Книга третья гибель айдахара

не хотели думать об этом. По существующей традиции накануне битвы повелители 
одарили своих воинов подарками. И пусть пустяшными были они, но каждый воин 
верил, что завтра он до отказа набьет свои переметные сумы добычей, отнятой у врага. 
О смерти не думал никто, и никто не выказывал страха, надеясь, что именно к нему 
судьба будет более благосклонна, чем к другому. Сегодня, накануне битвы, десятники, 
сотники, тысяцкие и предводители туменов в войске Тимура примеряли подаренные 
им эмиром шелковые халаты, отделанные серебром пояса, бархатные тюбетейки и 
железные кольчуги. Их противники из лагеря Тохтамыша любовались бориками, 
отороченными мехом выдры, дорогими поясами и кинжалами, выкованными из 
знаменитой шамской стали. 
Битва, еще не начатая, уже шла. Ровно в полночь вдруг потухли в лагере Тимура все 
до одного костры. И было в этом что-то загадочное, необъяснимое. Ночная тьма 
скрывала то, что делалось там, и даже высланные вперед разведчики ничего не смогли 
рассмотреть сквозь заградительные щиты-шопары. Эмир знал, что непонятное 
тревожит, отнимает покой, мешает уверенности. Он не предпринял никаких действий, 
а просто велел воинам ложиться спать, но, поступив так, Тимур был уверен, что 
многие в лагере Тохтамыша, обеспокоенные непонятным, уснут не скоро. 
Еще далеко было до рассвета, а воины в обоих лагерях уже не спали. Наскоро поев 
холодную, приготовленную еще с вечера пищу, они начали занимать отведенные им 
места. 
И когда над краем земли блеснули первые золотые мечи солнца, войско Тохтамыша 
и войско Тимура были готовы к битве. С вершины плоской сопки смотрел эмир на 
пространство, на котором скоро сойдутся сотни тысяч людей, чтобы убивать друг 
друга. Настал заветный час. когда должно было решиться, кто же является 
избранником судьбы и аллаха – он, Тимур, или золотоордынский хан Тохтамыш. 
Еще раз, сощурившись, окинул эмир взглядом свои пешие полки и конные тумены. 
Военачальники хорошо и точно выполнили все приказы, полученные накануне. В 
центре войска стоял кул Тимура, над которым сегодня главенствовал мирза 
Сулейманшах. За ним стоял второй кул эмира, власть над которым он отдал мирзе 
Мухаммед Султану, а рядом с ним находилось несколько кошунов, которыми мог 
распорядиться только сам Хромой Тимур. Во главе правого крыла стоял мирза 
Мираншах. Его прикрывал кул хаджи Сейфаддина. Левое крыло войска эмир поручил 
мирзе Омаршейху и для прикрытия дал кул под командованием Бердибека. Однако в 
случае какой-нибудь неожиданности Бердибек должен был прикрыть центр войска. 
Все шло так, как этого хотел Хромой Тимур. Хотя воинов у него было на пятьдесят 
тысяч меньше, чем у Тохтамыша, эмир не испытывал робости: он привык к победам. 
Казалось бы, все мысли Тимура должны быть в это утро заняты только предстоящей 
битвой, но помимо его воли лезли в голову воспоминания, мешали сосредоточиться. 
Ему вдруг вспомнилось, как привели к нему трех воинов золотоордынцев, захваченных 
в короткой схватке между головными отрядами. Двое из них предпочли умереть, но не 
стали ничего рассказывать о войске Тохтамыша. Эмир приказал своим нукерам 
исполнить их последнюю волю, а когда головы упрямцев покатились по земле, сказал 

третьему воину, молодому джигиту: 
– 
Расскажи нам, сколько воинов у Тохтамыша и кому из эмиров доверил он свои 
тумены и тысячи. Расскажи все, что знаешь... Иначе тебя постигнет участь твоих 
товарищей. 
Воин не испугался. Но не это удивило Хромого Тимура. Непривычным было другое 
– 
не испытав страха, тот рассказал обо всем, что интересовало эмира. 
– 
Вчера мы видели холодные кострища, оставшиеся от ночевки целого тумена, – 
сказал Тимур. – Почему же хан все время приказывает своим воинам отступать? Он 
боится нас или не верит в свою победу? 
Воин отрицательно покачал головой. 
– 
Нет, – сказал он. – Тохтамыш смел и решителен... – в голосе зазвучал скрытый 
вызов. – Неужели вы, являясь эмиром, до сих пор не разгадали его замысла? Хану 
хорошо известно, что ваши воины давно не наедаются досыта. И чем больше пройдет 
дней, тем меньше сил останется у них. Разве не лучше дождаться этого часа, чем 
ввязываться в битву с сильным врагом? 
Воин дерзил, но Тимур не спешил с расправой. 
– 
Прежде чем ты умрешь, я хотел бы спросить тебя еще вот о чем... Почему, не 
испытав страха, ты, тем не менее, рассказал мне то, что не должен был рассказывать? 
Не опуская глаз, воин смотрел прямо в лицо эмиру. 
– 
Вы уверены, что я раскрыл тайну, но я только рассказал правду... И без меня бы 
это скоро стало известно всем. Достойно ли эмиру задавать вопросы, ответы на 
которые он легко мог бы найти сам... – снова в голосе его сквозила насмешка, и он 
вдруг перешел на «ты». – Рассказывая правду, я надеялся, что, быть может, ты 
повернешь назад свои тумены и тем самым спасешь жизнь тысячам воинов, бездумно 
следующим за тобой. Но сейчас я вижу, что лицо твое по-прежнему решительно и ты 
не остановишься перед кровопролитием ради своей славы. Жалость недоступна 
великим... 
И сейчас, накануне битвы, вспомнив плененного воина, Тимур усмехнулся. Он 
действительно ни к кому и никогда не испытывал жалости и ценил человеческую кровь 
не дороже простой воды из ручья. Вдруг в памяти отчетливо встало прошлое, такое 
далекое и, казалось бы, совсем позабытое. 
Это было в Тавризе... Утопив город в крови, в назидание тем, кто осмелится не 
покориться ему, Хромой Тимур велел на главной площадь города насыпать курган из 
отрубленных человеческих голов. Слух о его жестокости разлетелся по ближним и 
дальним землям, леденя человеческую кровь и повергая души в смятение. И тогда 
подошел к эмиру старик Сейтшейх, известный своей мудростью и ученостью. Он 
случайно уцелел в резне, устроенной воинами эмира. Старик сказал: 
– 
Пять моих сыновей погибли, поднявшись против тебя... Головы их сейчас там, на 
площади... 
– 
Ты что, хочешь получить за них выкуп? – спросил Тимур. 
– 
Нет. Мне не нужен твой выкуп. Нет такой цены, которая была бы равна бесценной 
человеческой жизни... Я пришел для другого... Хочу понять, что ты за человек? 

– 
Попробуй... Я разрешаю, спроси... 
Старик поднял свое морщинистое лицо. В выцветших от долгих лег глазах его были 
боль и печаль. 
– 
Ответь мне... Для чего ты ведешь бесконечные войны? 
– 
Я хочу, чтобы Мавераннахр стал могучим государством. 
– 
Если ты думаешь о Мавераннахре, то зачем ты пришел в Иран? 
– 
Если я не покорю сильного соседа, то наступит такое время, когда он покорит 
меня. 
– 
Пусть будет так... – согласился старик. – Но какое отношение имеет величие 
Мавераннахра к кургану человеческих голов на площади? 
– 
Каждого, кто выступит против моих замыслов и обнажит меч, чтобы встать на 
моем пути, постигнет эта участь... Кто может, тот пусть увидит содеянное мною, 
другим об этом расскажет людская молва... 
– 
Я понял тебя... Но ведь человек – творение бога и его надлежит жалеть... 
– 
Человека сотворил аллах, но жалости он не достоин... Человек человеку – волк... 
– 
Выходит, что и ты зверь? – старик выжидательно замолчал. 
Лицо Хромого Тимура окаменело, зрачки сузились. Он начал говорить сначала тихо, 
но с каждой секундой голос его набирал силу, становился громче, пронзительнее. 
– 
Ты дерзок, старик! И слишком много хочешь знать! Страх движет людьми. Он 
толкает людей на отчаянные поступки, он же отнимает последние силы и делает их 
рабами... Я заставлю людей дрожать при одном упоминании моего имени!.. Человек 
хорошо запоминает только плохое, а потому имя мое будет жить века!.. 
Сейтшейх покачал головой. 
– 
Выходит, что сам всевышний несправедлив... 
Тимур перебил: 
– 
Ты хочешь обвинить аллаха в несправедливости только за то, что вас он создал 
слабыми, а меня сильным? 
Нет, эмир, я думаю совсем о другом. Для чего было всевышнему делать человека 
глупым... 
– 
Что ты знаешь о человеческой глупости?! – презрительно бросил эмир. 
– 
Никому не дано знать все... Но только для чего умному помнить имя злодея? Для 
чего передавать это имя потомкам? Человек несет в себе жизнь, и запоминать он 
должен только тех, кто умел созидать, умел быть справедливым. Ни один народ не 
смеет возвышаться за счет гибели другого народа. Имя жестокосердого правителя 
должно умирать вместе с ним, чтобы другие не соблазнялись прославиться точно 
также. И когда такое случится, ради славы своей люди не станут воздвигать курганы из 
человеческих голов, а построят новые города и дворцы... Ты можешь казнить меня, 
эмир, но я не боюсь сказать тебе в глаза, что зверь не вправе носить имя человека. 
Нет, не к месту пришли сегодня воспоминания. Хромой Тимур поморщился. Он 
знал – наступит срок, и он покинет землю, как это происходит со всеми живущими и 
жившими на ней. Подобно Чингиз-хану, он мечтал создать сильное, могучее 
государство. Ради этого он разграбил, и разорил Иран и Ирак, сравнял с землею 

Ургенч... а через какой-то миг отдаст приказ и сотни тысяч воинов ринутся на 
золотоордынское войско, чтобы превратить когда-то могучую Орду в своего вассала. 
На земле не должно быть двух правителей, равных по славе и могуществу. Только ему, 
Тимуру, предначертано это судьбой, и ему покровительствует всевышний. Ради этого 
стоило жить и не щадить тех, чьими руками он непременно покорит мир. 
Странные, необъяснимые вещи происходят в жизни. Все знают, что эмир жесток, и 
все-таки находятся такие люди, которые не боятся его и даже под страхом смерти 
говорят свою правду. Отчего это? Тимур искал ответа и не находил. Потом вдруг 
мелькнула спасительная мысль, и он с радостью ухватился за нее. Все дело, видимо, в 
том, что он недостаточно жесток. Кровь до этой поры лилась ручьями, теперь она 
должна литься рекою. На всей земле не должно остаться ни одного человека, который 
бы не боялся его. И, успокоившись, Тимур вдруг подумал, что не остановится ни перед 
чем, ради того чтобы осуществить задуманное... 
Спешившись и бросив повод коня подбежавшему нукеру, Тимур подошел к своему 
шатру, где ждал его Саид-Берке – главный ишан войска. Опустившись на 
разостланный по земле коврик, эмир совершил утренний намаз. Неторопливо 
поднявшись с колен, он еще раз окинул взглядом свое войско. В отдалении, на 
равнине, подобно грозовой туче, стояло войско Тохтамыша. 
– 
Пора, – сказал Тимур. – Пусть шейх прочтет нам напутственную молитву. 
Саид-Берке склонился в почтительном поклоне. Потом поднял голову, и красивое 
смуглое лицо его с редкой седой бородой сделалось вдруг торжественным. Он вскинул 
к небу руки, и находящиеся у шатра военачальники и приближенные эмира опустились 
на одно колено, повернувшись лицом в сторону Мекки, в сторону священного камня 
Кааба. 
– 
Слушайте, мусульмане! На небе аллах, на земле эмир Тимур... Коль бог захочет 
покарать осмелившихся поднять на вас руку, то эмир Тимур, выполняя его волю, 
уничтожит их своим карающим мечом. О аллах! Помоги сыновьям своим! Пусть и на 
этот раз победит наш повелитель эмир Тимур! Пусть без меры растет его слава! 
Аминь! 
Шейх провел ладонями по лицу, потом, наклонившись, взял с земли горсть песка и 
бросил его в сторону золотоордынского войска. 
– 
Великий эмир Тимур, ты можешь начинать битву. Враг твой рассыплется, словно 
брошенный мною песок, и ты победишь... 
– 
Аминь! – сказал Хромой Тимур, и нестройными голосами повторили за ним это 
слово все, кто стоял рядом. – Пусть случится так, как ты сказал, шейх. 
Отсюда, с вершины холма, эмиру было хорошо видно, что в войске Тохтамыша 
тоже возносят молитву аллаху и просят у него победы. Губы его тронула злая усмешка. 
Он взобрался в седло и властным жестом вскинул вверх руку. Тимур знал, за каждым 
его движением следят сейчас тысячи глаз и те, кому посчастливится уцелеть в 
нынешнем сражении, запомнят эмира навсегда. Повинуясь немому приказу Тимура, 
взревели карнаи, застучали барабаны. И тотчас же, словно эхо, донеслись такие же 
звуки из стана Тохтамыша. 

Пришли в движение тумены. Живая река всадников, обтекая холм, пока еще 
медленно, словно копя силы, двинулась в сторону противника. Тимур хорошо знал, 
что, чем бы ни закончилась битва, остановить этот поток уже нельзя. Он будет сметать 
все на своем пути и поглотит войско Тохтамыша, или же разобьется о него, как о 
скалу. 
Ревели карнаи, и зеленое знамя с белой бахромой развевалось над головой Тимура, 
шли и шли бесчисленные тумены, посверкивая острыми жалами копий, призывно и 
тревожно ржали кони, храпели, пытались встать на дыбы, но сильные руки воинов 
усмиряли их страх. Идущие на битву подбадривали себя гортанными криками. 
Пришло в движение и войско Тохтамыша. Насколько хватало глаз, во все стороны 
света, земля шевелилась, как огромный муравейник, и временами казалось, что не 
вместит она всех, кто пришел сегодня сюда на битву. Почти полмиллиона воинов 
устремились в долину речки Кундурчи. 
Все уже становилась полоска, разделяющая два великих войска. Тимур подал знак, и 
над степью прокатился страшный гул, блеснули снопы огня, и в небо поднялись белые 
клубы дыма – это ударили громобросающие орудия, которые эмир захватил в Иране. 
Пронзительно заржали кони, но живую лавину уже ничем нельзя было остановить. 
Задние напирали на передних и толкали вперед, навстречу смерти. 
Первыми не выдержали напряжения золотоордынцы. Отряды Елжегиш-оглана и 
Кенжанбая с диким воем бросились вперед, взметнув над головами кривые сабли. 
Резко остановились пешие полки Тимура. Словно порыв ветра пронесся над ними, и 
лес копий наклонился в сторону скачущей конницы – полки ощетинились острыми 
блестящими жалами. 
Но Тохтамыш не собирался бросать своих воинов на верную гибель. Его отряды, не 
соприкоснувшись с пешими полками, вдруг, повернув коней, ударили по левому и 
правому крылу войска Тимура. 
С треском, словно сухие ветки, ломались древки копий, звенело железо, и от его 
ударов сыпались искры. Желтая, удушливая пыль поднялась к небу, закрыв от глаз 
аллаха сражающиеся тумены. И со стороны Тимура, и со стороны Тохтамыша во главе 
их шли предводители и прославленные батыры, показывая своим воинам пример 
мужества и доблести. 
Равнина, выбранная для битвы, была огромна. Здесь беспрепятственно могла 
маневрировать конница, легко уходить от удара и так же легко наносить его в новом 
месте. 
Прошло совсем немного времени, и войско Тохтамыша, потеряв строй, начало 
сражаться так, как оно привыкло: разбившись на отдельные отряды, воины наносили 
короткие стремительные удары, но существенного урона туменам и пешим полкам 
Тимура это не приносило Приученное к строгой дисциплине, разделённое на семь 
частей-кулов войско эмира легко отражало все атаки. Медленно, но упорно 
продолжало оно теснить войско хана, оставляя за собой пространство, усеянное 
трупами. 
Красный глаз солнца, едва видный в облаках пыли, остановился над головами 

сражающихся, а ни одна, ни другая сторона еще так и не добилась существенного 
перевеса. Казалось, что битве не будет конца. 
И в это время примчался к Тимуру гонец с вестью, что воинам Тохтамыша удалось 
зайти в тыл Омаршейху – предводителю левого крыла. 
– 
Пусть стоит насмерть! – коротко сказал эмир. – Я пошлю ему на помощь тумен. 
Тимур знал, что после его слов ни мирза, ни один из его воинов не отступят, даже 
если небо упадет им на голову. 
И, желая склонить чашу весов на свою сторону, Хромой Тимур отдал приказ 
Сулейманшаху ударить свежими конными полками по потерявшему свою 
монолитность центру войска Тохтамыша. 
Эмир не ошибся в расчетах. 
Стоило лишь центральной части войска Тохтамыша дрогнуть под ударом воинов 
Сейфаддина, как попятились, потянулись за ним и левое, и правое крыло. 
Счастье на поле битвы изменчиво. У Тохтамыша еще было достаточно свежих, не 
уставших в сражении воинов. И потому он приказал эмиру Исабеку, взяв часть из них, 
ударить по левому крылу войска Тимура. Сошлись две знаменитые конницы – 
кипчакская и туркменская, но поскольку мужество и ратное умение были у них 
равными, ни одна из сторон не смогла пересилить другую. 
Сражению, казалось, не будет конца. Если в одном месте начинало одолевать 
золотоордынское войско, то на другом теснили противника воины Тимура. Силы у 
обеих сторон были на исходе. Обезумевшие от усталости, измученные жаждой, с 
красными, слезящимися от едкой пыли глазами, люди продолжали убивать друг друга, 
моля судьбу и аллаха послать им хотя бы какое-нибудь избавление. Но судьба не 
спеши ла вмешиваться, а аллах, слепой от пыли, затмившей небо, обратил свой взор в 
иные края и земли. 
И в этот миг произошло то, чего никто не ожидал. 
– 
Великий эмир! – крикнул один из нукеров. – В нашу сторону движутся 
неизвестные всадники! 
Тимур некоторое время еще продолжал следить за битвой, потом неохотно 
обернулся. 
– 
Где? 
– 
Вон! – нукер указал рукой назад. 
С вершины холма хорошо было видно облако пыли, поднятое скачущими 
всадниками. Оно словно катилось по открытой степи в сторону ставки. 
Тимур не ждал никого и поэтому сразу же понял, что это вражеский отряд. 
Лицо эмира заострилось, ноздри большого носа хищно затрепетали. 
– 
Останови дерзких! 
Большое облако приближалось. Уже можно было легко рассмотреть, что в отряде 
около пятисот всадников и впереди них на темно-сером жеребце скачет воин 
богатырского сложения. 
Тимур увидел, как предводитель обернулся к воинам и вверх взметнулись, блеснув 
крошечными молниями, кривые клинки. 

Сомнений не было – Тохтамыш перехитрил его. Он заслал в тыл отряд, чтобы тот 
ударил по ставке эмира и посеял панику и страх в войске Мавераннахра. 
Рассыпавшись по степи, густой лавой неслись навстречу нападающим 
телохранители Тимура. Два отряда сшиблись. Замелькали сабли, словно в водовороте 
закрутились на одном месте кони. И даже здесь, на вершине холма, стал слышен лязг 
железа и хриплые яростные крики воинов. 
На миг Тимур забыл о главном сражении. Подавшись всем телом вперед, опершись 
двумя руками на луку седла, он следил за тем, что делалось внизу. 
Опытный глаз эмира вдруг заметил – там что-то произошла. А совсем скоро стало 
ясно, что его телохранители отступают. Видимо, ярость нападающих была сильнее их 
ярости. 
Тимур скрипнул зубами. И страх, еще далекий, неясный, шершавой ладонью тронул 
сердце. Пройдет немного времени, и нападающие могут оказаться здесь. Погибнуть 
или быть плененным, когда победа уже почтя в твоих руках, было верхом 
несправедливости. 
Кто-то из стоящих рядом крикнул: 
– 
Нападающих ведет Исабек! 
«Исабек... Исабек...» – мелькнуло в сознании эмира. Где-то и когда-то он уже 
слышал это имя. 
Тимур оглянулся. Надо было принимать какое-то решение. У него было еще 
достаточно войска, но все отряды находились неблизко от ставки, и если нападающие 
сомнут телохранителей, то никто не успеет прийти на помощь. 
На мгновение появилось желание хлестнуть коня и пока не поздно мчаться в 
безопасное место, под защиту стоящих в запасе туменов. Но тотчас мелькнула мысль, 
что бегство его сразу же заметят и погаснет мужество его воинов. Как может 
приказывать повелитель сражаться своему войску до последнего, если он сам при 
первой опасности бежит с поля битвы? 
– 
Едиге, Едиге!.. – выдохнул кто-то за спиной эмира. 
Тимур привстал на стременах. Из-за невысоких увалов вырвался большой отряд 
конников и помчался прямо к месту схватки золотоордынцев и нукеров. 
Да, это был Едиге со своми джигитами. Кто успел предупредить его об опасности, 
нависшей над ставкой, сейчас не время было думать. Главное, он шел на помощь. 
Припав к гриве коня, вырвавшись далеко вперед, мчался на врагов Едиге. 
Золотоордынцы заметили опасность и, повернув коней, перестав преследовать 
нукеров, устремились навстречу ему. И здесь впереди мчался предводитель – 
богатырского сложения воин, которого кто-то из приближенных эмира назвал 
Исабеком. 
Тимур вдруг вспомнил, где слышал имя батыра. Исабек был старшим братом Едиге. 
Когда тот ушел от Тохтамыша, он не покинул хана. 
Расстояние между братьями сокращалось. В руке Едиге поблескивала сабля, а 
Исабек прижимал к правому бедру древко копья. 
Глаза Тимура блестели. Неужели же два брата, вскормленные молоком одной 

матери, убьют друг друга? Неужели так велика их преданность своим повелителям, что 
даже узы крови ничего не значат для них? Какую цель надо поставить перед собой, о 
каком счастье мечтать, чтобы, не дрогнув, поднять руку на брата? 
Лихорадочные, быстрые мысли мелькали в голове эмира. Выходит, напрасно не 
доверял он Едиге. Человек, способный убить брата, оказавшегося в чужом стане, ради 
победы своего повелителя, достоин всяческого уважения и почестей. Пусть же это 
свершится, и тогда... 
Расстояние между братьями сокращалось. Эмир привстал на стременах, затаил 
дыхание. Сейчас Едиге взмахнет саблей и обрушит ее на голову Исабека или, быть 
может, тот окажется более ловким и первым проткнет Едиге острым жалом копья? 
То, что увидел Тимур, было для него неожиданным: братья промчались мимо друг 
друга, почти коснувшись стременами. Сабля Едиге обрушилась на головы ханских 
воинов, Исабек, ловко увертываясь от ударов, разил копьем нукеров Тимура. 
Эмир презрительно отвернулся от происходящего и снова стал следить за битвой в 
долине Кундурчи. И по центру, и справа, и слева его кулы одолевали войско 
Тохтамыша. Теперь он был твердо уверен, что судьба благосклонна к нему. 
Долгожданная победа, о которой он думал много лет, была близка. Но, странное дело, 
радость, которая должна была захлестнуть его, почему-то не приходила. 
Всплыл в памяти вдруг первый поход в Дешт-и-Кипчак... Давно это было... 
Услышав о приближении туменов Тимура, аулы рода конырат, кочевавшие по берегам 
реки Арысь, поднялись с насиженных мест и ушли на запад. Но случилось так, что 
никто не предупредил о надвигавшейся беде хозяина одинокой юрты, затерянной в 
степи. 
Первой увидела приближающегося врага женщина. Она посадила на коня впереди 
себя братишку, позади сестренку, поцеловала маленького сына, крикнула спящему 
мужу, что идет враг, и, нахлестывая коня, умчалась в степь. 
Воины поймали женщину и привели к Тимуру. 
– 
Почему ты убежала не с мужем и сыном, а с братом и сестрой? – 
спросил он. 
– 
Потому, – ответила она, – что если твои воины убьют мужа, я найду другого. Если 
погибнет сын, я рожу еще одного. Ежели погибнут брат и сестра, то кто будет на свете 
более одиноким, чем я, ведь отец и мать мои давно умерли? 
Сказанное женщиной понравилось Хромому Тимуру. Он велел не трогать ее юрту, 
не убивать мужа и не отнимать скот. 
Не оттого ли Едиге и Исабек не захотели поднять друг на друга руку? Тимур 
понимал, что родство по крови дорого черному люду, но для чего оно мирзам, биям и 
батырам. Им оно может только помешать. В свое время хан Джанибек не пощадил на 
поле брани своего брата Танибека. Для потомков великого Чингиз-хана жажда власти 
всегда была превыше родственных уз. Верно говорят в народе, что у камня нет корней, 
а у туре-чингизида – родственников. Впрочем, Едиге-то как раз из простых... Странно 
устроен человек. Он сам вспугивает птицу счастья, которая собирается сесть на его 
плечо. Если бы Едиге расправился с братом и показал, что готов отдать жизнь за него, 
Тимура, разве бы эмир не осчастливил батыра? Все бы мог дать ему Тимур, разве что 

не смог бы сделать ханом Золотой Орды, ведь он не потомок Чингиз-хана, как и сам 
эмир. 
За сладкое платят сладким. Для того, чтобы возвысить человека или сделать другом, 
мало его преданности. Надо еще, чтобы он так же, как и ты, ненавидел врага и еще 
чтобы враг у вас был общим... 
Семь кулов Хромого Тимура, несмотря на то, что потеряли много воинов и ряды их 
поредели, железной подковой стискивали золотоордынское войско. Для отступления 
ему был открыт путь лишь на запад. 
И видя, что битва проиграна, Тохтамыш вновь допустил ошибку, за которую 
заплатят своими жизнями десятки тысяч воинов. У него еще была возможность, собрав 
войско в кулак, ударить по левому крылу Тимура и, прорвавшись сквозь его тумены, 
уйти в лесистые земли булгар, но он все не решался на это, потому что не верил 
недавно покоренным булгарам и боялся, что они попытаются отомстить, набросившись 
на остатки его разгромленного войска. 
Продолжая сражаться, его тумены, потерявшие порядок и строй, поспешно 
отступали в сторону Итиля. Это был конец. Когда уже не осталось земли, чтобы 
продолжать битву, золотоордынские воины начали бросаться в воду Итиля. И позади 
всех, ухватившись за гриву своего коня, плыл хан Тохтамыш. 
Жестокое поражение потерпел хан Золотой Орды. Более ста тысяч воинов потерял 
он в битве, бросив их тела на съедение хищным зверям и птицам в междуречье 
Кундурчи и Итиля. Немало золотоордынцев нашло свой конец в водах могучей реки. С 
туменами, потерявшими почти половину своих воинов, поспешно уходил Тохтамыш 
подальше от места своего позора. 
Приближалась осень. Ветры были еще нестудеными, и дожди оставались теплыми, 
но следовало спешить, вовремя убраться из Дешт-и-Кипчак в пределы благословенного 
Мавераннахра, где никогда не бывает суровых зим, и потому Тимур, дав отдых воинам, 
похоронив павших в битве, повернул голову своего коня в сторону родных мест. 
Огромную добычу взял Хромой Тимур. Каждый воин из пеших полков получил по 
десять-двадцать лошадей, всадники же взяли по сто и более коней. За уходящим в свои 
пределы войском, под охраной специальных отрядов, рабы гнали бесконечные стада 
баранов. 
Особенно велика была добыча самого Тимура и его военачальников. Более пяти 
тысяч юношей и девушек, сделав их рабами, взял себе эмир. 
Войско его, опьяненное победой, грабило по пути аулы кочевников. Никто не знал 
пощады и не получал снисхождения. Воины Тимура отбирали у степняков их жилища 
«кутерме» – которые, не разбирая, можно было ставить на повозки. Неумолимой 
судьбой были для побежденных победители. 

жүктеу/скачать 0.87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: