Заметив, что эта тема ей неприятна, Филибер тично замолчал.
- Как вы относитесь к творогу с абрикосовым джемом?
- С превеликим удовольствием! А вы?
- Спасибо, пожалуй, нет, все эти русские закуски оказались такими сытными...
- Вы совсем не толстая...
Испугавшись, что произнес нечто обидное, он же добавил:
- Но вы... э-э... очень изящны... Лицом вы напс наете мне Диану де Пуатье ...
- Она была красива?
- О! Больше чем красива! - Он покраснел. - Вы... Вы никогда не были в замке д'Анэ?
- Нет.
- Вам стоит туда съездить... Это дивное место, мок подарил Диане ее любовник, король Генрих II.
- Как интересно...
- Это своего рода гимн их любви. Повсюду - в камне, мраморе, дереве и на ее
могильной плите переплетены их вензеля. Там чувствуешь такое волнение... Если я не
ошибаюсь, баночки с кремами и щетки для волос так и сохранились в туалетной Дианы.
Однажды я отвезу вас туда...
- Когда?
- Может быть, весной?
- Устроим там пикник?
- Само собой разумеется...
Они немного помолчали. Камилла пыталась не смотреть на дырявые башмаки Филибера, а он делал вид, что не замечает пятен плесени на стенах. Оба маленькими глоточками потягивали водку.
- Камилла...
- Да?
- Вы и правда постоянно здесь живете?
- Да.
- Но, э-э-э... а как же, э-э... Я имею в виду... Я говорю о... об удобствах...
- На площадке.
- Как?
- Хотите посетить?
- Нет-нет, я просто хотел узнать.
- Вы обо мне беспокоитесь?
- Нет... то есть... да... Здесь такая... спартанская обстановка, что...
- Какой вы милый... - Но волноваться за меня не стоит... Правда... К тому же у меня теперь есть дивный камин!
Если она хотела успокоить его, то ей это явно не удалось.
- Сколько вам лет? Не сочтите мой вопрос за дерзость...
- Двадцать шесть. В феврале будет двадцать семь...
- Как моей младшей сестре...
- У вас есть сестра?
- Не одна - целых шесть!
- Шесть сестер!
- Да. И один брат...
- И вы живете один в Париже?
- Да... Вернее, не совсем один... У меня есть сосед по квартире...
- Вы хорошо ладите?
Филибер не ответил, и Камилла переспросила:
- Что, у вас не все гладко?
- О нет... все в порядке! И потом, мы почти не видимся...
- То есть?
- Скажем так: это не замок д'Анэ. Она рассмеялась.
- Он работает?
- Только это он и делает. Работает, спит, работает, спит. А когда не спит, приводит девиц... Любопытный персонаж, разговаривать вообще не умеет, только орет. Мне трудно понять, что эти девицы в нем находят. У меня, конечно, есть кое-какие предположения.
- Чем он занимается?
- Он повар.
- Да ну? Но он хоть подкармливает вас вкусненьким?
- Никогда. Я ни разу не видел, чтобы он что-то делал на кухне. Разве что утром, когда он терзает мою бедную кофеварку...
- Он ваш друг?
- Боже, конечно, нет! Я нашел его по объявлению, у кассы в булочной, что напротив, висел листочек: Молодой повар из ресторана " Vert galant " снимет комнату, чтобы отдыхать там днем во время перерыва. Сначала он действительно приходил всего на несколько часов в день, а потом... в общем, он теперь тут живет.
- Вас это раздражает?
- Вовсе нет! Я даже сам это предложил... Понимаете, квартира несколько великовата для меня... И потом, он все умеет. Я даже лампочку поменять не могу, так что... А он мастер на все руки и отъявленный прохвост, клянусь честью... С тех пор как он здесь поселился, моя плата за электричество тает, как зимний снег на весеннем солнце...
- Он подкрутил счетчик?
- Да ему это раз плюнуть... Не знаю, какой он повар, но руки у него золотые. А
поскольку в моем доме все давным-давно пришло в негодность... Нет... Он мне действительно очень нравится... Мы никогда толком не разговаривали, но у меня создалось впечатление, что он... Впрочем, я ни в чем не уверен... Порой у меня возникает ощущение, что я живу под одной крышей с монстром...
- Как в "Чужом"?
- Что, простите?
- Неважно. Проехали.
Поскольку Сигурни Уивер никогда не имела дела с королем, Камилла предпочла не
углубляться...
Убирались они вместе. Увидев крошечную раковину, Филибер начал умолять Камиллу
позволить ему самому вымыть посуду. Его музей по понедельникам закрыт, и делать ему завтра совершенно нечего...
Они церемонно распрощались.
- В следующий раз поужинаем у меня...
- С удовольствием.
- Увы, у меня камина нет...
- Неважно! Не всем повезло заиметь коттедж в Париже...
- Камилла...
- Да?
- Будьте осторожны, хорошо?
- Я постараюсь. Но и вы, Филибер...
- Я... Я...
- Что?
- Я должен вам признаться... Знаете, я ведь работаю не совсем в музее... Скорее, рядом с музеем... В магазинчике, так сказать... Я... Я продаю открытки...
- А я, знаете ли, работаю не совсем в офисе... И тоже, скорее, рядом... Я уборщица...
Они обменялись понимающими улыбками и расстались совершенно сконфуженные.
Оба были смущены, но на душе у каждого полегчало.
Этот ужин a la russe очень удался.
12
- Что за звуки ?
- Не обращай внимания, это старина Дюдюш...
- Да что он там делает? Можно подумать, собрался на кухне потоп устроить...
- Говорю тебе: плюнь, нас это не касается... Иди-ка сюда, поближе...
- Нет, оставь меня.
- Да ладно тебе... Не дуйся... Ты чего майку не снимаешь?
- Холодно.
- Ну иди, не ломайся.
- Какой он странный.
- Совсем чокнутый... Видела, как оделся "на выход" ? Трость и шляпа эта клоунская... Я даже подумал, он на маскарад намылился...
- И куда же он шел?
- По-моему, на свидание...
- С девушкой?!
- Вроде, хотя я не уверен... Забудь... Давай повернись, черт...
- Отвянь.
- Эй, Орели, ты меня достала...
- Аурелия, а не Орели.
- Аурелия, Орели - один черт. Ладно... А носки ты тоже на ночь не снимаешь?
13
Наплевав на строжайший запрет strictly forbidden , - Камилла складывала одежду на ригеле камина, валялась в постели до упору, одевалась под одеялом и согревала пуговицы на джинсах в ладонях, прежде чем натянуть их на себя.
Пластиковый уплотнитель мало чем помог, и ей пришлось перетащить матрас на другое место, чтобы уберечь голову от чудовищного сквозняка. Теперь она спала у самой двери, так что выйти и войти было проблемой. Она то и дело тягала тюфяк туда-сюда, если требовалось сделать три шага по комнате. Что за убожество, думала она, ну что за убожество... В конце концов она все-таки сломалась и начала писать в умывальник, держась за стену, потому что не рисковала трогать эту рухлядь. А уж о ее "турецких омовениях" лучше вообще умолчать...
Итак, она ходила грязной. Ну, может, грязной это сильно сказано, но не такой чистой, как обычно. Один или два раза в неделю она отправлялась к Кесслерам - когда была уверена, что их нет дома. Она знала расписание их экономки, которая всякий раз с тяжелым вздохом выдавала ей большое махровое полотенце. Все всё понимали. На прощанье ее всегда одаривали чем-нибудь вкусным или вручали еще одно теплое одеяло... Но однажды Матильда поймала ее на месте преступления, когда она сушила феном волосы.
- Не хочешь вернуться и пожить здесь какое-то время? Твоя комната свободна...
- Нет, спасибо, спасибо вам обоим, у меня все хорошо. Правда...
- Ты работаешь? Камилла закрыла глаза.
- Да, да...
- Над чем? Тебе нужны деньги? Дай нам что-нибудь, Пьер заплатит аванс, ты же
знаешь...
- Не могу. У меня нет ничего готового...
- А те картины, которые хранятся у матери?
- Не знаю... Их нужно разобрать... Не хочется возиться...
- Может, автопортреты?
- Они не продаются.
- Что именно ты сейчас делаешь?
- Так, всякие пустяки...
- Ты ходила на набережную Вольтера?
- Пока нет.
- Камилла...
- Да?
- Не хочешь выключить этот проклятый фен? Чтобы мы друг друга слышали...
- Я спешу.
- Чем ты на самом деле занята?
- Что ты имеешь в виду?
- Твою жизнь, конечно... Что за жизнь ты сейчас ведешь?
Чтобы никогда больше не отвечать на подобные вопросы, Камилла кубарем скатилась по лестнице и толкнула дверь первой попавшейся на пути парикмахерской.
14
- Побрейте меня, - попросила она молодого парикмахера, глядя на его отражение в
зеркале.
- Не понял...
- Я хочу, чтобы вы побрили мне голову.
- Под "ноль"?
- Да.
- Нет. Я не могу этого сделать...
- Конечно, можете. Берите машинку - и вперед.
- Нет. Здесь вам не армия. В нашем заведении такого не делают... Так, Карло?
Карло за кассой читал "Tierce Magazine " .
- Чего тебе?
- Вот, девушка хочет побриться наголо...
Карло махнул рукой, что означало "А мне плевать, я только что потерял десять евро в седьмом заезде, так что не доставайте...".
- Пять миллиметров...
- То есть?
- Я оставлю пять миллиметров, иначе вы за порог выйти не сможете.
- У меня есть шапочка...
- А у меня - принципы.
Камилла улыбнулась ему, кивнула в знак согласия и почувствовала, как лезвие со скрипом скользнуло по затылку. Пряди волос падали на пол, а она смотрела, как в зеркале появляется довольно странная личность. Она ее не узнавала и уже не помнила, как она выглядела минутой раньше. Плевать она на это хотела. Зато теперь будет меньше проблем с душем на лестничной клетке, и это единственное, что имеет значение.
"Ну что, - окликнула она свое отражение в зеркале, - ты этого хотела? Избавиться от проблем, пусть даже изуродовав и потеряв саму себя, лишь бы никогда и никому ничем не быть обязанной?
Нет, серьезно... Так обстоит дело?"
Она провела ладонью по своему колючему черепу, и ей захотелось плакать.
- Нравится?
- Нет.
- Я вас предупреждал...
- Знаю.
- Они отрастут...
- Выдумаете?
- Уверен.
- Еще один ваш принцип...
- Могу я попросить у вас ручку?
- Карло...
- Ммм...
- Девушке нужна ручка...
- Мы принимаем чеки начиная с пятнадцати евро...
- Да нет, ей для другого...
Камилла взяла свой блокнот и нарисовала то, что отражалось в зеркале.
Лысая девица с жестким взглядом, держащая в руке карандаш разочарованного любителя скачек, за которой с любопытством наблюдает опирающийся на ручку метлы парикмахер. Она поставила под рисунком дату и встала, чтобы расплатиться.
- Это я, вот там?
- Да.
- Черт, вы классно рисуете!
- Пытаюсь...
15
Санитар - не тот, что приезжал в прошлый раз, Ивонна бы его узнала - как заведенный болтал ложечкой в своей чашке с кофе.
- Слишком горячий?
- Простите?
- Кофе... Он что, слишком горячий?
- Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь. Я должен составить отчет...
Полетта замерла в прострации на другом конце стола. Ее песенка была спета.
16
- У тебя были вши? - поинтересовалась Мамаду.
Камилла надевала халат. Разговаривать ей не хотелось. Внутри опять булыжники, собачий холод на улице, все как-то зыбко.
- Ты что, дуешься на меня?
Она помотала головой, достала из подсобки свою тележку и направилась к лифтам.
- Ты на шестой?
- Топ-топ...
- А почему на шестом всегда убираешься именно ты? Это неправильно! Нельзя
поддаваться! Хочешь, я поговорю с главной? Сама знаешь, мне плевать, пусть орет сколько влезет. Меня не проймешь.
- Спасибо, не стоит! Мне все едино - что шестой, что любой другой.
Девушки не любили убираться на шестом потому, что там находились кабинеты
начальства и закрытые офисы. В других помещениях - Бредарша называла их "открытыми
пространствами" - порядок наводился быстрее и проще. Достаточно было выбросить мусор из корзинок, расставить кресла вдоль стен и пройтись разок пылесосом. Там даже можно было особо не церемониться с мебелью - ей все равно место на свалке.
На шестом же этаже для каждой комнаты существовал набивший оскомину ритуал:
выбросить мусор, вымыть пепельницы, освободить бумагорезки, протереть столы, не сдвигая при этом ни одной хреновины, да еще убрать прилегающие комнаты и секретарские предбанники. Эти девицы клеили куда ни попадя листочки с пожеланиями-повелениями, как будто обращались к собственной прислуге, хотя вряд ли у себя дома могли позволить себе такую роскошь... Сделайте то, сделайте сё, в прошлый раз вы передвинули лампу и кое-что сломали, и ля-ля-тополя... Подобные замечания страшно раздражали Карину и Самию, но абсолютно не колыхали Камиллу. Если тон записки был слишком уж резким, она делала внизу приписку: Моя не понимать по-французски - и приклеивала бумажку на экран компьютера.
На нижних этажах обитатели кабинетов - "белые воротнички" - худо-бедно, но
наводили у себя порядок, а на шестом, очевидно, считалось особым шиком разбрасывать вещи, демонстрируя крайнюю степень усталости и нежелание покидать рабочее место и вместе с тем как бы напоминая, что хозяева могут в любой момент вернуться за свой стол, к исполнению своих обязанностей у Штурвала Управления Миром. Что ж, семь футов вам под килем, ребята, вздыхала Камилла. Пусть так... У каждого свои заморочки... Но один из этих типов, сидевший в последнем по левой стене кабинете, начал ей надоедать. Может, он и был большим начальником, но при этом оставался порядочной свиньей. Не кабинет, а настоящий свинарник, демонстрирующий полное презрение к окружающим.
Десятки, а может, и сотни раз она автоматически выбрасывала бесчисленные стаканчики, где плавали окурки, и собирала с пола огрызки недоеденных бутербродов, но сегодня вечером она решила, что хватит. Собрав все "отходы жизнедеятельности" этого типа - полоски использованного пластыря с прилипшими волосками, сопливые бумажные носовые платки, старую жвачку (он приклеивал ее к пепельнице), горелые спички и обрывки бумаги, - она сложила все в кучку на дивной красоты бюваре из кожи зебу и оставила записку: Мсье, вы свинья! Я настаиваю, чтобы отныне вы соблюдали в кабинете чистоту.
Р. S : Взгляните под ноги, и вы увидите столь удобную вещь, которую называют
корзиной для мусора... Она дополнила текст злой карикатурой, на которой поросенок в
костюме-тройке заглядывал под стол, выясняя, что же под ним такое спрятано. Закончив, Камилла спустилась вниз помочь подругам в холле.
- Ты чего так развеселилась? - удивилась Карина.
- Да так.
- Чудная ты девка...
- Что у нас на очереди?
- Лестницы В...
- Опять? Да мы же их только что вымыли! Карина пожала плечами.
- Ну ладно... Так что, идем?
- Нет. Нужно дождаться СуперЖози, она сделает сообщение...
- На тему?
- Без понятия. Вроде как мы слишком много материала расходуем...
- Надо же... На днях, помнится, она говорила прямо противоположное... Я пойду
покурю на улице, присоединишься?
- Слишком холодно...
Камилла вышла одна, прислонилась к фонарю.
"...02-12-03... 00.34... -4°С..." Светящиеся цифры бежали по верху витрины "Оптики" на противоположной стороне улицы.
Тут-то она и поняла, что ей следовало ответить Матильде Кесслер, когда та с ноткой раздражения в голосе спросила, на что похожа ее нынешняя жизнь.
"...02-12-03... 00.34... -4°С..."
Вот.
Именно на это.
17
- Да знаю я! Прекрасно все знаю! Зачем вы так драматизируете? Ведь ничего страшного не случилось.
- Послушай-ка меня, малыш, для начала смени тон, не тебе меня учить. Я почти
двенадцать лет ею занимаюсь, прихожу проведать по несколько раз в неделю, отвожу в город, забочусь. Двенадцать лет, понимаешь? До сегодняшнего дня ты не слишком стремился поучаствовать... Ты мне даже спасибо ни разу не сказал. Тебе и в голову не пришло меня поблагодарить, даже в тот раз, когда я нашла твою бабушку и отвезла ее в больницу, а потом навещала каждый день. Хоть бы раз позвонил, хоть бы один цветок прислал... Ладно, в конце концов, я делаю это не для тебя, а ради Полетты. Твоя бабушка - замечательная женщина... Она хороший человек, понимаешь? Я тебя не осуждаю, мой мальчик, ты молод, у тебя своя жизнь, ты далеко живешь, но знаешь, иногда мне бывает очень трудно. У меня ведь семья, свои заботы и проблемы со здоровьем, и вот я говорю открытым текстом: пора тебе взять ответственность на себя...
- Хотите, чтобы я изуродовал ей жизнь, сдав на живодерню только потому, что она
кастрюльку забыла на огне, да?
- Прекрати! Ты говоришь о ней так, словно она не человек, а собака!
- Да не о ней я говорю, не о ней, и вы прекрасно все понимаете! Сами знаете: если я помещу ее в дом престарелых, она этого не перенесет! Черт! Забыли, какой спектакль она устроила в последний раз ?!
- Разве обязательно быть таким грубым?
- Извините, мадам Кармино, извините меня... У меня в голове все перепуталось... Я... Я не могу так с ней поступить, понимаете? Это все равно что убить ее...
- Если Полетта останется одна, она сама себя убьет...
- Ну и что ? Может, так будет лучше ?
- Ты смотришь на это по-своему, но я с тобой согласиться не могу. Не появись
почтальон, дом сгорел бы, и проблема в том, что в следующий раз почтальона рядом может не оказаться... Как и меня, Франк... Как и меня... Дело зашло слишком далеко... Ответственность слишком велика... Всякий раз, направляясь к вам в дом, я со страхом спрашиваю себя, что меня там ждет, а в те дни, когда я у вас не бываю, мне не удается заснуть. Когда я звоню ей, а она не подходит, мне становится плохо, и я в конце концов всегда еду проверить, все ли в порядке. То, что с ней случилось, совсем выбило ее из колеи, она стала другим человеком. Весь день ходит в халате, не ест, молчит, не читает почту... Вчера я обнаружила ее в саду в одной комбинации...
Бедняжка промерзла до костей... Я не живу, я все время жду беды... Нельзя оставлять ее в таком положении... Нельзя. Ты должен что-нибудь предпринять...
- ...
- Франк? Ты слышишь меня, Франк? - Да.
- Ты должен смириться, мой мальчик...
- Нет. Я помещу ее в богадельню, потому что у меня нет выбора, но не просите меня смириться, этого я сделать не могу.
- Псарня, умиральня, богадельня... Почему бы тебе не называть это место "пансионом"?
- Потому что я знаю, чем все закончится...
- Не говори так, есть очень хорошие дома для престарелых. Мать моего мужа...
- А вы, Ивонна? Не могли бы вы взять уход за ней на себя? Я буду вам платить...
Сколько скажете...
- Спасибо, мальчик, но я слишком стара. Я просто не могу взвалить на себя такую
ответственность, мне ведь нужно ухаживать за Жильбером... А потом, Полетта должна быть под наблюдением врача...
- Я думал, вы подруги.
- Так и есть.
- Она ваш друг, но вы не моргнув глазом толкаете ее в могилу...
- Немедленно возьми свои слова назад, Франк!
- Все вы одинаковы... Вы, моя мать, да и все остальные! Говорите, что любите, но как только доходит до дела, линяете...
- Прошу тебя, не ставь меня на одну доску со своей матерью! Только не это! Какой же ты неблагодарный, мой мальчик... Неблагодарный и злой!
Она повесила трубку.
Было всего три часа дня, но Франк знал, что не заснет.
Он выдохся.
Он стукнул кулаком по столу, долбанул по стене, пнул все, что оказалось в пределах досягаемости...
Надел спортивный костюм и отправился бегать, но вынужден был приземлиться на
первую же скамейку.
Сначала он слабо вскрикнул, будто его ущипнули, и вдруг почувствовал, что
разваливается на части. Задрожал весь с головы до ног, в груди что-то защемило и прорвалось громким рыданием. Он не хотел, не хотел, будь все трижды проклято, но справиться с собой не мог. Он плакал, как ребенок, как несчастный дурак, как человек, собравшийся закопать в землю единственное в этом гребаном мире существо, любившее его. И которое любил он сам.
Он весь съежился, раздавленный горем, весь в слезах и соплях.
Когда он наконец понял, что ничего не может с собой поделать, он обмотал свитер вокруг головы и скрестил на груди руки.
Ему было больно, холодно и стыдно.
Он стоял под душем, закрыв глаза и подставив лицо, пока не кончилась горячая вода. Он боялся взглянуть на свое отражение в зеркале и порезался, бреясь вслепую. Он не хотел ни о чем думать. Не сейчас. Ему с трудом удалось взять себя в руки, и стоит хоть чуть-чуть дать слабину, как снова тысячи воспоминаний хлынут в голову. Свою бабулю он никогда в жизни не видел ни в каком другом месте, кроме этого дома. Утром в саду, все остальное время - на кухне, а вечером - сидящей у его кровати...
Ребенком он страдал бессонницей, а когда засыпал, ему снились кошмары, он кричал, звал бабушку, клялся, что, стоит ей закрыть дверь, как его ноги проваливаются в дыру и ему приходится цепляться за спинку кровати, чтобы удержаться и не упасть в эту дыру. Учителя рекомендовали Полетте показать мальчика психологу, соседи сочувственно качали головами и советовали отвести Франка к костоправу, чтобы тот поставил ему мозги на место. Муж Полетты, дед Франка, каждый раз пытался помешать ей бежать по первому зову в комнату внука. "Ты его балуешь! - так он говорил. - Именно ты его портишь! Пусть поноет - меньше будет писаться и в конце концов заснет, вот увидишь..."
Она всегда со всеми соглашалась, но делала по-своему. Наливала ему стакан
подслащенного молока с капелькой апельсинового ликера, поддерживала голову, пока он пил, а потом садилась на стул рядом с его кроватью. Совсем рядом, у изголовья. Сидела, скрестив руки, вздыхала, а потом задремывала вместе с ним. Часто даже раньше него. Это было неважно: раз она тут, с ним, значит, все в порядке и он может вытянуть ноги...
- Предупреждаю, горячая вода кончилась... - процедил Франк.
- Как это неприятно... Я так смущен, ты...
- Да прекрати ты извиняться, черт тебя побери! Это я всю ее вылил, понятно? Я. Так что кончай извиняться !
- Прости, я не думал, что...
- Вот ведь идиотство... Ладно, если тебе в кайф терзать себя и терпеть, чтобы об тебя вытирали ноги, - дело твое...
Он вышел из комнаты и отправился гладить свою форму. Придется купить несколько
новых форменных курток. Ему не хватает времени. Хронически не хватает. Ни на что не
хватает, будь оно все трижды неладно!
У него был всего один свободный день в неделю, и он не станет проводить его в
богадельне где-нибудь в тьмутаракани в обществе хныкающей бабки!
Филибер уже расположился в кресле со своими грамотами и гербами.
- Филибер...
- А?
- Слушай... э... Извиняюсь, что наорал на тебя, я... У меня неприятности, я на пределе, да к тому же устал как собака...
- Пустяки...
- Да нет, это важно.
- Важно, знаешь ли, другое: нужно говорить "извини меня", а не "извиняюсь". Ты не можешь извинять сам себя, с лингвистической точки зрения это некорректно...
Франк ошарашенно взглянул на него и покачал головой.
- Знаешь, ты и правда странный тип...
Уже стоя в дверях, он обернулся и буркнул:
- Эй... Залезь в холодильник, я там кое-что приволок. Кажется, это утка...
"Спасибо" Филибера повисло в пустоте. Наш гонщик стоял у выхода и ругался, как
ломовой извозчик, - никак не мог найти свои ключи.
Он молча отработал смену, не моргнул глазом, когда шеф демонстративно забрал у него из рук кастрюльку, и только зубами скрипнул, когда официант вернул недостаточно
прожаренное утиное филе, а потом принялся с такой силой драить плиту, как будто хотел снять с нее стружку.
Кухня опустела. Он сидел в углу и листал "Moto Journal" поджидая своего дружка
Достарыңызбен бөлісу: |