Лео Таксиль священный вертеп святые распутники

ЖОНГЛЕРЫ ВСЕВЫШНЕГО

Епископ Петр в течение нескольких месяцев будет пребывать вне Флоренции; я не вправе лишить его епископата, отказав ему в разрешении подвергнуть себя суду божию. И потому убеждаю вас, в интересах вашей общины, успокоить народ и приготовиться к достойной встрече вашего прелата, когда он вернется».

Разве не является это послание, которое мы лишь несколько сократили, не исказив его смысла, шедевром отъявленного вероломства… смягчим слово — дипломатии?..

Опасаясь, что второе испытание раскроет их плутовство, монахи больше не настаивали; они поспешили оповестить верующих, что епископ Петр покаялся и что Иисус Христос, вняв молитвам Альдобрандини, простил его.

Что касается Альдобрандини, то его вскоре стали именовать Петром Игнацием, или Петром Неопалимым. До того как произошло «чудо», он выполнял функции монастырского пастуха. Добродушный рогатый скот, вероятно, отдавал ему должное в те времена… Разумеется, его вскоре назначили аббатом одной обители, а немного позднее удостоили должности кардинала епископа Альбанского.

Однако же как изменились времена! Как часто мы видим теперь на подмостках человека, разгуливающего по раскаленному железу с горящими углями в руках. За это зрелище платят двадцать су, и никто особенно не приходит в восторг. Никто не вопит о чуде, никто не собирается выносить фокусника с триумфом на руках. А ведь в давние времена церковь вознесла бы его на такую высоту! Века беспросветного невежества, золотой век духовенства, вы миновали навсегда!

«IN VINO VERITAS?» (Истина в вине).

Случилось так, что глава именитого дома попал в крайне неприятное положение (мы этим вовсе не хотим сказать, что в подобной ситуации не мог очутиться и простой смертный). Событие это разыгралось в период понтификата Александра второго, и надо отметить, что достопочтенный первосвященник, будучи ловким дипломатом, не преминул воспользоваться благоприятным случаем, чтобы распространить папское влияние на светские дела западноевропейских государств.

Императора Генриха уже давно мучили смутные подозрения в отношении его супруги.

А в один прекрасный день он убедился, что рогат…

Мольер произнес это слово, и мы позволим себе повторить его.

Поначалу император страдал молча, в надежде, что супруга его Берта, удовлетворив свой каприз, снова станет ему верной женой. Однако за первой вспышкой последовало множество других. По-видимому, благородная дама вошла во вкус и категорически не желала лишать себя тех удовольствий, которые доставляли ей маленькие любовные утехи. В конце концов дело дошло до открытого скандала.

Любовные шашни императрицы стали притчей во языцех, и вскоре несчастный муж оказался не в состоянии найти ни одного человека среди придворных, который, говоря об императрице, не назвал бы ее «нашей крошкой». Естественно, это было очень неприятно!

Не желая быть посмешищем, оскорбленный Генрих принял решение расстаться с легкомысленной императрицей. Он уведомил архиепископа Майнцского о своем намерении. Последний одобрил решение императора и обратился к папе с просьбой утвердить развод.

Представитель папы в Германии Петр Дамиани, вместо, того чтобы дать императору согласие на развод, от имени папы запретил расторгать брак с неверной женой и даже низложил архиепископа, поторопившегося дать согласие, ибо «разрешение на развод должно исходить только от самого папы». На соборе, созванном во Франкфурте, Петр Дамиани произнес от имени Александра второго следующую речь: «Ваше поведение, сеньор, по отношению к вашей целомудренной супруге Берте недостойно не только верховного властителя, но и христианина. Человеческие и церковные законы осуждают вас! Берегитесь нарушить их! Рим имеет в своем распоряжении оружие, которое лишит вас императорской власти. Я приказываю вам подчиниться высшим велениям первосвященника, в противном случае вы заставите нас употребить против вас церковные каноны во всей их строгости и отнять у вас императорскую корону, которой вы уже оказались недостойны, поправ религию…» В ответ на эту речь, которую восторженно приветствовали епископы, бедняга император смиренно заявил: «Я претерплю свой позор и покорюсь велению святого отца в назидание моим народам!» Факт весьма поучительный! Церковь возводит даже прелюбодеяние в степень национального института! Христиане, обманутые женами! Несите смиренно ваше звание рогоносцев во имя спасителя: так приказывает папа, наместник Христа!

Разве этот инцидент не говорит о том, что Александр второй весьма удачно плел свои интриги как против вельможной знати, так и против короля Генриха?

Разумеется, униженный Генрих своим поведением доказал, как мало он разбирался в делах и традициях римской курии. Он мог найти для себя выход более благоприятный, чем терпеть похождения своей ветреной супруги Берты, и избежать глумления со стороны папы. Ему следовало бы призвать к себе Петра Дамиани и сказать ему:

«Завтра, когда вы явитесь во дворец, мой казначей отсчитает вам некую сумму золотом, которую вы с моей превеликой благодарностью передадите его преосвященству».

И весь вопрос разрешился бы к всеобщему удовольствию.

Епископ Герман Бамбергский, отлученный папой за продажу должностей, кровосмесительство, оказался более догадливым и ловким. Он продолжал исполнять функции епископа, несмотря на папскую анафему. Александр, уведомленный об этом акте открытого неповиновения и мятежа, отправил епископам Анону и Зигфриду распоряжение явиться в Рим со строптивым Германом, чтобы вторично предать виновного анафеме в присутствии всего собора Прелаты повиновались. Но предусмотрительный Герман Бамбергский захватил с собой в Рим сумму, соответствующую его светлейшему достоинству. Александр сразу сменил гнев на милость и не только восстановил его в звании, но и удостоил всех привилегий, связанных с кафедрой архиепископа.

Немецкий монах Ламберт Герсфельдский, автор хроник, относящихся к одиннадцатому веку (кстати, на редкость беспристрастных), рассказывает об этой истории следующее:

«Святой отец пригласил трех прелатов — Германа, Анона и Зигфрида — на торжественный пир. К концу пиршества, когда винные пары расположили папу к откровенности, он признался, что симония вовсе не является в его глазах столь великим преступлением; он низлагает клириков, обличенных в симонии и прелюбодеянии, лишь для того, чтобы продать им отпущение грехов. При этом папа подчеркнул, что с уважением относится к церковникам, которые, став священниками, не превратились в камень и, не отказываясь от любовных утех, умеют приумножить свои богатства».

Справедливость изречения «In vino veritas!» редко когда получала более наглядное подтверждение.