Крещеная вера Хороша бы после этого вышла и вся крещеная вера!



бет4/5
Дата20.07.2016
өлшемі1.27 Mb.
#212524
1   2   3   4   5

Начал за здравие, а кончил за упокой... Только священнослужитель, т.е. человек, которому приходится возглашать то “многая лета”, то “вечную память”, может вполне оценить прямую актуальность этой поговорки. Ошибиться здесь очень просто, и вот почему. “Многолетие” и “вечная память” — это как бы две самостоятельные дороги, но в одном месте они сходятся — в момент, когда называется какое-то конкретное лицо. Вот для наглядности нечто вроде схемы.

 

“Благоденственное житие



и сохрани его на многая лета”

подаждь, Господи, рабу Твоему (имярек)

“вечный покой

и сотвори ему вечную память”.

 

Тут важно, что называется, не проскочить развилку — после того, как произнес имя, не ошибиться, какое слово дальше — “сохрани” или “сотвори”...



В соборах и почти во всех многолюдных приходах “многая лета” и “вечную память” приходится возглашать диаконам, а посему именно с ними чаще всего и происходит этот конфуз — начал за здравие, а кончил за упокой... Мне известно, что московский соборный архидиакон В.Прокимнов возглашал “вечную память” стоящему перед ним на амвоне Патриарху Алексию I. Точно так же поступил по отношению к Патриарху Пимену его архидиакон — о. Стефан Гавшев...

Я вспоминаю, как на обеде, который устроил в день своих именин Митрополит Ярославский Иоанн, соборный протодиакон о. А.Пижицкий чуть было не возгласил ему “вечную память”, во всяком случае “развилку”, “стрелку”, о которой я говорил, отец Александр уже проскочил. Начал он как полагается:


— Благоденственное и мирное житие, здравие же и спасение, во всем благое поспешение подаждь, Господи, рабу Твоему тезоименитому Высокопреосвященнейшему Иоанну, Митрополиту Ярославскому и Ростовскому, и сотвори...
В этот момент секретарь Владыки ударил протодиакона по руке:
— Сохрани!
— И сохрани, — тут же поправился тот, — его на многая лета-а-а-а!

Итак — диаконы. Еще Лесковым замечено, что сан этот в Русской Православной Церкви создает определенные проблемы. Понятия о сути их можно получить, если вдуматься в слова некоего архиерея, который говаривал:


— Я хочу создать совершенно новую школу диаконов. Все они будут у меня без слуха, без голоса, но зато совершенно непьющие и весьма благоговейные.

На эту же тему есть в Церкви краткая, но красноречивая поговорка:


— Где голосок, там и бесок.

Не могу отказать себе в удовольствии сделать еще одну выписку из книги “Отзвуки рассказов И.Ф.Горбунова”.


“Нередко в Москве и по сие время можно встретить любителей, бьющихся об заклад, какой диакон перещеголяет других своим голосом.
Однажды лучший диакон спился, голос свой пропил. Купцы составили совет, что делать, и решили диакона переменить, и послать искать нового в Сибирь, так как лучший диакон всегда и д е т и з С и б и р и. Искали долго, наконец нашли одного. Горбунов прибавлял в шутку: в т а й г е л е ж а л. Роста громадного, голосище страшный, только уж выпить любил. А как выпьет, не подходи — зверем становился. Однако и его укротили: продернули ему в ноздри кольцо и за ноздрю привели в Москву... Прямо на тройке в баню, а оттуда в Успенский собор...
А старый-то диакон еще не уволен. Собрались купцы слушать нового диакона — бьются об заклад. Выносят Евангелие. Вновь приведенный как хватит конец высокой нотой, только окна задребезжали и рамы затряслись...
На клиросе купцы обступили старого диакона:
— Видишь, — говорят, — не то, что ты...
— Ладно, — говорит, — я его на "рцем вси" смажу!
И смазал. Вышел из Алтаря и глубокой октавой:
— Рцем вси от всея души...”

До сих пор в православной среде бытуют новеллы о легендарном архидиаконе начала века — отце Константине Розове. Рассказывается не только о его изумительном голосе, но и о богатырском телосложении (рост 2 аршина 14 вершков), а также и о том, что он мог выпить четверть водки.


Дочь о. К.Розова сравнительно недавно опубликовала в “Журнале Московской Патриархии” (1989, № 6) подлинный рассказ старого москвича:
“Раньше Каменный мост был небольшой, как-то раз бежит по мосту корова, а за ней хозяйка. Навстречу ей идет Розов. Она кричит ему:
— Батюшка, останови телку!
А он как гаркнул — корова и сиганула в Москву-реку. Женщина плачет, причитая:
— Что ж ты, батюшка, сделал? Ведь она — моя кормилица.
А батюшка достал из кармана деньги, извиняясь, отдал ей. Та увидела и ахнула:
— Батюшка, на эти-то деньги три коровы купить можно!”

А вот история, которую рассказывал покойный Патриарх Пимен.


Как-то в морозный вечерок на праздник Крещения отец Константин шел в некотором подпитии по набережной Москвы-реки. К нему сзади подкрался карманный воришка и запустил руку под его меховую рясу. Архидиакон почувствовал это, крепко ухватил воришку за руку и тут же свел его на лед реки. Затем он отыскал прорубь, взял своего пленника за шиворот и с пением — “Во Иордане крещающуся Тебе Господи...” — окунул вора в ледяную воду, а после этого отпустил на все четыре стороны.

В диаконском служении знатоки очень ценят внятное и громогласное чтение Евангелия на литургии. Хороший протодиакон произносит слова раздельно, с большими паузами. Когда-то по этой причине произошел даже некий конфуз. До Революции в Глинскую, если не ошибаюсь, пустынь торжественно привезли чудотворную икону — Курскую Коренную. За литургией протодиакон читал Евангелие от Луки, которое положено читать на все богородичные праздники. Там есть обращение Спасителя: “Марфо, Марфо”... В этом место протодиакон сделал особенно значительные паузы:


— Марфо... Марфо...
И тут какая-то простая баба ответила на весь храм:
— Чего, батюшка?..
Эта фраза в Евангелии гласит: “Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе...” Известен случай, когда в храме Ленинградской духовной академии протодиакон оговорился и громовым голосом возгласил:
— Марфо... Марфо... почешися...

Завершить эту тему я хочу конфузом, который произошел на моих глазах. В храме на Ордынке в день престольного праздника — явления иконы “Всех скорбящих Радость” архидиакон С.Г. вышел на литургии читать Евангелие. Но он открыл книгу неправильно и стал произносить тот текст, который положен на всенощной... Затем, опомнившись, он поскорее перевернул листы и перешел в то место, которое и следовало ему читать. В результате он прочел вот что:


— Во дни оны, воставши Мариам, иде в Горняя со тщанием, во град Иудов, и вниде в дом Захариин, и целова Елисавет... И сестра ей бе нарицаемая Мариа, яже и седши при ногу Иисусову слышаще слово Его...
И далее все до конца.
(Смотри Евангелие от Луки главы 1 и 10.)

И еще одна подлинная история. Некий диакон сослужил архиерею. На литургии в положенный момент он встал на амвоне и с пулеметной скоростью начал:


— Елицы оглашеннии, изыдите, оглашеннии изыдите, елицы оглашеннии, изыдите...
Архиерей, стоявший в Алтаре перед Престолом, повернул к диакону голову и вполголоса произнес:
— Помедленней! Помедленней!
Находясь в некотором распалении, диакон владычних слов не расслышал. Тогда он сделал в сторону паствы властный, предостерегающий жест и громко возгласил:
— Оглашеннии, подождите!
А затем почтительно обратился к архиерею:
— Простите, Владыка, что вы сказали?..

В семидесятых годах мне часто приходилось бывать в Ленинграде. Там, помнится, было несколько очень хороших протодиаконов. С одним из них произошел курьезный случай в Великую Субботу.


В этот день за утренним богослужением читается 15 паремий — текстов из книг Ветхого Завета. Обыкновенно их читают псаломщики или младшие диаконы, а протодиакон в это время находится в Алтаре и должен время от времени возглашать “Премудрость!” и “Вонмем!”...
Так вот после этой самой службы отец протодиакон ехал в троллейбусе от Александро-Невской лавры. Сказывалось утомление от сегодняшнего продолжительного богослужения, да и от всей Страстной седмицы... Сидя в троллейбусе, он задремал. В это время водитель резко притормозил, и стоящий над дремлющим клириком пассажир инстинктивно ухватился за его плечо... Эффект вышел самый неожиданный — протодиакон встрепенулся и страшным голосом взревел:
— Премудрость!..

Среди самых знаменитых протодиаконов в двадцатые годы был покойный М.Д.Михайлов. Затем его переманили в театр, работать там было, разумеется, безопаснее. Но он притом от религии не отрекался, никаких кощунственных заявлений не делал. Когда он умер, Патриарх Пимен благословил отпеть его в облачении и поминать как протодиакона.

В артистической карьере М.Д.Михайлова был такой эпизод. Он снимался в печально известном фильме “Иван Грозный”, исполнял там роль протодиакона в сцене коронации царя. Мне рассказывали, что он, в конце концов, очень обиделся на киношеников, ибо, возглашая “многолетие”, он блеснул профессионализмом — тянул последнее слово едва ли не две минуты... А в готовом фильме это сильно урезали.
— Что же теперь про меня диаконы скажут? — сетовал он. — Михайлов “многая лета” пропеть не может...

Забавное происшествие было и во время самой съемки. Надо сказать, что постановщику фильма С.Эйзенштейну разрешили снимать в Кремле, в Успенском соборе, т.е. в том самом месте, где это и происходило. Можно себе представить, как киношники набились в храм, затащили осветительные приборы... У Эйзенштейна, как известно, совершенная композиция кадра была едва ли не главной целью, а потому недоразумение, возникшее у него с М.Д.Михайловым, осообенно забавно. Итак, к съемке было все готово: протодиакон стоит на амвоне, звучат команды — “Свет!”, “Камера!”, “Начали!”... Михайлов поворачивается спиною к режиссеру и оператору и начинает говорить ектению...


— Стоп! — истерически кричит Эйзенштейн. — Вы почему туда повернулись? Камера здесь!
— А мне что ваша камера? — отвечает с амвона Михайлов. — Алтарь-то вот он...

Архиепископ Киприан рассказывал, что интронизация Патриарха Алексия проходила весьма торжественно, было множество высоких иностранных гостей, все московское духовенство. М.Д.Михайлов в гражданском костюмчике стоял на клиросе, и по щекам его текли слезы зависти. Ведь если бы он не ушел в театр, то был бы одной из самых первых фигур этого всеправославного торжества...

Владыка Киприан рассказывал мне и о другой московской знаменитости — протодиаконе Михаиле Холмогорове. Он говорил, что в свое время ценители красоты богослужений делились на две партии — поклонников Михайлова и почитателей Холмогорова. (Сам Владыка был среди последних.) При этом Холмогоров сохранил верность Церкви в самые трудные времена. А соблазны были и у него. Раз его уговорили спеть что-то такое на радио. И он согласился... Однако же, дойдя до двери радиодома, раскаялся и не вошел.

Будучи еще священником, архиепископ Киприан служил с одним диаконом. Как-то на молебне этот диакон громогласно помянул некую “девицу со чады”.


Когда служба отошла, будущий Владыка говорит ему:
— Ты что же, отец диакон, девицу-то позоришь?
— А что такое?
— Какие же у девицы могут быть чада?
— А я это не подумал. Я просто хотел ее получше помянуть...

Вспоминается мне некролог по одному маститому протодиакону, напечатанный в свое время в “Журнале Московской Патриархии”. Писал его человек, как видно, весьма далекий от приходской жизни. В частности, повествуя о благочестии покойного, автор упомянул, что тот на ектеньях читал не только общий синодик, но и многочисленные записки, которые у него всегда были при себе. (А это последнее доказывает вовсе не набожность, а то, что у покойного была, так сказать, своя клиентура и притом, надо думать, обширная.)

Одна старая москвичка в свое время была свидетельницей скандальной ошибки, которую совершил протодиакон, сослужащий сразу двум Патриархам — Российскому и Грузинскому. Дело было в пятидесятых годах. Московским первосвятителем был Алексий I, а Тбилисским, очевидно, Ефрем. В конце богослужения протодиакон возглашал многолетия — сначала предстоятелю Российской церкви, а затем он должен был произнести:
— Великому Господину и Отцу Ефрему — Святейшему и Блаженнейшему Католикосу-Патриарху всея Грузии, Архиепископу Мцхетскому и Тбилисскому — многая лета!
Однако же непривычное слово “католикос” протодиакона сбило, и у него вышло так:
— Великому Господину и Отцу Ефрему — Святейшему и Блаженнейшему Католикосу всех армян — многая лета!
Тут я приведу подлинные слова свидетельницы этого драматического эпизода. Она рассказывала, что грузинский иерарх, которого публично объявили “католикосом армян”, пришел в совершенное неистовство, глаза его сделались, как “у бешеного рака”...

Я довольно близко знал лишь одного протодиакона — отца Константина Егорова, который до смерти своей служил в Скорбященском храме на Большой Ордынке. По незлобивому своему характеру, да и по развитию, это был сущий младенец. В церковном хоре он пел с детства, а потом долгие годы был оперным певцом. Пик его сценической карьеры был, кажется, музыкальный театр Уфы, где он был солистом. При этом злые языки утверждали, что на всех спектаклях, в которых он участвовал, из-за него обязательно происходило какое-нибудь недоразумение. То же самое частенько происходило и на богослужениях.


Помню, как-то на всенощной, в последней, просительное ектенье он вдруг произнес:
— О предложенных честных Дарех Господу помолимся.
(Это — из последования литургии, а на всенощной смысла не имеет.)

В день Святители Николая служится торжественный молебен, в конце которого архиерей должен был читать молитву. Протодиакону надлежало возгласить:


— Иже во святых отцу нашему Николаю, архиепископу Мир Ликийских, чудотворцу помолимся!
Отец Константин пожевал губами и произнес:
— Отцу Николаю помолимся!
Архиепископ Киприан прочел молитву. Молебен кончился.
Уже в Алтаре Владыка сказал:
— Хорошо, что хоть в клире нашем отца Николая нет, а то совсем бы уж неловко было...

Помню два случая, когда протодиакон выводил архиерея из терпения. Первый — на вечерне в Прощеное воскресение. Отец Константин, как видно, после литургии “заговелся”, а потому вечером явился в храм несколько более оживленным нежели обычно.


После входа он встал рядом с архиереем на горнее место и запел прокимен, но перепутал слова — вместо “Не отврати лица Твоего от отрока Твоего...” — у него вышло:
— Не отврати лица моего от отрока Твоего...

Другой раз отец Константин рассердил архиерея в Великую Субботу. Ему довелось читать на утрени Апостол — послание к Коринфянам. Там несколько раз встречается слово “квас” — “мал квас”, “ветхий квас”, “квас злобы и лукавства”. А под конец говорится: “Писано бо есть: проклят всяк висяй на древе”. Вот протодиакон и прочти после всего этого:


— Проклят квас висяй на древе...
После службы архиепископ долго не мог успокоиться:
— Ну как это можно так сказать: квас висяй на древе?..
Один из батюшек, чтобы несколько разрядить обстановку, говорит:
— Ну, а если в кувшине, Владыка?

Царствие небесное отцу Константину!.. Повторяю: был он незлобив и наивен, как младенец, и это проявлялось во всем.


Перед служением литургии священник спрашивает его:
— Вы сегодня приобщаться будете?
Протодиакон озабоченно осматривается и произносит:
— Надо бы причаститься... Сегодня не в приделе — в главном храме служим...

Надо добавить, что я старого протодиакона любил и всегда старался ему услужить. (Хотя, честно говоря, мне не нравилась его театрализованная манера служить.) Раз, помню, перед службой он обращается ко мне:


— Я служебник забыл... Сходи в раздевалку, там у меня в кармане подрясника.
Всенощная должна вот-вот начаться, я поспешил, отыскал его подрясник, сунул руку в карман и чуть не вскрикнул от боли — мне в ладонь вонзилось что-то острое. Это был штопор, который находился в кармане вместе с маленьким служебником...

Среди диаконов распространено убеждение. что для лучшего звучания голоса надо непременно выпить спиртного. Это мнение кратко выражено в такой поговорке:


— Без бокала — нет вокала.
Покойный отец Константин в этом отношении исключением не был, но при том имел пристрастие к каким-то немыслимым “вермутам” и “портвейнам”. И во время всенощных наш протодиакон частенько пребывал в состоянии особливого воодушевления. Не станем, однако же, строго судить его, ибо даже Лесков свидетельствует — и в его время протодиаконы были тех же мыслей.
В примечании к шестой главе “Мелочей архиерейской жизни” писатель упоминает о харьковском “случае, когда анафему архиерею хватил посреди собора в День Православия его же соборный протодиакон. Но тут систематического было только то, что прежде чем хватить анафему своему архиерею, отец протодиакон хватил дома что-то другое, без чего будто бы этим особам “нельзя выкричать большое служение”. Епископ Филарет Гумилевский (историк Церкви), которого это ближе всех касалось, однако, очевидно, не считал это ни за что систематическое: он хотя и наказал виновного, но не строго и не мстительно”.
В той же главе Лесков пишет и о “соборной истории киевской, когда была провозглашена анафема епикопу Филарету Филаретову (впоследствии епископу Рижскому)”.
Любопытно, что обе эти истории произошли в свое время с архиереями, носящими имя “Филарет”, и обе — на Украине. Я готов искать тут некоторую закономерность, ибо мне известна еще одна “соборная история киевская”, происшедшая уже в наши дни. Тамошний протодиакон тоже хватил перед всенощной то, без чего “нельзя выкричать большое служение”. И вот будучи при этом в какой-то обиде на своего правящего архиерея — Митрополита Филарета, а также на его викария епископа Варлаама, в молитве “Спаси, Боже, люди Твоя...” в числе прочих святых протодиакон помянул также — “Филарета и Варлаама, киевских чудотворцев”. И надо прибавить, был этими “чудотворцами” примерно наказан.

Окончить эту часть повествования мне хочется еще одной подлинной историей. В семидесятых еще годах некий диакон удостоился чести сослужить архангельскому архиерею. После службы Владыка благословил одному монаху, который ездил в собственном автомобиле, отвезти отца диакона по требуемому адресу. Монах этот то ли был унижен самим поручением архиерея, то ли диакон ему очень не понравился, но он поступил следующим образом. Выбрав место весьма глухое и безлюдное, он остановил машину и буквально вышвырнул своего пассажира с такими словами:


— На всю жизнь запомни: монашество выше диаконства!
Эта отчасти сакраментальная фраза поможет нам перейти к следующей главе — о монашестве, которое иносказательно именуется “образ ангельский”.

 Свежо предание...



...для нас, духовных, нет защитников.
Н.Лесков. Соборяне


Историкам Церкви принадлежит занятное наблюдение. Еще в античные времена, на заре Христианства, наиболее жестокие и безнравственные кесари, такие как Коммод, были довольно терпимы к Церкви. И наоборот, наиболее блистательные и прославленные современниками, как, например, Траян или Марк Аврелий, были беспощадными гонителями христиан.
Психологически это легко объяснимо. Властолбцу и эгоисту совершенно все равно, какому Богу или какому идолу поклоняется чернь, если она исправно платит подати. Тот же, кто мнит себя благодетелем подданных, а то и всего человечества, требует поклонения самому себе и, не находя его в христианах, пытается всеми средствами отвратить их от веры в “Галилеянина”.
В середине двадцатого века мы получили новое доказательство справедливости этого суждения. Чудовищный тиран, убийца миллионов Сталин после войны к Церкви в какой-то мере даже благоволил, а его либеральный преемник Хрущев стал одним из самых злостных гонителей, при нем были закрыты почти все монастыри и несколько тысяч храмов. Хрущев был убежден, что через двадцать лет будет построено “царство небесное” на земле — “торжественно провозглашенный” его партией коммунизм, а христианам там места не предусматривалось. И началось удушение Церкви, которое так или иначе продолжалось и в эпоху Брежнева.

Когда хрущевское гонение стало разворачиваться во всю силу, московские клирики придумали себе некую игру, в которой находили своеобразное утешение. Если в поминальной записке встречалось имя “новопреставленный Никита” (т.е. недавно умерший), тот из священнослужителей, который читал эту записку, возвышал голос и громко, раздельно, на весь храм произносил:


— Но-во-пре-став-лен-но-го Ни-ки-ты!..
На это другой клирик столь же громко откликался:
— Что? Уже?

В эпоху новейшей гласности мне довелось увидеть по телевидению некоторую часть дискуссии о положении Церкви. Некий батюшка весьма кратко и точно определил самую суть наших недавних проблем, он сказал буквально следующее:


— Церковь могла бы существовать и при дискриминационном законодательстве 1929 года. Но беда в том, что это законодательство со стороны властей никогда и нигде не соблюдалось...
Мало того, акты, призванные регулировать отношения Церкви и государства, тщательнейшим образом скрывались от духовенства и верующих. Сборник этих актов и инструкций был издан для служебного пользования — для уполномоченных совета по делам религий и для работников местных советов. (По рукам, однако, ходили копии этого сборника, обладателем одной из них был и автор этих строк.)

Вот история, которая иллюстрирует наше недавнее положение. В маленьком городке на Украине строили по соседству с храмом школу. Когда строительство подходило к концу, отца настоятеля вызвали в райисполком и предложили ему выполнить ряд распоряжений: во-первых, построить высокий забор, чтобы дети не видели храма, во-вторых, запретили крестные ходы и колокольный звон... Батюшка отвечал, что он должен обдумать эти требования и что зайдет в райсовет еще раз. После этого он немедленно раздобыл копию секретной книги с законами, внимательно изучил ее и только тогда снова явился в исполком.


— Ну, как? — спросили его. — Подумали?
— Подумал, — отвечал священник, — забора строить не буду. Крестные ходы и звон тоже отменять не буду.
— Как? Почему это?
— На основании пунктов таких-то и таких-то, инструкции такой-то и такой-то.
Тут последовало замешательство.
— Откуда ты все это знаешь? Где это ты прочел?
— А вот тут, — священник указал на ящик письменного стола, — у вас такая книжка лежит... Там я все это и прочел...

В масштабах каждой епархии гигантской фигурой был уполномоченный совета по делам религий. От его характера и настроений часто зависела чуть ли не вся епархиальная жизнь. При сравнительно слабом архиерее уполномоченный мог едва ли не полностью управлять делами епархии.


Мой первый благочинный, настоятель Вознесенского храма в городке Данилове о. В.С. любил повторять такую незамысловатую шутку:
— Упал намоченный...
(Надо сказать, что на моих глазах в Ярославской епархии примерно это и случилось. Очередной уполномоченный был пойман на взятке, лишился должности и был исключен из партии.)

Рассказывали, что покойный Митрополит Иосиф (Чернов), Алмаатинский и Казахстанский, на вопрос, каков у него уполномоченный, отвечал обыкновенно так:


— Уполномоченный у меня хороший... очень хороший... ста-арый чекист...
Как ни странно, в этом отзыве наряду с иронией (а Владыка Иосиф едва ли не двадцать лет провел в заключении) есть и доля истины. Мой покойный благодетель, Архиепископ Киприан (Зернов), несколько лет занимавший должность управляющего делами Московской Патриархии, много раз мне говорил, что в совете по делам религий удобно было иметь дело с теми, кто пришли туда “из органов”, а не с теми, кто ранее был партийным функционером или еще того пуще работником “идеологического фронта”. “Партийцы” испытывали к христианству “идейную непримиримость”, а “чекисты” смотрели на вещи более реалистично, да и осведомлены были о жизни Церкви гораздо основательнее.

В справедливости суждения Владыки Киприана мне пришлось убедиться на собственном опыте. В 1980 году, когда я в Ярославле принял священный сан, тамошним уполномоченным был покойный А.Ф.З. — отставной майон КГБ. Поначалу он ко мне отнесся настороженно, однако, убедившись в том, что я веду себя разумно, стал вполне доброжелательным, помогал советом и даже вступал в доверительные разговоры.


Архиепископ Киприан, который благословил меня на принятие сана и много этому содействовал, однажды мне сказал:
— Вообще-то за уполномоченных Богу не молятся. Но ты за своего должен молиться — если бы не он, не быть бы тебе в попах.
Как-то я был на приеме у А.Ф.З. Секретарша его при этом отсутствовала, а была она пренеприятная особа... И я в разговоре дословно передал уполномоченному реплику своего Владыки.
Он улыбнулся и сказал:
— Между прочим, это — точно?
— Так что же мне — молиться?
На этот вопрос прямого ответа не последовало.

“Компетентные органы” опекали нас в те годы иногда даже до трогательности. Врачи “Скорой помощи” из Костромы рассказали своим ярославским коллегам такую историю. Как-то случился сердечный приступ у старой монахини, которая имела жительство в здании епархиального управления. Ей вызвали “скорую помощь”. Вызов был принят, но сейчас же у дежурного раздался звонок из местного КГБ. Оттуда распорядились:


— Высылайте лучшую бригаду, едете в архиерейский дом.

И еще несколько слов о совете по делам религий. В свое время Е. наблюдал интересную закономерность. Первым председателем этого совета был человек по фамилии Карпов. В его время в магазинах еще было достаточно продовольствия, встречалась и рыба, в частности карпы. Затем карпы из продажи исчезли, но оставались в продаже куры. Тогда Карпова сняли и назначили на это место Куроедова... По прошествии времени куры также исчезли из магазинов. Тогда сняли и Куроедова. И поскольку еще кое-какая еда в продаже оставалась, назначили Харчева. И вот уже недавно снимают Харчева — в магазинах совсем беда... Е. терялся в догадках: кто будет следующий председатель? Нитратов? А, может, Нитритов?.. Однако действительность зачастую превосходит всякий вымысел: новым председателем совета по делам религий стал — Христораднов.

До самого недавнего времени напастью на всю Церковь и на каждый приход было принудительное отчисление денег в так называемый Фонд мира. (Е. называл его — “фонд кумира”.)
(По словам патриарха Алексия II, в некоторых епархиях в этот фонд уходило до 80 процентов дохода церквей.)
Делалось это весьма цинично. Старосте заявляли в райисполкоме:
— Если не переведете в Фонд мира такую-то сумму, мы вам никаких ремонтов не разрешим.
В этом же духе действовали и уполномоченные, того же они требовали от покорных им архиереев.

Мне рассказывали о таком случае на Украине. Уполномоченный заставлял старосту сельского прихода, упрямую старуху, отдать деньги в Фонд мира. Она ему возражала, дескать, храм бедный, крыша течет, забор валится — деньги нужны на ремонт. Уполномоченный говорил о важности и необходимости “борьбы за мир”.


— Ты что же хочешь, чтобы у нас война началась? Чтобы здесь опять Махно был?
— А ты того Махна бачил? — вдруг сказала старуха. — А я его як тоби бачила... И не поминай мне Махна...
На этом разговор окончился сам собою.

Вот рассказ Вязниковского благочинного (Владимирская епархия) отца Лонгина Т. Как-то он посетил один из сельских храмов. Беседуя со священником и со старостой, он указал им, что крест на куполе покосился. Старостиха на это отвечала, что поправить крест очень трудно. Благочинный сказал ей.


— Неужели вы не можете найти сто рублей, нанять мужика, который влезет наверх и все сделает?
Разговор на этом окончился. Но через несколько дней о. Лонгина вызвали во Владимир к уполномоченному. Тот показал благочинному письменную жалобу этой самой старосты, где говорилось, что он вмешивался в хозяйственную деятельность прихода.
Отец Лонгин сказал уполномоченному:
— Согласитесь, однако же, что вопрос о покосившемся кресте не только хозяйственный, но и канонический.
— Да, — согласился чиновник, — пожалуй, что и канонический...

По прямому распоряжению властей печально известный архиерейский собор 1961 года запретил священнослужителям возглавлять приходы и перевел их на положение “наемников”. Вот тогда-то на первый план выдвинулась фигура старосты — “председателя исполнительного органа”. Особенно явно это положение проявлялось в больших городских приходах. В Москве, например, весьма многие из старост вполне уподоблялись Иуде — воры и осведомители. (Я, помнится, знавал одного такого, на приходе его так и называли “Иуда”. Был он пьяницей, а также отличался тем, что своих сотрудников “шутливо” благословлял кукишем.)


Власти иногда совершенно игнорировали принцип выборности — староста назначался в райисполкоме, а членов т.н. “двадцатки”, которые по уставу должны его выбирать, лишь уведомляли о том, что у них теперь новый “председатель”. Зачастую это были люди вовсе и не церковные.
Мне вспоминается рассказ о таком старосте. Этот человек старался вообще не иметь никакого общения со священнослужителями своего храма, он лишь выдавал им зарплату. Однако же с тамошним диаконом у него образовались более близкие отношения. И вот староста решился задать ему вопрос.
— Вот, я вижу, по праздникам вы что-то такое кладете посреди храма, а потом это все верующие целуют... Что же это там такое лежит?
Диакон совершенно серьезно ответил ему:
— Это — наш финансовый отчет.
Староста очень удивился, но поверил...
(По праздникам верующие целуют Евангелие или икону.)

В городе Тутаеве Ярославской епархии в Воскресенском соборе власти устроили в восьмидесятых годах целую чехарду старост, преимущественно мужчин. Один из них, помнится, занял этот пост в то самое время, когда пребывал “на химии”, т.е. лишь условно был выпущен из тюрьмы... А другой был заядлый охотник. Когда он узнал, что в Алтарь храма каким-то образом залетели голуби, он явился туда с ружьем и стрелял в птиц...

Покойный московский протоиерей отец Виктор Жуков так отзывался о тогдашних всевластных старостах:
— На нас — гордым оком, а на ящик (с деньгами) — несытым сердцем.
(Здесь цитируется стих из сотого псалма: “Гордым оком и несытым сердцем, с сим не ядях”.)

Среди хрущевских мер удушения Церкви не последнее место занимало введение грабительских налогов — до пятидесяти и более процентов — с дохода священнослужителей. Известный своею прямотой “наш Никита Сергеевич” сформулировал свою новую политику по отношению к религии с предельной откровенностью, он заявил:


— Попов надо брать не за глотку, а за брюхо.
Введение новых налогов сопровождалось скандальными, а то и курьезными случаями. Некоему сельскому батюшке предложили уплатить весьма значительную сумму. Шли недели, месяцы, а он ничего не вносил и в финотдел не являлся, несмотря на многочисленные вызовы. Наконец, он прибыл туда с большим мешком и с порога осведомился, где сидит заведующий. Зайдя к начальнику в кабинет, батюшка, не говоря ни слова, высыпал на письменный стол содержимое своего мешка — яйца, мясо, картошку, лук и прочую снедь.
— Это что же такое? — сказал изумленный заведующий.
— Как что? Налог.
— Позвольте... Но налог уплачивают деньгами...
— А мне в церковь денег не носят, — сказал батюшка. — Весь мой доход — продукты... Так что получайте...
Помнится, налог с этого чудака сняли.

В середине шестидесятых годов протоиерей Борис Старк встретился в здании ярославского епархиального управления с фининспектором.


— Борис Георгиевич, — сказал тот, — как же вы должны нас ненавидеть... Ведь столько денег проходит через ваши руки и почти все в наш карман.
Отец Борис отвечал ему так:
— Позвольте, я расскажу вам небольшую притчу. Некий старец жил в пещере на Святой Афонской горе. Однажды к нему пришел ученик и сказал: “Авва, у тебя тут пыль, грязь, паутина... Да к тому же пауки и клопы. Благослови, я возьму веник и все это вымету”. Старец отвечал ему так: “Оставь их, чадо. Эти насекомые необходимы для меня, они отсасывают дурную кровь...” Вот так и вы со своими налогами. Если бы этого не было, в Церковь устремились бы корыстные люди, а так все знают о налогах и притеснениях, и к нам идут только те, кто действительно хочет послужить Богу и Церкви.

И тут мне вспоминаются замечательные слова покойного епископа Николая (Чуфаровского), который говорил:


— Нам не страшна антирелигиозная пропаганда и даже преследования. Это — горячий утюг, который выжигает вшей из ризы Христовой.

В хрущевско-брежневский период весьма усилился процесс политизации Церкви, а вернее сказать, нашей иерархии... Вообще же, со времен декларации Митрополита Сергия положение Церкви в большой мере стало напоминать состояние птички из известного стихотворения старинного российского поэта Г.Р.Державина:


Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой.
Пищит бедняжка вместо свисту,
А ей твердят: “Пой, птичка, пой!”
Петь, вернее, пищать полагалось главным образом на зарубежную аудиторию — на международных конференциях, конгрессах, во Всемирном совете церквей... (Е. в те годы изобрел специальный термин — “конгресс м и р о д е р ж ц е л ю б и в ы х сил.)

Репертуар был довольно однообразный — восхвалялись отечественные порядки и осуждался “империализм”. В шестидесятых годах и вплоть до смерти президента Гамаля Насера иерархи наши с особым усердием сочувствовали арабам и осуждали Израиль.


Е. говорил:
— Если это будет продолжаться, скоро начнутся исправления в богослужебных книгах. Вместо “Воду прошед яко сушу и египетского зла избежав, израильтянин вопияше...” мы будем петь: “израильского зла избежав, египтянин вопияше”...

Затем наступило время сострадать вьетнамцам.


Даже в патриарших посланиях на День Святой Пасхи по крайней мере два абзаца были посвящены осуждению “американских агрессоров”. (Е. называл такие послания “Аще кто вьетнамолюбив...” Это была косвенная ссылка на знаменитейшее пасхальное слово Святителя Иоанна Златоустого, оно начинается словами — “Аще кто боголюбив”...)

Затем мы громогласно сочувствовали чилийцам (жертвам генерала Пиночета), католическому меньшинству в Северной Ирландии, чернокожим в ЮАР и т.д. и т.п.


В конце концов, Е. предложил произвести переименования: Патриарха впредь официально называть “Архипатриот”, а Синод — “Митрополитотдел”.

В начале 1978 года весьма позабавила нас одна публикация Журнала Московской Патриархии (№ 1). Там описывается визит патриарха Пимена в Стамбул и его встреча с Константинопольским Патриархом Димитрием 14 октября 1977 г.


Наш Первосвятитель, в частности, сказал:
— Русская Православная Церковь осуществляет свое служение в благоприятных условиях справедливого общества, построенного советским народом за истекшие шестьдесят лет. Знаменательно, что в этом юбилейном для нашего отечества году была принята новая конституция СССР, в которой с еще большей силой и наглядностью подтверждаются великие демократические принципы, гарантирующие свободу совести наших граждан.
Патриарх Димитрий ответствовал в таком роде:
— С особым удовольствием мы узнали из Ваших слов, что новая Конституция Вашей великой страны предоставляет большую свободу совести и религии, что позволит Святейшей Русской Православной Церкви совершать больше благодеяний, конструктивных и миротворческих дел внутри и вне России. И мы со своей стороны хотим сообщить Вашему Блаженству, что конституция нашей страны предусматривает свободу совести и религии. И мы, как Вселенская Патриархия, пребываем под покровительством конституции и демократических законов Турецкой державы.

Вспоминается мне курьезный, а лучше сказать прямо — скандальный случай, связанный с работой иностранного отдела Патриархии. В Москву прибыла группа архиереев Кипрской Православной Церкви. И вот кто-то решил отправить их на балетный спектакль в Большой театр. (Это, как известно, нравится решительно всем иностранцам, посещающим Москву.) Однако, отправляя епископов в театр, никто не удосужился даже заглянуть в афишу, полюбопытствовать, какой именно спектакль идет в Большом в тот вечер. А шел, надо сказать, балет по сказке Пушкина “О попе и его работнике Балде”. Кончилось это неприятностью, ибо, увидев на сцене пляшущего “попа” с крестом на шее и множество “чертей”, кипрские архиереи сочли это преднамеренной провокацией и демонстративно покинули театр.

В пасхальную ночь в некоторых московских храмах бывает множество специально приглашенных лиц. Особенно много в патриаршем соборе — дипкорпус, иностранцы, любопытствующие советские начальники, разного рода знаменитости. Е. в свое время предложил на пасхальной литургии по этому случаю изменять чинопоследование и вместо того, чтобы возглашать “Оглашенные изыдите” (т.е. желающие принять крещение), говорить так:
— Приглашенные, изыдите, приглашенные изыдите! Да никто от приглашенных, елицы вернии паки и паки Господу помолимся!

В семидесятых годах по желанию властей повсеместно была введена нижеследующая неприятная церемония. В больших городах правящие архиереи в сопровождении клириков (а в Москве сам Патриарх с членами Синода) на День победы, 9 мая, приходят к Вечному огню и возлагают там венки. Постоявши некоторое время в молчании, клирики удаляются. (Молиться или служить панихиды раньше было категорически запрещено.)


Е. по этому случаю сделал дополнение к известной песне:
День победы —
Это праздник с сединою на висках,
День победы —
Это праздненство с попами в клобуках...

Помнится, как-то в Ярославле 9 мая к тамошнему Вечному огню пришла депутация духовенства во главе с Митрополитом Иоанном. Постояли. Помолчали. Полюбовались языками пламени.


— Нет, — вполголоса проговорил отец И.М., — это еще не вечный огонь...
Реплика имела успех. Е. тогда же сочинил заметку для церковной печати:
“9 мая Святейший Патриарх в сопровождении постоянных членов Священного Синода посетил могилу Неизвестного соладата у Кремлевской стены. Иерархи в скорбном молчании созерцали Вечный огонь, уготованный сатане и аггелом его”.

Несколько лет тому назад новоназначенный настоятель одного из храмов Москвы рассказал мне о том, как его впервые пригласили на прием, который устроила Патриархия. Ему позвонил референт Святейшего и сказал, что он должен прибыть в ресторан при гостинице “Россия”. Наивный батюшка сказал:


— Вы знаете, я сейчас на очень строгой диете. Можно мне не приходить?
Референт ответил так:
— Не прийти вы, конечно, можете... Но тогда ваши дети и внуки тоже окажутся на очень строгой диете...

В редакции одного советского журнала возникло недоумение. Им надо было написать письмо епископу, и они не знали, как к нему обратиться. “Ваше Преосвященство” — казалось им неуместным, поскольку люди они были неверующие... Тогда спросили совета у Е. Тот сказал:


— Пишите просто: “Глубокоувожаемый епископ...” Или даже так: “Клобукоуважаемый епископ...”

В восемьдесят пятом году весьма пышно отмечали сорокалетие победы над нацистской Германией. По этому случаю состоялось собрание духовенства Московской епархии, после чего был обед в ресторане при гостинице “Украина”. Батюшка, присутствовавший там, мне рассказывал, что наряду с духовенством на обеде было много гражданских лиц, которые не столько пили и ели, сколько за клириками присматривали. Один из них произнес нечто вроде спича. Он сказал:


— Сколько же людей унесла эта война... Сотни тысяч, миллионы... Давайте сейчас споем всем этим убитым — “многая лета”...

В те же восьмидесятые произошло и такое событие. В дальневосточном городе Комсомольске-на-Амуре был построен и открыт православный храм. (Как видно, местные власти решили таким образом положить предел распространению сектантства.) Е. сказал:


— Это весьма отрадный факт. Остается только мечтать, чтобы там была учреждена архиерейская кафедра и у нас бы появился епископ — Комсомольский и Амурский.

Некоторое время тому назад существовала такая практика. Если священнослужитель какого-нибудь московского храма серьезно провинится, его немедленно переводили в один из приходов области, т.е. под омофор Митрополита Крутицкого и Коломенского. Некий шутник в свое время пытался придать этому даже канонический вид и предлагал очередному собору принять такое правило:


“Аще клирик Царствующего града Москвы впадет в блуд, в чревоугодие или в иной смертный грех, да будет извержен в епархию Крутицкую и Коломенскую”.

В свое время возникли, да и теперь еще продолжаются споры о том, следует ли перевести богослужение со славянского языка на русский. Один из противников перевода так сформулировал самую суть проблемы:


— А как этот перевод осуществить? “Отверзу уста моя и наполнятся духа...” Значит, придется петь так: “Открою рот и наполнится воздухом”?

Много лет тому назад в Ярославле произошла такая забавная история. Некий чудаковатый батюшка пошел в день выборов отдать свой голос. Он был в облачении и при нем был прислужник в стихаре. Прежде чем получить бюллетень, батюшка окропил урну и все вокруг святой водой.


Члены избирательной комиссии буквально зашлись от гнева:
— Вы нам тут все осквернили!
(Реплика, не оставляющая никаких сомнений в том, что выборы в те времена были отнюдь не формальностью, а носили ритуальный, идолослужебный характер.)
Священника этого немедленно вызвали к уполномоченному, и он навсегда был лишен регистрации. Когда я служил в Ярославской епархии, я его видел — места ему так и не дали, и он кормился тем, что нелегально крестил детей в частных домах.

Тому, что “атеистический марксизм” по существу является некоей “псевдорелигией”, можно привести великое множество свидетельств. Ну, например, такое. В Московском университете на механико-математическом факультете преподаватель марксистской философии однажды обратился к своим студентам со следующими словами укоризны:


— Вот вы все тут комсомольцы... А вот была недавно Пасха, так каждый из вас наверняка и крашеные яйца ел, и кулича попробовал...
С точки зрения этого “марксиста”, потребляя то, что освящено в Церкви, комсомолец “оскверняется”.

А вы обращали когда-нибудь внимание на самую конструкцию слова “комсомолец”? Мы все к нему настолько привыкли, что не задумываемся об этом... Но мне известен случай, как маленькая девочка из христианской семьи спросила свою маму:


— А комсомольцы — кому они молятся?

В Данилове мне в свое время рассказали о таком случае. В ближайшем к городу совхозе была доярка, местная “рекордсменка”, награжденная орденом и несколькими медалями. Но при этом женщина она была истово верующая и регулярно посещала храм. А тут, как на грех, у них в совхозе появился новый секретарь партийной организации, у которого усердие было не по разуму. И вот он взялся за перевоспитание этой доярки. Однако же никакие доводы его не помогали — женщина стояла на своем, от веры не отрекалась. И наконец “парткомыч” прибег к такому решительному аргументу:


— Вот подумай: советская власть тебя наградила орденом и медалями, а ты эти награды позоришь — ходишь в церковь.
Доярка молча вышла из кабинета, через несколько минут появилась снова, швырнула все свои награды на письменный стол секретаря и так же молча удалилась...
Секретаря этого, конечно, тут же сняли, а доярку еще долго уговаривали принять награды обратно.

Директор школы в большом украинском селе узнал, что некий житель не только сам посещает храм, но и водит туда своих детей. Он пригласил верующего к себе в кабинет для доверительного разговора.


— Что же это получается? — начал директор. — Все у нас плывут по течению, а вы один — против течения?
— А по течению только мусор плывет, — отвечал христианин.
На том разговор и кончился.

Мой знакомый, протоиерей Василий Б., был призван в армию еще когда учился в семинарии, будучи в диаконском сане. В числе нескольких сотен прочих призывников его привезли в Таллин, к месту “прохождения службы”. Новобранцы толпились в огромном дворе, как вдруг из репродукторов послышался начальственный голос:


— Рядовому Б. срочно явиться в штаб.
Отец Василий отыскал штаб и обнаружил там несколько офицеров, которые сидели за столом.
— Рядовой Б. по вашему приказанию прибыл.
— Вольно, — сказали ему.
— Так... Ты на каких музыкальных инструментах играешь?
— Да вот, — отвечал он, — бренчал когда-то на балалайке...
— А ты не врешь? В армии надо говорить правду.
— Я не вру... Больше я ни на чем не играл...
— Нам все про тебя известно. Вот твои документы, тут написано, что ты окончил два класса духовной семинарии.
— Но ведь это не духовная, а духовая семинария. У нас духовенство готовят.
— Так ты что же — поп?!
— Нет, я — диакон.
— Пошел вон отсюда!

Другой батюшка, когда-то служивший на Кубани, передавал мне свой разговор с местным военкомом. Майор его спросил:


— А что же тебе в военном билете писать? Какая же у тебя профессия?
— Нам обычно пишут: священнослужитель.
— Так. А ты семинарию кончил?
— Нет, меня так посвятили в священный сан.
— Ну, раз ты семинарию не кончил, я тебе не напишу “священнослужитель”. Я тебе напишу просто: служащий.

Мне известны и более курьезные свидетельства совершенной отчужденности советского общества от Церкви. Некий батюшка служил в Московской епархии, где-то недалеко от города Клина. Ему предстояло очередное награждение, его должны были возвести в протоиерейский сан. Незадолго до Пасхи ему принесли телеграмму из епархиального управления. На бланке, который священнику вручил почтальон, было напечатано буквально следующее:


“Вам надлежит прибыть для возведения в сан п р о т и в е в р е я”.

У наших бюрократов, да и вообще у всех “советских людей” было о нас, клириках, вполне устойчивое мнение: это или жулик, или ненормальный. В этой связи мне вспоминается разговор между московским уполномоченным Плехановым и отцом А.Б., который до семинарии был генетиком, кандидатом биологических наук. Выдавая ему справку о регистрации, Плеханов глядел на него с изумлением и сказал:


— Как же так? Вы — кандидат наук, генетик, и вдруг становитесь служителем Церкви?
На это отец А. отвечал:
— А вы разве никогда не слышали, что основатель генетики был священником и даже настоятелем монастыря?
(Он имел в виду Г.И.Менделя.)

Отношение к священнослужителям, как к людям весьма подозрительным, я почувствовал на собственной шкуре с самых первых шагов на этом поприще. Никогда не забуду свое прибытие к месту служения — дальнее село, двадцать шесть километров проселочной дороги от районного центра — Данилова. Был 1980 год, самый конец апреля. По обочинам и в лесу еще кое-где лежал снег. Первых несколько верст мне посчастливилось проехать на попутном тракторе. Далее я месил грязь резиновыми сапогами...


Дорога проходит через большое село — Спас. Там меня заметил мужик, который чинил забор у своего дома. Он внимательно посмотрел на мою фигуру и сказал:
— А ты не в Горинское идешь, сменить отца Ивана?
Я подтвердил это.
Надо сказать, что тоску навевала не только распутица, не радовали и названия селений, через которые приходилось идти — Стонятино, Скулепово... Да и само Горинское — место, где мне предстояло служить.
После краткого моего диалога с мужиком я едва ли прошел километра полтора — меня нагнал грузовик, в кузове над кабиной возвышалась гренадерская фигура участкового в милицейской форме. Я был решительно остановлен, поднят в тот же кузов и доставлен в Горинский сельсовет. Там долго и внимательно изучали мой паспорт и указ Митрополита Иоанна о назначении на этот приход.
А далее началась некая бюрократическая игра — уполномоченный совета по делам религий категорически отказывался выдать мне справку о регистрации, пока я не пропишусь в Горинском, а райисполком в Данилове и вторивший ему сельсовет решительно не желали меня прописывать, пока я не предъявлю справку о регистрации... Все это продолжалось недели две, и мне пришлось еще несколько раз преодолевать 26 километров жидкой грязи...

Вспоминается мне народный суд в Данилове. Лето 1981 года. Слушается дело об ограблении Троицкого храма села Горинского. Совершили это мальчишки из Рыбинска, одному из них исполнилось 18 уже в тюрьме. Я — свидетель.


Ведет заседание судья лет тридцати на вид, в рубашке с короткими рукавами. Держится он весьма уверенно, то и дело покрикивает на стороны и на свидетелей.
Я спросил одного из адвокатов:
— Откуда он такой бойкий у вас тут взялся?
— А он раньше был водителем троллейбуса в Ярославле. Потом окончил заочный юридический институт и вот стал судьей...
Наконец приходит мой черед давать показания.
Судья задает мне вопрос:
— Самый факт ограбления храма не свидетельствует ли о том, что вы халатно относитесь к своим обязанностям?
Я отвечаю:
— По действующему законодательству я вообще не имею права решать на приходе никакие хозяйственные и организационные вопросы. Мое дело — только богослужение. Но в меру сил и возможностей мы старались привести церковь в порядок: делали ремонт, провели электричество...
Судья прерывает меня:
— Ну, это в Церкви совершенно не нужно. Могли бы служить при свечах, как тысячу лет до этого служили...
— С таким же успехом, — говорю, — я могу сказать вам, что в этом зале также не нужно электричество. Могли бы заседатьпри свечах, как заседали судьи тысячи лет до нашего времени...
Этого он никак не ожидал и сразу перешел на крик:
— Вы что себе позволяете? “Святой человек”! Я вам сейчас вкачу пятнадцать суток за оскорбление суда!..
Я понял, что силы наши неравны, а потому смиренно произнес:
— Приношу суду свои извинения.
Он еще некоторое время кипятился, а потом возобновил допрос, но смотрел на меня уже не без некоторой опаски.
В перерыве ко мне подошли адвокаты и выразили свой восторг:
— Ловко вы его поддели...

Как-то осенним днем восемьдесят третьего года, когда я уже служил в селе Петрове под самым Ярославлем, зашел ко мне в дом местный почтальон. Спрашивает:


— Вы на газеты и журналы подписываться будете?
— Да, — говорю, — буду. Я подпишусь на газету “Правда”.
(А надо сказать, что в те “баснословные года” именно в этом “центральном органе” при некотором умении читать между строк можно было обнаружить самую существенную информацию.)
От моего ответа почтальон опешил:
— Вы это серьезно говорите?
— Совершенно серьезно. Я подпишусь только на одно издание — на газету “Правда”.
— Но послушайте, у меня на участке на “Правду” даже члены партии не подписываются...
— А вот вы им, — говорю, — так и скажите. Вы на свой центральный орган не подписались, а поп его получает...
Почтальон принял от меня деньги, выдал квитанцию и удалился совершенно потрясенный.

Старостиха Горинской церкви, после того, как мы с ней познакомились ближе и она прониклась ко мне доверием, передала отзыв обо мне секретаря Даниловского исполкома. (По общему положению церковными делами занимались в районных советах именно секретари.) Так вот даниловский секретарь, фамилия его, помнится, была Орлов, изучив мои бумаги и автобиографию, взглянул на старосту и произнес:


— Советский человек... До чего дошел...

Скудельные сосуды

 

Женщина... слабая... немощный сосуд — скудельный...


Н.Лесков. Владычний суд

 



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет