апреля 1982 года началась высадка

Впереди шли человек 50 сарбозов, за ними отряд ополченцев во главе со своим начальником Махмадом Базором - маленьким крепышом в малиновом свитере в постоянном окружении двух верзил атлетического сложения (личной охраны). Затем двигалась передовая группа под руководством «дяди Вити», основная груп­па и замыкающая, которой командовал я: три бойца шли впереди и четверо сзади. По узкой тропе подошли к ущелью. Здесь пришлось идти по мостикам - в скалу над стремниной были вбиты колья, перевязанные иво­выми прутьями - сооружение сомнительной надежно­сти. Но прошли удачно - без потерь. Передвигались мед­ленно, осматривая складки местности, но ничего по­дозрительного не заметили. Тем внезапнее было нача­ло боя. Вдруг впереди зарокотало, как будто одновре­менно включились тысячи швейных машин. Моя груп­па рассыпалась и залегла. Все изготовились, но не стре­ляли. Мы находились ниже метрах в пятидесяти основ­ной группы.

Бой разгорался, заработали наши пулеметы, авто­матические гранатометы. Эхо гуляло по ущелью, при­ходилось кричать, чтобы понять друг друга. Через пару минут мы определили место, откуда были выстрелы, сами обстреляли его, развернули АГС, дали очередь. Часть гранат ушла выше, но весь участок мы накрыли. Разведчик с пятеркой бойцов поднялись вверх по скло­ну, где нашли большую нору с гильзами и следами крови. Бой к тому времени закончился, заслон против­ника отошел вверх по ущелью. Моя группа собралась в полном составе. Как оказалось, в этой свистопляске никого не зацепило. С офицерами провели «военный совет» - обговорили ситуацию. Решено было собрать стариков из Флена и во главе со старостой отправить в Даргак для выяснения ситуации. Если банда разрешит вынести раненых и погибших, мы пообещали не об­стреливать кишлак. Через час процессия вернулась, с телами погибших - с выколотыми глазами, без ушей, без носов, с отрезанными головами и распоротыми животами. Скорбная процессия через наши ряды про­должалась до наступления ночи. Мы в это время из кам­ней сложили укрепления на случай ночной атаки. Пер­вая половина ночи периодически нарушалась стрель­бой, затем часть укреплений затопило водой: «духи» пустили воду из речки по другому руслу, где мы и рас­полагались. Впотьмах разместились на незатопленных участках и так скоротали ночь. С утра началась бомбар­дировка вертолетами и силами минометной батареи. Затем мы выдвинулись в кишлак. Банды там не оказа­лось, следов нашего обстрела и бомбардировки тоже. Я с трудом нашел несколько воронок от бомб, дома прак­тически не пострадали. Провели «зачистку» кишлака -практически никого. Население нашли сарбозы - под одним из валунов была пещера, откуда выбрались око­ло двадцати человек, затем мы закидали ее гранатами. Опрашивая население, установили, что банда ушла вверх по течению речушки и ущелью к кишлаку Муштив, где готовит сюрприз для «шурави».

Мы стали готовиться к дальнейшему движению.

Солнце пекло невыносимо, мешал рюкзак, от каски болела шея, внимание рассеивалось. Километра за три от Муштива мы остановились. Впереди почти сходи­лись две скалы, как две стены, по одной из них шла тропа, открытая на всю длину, ни одного укрытия. Идеальное место для засады. Стали совещаться. Задачу поставили достичь Муштива не позднее следующего дня. Двигаться вперед было крайне рискованно. Шутов разложил карту образца конца пятидесятых годов: на ней отмечена еще одна тропа по вершине хребта, у основания которого мы сидели. «А что если подняться по любой тропе и обойти это место? - предложил я. - Ведь склон не отвесный, идти можно и без альпинист­ского снаряжения». Подумали, посидели, других пред­ложений не появилось. Через кошару местного пасту­ха, входной дверью у которого была дверь от вертолета с неразбившимся стеклом, стали карабкаться вверх. Через 10 минут подъема застрочили автоматы передо­вой группы, которая нарвалась на засаду. Противник, видимо, тоже не ожидал нас и, поспешно отстрелива­ясь, ретировался. Одну из впадин, куда ушли «духи», решено было разбомбить. Вызвали вертолеты, которые оперативно прибыли нам на помощь. Шутов настроил радиостанцию на частоту «бортов», удобно улегся на валун в виде кресла и стал наводить их на цель. Высо­та, с которой велась бомбежка, была около пяти кило­метров, вертолеты мы почти не видели и с интересом наблюдали, как от одной из «вертушек» отделилась точка и стала быстро расти в размерах. Первым среаги­ровал «дядя Витя». «Ложись!» - подал он команду, и мы старательно вжались в землю. Бомба взорвалась мет­рах в пятидесяти от нас. Здорово тряхнуло, Шутова за­цепило осколком по каске, он тряс головой и мате­рился. Мы продолжили восхождение, но вскоре с ва­луна свалился на камни «дядя Витя» и сломал ребро. Я на ходу сделал ему блокаду вокруг перелома, и мы двинулись дальше. Ни госпитализироваться, ни отдавать своего мешка «дядя Витя» не стал, как его ни уговари­вали. Ночевали на склоне. Оказалось очень удобно спать в каске - как на подушке, только надо найти удобную ямку для фиксации каски. Среди ночи кто-то взял меня за голенище и зажал рот: «Тихо, «духи» рядом!» - И вкратце объяснил: «Группа у них шла, кто-то, види­мо, упал, автомат дал выстрел. Когда увидишь очередь трассером, стреляй туда! Буди остальных, но тихо!» Я тоже растолкал тех, кто был рядом, и приготовился к стрельбе. Когда ночь разорвала очередь, засветился весь склон. Ощущение было таким, будто говорил вулкан. Не хотел бы я оказаться на том месте, куда мы стреля­ли. Через пять минут все закончилось, но спать уже не хотелось. С рассветом движение продолжили, и хотя склон стал положе, кислородное голодание уже ска­зывалось. Через каждые 20-30 шагов приходилось оста­навливаться для отдыха. К концу дня мы с трудом доб­рались до перевала, откуда был виден и Муштив, и все подходы к нему. На ветру было довольно холодно. Нашли ровный участок, обложились рюкзаками, выс­тавили охрану и, прижавшись друг к другу, заснули.

Когда проснулся утром, почувствовал сильный зуд в руках, посмотрел: обе кисти по тыльным сторонам и пальцы покрыты пузырями, как от ожога. Поговорил с ополченцами, те через переводчика рассказали, что здесь есть отрава, похожая на укроп. Если она попадает на мокрую кожу, то вызывает что-то вроде ожога. При­шлось лечиться самостоятельно.

С утра стали выходить на склон выше Муштива, ко­торый вскоре подвергся бомбардировке бортами Ми-8 и Ми-24. Через два часа мы подошли к кишлаку. Сарбозы и ополченцы пошли на проческу. Жителей и здесь оказалось немного. Установили, что банда ушла накану­не вечером через закрытый снегом перевал в Куфаб­ское ущелье. Многие обморозились, часть погибла. Банда расстреляла последних пленников, взятых в Даргаке.

Через день нас сняли вертолетами. Местный док­тор, приехавший к знакомому пастуху, обработал мне руки, сняв последние пузыри, перебинтовал с мазью и подтвердил рассказ ополценцев о химической при­роде ожога «альпийского укропа». Попутно рассказал пару занятных историй на эту тему.

На следующий день мы готовились к переброске в Куфабское ущелье. Собравшись с офицерами, подвели краткие итоги операции: задание выполнено, потерь нет. «Дядя Витя» продолжал морщиться при поворо­тах, а я не знал, куда сунуть руки: отекшие и в бинтах, они не входили в карманы.

«Первый бой мы не выиграли, - подумал я про себя, - но и не проиграли. Банды здесь уже нет».

К сожалению, всю эту войну мы также не смогли выиграть, хотя и не проиграли.
ЖУРНАЛИСТЫ НА ВОЙНЕ
Летописцы афганского похода

Афганская война осталась не только в памяти ее участников, но и в многочисленных материалах лето­писцев тех незабываемых событий - военных журнали­стов.

В силу жестких цензурных требований пограничные издания той поры не могли прямо и открыто расска­зывать об участии воинов в зеленых фуражках в войне. Единственным в своем роде печатным органом, кото­рому позволялось показывать пусть не все, но многое из того чем занимались на сопредельной территории пограничники, стала газета «Боевой дозор».

Решение о ее создании руководство пограничных войск приняло в конце 1984 года. Тогда, в самый раз­гар событий в Афганистане, стало ясно, что оставлять в забвении служебно-боевую деятельность спецподраз­делений пограничных войск на территории ДРА нет смысла.

Куратором пограничной печати в то время был стар­ший инструктор Политического управления полков­ник В. Мельничук.

На его плечи легла основная забота по организации работы редакции. Виталий Авксентьевич не раз выез­жал в Среднеазиатский погранокруг, чтобы на месте определиться с кадрами, полиграфической базой мно­готиражки, помочь наладить ее выпуск. Побывал и на той стороне.

Издавать «Боевой дозор» решено было в Ашхабаде на базе типографии окружной газеты «Дзержинец». Будучи корреспондентом журнала «Пограничник», осе­нью 1984 года я находился в командировке в КСАПО. Тогда и произошла встреча с первым редактором газе­ты «Боевой дозор» старшим лейтенантом Александром Тепляковым.

Тепляков только что вернулся из Кабула после ста­жировки в редакции газеты воздушно-десантной ди­визии «Гвардеец». Впоследствии он побывал во многих гарнизонах и «точках» ДРА: Мазари-Шариф, Ташкурган, Тулукан, Чакав, Карези-Ильяс... Попадал в серь­езные переплеты. Был награжден медалью «За боевые заслуги».

Вместе с ответственным секретарем старшим лей­тенантом Сергеем Дугалевым, корреспондентом стар­шим лейтенантом Вадимом Максименко в те дни ре­дактор занимался подготовкой газетных материалов, решением многочисленных технических вопросов по выпуску первого номера. Практически 90 процентов объема всей информации им приходилось добывать непосредственно в пограничных подразделениях, раз­бросанных в «зеленой зоне».

И вот 1 января 1985 года газета «Боевой дозор» уви­дела свет. Она выходила двухполоской 2 раза в неделю тиражом 2 тысячи экземпляров. Распространялась по всем пограничным отрядам Среднеазиатского округа, доставлялась в пограничные подразделения, дислоци­рованные в Афганистане. Военнослужащие встретили свою газету с большим интересом. Пусть и не «во весь голос», но о них наконец-то заговорили.

В мае 1987 года в составе оперативной группы КСА­ПО редакция газеты была передислоцирована в Душан­бе. По сути, состоялось второе рождение «Боевого до­зора». К тому времени редактором газеты стал старший лейтенант Сергей Дугалев.

По свидетельству генерал-лейтенанта В. Кудрявце­ва, имевшего в те годы самое непосредственное отношение к информационному обеспечению служебно-боевой деятельности опергруппы, коллектив редакции и типографии - Дугалев, ответственный секретарь стар­ший лейтенант Олег Бучнев, корреспондент-органи­затор лейтенант Сурхай Керимов, начальник типогра­фии прапорщик Геннадий Усенко - на новом месте выполнил, казалось бы, невозможное. Буквально за две недели в помещении слесарной мастерской отдельно­го батальона связи было развернуто типографское обо­рудование, и уже 28 мая 1987 года вышел «душанбин­ский» номер многотиражки.

«С этого времени, - вспоминает Виктор Кузьмич, - газета находилась бессменно в боевом строю погранич­ного объединения, выходила в «дозор» до самого окон­чания войны: последний номер увидел свет 11 апреля 1989 года».

Газета поспевала за динамичной боевой обстанов­кой. Часто в ней публиковалась информация, что на­зывается, в день события. При проведении боевых опе­раций в состав оперативных групп обязательно вклю­чались корреспондентские пункты. Журналистам при­ходилось привычно «менять профессию», занимая ме­сто в боевых порядках на «площадках», десантно-штурмовых и мотоманевренных подразделений, на КП, в боевом вертолете, БТРе.

Насколько интенсивной и насыщенной была дея­тельность газетчиков, подтверждает такой пример. Во время проведения операции по ликвидации опорной базы «Дарбанд» с 14 ноября по 17 декабря 1987 года вышло 14 номеров газеты - фактически один раз в два дня. Названия материалов говорят сами за себя: «Про­являя отвагу и стойкость», «По законам мужества», «Экипажи отважных», «Пулеметчики». Газета пропаган­дировала боевой опыт, помещала советы специалис­тов, заботясь о безопасности людей (публикации «Это нужно для боя», «В районе минной опасности», «Умело действуй ночью»).

Редакция готовила и выпускала много листовок, памяток, плакатов.

Газетчики даже наладили выпуск брошюр, книг, сборников. До сего дня пограничники в личных библио­теках хранят «По долгу интернационалистов», «Муже­ство», «По велению долга», «Школа жизни». Вот уж воистину, книжки стали библиографической редкостью...

Вырезки статей из «Боевого дозора», листовки тоже перекочевали с войны в семейные архивы...

Судьба газетчиков сложилась удачно. Подполковник Александр Тепляков окончил академию, возглавлял газету «Пограничник Забайкалья», ныне успешно ру­ководит газетой Западного регионального управления «Страж Отчизны». Заслуженный работник культуры Российской Федерации подполковник Сергей Дугалев - редактор одной из лучших газет ФПС России «Погра­ничник» Северо-Западного регионального управления. Под стать ему заместитель - подполковник Олег Бучнев.

С 1993 года в Пограничной группе ФПС России в Республике Таджикистан появился преемник «Боево­го дозора» с аналогичным названием. Нынешний ре­дакционный коллектив достойно развивает традиции предшественников. Биография уникальной погранич­ной газеты продолжается.

Действительно, когда летишь на вертолете над аф­ганской землей, - она мало чем отличается от другой земли, мирной. Я потому пишу в настоящем времени, что там по сей день в средневековом интерьере идет современная война. Правда, самому в последний раз довелось лететь над Афганистаном в декабре 1988-го, за два месяца до вывода. Возвращался из Шиберганской мангруппы. Там, собственно, мангруппы-то уже и не было. Дежурное подразделение охраняло оставше­еся имущество, на территории было пусто и неприг­лядно... Впрочем, это так, к слову пришлось. Слетал и вернулся без всяких приключений, зачем-то включили меня тогда в состав группы. А там, по сути дела, уже и писать было не о ком и не о чем.

Ну да ладно, не о том сегодня речь. Год идет юби­лейный, пусть и не для всех, а в общем-то лишь для тех, кто 15 февраля третий тост выпил стоя, без слов. Ограниченный, так сказать, юбилей, как в свое время контингент, прошедший горами, пустынями и зеле­ными зонами ДРА. Вот о людях и хотелось бы сегодня вспомнить. Да еще о разных интересных встречах, ко­торыми богата работа любого журналиста, будь он граж­данский или военный.

Жора Кабасакалов, разведчик. Сам того не зная, он подарил мне встречу поистине удивительную, но о ней я расскажу, пожалуй, чуть позже. А пока - о самом Жоре. Колоритный, черноусый, чем-то сам похожий на афганца, он свободно общался с местными жите­лями на их родном языке. Небольшое уточнение: все его «местные жители» так или иначе были связаны с бандформированиями. Правда, непримиримых среди них, наверное, все-таки не было. А может быть, Жора просто не считал нужным посвящать меня во все ас­пекты своей многогранной деятельности. Скорее все­го, так.

- Хочешь посмотреть на главаря договорной банды? Сфотографируешь - он счастлив будет!

Тут необходимо небольшое пояснение для непос­вященных. Договорными назывались банды, которые вроде бы собирались перейти на сторону народной вла­сти. Вроде собирались... Но не торопились тем не менее переходить, днем выражая полную готовность в бли­жайшем будущем повернуть оружие против моджахе­дов, а ночью обстреливали наши «точки», давая по­нять «духам», что все эти договоры с «шурави» не бо­лее чем фикция...

Естественно, я захотел посмотреть на «настоящего живого» бандглаваря. Он как раз пришел на деловую встречу с Кабасакаловым. Лет пятидесяти, копчено-смуглый, весь в белом, как взбитые сливки, тряпье. На голове - белый же тюрбан. Минут десять они с Жорой пообщались, а я пофотографировал. При этом афганец позировал едва ли не профессионально. Тогда мне уже было известно об этой общенациональной афганской страсти к фотографированию, тем более странной, что никто им фотографий почти никогда не высылал, и они это знали.

А вечером мангруппу обстреляли. Не так чтобы очень, но... обстреляли. Начман дал команду ответить адекватно. Утром вновь пришел уже «знакомый» мне бандглаварь с перевязанной рукой, висящей на свер­нутом в жгут платке.

...Вчера стреляли его люди, а когда «шурави» отве­тили, то вот... Зацепило маленько... Не найдется ли ле­карств?

Нормально. Афганский вариант. Нашлись лекарства, сделали афганцу перевязку, а потом я сфотографиро­вал главаря вместе с Кабасакаловым. Улыбаются, как лучшие друзья. У главаря в забинтованной руке - коро­бочка с таблетками и бинт. Иногда пересматриваю свой «архив». И каждый раз улыбаюсь, глядя на эту парочку.

А вообще, именно Жора на многое открыл глаза, разъяснил. В том числе и про договорные банды. Од­нажды он поехал «работать» в Калай-Нау и взял меня с собой. Мы медленно тащились по сонным знойным улицам на бронетранспортере, с которого, между про­чим, очень хорошо снимать. Я пользовался случаем и фотографировал лавки, встречные повозки, караваны верблюдов. Запечатлелись с Жорой по очереди на фоне какой-то лавчонки, страшно жалея, что пленка чер­но-белая. Больно уж пестрый и разный товар в ней имелся. Взять хоть разноцветные металлические чайни­ки, свисавшие с потолка, подобно праздничным гир­ляндам, или металлические большие коробки с ин­дийским чаем... Или разнокалиберные китайские зам­ки... Или...

Потом мы приехали к какому-то дому на окраине, и Жора в нем исчез, меня на сей раз с собой не взяв. Я сидел и пялился по сторонам, когда обратил внима­ние, что старик, стоящий у дувала на противополож­ной стороне улицы метрах в двадцати от БТРа, бук­вально не сводил с нас глаз. Я обернулся к десанту и сказал о старике. Тот заметил, что мы говорим о нем, и медленно стал к нам приближаться, тяжело опираясь на посох.

Сержант дал команду, и бойцы незаметно подо­брались, готовые действовать в любую минуту. «Прово­кация!». Вот так я и подумал. Сейчас, может, смешно. А тогда перед каждым выездом всех инструктировали до смерти. Что касается корреспондентов, то их вообще отпускали куда-либо с большой неохотой, бывало, что и стращали... Дед подошел и вдруг, приосанившись как-то, на чистейшем русском языке заговорил:

- Честь имею представиться, штабс-капитан Воро­нин!..

Теперь уже не помню, какую часть он назвал и ка­кую свою последнюю должность, но зато помню, как отвисли у нас челюсти. Одновременно. Шутка сказать - живой штабс-капитан. Джунаид-хана видел! Он ска­зал, что ему 89 лет. Значит, и царя видел наверняка! Была куча вопросов к нему, но мы все молчали, как рыбы - провокация. И озирались настороженно. А он говорил:

- Я знаю, вы - чекисты. Не та повадка. Патроны афганцам не продаете, как в регулярных частях, к жен­щинам не пристаете, службу исправно несете...

Явно провокация - дискредитирует армейцев, хо­чет, чтобы мы, польщенные, подтвердили свою при­надлежность к славным ПВ КГБ СССР. Мы молча си­дели - одна большая суровая рыба. И он, побормотав еще немного, так и отошел под наше оглушительное молчание.

Бог его знает, что это было. Признаться, часто по­том жалел, что не решился поговорить со стариком. А может, как угадать, и правильно, что не решился... Вы­шел, наконец, Жора, и мы поехали назад, в мангруппу. Будто сговорившись, никто о старике не проронил ни слова.

Женя Милица, Витя Тарасов, Петро Косауров, Ва­лера Аутко - это уже из Имам-Сахиба «контингент». С ними, похоже, виделся чаще, чем с другими, потому что, так получилось, бывал в Имам-Сахибе чаще, чем на других «точках». Оттуда и в рейд ходил, когда коле­сили по зеленой зоне «в поисках приключений», но не нашли, к счастью. Когда шли разблокировать окружен­ную бронегруппу. Мне-то, конечно, практически не приходилось браться за оружие тогда. Глазел, как мог, записывал все подряд, фотографировал... А когда на­рвались на засаду, хватило «решительных и четких дей­ствий», как мы писали в «Боевом дозоре», старшего лейтенанта Милицы, который с двумя боевыми ма­шинами пехоты выдвинулся вперед и разнес засаду «вдребезги пополам». И получил нагоняй от старшего начальника. За самоуправство!

Приехал в следующий раз, и Петро Косауров - ко­мандир огневого взвода минбатареи - ехидно цитиро­вал мне нашу листовку: «В воздухе густо свистели пули...» - и ржал, стервец, как списанный. Ну, допус­тим, не так уж и густо они свистели, но хоть на такой-то вымысел имели мы право?! Тем более, что в лис­товке рассказывалось о ситуации, когда «духи» сумели близко подобраться к позициям минбатареи, и мино­метчикам пришлось взять в руки автоматы и отстрели­ваться. Положение было отчаянное. Стали кончаться патроны, у автоматов начали плавиться накладки от интенсивной стрельбы. Но главное - патроны!

А сзади сидели союзники из народно-революцион­ной армии. И не вмешивались. На кой им это было надо, когда дело явно шло к выводу «шурави». Хорошо хоть в спину не стреляли. На вооружении они имели и английские «буры», и китайские АКМы, и советские пулеметы Дегтярева, и прочее в том же духе... Был та­кой в минбатарее рядовой Мухаметзянов - маленький татарин, метр с каской. Сжег все патроны, а взять боль­ше негде. Вот подхватился он и - бегом к сидящим сза­ди в арыке союзникам. Подлетел к самому здоровому и со свирепым выражением лица вырывает у него из рук тяжелый «дегтярь». Афганец и вякнуть не успел, как Мухаметзянова уже и след простыл.

Вскочил пацан на самый бруствер (край арыка) и, стоя во всесь рост, дал длиннющую очередь по наседаю­щим моджахедам. Да и свалился в арык... от отдачи. По­лез снова наверх - еле успели за ногу поймать... Так было. А Косауров смеялся. Впрочем, я на него не оби­жался. Да и как обижаться, коли вместе «на грудь» при­нимали, когда в рейде были. Сидели в два часа ночи в развалинах сожженной «духами» школы и, завесив про­лом в стене плащ-палаткой, под тусклый свет трофей­ной «летучей мыши» пили спирт с московскими «охот­ничьими колбасками». Петро перед самым выездом по­сылку из Москвы получил. Втроем сидели: Петро, Женя Милица и я. По стоянке пару раз откуда-то из зеленки постреляли, на постах ответили. Тихая была ночь, хо­рошая. А потом и поспать толком не пришлось. Сказа­ли, что аккурат над нашей стоянкой сам Калиниченко будет пролетать, а потому надо всем торчать в окопах и надеть каски. Каски надели и кемарили на местах, пока шестерка вертолетов не пронеслась низко над нами в сторону Нанабада, кажется. Отсидели мы на Думском мосту еще суток двое после этого и пошли домой - в Имам-Сахиб...

Гриша Гричкань, Валера Федоров, Слава Жуликов - это Карези-Ильяс. А вообще Казери-Ильяс - самая первая «точка» из всех, виденных мной в Афгане. Но­ябрь. Холодно, грязно. Несколько подразделений пере­ехали в землянки, а застава, где Федоров был зампо­литом, жила в большой палатке с одной-единой бур­жуйкой (или с двумя?), которая обогревала вокруг себя примерно на метр-два. Спать было холодно, а тут еще и снег выпал... Днями новый начман, только что при­бывший из академии, постоянно дергал людей на со­вещания. Поэтому те, кому выпало идти на засаду, были едва ли не счастливы. Напросился и я. Тогда у меня были самые минимальные познания по этой части, но казалось, что как-то странно мы идем на засаду. Впе­реди медленно тащились цугом два БТСа с минными тралами, а за ними - мы. Реву было - на всю округу. Повалил густой мокрый снег, так что сидевшие на бро­не вскоре превратились в настоящих снеговиков, от­ряхиваться было бесполезно.

Шли куда-то в горы. Мы с Валеркой периодически менялись - то он на броне, то я. А внутри БТРа, каза­лось, было тепло. Но только казалось. И вот тогда я впервые понял, что на войне порой самое трудное - не столько воевать, сколько изо дня в день переносить погодные выкрутасы, траншейный быт, хроническое недосыпание, вездесущую пыль... Хотелось скорее до­браться до места, но тут до меня дошло, что и там негде будет согреться. На засадах костры не жгут. Быст­ро темнело. И вдруг пришло радио: отбой засаде, идти в Союз, на первую «точку», то бишь - на первую заста­ву Тахта-Базарского пограничного отряда...

Пересекли линию границы, а когда наконец пока­зались т-образные столбы сигнальной системы, маши­ны, не опасаясь больше мин, развернулись веером и понеслись по снежной целине с зажженными фарами к распахнутым воротам. Это были памятные гонки! А ночевали все равно в БТРах, поскольку на заставе было не ахти сколько места. И мой спальный мешок при­мерз в нескольких местах к броне под самое утро. Был жуткий мороз ночью. После снега вызвездило, мы ужи­нали подгоревшей на костре кашей, и было странно обжигать ею губы в то время, как негнущиеся от холо­да пальцы еле удерживали ложку. То ешь, то руки к огню тянешь...

А занимать поутру свое место в вытягивавшейся в сторону Афгана колонне пришлось самостоятельно, поскольку начальник заставы оказался старым Валеркиным другом. Видимо, «загудели» с вечера. Я напялил шлемофон, поднял воротник куртки и вообще ничем не отличался от командиров машин, даже что-то ско­мандовал, послушав, как это делают остальные. А там и Федоров прибежал. Видно, что после «праздника», но вполне боеспособный.

А меня вдруг позвал на свою машину Гриша Гричкань - замполит мангруппы. И пока ехали «долиной смерти», нашпигованной минами, как суп клецками, все время о чем-то разговаривали. По обочинам разби­той дороги валялись рваные, покореженные останки тракторов, машин и вовсе неузнаваемой какой-то тех­ники. Не то, чтобы сплошь валялись, но тем не менее впечатляюще много. А потом Григорий, потолкавшись спиной, заявил ни с того ни с сего:

- Не, с тобой плохо ездить, тощий ты... То ли дело Валерка Федоров! На него опираешься, как на диван: тепло, широко, мягко.

Я даже спорить не стал - в кои-то веки тощим на­звали. Конечно, тогда я был постройнее, чем сейчас, но худобой все-таки не отличался... А вечером, уже в мангруппе, мы жарили картошку на сделанной из ме­таллической бочки печи, и Слава Жуликов рассказы­вал по моей просьбе, как после боя привез на своей БМП в мангруплу застрявшую в «устройстве для само­вытаскивания», а попросту - в прикрепленном над кор­мой бревне - невзорвавшуюся гранату от РПГ, выпу­щенную «духами» почти в упор и потому не успевшую взвестись... Взорвали ее саперы по всем правилам сво­его искусства.

Сергей Шишин, Рома Крыжанчук - это Ташкурган. Дворец белого камня, зимняя резиденция афганских шахов с садом и громадным бассейном, в котором имел удовольствие не единожды купаться. В Ташкургане час­то стреляли, особенно ближе к вечеру. Заберешься на широченную стену, которой был обнесен дворец, в котором, в свою очередь, располагалось управление мангруппы, и видно, как тянутся террасы к старин­ной, Македонским построенной, крепости, и обратно. В крепости дислоцировалось подразделение афганской милиции («царандой», если не ошибаюсь). А если оши­баюсь, значит, другое подразделение союзников, но они в крепости были... Иной раз доставалось и дворцу. Видел на главном куполе след от реактивного снаряда - очень мелкую ямку с расходящимися от нее царапинами. Вот так раньше строили в Афгане. Да и у нас вроде не от­ставали...

Серега Шишин был среди нас, как Гулливер в стра­не лилипутов. Огромный, за два метра ростом, плечищи, ручищи - чем-то на Стивена Сигала похож. Реши­тельный и невозмутимый старлей, на которого хоте­лось походить. Ходил с ним в агитрейд, и так Шишин поразил мое воображение тогда, что главного героя позже написанной мной небольшой афганской повес­ти назвал его именем и фамилией. А с Ромкой Крыжанчуком встречались несколько раз и - далеко от Ташкургана. Однажды свиделись на операции, когда в киш­лаке Джангаль-Арык наши пытались накрыть Ахмада-пахлавона (богатыря). Угощал Ромка душистыми ды­нями, сорванными на бахче, - вдоль которой как раз и расположился блок.

Но в основном на той операции держался рядом с Саней Сулимом. А что вы хотите - сосед. Он служил в окружном отряде спецпропаганды. И в Душанбе наша редакция, типография и ООСП находились в одном здании...

Довелось тогда пострелять от души. Первые три ночи практически не спали. «Духи» то по арыкам на прорыв пойдут, то баранов по ним пустят, чтобы сработали мины сигнальные, то сами по широкому фронту поле­зут. «Сигналки» ноют, салютуют, и вот блок уже долбит из всего, что есть под рукой. А мы с Саней на БРДМке ночевали. Бросили какие-то тряпки за башню и пытались во время затишья спать. Только закемаришь - «сигналки» зашипели. Слезаем, бежим к брустверу и начи­наем поливать в сторону кишлака из автоматов. И вро­де видно, как перебегают «духи» по полю, которое го­рит. А вроде и не видно - пламя играет с ночной те­нью... Черт его знает, но тут лучше перестараться, чем наоборот. Ахмад-пахлавон из блока ушел. А дров там наломали предостаточно. Но нет худа без добра: от САБов и мин 43-го года выпуска избавились напрочь. А я все думал, что с непривычки не могу различить сквозь пальбу разрывы мин. Оказалось, разрывов и не было. Когда сталц сжимать блок, придвигая его ближе к кишлаку, увидели, что поле боя буквально усеяно целехонькими минами 82 мм. Наехали на одну на БРДМке и... ничего. Хоть и сняли колпачок. Не специ­ально наехали, а по недосмотру. Нет худа без добра - это точно.

Когда ночью вертолетчики вешали над кишлаком «люстры» (САБы), то они - многие из них - полетели к земле, ничего не освещая, и взорвались как обычные, не очень мощные бомбы. Кто-то из «филинов» отбом­бился аккурат по нашему блоку. Рвануло буквально ря­дом с ПКП.

Из-под натянутого между КШМкой и штабным ва­гончиком тента выскочил кто-то из командования и закричал:

- Все в укрытие - это эрэсы!

На что видевший все хохол-разведчик, поковыряв ногтем зуб, лениво сказал:

- Та яки там эрэсы... То САБ нэ раскрывся.., - и пошел под тент.

Вот интересно. Почему-то иногда кажется, что если сейчас взять и полететь в Афган, ну хоть в тот же Имам-Сахиб, то встречу там знакомых ребят. И все так же возле расположения минбатареи будет стоять сбитый МИ-8 с бортовым номером 37... Но нет там никого из знакомых, и война идет другая. А Женя Милица - со­всем рядом, к нему на метро за пятнадцать минут можно добраться.

Конечно, это далеко не все, что хотелось расска­зать и не все, о ком надо бы вспомнить. Но тогда это будет целая повесть.

Про многих знаю, как у кого судьба после войны сложилась. А про многих не знаю, но дай им Бог всем здоровья и счастья, насколько это вообще возможно. Будьте живы, мужики! И давайте помолчим за третьей рюмкой.
На «той стороне»

Во время командировок в Афганистан я делал в блокноте записи. Конечно, для газеты, для будущих плакатов и листовок. Но еще и для себя на память. Ког­да-нибудь, думалось, при случае почитаю. Да и так пригодятся. Пригодились. Использовал те записки в маленькой повести «Афганский дневник». И вот при­ближается 10-я годовщина с того дня, как официаль­но были выведены из РА советские войска. Залез не­давно в свой «архив» и наткнулся на эти разными руч­ками и в разных условиях сделанные записи, в кото­рых боевые действия перемешаны с бытом и путевыми наблюдениями самым причудливым образом. Хотел было их систематизировать, а потом решил оставить, как есть. По-моему, так даже быстрее окунешься в те события, то время, когда мы находились.

«Три дня ездили, ничего интересного не произош­ло. Никто по нам не стрелял, и я даже не пойму, что от этого испытываю: облегчение или разочарование. А может, и то и другое вместе? Ну да ладно, зато теперь есть что записывать из «путевых наблюдений». Для па­мяти. Ехали через несколько кишлаков. Такую нищету даже представить трудно. Как они живут? Совсем все иначе, чем у нас... Едем, смотрю - лес красных флагов на длинных шестах. Где-то метрах в ста от дороги. Спро­сил солдат, что это такое. Говорят, кладбище погиб­ших за революцию. У «духов» над могилами зеленые флаги. И если на таком флаге изображены ладони, то значит, погиб от рук «неверного». Не знаю, насколько всему этому можно верить, но вроде бы и не верить оснований нет. Мальчишки в кишлаках клянчат «бак­шиш», стоит только остановиться. А те, что посмелее, норовят стянуть то, что плохо лежит. Такое ощущение, что все они поголовно курят, независимо от возраста. Женщины ходят в цветных накидках, скрывающих их полностью. Напротив лица - сеточка нитяная, чтобы смотреть. В общем, облегченный вариант паранджи. Но бойцы у нас знатоки! Ничего не скажешь, истинные пограничники. Они молодых от старух четко отличают. Ноги-то из-под накидок немного виднеются. Если в калошах и штаны широкие - женщина в годах, а если штаны в обтяжку и туфли - молодуха. Цирк!».