2.4. Понятие национального
коммуникативного стиля
и его дискурсивная реализация
В настоящей работе предлагается понимание не коммуникативного стиля вообще, а национального коммуникативного стиля, представленного как конкретная языковая реальность на примере (модели) немецкого коммуникативного стиля. Известно, что определение любого явления, особенно не имеющего точной научной «прописки», в значительной мере зависит от исходных позиций исследователя. В фокусе нашего интереса национально-культурная специфика коммуникации, непосредственно влияющая на успешность межкультурного общения. Исходя из этого, национальный коммуникативный стиль рассматривается нами как устойчивая совокупность коммуникативных представлений, правил и норм, опосредованных культурой как макроконтекстом коммуникации, проявляющихся в отборе языковых средств, организации смысла и национально маркированном коммуникативном поведении носителей языка. В такое понимание стиля коммуникации как явления национального уровня включены не только его метакоммуникативный аспект, затрагивающий план интерсубъективности в коммуникативном взаимодействии, но и пропозициональное содержание, а точнее макропропозиция как своеобразный культурный код глобальной организации смысла в национальном дискурсе.
В рамках нашей концепции категория национальный коммуникативный стиль локализуется в пограничном пространстве на пересечении коммуникативистики, культурологии и прагмалингвистики, что обусловливает его интерпретацию как интегральной сущности, имеющей культурно- и лингвистически детерминированную природу. Схематически данный подход можно представить следующим образом:
Схема 7
язык
При этом механизм взаимодействия национального коммуникативного стиля и трёх основных семиотических систем, участвующих в его формировании, характеризуется, на наш взгляд, как процесс интерпенетрантности (взаимопроникновения). Все обозначенные феномены существуют в такой взаимосвязи и взаимозависимости, что изменение каждого из них влечёт трансформацию другого, являясь одновременно причиной и следствием, формирующим и отражающим факторами происходящих сдвигов.
Национальный коммуникативный стиль формируется под воздействием культурных макрокатегорий и усваивается языковой личностью в процессе инкультурации и социализации. Являясь компонентом национального сознания, стиль коммуникации проявляется в действиях коммуникантов, как в монокультурном окружении, так и в межкультурном взаимодействии, неосознанно, в режиме автоматической, стереотипизированной речевой деятельности. Именно в связи с этим, коммуникативный стиль можно считать наиболее ярким экспликатором культурной чужеродности в контактах с представителями других языковых культур. Кроме того, конфронтация коммуникативных стилей в ситуациях межкультурного общения является одной из главных причин возникающих помех, проблем, недоразумений в коммуникации.
Теоретический анализ, предпринятый в первой главе, позволяет сделать вывод о том, что коммуникативный стиль содержит конвенционально-поведенческую составляющую и обнаруживается не только в вербальном оформлении коммуникации, но и на уровне неязыкового контекста, в невербальном поведении участников общения.
Данный подход представляется оправданным, поскольку вербальная и невербальная реализация коммуникации есть процесс симультанный (синхронный). В этой связи можно говорить о том, что национальный коммуникативный стиль отражает существующие в лингвокультуре преференции (предпочтения) по выбору вербальных, невербальных и паравербальных средств в организации межличностного взаимодействия. В терминах социопрагматики формулу национального стиля коммуникации можно передать следующим образом: что – как – кому – где – когда (сообщается/умалчивается/ретушируется) – с какой интенцией социального действия. Такая интерпретация позволяет утверждать, что национальный коммуникативный стиль специфицируется в разных социально-коммуникативных сферах, в контекстах разных институциональных дискурсов, сохраняя базовые культурно обусловленные коммуникативно-языковые характеристики и приобретая при этом специфические черты в зависимости от конкретного типа дискурса и сложившейся ситуации. Следует уточнить также, что национальный коммуникативный стиль рассматривается нами как своего рода гипероним по отношению к такому явлению, как коммуникативные стратегии, являющиеся культурно маркированными частными проявлениями стиля, выступающими в качестве некоторой последовательности коммуникативных шагов.
Согласно концепции, развиваемой в нашей работе, национальный коммуникативный стиль понимается как конституент национально-культурного пространства, как основа коммуникативного поведения соответствующего народа.
Национальный стиль коммуникации реализуется в речевой деятельности и – шире – в коммуникативном поведении языковой личности, являющейся представителем данного конкретного этнокультурного социума. Исходя из обозначенного в настоящем исследовании понимания национального коммуникативного стиля, последний проявляется на всех уровнях структуры языковой личности (по Караулову, 1987). При этом необходимо отметить, что каждая языковая личность демонстрирует себя, прежде всего, на уровне идиолекта, который представляет собой индивидуальную лингвистическую систему с вариациями на фонологическом, грамматическом и лексическом уровнях. Кроме того, вступая в коммуникацию, человек общающийся демонстрирует свою систему коммуникативных ценностей. Как точно замечает Н.И. Формановская, есть коммуникативные личности многословные и немногословные; говорящие по теме и отклоняющиеся от неё; говорящие логично, ясно, убедительно, выразительно и не обладающие такими способностями; скромные и нескромные; лидеры и ведомые и т. д. (Формановская, 2002: 65). Однако, несмотря на индивидуальный стиль каждой личности, её речевая деятельность как представителя определённого культурного сообщества подчинена негласным законам вербального и экстралингвистического оформления коммуникативных ситуаций в этом сообществе. В сознании носителей лингвокультуры присутствуют репрезентации всех возможных вариантов разных речевых событий (осуществление покупки, день рождения, служба в церкви и т. д.) и конвенциональных языковых форм, используемых для их осуществления в рамках своего привычного окружения. Иначе говоря, идиостиль человека тонко и незаметно регулируется особенностями национального коммуникативного стиля. Т. Лукман пишет по этому поводу: «Не зная как сформулировать правила, согласно которым мы шутим, мы понимаем как, когда, с кем и по какому поводу можно пошутить» (ср. Luckmann, 1986: 203).
Считается, что более чувствителен к культурному компоненту корпус лексико-семантических средств, который составляет основу лексикона и грамматикона языковой личности. Если принять во внимание, что этот уровень отражает нормальное владение естественным языком, а языковые средства представляют собой «внешние» элементы коммуникации, то подобное допущение мыслится вполне обоснованным. Небольшой иллюстрацией сказанному может служить одно из проявлений национального коммуникативного стиля в Сингапуре, где, наряду с английским языком, широкое распространение имеют местные азиатские языки. По аналогии с грамматической нормой этих языков почти ко всем высказываниям на английском языке жители прибавляют частицу «-la» как языковой индикатор дружелюбия и солидарности по отношению к партнёру по общению (Altehenger-Smith, 1983). Наличие отражающих разные интенции модальных слов и частиц является также одной из неотъемлемых черт немецкого разговорного стиля. При этом модальные частицы в устной немецкой коммуникации имеют метакоммуникативный эффект. Так, например, иллокутивный индикатор denn выражает, как правило, коммуникативную готовность к общению и смягчает категоричность вопроса («Tag, Klaus, wie geht´s dir denn?»; «Hast du denn so viel Geld?»). «Überhaupt» интерпретируется слушающим как намерение говорящего перейти к основательному обсуждению темы («Ist deine Frau überhaupt damit einverstanden?»). Модальная частица eigentlich расценивается обычно как сигнал ввода нового аспекта разговора («Woher nimmst du eigentlich immer die Zeit für so was?»). Используя в высказывании метакоммуникативный элемент etwa («Hast du etwa kein Geld mehr?»; «Muss ich dann etwa auch `ne Rede halten?»), говорящий апеллирует к коммуникативному партнёру с надеждой, что его опасения не подтвердятся, и стимулирует соответствующий ответ («Doch, natürlich hab ich noch welches»).
Сложно и, скорее всего, невозможно отследить, какой уровень структуры языковой личности более активен, проявляясь в коммуникативном стиле в процессах межкультурного общения. Очевидно, что в актах коммуникации обмен смыслами и их интерпретация происходят при взаимодействии всех составляющих «коммуникативного пространства личности» – вербально-семантического, когнитивного и прагматического одновременно.
Например, в каждой языковой культуре существуют правила культурно обусловленной логики, эксплицируемые в коммуникативном стиле посредством союзных слов и других коннекторов. Использование данных языковых маркеров, выражающих одно из ограниченного набора отношений и связывающих разные части высказывания, отражает не только языковую компетенцию коммуникантов, подразумевающую грамматически корректное употребление уступительных, целевых, причинных и т. д. союзов. Адекватный выбор специфических культурно-логических «связок» требует, прежде всего, тезаурусных и прагматических знаний, позволяющих партнёрам по коммуникативному взаимодействию идентично толковать контексты обсуждения и деятельности. Так, в простейшем примере: «Мы танцевали, чтобы пошёл дождь» – союз цели не ошибочен, как это показалось бы европейцу. Речь идёт о культовом действии, значимом в некоторых культурных группах и, соответственно, две составляющие этого высказывания имеют естественную логику в определённом культурном контексте. Своя культурная логика прослеживается в немецком объявлении: «Solide arbeitender, daher mittelloser Zahnarzt möchte es doch noch einmal versuchen, eine ehrliche Partnerschaft aufzubauen», где союз «поэтому» отражает причинно-следственную связь, смысл которой сложно понять без конкретных культурно-специфических знаний1. На основе следующих иллюстраций по поводу немецкой культурно-специфической логики, фиксирующей содержательную зависимость двух частей высказывания, можно распознать определённые стандарты этой культуры, например, разграничение дела и личных отношений: «Zuerst haben sie sich schrecklich über das Computerprogramm gestritten, dann sind sie aber gemeinsam nach Hause gefahren«; «Darf ich Ihnen einen Cognac anbieten? Ja, aber ich habe etwas ernstes mit Ihnen zu besprechen» (Müller, 1980).
Каждый носитель языка может автоматически «правильно» и уместно, с точки зрения внутрикультурной коммуникативной логики, выстроить структуру вопросно-ответного обмена. Так, если в немецком дискурсе на вопрос: «Gehst du gleich einkaufen?», – последует ответ также в форме вопроса: «Kannst du das nicht machen?», – любому немецкоговорящему очевидно, что обмен репликами не закончен и сегмент общения должен быть завершён как-то иначе. Например, следующей репликой: «Nee, ich muß zum Zahnarzt», – и реакцией на неё: «okay, ich mach´s». При этом в пресуппозицию носителей немецкого языка входит знание о том, что такая предпочитаемая последовательность высказываний является обычно маркером консенсуального речевого действия. Отсутствие сигналов обратной связи, например, выпадение предпоследней или последней реплики, имеет явные структурные импликации, свидетельствующие о диссонансе в интеракции.
Данная способность вероятностного прогнозирования возможных способов продолжения дискурса представляет собой важнейшую часть культурно обусловленной коммуникативной компетенции языковой личности.
Ярким актуализатором национального коммуникативного стиля являются паралингвистические явления, также обоснованно причисляемые к сфере дискурса, поскольку наблюдать их можно исключительно в разговорной речи. В терминологии П.Н. Донца паралингвистические феномены метко определяются как внешняя форма дискурса (Донец, 2001: 208). Без сомнения, данные дискурсивные средства ещё в большей степени, чем вербальные, отличаются культурной детерминированностью. Г. Малетцке выделяет в этой связи тихие и громкие языковые культуры, что подразумевает типичную для носителей языка громкость речи в интеракции (Maletzke, 1996: 78). Так, американцы воспринимаются в Европе, в частности в Англии, как чересчур громкие и тем самым бесцеремонные. Громкими русские считают немцев, особенно подросткового и молодого возраста, за их привычку, не снижая голоса, обсуждать в общественных местах (на улице, в транспорте) свои дела. Темп речи также отмечен культурной спецификой. Высокая скорость речи присуща представителям романоязычного пространства. К числу медленно говорящих народов относятся финны, что определяет их общеизвестный имидж и порождает множество стереотипов о них как самых больших молчунах на европейском континенте. Их долгие паузы часто заставляют, например, немецких партнёров по общению предполагать, что те уже закончили свою реплику и наступила их очередь вступать в дискуссию. Преждевременная, с точки зрения финнов, смена говорящего нередко приводит к оценке немецкого стиля коммуникации как невежливого и бесцеремонного (Müller, 1991: 30). Немцы в этом смысле находятся где-то посредине континуума с типично быстрой манерой разговора в Берлине и некоторых южных территориях (Баден-Баден) и выраженной речевой медлительностью в северных Землях (Maletzke, 1996: 79). При этом долгие паузы, особенно в аргументативном общении, имеют негативные коннотации в немецком дискурсе, являясь сигналом неуверенности и даже некомпетентности говорящих. По отношению к дискурсивным паузам можно провести определённые параллели между немецкой и русской коммуникативными культурами. Как в одной, так и в другой «повисшая» пауза вызывает чувство неловкости. Коммуниканты активно стремятся восстановить контакт и продолжить общение (Стернин, 2001: 208; Helmolt, Müller, 1993: 534). В качестве средств, временно заполняющих паузу в немецком языке, часто используются такие междометные слова и реплики, как also, tja, na ja, so ist es, mhm, puhhh, huch; в русском: ну, вот, значит, гм, так-так и т. д. Паузы рассматриваются как дискретные единицы более длительного дискурсивного сегмента – молчания, ещё одного коммуникативно значимого явления паралингвистики, с трудом поддающегося интерпретации представителями чужой культуры. Например, в китайской лингвокультуре молчание в ответ на вопрос служит контектуализирующим указателем на то, что обсуждаемая тема неприятна собеседнику или он не готов её обсуждать. В японском коммуникативном стиле молчание как «нулевой речевой акт» (Богданов, 1986) представляет собой неотъемлемую составляющую процесса общения. По наблюдениям И.А. Стернина, в русском групповом общении молчание, как правило, недопустимо. В компании, в гостях, за столом, не принято молчать (Стернин, 2001: 204).
Приведённые в параграфе примеры демонстрируют разные аспекты проявления национального коммуникативного стиля, распознаваемые коммуникантами в межкультурном взаимодействии как индикаторы чужеродности.
Итак, национальный коммуникативный стиль репрезентируется в коммуникативном поведении языковой личности, а конкретнее, в культурно обусловленной дискурсивной деятельности носителей языка.
Не подлежит сомнению, что основная доля дискурсивной специфики в разных языках и культурах обусловлена именно особенностями национальных коммуникативных стилей, образующих своего рода стержневое основание дискурсивных практик языковой личности.
|
