Коэльо Пауло "Алхимик" предисловие к русскому изданию
жүктеу/скачать 0.6 Mb.
|
| - Я поведу караван, - сказал им во дворе длиннобородый темноглазый человек. - В моих руках жизнь и смерть всех, кто пойдет со мной, потому что пустыня - особа взбалмошная и порою сводит людей с ума.
Готовились тронуться в путь человек двести, а животных - верблюдов, лошадей, ослов - было чуть ли не вдвое больше. У англичанина оказалось несколько чемоданов, набитых книгами. Во дворе толпились женщины, дети и мужчины с саблями у пояса и длинными ружьями за спиной. Стоял такой шум, что Вожатому пришлось несколько раз повторить свои слова. - Люди здесь собрались разные, и разным богам они молятся. Я же признаю только Аллаха, а потому именем его клянусь, что приложу все усилия для того, чтобы еще раз одержать верх над пустыней. Теперь пусть каждый поклянется тем богом, в которого верует, что будет повиноваться мне, как бы ни сложились обстоятельства. В пустыне неповиновение - это гибель. Раздался приглушенный гул голосов - это каждый обратился к своему богу. Сантьяго поклялся именем Христа. Англичанин промолчал. Это продолжалось дольше, чем нужно для клятвы - люди просили у небес защиты и покровительства. Потом послышался протяжный звук рожка, и каждый сел в седло. Сантьяго и англичанин, купившие себе по верблюду, не без труда взобрались на них. Юноша увидел, как тяжко нагрузил его спутник своего верблюда чемоданами книг, и пожалел бедное животное. - А между тем, никаких совпадений не существует, - словно продолжая давешний разговор, сказал англичанин. - Меня привез сюда один мой друг. Он знал арабский язык и... Но слова его потонули в шуме тронувшегося каравана. Однако Сантьяго отлично знал, что имел в виду англичанин: существует таинственная цепь связанных друг с другом событий. Это она заставила его пойти в пастухи, дважды увидеть один и тот же сон, оказаться неподалеку от африканского побережья, встретить в этом городке царя, стать жертвой мошенника и наняться в лавку, где продают хрусталь, и... "Чем дальше пройдешь по Своей Стезе, тем сильней она будет определять твою жизнь", - подумал юноша. Караван двигался на запад. Выходили рано поутру, останавливались на привал, когда солнце жгло нещадно, пережидали самый зной и потом снова трогались в путь. Сантьяго мало разговаривал с англичанином - тот по большей части не отрывался от книги. Юноша молча разглядывал спутников, вместе с ним пересекавших пустыню. Теперь они были не похожи на тех, какими были перед началом пути - тогда царила суета: крики, детский плач и ржание коней сливались с возбужденными голосами купцов и проводников. А здесь, в пустыне, безмолвие нарушали лишь посвист вечного ветра да скрип песка под ногами животных. Даже проводники хранили молчание. - Я много раз пересекал эти пески, - сказал как-то ночью один погонщик другому. - Но пустыня так велика и необозрима, что и сам поневоле почувствуешь себя песчинкой. А песчинка нема и безгласна. Сантьяго понял, о чем говорил погонщик, хотя попал в пустыню впервые. Он и сам, глядя на море или в огонь, часами мог не произносить ни слова, ни о чем не думая и как бы растворяясь в безмерной силе стихий. "Я учился у овец, учился у хрусталя, - думал он. - Теперь меня будет учить пустыня. Она кажется мне самой древней и самой мудрой из всего, что я видел прежде". А ветер здесь не стихал ни на миг, и Сантьяго вспомнил, как ощутил его дуновение, стоя на башне в Тарифе. Должно быть, тот же самый ветер слегка ерошил шерсть его овец, бродивших по пастбищам Андалусии в поисках корма и воды. "Теперь они уж больше не мои, - думал он без особенной грусти. - Забыли меня, наверно, привыкли к новому пастуху. Ну и хорошо. Овцы, как и каждый, кто странствует с места на место, знают, что разлуки неизбежны". Тут ему вспомнилась дочка суконщика - должно быть, она уже вышла замуж. За кого? Может, за продавца кукурузы? Или за пастуха, который тоже умеет читать и рассказывать невероятные истории - Сантьяго не один такой. То, что он почему-то был в этом уверен, произвело на юношу сильное впечатление: может, и он овладел Всеобщим Языком и знает теперь настоящее и прошлое всех на свете? "Предчувствие" - так называла этот дар его мать. Теперь он понимал, что это - быстрое погружение души во вселенский поток жизни, в котором судьбы всех людей связаны между собой. Нам дано знать все, ибо все уже записано. - Мактуб, - промолвил юноша, вспомнив Торговца Хрусталем. Пустыня песчаная иногда вдруг становилась пустыней каменной. Если караван оказывался перед валуном, он его огибал, а если перед целой россыпью камней - шел в обход. Если песок был таким рыхлым и мелким, что копыта верблюдов увязали в нем, - искали другой путь. Иногда шли по соли - значит, на этом месте было когда-то озеро, - и вьючные животные жалобно ржали. Погонщики спешивались, оглаживали их и успокаивали, потом взваливали кладь себе на плечи, переносили ее через предательский отрезок пути и вновь навьючивали верблюдов и лошадей. Если же проводник заболевал или умирал, товарищи его бросали жребий: кто поведет его верблюдов. Все это происходило по одной-единственной причине: как бы ни кружил караван, сколько бы раз ни менял он направление, к цели он двигался неуклонно. Одолев препоны, снова шел на звезду, указывавшую, где расположен оазис. Увидев, как блещет она в утреннем небе, люди знали: она ведет их туда, где они найдут прохладу, воду, пальмы, женщин. Один только англичанин не замечал этого, потому что почти не отрывался от книги. Сантьяго в первые дни тоже пытался читать. Однако потом понял, что куда интересней смотреть по сторонам и слушать шум ветра. Он научился понимать своего верблюда, привязался к нему, а потом и вовсе выбросил книгу. Это лишняя тяжесть, понял он, хоть ему и казалось по-прежнему, что каждый раз, как откроет он книгу, в ней отыщется что-нибудь интересное. Мало-помалу он сдружился с погонщиком, державшимся рядом с ним. Вечерами, когда останавливались на привал и разводили костры, Сантьяго рассказывал ему всякие случаи из своей пастушеской жизни. А однажды погонщик начал говорить о себе. - Я жил в деревушке неподалеку от Эль-Кайрума. Был у меня дом и сад, были дети, и я согласен был жить так до самой смерти. Однажды, когда урожай был особенно хорош, мы на вырученные за него деньги всей семьей отправились в Мекку - так я выполнил свой долг верующего и теперь уж мог умереть с чистой совестью. Я всем был доволен. Но вот задрожала земля, Нил вышел из берегов. То, что - казалось мне раньше - ко мне отношения не имеет, теперь коснулось и меня. Соседи опасались, как бы разлив не смыл их оливковые деревья, жена тревожилась за детей. Я с ужасом смотрел, как погибает все нажитое и достигнутое. Земля после того перестала родить - мне пришлось добывать себе пропитание другим способом. Так я сделался погонщиком верблюдов. Тогда и открылся мне смысл слов Аллаха: не надо бояться неведомого, ибо каждый способен обрести то, чего хочет, получить - в чем нуждается. Мы все боимся утратить то, что имеем, будь то наши посевы или самая жизнь. Но страх этот проходит, стоит лишь понять, что и наша история, и история мира пишутся одной и той же рукой. Иногда встречались два каравана. И не было еще случая, чтобы у одних путников не нашлось того, в чем нуждались другие. Словно и впрямь все на свете написано одной рукой. Погонщики рассказывали друг другу о пыльных бурях и, сев в кружок у костра, делились наблюдениями над повадками пустыни. Бывало, что к огню приходили и таинственные бедуины, до тонкостей знавшие путь, которым следовал караван. Они предупреждали, где нужно опасаться нападения разбойников и диких племен, а потом исчезали так же молча, как появлялись, словно растворяясь во тьме. Вот в один из таких вечеров погонщик подошел к костру, у которого сидели Сантьяго и англичанин. - Прошел слух, будто началась война между племенами. Наступила тишина. Сантьяго почувствовал, что, хотя ни слова больше не было сказано, в воздухе повисла тревога. Еще раз убедился он, что понимает беззвучный Всеобщий Язык. Молчание нарушил англичанин, осведомившийся, опасно ли это для них. - Когда входишь в пустыню, назад пути нет, - ответилпогонщик. - А раз так, то нам остается только идти вперед. Остальное решит за нас Аллах, он же и отведет от нас беду, - и добавил таинственное слово: - Мактуб. - Ты напрасно не обращаешь внимания на караван, - сказал Сантьяго англичанину, когда погонщик отошел от них. - Присмотрись: как бы ни петлял он, однако неуклонно стремится к цели. - А ты напрасно не читаешь о мире, - отвечал тот. - Книги заменяют наблюдения. Люди и животные шли теперь быстрее. Если раньше они проводили в молчании дни, а собираясь на привале у костров, вели беседы, то теперь безмолвны стали и вечера. А потом Вожатый запретил разводить костры, чтобы не привлекать к каравану внимания. Чтобы спастись от холода, путники ставили верблюдов и лошадей в круг, а сами ложились вповалку внутри его. Вожатый назначал вооруженных часовых, которые охраняли бивак. Как-то ночью англичанину не спалось. Он позвал Сантьяго, и они начали прогуливаться вокруг стоянки. Светила полная луна, и Сантьяго взял да и рассказал англичанину всю свою историю. Особенно потрясло того, что юноша способствовал процветанию лавки, где торговали изделиями из хрусталя. - Вот что движет миром, - сказал он. - В алхимии это называется Душа Мира. Когда ты чего-нибудь желаешь всей душой, то приобщаешься к Душе Мира. А в ней заключена огромная сила. И добавил, что это свойство не одних только людей - все на свете, будь то камень, растение, животное или даже мысль, наделено душой. - Все, что находится на земле, постоянно изменяется, потому что и сама земля - живая и тоже обладает душой. Все мы - часть этой Души, но сами не знаем, что она работает на наше благо. Но ты, работая в лавке, должен был понять, что даже хрусталь способствовал твоему успеху. 
Сантьяго слушал молча, поглядывая то на луну, то на белый песок. - Я видел, как идет караван через пустыню, - сказал он наконец. - Он говорит с ней на одном языке, и потому-то она и позволяет ему пройти через себя. Пустыня проверит и испытает каждый его шаг и, если убедится, что он в безупречном созвучии с нею, допустит до оазиса. А тот, кто наделен отвагой, но не владеет этим языком, погибнет в первый же день пути. Теперь оба глядели на луну. - Это и есть магия знаков, - продолжал Сантьяго. - Я вижу, как проводники читают знаки пустыни, - это душа каравана говорит с душой пустыни. После долгого молчания подал наконец голос и англичанин: - Мне стоит обратить внимание на караван. - А мне - прочесть твои книги, - отвечал юноша. Странные это были книги. Речь в них шла о ртути и соли, о драконах и царях, но Сантьяго, как ни старался, не понимал ничего. И все же одна мысль, повторявшаяся во всех книгах, до него дошла: все на свете - это разные проявления одного и того же. Из одной книги он узнал, что самые важные сведения об алхимии - это всего несколько строчек, выведенных на изумруде. - Это называется "Изумрудная скрижаль", - сказал англичанин, гордый тем, что может чему-то научить своего спутника. - Но для чего же тогда столько книг? - Для того, чтобы понять эти несколько строчек, - отвечал англичанин не слишком уверенным тоном. Больше всего заинтересовала Сантьяго книга, рассказывающая о знаменитых алхимиках. То были люди, посвятившие всю свою жизнь очистке металлов в лабораториях: они верили, что, если в продолжение многих и многих лет обрабатывать какой-нибудь металл, он в конце концов потеряет все свойства, присущие ему одному, и обретет Душу Мира. И ученые тогда смогут постичь смысл любой вещи, существующей на земле, ибо Душа Мира и есть тот язык, на котором все они говорят между собой. Они называют это открытие Великим Творением, а состоит оно из двух элементов: твердого и жидкого. - А разве недостаточно просто изучать людей и знаки, чтобы овладеть этим языком? - осведомился Сантьяго. - Как ты любишь все упрощать! - раздраженно ответил англичанин. - Алхимия - наука серьезная. Она требует, чтобы каждый шаг совершался в полном соответствии с тем, как учат мудрецы. Юноша узнал, что жидкий элемент Великого Творения называется Эликсир Бессмертия - он, помимо того что продлевает век алхимика, исцеляет все болезни. А твердый элемент - это Философский Камень. - Отыскать его нелегко, - сказал англичанин. - Алхимики годами сидят в своих лабораториях, следя, как очищается металл. Они так часто и так подолгу глядят в огонь, что мало-помалу освобождаются от всякой мирской суетности и в один прекрасный день замечают, что, очищая металл, очистились и сами. Тут Сантьяго вспомнил Торговца Хрусталем, который говорил, что когда моешь стаканы, то и сам освобождаешь душу от всякой пакости. Юноша все больше убеждался в том, что алхимии можно научиться и в повседневной жизни. - А кроме того, - продолжал англичанин, - Философский Камень обладает поразительным свойством: крохотной части его достаточно, чтобы превратить любое количество любого металла в золото. Услышав это, Сантьяго очень заинтересовался алхимией. Он подумал, что надо лишь немного терпения - и можно будет превращать в золото все что угодно. Он ведь читал жизнеописания тех, кому это удалось: Гельвеция, Элиаса, Фульканелли, Гебеpa, - и истории эти приводили его в восторг. Всем этим людям удалось до конца пройти Своей Стезей. Они странствовали по свету, встречались с учеными мудрецами, творили чудеса, чтобы убедить сомневающихся, владели Философским Камнем и Эликсиром Бессмертия. Однако когда Сантьяго попытался по книгам понять, что же такое Великое Творение, то стал в тупик - там были только странные рисунки, зашифрованные наставления и непонятные тексты. - Почему они так замысловато пишут? - спросил он однажды вечером у англичанина, который явно досадовал на то, что лишился своих книг. - Потому что понимать их дано лишь тем, кто сознает ответственность этого, - отвечал англичанин. - Представь, что начнется, если все кому не лень начнут превращать свинец в золото. Очень скоро оно потеряет всякую ценность. Только упорным и знающим откроется тайна Великого Творения. А я оказался посреди пустыни, чтобы встретить настоящего алхимика, который поможет мне расшифровать таинственные записи. - А когда были написаны эти книги? - спросил он. - Много веков назад. - Много веков назад еще не было типографского станка, - возразил Сантьяго. - И все равно алхимией способен овладеть далеко не каждый. Почему же это написано таким таинственным языком и рисунки такие загадочные? Англичанин ничего не ответил. Лишь потом, помолчав немного, сказал, что уже несколько дней внимательно присматривается к каравану, но ничего нового не заметил. Вот только о войне племен поговаривать путешественники стали все чаще. И в один прекрасный день Сантьяго вернул англичанину его книги. - Ну, и что же ты там понял? - с надеждой спросил тот: ему хотелось поговорить с кем-нибудь понимающим, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. - Понял я, что у мира есть душа, и тот, кто постигнет эту душу, поймет и язык всего сущего. Еще понял, что многие алхимики нашли Свою Стезю и открыли Душу Мира, Философский Камень и Эликсир Бессмертия, - сказал юноша, а про себя добавил: "А самое главное - я понял, что все это так просто, что уместится на грани изумруда". Англичанин почувствовал разочарование. Ни то, что он так долго учился, ни магические символы, ни мудреные слова, ни реторты и колбы - ничего не произвело впечатления на Сантьяго. "Он слишком примитивен, чтобы понять это", - подумал англичанин. Он собрал свои книги и снова засунул их в чемоданы, навьюченные на верблюда. - Изучай свой караван, - сказал он. - Мне от него было так же мало проку, как тебе - от моих книг. И Сантьяго снова принялся внимать безмолвию пустыни и глядеть, как вздымают песок ноги верблюдов. "У каждого свой способ учения, - подумал он. - Ему не годится мой, а мне - его. Но мы оба отыскиваем Свою Стезю, и я его за это уважаю". Караван шел теперь и по ночам. Время от времени появлялись бедуины, что-то сообщали Вожатому. Погонщик верблюдов, подружившийся с Сантьяго, объяснил, что война между племенами все-таки началась. Большим везением будет, если караван сумеет добраться до оазиса. Верблюды и лошади выбивались из сил, люди становились все молчаливее, и в ночной тишине даже конское ржание или фырканье верблюда, которые раньше были просто ржанием или фырканьем, теперь внушали всем страх, потому что могли означать приближение врага. Погонщика, впрочем, близкая опасность не пугала. - Я жив, - объяснял он Сантьяго однажды ночью, когда не светила луна и не разводили костров. - Вот я ем сейчас финики и ничем другим, значит, не занят. Когда еду - еду и ничего другого не делаю. Если придется сражаться, то день этот будет так же хорош для смерти, как и всякий другой. Ибо живу я не в прошлом и не в будущем, а сейчас, и только настоящая минута меня интересует. Если бы ты всегда мог оставаться в настоящем, то был бы счастливейшим из смертных. Ты бы понял тогда, что пустыня не безжизненна, что на небе светят звезды и что воины сражаются, потому что этого требует их принадлежность к роду человеческому. Жизнь стала бы тогда вечным и нескончаемым праздником, ибо в ней не было бы ничего, кроме настоящего момента. Спустя двое суток, когда путники укладывались на ночлег, Сантьяго взглянул на звезду, указывавшую им путь к оазису. Ему показалось, что линия горизонта стала ниже: в небе над пустыней сияли сотни звезд. - Это и есть оазис, - сказал погонщик. - Так почему же мы не идем туда? - Потому что нам надо поспать. Сантьяго открыл глаза, когда солнце начало вставать из-за горизонта. А там, где ночью сверкали звезды, тянулась вдоль пустыни бесконечная цепь тамариндов. - Мы дошли! - воскликнул англичанин, который тоже только что проснулся. Сантьяго промолчал. Он научился этому у пустыни, и теперь ему достаточно было просто смотреть на деревья. До пирамид было еще далеко. Когда-нибудь и это утро станет для него всего лишь воспоминанием. Но сейчас он жил настоящей минутой и радовался ей, как советовал погонщик, и пытался связать ее с воспоминаниями о прошлом и с мечтами о будущем. Да, когда-нибудь эти тысячи тамариндов превратятся в воспоминание, но в этот миг они означали прохладу, воду и безопасность. И так же, как крик верблюда в ночи мог означать приближение врага, цепочка тамариндов возвещала чудо избавления. "Мир говорит на многих языках", - подумал Сантьяго. "Когда время летит быстрее, караваны тоже прибавляют шагу", - подумал Алхимик, глядя, как входят в оазис сотни людей и животных. Слышались крики жителей и вновь прибывших, пыль стояла столбом, застилая солнце, прыгали и визжали дети, рассматривая чужаков. Алхимик понимал, что вожди племени приблизились к вожатому и завели с ним долгий разговор. Однако все это его не интересовало. Много людей приходили и уходили, а оазис и пустыня пребывали вечными и неизменными. Он видел, как ноги царей и нищих ступали по этому песку, который, хоть и менял все время по воле ветра свою форму, тоже оставался прежним - таким, каким с детства помнил его Алхимик. И все-таки ему передавалась радость, возникающая в душе каждого путешественника при виде того, как на смену синему небу и желтому песку появляются перед глазами зеленые кроны тамариндов. "Быть может, Бог и сотворил пустыню для того, чтобы человек улыбался деревьям", - подумал он. А потом решил сосредоточиться на вещах более практических. Он знал - знаки подсказали ему, - что с этим караваном прибудет человек, которому следует передать часть своих тайных знаний. Алхимик, хоть и не был знаком с этим человеком, был уверен, что опытным взглядом сумеет выделить его из толпы, и надеялся, что тот будет не хуже, чем его предшественник. "Непонятно только, почему все, что я знаю, надо прошептать ему на ухо", - думал Алхимик. Вовсе не потому, что это тайны, ибо Бог щедро являет их всем своим чадам. Алхимик находил этому одно объяснение: то, что подлежало передаче, есть плод Чистой Жизни, которую трудно запечатлеть в словах или рисунках. Потому что люди имеют склонность, увлекаясь словами и рисунками, забывать в конце концов Всеобщий Язык. Новоприбывших немедля привели к местным вождям. Сантьяго глазам своим не верил: оазис оказался вовсе не колодцем с двумя-тремя пальмами, как написано в книжках по истории, - он был гораздо больше иных испанских деревень. И колодцев там было три сотни, а пальм - пятьдесят тысяч, а между ними стояли бесчисленные разноцветные шатры. - "Тысяча и одна ночь", - сказал англичанин, которому не терпелось поскорее встретиться с Алхимиком. Их тотчас окружили дети, с любопытством глазевшие на лошадей, верблюдов и людей. Мужчины расспрашивали, случалось ли путникам видеть бои, а женщины хотели знать, какие ткани и самоцветы привезли с собой купцы. Безмолвие пустыни воспринималось теперь как далекий сон - стоял неумолчный говор, слышался смех и крики, и казалось, что путники были раньше бесплотными духами, а теперь вновь становятся людьми из мяса и костей. Они были довольны и счастливы. Погонщик объяснил Сантьяго, что оазисы всегда считались как бы ничейной землей, потому что населяли их в основном женщины и дети. Считалось, что они не за тех и не за этих, и воины сражались между собой в песках пустыни, оставляя оазисы как убежище. Вожатый не без труда собрал всех и объявил, что караван останется в оазисе до тех пор, пока не стихнет межплеменная рознь. Путники найдут приют в шатрах местных жителей, которые окажут им гостеприимство, как велит Закон. После чего он попросил всех, у кого есть оружие, сдать его. Исключением не стали и те, кто охранял караван по ночам. - Таковы правила войны, - объяснил он. - Оазис не может принимать солдат или воинов. Сантьяго очень удивился, когда англичанин вытащил из кармана хромированный револьвер и отдал его сборщику. - Зачем тебе револьвер? - спросил юноша. - Чтобы научиться доверять людям, - ответил англичанин: он был очень доволен тем, что совсем скоро отыщет то, за чем пустился в путь. А Сантьяго продолжал размышлять о своем сокровище. Чем ближе он был к осуществлению своей мечты, тем больше трудностей оказывалось на его пути. То, что старый царь Мелхиседек называл "новичкам везет", перестало действовать, а действовали, как он понимал, упорство и отвага человека, отыскивающего Свою Стезю. А потому он не мог ни торопиться, ни потерять терпение, иначе знаки, которые Господь расставил на его пути, могут так и остаться неувиденными. "Господь расставил", - повторил он про себя, удивляясь этой мысли. До сих пор ему казалось, что эти знаки - часть мира, то же, что голод или жажда, поиски любви или работы. Он не думал, что это язык, на котором говорит с ним Бог, показывая, чего хочет от него. "Не торопись, - сказал он себе. - Как говорил погонщик верблюдов, ешь в час еды, а придет час пути - отправляйся в путь". В первый день все, включая англичанина, отсыпались с дороги. Сантьяго поместили в шатер с пятью другими юношами примерно его возраста. Все они были местные и потому очень хотели разузнать, как живут в больших городах. Он уже успел рассказать им, как пас овец, и только собирался перейти к своей работе в лавке хрустальных изделий, как в шатер вошел англичанин. - Все утро тебя ищу, - сказал он, вытаскивая Сантьяго наружу. - Ты мне нужен. Помоги мне найти Алхимика. Двое суток они искали его поодиночке, полагая, что живет Алхимик не так, как другие, и очень вероятно, что в его шатре всегда топится очаг. Они бродили из конца в конец оазиса, покуда не поняли, что он гораздо больше, чем им казалось поначалу, - там было несколько сотен шатров. - Целый день потеряли впустую, - сказал англичанин, присаживаясь возле одного из колодцев. - Надо бы расспросить о нем, - сказал Сантьяго. Однако англичанин колебался - ему не хотелось обнаруживать свое присутствие. Но в конце концов он согласился и попросил Сантьяго, который хорошо говорил по-арабски, навести справки об Алхимике. И юноша обратился к женщине, подошедшей к колодцу, чтобы наполнить водой бурдюк. жүктеу/скачать 0.6 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|