Конев Иван Степанович Сорок пятый Сайт «Военная литература»: militera lib ru Издание

От Одера до Нейсе

В первых числах февраля на правом фланге фронта ещё продолжались последние ожесточенные бои, относящиеся к заключительному этапу Висло-Одерской операции. В эти дни войска 3-й гвардейской армии Гордова и соединения 4-й танковой армии Лелюшенко вели бои по уничтожению окруженной группировки немецко-фашистских войск южнее Рюттцена. В этих боях тринадцать тысяч солдат и офицеров противника были уничтожены, а около трех тысяч взяты в плен.

В эти же дни в районе города Бриг, стоявшего на западном берегу Одера и превращенного гитлеровцами, по существу, в крепость, тоже шли ожесточенные бои. 5-я гвардейская армия Жадова и 21-я армия Гусева, захватившие плацдармы на берегу Одера севернее и южнее Брига, соединились, сначала окружив, а потом взяв Бриг и создав на том берегу Одера единый большой плацдарм, необходимый нам для будущего наступления.

[55]

Я привел только два наиболее характерных примера наших действий того периода. Эти примеры можно было бы умножить.

Во многих местах нашего огромного фронта, в особенности на его правом фланге, в эти дни происходила дочистка и доделка недоделанного в ходе Висло-Одерской операции. Расширение и углубление плацдармов, ликвидация и пленение окруженных группировок и групп и другие, если можно так выразиться, текущие дела войны, которые, в значительной своей части не попадая в сводки Информбюро, требовали от нас и сил и жертв.

Нижне-Силезская операция была спланирована нами в самом конце января 1945 года на гребне успеха Висло-Одерской операции как её непосредственное продолжение. Первоначальный план мы направили в Ставку ещё 28 января, и его одобрили там без всяких изменений.

Надо, однако, сразу сказать, что нашим замыслам, положенным в основу этого плана, не суждено было осуществиться. Мы предполагали провести операцию на гораздо большую глубину, чем та, которую удалось достичь на деле.

Главный удар намечалось нанести с двух крупных плацдармов на Одере — севернее и южнее Бреслау. В результате должно было последовать окружение этого сильно укрепленного города, а затем, взяв или оставив его в тылу, мы предполагали развивать наступление основной группировкой прямо на Берлин.

В то же время войскам левого крыла 1-го Украинского фронта предстояло разгромить противника на дрезденском направлении. При этом мы рассчитывали на содействие своего соседа слева, 4-го Украинского фронта.

Фактически же за шестнадцать суток боев, к 24 февраля, мы выполнили только часть поставленной перед собой задачи. Окружив гарнизоны Бреслау и Глогау, наши войска продвинулись на главном направлении почти на полтораста километров, вышли правым крылом на реку Нейсе, на уровень левого крыла 1-го Белорусского фронта, и здесь закрепились.

Для дальнейшего наступления требовалась пауза. Ведь и без того на нашем фронте одна наступательная опера-

[56]

Отбрасывая в сторону ряд менее существенных обстоятельств, я должен назвать здесь три основные причины.

Во-первых, в конце января, планируя эту операцию, мы считали, что наше дальнейшее наступление на запад будет проходить одновременно с продолжающимся наступлением войск 1-го Белорусского и 4-го Украинского фронтов. Однако в действительности получилось иначе.

Как раз в период между утверждением плана нашего наступления и его началом перед 1-м Белорусским фронтом возникла неотложная задача — ликвидировать угрожавшую ему восточно-померанскую группировку немецко-фашистских войск. В связи с этим по указанию Ставки он был вынужден отказаться от дальнейшего наступления на берлинском направлении и после выхода на Одер закрепиться на достигнутых рубежах, одновременно подготавливая удар в Померании.

Осложнилось положение и у нашего левого соседа, 4-го Украинского фронта, нацеленного на Чехословакию. Он столкнулся с упорнейшим сопротивлением противника и почти не продвигался.

Во-вторых, уже в ходе операции нам пришлось убедиться, что в конце января мы недооценили возможностей противника по восстановлению боеспособности своих частей и соединений, разгромленных нами на Висле и Одере. Он делал это гораздо быстрее и решительнее, чем мы могли предполагать.

И наконец, в-третьих, наступление в задуманных первоначально масштабах очень затруднялось громадной растяжкой наших коммуникаций.

Темп восстановления железных дорог значительно отставал от темпа наступления войск. Уже к началу

[57]

Нижне-Силезской операции, 8 февраля, ближайшие станции снабжения оказались удаленными от дивизий первого эшелона на пятьсот километров. Это резко ограничивало нас в боеприпасах и горючем. А возраставшее с каждым днем сопротивление противника требовало все большего и большего расхода их, намного превышая нормы, запланированные перед началом наступления.

А с другой стороны, по тем же первым симптомам было совершенно очевидно, что если мы откажемся от нового удара в ближайшее время, то в будущем нам придется иметь дело с вновь стабилизовавшимся фронтом противника на рубеже Одера, двести пятьдесят—триста километров от южных окраин Берлина.

Обстановка настоятельно повелевала использовать все возможности для того, чтобы опрокинуть врага, ещё не успевшего прийти в себя после наших январских ударов, и на его плечах продвинуться дальше на запад.

Какие же конкретно силы противостояли нам к началу 8 февраля 1945 года? Перед 1-м Украинским фронтом противник имел 16 пехотных, 2 легкопехотные, 1 лыжную, 4 танковые, 2 моторизованные дивизии, 7 боевых групп, 1 танковую бригаду и корпусную группу «Бреслау».

Средняя численность каждой из дивизий не превышала к этому времени пяти тысяч человек. Мы располагали также сведениями о срочном выдвижении в полосу наших действий ряда новых соединений и боевых групп. В частности, с западного фронта осуществлялась переброска 21-й танковой и 18-й моторизованной дивизий врага.

Соответственно перегруппировывались и наши войска. За девять дней, с 29 января по 7 февраля, мы создали на плацдарме севернее Бреслау ударную группировку в составе 3-й гвардейской, 13, 52 и 6-й общевойсковых армий, а также 3-й гвардейской и 4-й танковых армий.

На втором плацдарме (южнее Бреслау) сосредоточились 5-я гвардейская и 21-я армии с двумя приданными им танковыми корпусами.

А на левом крыле фронта должна была действовать третья группировка в составе 59-й армии под командо-

[58]

ванием Коровникова, 60-й армии под командованием Курочкина и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса Баранова. Ей предстояло наносить удар с плацдарма юго-западнее города Оппельн, вдоль северных склонов

Чтобы с самого начала увеличить их ударную силу и добиться решительного разгрома противника в первые же дни операции, я приказал обеим танковым армиям сосредоточиться в затылок за общевойсковыми и прорывать вражескую оборону совместно с 1-м эшелоном, а затем, развивая успех, вырваться вперед и увлечь за собой пехоту.

В данной обстановке я считал такое решение вполне оправданным. Без этого наши утомленные долгими боями и в значительной мере обескровленные стрелковые дивизии не решили бы стоящих перед ними задач, хотя в общем-то на участках прорыва нам удалось создать перевес в силах.

В группировке севернее Бреслау мы имели по сравнению с немцами следующее соотношение: по пехоте — 2,3 :1, по артиллерии — 6,6 :1, по танкам — 5,7 :1. Достаточно внушительным оказалось наше превосходство и южнее Бреслау: по пехоте — 1,7 :1, по артиллерии — 3,3:1, по танкам — 4:1. Только у нашей вспомогательной группировки, наступавшей на левом крыле фронта, соотношение сил с противником было почти равным.

Наступление началось в шесть часов утра 8 февраля 1945 года после пятидесятиминутного артиллерийского удара.

Для более длительной артиллерийской подготовки мы не располагали боеприпасами. Однако и при этом, несмотря на скверную погоду, помешавшую работе нашей авиации, главная ударная группировка осуществляла прорыв на фронте восемьдесят километров. Пехота вклинилась в оборону противника на десять — пятнадцать километров, а танковые армии за первые сутки продвинулись вперед от тридцати до шестидесяти километров.

Первый успех был налицо. Но чем дальше, тем труднее становилось его развитие. В последующую неделю, до 15 февраля, армии правого крыла фронта сумели прой-

[59]

Сказывалась и физическая усталость наших солдат. Они проявляли поистине удивительные настойчивость и упорство. Тем не менее, среднесуточный темп наступления пехоты составлял теперь всего восемь — двенадцать километров. И большего от нее, по совести, требовать было нельзя.

Войска достигли реки Бобер, форсировали её на ряде участков и завязали бои за расширение захваченных плацдармов. А генералу Д. Д. Лелюшенко удалось прорваться к реке Квейс и переправиться через нее главными силами танковой армии.

К сожалению, наша 13-я армия не использовала открывшихся перед ней возможностей и не устремилась вслед за танкистами. Действуя в данном случае недостаточно энергично, что можно, правда, объяснить крайней усталостью личного состава, армия не дошла до Нейсе, и немцам удалось замкнуть прорванный фронт позади армии Лелюшенко. Бои пехоты приняли здесь затяжной характер, а коммуникации танкистов оказались на несколько суток перерезанными.

Это заставило меня выехать в 13-ю и 4-ю танковую армии. К танкистам я в тот день пробраться так и не смог. Связь с Д. Д. Лелюшенко поддерживалась только по радио. Я остался в армии Н. П. Пухова. Мы вместе постарались исправить сложившееся положение. Самое деятельное участие принял в этом и начальник штаба 13-й армии Г. К. Маландин. Он сам побывал в тех дивизиях, которые никак не могли сломить сопротивление врага на промежуточном рубеже, и помог им организовать наступление. В середине следующих суток ударом войск Н. П. Пухова с фронта и поворотом армии Д. Д. Лелюшенко навстречу этому удару нам удалось наконец ликвидировать попытку противника отрезать наши части, вырвавшиеся к Нейсе.

Это ещё одно свидетельство того, насколько важно на войне взаимодействие. Нередко ведь бывало так: операция в целом идет вроде бы успешно, танкисты энергично двинулись вперед, но общевойсковые соединения продолжают наступление сами по себе, в своих собственных тем-

[60]

пах, и в итоге — нежелательные последствия. А в данном случае последствия могли быть очень серьёзными.

Погода исправилась, и наши авиаторы нанесли массированные удары по противнику.

А тем временем на крайнем правом фланге фронта 3-я гвардейская армия Гордова, наступая смело и напористо, окружила значительную группировку врага в крепости Глогау. Блокировала крепость лишь небольшой частью сил (что очень важно и правильно), а главные силы двинула на северо-запад и к 15 февраля тоже вышла к устью реки Бобер.

Таким образом, хоть и с неприятными для нас сюрпризами, но правое крыло фронта пробивалось вперед.

А вот положение наших войск в центре меня все больше беспокоило. Упорное сопротивление немцев в районе крепости Бреслау задерживало дальнейшее продвижение на запад 5-й гвардейской и 21-й армий. Да и 6-я армия генерала В. А. Глуздовского, наступавшая непосредственно на Бреслау и действовавшая сначала очень хорошо, особенно при прорыве обороны противника, распылила свои силы. Половину их командующий направил на прикрытие правого фланга, а оставшихся было явно недостаточно для выполнения главной задачи. В итоге армия застряла.

Положение усугублялось ещё и тем, что наши левофланговые 59-я и 60-я армии не сумели прорвать оборону противника, сосредоточившего против них равные силы, и 10-го числа, по моему приказу, перешли к обороне.

Решение это было правильное и единственно возможное. Нет ничего хуже, как делать вид, что продолжаешь наступление там, где оно уже продолжаться не может, фактически остановилось и требует для своего возобновления новых сил и средств. Однако переход к обороне армий левого крыла фронта, конечно же, поставил в трудное положение армии центра (5-ю гвардейскую и 21-ю). При малейшем продвижении вперед они вынужде-

[61]

Почувствовав угрозу, нависшую над Бреслау, гитлеровцы принимали все меры к тому, чтобы не допустить окружения города, непрерывно усиливая бреславскую группировку. Сначала сюда направлялись лишь отдельные части и маршевые пополнения. Затем в район Бреслау противник перебросил с других направлений 19-ю и 8-ю танковые и 254-ю пехотную дивизии.

Начались яростные контратаки. В течение только одного дня 19-я танковая и 254-я пехотная дивизии противника двенадцать раз атаковали боевые порядки 6-й армии группами в пятьдесят — шестьдесят танков и штурмовых орудий.

Тяжко приходилось и 5-й гвардейской армии Жадова. Она все явственнее угрожала бреславской группировке обходом с запада, и перед её фронтом противник тоже усилил сопротивление.

В условиях полной распутицы борьба шла вдоль дорог и за населенные пункты. Чтобы брать с боем опорные пункты, фольварки и каменные фермы, нужен был большой расход тяжелых снарядов. А 5-я армия испытывала в них острый недостаток. Я вынужден был передать ей из фронтового резерва 3-ю гвардейскую дивизию тяжелых реактивных установок, которая своими ударами в известной мере могла возместить ослабление огня тяжелой ствольной артиллерии.

Резервы требовались и для правого крыла фронта, которому каждый шаг вперед тоже давался все с большим трудом. Словом, настал такой момент, когда почти все направления, на которых действовали войска фронта, надо было подкреплять.

Следовало внимательно проанализировать обстановку, взвесить все «за» и «против», чтобы безошибочно определить звено, ухватившись за которое можно вытянуть всю цепь. Таким решающим звеном являлся быстрый разгром бреславской группировки.

Для меня было совершенно очевидно, что, пока мы не замкнем кольцо вокруг Бреслау, три наших армии будут прикованы здесь, образовав дугу чуть ли не в двести километров. Успешное же решение этой задачи сразу открывало возможность быстрого выхода 5-й гвардейской и 21-й армий на уровень правого крыла фронта. А если

[62]

бы ещё удалось не только быстро окружить, но и быстро взять Бреслау, вся 6-я армия могла быть выведена в резерв фронта и в дальнейшем использована в зависимости от обстановки.

А чтобы смыкавшееся вокруг Бреслау кольцо противник никак не мог разомкнуть ни изнутри, ни снаружи, я решил опять повернуть на 180 градусов с запада на восток действовавшую в составе главной ударной группировки 3-ю гвардейскую танковую армию Рыбалко; направить два её корпуса, достигшие к тому времени Бунцлау (того самого Бунцлау, где похоронено сердце Кутузова), на помощь войскам 5-й гвардейской и 6-й армий.

Способность Рыбалко к стремительному маневру мне была хорошо известна по ряду предшествовавших операций, и я был уверен, что за Павлом Семеновичем дело не станет.

В течение 13-го числа танковые и механизированные корпуса, приданные 6-й и 5-й гвардейской армиям, наступая навстречу друг другу, соединились западнее Бреслау.

Пехота этих же армий, используя успех танковых войск, продолжала уплотнять кольцо окружения, создавая сплошной фронт. И тут же подоспели корпуса Рыбалко. Совершив стремительный маневр, они вышли западнее Бреслау прямо во фланг 19-й танковой дивизии противника и с ходу нанесли удар. Это был, пожалуй, самый острый момент окружения. Ведь кольцо только-только замкнулось, и, чтобы обеспечить его непробиваемость с внешней стороны, требовалось прежде всего разбить подходившие резервы немецко-фашистских войск.

О моменте встречи двух армий в тылу окруженных в Бреслау гитлеровцев буквально через несколько часов стало известно всему фронту. Все ждали этого и вздохнули с облегчением.

А тем временем внутри кольца все кипело. Окруженные части гарнизона метались из стороны в сторону в

[63]

На дорогах юго-западнее Бреслау сгрудилось огромное количество машин и повозок с людьми, которые, потеряв надежду отыскать здесь хоть какую-нибудь брешь, катились теперь обратно к городу.

Командующий группой немецко-фашистских армий «Центр» генерал-полковник Шернер тоже пытался в эти дни собрать силы к юго-западу от Бреслау и прорвать наш фронт ударом извне. Но было уже поздно. Бреслау мы окружили надежно, и вопрос теперь заключался только в том, когда и ценой каких жертв нам удастся взять его.

Я решил оставить здесь только 6-ю армию; небольшая к тому времени, она не превышала по своей численности гарнизона Бреслау.

Кстати, гарнизон был не таким уж малочисленным; даже после капитуляции 6 мая в нем было взято в плен сорок тысяч солдат и офицеров. Но у меня была твердая уверенность в том, что 6-я армия не выпустит окруженных в Бреслау фашистов и в конце концов разгромит их. С этой задачей она действительно справилась.

5-я гвардейская армия была выведена из боев за Бреслау и повернута на внешний фронт. На нее возлагалась задача не допустить прорыва противника, бросавшего свежие силы на выручку своей окруженной группировке. Наша разведка отметила появление вблизи Бреслау трех новых вражеских дивизий: 8, 19 и 254-й.

Несколько раньше я с одобрением отозвался о командующем 3-й гвардейской армией В. Н. Гордове, который, окружив крепость Глогау, не стал задерживаться для немедленного овладения ею, а блокировал её лишь частью сил и смело двинулся дальше.

В ходе Висло-Одерской операции гитлеровцы поспешно укрепляли свою оборону по Одеру, но, не имея времени и возможности создать несколько сплошных глубоко эшелонированных оборонительных рубежей (таких, какие были у них на Висле), они делали главную ставку на опорные пункты, города-крепости с двойным — внутренним и внешним — обводом. Посаженные там гарнизоны ни при каких обстоятельствах не должны были отдавать эти укрепленные пункты. Под угрозой целой системы карательных мер от них требовалось оставаться в окруже-

[64]

нии и сражаться до последнего солдата. Таков был прямой приказ Гитлера. И это нельзя рассматривать только как проявление фанатизма.

В дни Нижне-Силезской операции мы опять столкнулись с той же тактикой противника и, разумеется, ни в коем случае не имели права поддаться на эту удочку. Бои с бреславской группировкой и так заставили нас растянуть фронт и задержали темп наступления.

Решительный удар по Бреслау как раз для того и был предпринят, чтобы поскорее разрубить трудный узел, высвободить силы, обмануть надежды врага.

Теперь, когда Бреслау окружили, гитлеровцам было выгодно делать вид, что они, собрав силы, могут прорваться к городу. Им хотелось бы заставить нас держать вокруг города большое количество войск, практически исключенных из активно действующих сил. Но этот нехитрый замысел разгадать было нетрудно.

Оставив вокруг Бреслау только малочисленную 6-ю армию, 1-й Украинский фронт продолжал наносить удар за ударом по немецко-фашистским войскам, оставшимся вне кольца окружения, и упорно продвигался на запад, к Нейсе.

Конечно, на долю солдат и офицеров нашей 6-й армии выпала нелегкая задача. Они держали в течение почти трех месяцев оставшийся у нас в тылу гарнизон Бреслау. Последний удар по Бреслау им пришлось наносить 6 мая, уже после падения Берлина и самоубийства Гитлера. Выполняя свою задачу, 6-я армия позволила остальным силам фронта наступать на запад не оглядываясь и не задерживаясь.

Каковы же окончательные результаты этого наступления? С 8 по 15 февраля войска правого крыла фронта продвинулись на сто десять километров, вышли на реку Бобер и захватили плацдармы на западном берегу; заняли целый ряд административных и промышленных центров Нижней Силезии, а также провинции Бранденбург, Лигниц, Бунцлау, Зорау и десятки других. 4-я вражеская

[65]

Короче говоря, и за эти восемь дней наступления были достигнуты весьма значительные результаты. Но надо прямо сказать, что они дались нам ценой огромнейших физических и моральных усилий всех участников боев, от солдата до генерала. После непрерывных боев, начавшихся ещё 12 января на Висле и с тех пор ни на один день не прекращавшихся, в стрелковых дивизиях оставалось к 15 февраля в среднем по четыре с половиной тысячи человек. Танковые и механизированные войска потеряли больше половины машин (правда, не только вследствие боев, но и по техническим причинам — выработались моторесурсы).

Темп восстановления железных дорог по-прежнему отставал от темпа наступления войск. Расстояние от передовых позиций до головных складов и фронтовых баз продолжало увеличиваться. Норма боеприпасов и горючего в войсках, попросту говоря, стала «голодной». Автотранспорт работал с перенапряжением, но в условиях распутицы все равно не мог подвезти полностью все, что требовалось наступавшему фронту.

Хочу подчеркнуть, что к тому времени наша военная промышленность способна была дать и давала абсолютно все, в чем мы нуждались. Только невероятная растянутость коммуникаций не позволяла доставить все это в войска в необходимом количестве.

Неблагоприятные метеорологические условия сильно ограничивали боевую работу нашей авиации. Почти все полевые аэродромы раскисли, вышли из строя; бетонированные взлетные полосы остались глубоко в тылу, а находившиеся тогда на вооружении самолёты работали только на предельном радиусе действия, да и то далеко не все.

Входившая в состав фронта 2-я воздушная армия насчитывала в ту пору две тысячи триста восемьдесят боевых машин, а в течение суток производилось в среднем лишь по пятьсот сорок шесть самолёто-вылетов. При ширине фронта пятьсот двадцать километров она выполняла, в сущности, только задачи разведки.

Левее нас 4-й Украинский фронт по-прежнему не имел успеха. 1-й Белорусский фронт вел ожесточенные бои в

[67]

Все это, вместе взятое, уже на восьмой день операции привело командование фронта к заключению, что в ближайшее время мы не сможем достигнуть целей, намеченных первоначальным нашим планом, и что наступление на Берлин пока невозможно.

В Ставку были доложены соображения о дальнейших действиях с учетом изменившейся обстановки.

Хочу привести некоторые пункты нового плана, переданного 16 февраля в Ставку.

Оценивая сложившуюся обстановку, мы указывали: левое крыло фронта сильно отстало; войска оторвались от баз снабжения на сотни километров, и им с большим напряжением подается «голодная» норма боеприпасов и горючего; войска фронта понесли значительные потери в людях — стрелковая дивизия в среднем насчитывала к этому времени четыре тысячи шестьсот человек, а из трех тысяч шестисот сорока восьми единиц танков и самоходок, имевшихся к 12 января, к началу Висло-Одерской операции осталось в строю всего тысяча двести восемьдесят девять; распутица в условиях лесисто-болотистой местности стесняет маневр танковых войск, и они несут потери; аэродромы раскисли, и авиация используется в крайне ограниченных размерах; противник непрерывно усиливается, подбрасывая резервы с других фронтов, и бои принимают все более упорный характер.

Реально оценивая все эти факты, мы докладывали, что на ближайший период считаем возможным выполнение фронтом следующих задач: для главной группировки войск 1-го Украинского фронта — выход на реку Нейсе, овладение плацдармами на её западном берегу и прочное закрепление на этом рубеже; армии левого крыла фронта после их усиления должны были отбросить противника в Судетские горы; 6-й армии предстояло овладеть Бреслау.

Одновременно предполагалось восстановить и подтянуть к войскам железные дороги и станции снабжения, подвезти и накопить в войсках боеприпасы и горючее, отремонтировать боевую материальную часть и привести в нормальное состояние весь войсковой тыл.

[68]

Для ясности добавлю, что те задачи, которые мы ставили перед собой как неотложные, намечалось решить наличными силами. А наши просьбы о пополнении войск фронта до полной боевой мощи были связаны с перспективой подготовки к Берлинской операции, которая по-прежнему оставалась у нас впереди. Это было совершенно ясно, и вопрос заключался только в том, какой длины пауза отделит нас от нее и какого рубежа мы должны достигнуть до этой паузы.

План наш Ставка одобрила. Об этом мне сообщил по телефону начальник Генерального штаба А. И. Антонов. Да мы и не ожидали иного. Ведь перед тем на протяжении всей операции и Генеральный штаб, и Ставка все время получали от нас обстоятельную, правдивую информацию. Мы оставались в те дни, по существу, единственным фронтом, который продолжал продвигаться на запад и как магнит притягивал к себе резервы противника.

Несмотря на весь свой наступательный порыв, войска находились на пределе усталости, и планировать что-нибудь сверх предусмотренного документом от 16 февраля было бы совершенно нереально. Как ни горько было нам временно отказаться от целей, которые ставились в первоначальном плане, утвержденном Ставкой в конце января, мы считали своим долгом смотреть правде в глаза и в изменившейся обстановке сосредоточить внимание на тех задачах, которые на данном этапе действительно можно было решить.

План наш ещё передавался по телеграфу в Москву, а на правом крыле фронта 16 февраля возобновились ожесточенные наступательные бои, особенно упорные в районе городов Губен, Христианштадт, Заган, Зорау, где у противника размещался ряд крупных военных заводов, в том числе подземных.

К этому времени 4-я танковая армия достигла восточного берега Нейсе, хотя и на нешироком участке. Вслед за ней к Нейсе прорвались войска 3-й гвардейской и 52-й армий. Это заставило врага начать поспешный отход за реку Нейсе по всей полосе наступления нашей ударной группировки, от устья реки до города Пенцих.

[69]

Нами тотчас же были предприняты попытки с ходу преодолеть водную преграду и завоевать плацдармы на её западном берегу, как это предусматривалось планом. Но тут потребовалось от войск такое напряжение, что пришлось, в конце концов, отказаться от этого во избежание слишком больших и неоправданных потерь. Несколько захваченных нами маленьких плацдармов сами по себе ничего не решали, и я приказал оставить их и прочно закрепиться на восточном берегу Нейсе.

После успешного маневра и сокрушительного удара во фланг 19-й немецко-фашистской танковой дивизии П. С. Рыбалко возвратил корпуса в первоначальное положение. По пути в район Бунцлау один из них столкнулся с новой танковой дивизией врага, на этот раз с 8-й. Пока корпус вел бои, командарм, имея задачу выйти к Нейсе и захватить Гёрлиц, решил осуществить смелый двойной охват всей гёрлицкой группировки противника двумя корпусами, оставшимися в его распоряжении.

Такое решение, надо признать, было не из лучших решений Павла Семеновича. Дело в том, что ещё до того 6-й гвардейский танковый корпус уже вел напряженные бои на этом же направлении и не имел успеха. Теперь перед ним вновь ставилась, по существу, та же, задача, но выполнять её приходилось меньшими силами, в ослабленном составе, и, конечно, с ещё меньшими основаниями мы рассчитывали на успех.

Другому же корпусу, 7-му, командующий приказал форсировать реку Квейс и овладеть городом Лаубан.

Хорошо, что Рыбалко вскоре понял свою ошибку и начал перегруппировку сил. Однако к этому времени обстановка в районе успела резко измениться к худшему. Передовые части 7-го танкового корпуса были вынуждены прямо на марше вступать в бои с подошедшими танковыми резервами неприятеля. А остальные части

[70]

За последующие два дня немцы перебросили сюда свою 8-ю танковую, 408-ю пехотную и 10-ю моторизованную дивизии, вышли на тылы и во фланг нашего 7-го и отчасти 6-го гвардейского танковых корпусов и стали обходить армию Рыбалко с востока. Словом, обстановка создалась очень напряженная. Только совместными ударами всех трех корпусов при поддержке войск 52-й армии Коротеева Павлу Семеновичу удалось в конце концов разгромить группировку противника, прорвавшуюся северо-восточнее Лаубана, и отбросить её на юг.

Оказавшись в эти дни на передовом командном пункте у генерала К. А. Коротеева, я имел возможность лично оценить сложность ситуации, возникшей у Рыбалко. Кому-кому, а уж мне-то было известно, что к тому времени во многих бригадах 3-й гвардейской танковой армии насчитывалось всего по пятнадцать — двадцать танков,

И все же командарм с честью вышел из этого незавидного положения. Надо отдать ему должное: поначалу несколько увлекшись, переоценив свои силы и недооценив противника, он в дальнейшем проявил и трезвый расчет, и завидное хладнокровие, а это в конечном счете и позволило ему сорвать достаточно опасный замысел немцев.

В течение двух-трех дней обстановка была настолько сложной, что вызвала беспокойство и у нас, и даже в Ставке.

В тот день, когда немецко-фашистские части начали выходить на тылы 3-й танковой армии, Сталин позвонил мне и выразил тревогу: «Что у вас там происходит в третьей танковой армии? Где она у вас там находится?»

Я ответил, что армия Рыбалко ведет очень напряженные бои в районе Лаубана, но, считаю, ничего особенного с ней не произошло. Армия воюет в сложной обстановке, но это для танковых войск дело привычное.

Звонок Сталина застал меня на командном пункте 52-й армии, недалеко от Лаубана. Я заверил Верховного Главнокомандующего, что, если обстановка усложнится, мы примем все необходимые меры на месте.

Кризис миновал только к 22-му числу, когда пытавшаяся окружить наших танкистов вражеская группировка была разбита и отброшена на юг. Но ещё и на следующий день здесь, на гёрлицком и лаубанском направле-

[71]

В те дни это был самый активный участок фронта, хотя в итоге всех ожесточенных боев существенных изменений в положении сторон не произошло.

Подведем некоторые итоги.

Нижне-Силезская операция длилась семнадцать суток, с 8 по 24 февраля 1945 года. Далеко не все в ней сложилось так, как первоначально мыслилось. Противник, понесший тяжелые поражения, сумел в короткий срок закрепиться на Одерском рубеже, привести в порядок свои разбитые войска, подтянуть резервы, организовать управление.

Ни в коем случае нам не следует умалять степени организованности, проявленной гитлеровским командованием в тот критический для него момент. Хотя нужно иметь в виду и другое: сотнями показаний пленных было подтверждено, с какой поистине беспредельной жестокостью, чисто по-фашистски, наводился этот порядок.

Однако крах третьего рейха надвигался неумолимо. Несмотря на все усиливавшееся сопротивление фашистов и усталость наших войск, несмотря на наши неимоверно растянутые коммуникации, несмотря на то, что за все время операции было только четыре лётных дня и почти вся тяжесть поддержки пехоты пала на артиллерию, которая вдобавок ещё испытывала недостаток в боеприпасах, — несмотря на все это, войска фронта правым крылом прорвали вражескую оборону на Одере, преодолели промежуточные оборонительные рубежи по рекам Бобер, Квейс и вышли на Нейсе.

Именно выход на Нейсе на уровень позиций 1-го Белорусского фронта был главным итогом февральского наступления, который имел большое оперативно-стратегическое значение: войска двух крупнейших фронтов заняли наиболее выгодные рубежи для завершающего удара на берлинском направлении. Одновременно южным крылом фронт наш угрожающе навис над верхне-силезской группировкой противника, и мы уже прикидывали, как окружить и разгромить ее.

[72]

Однако все на свете относительно. По сравнению с нашим гигантским рывком от Вислы до Одера следующий рывок — от Одера до Нейсе — кажется куда более скромным.

Но нельзя забывать при этом по крайней мере двух вещей: во-первых, второй рывок без единого дня передышки совершили те же самые войска, которые только что прошли от Вислы до Одера; во-вторых, за семнадцать дней Нижне-Силезской операции эти войска, находясь на пределе своих физических возможностей, все-таки приблизились ещё на сто — сто пятьдесят километров к Берлину.

Существует мнение (я знаю об этом): может быть, вообще не следовало проводить Нижне-Силезскую операцию, может, целесообразнее было остановиться на Одере, накопить силы и, прорвав оборону немцев, одним махом преодолеть все расстояние, отделявшее 1-й Украинский фронт от Берлина.

Думая об этом, я, в свою очередь, задаю вопрос: а как бы выглядела тогда последняя, завершающая операция войны, Берлинская, если бы мы заранее, ценой огромного напряжения и нечеловеческих усилий не выдвинулись бы вперед от Одера к Нейсе? Она далась бы нам с большим трудом, и намного, в конечном счете, отодвинулись бы впоследствии сроки падения Берлина и освобождения Праги.

Высказывалось и такое суждение: уже тогда, в феврале, начать прямое наступление на Берлин. Но итоги и уроки Нижне-Силезской операции начисто опровергают это поверхностное мнение.

Вспоминая эту трудную операцию, я хочу добавить лишь одно — в моей душе навсегда сохранилось чувство глубочайшей благодарности, уважения и преклонения перед солдатами и офицерами, которые, казалось бы, сделав все, что в силах человеческих, при наступлении от Вислы до Одера, все-таки на следующий день с неослабевающим мужеством вступили в новые ожесточенные семнадцатидневные бои, приведшие их на подступы к фашистскому Берлину.

[73]