ГЛАВА 10 ПРИВЕДЕНИЕ СЕБЯ В ПОРЯДОК

ГЛАВА 10

ПРИВЕДЕНИЕ СЕБЯ В ПОРЯДОК

Д.Х. Лоуренс «Самодовольный Змей»

Любовная аддикция — основная тема этой книги, но мы не можем научиться справляться только с этим или любым другим видом аддикции в отдельности. Поскольку аддикция — общая предрасположенность, она не может быть преодолена без существенного личностного обновления. Любовь возможна, только если мы тянемся к другому человеку от своей силы, а не от слабости. Если мы оказываемся в отношениях, основанных на слабости, их невозможно поправить без предварительного (или параллельного) восстановления нашего собственного духа. Эта глава — о саморазвитии, которое должно обеспечить основание для неаддиктивного отношения к другим. Она закладывает основу для дискуссии о росте внутри отношений (в следующей главе).

Самоисследование, которое, как мы надеемся, ведет нас к тому, чтобы лучше чувствовать себя и целостно реагировать на других, таит в себе некоторые опасности. Первая заключается в том, что мы можем оценить свою жизнь, исходя из некоторого понятия идеализированной любви и, неизбежно находя свой опыт несовершенным, с сожалением заключить, что мы жили не на полную катушку. Как раз эта вера в идеализированную романтическую любовь и порождает наше отчаянное поведение, делая нас предрасположенными к аддикции. Вместо этого, мы должны захотеть приобрести способность чувствовать удовольствие от того, что мы живые, и от знания того, кто мы есть.

Это чувство позволяет любить, а еще не паниковать, когда любовь не доступна тотчас же. То, от чего аддикт желает убежать — это осознание невозможности быть "полностью вместе" все время. Он думает, что должен быть некий способ (если бы только он смог его найти!) всегда и все делать безупречно. Фактически, когда мы осознаем, что будем иметь некоторые неисполнившиеся стремления к любви, и что это нормально — время от времени чувствовать неудовлетворенность, мы сможем прийти к кому-то другому с реалистичными желаниями и ожиданиями, из которых в действительности и складываются устойчивые отношения. Этот эмоциональный баланс позволяет нам действовать в гармонии со своими важнейшими интересами и потребностями, наряду с таковыми других людей. Когда мы читаем об удивительно живых и прочных отношениях, например, между Жаном-Полем Сартром и Симоной де Бовуар, мы видим, что два человека не могут всегда давать друг другу то, в чем они больше всего нуждаются в определенный момент. Вместо этого, их личная уверенность в себе позволяет им поддерживать доверие и привязанность друг к другу.

Сосредоточение внимания прежде всего на любви — не лучший способ ее достичь. Глубинное понимание состояния своей души не должно исходить исключительно из того, насколько хорошо мы ладим со своими возлюбленными,  мужьями или женами.  И при этом мы не должны поздравлять себя только потому, что, очевидно, не имеем аддиктивных связей с представителями противоположного пола. Оценивая себя и других, естественно критически смотреть на отношения между влюбленными, которые кажутся аддиктивными — или потому, что эти отношения исключительны, или потому, что неистовы. Но воображать, что аддикция существует только между любовниками, столь же ошибочно, как думать, что аддикцией могут стать только наркотики. Это может привести к серьезным просчетам относительно других увлечений или нашей действительной способности иметь дело с людьми или с любовью. Так как аддикция может сформироваться к работе, религий, друзьям и социальным группам, так же, как к наркотикам и любовникам (гетеро- или гомосексуальным), отсутствие постоянного любовника или какого-либо значимого сексуального контакта не является гарантией того, что человек неаддиктивен. Фактически, отсутствие эмоциональной вовлеченности и контакта с другими людьми может быть таким же признаком недостаточной целостности и страхов, которые составляют аддикцию, каковым могут быть цепляющиеся отношения.

Чтобы понятие аддикции было полезным для нас, оно не может использоваться в качестве оружия — для самозащиты, самобичевания или запугивания других. Если мы воспринимаем его как способ разнести в пух и прах людей, которых мы знаем, мы, вероятно, пытаемся отвлечь внимание от себя, и не будем полезны для других. С другой стороны, если все мы с готовностью находим в себе каждый симптом, описанный на этих страницах, и торопливо решаем, что все в нас должно быть изменено, мы обнаруживаем панику и неуравновешенную реакцию, которые больше являются причиной аддикции, чем частью ее лечения. Но если мы честно используем то понимание собственного поведения, которое нам дает понятие аддикции, чтобы понять поведение других, мы можем начать постепенно, но неуклонно продвигать себя и тех, о ком мы заботимся, к самореализации.

 

Идеалы

Позвольте сначала представить вам идеал неаддиктивности. Как думает и действует человек, свободный от аддикции? Описание, приведенное ниже, не соответствует полностью ни одному реальному человеку и, конечно, не является стандартом, с которым мы должны буквально сравнивать себя. Но это - стандарт, к которому мы можем стремиться, пока верим в себя, как в людей, способных изменяться и расти.

Ключ к неаддиктивности — зрелость. Открытие Ви-ником того, что героиновая аддикция зачастую является искусственным продлением юности и уклонением от взрослой ответственности, предлагает нам разумное понимание любой аддикции. Аддиктивные отношения также могут быть временными прибежищами на дороге к ясности мысли и целеустремленности действий, которых люди должны достигать, становясь старше. Аддикция прекращается, когда человек приобретает неуловимое ощущение свободы и самообладания — ощущение, что в его власти моделировать условия своей жизни вместо того, чтобы быть их заложником. Трудно сказать точно, когда и почему такое изменение происходит с этим человеком, это нельзя запланировать. Это случается большей частью в результате накопления опыта и развития понимания себя — "врастания в себя".

Существенный признак зрелости — способность справляться с неизбежным конфликтом между нашим желанием связи с другими и нашей собственной индивидуальной обособленностью. Имея такую способность, мы больше не должны искать в других полноты жизни, потому что она уже находится внутри нас. Скорее, мы можем безопасно взаимодействовать, исходя из устойчивого ощущения своей человечности и понимания того, что в нас есть что-то, что не исчезает, даже если мы терпим неудачу в отношениях. Эта стабильность вытекает из разнообразия наших эмоциональных контактов с жизнью. Когда есть больше, чем одна вещь, о которой мы заботимся, больше, чем один человек, который нас удовлетворяет и оживляет, то мы не можем быть разрушены — независимо от того, насколько мы травмированы — потерей одного человека.

Проверкой нашего безопасного существования, или связности, является способность наслаждаться одиночеством. Человек, отношения которого не компульсивны — это тот, кто ценит свою собственную компанию. Легче быть самодостаточным с таким Я, которое способно создавать удовлетворяющие связи с жизнью. Мы приветствуем периоды одиночества, когда можем развивать и выражать это Я и в реальном мире, и в воображении. Мы можем гордиться собственной самоподдержкой, которая, хотя и не совсем тотальна, может позволить нам противостоять множеству давлений. Эта самоподдержка также служит защитой для наших отношений.

Рассмотрим, каким образом некоторые люди обнаруживают, что легче уверенно взаимодействовать с другими людьми, уже имея некие базовые отношения, с которых можно начинать. Ощущение, что ты любим, дает чувство уверенности, чувство, что не все твое бытие связано с итогом каждого нового контакта. Это отсутствие отчаяния сообщает о себе едва различимо, но несомненно для других, будучи привлекательным и желанным качеством, поскольку люди вообще находят ободряющими отношения с теми, кто уже уверен в собственной ценности. Но почему же тогда человеком, принятие и поддержка которого настолько жизненно важны для подобного чувства самоценности, не можете быть вы сами? Ваши отношения с собой и вашим окружением — скорее, чем любое внешнее подтверждение ценности — являются самым безопасным якорем против бесконечной неуверенности и бегства от действительности . Это также и лучшее подкрепление для формирования отношений, которые делают завершенной жизнь эмоционально зрелого человека.

Хотя самопринятие и существенно само по себе, однако, оно — это только начало. Полное описание неаддиктивного человека должно включать отношения этого человека к своему окружению. Эти отношения — уравновешенность чувствительности к внешним стимулам и событиям с сильной самоидентичностью. В "Одинокой Толпе" Дэвид Рисман сравнивает "направляемую изнутри" и "направляемую другими" личности. Направляемые изнутри люди определяют свой' курс посредством следования внутренним указаниям, в то время как люди, направляемые другими, полагаются на внешние сигналы — особенно на те, которые подают другие люди — чтобы решить, каким путем следовать. В последние годы, как полагает Рисман, направляемая другими личность стала преобладающей в Америке. Но Рисман также говорит о сложном типе, который, как он чувствует, может развиваться сегодня — это "автономная" личность, настроенная на внешние стимулы, но не чисто реактивным образом. Этот автономный человек способен получать информацию об уместности и вероятных последствиях любого направления действия, не будучи полностью скованным текущими установками и мнениями других людей.

Мы можем нарисовать автономного человека как компетентного мужчину (или женщину), который (ая)

не боится своей индивидуальности и устанавливает контакт со средой свободно, наслаждаясь взаимодействием, вместо того, чтобы страшиться его. Такие люди, уверенные в своей ценности, скорее приветствуют обратную связь от внешнего мира, даже когда она является критикой, чем вытесняют ее из сознания или блокируют. Они видят в этой информации не удар по своей самооценке, а помощь в том, чтобы стать лучшим человеком. Например, будучи отвергнутым возлюбленным, автономный человек может серьезно рассмотреть его критические замечания, не просто для того, чтобы вернуть себе благосклонность другого, но чтобы узнать, как лучше взаимодействовать с людьми.

До сих пор наше изображение неаддиктивной личности было абстрактным, не передающим в полной мере "вкуса" автономного поведения. В конце концов, в областях, где он или она наиболее уверены в себе, здоровый человек демонстрирует спонтанность и глубину чувств, которые не могут быть переданы категориями, которые я использовал, какими бы полезными они ни были для формулирования идей. Когда у меня случались наибольшие неприятности в области профессиональных обязанностей, связанные с моим стилем работы с людьми, я обращался за помощью к конкретному примеру. Только начав преподавать в Гарвардской Школе Бизнеса, я столкнулся с требованиями обучения незнакомому предмету в новой обстановке. Роль преподавателя была недирективной и заключалась в направлении дискуссии восьмидесяти студентов, и в этой роли я стал нервным и нездоровым. В этой ситуации мне помог пример баскетбольного игрока — Уолта Фрезиера.

Фрезиер, нападающий и руководящая сила "Нью-Йорк Никербокерс", легко комбинировал самоуверенный контроль с подвижностью и богатством вариантов. Перемещаясь по спортивной площадке, направляя и приводя в движение свою команду, он реагировал на все, происходящее перед ним, по-видимому, не замечая этого.

Он мог отреагировать соответствующим образом на любую комбинацию обстоятельств, и однако, он делал все это с расслабленной непринужденностью, которая показывала, что он полностью контролирует себя и ситуацию.

Баскетбол, наряду с некоторой другой исполнительской деятельностью, подобной джазу, является примером группового мероприятия, в котором участник должен постоянно осознавать то, что делают другие, одновременно играя свою активную роль. Роль индивида является адаптивной и кооперативной, не приводя к отказу от себя; она ассертивна без того, чтобы быть анархичной. Великий джазовый музыкант или баскетбольный игрок создает очевидное впечатление, что ему комфортно в том, что он делает, когда он принимает и отливает в форму кажущийся хаос вокруг себя. Его уверенная манера приходит от практики его мастерства перед хорошо осведомленными наблюдателями и товарищами, которые оценивают его исполнение и находятся под его влиянием. Он знает, что может отличиться выполнением правил дисциплины; он также знает, что может пойти дальше этих правил, расширяя и перетолковывая их, чтобы достигнуть подлинно личной формы экспрессии.

Этот уровень самореализации — это мастерство и яркость, которые в то же время несут с собой непринужденность и гибкость стиля — часто называют исполнением "с душой". К сожалению, душа в мире баскетбола и джаза не гарантирует общей адекватности личности, поскольку атлеты и музыканты печально известны своей восприимчивостью к аддикциям нашего общества: сексу, наркотикам, деньгам и публичной лести. Но аромат души, такой же антитезис аддикции в своем самообладании и свободе от внешних ограничений — это что-то, что имеет почти безграничное применение. Мы можем даже использовать ее в своем подходе к таким банальным ежедневным занятиям, как вождение автомобиля и приготовление пищи.

Что может придать вождению автомобиля или приготовлению пищи душу — это уверенность, основанная на опыте и способности, что мы сможем справиться почти с чем угодно из того, с чем мы могли бы столкнуться при исполнении этих задач. При вождении автомибиля это означает такое знание дороги и машины, которое позволяет быть готовым к критическим или необычным условиям. В приготовлении еды — это способность отклониться от рецепта, когда желателен другой вкус, или создать блюдо из идеи и доступных ингредиентов. Эти навыки включают повышенное осознавание компонентов фона — изменения транспортных потоков, совершенствования вкуса пищи. Выдающийся повар или водитель спокоен и отзывчив, он готов импровизировать, когда видит в этом потребность. Он не паникует, когда возникают странные или неожиданные ситуации, не будучи при этом безэмоциональным. Деятельность, осуществляемая с мастерством и талантом, дает постоянное удовольствие при ее выполнении.

Незначительные сами по себе, вождение машины и приготовление пищи являются примерами видов деятельности, которые, выполняемые непосредственно, без надзора институций, могут передавать наши личные особенности. Если они совершаются в подлинно индивидуальном духе, они могут дать нам чувство собственной ценности и силы. Вся штука в том, чтобы распространить эти чувства шире — на всю свою жизнь.

 

Как мы узнаем, что мы — аддикты?

В качествах, которые мы упоминали — зрелость, связность, самопринятие, автономия, душа — мы видим модель неаддиктивности, которую можем противопоставить образу аддикта. Поскольку аддикция — это, в некоторой степени, часть каждого из нас, не всегда просто сравнивать себя с двумя этими крайностями и решать, какое положение мы занимаем по отношению к ним. Рассматривая, что аддиктивно, а что нет, мы должны поднять несколько запутанных вопросов, установить несколько отвечающих здравому смыслу условий и руководящих принципов, и иногда дать себе возможность усомниться.

Во-первых, мы не всегда можем легко отличить ад-дикцию от нормального и универсального феномена привычки. Упорядоченная жизнь обязательно содержит значительную структурность и повторяемость; большинство из нас каждый день идет домой в одно и то же место и к одним и тем же людям. Так что в попытке изолировать свои аддикции мы должны быть осторожны, чтобы не установить неразумных стандартов тотальной несдержанности, так как мы — существа ограниченных способностей. В то же время, неаддиктивная жизнь скорее проверяет, чем считает сами собой разумеющимися границы нашей способности усваивать новую информацию и приспосабливаться к изменениям.

Есть также и более центральная проблема зависимости. Поскольку люди не являются ни физически, ни психологически самодостаточными существами, мы должны иметь некоторый уровень порядка, утешения и помощи, особенно со стороны людей и нашего социального окружения. Естественно то, что нам нужно чувствовать себя частью чего-то большего, чем мы сами, и что мы стремимся к привязанности. Но признание крайней недостаточности, которое приходит с осознанием своей смертности, не лишает законной силы обозначение некоторых зависимостей как нездоровых. Когда кто-то переедает до такой степени, что сокращает или ограничивает свою жизнь, он, очевидно, ест слишком много, даже при том, что каждый должен есть. Точно так же, только во младенчестве и в закрытых заведениях, подобных тюрьмам, здоровые люди полностью зависят от одного человека или предмета в получении поддержки. Взрослые, живущие в естественных условиях, чья жизнь вращается вокруг единственного центра, находятся в неустойчивом и опасном положении. Поведение, к которому это ведет, выражается либо в цеплянии за один объект, либо в сожалении о его потере, и является серьезным разрушением живой души. Различие между обладанием одной точкой соприкосновения с миром и многими (в данный момент) — это различие в степени, которое вырастает до различия в типе.

Если мы принимаем подавляющий, мономаниакальный характер зависимости за критерий аддикции, должны ли мы видеть призрак аддикции в любых знаках интенсивности переживания? На самом деле, верно как раз обратное. Аддиктивные страсти не ярки и не интенсивны; они пассивны, отрицательны, неразборчивы, банальны. Поскольку аддикт удовлетворяется самыми поверхностными качествами объекта или человека — его способностью заполнить его время и занять его внимание — его страсти никогда не обретают более глубокое значение и чувство. Энтузиазм и радость в наших занятиях — ответ на аддикцию. Как в случае с ученым или художником: когда мы оказываемся заинтригованными чем-то и занимаемся этим серьезно и преданно — мы не аддиктивны.

Об опыте невозможно судить с точки зрения времени и энергии, которые в него вложены. Критерий оценки любого интенсивного увлечения, по существу, тот же самый, что и критерий оценки любовных отношений. Заставляет ли интерес чувствовать себя и относиться к себе лучше через некое продолжительное время? Может ли конструктивная жизнь, даже если интерес необычен, быть построена вокруг него? Улучшает ли он тело, ум или способность контактировать с людьми? Делает ли человека более интересным или полезным? Поднимает ли уровень эстетического или духовного существования? Если он делает другие увлечения труднее достижимыми, достаточно ли в нем содержания, чтобы сделать жертву того стоящей? Весело ли это?

Вряд ли эти критерии безупречны, и ясно, что мы должны будем предаться значительным размышлениям и интерпретациям, чтобы применить их к своей собственной ситуации. Мы не можем с абсолютной уверенностью распознать аддикции или полностью покончить с ними. Аддиктивная тоска является частью человеческого состояния, а также состояния нашей эпохи. Практически говоря, мы можем только принять личное решение обращаться с чем-то, как с аддикцией, на основе того, насколько, как мы видим, это вредит нам, и как сильно мы хотим избавиться от этого. Более философски говоря, мы можем принять некоторую степень двусмысленности в своей жизни и отказаться от потребности в определенности и в безошибочных решениях, которая сама является одной из граней аддикции. Принимая себя в своем несовершенстве, с пониманием и с намерением изменяться, мы готовы стать свободными, отзывчивыми существами.

 

Основа для роста

Мы обрисовали идеал неаддиктивного отношения к жизни и увидели, что этот идеал никогда не может быть полностью достигнут. И все же, если мы начинаем с реалистичных целей и ожиданий, мы можем предпринять некоторые шаги, чтобы развить личную силу, для которой аддикция является очень бледной заменой. В начале подобные действия помогают нам отказаться от аддикции и продолжать сопротивляться им. В конечном счете, эта сила, когда мы овладеем ей надежно, заставляет аддикцию казаться непривлекательной, бесполезной и в целом неуместной в нашей жизни. В поведенческой терапии личностное развитие рассматривается как процесс увеличения самоосознания способами, которые напрямую ведут к изменениям в поведении. Это означает понимание того, что мы думаем о чем-либо, как мы реагируем на это, как оно вписывается в наши эмоциональные миры. В то же самое время, это означает помещение себя в соответствующие ситуации и тренировку в реагировании на это новыми способами. В то время, как улучшение осознавания показывает, где в нашем образе жизни необходимы изменения и каковы могут быть хорошие способы их осуществления, действительное исполнение шагов — и переживание вознаграждения от них — дает нам самые яркие и запоминающиеся уроки.

Чтобы вызреть из аддиктивного поведения, нам потребуется время, усилия и вера. В случаях, которые я наблюдал, время, которое требовалось для того, чтобы произошло изменение, а также степень, в которой человек может реально ожидать изменения вообще, приблизительно одинаковы, вне зависимости от того, прибегал ли человек к помощи психотерапии. С терапией или без нее, окончательная ответственность за все лежит на нас самих. Терапия может помочь нам ясно думать о себе, кристаллизовать свои цели, прояснять альтернативы; она может обеспечить стимуляцию в ключевых точках. Но эти поиски только дополняют программу развития, которое должно иметь место прежде всего в нашем сознании и проявляться в наших действиях. К тому же, опасность формирования заместительной аддикции к терапевту или терапевтической программе — то есть использования терапии в качестве еще одной внешней поддержки, а не катализатора внутренних изменений - требует определенной степени бдительности и энергии, которые могли бы быть направлены непосредственно на проблему. Некоторые люди найдут терапию полезной или необходимой, но они должны всегда помнить о том моменте, когда нужно будет оставить офис терапевта навсегда, решив прорабатывать проблемы самостоятельно.

Таким же образом, конечно, никто не может извлечь большой пользы только из чтения этой книги, она может только помочь в достижении некоторого первоначального понимания. Единственная альтернатива ад-дикции — это действительная противоположность ад-дикции — а именно активное, личное участие в своей собственной судьбе. Книга может обеспечить общими принципами и иллюстрациями, но труд связать эти принципы со своей личной ситуацией, чтобы придумать индивидуальный курс действий, является частью того, что все мы должны сами делать для себя. В сущности, каждый из нас должен дописать свои собственные окончания.

Какие советы могли бы быть полезны тому, кто пробует вырасти из аддикции? Поведенческая терапия базируется на идее, что человек должен исследовать, почему и при каких условиях он обращается к аддиктивному объекту, а затем пробовать прервать этот паттерн любыми доступными средствами. При этом человек станет способен проводить больше и больше времени без аддиктивного объекта. Что он будет делать в это время? Депривация будет заставлять его развивать новые интересы и навыки — при условии, что он сосредоточит освободившуюся энергию на этом направлении. Первоначально эти новые занятия могут просто занять время, которое раньше занимала аддикция. В конечном счете, они предназначены для того, чтобы обеспечить твердое, позитивное удовлетворение того сорта, которое вытеснит аддиктивную тенденцию в целом.

Предположим - что верно для большинства из нас — что мы не подвержены тяжелой аддикции, которая занимает все наше время. Это позволяет нам идти напрямую к глубинной цели устранения аддиктивных тенденций с помощью полной и удовлетворительной жизни. Давайте же направлять наши терапевтические усилия именно на это. Мы можем начать с обучения способности наслаждаться одиночеством, так как это и есть неаддиктивность в миниатюре.

Большинству из нас может требоваться что-то, подобное программе поведенческой терапии, чтобы заставить себя проводить время в своей собственной компании конструктивно, а не в тревоге. Например, мы можем регулярно оставлять несколько часов или вечер на то, чтобы сделать в одиночестве то, что мы собирались сделать, или то, что, как мы думаем, было бы забавным. Важно смотреть на это не как на жертву, а как на выбор, который мы сделали. Деятельность может представлять собой чтение книги, слушание музыки, написание письма друзьям, которыми мы пренебрегали, просмотр фильма или шоу, которое мы хотели посмотреть. Это может быть каким-то физическим упражнением, подобно пешему туризму или бегу трусцой, закаливанию или упражнениям из йоги. При выполнении этих уединенных действий мы позволяем своему телу и духу выздороветь от мира. Мы отдыхаем от изматывающих взаимодействий, которые вынуждают нас (возможно, такими способами, которые мы не всегда осознаем) следовать направлениям, которые могут не соответствовать нашим внутренним желаниям. С помощью уединения мы можем обнаружить, что мы действительно предпочитаем, и каков наш естественный темп жизни. В процессе такого самоисследования наше органическое Я может начать обретать ту форму, которую мы сможем признать самостью (self), которой мы являемся или хотели бы быть.

Для некоторых людей критические вопросы неаддиктивности состоят в научении тому, как обращаться с другими людьми, или просто во встрече и узнавании этих людей. Даже если это беспокоит нас больше всего, важно начать с области личной заинтересованности, где мы имеем устойчивую уверенность в своих способностях и своей ценности. Исходя из этого, мы можем произвести конструктивные социальные взаимодействия, скажем, присоединившись к хоровой, театральной или спортивной группе, или участвуя в кооперативном хозяйстве, или в центре по уходу за детьми, или в женской группе повышения осознавания. Так как подобные контакты с другими являются естественным последствием нашего самовыражения, они непринужденны, и мы можем вступать в них более расслабленно. Эти контакты не должны устанавливаться исключительно ради определенной выгоды, которой мы жаждем — например, возможности встретить представителей противоположного пола — а больше ради того, что они предлагают нам пути человеческого сотрудничества с подходящими и стимулирующими людьми. Также хорошо иметь в виду окончательные цели саморазвития, вместо того, чтобы просто выискивать социальную нишу, в которой мы можем укрыться. Это позволит избежать членства в группах, которые могут быть связаны с наркотиками или игрой в бридж, или любой деятельностью, имеющей тенденцию исключать посторонних и уменьшать в нас желание встречать других людей на собственной территории.

Конечно же, не все уединенные занятия одинаково заслуживают внимания как способы для роста. Некоторые люди проводят время, выпивая в одиночку или раскладывая пасьянс. Самообновление требует дисциплины, которой аддиктивное одиночество стремится избежать. Чтобы создать ощущение силы и стремления, мы должны выбрать занятиям, которые могут не всегда быть полностью приятными, но которые предлагают некоторое содержание и смысл, когда мы справляемся с ними. Заполняющие время хобби существуют в другой эмоциональной плоскости, чем романтические увлечения и другие сильные привязанности, и для того, чтобы излечить аддикцию, требуется нечто большее, чем хобби. Только через упорную работу, научаясь Делать хорошо что-нибудь важное для нас и для друтих людей, мы можем приобрести компетентность и самообладание, которые будут отличать нашу жизнь.

Если существует одно понятие, которое представляет природу отношения людей к своему миру, то это понятие компетентности. И теория мотивации достижения МакКлелланда и Аткинсона, и работы Роберта Байта по развитию эго изображают человеческий организм как то, что стремится распространиться через влияние на окружающую среду. Ребенок начинает свое движение во взрослую жизнь, спонтанно исследуя окружение, чтобы узнать, как работают разные вещи. Однако, к тому времени, когда человек проходит через школу, этот импульс притупляется, а может быть и почти полностью подавлен. И все же, компетентность в определенной области и общее чувство компетентности являются лучшим противоядием против нерешительности и сомнений, характеризующих аддикцию. Это означает, что зачастую мы должны поднимать связующую нить, которая была потеряна в детстве, чтобы способствовать своему росту теперь, когда мы взрослые.

Когда мы знаем или делаем что-то хорошо, мы получаем представление о себе как о человеке, способном войти в контакт со своим миром. Элементы такого образа себя — уверенность, отсутствие тревоги, предприимчивость — репрезентируют должный способ действия и чувствования в каждой области нашей жизни. Чем более важен данный навык или вид компетентности для нашего существования, тем легче генерализуются сопровождающие его чувства. По этим причинам следование за зарождающимся интересом или преодоление своей инерции ради того, чтобы увлечься неким предприятием, находится в основе лечения аддикций.

Если вы еще не имеете определенного фокуса, который желали бы усилить, вы можете начать с чего-нибудь, что заинтриговало вас издалека, но с чем вы никогда не могли познакомиться. Это могло бы быть подводное плавание, выращивание растений, пристройка к дому, починка автомобиля или стерео, изучение истории второй Мировой Войны или чего-нибудь, что кажется вам достаточно привлекательным и ценным, чтобы дать себе труд это узнать. Удивительно, насколько приятным может быть первый шаг такого рода, и как быстро вы сможете увидеть себя и быть отмеченным другими в качестве хорошо сведущего в данной теме человека. Первоначальная попытка сделать что-то, первые усилия использовать свое тело, предварительное знакомство с какой-то областью в виде чтения книги (или двух) и задавания некоторых вопросов — и Вы часто можете оказаться весьма хорошо осведомленным или квалифицированным. По крайней мере, более осведомленным, чем средний человек.

Пример восстанавливающей жизнь деятельности, который может использовать большинство людей — это бег. Кеннет Купер, врач американских военно-воздушных сил, написавший "Аэробику", нашел, что, помимо улучшения функционирования сердца и легких, бег также оказывает исцеляющее влияние на душу. Среди его пациентов были пилоты, которые больше не летали, и чье психологическое и физическое состояние ухудшилось в результате отсутствия привычной работы. Многие из них слишком много пили и курили, имели лишний вес и казались в целом лишенными энергии. После освоения серьезной беговой программы они часто переживали удивительное возрождение. Они гордились собой, восстановив свое физическое состояние и получив новое представление о том, как они могут проводить свое время.

Какие особенности бега, как опыта, приносят такие выгоды? Когда вы начинаете бегать, вы можете с беспокойством ожидать боли, которая будет сопровождать ваши старания; вы можете бояться перспективы неудачи или физического перенапряжения. После фактического окончания пробежки вас слишком продуло, чтобы вы могли получить какое-либо удовольствие от того, что вы сделали. Однако, когда вы упорствуете достаточно долго, чтобы освоиться с действиями, вы начинаете подходить к ним с уверенным проворством и чувствовать себя бодрыми и торжествующими по окончании. Кроме того, реально бегая, вы больше не думаете о том, что вы делаете, как о следующих друг за другом болезненных шагах. Вместо этого у вас появляется ощущение текучести, способности преодолевать расстояния, как будто в полете. Как только вы приобретаете надлежащую форму, вы готовы повторять упражнение регулярно в соответствии с мотивацией, противоположной мотивации аддикта — чувством достижения и хорошего здоровья, которое приходит от ваших усилий.

Конечно, всегда есть опасность одностороннего развития, которое может стать своего рода аддикцией. Есть также опасность, что как бегун — или механик, или музыкант, или шахматист — вы можете прекратить развиваться и застрять на некотором удобном для себя уровне опытности. В таком случае, ваше удовлетворение будет иным и менее внутренним, чем то, которое следует за расширением ваших способностей. Вы создадите застой на другом уровне, который, в конечном счете, не менее мертвящ.

Чтобы миновать эти опасности, вы никогда не должны лимитировать то, чего надеетесь достичь с помощью какой-то деятельности, и ограничивать свои усилия в личном продвижении одной этой деятельностью. На примере занятий бегом: вы, вероятно, обнаружите по пути, что вы уже не так склонны к перееданию или к таким аддикциям, как сигареты и алкоголь. Вы можете также найти, что имеете больше энергии и лучшее представление о себе. Заключение, которое будет сделано, придет из осознания того, что тем же самым способом, которым вы преобразовали неприятное напряжение в мастерство, вы можете сделать почти все, чего желаете. Уверенность, с которой вы занимаетесь бегом, вера в то, что вы можете достигнуть чего-то, кажущегося недосягаемым — это чувство, которое вы теперь знаете достаточно хорошо, чтобы взять его в остальную часть своей жизни.

 

Трудности роста

Преодоление аддикции связано больше с вопросом поддерживающих позитивных отношений с окружающей средой, чем с отказом от аддиктивных привязанностей. Многие из проблем, которые возникают в одном процессе, также происходят и в другом. В каждом случае присутствует эмоциональное усилие, нужное для того, чтобы принять потребность в изменении. Затем принимается решение следовать новым курсом, будет ли это жизнь без наркотиков или возлюбленного, или новая иннициатива и новые виды отношений. Это сопровождается периодами разочарований в своем прогрессе, сменяющимися пониманием, что улучшение иногда будет медленным, и что рецидивы неизбежны. И наконец, появляется новое ощущение себя, посредством которого человек каким-то неуловимым образом врастает в более здоровый и ответственный образ жизни.

Признание того факта, что есть некоторая существенная часть нас, которую мы хотели бы изменить, особенно в случае, если мы избегали такого признания в течение долгого времени, должно быть болезненным. Даже если мы были не удовлетворены собой, изоляция некоторого вида поведения или мыслей, как вызывающих наше недовольство — это удар по нашему представлению о себе. Если этот удар поражает нас совершенно, наше намерение измениться может просуществовать недолго: боль просто нестерпима. По этой очень важной причине саморазвитие должно быть постепенным процессом. Оно должно нести с собой настолько большое уважение к тому, чем мы уже являемся, какое может обоснованно поддерживаться, и оставаться свободным от отвращения к себе или стыда.

Есть готовые причины для того, чтобы не стать жертвой ощущения своего полного ничтожества, когда мы противостоим собственным проблемам. Многие, многие люди имеют подобные проблемы; как и они, мы являемся функционирующими индивидами, независимо от того, насколько серьезны наши недостатки. Мы надеемся просто улучшить то, что имело по меньшей мере частично жизнеспособный вид, то есть стать лучшими людьми. Парадоксально то, что, когда мы можем убедиться в своей базовой ценности, мы больше всего желаем измениться. Когда мы признаем свои слабости, мы видим, что другие люди восхищаются нами не меньше, чем прежде. Мы чувствуем себя почти освобожденными для того, чтобы иметь дело с людьми на новой, честной основе, когда больше не думаем о своих недостатках как покрытых мраком тайнах, которые должны оберегаться от посторонних. Фактически, незащищенность и открытость становятся положительной частью нашего представления о себе, чтобы мы никогда не должны были снова чувствовать себя виноватыми в своих слабостях или в недостатке компенсаторных сил. Поэтому мы становимся более способны оценить то, где мы есть, приблизиться к другим людям, которые могут обеспечить нас критическим руководством, даже если поддерживают нас эмоционально, и признать потребность в изменении в условиях стабильного существования.

Нам будет легче упорно продолжать свои попытки, если мы вспомним, что аддикция обеспечивает лишь мгновенное удовлетворение. Быть аддиктивным — значит, пробовать получить что-то важное, но бояться действовать ради этого. Действительные поиски, с другой стороны, в какой-то момент могут быть неприятными, беспорядочными или фрустрирующими, но они превращаются в опыт, который становится чем-то большим, чем сумма его частей. Это так же верно в отношении диеты или отказа от курения, как для приобретении навыка и для завершения сложного проекта. На ранних стадиях, когда наша несостоятельность более очевидна, чем наша сила, может быть трудным продвигаться к цели без значительного усилия воли. По мере того, как мы становимся все более решительно преданы курсу действий, наши сомнения тонут в поглощенности нашими усилиями, пока мы не достигаем точки, в которой эти усилия явно вознаграждаются. До этой точки мы, в некоторой степени, осуществляем акт веры — веры в ценность того, что стараемся осуществить, и веры в себя.

Полный человек, например, поддерживает свой эмоциональный баланс перееданием, возможно, используя это как способ снижения тревоги или как свидетельство того, что кто-то (даже если это только он сам) заботится о нем. Даже зная, что он был бы счастливее, если бы смог заменить свое обжорство конструктивными усилиями, он не может пересилить себя, чтобы сделать то, что, как он знает, является лучшим в долговременной перспективе, потому что он не привык к получению положительного подкрепления своих действий в таком направлении. Это тот момент, когда терапевт или программа, подобная Наблюдателям за Весом, могут помочь, обеспечив аддикта поддержкой или даже конкретной наградой за новые паттерны поведения. Такие награды, которые оказывают немедленный эффект, противодействуют укоренившимся чувствам, которые подкрепляли аддикцию и, таким образом, служат предзнаменованием наград реальной жизни, которых аддикт не заслуживал до этого, потому что не был достаточно упорным. Но использование временных опор, подобных таким искусственным наградам, рискованно, и может быть успешным, только если ведет аддикта к позиции, где он может начать получать естественные, долгосрочные выгоды от своего поведения. Мы можем захотеть, чтобы терапевт первоначально установил такие специальные награды для нас. Или мы можем попробовать создать их самостоятельно.

К сожалению, наша окружающая среда не всегда содействует нам так хорошо. Не все люди, с которыми мы регулярно имеем дело, могут или хотят помогать нам в наших стремлениях к самосовершенствованию. Некоторым из них, фактически, может быть комфортно с нашими слабостями и поэтому они не хотят видеть их устраненными. Госпожа Макомбер у Хемингуэя стреляет в своего мужа, когда он прекращает быть трусом. Когда наши друзья, возлюбленные или семьи привыкают видеть нас в предсказуемом свете, они могут не хотеть, чтобы мы достигли чего-нибудь слишком важного — возможно, потому, что это могло бы выявить их собственное чувство неадекватности. В таком случае они могут подкреплять пусковые моменты и внутренние настроения, которые сдерживают нас. Если такие препятствия присутствуют, может быть необходимо отдалиться — по крайней мере частично — и сделать новую попытку в других условиях или среди других людей. Рост почти всегда подразумевает некоторую передислокацию. Само по себе изменение места действия не может рассматриваться как определенный признак прогресса, но может быть прелюдией к обнаружению новых способов действия.

Иронически говоря, у нас намного меньше способов получить внешнее подкрепление, когда мы хотим попробовать что-то новое, чем тогда, когда мы просто хотим вылечить аддикцию. Мы не имеем профессиональных консультантов или организованных групп, чтобы обратиться к ним, когда нам хочется построить дом или обзавестись информационным бюллетенем по теме, которая нам интересна. Наши друзья с большей готовностью спешат помочь нам, когда мы больны или обеспокоены, чем тогда, когда мы пробуем выйти за пределы старых границ. Именно поэтому некоторые

люди болеют, жалуются или даже совершают попытку самоубийства: для них очень трудно завоевать внимание конструктивными усилиями. В проектах, которые подразумевают концентрацию наших способностей на отдаленной цели, потребность развивать свои собственные ресурсы для удержания концентрации очевидна с самого начала. Как мы можем противостоять непрерывным сомнениям в том, принесут ли наши труды какой-нибудь плод? В эпоху, которая подавляет почти каждого, с ее моральными и техническими сложностями, мы все можем сказать, что в некоторой степени испытываем недостаток уверенности, имеем низкую самооценку. Проблема состоит не столько в том, чтобы покончить с различными сомнениями, сколько в том, чтобы сделать их менее значимым фокусом своего внимания.

Ответом для большинства людей является простое погружение в события и, при помощи метода проб и ошибок, выяснение реальных требований задачи, в противоположность запрещающим стандартам, которые часто имеются в наших умах. Если мы остаемся на абстрактном уровне спекуляций и останавливаемся на своих прошлых и настоящих недостатках, как поощряют нас делать некоторые формы психотерапии, мы не сломаем препятствий, с, которыми столкнулись. Один известный педагогический психолог сказал студенту, отвергающему хорошую работу, не желая прекращать свою терапию: "А вы когда-нибудь думали о терапевтических преимуществах наличия работы?" Преимущества состоят в том, что мы вынуждаем себя контактировать с реальностью, включая внутреннюю реальность нашей способности к умственному или физическому достижению.

Принимаясь за ремесло и делая один шаг за один раз, мы пытаемся укрепить свою выдержку, поскольку продвигаемся с полным пониманием того, что будут моменты срыва. Профессионал не оценивает каждую отдельную часть своей работы, чтобы решить, должен ли он продолжать ее. Он работает без смущения, с установкой "я стараюсь делать то, что делаю хорошо, и завершение последует через некоторое время". Мы должны иметь большее ощущение прогресса, придавая оправданную важность позитивным продвижениям, если должны преодолеть препятствия и исправить промахи, с которыми мы также столкнемся. Молодой плотник сказал мне, что почувствовал себя профессионалом, когда начал реагировать на оплошности или ошибки, выясняя, как их компенсировать. Осуществить совершенный замысел одним движением — это выше человеческих способностей, но человек в состоянии улучшить часть работы повторными и последовательными действиями.

Помимо своего собственного опыта работы, получение оценки своих действий от других людей может также рассеять нашу смутную неуверенность в себе. Когда другие люди полагаются на нас, чтобы мы что-то сделали, их общее одобрение результата, вместе с его критикой, могут обеспечить нам понимание того, что же в точности является важным в этой работе. Недавно нанятая журналом художница работала всю ночь, вручную делая проект цветной вкладки. Понимая, что работа не совсем совершенна, она с большим трепетом представила получившийся экземпляр на следующее утро. Художественный редактор бросил один взгляд на проект, сказал: "Это превосходно", — и вставил вкладку в журнал. То, что усвоила художница — это не как делать проект, а в какой момент прекратить волноваться об этом.

Как только человек уверился, что может сделать то, что намеревается сделать, и удовлетворить ожидания других, он не будет бояться взяться за работу. Он также захочет предъявить эквивалентные требования другим и ожидать, что они будут выполнены. Он (или она) станет заслуживающим доверия человеком, тем, на кого можно рассчитывать, делающим то, что говорит, и предпочитающим иметь дело с людьми, которые так же ответственны. Это чувство ответственности — самое твердое основание для профессиональных или личных отношений, которое может быть.

Давайте возьмем написание книги в качестве примера зрелого навыка, который влечет за собой обмен с другими людьми. Первый набросок обычно далек от того, что было бы приемлемым в качестве законченной рукописи — по стилю, организации или содержанию. Опытный автор признает это и не паникует, потому что знает, что книга не может быть сделана вся и сразу. Он оценивает то, чего достиг, и понимает, что это привело его на плато, с которого можно сделать следующий шаг к достижению своей цели. Он знает, когда книга нуждается в большой доработке, а когда он уже имеет материал, на который другие смогут реагировать как на разумный текст. Новичок, который судит свой первый черновик по стандартам прозы, увиденной в печати, не достигнет ничего. Стандарт, который он установил, слишком высок, чтобы быть для него полезным. То, что верно для отдельной книги, верно и для карьеры в целом. И для жизни. Автор может только сделать лучшую работу, на которую способен в данный период, какой бы нескладной она ни показалась даже ему самому. Практикуясь в данный момент на одном уровне, он может быть способен достигнуть более высокого уровня позже. Если он преувеличивает любую задачу из неуместного стремления к совершенству — подобно писателю в "Чуме" Альбера Камю, который постоянно переписывает свое первое предложение — он никогда не сдвинется с места.

Если бы мы просто говорили об избрании профессии или о части формальной экспертизы, казалось бы оскорбительным пробовать сравнить это с тонким процессом личностного роста. Но если мы рассматриваем писательство, или что бы то ни было, как глубокую часть своего существа, тогда мы можем начать видеть большую значимость во многом из того, о чем мы говорили — неизбежная неуверенность и сомнения, концентрация усилий, важность реалистичности и гуманизма по отношению к самим себе, и ценность внимания к полезной критике. Является ли проблемой научение тому, чтобы быть одному, или тому, чтобы лично контактировать с другими, мы должны только делать это, проживать это, и не пытаться контролировать результат через слишком короткие периоды времени. Никто не уверен эмоционально или социально с самого начала, поэтому расширение своей личности поначалу не будет более естественным, чем напряжение мускулов, которые не использовались годами. Мы должны погрузиться в то, что мы делаем, и наблюдать настолько хорошо, насколько можем.

Зрелость может быть вопросом обнаружения чего-то стоящего, что мы можем делать хорошо, и основания на этом своего места в мире. С этого места и плотнику, пробующему учиться литературе, и писателю, пытающемуся строить, становиться легче изменить условия, которые сделали нас слабыми в одной области и сильными в другой. Это также верно, если мы сильны в некоторой профессиональной задаче, но слабы в общении с людьми, или наоборот. Начнем с наших сильных сторон, а дальнейшее — это уже вопрос гибкости, осознавания того, чего мы хотим, и постижения того, что наши жизни не должны быть статичными, а изменение не должно быть случайным. Преодоление ад-дикции — работа, но в более глубоком, более постоянном смысле — это веселье. Мы побеждаем аддикцию, как только приобретаем возможность сравнивать. Наркоманы и алкоголики часто срываются, но только потому, что они не дистанциировались от аддикции. Когда достигнуто реальное выздоровление, никто из тех, кто добился этого, никогда не чувствует соблазна вернуться назад.

 

Случай изменения

Митч происходил из семьи интеллигентного, но неудачливого бизнесмена, который был одновременно и напыщенным, и исполненным жалости к себе. Отец диктовал своему сыну, как он должен поступать и что думать, подчеркивая отрицательные и циничные аспекты жизни. Мать Митча, чувствительная и тяжело трудящаяся, выносила оскорбительное и изменчивое поведение своего мужа, позволяя ему проявляться в невероятной степени. Она могла стоически переносить его, но была слишком традиционна, чтобы сопротивляться. Хуже того, она рекомендовала своим детям тот же самый путь подчинения и самоотречения.

Митч вырос человеком, не желающим бросать вызов силам, контролирующим его мир, а именно своему отцу и внешним условиям, на которые тот сетовал. Вместо этого, он старался умилостивить эти силы, устанавливая свои собственные личные порядки, но сдаваясь, когда возникал любой конфликт с авторитетом. Таким образом, только в пределах личного пространства — своей комнаты, своих мыслей, игры на гитаре, которой он начал заниматься в раннем возрасте — он мог быть уверенным в своей власти над вещами. Хотя Митч был совершенно неассертивен, его дежурные привычки к мышлению и к старательной работе приносили ему постоянный успех в школе. Благодаря своей прямоте и серьезности он был также способен завязывать крепкую дружбу в средней школе и в колледже. Преуспевая в этих учебных заведениях, он возмущался их порядками — как возмущался порядками своего отца — не будучи, однако, способным сделать что-либо по этому поводу.

Когда Митч получил высшее образование, он явно отклонился от курса, который все планировали и предвидели для него. Он принял решение не продолжать учиться в аспирантуре, изучая литературу или музыку. Вместо этого он объявил, шокировав своих друзей и растревожив семью, что собирается посвящать все свое время написанию и исполнению собственных песен. Хотя Митч занимался музыкой в колледже, и люди знали его как человека, забавляющегося гитарой, никто не думал о нем как о музыканте или поэте-песеннике. Он, конечно, не играл профессионально до этого времени, и не имел никаких связей в мире музыки.

Но Митч был решителен в своих планах, какими бы нереальными они ни казались другим. Со службы в армии он пришел, намереваясь установить свою независимость раз и навсегда. Посмотрев вокруг в поисках места, где можно остаться, он решил двинуться к другу по колледжу, который теперь был студентом архитектурного факультета в Йеле. Там Митч был обеспечен готовыми социальными связями своего соседа по комнате. Тот активно поддерживал на высоком уровне социальные контакты, а Митч обычно ходил за ним по пятам. За это Митч был доверенным лицом своего друга. Эти роли простирались и на отношения с женщинами. Много раз Митч был третьим, когда его сосед по комнате и его очередная подруга ходили куда-то вместе, или когда они знакомили его с кем-нибудь, с кем он мог не иметь ничего общего.

Для своей карьеры Митч сделал немного. Он поддерживал на высоком уровне навык игры на гитаре и периодически пробовал писать песни, хотя многие из них не заканчивал, и не хотел исполнять даже те, которые действительно написал. При этом он не пытался получить ангажемент или присоединиться к союзу местных музыкантов. Он предпочитал самостоятельно развиваться музыкально и подрабатывать на случайных работах, подобных той, которой он занимался в музыкальном отделе университетской библиотеки. Идя по этому пути, он никогда не устанавливал значимых отношений ни с работой, ни с женщиной.

После нескольких лет подобного существования Митч пришел к заключению, что должен вести более солидный образ жизни. Его сосед по комнате собирался уезжать работать в другой город, и Митч должен был искать новое место жительства. В этот момент он был вынужден немного поразмыслить. Установил ли он с кем-нибудь реальные дружеские отношения, пока был в Нью-Хейвене? На самом деле нет. Они все замыкались на соседа по комнате. А как насчет его отношений с последним? Митч видел, что они были в основе своей некрепки, так как каждый поддерживал другого лишь в его слабых местах. Наконец, Митч должен был заключить, что не сделал ничего для осуществления своей музыкальной карьеры, и в 25 он был не ближе к тому, чтобы быть самостоятельным, уважа-емым человеком, чем во время учебы в колледже. Он больше не мог использовать свою юность для оправдания отсутствия реальной вовлеченности в жизнь.

Митч видел, что был на грани или решительного изменения, или несчастья. Страх перед движением вперед вынуждал его вести безопасное существование, которое не могло принести ему никакой длительной пользы. Сделав такое мрачное открытие, Митч позвонил старому знакомому по колледжу, с которым раньше импровизировал (и который, как он знал, любил :вою работу). Тот стал импрессарио рок- и джазовых коллективов в пригороде Денвера. Друг сообщил Митчy о множестве возможностей и предложил приехать в Денвер, чтобы что-нибудь из этого попробовать. Митч был настолько же встревожен ответом, как и самим планом этого звонка (который он вымучивал в течение многих дней). Он не мог играть с реальными записывающимися группами, как он думал; а что он вообще мог делать?

Но Митч поехал, больше из-за отсутствия альтернативы, чем из реального энтузиазма. Приехав, он нашел доступными значительно меньше возможностей, чем мог ожидать. После нескольких непродуктивных обращений к своему другу, Митч получил работу. Это случилось, когда он должен был уже возвращаться жить к своим родителям из-за недостатка средств. Он не хотел лишаться независимости, которую предоставляла ему квартира в Денвере, и поэтому согласился на работу аккомпаниатора в группе, играющей латиноамериканскую музыку. Он трудился четыре долгих месяца в музыке, с которой не чувствовал никакой внутренней связи и которую, как он думал, исполнял неадекватно. Другие члены группы, казалось, принимали его, и Митч начал чувствовать себя комфортно по отношению к тому, что делал. По крайней мере, он перестал стесняться своей игры.

Митч был слишком измучен по утрам, чтобы делать значительную дополнительную работу, но однажды он столкнулся с человеком, первоначально пригласившим его в Денвер, который теперь спросил, есть ли у него мелодии, которые он мог бы исполнить. Митч подумал: "Конечно, почему нет", — и прослушался у владельца клуба, который искал исполнителя, могущего играть на студенческих вечеринках. Митч получил работу, оставил предыдущее место и стал также участвовать в постановке концертов. В это же время он присоединился к местным музыкантам. Скоро Митч был выбран казначеем, потому что его мышление было в гораздо большем порядке, чем у его товарищей. Союз был занят и внутренним, и внешним спором о том, нужно ли молодым рок-исполнителям платить по той же шкале, что и более "узаконенным" эстрадникам. Многие владельцы площадок и продюсеры использовали таких музыкантов, не платя им по таксе союза. В эту драку Митч ввязался с интересом, который был мотивирован и практически, и идеологически.

На пороге становления полноправным членом профессионального сообщества, Митч увидел, что его жизнь в прошлом была аддикцией, хотя и не во всех отношениях. Внутренне он не был доведенным до отчаяния индивидом,  которому необходимо держаться за людей или искусственные субстанции, чтобы существовать. Он жил организованной жизнью, имел пытливый ум и отношения с людьми на достаточно высоком уровне. Он почти всегда наслаждался новизной и приключением, когда они были организованы для него другими людьми. Но Митч отказывался брать на себя полноценные обязанности взрослого — и в работе, и в отношениях с другими людьми, особенно с женщинами,  — потому что не знал, как играть активную роль в отношениях. Его страх спровоцировать конфликт или быть непринятым другими заставил его очертить круг вокруг себя и своего удобного образа жизни, и полагаться на других в получении основных удовольствий, которые он не мог получить сам. Фактически, он стал способен изменяться только тогда, когда его объективная ситуация стала очевидно ненадежной.

Когда он был вынужден шевелиться — как и многие из нас в разное время — он задумался, как у него обстоят дела с серьезностью и достоинством. Он принимал любую работу, за которую брался, как заслуживающую того, чтобы делать ее хорошо, и пробовал справиться с возникшей ситуацией, насколько бы далекой она ни была от его идеала. Но Митч не застревал в этих заботах настолько, чтобы терять из виду другие вещи, которые хотел сделать. Поэтому он был готов, когда ему представилась реальная возможность. Он не уступал другим в вопросах, которые были важны для него, таких, как поддержание его артистической целостности и справедливая оценка его талантов. Митч почувствовал себя существенно лучше.  При встречах со своим прежним соседом по комнате и другими старыми друзьями он отступал назад, видя проявление старых паттернов, и настаивал на том, чтобы к нему относились с уважением. С людьми, которых он теперь встречал в Денвере, он уже в начале общения предполагал, что является достойным и разумным человеком, который может нравиться многим людям, если показывает им, кто он. А как насчет его отношений с женщинами? Здесь Митч не продвинулся так далеко. Его контакты с женщинами оставались временными и несколько неестественными, так как его манерам все еще недоставало убедительности и гибкости, которых требуют близкие отношения. Но Митч, по крайней мере, видел в себе человека, способного к росту и изменению своего поведения. Он не был счастлив, но не был и чрезмерно пессимистичен. Он полагал, что теперь имеет что-то, что можно предложить женщине. Он жил один, и его повседневная жизнь больше не поддерживалась соседом. Он входил в контакт с чувством одиночества, которое, естественно, подталкивало его к занятию более активной социальной позиции.

Со всеми своими талантами и личными силами, Митч все же был в опасности и мог погрузиться в более мрачные занятия. Но, созревая, он стал способен полностью измениться. Митч никогда не был явным аддиктом, но все же понятие аддикции многое говорит о его жизни. Его случай — хорошая иллюстрация того, насколько универсальна аддикция, насколько тонки и разнообразны ее формы, и того, как много времени может потребоваться человеку, чтобы справиться с ней