тогда Хромой Тимур объявил о том, что скоро будет устроена облавная охота. 
К эмирам туменов, двигавшимся по степи каждый своим путем, чтобы для коней 
хватало корма и не создавалась сутолока, были отправлены табаши, которые должны 
были указать предводителям их место и порядок предстоящей охоты. Обезлюдевшая в 
этом году степь была полна разным зверьем: бесчисленные стада сайгаков, дзеренов, 
диких коз – еликов, куланов, бродили по безбрежным просторам. 
В начале мая Тимур приказал окружить огромный участок степи, и десятки тысяч 
воинов вышли на отведенные им места, образовав кольцо, через которое отныне не мог 
бы проскочить незамеченным даже самый хитрый и маленький зверек. Такие охоты 
проводил еще Чингиз-хан. Это была давняя монгольская традиция, и потому к ней 
относились серьезно. Не только о добыче думали, начиная охоту, ханы, но и о том, 
чтобы проверить выносливость воинов, убедиться, что они не разучились повиноваться 

и выполнять самые сложные и необычные поручения. Облава велась по всем правилам, 
как если бы войско шло на врага. Каждый тумен, каждая тысяча, сотня и десяток 
действовали согласованно и дружно. Как и в битве, войско делилось на центр, правое и 
левое крыло. Впереди шла разведка и караулы, и специальный тумен охранял тыл 
войска. 
На рассвете, в урочный час, заревели хриплоголосые карнаи, запели зурны, 
рассыпали громкую дробь барабаны. Медленно тронулись вперед цепи конных воинов, 
касаясь стременами друг друга. Два дня и две ночи, то шагом, то рысью, двигались, 
они, сжимая кольцо, выставив перед собой копья с тускло поблескивающими 
наконечниками. Никто не имел права убить хотя бы одного зверя. Задача воинов была 
не дать ни одному из них уйти сквозь цепь. Обезумевшие стада сайгаков, джейранов и 
куланов носились из края в край степи, ища спасения, но повсюду они натыкались на 
живую стену и, страшась человечьего духа, бросались в противоположную сторону. 
Все короче становились их пробежки, все теснее делался круг. И уже можно было 
видеть, как, забыв об извечной вражде, бежали рядом волк и заяц, и глаза их, налитые 
страхом, были слепы – они не видели друг друга. Жалобно, пронзительно кричали 
брошенные звериные детеныши. Их топтали, сбивали, давили мечущиеся в панике 
тысячные стада. И когда живая петля затянулась настолько, что в круг могли войти 
только те, кому предстояло завершить облавную охоту, Тимур во главе тысячи 
отборных воинов сделал это. С обнаженными саблями, с копьями наперевес они 
ворвались в середину круга. 
Пройдут сотни лет, но в великой Дешт-и-Кипчак по-прежнему будут помнить об 
этой страшной охоте, устроенной Хромым Тимуром. С упоением, пьяные от крови, 
воины, которым выпала честь вместе со своим эмиром войти в круг, приподнявшись на 
стременах, опускали свои блестящие, быстрые как молнии клинки на головы 
животных. Уверенно и без промаха, кололи копьями сайгаков те, кто предпочитал это 
оружие, да и трудно было им промахнуться, потому что животным не было числа. 
Злые жеребцы куланов бросались на ограждение, но стоящие здесь воины гасили их 
ярость ударами копий. Только волков, поднятых с их логова на дне сухих оврагов, 
рысей, выгнанных из березовых колков, да кабанов, обычно скрывающихся в 
приозерных густых камышах, пропускали сквозь свой строй воины, стоящие в 
оцеплении. Таков был приказ Хромого Тимура. Что толку от этих зверей, если мясо их 
несъедобно... 
Вместе с эмиром участвовала в этой охоте его любимая жена Шолпан-Малик-ака. 
Одетая в одежды воина, она старалась не отстать от своего повелителя. Лицо ее 
полыхало от волнения румянцем, глаза сияли, но рука была тверда, как это и 
полагается жене Железного Тимура, повелителя многих земель и народов. Без жалости, 
с азартом, разила она беззащитных животных, и эмир, изредка бросавший на нее 
взгляд, любовался ее посадкой в седле и ловкостью. 
Тимур вдруг увидел, как из гущи мечущихся животных выскочил совсем 
крошечный детеныш джейрана на тонких дрожащих ножках. Огромные темные глаза 
его, похожие на глаза ребенка, были полны боли и страха. Ища защиты, он бросился 

под брюхо лошади, на которой сидела Шолпан-Малик-ака. Тимуру вдруг захотелось, 
чтобы жена нагнулась с седла, подхватила детеныша на руки, не дала ему умереть. Не 
знавшему ни жалости, ни сострадания ни к чему живому на свете, эмиру вдруг 
захотелось, чтобы в этот раз все произошло именно так, но Шолпан-Малик-ака, подняв 
свою лошадь на дыбы, заставила отпрянуть ее в сторону и, красиво изогнув свой стан, 
опустила саблю на голову детеныша джейрана. Тимур отвернулся. Брезгливая гримаса 
тронула его губы. 
Только после полудня закончилось избиение животных. Степь пахла кровью. 
Заваленная трупами сайгаков, куланов, джейранов, еликов, земля была черна от крови, 
а в небе, еще несмело, на большой высоте парили стаи грифов, стервятников, орлов-
могилыциков. 
Вдоволь насытившись полусырым мясом, поджаренным на кострах, воины 
принялись свежевать туши. Счастливые, забывшие о недавнем голоде, они готовили 
мясо впрок – одни мочили его в воде горько-соленого озера, другие привозили в 
кожаных мешках белую землю с солончаков и ею пересыпали туши. Вскоре, нагрузив 
вьюки с мясом, воины повели длинные караваны к своим временным стоянкам. 
Тимур стоял на невысокой сопке и, сощурившись, смотрел на место недавней 
бойни. Медленно, не торопя своего коня, на вершину поднялся Едиге. Ему предстояло 
сообщить эмиру неприятную новость о том, что всего несколько часов назад из его 
тысячи сбежали к Тохтамышу два воина – братья того невинного джигита, которого 
казнил Хромой Тимур за грабежи дехкан. Но, взглянув на лицо эмира, не решился ни о 
чем говорить. 
– 
Если бы мне удалось вот так же расправиться с войском Тохтамыша... – ни к кому 
не обращаясь, сказал вдруг Тимур. 
– 
У вас доблестное войско, и никто не сомневается, что все произойдет именно так, 
как вы задумали... – негромко отозвался Едиге. 
Тимур не взглянул на батыра. 
– 
Да поможет мне в этом аллах!.. 
Солнце садилось. Длинные вечерние тени стелились по земле, и уходили группами в 
степь, в расположение своих туменов последние воины. Тимур тронул коня и начал 
спускаться с сопки. В тот же миг, словно дождавшись отъезда грозного эмира, с неба 
на поле недавнего побоища упала черная туча. Это, несмотря на наступающую ночь, 
прилетели на поживу, на свой пир хищники, казалось, со всей Дешт-и- Кипчак. 
Тохтамыш, отправляясь в Мавераннахр, шел по земле. Уходить же оттуда пришлось 
подобно червю, прячась в землю. Он думал расправиться с Хромым Тимуром, но 
случилось так, что 'преследователь превратился в преследуемого. Теперь он сам ведет 
врага в свои земли. 
Глубоко упрятав тревогу и стараясь не думать о возможных страшных последствиях 
для себя, Тохтамыш разослал во все стороны гонцов, которые должны были говорить 
во всех аулах и кочевьях: «В Дешт-и-Кипчак идет Хромой Тимур с войском, 
закованным в железо. Он никого не оставляет в живых. Его воины отбирают скот, 
забирают жен и детей. Уходите с дороги жестокого эмира, бегите кто куда может. 

Джигиты же, способные держать оружие, пусть садятся на коней и отправляются к 
тому месту, какое укажут им старейшины рода». 
Золотая Орда готовилась встретить Хромого Тимура. Со всех сторон, напуганные 
приближением врага, собирались под знамя Тохтамыша мужчины из родов, 
кочевавших на просторах Дешт-и-Кипчак. Вскоре у Тохтамыша оказалось огромное 
войско. Прибыли и наемные полки от генуэзцев Крыма и от буртасов Кавказа. 
Тохтамышу было хорошо известно; что Хромой Тимур всегда доводит задуманное 
до конца. Поэтому следовало думать только о борьбе с ним, но невольно взор хана с 
тревогой постоянно обращался в сторону русских княжеств. Не ударят ли те в спину, 
пока он будет готовиться к битве с Тимуром? Тохтамыш хорошо понимал, что поход 
его на Русь не принес желанных результатов – он не покорил и не напугал русских. 
Этот народ креп день ото дня, хотя полного мира все еще не было между его князьями. 
Русские напоминали тетиву лука – сколько ни тяни ее, стоит лишь отпустить руку – 
она вновь, со звоном, возвращается в прежнее положение. 
Чтобы обезопасить себя хотя бы частично, хан срочно отправил на Русь посольство 
со щедрыми обещаниями тверскому князю Михаилу Александровичу и рязанскому 
Олегу. Он клялся, что, как только победит Хромого Тимура, тотчас же двинется в их 
земли и поможет князьям разделаться с Москвой. Цель посольства была одна – 
поссорить князей, не дать им объединиться в трудное для Орды время. 
А время приближалось действительно трудное. Уже триста тысяч воинов было под 
рукой Тохтамыша, а беспокойство не оставляло хана. Во главе тысяч и туменов 
поставил хан известных во всей Дешт-и-Кип- чак батыров: Кенжанбая, Караходжу, 
Уака, Шуака, родного брата беглого Едиге – Исабека и многих других. Среди них были 
бывший правитель Хорезма Сулеймен Софы, монголы Урусшик, Ак Буги; Коке Буги, 
потомки Джучи – Тастемир, Бекболат, Елжимыш, Шинте-оглан. 
В войске Тохтамыша преобладала конница. Пехоты было всего десять полков. И 
поэтому, обдумывая предстоящую битву, хан решил использовать против Тимура, у 
которого было много пеших воинов, кипчакскую конницу. 
Имея превосходство в численности, Тохтамыш все же побаивался сразу же вступать 
в сражение с эмиром. Непонятная робость, граничащая со страхом, заставила выбрать 
иной способ. Хан решил нападать на войско Тимура небольшими силами, постоянно 
беспокоить, не давать ему идти выбранным путем. И только когда от непрерывных 
засад, волнений и настороженности воины эмира обессилят, дать Тимуру решающее 
сражение. Стремительная конница должна была нападать на войско Тимура и с 
флангов, и с тыла. Хочет того эмир или нет, но ему придется отбиваться от 
нападающих и жалящих, подобно осам, стремительных кочевников. Находясь далеко 
от своих владений, Тимур не сможет восполнить потери ни в людях, ни в лошадях. 
Так думал и так надеялся поступать Тохтамыш. Хорошо зная о том, каким 
количеством 
воинов 
располагает 
эмир, 
хан 
переправился 
с 
двух-
сотпятидесятитысячным войском через Итиль. 
Необъяснимое беспокойство теперь не покидало его ни днем, ни ночью. 
Неуверенный в исходе предстоящих сражений, Тохтамыш оставил в Сарае, под 

предводительством сыновей Жалелэддина, Кунчека и Жапарберды десять пеших 
полков и пятьдесят тысяч всадников. Еще пятьдесят тысяч воинов предстояло им 
собрать и держать в готовности, пока не потребуются они Тохтамышу. 
На второй день, после переправы через Итиль, к Тохтамышу пришли джигиты 
Каникей и Тиникей, бежавшие от Хромого Тимура. От них узнал хан о количестве 
воинов у эмира, о пути, которым они идут. Беглецы сказали, что войску Тимура не 
хватает продовольствия и оно вынуждено устраивать охоты, чтобы добыть мяса. 
Услышанное от джигитов еще раз убедило Тохтамыша, что он выбрал правильную 
тактику. Следовало как можно дольше уклоняться от битвы. Время помогало хану. 
Тохтамыш, даже ненавидя Тимура, признавал его талант полководца. И потому, 
подобно эмиру, разделил свое войско на семь частей. Он не подумал о том, что слепое 
подражание никогда не приносит успеха. Тимур готовил войско более года, и все его 
семь частей были прочно связаны друг с другом и всегда знали, что надлежит им 
делать в любой обстановке. Кроме того, эмир совершенно изменил правила ведения 
боя для пеших полков. Помимо традиционных копьев и луков, пешие воины теперь 
использовали ограждения – шапары, пороховые заряды. Перед боем, с той стороны, с 
которой ожидался противник, рылся глубокий, недоступный для конницы ров. По 
замыслу Тимура пешие полки должны были первыми принимать на себя удар. Ежели 
же враг поступал иначе, тогда в дело вступала конница и, в конце концов, все-таки 
выманивала его и подставляла под удар пеших полков. 
После долгих размышлений Тохтамыш решил дать сражение эмиру подальше от 
Сарая, выбрав для этого ровный участок степи, где бы могла развернуться и 
использовать все свои преимущества конница. Поэтому он решил сразу не искать 
встречи с Хромым Тимуром, а увести его за собой в глубь Дешт-и-Кипчак и только 
тогда... 
Эмир не располагал точными сведениями, куда повел свои тумены хан, но опыт и 
чутье помогали ему угадывать направление. Осторожно и неторопливо двигался он 
вперед. Однажды, на рассвете, его разведчики, переправившись через Тобол, увидели 
следы недавно покинутой стоянки – даже угли в кострище были еще теплые. А через 
некоторое время наткнулись на одинокую юрту, хозяин которой не успел откочевать. 
Он ничего не мог рассказать о войске Тохтамыша, но, желая спасти свою жизнь, указал 
на небольшую березовую рощицу в низине, где скрывались десять всадников из войска 
хана. 
Неожиданно напав на золотоордынских воинов, разведчики Тимура троих пленили, 
скрутили им руки волосяными веревками, остальных же просто перебили, потому что 
закон войны не позволял им щадить врагов. 
Теперь Хромой Тимур знал довольно много о передвижении войска врага. Он 
переправился через Тобол и повел свои тумены в сторону Яика. Понимая, что его 
нынешний поход из-за безбрежности просторов кипчакских степей не похож ни на 
один из прежних и что здесь промедление может обернуться очень быстро 
поражением, эмир спешил. И тем не менее в эти дни он был, как никогда, осторожным. 

Выслушав совет Темир-Кутлука, что полноводный Яик лучше всего преодолеть через 
броды Айгыржал, Буркитши и Кшисал, Тимур неожиданно приказал своему войску 
подняться в верховья реки и перейти ее там, где наверняка его никто не мог ожидать. 
После бегства воинов Едиге, эмиру было ясно, что хан хорошо осведомлен о 
количестве его войска, о трудностях с продовольствием, поэтому, переправившись 
через Яик, ускорил движение своих туменов насколько это было можно и уже через 
шесть дней достиг реки Самары. 
Враг был где-то рядом, но по-прежнему оставался недосягаемым. По степи рыскали 
его сторожевые коршуны, сбивались с караулами Тимура в коротких стычках и снова 
исчезали, словно тонули в сивом степном мареве. Войско эмира было постоянно в 
боевой готовности. Конные отряды рассыпались по степи в поисках основных сил 
врага, но кроме сообщений, что еще вчера они были там-то и там-то, ничего стоящего 
внимания не могли донести Тимуру. Теперь и он хорошо понимал замысел 
Тохтамыша, рассчитанный на то, что войско Мавераннахра будет измотано 
бесцельным долгим походом по землям Орды. Лето подходило к концу, и, в случае 
если эмиру не удастся вынудить хана принять сражение, его войску придется срочно 
возвращаться назад. Осенние дожди и холода, неудача отнимут у воинов силы и 
сделают их легкой добычей того, кто станет их преследовать. А Тохтамыш обязательно 
поступит именно так. Поэтому следовало принять какое-то решение, которое 
позволило бы взять инициативу в свои руки или же срочно поворачивать тумены в 
обратную сторону, пока это еще не поздно. 
После долгих раздумий Хромой Тимур приказал мирзе Омаршейху взять двадцать 
тысяч воинов и на самых быстрых конях день и ночь гнаться за главными силами 
Тохтамыша, а настигнув их, завязать бок и постараться не дать им уйти. Омаршейх 
справился с поручением эмира. Авангард золотоордынского хана был остановлен. 
Тохтамышу ничего не оставалось, как повернуть лицо к настигшему его Хромому 
Тимуру. Разбитое на семь кулов-корпусов войско эмира быстро достигло долины 
речки Кундурчи – притока Черемшана
4
 
и начало спешно готовиться к решающей 
битве. 
С наступлением, ночи тысячи костров загорелись в лагере Тимура. Под черным 
безлунным небом от одного края земли до другого, похожие на волчьи глаза, мерцали 
они тускло и холодно, будя в сердцах золотоордынских воинов недобрые 
предчувствия... 

жүктеу/скачать 0.87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: