1
Россия старая, дореволюционная Россия, славилась своей темнотой и неграмотностью. К этой горькой славе так привыкли, что уже начинали ею кокетничать (из года в год печатая в календарях резко контрастные цифры о грамотности в Германии, в Бельгии и у нас). Констатировать нашу темноту сделалось чуть ли не хорошим тоном. После революции 1905 г. таким же хорошим тоном считалось помечтать о повышении грамотности, и такая мечта стала необходимым признаком либерального мышления. В Государственной думе не только кадеты, но и октябристы произносили горячие речи о необходимости поднять народную грамотность и на таких речах зарабатывали и добрую славу, и прогрессивное лицо.
В этих мечтаниях сказывалось не только ханжество. Для русской буржуазии действительно необходим был более грамотный рабочий, в своих речах она в иные исторические периоды была искренней. Искренность была и в пределах мечты: добивались или пытались добиваться именно грамотности, а не чего-либо большего. Рабочий, умеющий читать и писать, – приятный и практически приемлемый идеал, позволяющий надеяться на подъем промышленности, а следовательно, и на подъем кривых прибылей и накоплений. Правда, даже этот грамотный рабочий заключал в себе большие опасности: грамотность позволяет человеку читать не только деловые записки и чертежи, но и революционные газеты и прокламации, она приносит ему расширение кругозора, которое угрожает прежде всего прибылям и накоплениям. Широкое народное образование нечто большее, чем простая грамотность, и оно тем более не могло увлекать ни русское правительство, ни русскую буржуазию.
Цели царского просветительного ведомства не могли идти дальше осторожного распространения техники чтения и письма. При этом всегда подразумевалось стремление сохранить по возможности патриархальную темноту и прославленную непосредственность русского мужика. Но даже такая программа вызывала бешеное сопротивление дворянских и дворцовых кругов, курских, волынских и иных зубров, князей Мещерских, газеты «Новое время», всей романовской фамильной коллекции ничтожеств. Темнота и мракобесие были стилем последнего Романова. Недаром курсом его царствования была распутинщина – дикая и темная возня с прощелыгой, возведенным в звание пророка.
Неудивительно потому, что даже та первоначальная грамотность, о которой мечтали либеральные ораторы, находилась в очень печальном состоянии. Она достигалась при помощи самых дешевых казенных способов и в подавляющем большинстве случаев не превышала того, что теперь мы обычно называем полуграмотностью. «Статистическое» убожество русского императорского просвещения, само по себе достаточно выразительное, открыто для всех дополнялось качественной его примитивностью.
Октябрьская революция получила в наследство весьма жалкое «просвещение» народа – результат многолетней позорной и преступной политики Романовых и их клики. Толчки к просвещению, проделанные Петром Первым в начале 18 в., не выросли в большое государственное дело, и на протяжении двух столетий они были заторможены на удивление однообразной, на удивление тупой политикой охранения, охранения народа от крамолы и, разумеется, от знания.
Образовательный «актив» царской России, если не выходить за пределы цифр, был такой:
учащихся во всех школах, не считая высшей – 7 800 600
Вот это и все, что было достигнуто за триста лет романовского царствования, – 7 миллионов детей в школах. Чему учились эти дети, какое они получили образование? Об образовании можно и не говорить – они получали ту самую грамотность, необходимость которой так красноречиво обосновывали в своих речах кадеты и октябристы. Если спросить, сколько же из этих 7 миллионов детей не пошли дальше начальной школы, ответ в круглых цифрах останется тот же: 7 миллионов. Более точный ответ очень незначительно изменяет картину:
всего учащихся – 7 800 600,
в том числе в начальных школах – 7 015 000.
Следовательно, в начальной школе получали законченное образование 90 процентов всего учащихся. В этом и заключалась политика «грамотности». Так говорят голые цифры.
Еще выразительнее язык исторических воспоминаний. Добрая половина начальных школ была школами церковноприходскими – одно из самых «светлых» достижений последних Романовых, – гениальное творчество знаменитого Победоносцева. Эти школы меньше всего беспокоились о грамотности, перед ними стояла более высокая цель – воспитание народа в духе православия. На наше счастье, даже на достижение такой светлой цели царское правительство жалело средств – оно было поручено ленивым и невежественным людям: попам, псаломщикам и дешевым малограмотным учителям. Воспитать в школах христианские доблести и главную из них – долготерпение так и не удалось, но зато, промучившись три года за изучением мертвого церковнославянского языка, ученик из этой школы выходил таким же темным, каким и входил в нее. Та незначительная грамотность, которую он уносил с собой из школы и которая позволяла статистикам что-то показывать в сравнительных таблицах, эта «грамотность» обречена была на медленное умирание. Преобладающее в стране крестьянское население, а впрочем, и вообще все население провинции жило без книг и газет. Этим грамотным «статистам» читать было нечего. В этом «организационном моменте» крылись корни явления, которое нашими публицистами именовалось столь выразительно – «рецидив». Через несколько лет по окончании школы «грамотный» еле-еле умел брести по печатной странице, а потом вовсе терял эту способность. Единственное знание, которое у него оставалось, – это умение нацарапать свою фамилию в случаях официальных. Подобная грамотность в подавляющем большинстве случаев была тем особым видом косноязычия, комических и жалких потуг выражаться по-книжному, которое еще так недавно привлекало внимание наших юмористов. Но и таких «ученых» людей было немного. Большинство же даже в официальных случаях ставило кресты – обычай поистине христианский.
Сверх 90 процентов, получающих образование в начальной школе, оставались все-таки еще какие-то 10 процентов. Может быть, они, хотя бы в незначительной степени, удовлетворяли нужду в народном образовании? Нет, 10 процентов имели другие назначение. Темной массой «грамотного» и неграмотного народа нужно было управлять. Назначение этих 10 процентов было настолько ясно, что нет даже надобности особенно привлекать аргументацию.
Цифры достаточно красноречивы:
всего в средней и в неполной средней школе (высшие начальные училища) учащихся было 785 600,
из них: в средней школе – 564 800,
в неполной средней школе – 220 800.
Средняя школа: гимназии, реальные училища, коммерческие училища, кадетские корпуса, институты благородных девиц и духовные семинарии полностью, разумеется, обслуживали «чистую» публику – дворянство, чиновничество, духовенство и значительные слои буржуазии. Народ же здесь был представлен ничтожной цифрой – 220 тыс. учеников, или 2,8 процента общего числа учащихся в неполной средней школе.
Совершенно неестественный, поразительно нелогический разрыв между начальной и средней школой, который сказывается в этих процентах, – замечательно точный символ непроходимой пропасти, разделявшей народные массы России и ее блестящую богатую и образованную верхушку.
Для этой верхушки, для нужд дворянско-чиновничьего управления существовало 91 высшее учебное заведение с 124 700 студентами и 233 учебных заведения, приближающихся по типу к нашим техникумам. В этих техникумах учащихся было всего 48 тыс. Так разрешалась царской Россией «проблема кадров».
Октябрьская революция получила настолько бедное наследие от царского просветительного ведомства, что почти невозможным становится сравнение просветительной работы Советской власти и «просвещения» императорской России. Если все же возможно сопоставление некоторых цифр в области школ, то во всех остальных областях культуры приходится противопоставлять звучные полновесные ряды цифр – великие завоевания Октября – буквально единицам, а иногда и абсолютным нулям «культурных» показателей проклятого прошлого.
2
Различие между постановкой народного образования в СССР и в старой России – различие не только качественное, но и принципиальное. Оно так же глубоко, как глубока бездна, которая разделяет эксплуататорское общество с его охранительной идеологией и свободную жизнь 165 миллионов трудящихся нашей страны.
В течение двухсот лет после эпохи Петра Первого царская Россия смогла создать контингент учащихся в 7 млн. Советская страна только за двадцать лет своего существования сумела это число поднять на 18 млн. В царской России приходило в школы в течение одного года 35 тыс. новых учеников, а в СССР на каждый год его истории приходится в среднем около миллиона нового пополнения в школе. Эти цифры уже выводят нас за пределы сравнения, они не только говорят о поистине могучем движении культуры, они показывают не виданное еще в истории человечества богатство возможностей, открывшихся перед народом, освобожденным от эксплуатации. Они говорят о таком скачке вперед, стремительность которого почти невозможно изобразить цифрой. Гигантское движение советского народа к высотам культуры ни в коей мере не может быть истолковано как простое продолжение культурной эволюции прошлого.
Нашу страну населяют сейчас совершенно новые люди. Они отличаются не только высокой культурностью. Решительно изменилось самое понятие образования. То, что знал человек, кончающий университет в старой России, было совершенно иным по сравнению с тем, что знает гражданин Советского Союза, окончивший семилетку или даже начальную школу, а в крайнем случае и ничего не окончивший, а побывавший на каких-либо профсоюзных курсах. Это явление, собственно говоря, не подлежит доказательству, это аксиома, но она доказывается буквально на каждом шагу. Возьмем первую попавшуюся цифру, иллюстрирующую наши хозяйственные успехи.
Например, алюминий в 1913 г. был целиком предметом импорта, у нас вовсе не добывался. А в 1935 г. мы импортировали уже только 2 процента нужного нам количества. Этот путь – от 100 до 2 процентов – сам по себе путь величественный, могущий поразить воображение любого европейца, уже не поражает наше воображение. Этот итог, пожалуй, не мог бы поразить воображение и старого россиянина. Он, наш недавний предок, потому не стал бы удивляться, что ему не было ровно никакого дела ни до алюминия, ни до его производства, ни до импорта или экспорта. Для советского гражданина эти цифры не объект его любопытства, а итог его собственной деятельности. В величественном движении вперед страны, совсем еще недавно нищей и отсталой, наш современник участвовал сознательно в каждом из дней своей жизни, боролся за это, переносил лишения и преодолевал препятствия, сопротивление и предательство врагов. Не поэтому ли в нашей двадцатилетней истории стали действительно бытовыми многие «астрономические» цифры, которые другому мироощущению просто недоступны, как недоступны ощущению человека ультрафиолетовые лучи. Движение вперед нашей культуры так грандиозно и так стремительно, что напоминает по своему характеру космические явления. Тот же самый алюминий, импорт которого мы скостили со 100 до 2 процентов, выступает еще в одном астрономическом итоге: потребление алюминия в стране в 1935 г. составляло по отношению в 1913 г. 1417 процентов. А ведь алюминий отнюдь не относится к «звездам первой величины»: импорт по автомобилям мы снизили от 100 процентов до 0 процентов, увеличив уже в 1925 г. потребление в стране автомобилей на 4493 процента.
И все эти действительно мирового размаха количественные данные отражают обыкновенные будни нашей страны. Они есть и наш труд, и наше знание, и результат нашего знания, и основание будущего знания. Диапазон познания, познавательная глубина социалистической культуры выходят далеко за пределы школы – знание рождаются из опыта, оно выражение наших стремлений и наших удач и неудач. Образование в нашей стране – часть ее жизни, оно перестало быть эрудицией потребителя жизни, оно сделалось оружием создателя жизни.
3
Только помня о такой качественной поправке, можно согласиться на сопоставление наших цифровых показателей по народному образованию с данными старой России.
Увеличение общего числа учащихся в советской общеобразовательной школе от 7800 тыс. до 25555 тыс. произошло главным образом за счет роста школ повышенного типа. Число учащихся в начальной школе выросло всего в полтора раза, составляя в 1935 г. 10887 тыс. человек, т. е. 155 процентов по отношению к 1914 г. По нашим масштабам это незначительное повышение. В будущем оно примет еще более скромные размеры, пока совершенно не исчезнет после введения всеобщего семилетнего образования.
Зато рост числа обучаемых в средней и неполной средней школе составляет изумительнейшее явление в истории человечества. Число учеников в средней школе возросло с 564 тыс. до 4481 тыс., т. е. на 790 процентов. Еще более выразительны показатели по неполной средней школе. Те 220 тыс. учеников, которые в 1914 г., собственно говоря, демонстрировали только разрыв между низами и верхами, выросли в 10887 тыс. учеников – рост на 4945 процентов.
Эти данные показывают настоящее духовное воскрешение советского народа. Они буквально потрясают тогда, когда вопрос касается села, этого классического символа вековой темноты и нищеты. Здесь сила цифр просто-напросто превышает способность обыкновенного человеческого ощущения. Число учащихся в сельской средней школе возросло с 14 тыс. до 1291 тыс., или на 9121 процент, а в неполной средней школе с 37 тыс. до 7498 тыс. учеников, т. е. более чем на 20 тыс. процентов (21381 процент).
Столь же изумителен рост высших учебных заведений – этого многообразного и сложного вида обучения, который известен у нас как подготовка кадров. Уже упоминалось, что в старой России было 91 высшее учебное заведение, в 1935 г. их уже 718. В советской высшей школе получает образование свыше полумиллиона человек.
Среднее техническое образование до революции было в зачаточном состоянии. В техникумах в 1914/15 учебном году обучалось 35,8 тыс. человек, ничего не значащая цифра для государства, занимающего одну шестую часть мира. В Советской стране наново создана средняя техническая школа. В ней в настоящее время 715 тыс. учащихся – 1991 процент по сравнению с прошлым. Такие учреждения, как рабфаки и ФЗУ, с общим числом учащихся свыше полумиллиона даже и сравнивать не с чем – это действительно новое слово в деле просвещения масс, подготовки их к активному участию в строительстве социализма.
Общее количество учащейся молодежи в наших стационарных школах составляло в 1935 г. 27344 человек против 8191 тыс. в 1913 г. При этом не учитывается огромная масса правительственных, общественных и различного рода ведомственных образовательных учреждений, которые составляют параллельное русло просвещения: разнообразные курсы, школы ликвидации неграмотности и малограмотности, школы переквалификации, клубные кружки и т. д. Точно так же не принимаются в расчет детские дома, площадки и сады, охватывающие в общем итоге тоже несколько миллионов детей.
Таково исключительное по своему размаху культурное движение советского народа, одно из самых поразительных в человеческой истории явлений, показывающее, как органически цельна, как прекрасна новая свободная жизнь. То, что капиталистическая Европа сделала с большим напряжением в течение веков, Октябрьская революция совершила на протяжении двух десятков лет, совершила при этом в совершенно новом стиле, – что называется с открытым человеческим лицом, в чудесной радости творчества, без малейшего проявления жестокой конкуренции, без группового и личного эгоизма, в действительно единодушном дружеском усилии освобожденных масс, в мудром равновесии духа и в счастливом предвидении прекрасного будущего, не каких-либо отодвинутых в мечту веков, а будущего завтрашнего, не выходящего за пределы живущего и творящего поколения.
И сделано это не в порядке парадного блеска, сделано в могучем процессе все той же великой социальной победы, в общем подъеме поистине новорожденной истории.
Мы, современники, не всегда можем понять всю пленительность этой картины, этого грандиозного движения, столь неизмеримого по масштабам с капиталистической культурой и уже столь привычного и будничного для нас самих. В нашей стране еще можно встретить людей-одиночек, которых как бы укачивает стремительное наше движение, которые естественный ритм его ощущают как неприятные толчки. У нас еще можно услышать брюзжание какого-нибудь чудака на тему о наших недостатках. Есть такие брюзги среди наших сограждан. Часто бывает: сын такого чудака заканчивает техникум, занимая прочное место в тех самых астрономических 19 тыс. процентов, а его папаша ворчит:
– Как это так не хватает тетрадей? Почему раньше были тетради и хватало, а теперь не хватает?
Раньше и в самом деле кое-кому хватало и не только одних тетрадей. Старая Россия имела ежегодно 124 млн. тетрадей, включая сюда и импорт. А в 1935 г. у нас было произведено больше одного миллиарда тетрадей, и этого все еще маловато для обслуживания замечательного духовного воскрешения народов нашей страны. Почему это? Потому, что такой подъем народного образования на коротком отрезке времени в двадцать лет, из которых многие годы ушли на кровавую борьбу, на защиту основ нашей революции, на отстаивание самого права нашего жить и строить, на утверждение вот этой первоначальной вершины истории, – такой подъем не только блестящее и счастливое деяние Советской власти, но и дело совершенно неизмеримой сложности и трудности, дело такой же неповторимой, как и прекрасной смелости.
Тот самый многомиллионный народ, который так тяжело, с таким предельным напряжением, с такими страданиями, вопреки воле своих властителей, всю свою жизнь рвался к культуре и к знанию, который в то же время еще так недавно не верил врачам и возился с нечистой силой, теперь обнаружил столько энергии, столько талантов, столько воли к великим действиям, что одно его стремление к образованию могло испугать и ошеломить многих талантливых и знающих организаторов. Дело просвещения – ведь это дело прежде всего материальное: забота, строительство, то же производство, а во-вторых, это дело гигантской мобилизации культурных и духовных сил всей страны, мобилизации, для которой тоже необходимы реальные основания.
При всем своем ошеломляющем размахе советское народное образование отнюдь не творится как-нибудь, по дешевке, а делается очень основательно и добротно. Только в одной нашей общеобразовательной школе работает около миллиона учителей – эту огромную культурную армию нужно было создать, – старые учительские кадры, и без того незначительные, во время войны и революции сильно поредели. Организация образования многомиллионного народа в условиях революции и только что отгремевшей войны была делом не менее трудным, чем организация промышленности в отсталой и истощавшей стране…
Народное просвещение в СССР – это не только дело просвещения народа, но и дело просвещения народов. Это не только небывалая по количественному объему задача, но и задача труднейшей социальной композиции. Достаточно сказать, что многие народности России не только не имели своей школы, учителей, учебников (и тетрадей!), они не имели и письменности. Язык этих народностей еще нужно было открывать, как Колумб открыл Америку. Нужно было еще прислушиваться к этому языку, научиться ему, выяснить его законы, грамматику, снабдить его азбукой. И Советская власть не только создала школу и письменность у этих народов, но и организовала действительную и глубокую систему народного национального образования.
Это была работа невероятной трудности и неизмеримого величия, и эта работа завершена. Не многие из нас знают, что, например, в Узбекской ССР 22 высших учебных заведения и 63 техникума с общим числом учащихся в 25200 человек. В царской России на месте этих учреждений стояли многоговорящие нули и тире. В начальной, средней и неполной средней школах Узбекской ССР учится 676 тыс. детей – процент по отношению к 1913 г. совершенно неизмеримый. А ведь в Узбекской ССР населения всего 5 млн. человек, – как это немного для советской астрономической статистики и как это возмутительно много для великодержавной системы российского пренебрежения! И этот огромный сдвиг произошел почти исключительно за время первой и второй пятилеток. Рост числа учащихся в этой республике только по отношению к 1923 г. составляет 916 процентов.
Столь же интересны данные и по другим национальным республикам. В Таджикской ССР с населением всего в 1360 тыс. человек -3 высших учебных заведения и 27 техникумов с общим числом учащихся 2800. Кроме того, в общеобразовательной школе учится 142930 детей.
Говоря о нашей работе по народному просвещению нельзя забывать необычайную сложность и богатство ее красок. Советская страна дала возможность учиться на родном языке восьмидесяти трем национальностям, и из них нет ни одной, которая не имела бы учебников в старших классах средней школы. Средний русский учитель, поглощенный своими делами, мало знает об этом замечательном движении народов. Он, может быть, не знает совсем, что из 25 млн. учеников в советской общеобразовательной школе русская национальность представлена только четырнадцатью с половиной, т. е. примерно 60 процентами…
Достарыңызбен бөлісу: |