Когнитивная психология тривоас! Москва, 1996 ббк88 C60

ется на субъект и предикат, выраженные во фразе с существительным (ФС) и в глагольной фразе (ГФ). Во фразе с существительным (ФС) со­держится определитель (О) и существительное (С), которое включает при­лагательное (Пр) и существительное (С). Глагольная фраза (ГФ) содер­жит глагол (Г) и фразу с существительным (ФС), куда входят артикль (А), прилагательное (Пр) и существительное (С).

Правила математических преобразований позволяют представлять вы­ражения так, чтобы конкретная форма менялась, а лежащая в ее основе реальность (глубинная структура) оставалась постоянной. Например, если А=В, то В=А; выражение изменилось, но его суть осталась прежней. Вы­ражение 4Х=8 можно записать как Х=8/4, a ab=XY(2X+N) — как XY= =ab/(2X+N). Независимо от того, насколько сложна внешняя форма, глу­бинная структура или лежащая в основе реальность в этих отношениях остались те же. Грамматика преобразований исходит из простого принци-

Верно грамматически, абсурдно по смыслу

Чарльз Доджсон, известный более как Лью­ис Кзррол, оставил нам множество приме­ров того, как грамматически верные пред­ложения могут одновременно быть семан­тически аномальными. Вот фрагмент из его произведения "Алиса в Зазеркалье", напи­санного более 100 лет назад (декабрь 1871, Лондон) и содержащего весьма колорит­ные неологизмы*:

Но взял он меч, и взял он щит, Высоких полон дум. В глущобу путь его лежит . Под дерево Тумтум.

Он стал под дерево и ждет, И вдруг граахнул гром — Летит ужасный Бармаглот И пылкает огнем!

*Мы даем здесь русский перевод соответ­ствующего отрывка, сделанный Д.Г.Орлов­ской и приводимый в издании: Л.Кэррол. "Алиса в стране ^удес. Алиса в Зазерка­лье". 2-е стер, изд-е, М., Наука, 1991. Пол­ный английский текст стихотворения Jab-berwocky и комментарии Н.Демуровой см. там же.— Прим, перев.

Язык, раздел 2: структура и абстракции

353

па: высказывания, включая математические выражения, можно перепи­сать в различном виде, сохранив при этом суть их значения. Этим можно объяснить, что способность человека генерировать огромное количество различных предложений и несколько разновидностей каждого из них не есть результат имитации, для чего потребовалась бы гигантская память, а есть результат присущего человеку понимания правил, по которым пред­ложения образуются и преобразуются в другие предложения, имеющие тот же смысл. Хомский называет такую способность компетентностью. Вот основные правила построения фраз (с использованием аббревиатур из вышеприведенного примера с "деревом"):

ФС-* О + С

ГФ—> ВсГ (вспомогательный глагол) + Г + ФС

Эти правила можно применять ко всякой глубинной структуре, когда надо переписать ее по-иному, в грамматически более совершенном виде и при этом сохранить истинный смысл.

Смысл порождающей грамматики в том, что при анализе языка надо исходить из синтаксического уровня, а не из фонологического или морфо­логического. Не то чтобы фонологический и морфологический аспекты высказывания были неважны — нет, они важны,— но если в лингвисти­ческом исследовании ограничиваться только ими, то нам не удастся объяс­нить все разнообразие быстро порождаемых и легко понимаемых языко­вых форм. В качестве примера грамматически верного, но абсурдного по смыслу высказывания Хомский приводит следующее: "Бесцветные зеле­ные идеи бешено спят". Грамматические правила образования предложе­ний весьма немногочисленны (в конце концов: что-то делает что-то и для чего-то), но количество сочетаний смысловых компонентов бесконечно. И даже приведенное высказывание при наличии хорошего воображения можно счесть не только грамматически верным, но и имеющим смысл.

Психолингвистические аспекты

За последние 30 лет на основе ранних теорий Хомского был проведен значительный объем исследований; многие из них посвящены правилам грамматики преобразований и пытаются с их помощью объяснить, как происходит порождение, понимание и воспроизведение предложений. Не­возможно в одной этой главе описать все те многочисленные и зачастую сложные эксперименты, которые изложены в литературе по психологии и лингвистике, однако некоторые общие, итоговые положения мы приведем. По всему, лингвистические концепции все же отражают реалии челове­ческого познания. Порождение, понимание и запоминание вербальных единиц происходит по тем же правилам, которым подчиняются внешние и глубинные структуры и грамматика преобразований. Кроме того, некото­рые полагают, что все эти теории и экспериментальные результаты позво­ляют лучше понять, как мозг человека абстрагирует языковые единицы и преобразует их так, что достигается максимальное понимание языка и обеспечивается его эффективное применение в человеческом общении.

К наиболее спорным аспектам теории Хомского относится его утвержде­ние о том, что существенные компоненты языка являются врожденными, а не приобретенными, как полагал Б.Ф.Скиннер⁸. Так, подкрепление — основной элемент поведенческого подхода Скиннера — может определять только морфологические аспекты развития языка (ребенок научается го­ворить "яблоко", когда его требование яблока подтверждается получени­ем этого объекта⁹).

Возвращаясь к основному моменту позиции Хомского, зададим вопрос: Как ребенок порождает грамматически правильное предложение, которо­го он никогда не слышал? Сам Хомский объясняет это врожденной склон­ностью к языку, основанной на глубинной структуре. Он не считает, что врожденной является некоторая конкретная система грамматики, но что существует некая врожденная схема обработки информации и формирова­ния абстрактных структур языка. Это может быть связано с биологичес­ким развитием ребенка. По некоторым данным, в приобретении языка есть биологически детерминированные критические стадии, и как показали не­которые исследования (Lenneberg, 1964, 1967, 1969; Lenneberg, Nichols and Rosenberger, 1964), существует также связь между языком и мотор­ным развитием. Леннеберг пришел к выводу, что "дети начинают говорить не раньше и не позже, чем достигают определенной стадии физического созревания". Его наблюдения за развитием языка у детей показывают, что первой отличительной особенностью детского лепета является "контур интонации". Звуки детского лепета не имеют смысла (по крайней мере, в общепринятом смысле слова), но обладают интонациями. Позднее в про­цессе развития в детской речи начинают появляться примитивные фоне­мы. Леннеберг (1967) утверждает, что этот этап в развитии ребенка объяс­няется созреванием, которое позволяет ему лучше контролировать свои языковые функции. До того как биологическое развитие достигнет уров­ня, необходимого для формирования фонем, возможна генерация только общих ритмических паттернов. Развитие речи, как и развитие многих мо­торных реакций, происходит без конкретной подготовки. Некоторые из этапов развития языка и речи в их связи с физическим созреванием (и соответственно моторным развитием) показаны в Табл. 11.1.

Хотя Хомский предложил алгоритмы для выявления ряда преобразова­ний, применимых к предложениям, Леннеберг полагает, что язык (и пове­дение) развивается в процессе взаимодействия между индивидуумом и его окружением, где происходит их взаимное формирование:

"Созревание можно представить в виде ряда последовательных состояний. В каждом состоянии растущий организм может усваивать некоторую конкретную входную информацию; она разрушает его и воссоздает вновь таким образом, чтобы он мог

Врожденные способности и влияние окружения

⁸Еще одна попытка объяснения языка с позиции оперантного обучения приве­дена в: Winokur. A Primer of Verbal Behavior: An Opérant View (1976).

⁹Если ребенку дать банан после того как он сказал "яблоко", у него опреде­ленно создастся впечатление, что яблоко — это длинный желтый фрукт, которым питаются шимпанзе и дети. Поймет ли он тогда про Вильгельма Телля, про яблочный сидр, ядовитое яблоко Сноу Уайта и про яблочный пирог? Спросит ли тогда он про яблоко раздора и как поймет историю яблока, сорванного с Древа Познания?

Язык, раздел 2: структура u абстракции

355

l

"Настоящее значение слов''

Сейчас Жозетта идет повидаться со своим папой к нему в контору. Папа звонит по телефону. Он курит и го­ворит в трубку: "Алло, да, алло. Это вы? Я же сказал, чтобы вы мне боль­ше не звонили. Да, вы мне надоели. У меня нет ни секунды."

Жозетта спрашивает своего папу: "Ты говоришь по телефону?" Папа ве­шает трубку. "Это не телефон",— го­ворит он. "Нет, телефон,— отвечает Жозетта,— так мне мама сказала. И Жаклин сказала мне то же."

"И Жаклин, и твоя мама ошибают­ся,"— говорит папа. "Ни мама, ни Жаклин не знают, как это называет­ся. Это называется сыр".

"Это называется сыр?"— спраши­вает Жозетта. "Но тогда люди поду­мают, что он сделан из сыра".

"Не подумают,— говорит папа,— потому что сыр не называется сыром. Он называется "музыкальная шкатул­ка". А музыкальная шкатулка назы­вается ковриком. Коврик называется "лампа". Потолок зовется полом, а пол — это потолок. Стена зовется дверью".

Так папа учит Жозетту настояще­му значению слов. Стул —это окно. Окно — это ручка. Подушка — это ломоть хлеба. А хлеб — это коврик возле кровати. Ноги — это уши. Ру­ки — это ноги. Голова — это спина, а спина — это голова. Пальцы — это глаза. Глаза — это пальцы.

Затем Жозетта говорит так, как учил ее ее папа. Она говорит: "Я жую мою подушку и выглядываю из сту­ла. Я иду своими глазами. У меня десять глаз, чтобы держать, и два пальца, чтобы смотреть. Я сажусь головой к полу. Я кладу спину на потолок. Когда я съела музыкальную шкатулку, я себе на десерт намазала вареньем коврик возле кровати. Пап, возьми окно и нарисуй мне немного картинок."

*Взято из: Eugene Ionesco, Story Num­ber 2.

развиться в новое состояние. Это новое состояние делает организм чувствительным к новым, отличающимся от прежних видам входной информации, усвоение которой преобразует его в следующее состояние, открывающее путь к следующему типу входной информации и т.д.

Когда приобретение языка у ребенка изучается с точки зрения биологии развития, обычно пытаются описать стадии развития вместе с их тенденциями к изменению, а также условия осуществления этого изменения. Я полагаю, что схема физического созревания применима к изучению развития речи, поскольку дети, видимо, последовательно обретают чув-ствительность к различным аспектам языкового окружения. Сначала ребенок реагирует только на интонационные паттерны. Если он постоянно

Язык и развитие познания 356

Табл. 11.1. Связь моторного и речевого развития.

Возраст Стадии моторного (годы) развития

0.5 Сидит, удерживаясь рука-

ми; тянется одной рукой

1.0 Стоит; идет, если его дер-

жат за одну руку

1.5 Хватание и отпускание

поступательная походка; ползет вниз по лестнице, назад

2.0 Бегает (с падениями);

идет по лестнице, выдви­гая вперед только одну ногу

2.5 Прыгает обеими ногами;

стоит на одной ноге 1сек; строит башню из 6 куби­ков

3.0 Проходит на цыпочках

2.7 метра; идет по лест­нице, двигая ногами по­переменно; прыгает на 0.9м

4.5 Прыгает через веревоч-

ку; прыгает на одной ноге; ходит по прямой ли­нии

Стадии речевого раз&ити*

Воркующие звуки сменяются лепе­том с освоением согласных звуков

Повтор слогов; признаки понимания некоторых слов; регулярно издает некоторые звуки, обозначающие людей и объектов, т.е. первые слова

Репертуар от 3 до 50 слов, не со­единенных во фразы; последователь­ности звуков и интонационных пат­тернов напоминают речь; заметный прогресс в понимании

Более 50 слов; чаще всего — фра­зы из двух слов; повышенный инте­рес к вербальному общению; лепе­та больше нет

Каждый день новые слова; выска­зывания из 3 и более слов; видимо понимает все, что ему говорят; все еще много грамматических отклоне­ний

Словарь из 1000 слов; понимает при­мерно 80%; грамматика высказыва­ний близка к разговору взрослых; синтаксические ошибки теряют раз­нообразие, становятся системати­ческими, предсказуемыми

Правильно построенная речь; грам­матические отклонения либо в нео­бычных конструкциях, либо в сти­листически сложных рассуждениях

подвержен воздействию паттернов данного языка, у него развивается механизм, позволяющий ему их, обрабатывать, а во многих случаях и воспроизводить их (хотя последнее не является необходимым условием последующего развития). При этом он изменяется так, что достигает нового состояния, приобретает новый потенциал в своем языковом развитии. Теперь он начинает осознавать некоторые аспекты артикуляции и может их обрабатывать а возможно и воспроизводить и т.д. Аналогичную последовательность усвоения, синтеза и нового состояния усвоения можно видеть на уровне семантики и синтаксиса"

Язык, раздел 2: структура и абстракции

357

Здесь важно подвести итог некоторым моментам нашего довольно длин­ного обсуждения структурной лингвистики. В наиболее общем виде мозг человека можно представить себе как очень сложную систему хранения и обработки информации. Применительно к языку это означает, что значи­тельная часть языковых знаний хранится в абстрактном виде (так же как и знания об алгебре), но в памяти хранятся также и конкретные смысло­вые единицы — слова. Лингвисты — особенно те, что поддерживают идею порождающей грамматики, — предложили описание абстрактных свойств языка и математических законов, по которым происходит хранение и по­рождение языка. Мало кто сомневается в абстрактной сущности языка, однако сама форма абстракции все еще остается до конца не выясненной.

Хомский делал акцент на лингвистических универсалиях, пытаясь выя­вить лингвистические операции, которые являются общими для всех чело­веческих языков и, как мы убедились, в значительной степени опираются на глубинные структуры языка и преобразования. Однако, на семантичес­ком и фонетическом уровне языки очевидно различаются. Именно для этих внешних характеристик языка особенно существенна гипотеза линг­вистической относительности.

Идея о том, что язык человека влияет на его восприятие и представле­ния о реальности, имеет долгую и в чем-то бурную историю. Современную ее версию обычно связывают с Бенджамином Ли Уорфом (Benjamin Lee Whorf, 1956), который детально описал эту гипотезу в своей работе и по имени которого она была названа ("гипотеза Уорфа"),— хотя основы этой гипотезы принадлежат более раннему ученому Сэпиру, бывшему препода­вателем Уорфа (подробности см. в: Sapir, 1912; Mandelbaum, 1958; Fishman, 1960). Уорф пришел к выводу, что люди, говорящие на различных языках, по-разному представляют себе объект, обозначаемый словом, и что сама по себе сущность языка служит основанием для различия во взглядах на реальность. Уорф изучал языки американских индейцев и обнаружил, что точный перевод с одного языка на другой просто невозможен. Так, в од­ном из языков он обнаружил отсутствие четкого различия между суще­ствительными и глаголами; в другом языке настоящее, прошлое и буду­щее время выражались неоднозначно; а еще в одном языке не существова­ло различия между серым и коричневым цветами. Однако, в английском языке есть слова для всех этих различий, хотя люди, говорящие по-анг­лийски, и не имеют какого-то особенного физиологического аппарата (на­пример, позволяющего именно им различать серый и коричневый цвета).

Некоторые лингвисты изучали, как язык (конкретно, лексический со­став) влияет на представление о реальности, на примере названий цветов. Известно, что зрительные органы человека могут воспринимать широкий диапазон цветов, но их идентификация зависит от наименования различ­ных цветов. Глизон (Gleason, 1966) обнаружил, что в английском цвето­вой спектр делится на пурпурный, голубой, зеленый, желтый, оранжевый и красный цвета плюс множество промежуточных оттенков, в языке Шо­на (на котором говорят в некоторых регионах Родезии) и Басса (языке

Либерии) выделяется меньше цветов и их разделение проходит в других точках (см. Рис. 11.1).

В этой связи особенно интересно то, что у всех нормальных людей зрительная система устроена одинаково (т.е. у них одинаковая физиологи­ческая способность к видению цвета и различению оттенков). Поэтому можно предположить, что различия в мысленной обработке рассматрива­емого цвета объясняются различиями языковых кодов. Как показывают некоторые исследования, это имеет свои основания; например, когда цвет не соответствует категориям цветов, обозначенным названиями (т.е. по­падает "между" цветами), он, вероятнее всего, запомнится как тот цвет, к которому он расположен ближе. Аналогично, у эскимосов есть множество названий для снега (вьюжный снег, дрейфующий снег, снег для постройки иглу¹⁰ и т.д.), позволяющие им "видеть", т.е. различать, больше видов снега, чем это могут жители зон умеренного климата; а у народа Хануос, живущего на Филиппинских островах, есть 92 названия для различных сортов и состояний риса. Гипотеза Уорфа предполагает, что физическая реальность переводится — в соответствии с некоторой внутренней репре­зентацией реальности —- в восприятие, согласующееся с долгоживущими когнитивными структурами. Структурирование информации мозгом свя­зано с конкретными языковыми кодами, развившимися у каждого челове­ка. Эти коды различаются, как различаются языки. Взгляды Уорфа встре­тили серьезную критику со стороны сравнительной лингвистики. Напри­мер, Берлин и Кай (Berlin and Kay, 1969) изучили названия цветов почти в сотне языков и пришли к выводу, что определенные основные цвета одинаковы во всех языках.

В одном из экспериментов они выяснили названия основных цветов в двадцати различных языках и затем попросили людей, для которых эти языки были родными, картировать их, т.е. указать на ряд цветов, которые у них ассоциируются с данным названием цвета. В конце испытуемых просили пометить тот цвет, который они считают наилучшим или наибо­лее типичным для каждого названия цвета (это называется фокальным цветом). Их результаты показывают, что существует некоторая основная закономерность, в соответствии с которой цветовой опыт человека коди­руется в языке. Поэтому названия цветов скорее непосредственно зави­сят от перцептивных явлений, чем определяют перцепты.

i^f»>'j^F?_f л v: * v.;^>⁴^ W,

* ^"^1.f.*Ä*^'ГД.....mmum...-.^.»..........»»...»!...............^..»,^.^...,,

Рис. ПЛ. Глав­ные части видимо­го спектра в трех языках. Адаптиро­вано из: Brown (1965).

Язык, раздел 2: структура u абстракции

359

Взаимовлияние культуры и слов можно также видеть на примере вза­имного расположения последних. Обычно в языках присутствуют три ос­новных компонента: субъект (С), объект (О) и глагол (Г). В каждом языке есть свое предпочтение для последовательности С, О и Г. Например, в английском они обычно идут в порядке С, Г, О, как в следующем предло­жении:

(С) (Г) (О)

Счастливый Ханс доил довольную корову. СГО

Гринберг (Greenberg, 1963) обнаружил, что в естественных языках всего мира набор вариантов расположения С, Г и О в основном ограничи­вается тремя наиболее частыми случаями (данные из Ultan, 1969; цит. по: Anderson, 1985); вот распределение предпочтений порядка слов среди язы­ков мира:

СОГ 44% СГО 35% ГСО 19% ГОС 2% ОГС 0% ОСГ 0%

Андерсон (1985) отмечает, что в большинстве случаев субъект пред­шествует объекту (79%), что согласуется с нашими данными о познании. Действие инициируется субъектом, который влияет на объект. Поэтому естественно, чтобы субъект появлялся в предложении раньше. Кроме того, предложения чаще строятся вокруг субъектов, а установление субъекта, являющегося героем предложения,— это вообще важный компонент уме­ния читать. Секретом — а значит и потенциально интересной темой ис­следования — остается вопрос об эквивалентности когнитивных опытов, возникших при понимании двух семантически близких, но синтаксически различающихся предложений. Возможно, что труднейшая международная проблема "непонимания" на самом деле объясняется тем, что в результа­те предпочтения той или иной последовательности слов в данном языке

Язык и развитие познания 360

словам может придаваться различная важность. Я был бы счастлив узреть результаты исследований в этой области.

Рассмотрим еще один интересный вопрос, касающийся взглядов Уор-фа (что язык влияет на то, как человек воспринимает реальность, обраба­тывает информацию, хранит ее и воспроизводит из памяти): Каково про­исхождение лексических единиц? Почему в языке эскимосов много назва­ний для снега, а в английском мало? Почему у нас много наименований типов автомобилей, а у жителей Лапландии мало, если есть вообще? Воз­можно потому, что чем важнее для людей тот или иной опыт, тем больше существует способов выразить его в языке, а вовсе не потому, что язык определяет наши перцепты. Следовательно, развитие конкретных языко­вых кодов зависит от культурных потребностей; когда члены некоторой языковой группы научаются этим кодам, они при этом также осваивают существенные культурные ценности, часть из которых вероятно связана с выживанием. Впоследствии развитие кодов языка может повлиять на то, какая информация кодируется, преобразуется и запоминается.

Брэнсфорд и Фрэнке. Утверждение, что под внешней структурой языка скрывается его глубинная структура, подчиняющаяся правилам пре­образований, привело к распространению предположения о существова­нии других скрытых когнитивных структур. Среди наиболее любопыт­ных — гипотезы Брэнсфорда и Фрэнкса (1971, 1972). Одну из них (Franks and Bransford, 1971) мы излагали в Главе 3. В этом эксперименте испыту­емому показывали фигуры, полученные путем преобразования фигуры-прототипа, и просили оценить, видел ли он их раньше. В этом эксперимен­те испытуемые ошибочно и с высокой степенью уверенности опознавали прототип как ранее виденную фигуру. Вероятно, это можно объяснить тем, что у испытуемых в результате их опыта с данными экземплярами формировалась абстракция — фигура-прототип. Отсюда можно предполо­жить, что люди формируют абстракции внешних впечатлений и что имен­но эти абстракции хранятся у человека в памяти. Брэнсфорд и Фрэнке (1971) выдвинули также гипотезу, касающуюся кодирования предложе­ний. Они составляли сложные предложения, состоявшие из четырех про­стых изъявительных предложений, из которых можно было удалить одно, два или три, оставив, таким образом, в составе сложного предложения соответственно три, две или одну пропозицию. Вот некоторые из^ этих предложений:

Четыре

Три

Два

Муравьи ели сладкое желе.

Язык, раздел 2: структура u абстракции

361

Сладкое желе стояло на столе. Муравьи ели желе, что стояло на столе.

Муравьи были на кухне. Желе стояло на столе. Было сладкое. Муравьи ели желе.

Эксперимент состоял из двух частей: "усвоения" предложений и зада­чи на опознание. Во время опознания испытуемые должны были прочи­тать 24 сложных предложения, состоявших из простых предложений с одной, двумя или тремя пропозициями. После прочтения каждого предло­жения испытуемых отвлекали на 4сек для решения задачи называния цве­та, а затем задавали о прочитанном предложении вопрос, чтобы убедить­ся, что испытуемые его закодировали. Например, если предложение было "Камень скатился с горы", то им задавали вопрос "Что сделал?" После усвоения испытуемыми всех 24 предложений экспериментатор читал вслух дополнительные предложения — некоторые новые и некоторые из перво­начальных 24. В новых предложениях содержались различные части из предъявленных сложных высказываний. Чтобы сформировать базовую линию для опознания, были также включены некоторые "нескладные" предложения, нужные, чтобы изменить соотношение между наборами про­позиций. Например, если первоначальное предложение было "Камень, который скатился с горы, разрушил крошечную хижину на краю леса", а новое предложение — "Муравьи ели сладкое желе, что стояло на столе", то давалось нескладное предложение "Камень, который скатился с горы, разрушил муравьев, евших желе на кухне". Затем испытуемых просили показать, какое из прочитанных им новых, первоначальных и нескладных предложений они уже слышали на этапе усвоения. Независимо от верно­сти ответа их просили оценить свою уверенность в ответе по 5-балльной шкале (от очень низкой до очень высокой). Результаты показали, что оценки были в основном одни и те же для старых и новых элементов и что уве­ренность испытуемых в своем ответе непосредственно соответствовала сложности предложения (Рис. 11.2). Так, предложения,содержавшие че­тыре пропозиции, получали наивысшую оценку уверенности — около 3.5 (хотя оценку "четыре" испытуемые не выставили ни разу), предложения с тремя пропозициями вызывали меньше уверенности и т.д. до предложе­ний с всего одной пропозицией, получивших негативную оценку. Мало кого обманули нескладные предложения, получившие оценку около минус 4 (это контрольное условие эксперимента было важно, чтобы показать, что испытуемые не основываются в своем ответе только на длине предложе­ний).

Видимо, в случае сложных предложений большая уверенность испыту­емых в том, что данное предложение уже предъявлялось, обусловлена тем, что из первоначальных предложений, предъявлявшихся им ранее, они абстрагировали основную идею и хранили этот абстрактный продукт, а не просто сами предложения в несвязном порядке. В теории познания и памяти эти результаты означают, что память человека на предложения — это не просто транскрипция слов — вроде магнитофонной записи, но яв­ляется результатом динамического процесса абстрагирования содержания.

Рис. П.2. Зависимость уве­ренности в том, что данное предложение уже предъявля­лось, от его сложности (коли­чества содержащихся в нем пропозиций). Адаптировано из: Bransford and Franks (1971).

Конечно, это абстрактное содержание выводится из предложений и обра­зует основу нашего впечатления о старых и новых предложениях. Подоб­но Хомскому, который предложил идею структурной лингвистики, сфор­мулировав абстрактные принципы возможностей языка, Брэнсфорд и Фрэнке попытались описать, как выражена в предложениях содержатель­ная информация, как она структурируется и как та или иная структура позволяет оценить новизну информации.

Из экспериментов Брэнсфорда и Фрэнкса следует важный вывод о том, что люди не изолируют предложения (предположительно в памяти), если они семантически связаны. Информация из различных предложений каким-то образом объединяется в некую абстрактную форму, и эта абст­ракция запоминается человеком лучше, чем конкретная форма. В этой книге мы видели, что современная когнитивная психология занимается построением структур мысленной обработки, адекватно отражающих об­работку информации, память и мышление. Компоненты языка, предпола­гаемые теориями Хомского, адекватно отражают структуру высказыва­ний. С другой стороны, исследование Брэнсфорда и Фрэнкса позволяет лучше понять конкретные типы преобразований, происходящих при абст­рагировании предложений.

Результаты их эксперимента (Franks and Bransford, 1971) были успеш­но повторены в ряде других исследований (например, Bransford and Franks, 1972; Gofer, 1973; Flagg, Potts and Reynolds, 1975; Singer, 1973). Все эти результаты несомненно выглядят здраво, однако Рейтман и Бауэр (Reitman and Bower, 1973) поставили под сомнение как методику этих эксперимен­тов, так и интерпретацию их результатов. Основной вопрос, с которым они обратились к Брэнсфорду и Фрэнксу, звучит так: "Как информация представлена в памяти?" С одной стороны, можно сказать, что в результа­те опыта с несколькими экземплярами у человека формируется абстракт­ная схема, а с другой стороны, можно сказать, что человек хранит конк­ретную информацию о каждом экземпляре. Эти две позиции можно услов­но обозначить соответственно "не храню ничего" и "храню все".

Данные, представленные несколькими теоретиками (Barlett, 1932; Old-field, 1954; Neisser, 1976), и их интерпретация — также как и результаты Брэнсфорда и Фрэнкса — говорят в пользу абстрактной схемы. Однако,

Язык, раздел 2: структура u абстракции

363

Иногда рассказ надо было пересказать другому испытуемому, который затем пересказывал его еще одному и т.д. Изучая воспроизведенное испы­туемыми содержание рассказов, можно проанализировать особенности как закодированного материала, так и забытого. Чтобы возможно точнее про­иллюстрировать и то, и другое, мы приводим здесь несколько обширных протоколов пересказа испытуемых. Вот исходный рассказ.

Война призраков

Однажды ночью два молодых человека из Эгулака спуска­лись к реке, чтобы поохотиться за тюленями, и когда они пришли туда, стало туманно и тихо. Затем они услышали боевые кличи и подумали: "Наверно, это вечеринка у воен­ных". Они выбрались на берег и спрятались за бревном. Теперь челноки подошли ближе, и они услышали шум весел и увидели, как один из челноков приближается к ним. В нем было пять человек и один из них сказал им:

"Какие у вас планы? Мы хотим взять вас с собой. Мы собираемся отправиться вверх по реке и начать войну с теми людьми."

Один из молодых людей сказал: "У меня нет стрел." "Стрелы есть в нашем челноке",— ответили ему.

''Обсуждение, которое сейчас последует, в значительной степени опирается на понятие ДВП, поэтому приводимые здесь сведения полезно соотнести с предыдущим материалом об СДВП из Главы 6.

Язык и развитие познания 364

r

"Я не поеду с вами. Меня могут убить. Мои родители не знают, куда я ушел. А ты,— обратился он к другому,— мо­жет быть, ты пойдешь с ними".

Когда челноки вернулись в Эгулак, этот молодой чело­век вышел на берег к своему дому и развел костер. Он обра­тился ко всем и сказал: "Представляете, я был с призрака­ми, и мы пошли воевать. Многие из наших были убиты и многие из тех, кто напал на нас были убиты. Они сказали, что я ранен, но я не чувствовал боли."

Он сказал все это и затем затих. Когда взошло солнце, он упал. У него изо рта выползло что-то черное. Его лицо исказилось. Люди вскочили и закричали.

Он был мертв.

Примерно через 20 часов один испытуемый пересказал этот рассказ так.

Война призраков

Два человека из Эдулака отправились на рыбалку. Когда они рыбачили на реке, они услышали удаленный шум.

"Похоже на клич",— сказал один; и тут появились ка­кие-то люди в лодках, которые пригласили их поучаствовать вместе с их компанией в предприятии. Один из молодых людей отказался идти по семейным причинам, а другой ре­шил пойти.

"Но нету стрел",— сказал он.

"Стрелы в лодке",— был ответ.

Потом он занял свое место, а его друг отправился домой. Компания гребла вверх по реке до Каломы и начала высажи­ваться на берегах реки. Появившиеся враги набросились на них и завязалась довольно суровая схватка. Потом кого-то ' ранили, и раздался крик, что враги были призраками.

Компания возвратилась вниз по реке, и молодой человек пришел домой, ничего такого плохого не ощущая. На следу­ющее утро на рассвете он попытался рассказать о своих приключениях. Когда он рассказывал, что-то черное выполз­ло у него изо рта. Неожиданно он закричал и упал. Его дру­зья собрались вокруг него.

Но он был мертв.

Вообще, эта история короче, и стиль более неформальный. Кроме того, ряд моментов опущен или изменен. Не совсем привычные слова заменены на более обычные, например "лодка" вместо "челнок", "рыбалка" вместо "охота на тюленей".

Язык, раздел 2: структура и абстракции

365

Война призраков

Два молодых человека из Эдулака пошли рыбачить. Когда они рыбачили, они услышали удаленный шум. "Похоже на боевые кличи,— сказал один,— должно быть намеча­ется сражение." Потом появились несколько воинов, которые пригласили их присоединиться к экспедиции вверх по реке.

Один из молодых людей отказался идти по семейным при­чинам. "Я не могу пойти,— сказал он,— меня могут убить." И он вернулся домой. Однако другой присоединился к ком­пании, и они продолжили путь вверх по реке на челноках. Когда они высаживались на берег, появились враги и побе­жали им на встречу. Вскоре кого-то ранили, и эта компания обнаружила, что они воюют с призраками. Молодой человек и его напарник вернулись в лодки и отправились назад до­мой.

На следующее утро на рассвете он описывал свои при­ключения друзьям, собравшимся вокруг него. Вдруг что-то черное выползло у него изо рта, и он с криком упал. Его друзья приблизились к нему и обнаружили, что он мертв.

Второй пересказ еще более сокращен. Имя собственное "Калома" (в оригинале Калама) отсутствует, а объяснение "меня могут убить" снова появляется после своего отсутствия в первом пересказе.

Еще шесть месяцев спустя испытуемый смог вспомнить следующее:

Четыре человека спустились к воде. Им сказали сесть в лодку и взять с собой оружие. Они спросили: "Какое ору­жие?" и им ответили: "Оружие для битвы." Когда они при­шли на поле битвы, то услышали сильный шум и крики, и чей-то голос сказал: "Этот черный человек мертв." И они перенесли его к себе и положили на землю. И у него во рту была пена.

В этой очень короткой версии выпали все необычные термины, все собственные имена и ссылки на сверхестественные силы.

Наконец, одного испытуемого попросили вспомнить этот рассказ спус­тя два с половиной года. Все это время он не видел первоначальной вер­сии и по его собственному заявлению не думал об этом рассказе. Вот его пересказ:

Несколько воинов отправились сражаться с призраками. Они боролись весь день, и один из них был ранен.

Они возвратились домой вечером, неся своего больного товарища. По мере того как день клонился к закату, ему быстро становилось хуже и жители деревни собрались вок­руг него. На закате он вздохнул и что-то черное вышло у него изо рта. Он был мертв.

Здесь сохранились только самые грубые зачатки самого рассказа. Можно отметить слабую разработку деталей; здесь также проявились несколько тем, исходящих из того, что испытуемый предполагал о происшедшем, а не из того, о чем говорилось в рассказе. Например, в этом пересказе раненый человек, наконец, умирает. Когда? на закате... естественно! Все так, как будто это тема из популярных народных сказаний, известных нашему испытуемому; конечно же, в оригинальной версии было не так. Как мы узнали из исследований Брэнсфорда и Фрэнкса, при составлении рассказа и в отсутствии информации о конкретных фактах происходит объединение фрагментов информации, полученных из различных источников (в данном случае — самого рассказа и общих знаний).

Бартлет разделил такую информацию на несколько категорий:

Ф Пропуски. Иногда конкретная информация выпадает. Кроме того, непоследовательная или несоответствующая ожиданиям человека информация воспроизводится хуже.

Ф Рационализация. Изредка добавляется немного информации, что­бы лучше объяснить некоторые несоответствия в отрывке.

Ф Доминирующая тема. Отдельные темы приобретают особую вы­пуклость, а другие детали затем привязываются к этой доминирую­щей теме.

Ф Изменение информации. Малознакомые слова заменяются на бо­лее обычные.

Ф Изменение последовательности. Некоторые события рассказа пе­реносятся на более раннее время, а некоторые — на более позднее.

Ф Отношение рассказчика. Отношение человека к материалу.

Чтобы объяснить свои результаты, Бартлет проводил анализ переска­зов по этим основным моментам, используя при этом понятие схемы (его объяснение, написанное более полвека назад, выглядит не менее свежим, чем самые современные теории). Согласно Бартлету, схема означает ак­тивную организацию прошлых реакций или прошлого опыта. Все входные стимулы вносят вклад в построение организующей схемы. По его словам:

"Однако нет ни малейших оснований предполагать, чтобы каждый набор входных импульсов, каждая новая совокупность опита существовала в виде отдельного элемента некоторой пассивной сети, состоящей из кусочков. Их должно рассматривать как составляющие живых кратковременных установок данного организма или каких бы то ни было его частей, связанных с формированием того или иного ответа, а не как ряд собранных вместе и хранимых в организме отдельных событий".

Очевидно, Бартлет предвидел концепцию "абстрагирования лингвис­тических идей", испытанную эмпирически более 40 лет спустя Брэнсфор-дом и Фрэнксом и ставшую постоянной темой многих теорий семантичес­кой памяти, рассмотренных в этой книге (ср.: Rumelhart, Lindsay and Norman, 1972; Collins and Quillian, 1969; Neisser, 1976). Некоторые крити­ковали предложенные Бартлетом теорию запоминания и понятие схемы за

Язык, раздел 2: структура и абстракции

367

Опираясь на представления Бартлета о кодировании и запоминании рассказов посредством схем, современные исследователи выдвинули не­сколько идей, позволяющих глубже понять функциональные свойства па­мяти на повествования. Здесь наиболее примечательны работы: Bower, 1976а, 1976b; Black, 1981, 1984; Black and Bower, 1980; Kintsch, 1974; Kintsch and van Dijk, 1978; Mandler and Johnson, 1977; Minsky, 1975; Thorndyke, 1977; Schank and Abelson, 1977; van Dijk and Kintsch, 1983. Мы сосредоточимся на двух современных моделях структуры повествова­ний.

Использование в этой модели пропозиций довольно детально обсужда­лось в предшествующей главе и мы не будем ворошить это здесь еще раз (интересующимся — или забывчивым читателям мы рекомендуем перечи­тать тот материал).

Модель понимания, разработанная Кинчем и ван Дийком, позволяет исследователям, интересующимся структурой текстов, делать точные пред­сказания о запоминаемости конкретных типов информации. Разработан­ный этими авторами метод — в отличие от субъективного метода, исполь­зованного ранее Бартлетом,— согласуется с научной методологией, при­нятой в современной психологии.

Мы остановимся на том, как у испытуемых студентов обстояло дело с хранением в памяти информации, приобретенной из статьи под названием "Менты и штрафные квитанции". В эксперименте, проведенном Кинчем и ван Дийком (1978) испытуемых просили прочитать этот нетехнический отчет длиной примерно 1300 слов. После прочтения одну треть испытуе­мых немедленно просили его припомнить и записать краткое содержание. Другую треть просили сделать то же самое спустя 1 месяц и последнюю треть — через 3 месяца. Примечательно, что эта процедура сходна с про­цедурой Бартлета, однако анализ данных у Кинча и ван Дийка был по­сложнее.

Все протоколы воспроизведения и записи краткого содержания мы пред­ставили в виде набора утверждений, которые можно разделить на "репро-

Язык и развитие познания 368



Рис. 11.3. Доля реп­родукций, реконструк­ций и метавысказыва-ний в протоколах пере­сказа испытуемых для трех интервалов удер­жания текста в памяти. Взято из: Kintsch and van Dijk 11978).

дукции" (утверждения, точно отражающие понимание текста), "реконст­рукции" (утверждения, являющиеся правдоподобными умозаключениями из основной темы и добавленные испытуемыми благодаря их знанию мира; например фразу "Бетти Кейн поехала в Париж поездом" можно расши­рить, включив в нее фразу "Она пришла на станцию купить билет") и "метавысказывания" (комментарии испытуемых, их мнения и отношение к тексту). Эти компоненты анализировались компьютером на предмет со­ответствия предсказаниям данной модели. Авторам удалось получить не­сколько важных выводов о понимании текста и работе памяти. Как показа­ли данные, собранные по трем периодам времени удержания текста (см. Рис.11.3), испытуемые со временем утрачивают все больше и больше кон­кретных деталей пересказа, но суть повествования удерживается пример­но с той же верностью на протяжении трех месяцев — это согласуется с тем, что выяснил из анализа протоколов Бартлет. Кроме того, можно ска­зать, что анализ письменного материала — например, книг, рассказов, технических отчетов — был построен так, чтобы обеспечить тщательное эмпирическое изучение содержащихся в тексте пропозиций, как можно больше узнать об организации текстового материала и о том, как разум человека записывает письменный материал в памяти и хранит его с тече­нием времени.

Совершенно иной подход к текстам — это представление повествова­тельной информации в виде иерархической структуры, где более важные высказывания поддерживаются менее важными. С неформальной точки зрения, человек, видимо, представляет себе повествования в иерархичес­ком виде. Когда нас спрашивают, о чем была книга — например, "Пре­ступление и наказание"— мы пытаемся подыскать единственное предло­жение, которое воплощало бы ее суть. А если нас попросят расширить интерпретацию повествования, мы станем описывать тему, сюжет, обста-

Язык, раздел 2: структура u абстракции

369

новку и то, как все было. Именно с такой позиции некоторые исследовате­ли изучали структуры повествований; один текст мы рассмотрим.

1. рассказ —> обстановка+тема+сюжет+развязка

2. обстановка —> персонажи + место + время

3. тема —^ (событие)* + цель

4. сюжет —^ эпизод*

5. эпизод —i подцель + попытка* + результат

/'событие*

6. попытка _^.J

(^ эпизод f событие*

7. результат —>><

(^ состояние /"событие

8. развязка —>>< событие

V, состояние подцель Л

9. > —^ желательное состояние цель J

персонажи^

10. место >—> состояние время J

*- Помеченный элемент может повторяться. Элементы в круглых скобках — факультативные.

Здесь правило 1 определяет, что рассказ состоит из описания обстановки, темы, сюжета и развязки — обычно именно в такой последовательности идут элементы рассказа. Последующие правила определяют дальнейшее под­разделение элементов, причем некоторые элементы могут повторяться (на­пример, в сюжете рассказа может быть неограниченное количество эпизо­дов).

При помощи этой грамматики Торндайк провел анализ рассказа "Ост­ров Круга". Вот этот рассказ¹².

¹²Это немного измененный вариант отрывка, который использовали Dawes (1966) и Frederiksen (1975). Числа в скобках расставлены для удобства даль­нейших ссылок. Язык и развитие познания

370

Рассказ об острове Круга можно представить в виде дерева, показан­ного на Рис. 11.4. Числа в прямоугольниках на этом рисунке относятся к отдельным пропозициям из рассказа. Так, пропозиции с 1 по 10 содержат информацию об обстановке (например, 2-я указывает на север от острова Рональда; 4-я говорит, что на острове круга была хорошая почва; 9-я — что высшим руководящим органом был сенат). Пропозиции 13-16 задают тему или цель (например, в 14-й содержится идея построить канал через весь остров; в 16-й — обрабатывать землю в центральных районах остро­ва). Пропозиции 17-20 определяют ряд эпизодов всего действия (напри­мер, в 21-й все жители острова проголосовали; в 24-й предложенный фер­мерами канал признается экологически неоправданным). Пропозиция 31 говорит, что результат расстроил планы фермеров, а в 32-34-й излагается развязка сюжета (например, 34-я говорит, что гражданская война каза­лась неизбежной).

Если несколько пропозиций (например, 13 и 14) соединены горизон­тальной линией, это значит, что отдельная идея или событие выражены в двух пропозициях. Торндайк выделил 4 уровня расположения пропози­ций. Эта структура предполагает, что пропозиции более высокого порядка важнее для читателя, чем пропозиции более низкого уровня.

После прочтения (или прослушивания) этого рассказа испытуемых просили оценить важность отдельных пропозиций для сюжета в целом. Как и предсказывалось, испытуемые оценили пропозиции более высокого порядка как более важные, по сравнению с пропозициями более низкого уровня, что подтверждает структурный характер памяти на повествова-

Язык, раздел 2: структура и абстракции

371

Рис. 11.4. Структура сюжета для рассказа 'Остров Круга"

тельные тексты. В еще одном анализе грамматики этого рассказа Торн-дайк предлагал испытуемым записать его краткое содержание. Здесь так­же, в соответствии с ожиданием, обнаружилось, что чем выше стояла пропозиция в структурной иерархии, тем с большей вероятностью она появлялась в кратком изложении испытуемых. Торндайк также составил несколько вариантов первоначального рассказа об Острове Круга, в кото­рых грамматика рассказа была определенным образом искажена. Один из этих вариантов был обозначен как "тема после повествования"— в нем тема была сдвинута к концу и стала последней пропозицией; еще один экспериментальный вариант назывался "повествование без темы"— здесь тема была убрана вообще; и последний экспериментальный вариант назы­вался "описательный"— в этом тексте отсутствовали причинные привяз­ки к месту и времени. В целом, эти искаженные варианты воспроизводи­лись хуже, чем первоначальный рассказ, и более всего различия были заметны на вершине иерархии (Рис. 11.5).

Из экспериментов Торндайка (и других) мы можем сделать некоторые выводы о том, как разум человека кодирует, обрабатывает, хранит и запо­минает повествования. Во-первых, повествования строятся по определен­ным закономерностям и имеют свою структуру, что в свою очередь отра­жает склонность читателя кодировать и структурировать литературный материал. Во-вторых, повествования можно разделить на их структурные компоненты и выделить среди них элементы более высокого и более низ­кого уровня — так же как и в современном грамматическом разборе пред­ложения. Затем эти правила описания можно использовать для выделения

основных элементов (обработки рассказа), учитывая, что элементы более высокого уровня в иерархии имеют большую важность, чем элементы бо­лее низкого уровня. В-третьих, рассказ труднее заучить (и соответственно труднее воспроизвести), когда он изменен специфическим образом — на­пример, выброшена тема или искажена последовательность событий.

Один из главных принципов современной когнитивной психологии заклю­чается в том, что живые сенсорные впечатления представлены во внут­ренних когнитивных структурах в виде абстракций, основанных на реаль­ной действительности. Эмпирические данные в его поддержку изложены в предыдущих главах этой книги. Мы видели, например, что испытуемые формируют из отдельных экземпляров форму-прототип (Posner and Keele, 1968; Franks and Bransîord, 1971; Reed, 1972); что испытуемые могут уве­личивать объем своей кратковременной памяти путем абстрактного коди­рования двоичных символов (Miller, 1956); что язык строится на глубин­ной структуре, которая лежит в основе переменчивой поверхностной струк­туры языка; и что даже шахматное мастерство связано с формированием стратегического "синтаксиса". До сих пор при рассмотрении этой темы мы занимались зрительным материалом и обработкой языка. Возможно, человеческая способность формировать внутренние структуры и представ­лять воспринимаемое в виде метафорических абстракций неограничена? Все ли формы поведения, преобладающие в человеческой деятельности, можно представить на языке внешних и глубинных структур? Некоторые люди полагают, что да. Один из них — Леонард Бернстайн, разработав­ший музыкальный синтаксис (Bernstein, 1976): как простые фонемы объе­диняются в морфемы, а те — в слова, фразы и предложения, которые можно снова упростить до фразовых лингвистических структур, так и про-

Описание

Язык, раздел 2: структура u абстракции

373

стые ноты можно структурировать в мелодии, фразы, части, которые мож­но снова упростить до фразовых музыкальных структур. Тогда определен­ные элементы музыки соответствовали бы лингвистическим элементам следующим образом:

нота

такт