Междвухмиро в



бет2/34
Дата30.06.2016
өлшемі2.29 Mb.
#168931
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   34

ТАЙНЫ ВАЦЛАВА НИЖИНСКОГО

Вацлав Нижинский, возможно, величайший гений балета всех времён, имел более чем сомнительное счастье скончаться дважды. Для мира искусства Нижинский умер после поступления в психиатрическую клинику, где в странных, но по-своему счастливых грёзах ему суждено было провести без малого двадцать лет.

Второй раз, в апреле 1950 года, он умер понастоящему, в ясном сознании, но очень несчастным. Нижинского так долго считали умершим, что известие о его реальной кончине явилось потрясением для тех, кто видел на сцене этого великого мастера и бережно, как редкую жемчужину, хранил в себе воспоминание о шедеврах его утончённейшего искусства.

За все эти годы написано о Нижинском было немало: тем более удивительным представляется тот факт, что многие тайны его жизни и творчества так и остались неразгаданными. И попрежнему нам почти ничего не известно о мистическом аспекте этого выдающегося таланта.

В своей книге «Театральная улица» Тамара Карсавина вспоминает о том, как, наблюдая за репетициями в одном из залов Императорского театрального училища Варшавы, она обратила внимание на странного мальчика, который с противоестественной лёгкостью взмывал намного выше своих товарищей. Поражённая балерина подошла к преподавателю, Николаю Легату, и спросила, как зовут необычного ученика. «Нижинский, – ответил тот. – Этот чертёнок никогда не попадает в такт: опускаться не успевает!»

Разумеется, способность некоторых танцоров дольше обычного зависать в воздухе замечалась и прежде. «Он так и остался бы парить в вышине, если бы не опасался унизить тем самым других учеников», – писал о своём знаменитом сыне Огастесе Вестрис-отец. «Она могла бы пройти по воздуху над кукурузным полем, не смяв ни стебелька», – говорили о великой Марии Тальони. Так же и Нижинский – если оставить в стороне восторженный тон – определённо обладал совершенно объективной способностью подниматься вверх на очень большую высоту и некоторое время почти неподвижно застывать в высшей точке своего полёта. Вопрос, интересующий нас в первую очередь, можно сформулировать так: что такое есть этот дар – рудиментарная форма левитации (феномена, известного каждому, кто более или менее интересуется парапсихологией) или всего лишь иллюзия?

Обратимся к свидетельству Сайрела У.Бомона. «Нижинский обладал фантастическим даром полёта, позволявшим ему приземляться и подскакивать вновь с живостью теннисного мячика, – пишет он в своих воспоминаниях. – Тот невероятный прыжок, которым он – эльф в «The Spectre de la Rose» – влетал на сцену из розового сада через эркер и опускался подле юной девушки, спавшей в кресле, навсегда останется в памяти очевидцев. Вспышка розоватого света – и вот он уже описывает грациозные параболы: совсем как кузнечик, перелетающий с одной травинки на другую. Ни напряжения на лице, ни каких-либо признаков волнения, ни даже обычных глухих ударов стопы об пол: он действительно превращался в невесомый лепесток розы, подхваченный ночным ветерком и влетающий в открытое окно.

В «Сильфидах» он покидал сцену ещё более необычным прыжком. Самым поразительным тут было отсутствие даже намёка на физическое усилие атлета: казалось, танцор просто решил полетать – он внезапно взмывал в воздух и исчезал за кулисами».

Бомонт вспоминает, что, «даже поднимая Павлову одной рукой, Нижинский почти отрывался от пола: казалось, ещё мгновение – и он воспарит к потолку». Сама Павлова, признаёт автор, той же способностью к парению не обладала. А значит, вопрос об «иллюзии» можно считать закрытым. Ясно и другое: талант «зависания», похоже, может быть выработан в ходе специальных тренировок. Впрочем, послушаем Дягилева, он предлагает нам свой ключик к разгадке:

«Уверен, что со времён Вестриса мир не видывал столь энергичного танцора. Этот молодой человек легко выпрыгивает на три фута. По мощи стальных сухожилий и упругости мышц, которыми одарила его природа, Нижинского можно сравнить разве что с огромной кошкой. Настоящий лев балетного мира, он способен двумя прыжками пересечь сцену по диагонали».

Но всё это пока что касается лишь высоты подъёма. О гораздо более загадочной способности – противоестественно долго оставаться в воздухе и опускаться намного медленнее, чем позволяет нам делать это закон всемирного тяготения – большинство авторов предпочитают не распространяться. Вот что пишет, однако, в своих воспоминаниях Николай Легат:

«Резким напряжением мышц бёдер уже в воздухе он легко увеличивал высоту даже средних прыжков. Перед полётом он делал очень короткий вдох, в воздухе задерживал дыхание и резко выдыхал в момент приземления». Опросив специалистов, я выяснил, что этому методу следуют многие. Обнаружилась и другая любопытная деталь: туловище во время полета – при максимальном напряжении мышц ног – должно быть совершенно расслабленным. Мощность лёгких, как мне объяснили, не имеет ко всему этому ни малейшего отношения: всё дело в контроле над мышцами, в том числе и мышцами дыхательного аппарата.

Контроль над дыханием играет очень важную роль в мистических ритуалах индусов. Считается, что такого рода упражнениями можно довести вес тела чуть ли не до нуля. Судя по всему, некоторым танцорам, даже не посвящённым в тонкости эзотерических наук, удаётся приобрести необходимые навыки бессознательно. Сами они объяснить происходящего с ними не могут. Я долго беседовал на эту тему со вдовой Нижинского, Ромолой, чьей дружбой очень дорожу. Сама в прошлом прекрасная балерина, она знает о своём муже всё, что только можно знать. Вот что она мне рассказала:

«Я часто спрашивала Вацлава, как удаётся ему подолгу оставаться в полёте. Он же никак не мог понять, почему это меня удивляет: подпрыгиваю, дескать, задерживаю дыхание – и лечу! При этом он утверждал, что чувствует в воздухе как бы постороннюю физическую поддержку. Она-то и позволяла ему регулировать скорость спуска: да, это так – он по своему усмотрению мог опускаться медленнее или быстрее.

Конечно, мышцы бёдер у него были феноменальные, да и объём лёгких тоже – во всяком случае, в товарищеских «матчах» он с лёгкостью побивал Карузо и Эриха Шмедеса. Но дело не в этом. Танец для Нижинского был религией. Он верил, что сценическое искусство – его миссия и что дар свой он получил свыше, дабы посредством танца внести в мир новые идеи.

Перед выступлением никому не позволялось входить к нему в раздевалку. Никому не разрешалось говорить с ним после того, как он оттуда выходил. Нижинский не отвечал на вопросы. Даже с близкими людьми он вёл себя так, будто всех видит впервые в жизни.

Однажды я в неописуемом восторге воскликнула: «Как жаль, что ты не можешь видеть себя со стороны!» Он удивился и ответил совершенно серьёзно: «Но я как раз и вижу себя со стороны! Я отделяюсь от тела и наблюдаю за собой. Я руковожу своим танцем извне».

Меня очень заинтересовало это откровение. Похоже, речь тут идёт о состоянии, близком к трансовому. Налицо странная личностная диссоциация: не она ли, кстати, явилась причиной последовавшего затем психического коллапса? Более того, Нижинский, как выясняется, упражнялся и в «психических» играх.

«В Сен-Морице у нас была гувернантка, которая много времени провела в Индии, – вспоминает Ромола. – Эта женщина рассказала нам о хатха-йоге, и муж всем этим очень заинтересовался. Он проштудировал огромное количество соответствующей литературы и вступил в переписку на эту тему с Метерлинком.

Однажды в годовщину смерти моего отца он попытался поэкспериментировать с планшеткой. Под его пальцами она тут же активно побежала от буквы к букве и от имени духов ответила на многие наши вопросы. Так мы узнали, например, что война закончится 29 июня 1919 года, что Венгрия станет «королевством без короля» и что премьер Тиша будет убит.

Мы отнеслись к этому не слишком серьёзно, но развлечения ради продолжали свои опыты. Кто-то посоветовал мужу попрактиковаться в автоматическом письме – знаете, когда рука с карандашом пишет бессознательно. Его успех превзошёл все ожидания.

Cпециально для меня Вацлав поставил спектакль, предложив, подобно йогу, «отделиться от тела», выйти из физической оболочки и «всей душой раствориться в танце». Мне это удалось – во всяком случае, я танцевала в состоянии глубокого транса на протяжении нескольких часов.

Придя в сознание, очнувшись от поздравлений, я почувствовала себя очень сконфуженной, потому что ничего не помнила: мне казалось, что все надо мной смеются. Мы продолжали экспериментировать ещё несколько месяцев, но потом выяснилось, что «мистический» танец иссушает душу, отбирает огромное количество жизненной силы.

Что касается последовавшего затем психического расстройства, то не думаю, что оккультные упражнения могли стать тому причиной. Просто по наследству ему достался разум, нарушить деликатное равновесие которого было очень легко. Его постоянно требовалось защищать, оберегать от любых потрясений.

Начало войны застало нас в Венгрии. Если б вы знали, скольких усилий стоило мне уберечь его от интернирования. Именно это время сыграло роковую роль в развитии его болезни. Муж справился бы с недугом, если бы не жестокость людей, его окружавших. Они не понимали его, считали безумцем и в конце концов донесли на него властям. Когда за Нижинским явились военные, он испытал от ареста столь сильное потрясение, что на какое-то время действительно лишился рассудка».

И всё же разгадку легендарных «полётов» Нижинского следует, повидимому, искать у индусов. В числе практикуемых ими упражнений есть и такие, посредством которых человек может индуцировать в себе нечто, способное, судя по всему, противодействовать силе всемирного тяготения. Говорят, в том, кому удаётся разбудить чакру Анахата – вместилище праны, расположенное в области сердца, – просыпается способность в буквальном смысле слова «ходить по воздуху».

Именно этим и занимаются в свободное время последователи тибетского учения lung-gom-pa, прославившиеся способностью совершать очень длинные пешие переходы в фантастически короткие сроки. Француженка Александра Дэвид-Нил, известный специалист в области антропологии, утверждает, что собственными глазами видела на Севере Тибета такую «группу туристов». «Человек не бежал, а безо всяких усилий отрывался от земли, передвигаясь вперёд прыжками, – пишет она. – Казалось, тело его приобрело упругость лёгкого мячика: оно стремительно отскакивало от земли в тот самый момент, когда нога его касалась поверхности. Гигантские шаги свои он отмеривал с монотонностью маятника».

Говорят, для того, чтобы стать lung-gom-pa, необходимо три года и три месяца в полной темноте и строжайшей изоляции проделывать какие-то диковинные упражнения. После этой весьма суровой подготовки тело человека становится необыкновенно лёгким, он почти теряет вес: местные жители утверждают, что lung-gom-pa может сесть на стебелёк ячменя, не согнув его под собой, или стать на кучу зерна, не потревожив ни зёрнышка. Может быть, Мария Тальони и её последователи прошли тренировку на Тибете?

Впрочем, шутки в сторону: психическое состояние танцующего Нижинского и странная деятельность lung-gom-pa – явления явно родственные. Дэвид-Нил утверждает, что во время своих загадочных путешествий тибетские ходоки пребывают в состоянии глубокого транса. Каждый из них занимается мысленно своеобразным песнопением, монотонно проговаривая мистическую формулу-заклинание, с которой процесс вдоха-выдоха входит в своеобразный ритм. Шаги lung-gom-pa синхронизированы – как с дыханием, так и с беззвучно произносимой мантрой.

Ходок не в силах ни говорить, ни оглядываться по сторонам. Он фиксирует взгляд на каком-то отдалённом объекте – чаще всего, звезде, – и ничто больше не способно завладеть его вниманием.

Очевидцы утверждают, что по прошествии некоторого времени ноги lung-gom-pa перестают касаться земли, и он начинает с невероятной скоростью плыть по воздуху. Говорят, некоторые из них даже обвязываются цепями – в противном случае, они могут взлететь и не вернуться! Что ж, таким мастерам восточного «балета» позавидовал бы и Нижинский!

Тот факт, что дыхательные процессы каким-то загадочным образом связаны с весом тела, нашёл себе убедительное доказательство в необычайных экспериментах покойного доктора Хиворда Каррингтона.

Суть опыта такова. Четверо испытуемых поднимают в воздух пятого, сидящего на стуле, причём действуют всего лишь пальцами. Вначале все они резко и одновременно наклоняются вперёд, делая ряд вдохов и выдохов. В унисон с ними вдыхает и выдыхает сидящий на стуле.

На счёт «пять» все участники задерживают дыхание. Четверо быстро поддевают пальцами пятого под руки и колени и тот оказывается в воздухе. Человек, сидящий на стуле, судя по всему, резко теряет в весе!

Каррингтон провёл эксперимент, расположив испытуемых на обширной чаше механических весов.

«При первом подъёме, – пишет он, – стрелка упала к отметке 660 фунтов, в то время как замеренный заранее общий вес участников составил 712 фунтов. 52 фунта, таким образом, «испарились» бесследно! При второй попытке потери составили 52 фунта, при третьей, четвертой и пятой – по 60. Любопытно, что если испытуемый находился в воздухе достаточно долго, стрелка весов начинала медленно подниматься и в конце концов достигала цифры 712».

Каррингтон, представивший подробный отчёт о своём открытии в книге «История психической науки», не сумел самостоятельно объяснить происходящее. О том, пытался ли кто-либо продолжить его эксперименты, мне ничего не известно.

Ясно одно: вновь мы имеем дело с феноменом, к тайне Нижинского имеющим самое непосредственное отношение.




ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ

ДОКТОРА КАРЛА ГУСТАВА ЮНГА

К расследованию обстоятельств неизвестных сторон жизни доктора Карла Густава Юнга я приступил после неожиданной для себя первой и в высшей степени драматичной встречи с Зигмундом Фрейдом в Лондоне в 1931 году (см. «Фрейд и полтергейст», т.4, 1955-56гг.).

Причины, заставившие Фрейда заинтересоваться моей рукописью (опубликованной впоследствии под заголовком «По следам полтергейста», Нью-Йорк, 1958г.) стали ясны лишь после выхода в 1957 году третьего тома книги Эрнста Джонса «Жизнь и работа Зигмунда Фрейда». Здесь в главе, посвящённой оккультизму, Джонс вкратце упоминает об инциденте 25 марта 1909 года, когда Юнг во время своего первого визита к Фрейду «продемонстрировал способность искусственно вызывать полтергейст, заставляя предметы с грохотом передвигаться по поверхности мебели».

Джонс заподозрил, что между этой первой встречей (описывая которую он применил, разумеется, неверный термин) и письменными комментариями Фрейда к моей рукописи существует какая-то связь – потому и перепечатал мою работу в собственном переводе. Однако в письме Юнгу Фрейд об этой демонстрации упоминает лишь вкратце; кстати, письмо это было отправлено не сразу, как утверждает Джонс, а три недели спустя – очевидно, Фрейду потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от потрясения.

Лишь после выхода в марте 1963 года посмертных записок Юнга «Воспоминания, приключения и размышления» («Пантеон букс», Нью-Йорк) и отчасти благодаря предварявшей публикацию статье в «Atlantic Magazine» (ноябрь 1962г.) широкая общественность впервые узнала об исторической встрече родоначальников современной психиатрии.

Чтобы понять, как удалась Юнгу эта демонстрация «колдовской силы», придётся вспомнить о некоторых наследственных особенностях великого психиатра, обратившись к свидетельству его секретарши Анджелы Йоффе («C.G.Jung und die Grenzgebiete der Psychologiе», Мюнхен, 1960г.). Последователей Юнга должен был крайне неприятно поразить тот факт, что его дед и бабка постоянно наблюдали появление призраков, а мать даже вела дневник происшествий, куда исправно вносила всё, касавшееся собственных видений и предчувствий. От родителей Юнгу передался и талант телекинеза – способность передвигать предметы на расстоянии, не вступая с ними в физический контакт. В том, что он обладает паранормальными способностями, у самого Юнга не возникало ни малейших сомнений. Однажды дома у них произошёл любопытный случай: в кухонном столе с оглушительным треском разлетелся на четыре куска кухонный нож, что, судя по всему, имело отношение к участию незадолго до этого его матери в спиритическом сеансе. Юнг сфотографировал обломки металла и отправил снимок доктору Райну в Дьюкский университет («Границы разума», д-р Райн, 1947г.).

Не исключено, что некоторые наследственные способности, действительно близкие к «колдовским», Юнг бессознательно использовал по меньшей мере в двух случаях общения с Фрейдом: я имею в виду их встречи 1909 и 1912 годов. Венский психиатр дважды падал в обморок, а затем обвинил Юнга в том, что тот пользуется «смертельным сглазом», не объяснив, правда, что это за «сглаз» такой, от которого жертва немедленно лишается чувств. Юнг отверг обвинения, но вскоре засомневался и сам – особенно после того, как однажды во сне увидел Фрейда постаревшим, немощным, более того, очень похожим на привидение.

После разрыва с Фрейдом у Юнга возникло нечто вроде «комплекса Иуды», проявившегося уже на страницах «Психологии бессознательного». Рождественской ночью 1912 года он, ни много ни мало, убил Фрейда во сне. Разумеется, «жертва» взяла там себе временный псевдоним и превратилась в вагнеровского героя «Зигфрида» (отца композитора, между прочем, звали Зигмунд). Не успело сновидение завершиться, а подсознание Юнга уже принялось грозить «хозяину» всевозможными карами. По пробуждении таинственный голос предрёк ему гибель в случае, если смысл сна не будет разгадан. Юнг, в ящике письменного стола которого всегда находился заряженный револьвер, не на шутку перепугался. И тут явилось озарение: ну конечно же, Зигфрид символизирует «второе я» – безжалостного тирана, рвущегося к власти, от которого необходимо избавиться. Странно, что Юнгу так и не пришло в голову более простое решение: «Зигфрид» – это ведь почти аббревиатура: Зиг-фрейд. От идей, навязанных последним он и пытался в те дни бессознательно избавиться.

Не желая становиться «наследным крон-принцем» Фрейда (а именно эту роль уготовил ему создатель психоанализа), Юнг жаждал полного единовластия в собственном научном цехе. Очень скоро ощущение великого предназначения воплотилось в видении: образом голубя к нему спустился сам Святой Дух.

Потом Юнг узрел Илию, но сопровождала его вместо Моисея слепая Саломея с большой чёрной змеёй. В следующем сне (а может быть, видении – грань эта к тому времени стала постепенно стираться) перед Юнгом по небу пролетел Филимон с бычьими рогами (намёк на сказание о боге Митре) и яркими крыльями, расцвеченными под зимородка. Название птицы (англ.: «kingfisher»), повидимому, имело какое-то отношение к идее о «ловце» душ человеческих.

Вскоре Филимон (в греческой мифологии – слуга богов) стал общаться с Юнгом в качестве духа-посредника. Расхаживая по дорожкам сада, Юнг подолгу беседовал с ним, подобно Кромвелю (которого консультировал некто, называвший себя «Дьяволом») и Сократу (его «советника» звали Даймон). Впрочем, к этому времени Юнг уже прекрасно понимал, что находится на грани серьёзного нервного расстройства. По собственному признанию учёного, только работа и любовь к семье спасли его от полного помешательства. Такой была цена, которую Юнгу пришлось заплатить за пять-шесть лет умопомрачительной активизации подсознания. Откровения, полученные свыше, стали для него источником вдохновения, не иссякавшим по меньшей мере сорок пять лет.

Чувство вины по отношению к Фрейду – лишь незначительная деталь психоневротической драмы Карла Густава Юнга. Наиболее важным фактором была тут наследственность. В своей классической докторской диссертации 1899 года (опубликованной в книге «Психология и патология так называемого паранормального феномена») Юнг основывался большей частью на наблюдениях за юной девушкой-медиумом, которая не раз в ходе своих спиритических сеансов вызывала дух его деда. Юнг сохранил в тайне тот факт, что 16-летняя «С.В.» была его кузиной; появления покойных родственников на её сеансах и подтолкнули психиатра впоследствии к изучению собственной генеалогии, что переросло в настоящую манию.

Дед Юнга (как впоследствии и отец) был протестантским священником; над проповедями своими он мог работать лишь в том случае, если его дочь (мать Карла Густава) находилась рядом и отгоняла назойливых духов. При этом он же занимал пост Великого Мастера масонской ложи и являлся, как будто бы, незаконнорождённым сыном Гёте (слух этот имеет лишь самые косвенные подтверждения: увлечение Гёте и Фаустом не оставляло Юнга всю жизнь).

«Гёте описал суть конфликтов, которыми наполнена моя жизнь, – писал Юнг. – Фауст и Мефистофель слились во мне воедино». К этому признанию уместно добавить фантастическую деталь: Юнг вообразил, будто бы живёт одновременно в двух слоях времени: свою маниакальную увлечённость культурой XVIII века он объяснял тем, что именно там пребывает «настоящий Юнг». Образ последнего в виде седовласого старца постоянно находился у него перед глазами.

Визит Святого Духа и общение с Филимоном имели для Юнга самые необыкновенные последствия. Под влиянием собственных сновидений он оказался во власти очень странных представлений о том, что все мёртвые живы, требуют себе знаний о жизни, но черпать их способны только из сознания ныне живущих. С этих пор Юнг возомнил, будто бы его обязанность состоит в том, чтобы обучать мёртвых. Следуя указаниям Филимона, он создал «Septem Sermones Ad Mortuous» – «Семь проповедей для мертвецов», – чему предшествовали поистине апокалиптические события, разразившиеся в его доме. После одного из сновидений психиатр «потерял свою душу», обретя взамен сомнительное удовольствие то и дело лицезреть каких-то призраков. Затем в комнатах дома поселился полтергейст. Наконец сюда толпами повалили «духи мёртвых» и хором стали требовать себе «знаний».

Сыну Юнга тем временем приснился рыбак с дымящейся трубой вместо головы. Наутро Юнг нашёл в саду мёртвого зимородка, вспомнил, как переливались крылья Филимона в ночь его первого визита, и решил что гибель птицы знаменует не что иное, как конец «ловца человеческих душ». Узрев Святого Духа (и истолковав его как «явление образа Божьего, воображению недоступного»), Юнг засел за свои «Семь проповедей» и писал их не отрываясь в течение трёх дней. По окончании работы Филимон выразил полнейшее удовлетворение, а «духи мёртвых» немедленно покинули дом.

О матери Юнг писал так: «Днём это была любящая, нежная женщина. После наступления темноты с ней начинали происходить странные изменения. Подобно тем ясновидящим, которые напоминают каких-то диковинных зверей, она пускалась бродить этакой суровой, безжалостной жрицей, и дом в такие минуты казался нам клеткой с прутьями».

К тому времени Юнг и сам уже идеально отвечал такому описанию. Вряд ли стоит удивляться, что как только кузен ввёл учёного* в круг спиритов, он тут же принялся экспериментировать с двумя известными медиумами своего времени, Руди Шнайдером и Оскаром Шагом, чьи способности в свою очередь очень заинтересовали легендарного германского парапсихолога барона Шренка-Нотцинга.


* Мы считаем титул «учёного» неприложимым к д-ру Карлу Юнгу (как, впрочем, и ко многим другим): учёный, исследователь, не властный повелевать своим сознанием, не есть учёный, а подопытный кролик, над которым экспериментирует кто-то другой. Это тем более справедливо, если человек подвизается в так наз. «психической» области. Поэтому медиум никогда не может быть компетентным судьёй в проблемах спиритизма. А между тем, именно медиумы, или экстрасенсы, постоянно объявляют себя авторитетами оккультизма, и невежественная толпа им верит.

В силу данного обстоятельства все экспликативные и мировоззренческие концепции медиумов оказываются фрагментарными, обусловленными и, в конечном счёте, ошибочными, тогда как независимые, т.е. не обременённые медиумическими способностями умы, обладающие также высокой степенью культуры, как то было в случае Аллана Кардека, Леона Дени или Артура Конан-Дойля, демонстрируют необычайную широту взгляда, которой по силам сделать самые удивительные обобщения и сформировать самые дерзновенные и всё-таки логически безупречные мировоззренческие концепции. (Й.Р.)

Далее. Любопытный факт упоминает в своей книге «Спок» доктор Фанни Мозер. Оказывается, в трёхлетнем возрасте Юнг увидел сон, повлиявший на всю его жизнь. Это была фантазия о рождении с явно выраженными элементами фаллического культа. А ведь главной претензией Юнга к Фрейду было то, что основатель психоанализа, будто бы, «обожествил секс»; удивительно, но всю свою жизнь в глубине души Юнг явно поклонялся тому же богу! Мифологические откровения виделись ему даже в появлении летающих тарелок (не раз посещавших психиатра, представьте себе, во сне!*). А однажды Юнг рассказал о том, как после перенесённого инфаркта дух его был вынужден ненадолго покинуть тело и оказался в Pardos Rimmonium – кабаллическом Гранатовом Саду, – где стал свидетелем бракосочетания Тиферет и Мальшута – двух символизирующих женское и мужское начала божественных сфер, через которые Господь выходит к нам в мир. Затем Юнг «превратился» в раввина Симона Бен-Джохаи и отпраздновал на небесах собственную женитьбу. За этим мистическим ритуалом последовало видение агнца Иерусалимского, после чего Юнг посетил праздник Иерогамуса, где отец богов Зевс и Мать Гера сочетались браком, почти следуя описаниям гомеровской «Илиады». Всё это поразительным образом доказывает тот факт, что после конфликта с Фрейдом вся сексуальная жизнь Юнга протекала исключительно в видениях мифологического толка.
* Курсив наш. Упорно называть психиатром человека, страдающего сложным комплексом психических расстройств, на наш взгляд, по меньшей мере странно. (Й.Р.)

Биографические источники ничего не рассказывают нам о романтической стороне жизни великого психиатра, о том, как познакомился он с будущей женой или об отношениях с детьми. Немного известно нам и о юношеских любовных похождениях Юнга, хотя одно тут бесспорно: его отношения с противоположным полом были изначально омрачены крайней степенью разочарованности. Разгадка проста, но неожиданна: оказывается, он был влюблён в свою младшую кузину – ту самую девушку, что выступала в качестве медиума на спиритических сеансах. В конце концов её уличили в мошенничестве, и потрясённый Юнг ни забыть, ни простить этого обмана уже не смог. О глубине его чувств к С.В. можно догадаться по сновидению, в котором перед Юнгом предстала покойная жена.

«Она явилась мне в расцвете сил, – писал психиатр, – в платье, которое сшила для неё много лет назад моя кузина, спиритический медиум. Более красивой вещи жене, наверное, не приходилось носить при жизни. Выражение лица её нельзя было назвать радостным или опечаленным. Оно светилось мудростью и пониманием. Лицо это не выражало земных чувств; они более не имели над ней власти».

Одну неоспоримую истину Юнг, впрочем, так и не смог признать: на протяжении всей своей супружеской жизни он воспринимал жену как воплощение образа юной кузины. Смысл сновидения состоял в том, что, последовав в мир иной, несчастная женщина обрела умиротворение: больше её не беспокоил тот факт, что для мужа она – всего лишь символ утраченной любви.

С.В., которая отчасти и несёт ответственность за безумные фантазии Карла Густава Юнга о прошлом и настоящем, умерла в возрасте двадцати шести лет. От этого, второго удара оправиться он так уже и не смог.



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   34




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет