заключается в выработке основных принципов анализа специфики социальной
организации населения Великого степного пространства. Она включает и поиск кон-
сенсуса, необходимого для примирения противоречий в историографии.
Социальная организация есть прямое порождение своеб-разного уклада жизни. Если
рассматривать отдельно кочевое общество, то основополагающим фактором
формирования его общественных структур служат различные формы подвижного
скотоводства. Эти формы хозяйственной деятельности требуют ежедневного ухода за
скотом и мер по его защите. Именно скот является основным составляющим
благосостояния кочевников, он же определяет социальный статус конкретного хозяина
скота в данной среде. На этой простой основе и возникают первые ячейки социальной
организации. Если уход и защита скота требуют усилий больших коллективов людей,
то там мы видим крупные родовые единицы и союзы. Обычно в случаях каких-либо
внешних воздействий /война, барымта и т.д./, когда опасность потери благосостояния
возрастает, включается интеграционный механизм. С другой стороны, если
господствует мир и благосостояние, то происходит автоматическое расщепление
больших коллективов и из недр их появляются небольшие семейно-родственные
группы, полностью берущие на себя проблемы, связанные с уходом и защитой скота.
Так или иначе, первоначальная ячейка социального бытия кочевников напоминает
семью. И естественно, что она предполагает близкое родство, общие интересы, общее
нераздельное владение богатством.
В силу различных обстоятельств, среди этих групп появляются исторически
устоявшиеся группы. Для них характерны представления об общности
происхождения, совместные перекочевки, наличие авторитетных родоправителей и
т.д. Именно такое стабильное объединение носит название ру, уру, уруг,
223
суйек и переводится на русский язык термином «род». Само понятие «род» не всегда
отражает ту социально-политическую нагрузку, которая заложена в реальной жизни на
коче-ную группировку «ру». Для понимания специфики социальной организации
степных народов Великого степного пояса Евразии, чрезвычайно полезно обратиться к
проблеме рода и системы родства в историографии.
Многие российские исследователи особенность социально-то строя кочевников видели
в родовой организации. На наш взгляд, наиболее объективная характеристика
содержится у В.В.Радлова: «У этих степных кочевников - очень своеобразная
цивилизация,
- отмечал он, - ... мы имеем здесь дело со ступенью цивилизации,
противоположной культуре эпохи оседлых народов, и нужно смотреть на их поступки
и поведения с другой точки зрения... у них существует не анархия, а лишь
своеобразные, отличающиеся от наших, но по своему вполне урегулированные
культурные отношения».
В.В.Радлов резко критикует своих предшественников, российских ученых во главе с
А.И.Левшиным, отрицательно отзывавшихся о казахах, определивших общественные
устои казахов как «смесь деспотизма и анархии». «Читая такие триады, легко прийти к
мысли, что киргизы - отбросы тюркского населения Западной Азии, воры и бандиты,
бежавшие в широкую степь, так как не желали привыкнуть к упорядоченной жизни
оседлых народов, одним словом, раса, заслуживающая быть уничтоженной. Но на
самом деле это совсем не так», - пишет В.В.Радлов. /206. - С.249/.
Объективные обстоятельства кочевого быта определили своебразные формы
управления и общественную структуру кочевых народов. Здесь никогда не было тех
постоянных административно-территориальных форм и механизма администра-
тивного управления, характерных для оседлых стран. В кочевом обществе прочность
социальной структуры зависела от определенной комбинации родов, племен и союзов.
состава и этногенеза. Благодаря этнографии сейчас мы имеем кое-какие материалы
по родам и племенам казахов и других тюрко-монгольских родов Центральной
Азии.
В советской историографии родовая организация отождествлялась с первобытным
родом, что само по себе не сочеталось с существовавшим в обществах степных
народов социальным устройством. Ставшее камнем преткновения в советском
кочевниковедении это противоречие так и не было преодолено. В конце концов, эта
диллема не была решена и в наше время.
Некоторые попытки примирения столь противоречивых научных концептов
предпринимались этнографами. Так, в науку вошли понятия о «поздних» племенах.
Например: «поздние, патриархально-феодальные племена феодальной и капиталис-
226
тической эпох существовали, в противоположность «первобытным», уже не в составе
примитивных аморфных этнолингвистических общностей, а в среде сформировавшихся
народностей, сохраняясь в качестве реликтов, древних и средневековых компонентов их
этногенеза» /106. - С.48/.
Ради объективности следует подчеркнуть, что в этнографических исследованиях
неоднократно замечалось, что так называемые реликтовые племена /имелись в виду
позднекочевые/ по своей социальной сущности и механизму функционирования
абсолютно не соответствует древней форме племени.В нем есть имущественное и
социальное расслоение, в нем есть все признаки политической организаций. Однако,
признать родовую организацию как живой и универсальный социальный институт, как
основной стержень социальной организации кочевого общества этнографы так и не
смогли. Этому мешала марксистская установка, отождествлявшая родовую организацию
кочевников с первобытностью, а род - как исключительно первобытную форму
социальности.
К сожалению, ситуация с родовой организацией казахов остается до сих пор
нерешенной*. В некоторой степени проблема усложняется стремлением ряда
исследователей привнести в традиции евразийского кочевниковедения материалы ав-
страловедения и африканистики. Нерешенность проблем рода и родовой организации
никоим образом не компенсируется и за счет актуализации исследований по патронимии.
Ряд проблем, существующих в современной историографии, можно
Достарыңызбен бөлісу: