Литература : Мемуары : Кариус О. "Тигры" в грязи Кариус Отто

авиацию непосредственной поддержки. К счастью, наши истребители, по крайней

мере, смогли не допустить появления в небе [154] вражеских самолетов. Они

сбили два русских штурмовика. Другие после этого не подступали слишком

близко.

Три русских аэростата наблюдения висели над плацдармом. Они

попадания, хотя мы находились там несколько часов подряд. У нас также была

ограниченная возможность двигаться вперед и назад, потому что мы не могли

оставить дорогу. Это как раз доказывает, насколько трудно заботиться о

сохранности танка на огромной дистанции -- даже при направленном огне.

В некотором отношении русские -- волшебники. Например,

поразительно, насколько быстро исчезли с неба и были спущены на землю

аэростаты, когда к ним приблизился немецкий истребитель. Но столь же быстро

эти ребята вновь появились в воздухе.

Наши истребители не могли подлетать низко, потому что русские

использовали многочисленные противовоздушные средства. Это оружие, особенно

сдвоенные и счетверенные легкие орудия, создавало потрясающую стену огня,

как только появлялись истребители.

Пикирующим бомбардировщикам "Штука", которые атаковали на

нарвском плацдарме в течение дня, приходилось так же несладко, как и

истребителям. Достаточно трудно нанести удар по мосту с крутого пика. Там

это было невозможно, потому что бомбы приходилось сбрасывать с большой

высоты.

что позднее мы выяснили, что мосты были сконструированы инженерами таким

образом, что были едва различимы с воздуха. Они тянулись прямо под

поверхностью воды. Их можно было распознать только по легкому волнению на

воде. К таким "подводным мостам" приблизиться-то с воздуха было

невозможно, не говоря о том, чтобы попасть в них бомбой. Как бы то ни было,

противник не дремал, и его оборонительные меры создали нам неразрешимую

проблему.

Две другие атакующие группы так же застряли, как и мы. Группа, которая

атаковала из бывшего "ботинка", не смогла воспользоваться

единственной укрепленной [155] дорогой. "T-IV" вскоре застрял в

грязи. На служебном совещании командного состава мы шутили, что граф хотел

доложить об уничтожении нарвского плацдарма фюреру в качестве подарка ко дню

рождения 20 апреля. Спустя всего несколько часов эта затея уже очень мало

смахивала на подарок.

Наши "Штуки" несколько раз сбрасывали бомбы на гряду холмов к

югу и около точки 312. Может быть, эти атаки и имели психологический эффект,

но серьезного урона врагу не нанесли. Не успел рассеяться дым, когда русские

вновь ожили.

Командир роты фон Шиллер оставался спокойным в своем танке, не пытаясь

что-либо предпринимать. Через определенные промежутки времени граф Штрахвиц

справлялся о ситуации. Каждый раз он получал один и тот же ответ:

"Местоположение не изменилось. Продвижение вперед невозможно!"

Там мы продержались до полудня. Но потом граф потерял терпение. Фон

Шиллеру и мне было приказано вернуться на командный пункт. Конечно, я не

ждал ничего хорошего и поплелся пешком с командиром. Наконец, мы кое-как,

больше ползком, чем обычным шагом, добрались до командного пункта.

Граф Штрахвиц уже поджидал нас перед своим бункером. Он нервно

помахивал вперед-назад своей тростью. А затем его прорвало.

-- Фон Шиллер, я в шоке! Вы за все время не отдали ни единого

приказа! Думаю, что вы все еще будете на том же месте завтра, ничего не

предпринимая! Мне следовало бы ожидать несколько большей личной инициативы

от командира роты "тигров"! Это просто невероятно! Просто задраить

люки и ждать, пока ситуация не прояснится сама по себе! Я буду расследовать

это дело, а потом приму соответствующие меры.

Граф этим доконал фон Шиллера. Штрахвиц был вне себя от гнева и говорил

без умолку. Затем он отдал мне приказ взять на себя "желанную"

миссию и возобновить застопорившуюся операцию. Он объявил, что скоро

прибудет в передовые подразделения. [156]

-- Вы так до сих пор ничего и не увидели, -- сказал он, --

если мне лично приходится вновь запускать всю операцию.

Со смешанными чувствами я пробирался обратно к фронту. Сообщил личному

составу по радио, что командование передано мне. Унтер-офицер Карпането,

который был в головном танке и нарвался на мину, сразу же попытался подать

свою машину вправо, в болото, пользуясь одной гусеницей.

Я помог и подтолкнул его немного сзади, а затем проехал мимо без

проблем. Конечно, мы могли совершить этот маневр утром. Однако Карпането не

двигался, потому что фон Шиллер ничего не делал для того, чтобы можно было

проехать мимо него.

Карпането терпеть не мог командира и, наверное, давно ждал, когда его

уберут. Случай с миной помог ему это сделать. Возможно, его упрямое ожидание

приказа может быть расценено как неподобающее солдату и духу боевого

братства, а может, и нет, но в перспективе он спас всех нас своим упрямством

и своей антипатией к фон Шиллеру.

Не было сомнения, что даже при быстром наступлении противник покончит с

нами на этот раз. Унтер-офицер Альфредо Карпането получил образование в

Академии художеств Вены. Он был отчаянным и потрясающим командиром танка и

прекрасным товарищем. Мог сделать для вас что угодно, если только

проникнется к вам доверием.

Как можно догадаться, он не был рожден для парадной муштры на плацу и

церемоний и выглядел далеко не молодцевато на плацу. Из него никогда бы не

вышло "пруссака", но его воинская доблесть и его беззаветное

чувство товарищества были не слишком далеки от истинного прусского духа

прежних времен. Конечно, люди такого склада всегда раздражают таких, как фон

Шиллер. Поэтому я не мог понять, почему фон Шиллер выбрал из всех

унтер-офицеров именно его для того, чтобы ехать в голове колонны.

Это свидетельствовало о незнании фон Шиллером психологии и опять же об

отсутствии проницательности. Это в конце концов привело к его гибели. [157]

Мы одолели русские позиции быстрым рывком и достигли зловещего

противотанкового рва, который заставил нас остановиться. Я немедленно

доложил о нашем новом местоположении. Граф Штрахвиц вслед за тем приказал,

чтобы наша атака не затянулась до следующего утра. Саперы должны были

сделать ров проходимым в течение ночи и взорвать "Т-34" на правой

стороне дороги.

Ей-богу, наше положение было незавидным! Вокруг нас повсюду были

русские, а мы -- практически обречены на полную неподвижность.

Когда я обрисовываю здесь события так бесстрастно, непросто представить

себе, насколько тяжелой казалась нам остановка, даже при том, что мы

привыкли ко всякому. Каждый танк вдоль линии движения обеспечивал защиту то

справа, то слева. Только головной танк прикрывал с фронта, в то время как

другие не имели сектора обстрела в этом направлении.

Каждому из нас приходилось вести постоянное, неусыпное наблюдение, так,

чтобы русские не преподнесли нам неприятный сюрприз. Ожидание в таких

условиях, естественно, действовало нам на нервы. Мы не могли дождаться,

когда же кончится ночь.

Танковый ров прикрывало противотанковое орудие русских, которое было

установлено на лесистом участке справа поодаль. Преграда для танка

бесполезна до тех пор, пока нет прикрытия. Мы вели перестрелку с этими

парнями, пока, наконец, все не затихло.

Следует отметить, что перестрелка не была слишком активной. Я

подозревал, что русские хотели дать нам еще больше продвинуться, потому что

были в себе уверены. Они могли обозреть всю боевую группу на открытой дороге

и выбрать для себя цели.

Наш левый фланг создавал особую проблему для беспрерывного продвижения

к точке 312. Параллельно ему пролегала возвышенная лесистая местность,

которая казалась прямо-таки созданной для размещения оборонительного

вооружения. По этой причине двигавшимся по трассе танкам приходилось

непрерывно вести огонь по самоходным орудиям, которые выдвинулись на

возвышение [158] с юга и угрожали нам. Если бы русские проявили большую

напористость, то наши артиллерийские наблюдатели достали бы нас своими

донесениями. Вскоре мы смогли увидеть, как русская пехота маршем шла на

возвышенность.

Они чувствовали себя так, будто наши танки были выставлены для их

развлечения. Это также указывало на то, что русские взяли инициативу в свои

руки и не помышляли о том, чтобы удирать, считая, что мы не представляем для

них серьезной угрозы.

Русская артиллерия стреляла исключительно хорошо. Однако пока что как

будто пристреливалась. В этом месте пока что не открывалось массированного

артиллерийского огня. Пленные, которых мы взяли в "восточном

мешке", сообщили на допросе, что расчеты тяжелой артиллерии русских

состояли из женщин. Может быть, поэтому и намного точнее брался прицел.

Опыт показал, что русские женщины в военной форме были даже еще более

фанатичными, чем мужчины. Для русских никогда не существовало проблемы

пополнения запасов в труднопроходимой местности. Если, например, машины не

могли пройти до самого фронта, то местное население, независимо от возраста

или пола, использовалось для доставки груза. Каждый старался выполнить свой

долг.

Мы были необыкновенно счастливы, когда наступила темнота. Как правило,

и наш плацдарм. Город, как мы полагали, уже сровняли с землей. Едва позади

нас в вечернем небе загорались огни, мы с трудом верили своим глазам --

неужели что-то осталось неподожженным?

Тьма была непроглядная. Часть танкистов из моих экипажей слезли с

танков с автоматами для того, чтобы обеспечивать прикрытие справа и слева от

дороги на небольшое расстояние от нее. Русские легко могли бы застать нас

врасплох в танках, поскольку мы не увидели бы их приближения. [159]

С Кершером и Цветти я направился назад в район сосредоточения, куда

наши снабженцы доставили боеприпасы, топливо и провизию. От этого места и

далее предметы снабжения доставлялись войскам на бронетранспортерах. Эти

воины из дивизии "Великая Германия" и их командир лейтенант Фамула

показали себя с лучшей стороны. Независимо от того, как часто я приходил в

их бункер с той или иной просьбой во время этих ночей, я никогда не слышал

сетований на то, что их отрывают ото сна и опять приходится ехать к нам на

линию фронта.

Кершер доставил на фронт боеприпасы и топливо на основании донесений о

нуждах отдельных танков. Я последовал со взводом саперов, который вез балки

для противотанкового рва. Русские больше почти не открывали огня из своих

тяжелых орудий. Иногда можно было слышать, как строчит пулемет, то слева, то

справа от дороги.

Дикий переполох царил за русскими позициями впереди, на расстоянии,

равном расстоянию до противотанкового рва. Русские обследовали район

многочисленными разведгруппами. Часто мы окликали кого-нибудь стоящего на

дороге и понимали, что это русский, только тогда, когда он убегал. Конечно,

никто из нас не позволял себе ввязываться в бой. Но, несмотря на это, или,

может быть, как раз по этой причине ночь особенно нервировала. Русские,

должно быть, были заинтересованы в том, чтобы взять кого-нибудь из нас в

качестве "языка", поэтому мы проявляли величайшую осторожность.

Ближе к вечеру мы желали, чтобы поскорее наступила ночь, а ночью с

нетерпением ожидали утра. Тогда, наконец, мы могли бы увидеть, что

происходит в непосредственной близости от нас. По этой причине мы не могли

начать каких-либо боевых действий; мы боялись попасть в своих товарищей. У

нас уже было достаточно трагических случаев такого рода.

В ранние утренние часы 20 апреля -- в день рождения фюрера --

противотанковый ров был "уровнен" с поверхностью, а танк

"Т-34" приготовлен к уничтожению. Наши саперы забили его всем, что

только можно себе представить, для того чтобы он фактически исчез [160] с

дороги после взрыва. Поэтому мы предпочли убраться на некоторое время в свои

танки. Саперы крикнули нам, проходя мимо, что детонирующий шнур уже горит.

Танк разлетелся на куски от огромной силы взрыва. Мы полагали, что

иваны после этого оживятся, но их, казалось, ничто не волновало. У них было

время, и они знали, насколько были сильны. Я опять стал пробираться на

командный пункт, чтобы обсудить операцию с командиром пехотного батальона.

Граф Штрахвиц позволял себя побеспокоить ночью только в исключительных

обстоятельствах. Лейтенант Фамула доложил, что граф крепко спит -- и,

как всегда, в пижаме. Дела не могут быть настолько плохи, сказал он, если

граф проявляет такое спокойствие.

Так как графа не было, мы обсудили проблемы с командиром батальона. В

час "Ч" полк реактивных минометов должен был устроить пятиминутную

дымовую завесу над точкой 312. Наблюдатель мог задействовать артиллерию в

соответствии с нашими пожеланиями.

Тем временем пехотный батальон уже прибыл к нашим позициям. Он засел в

канавы вдоль дороги слева и справа от танков и ожидал приказа на атаку. Я

несколько нервозно посмотрел на часы.

Оставалось, наверное, около пяти минут до начала артиллерийской

подготовки. Мы уже разогревали моторы. Всем нам было несколько не по себе.

Каждый думал про себя, что граф отменит операцию в течение ночи. Это

сохранило бы огромное количество живой силы и техники, но оказалось, что нам

придется ждать час за часом целых два дня приказа на отход.

Время "Ч". Мы услышали завывание пунктуально открывших огонь

реактивных батарей позади нас. Я только собрался посмотреть, куда они

попали, когда земля вздрогнула от ужасных взрывов вокруг нас. Казалось, что

разверзся ад. У нас было ощущение, что легкие вот-вот взорвутся. Моей первой

мыслью было, что русские прослушивали наши радиопереговоры и начали атаку в

то же время, что и мы. К сожалению, это было неверное заключение. [161]

Но откуда мне было знать, что наши собственные "чудо-парни"

стреляли с недолетом! Эти незваные ракеты с оглушающим грохотом подали на

нас из тыла! Мне достаточно часто приходилось испытывать на себе огонь

"катюш", но до того, что произошло теперь, русским было далеко. Я

сразу же радировал на командный пункт, но безуспешно. Если уж была отдана

команда открыть огонь, то запланированный залп должен был быть дан.

Очень редко нам удавалось остановить его. Так что нам пришлось

вытерпеть эти ужасные пять минут, а тот, кто это испытал, не забудет

никогда. Мы были беспомощны перед огневым валом своих собственных реактивных

минометов. Даже иваны, если бы захотели уничтожить нашу позицию для атаки,

не смогли бы вести огонь лучше.

Мне так и не удалось выяснить ни тогда, ни позднее, как могла

возникнуть такая злополучная ситуация и кто был за это ответствен. У

минометных подразделений были такие же карты, как и у нас. Было просто

загадкой, как подобное могло произойти. Когда мы действовали в

"восточном мешке", я попросил открыть ракетный огонь, и в нем было

отказано, потому что я просил, чтобы удар наносился по цели на расстоянии

восьмидесяти метров впереди нас. Это расстояние посчитали слишком малым. Те

же самые люди теперь вели огонь по своему собственному усмотрению прямо

поверх нас!

К сожалению, мы не могли призвать их, чтобы они действовали более

ответственно, потому что реактивные батареи быстро перемещались и исчезали

после каждой акции. Таким образом иванам была оказана неоценимая услуга.

В результате этого сбоя пехотный батальон разметало на части.

Большинство солдат были ранены или убиты. Это было ужасное зрелище.

Аккуратно уложенные балки в противотанковом рву также были разбиты.

Несмотря на все это, я перебрался на другую сторону рва без проблем. Я

двинулся с тремя танками, с тем чтобы русские не смогли серьезно помешать

эвакуации раненых и погибших пехотинцев. Лейтенант Фамула немедленно

направил бронетранспортеры вперед, чтобы взять [162] раненых. Мы подумали,

что, наконец, настало время отказаться от своих намерений. Вместо этого был

направлен приказ: "Убедитесь в том, что вы можете двигаться вперед. Вам

высылается новый батальон". Некоторые могут посчитать это безумством

или -- в зависимости от момента -- преступлением. Но нельзя судить о

требованиях в таком решающем сражении с точки зрения гражданских лиц или

живущих в мирное время.

Как минимум, я хотел достигнуть точки 312, чтобы иметь лучший исходный

пункт для атаки на юг на следующее утро. В то же время мне было также

совершенно ясно, что мы никогда не достигнем Нарвы. Русские давно

заминировали дорогу через лес. Мы продвинулись лишь на очень короткое

расстояние.

Один из танков был уже выведен из строя, и дорогу снова нужно было

освобождать. Я хотел зажечь сигарету. Крамер дал мне огня, и в этот самый

момент мощный удар потряс наш танк. Это, вероятно, был снаряд сверхкрупного

калибра, выпущенный из самоходного орудия.

Однако на этот раз он последовал с русской стороны. Орудия были

размещены на возвышенности слева от нас. Солдаты слева от меня уже

распознали цель и открыли по ней огонь. Командирская башенка была полностью

снесена с моего "тигра". Осколки задели мне висок и лицо. Раны,

конечно, сильно кровоточили, но не более того. Крамер всегда осуждал меня за

курение, но, если бы я не нагнулся, чтобы зажечь сигарету, моя голова

осталась бы в башенке в критический момент. Вряд ли нужно говорить о том,

что мне бы не сносить головы в самом прямом смысле этого слова.

И я был бы не первым, с кем это случилось. Причину следует искать в

недостатке конструкции. На первых "тиграх" командирская башенка

все еще приваривалась. Она выступала высоко и имела прямые смотровые щели.

Крышка люка торчала вертикально вверх, когда он был открыт. Таким образом,

всякому должно быть понятно, что танк уязвим сверху.

Снаряду с бризантным взрывчатым веществом достаточно было ударить в

люк, и весь заряд обрушивался на [163] голову командира. Если командир хотел

закрыть люк, ему нужно было перегнуться через борт машины и вылезти по

бедра, чтобы освободить предохранительную задвижку, которая удерживала

крышку. Эта неудачная конструкция в конце концов была изменена. В дальнейшем

командирская башенка стала закругленной. Командир вел обзор не прямо сквозь

смотровые щели, а опосредованно, с помощью зеркал, и крышка откидывалась и

закрывалась горизонтально.

Удар снаряда, сорвавшего командирскую башенку, пришелся прямо по линии

сварки. Мне повезло, потому что, ударь снаряд несколько выше по люку, я бы

не отделался так легко, несмотря на спасительный наклон, чтобы прикурить.

Для того чтобы окончательно уйти из поля зрения русских, мы быстро

двинулись к точке 312, что тогда означало, что мы находимся в лесу. Я

повернул вправо, чтобы прикрывать тропу, которая вела к нашей дороге с

севера. Предполагалось, что следующий за мной танк будет обеспечивать

безопасность в южном направлении. Я сразу же обнаружил русское самоходное

орудие в северном направлении и велел наводчику взять цель. Однако иван

ушел, заметив, что мы прицеливаемся в него.

Крамер выстрелил, и в то же самое время другое русское самоходное

орудие попало по нас между башней и корпусом. Следующий танк еще не достиг

точки 312. Для меня остается загадкой, как нам удалось выбраться из

"тигра". Колонна двинулась назад к противотанковому рву,

осуществляя прикрытие во все стороны. В это время еще один танк был подбит,

и его пришлось столкнуть в болото слева от дороги.

Мы собирались восстановить поврежденный танк позднее, так как были уже

сыты всем по горло. Если бы сумели оценить ситуацию в целом и еще некоторое

время продолжали бы вести огонь, нам всем пришлось бы возвращаться на своих

двоих. Этим был увенчан в. заключение наш "подарок фюреру на день его

рождения".

На обратном пути мы уже не несли потерь. Тем временем граф снял с нашей

прежней линии фронта [164] батальон для обеспечения нам прикрытия. Боевая

группа, которая выдвинулась с севера, тоже застряла.

Судя по донесениям ее командования, боевая группа, выдвигавшаяся к югу

от нас, достигла дороги между точкой 312 и городом Нарвой. Вероятно, в этом

заключалась причина того, почему нам приходилось продолжать ждать. Наверное,

они могли очистить дорогу с того места. На следующий день мы подбили два

танка противника во время контратаки русских.

Наш поврежденный "тигр" саперам пришлось взорвать на месте,

потому что его нельзя было восстановить. 22 апреля мы переместили свои

позиции немного вперед, чтобы обеспечить буксировку второго танка. Ночью

отбуксировали "тигра" назад. Русские больше не жалели боеприпасов,

как только им стало известно, что наша операция провалилась. Мы получили

несколько попаданий из противотанковых пушек, потому что обе выхлопных трубы

нашего танка накалились докрасна и представляли собой хорошую мишень. Мы

слезли с одного "тигра" перед рвом.

По пути еще дальше в тыл мы подобрали вышедший из строя танк. Русские

бипланы-"этажерки" ощутимо мешали нашему движению в тыл.

(Замечательный лейтенант Фамула также пал жертвой одной из их бомб. )

Наконец мы достигли нашего района сосредоточения, заняли позицию там на

случай контратаки русских. В то же самое время пехота вернулась на свои

старые позиции. Фон Шиллер вместе с обер-фельдфебелем Дельцайтом оправились

вперед, чтобы вернуть еще одну вышедшую из строя машину. Когда мы забирались

в танк, осколок противотанкового снаряда угодил Дельцайту в мягкое место. Он

дал выход своему негодованию потоком ругательств.

"Тигр", который мы оставили на дальнем краю рва, тоже

пришлось взорвать на месте, потому что пехота не могла сдерживать натиск

русских. Им пришлось отходить той же ночью. Вот как закончилась третья

"операция Штрахвица". Мы не захватили ни пяди земли, а в ходе ее

потеряли много солдат и танков. [165]

Наши операции на северном участке Восточного фронта, особенно несколько

последних вдоль Нарвы, не порадовали нас, несмотря на достигнутые успехи.

Однако каждый из нас понимал, что наше присутствие крайне необходимо. Пехота

сама по себе была слишком слаба для того, чтобы бороться с превосходящим

противником. Нам приходилось укреплять фронт, становясь "стержнями в

корсете". Одной лишь психологической поддержки, которую зачастую только

мы могли обеспечить, было достаточно для того, чтобы удержать нашу

"пехтуру" от прекращения сопротивления. К сожалению, потери,

которые мы несли от непрямого огня, в результате слишком частых

беспорядочных перемещений, были слишком велики. Проблемы поломок в

заболоченной местности также возникали чаще обычного.