Мэри Роуч Кадавр. Как тело после смерти служит науке

7. Священный труп

Экспериментальное распятие

Шел 1931 год. Французские врачи и студенты собрались в Париже на ежегодную конференцию имени Лаэнника. Однажды утром среди них появился священник. На нем была длинная черная сутана со стоячим воротничком — обычная одежда католического священника; под мышкой он держал потертый кожаный портфель. Он сказал, что его зовут отец Армельяк и что он пришел к лучшим французским анатомам за советом. В портфеле была серия увеличенных фотографий Туринской плащаницы — льняного покрывала, в которое, как считают верующие, был завернут Иисус после снятия с креста. Аутентичность плащаницы тогда, как и сейчас, была под сомнением, поэтому церковники обратились к ученым с просьбой установить, соответствуют ли следы на плащанице анатомии и физиологии реального человека.

Доктор Пьер Барбе, достаточно известный и не слишком скромный хирург, пригласил отца Армельяка в свой кабинет в госпитале Сен-Жозеф и без промедления предложил для этой работы свою кандидатуру. В своей книге «Врач на Голгофе: Крестные страдания Господа нашего Иисуса Христа глазами хирурга» (A Doctor at Calvary: The Passion of Our Lord Jesus Christ as Described by a Surgeon) он вспоминал следующее. «Я сказал, что имею большой опыт работы в области анатомии, которую преподавал длительное время. Тринадцать летя жил в непосредственном контакте с мертвыми телами». Можно подумать, что обучение анатомии и проживание в близком контакте с телами происходило в одно и то же время, но кто знает. Может быть, доктор Барбе хранил в погребе тела умерших членов семьи.

Нам мало что известно о докторе Барбе, за исключением того, что он с большим усердием, возможно с несколько излишним усердием, пытался доказать подлинность плащаницы. Через некоторое время после появления отца Армельяка доктора можно было застать в лаборатории за следующим занятием: он вбивал гвозди в ладони и стопы невысокого мертвого человека с шевелюрой Эйнштейна (одного из тех невостребованных мертвецов, которых передавали для изучения анатомии в парижскую анатомическую лабораторию), а затем распинал его на кресте собственного изготовления.

Барбе сосредоточил свое внимание на двух длинных «кровавых пятнах» ⁴¹, исходящих из «отпечатка» оборотной стороны правой ладони. Два пятна выходили из одной точки, но дальше расходились под разными углами. Первый след, как он пишет, «косо идет внутрь и вверх (анатомически это положение напоминает положение атакующего солдата) и достигает локтевого сгиба. Другой поток, более тонкий и извилистый, поднимается до локтя». В ремарке об атакующем солдате можно разглядеть то, что со временем станет совершенно очевидным: Барбе был слегка сумасшедшим. Я не хочу показаться злой, но какой нормальный человек для описания следов крови использует образ сражающегося солдата?

Барбе решил, что два потока возникли в результате того, что Иисус пытался изменить положение своего тела: он приподнимался, а потом вновь провисал на руках. При этом струйки крови из раны от гвоздя могли течь двумя разными путями — в зависимости от положения тела. По версии Барбе, Иисус делал это по той причине, что подвешенным за руки людям становится трудно выдыхать воздух, поэтому, двигаясь, Иисус пытался избавиться от удушья. Затем, через какое-то время начинали болеть его раны на ногах, и он вновь оседал. В подтверждение своей идеи Барбе приводил воспоминания о пытках, практиковавшихся в период Первой мировой войны, когда жертв подвешивали за руки, связанные вместе над головой. «Подвешивание за руки вызывало множество разного рода спазмов и судорог, — писал Барбе. — В конечном итоге затрагивались и дыхательные мышцы, и нарушалась выдыхательная функция. Приговоренный к смерти не мог освободить легкие и умирал от удушья».

Барбе использовал предполагаемые следы крови на плащанице для описания двух возможных позиций Иисуса на кресте. По его расчетам, когда тело провисало, вытянутые руки образовывали со столбом креста угол 65°. Когда тело поднималось, угол составлял 70°. Барбе попытался проверить это с помощью одного из невостребованных трупов, доставленных в анатомическую лабораторию из одного городского госпиталя.

Барбе привез тело к себе в лабораторию и распял его на самодельном кресте. Затем он поставил крест в вертикальное положение и измерил угол, образующийся при полном провисании тела. Вот чудеса: угол составил точно 65°. Поскольку труп нельзя было заставить приподняться повыше, величина второго угла осталась непроверенной. Во французском издании книги Барбе есть фотография человека на кресте. На снимке показана только верхняя часть туловища, так что я не знаю, были ли бедра трупа обернуты простыней, как бедра Иисуса, но внешне он был необычайно похож на актера и чтеца Сполдинга Грея.

Идея Барбе заключала в себе противоречие анатомического характера. В те периоды, когда ноги Иисуса ослабевали и он провисал на руках, гвозди должны были прорвать тело на ладонях. Барбе задался вопросом, не был ли Иисус прибит к кресту не за ладони, а за запястья. Он решил провести эксперимент, который подробно описан в его книге.

В этот раз, вместо того чтобы распять на кресте новое тело, он распял только что ампутированную руку. Как только бывший владелец руки покинул комнату, Барбе записал следующее:

«Имея только что ампутированную по середину предплечья руку крепкого мужчины, я вбил в середину ладони граненый гвоздь толщиной около одного сантиметра (гвозди Крестных страданий). Я аккуратно подвесил к локтю груз весом около 35 кг (половина веса тела мужчины ростом около 180 см). Спустя десять минут разрывы на руках удлинились. Затем я слегка качнул всю систему и увидел, что гвоздь внезапно ускорил свой путь в пространстве между головками пястных костей, разрывая кожу. Второе легкое встряхивание привело к разрыву оставшейся кожи».

В последующие недели Барбе использовал еще двенадцать рук, пытаясь найти подходящее место на человеческом запястье, в которое можно было бы забить толстый гвоздь. Эти дни были не самым удачным временем, когда крепкому мужчине с малейшим повреждением руки следовало прийти на прием к доктору Пьеру Барбе.

Наконец неленивый молоток Барбе нашел путь, который, как считал доктор, был точным местом прохождения гвоздя: так называемое пространство Дестота — щель размером с горошину между костями запястья. «В каждом случае, — писал Барбе, — острие само выбирает направление движения, как будто входит в воронку, и находит свое место». Как будто вмешательство свыше позволяет гвоздю найти свой путь. «И эта точка, — победоносно продолжает Барбе, — находится абсолютно точно в том месте, где на плащанице виден отпечаток гвоздя. В том месте, о котором ни один человек на свете не имел представления…»

А потом появляется Фредерик Цугибе.

Цугибе — неприветливый, перегруженный работой патологоанатом из Рокленда, штат Нью-Йорк, который проводит свое свободное время за изучением распятия и опровержением Барбе. У него всегда найдется время, чтобы поговорить с вами по телефону, но довольно скоро становится ясно, что этого времени у него чрезвычайно мало. Как раз в тот момент, когда он объясняет вам формулу для определения нагрузки, приходившейся на каждую руку Христа, его голос удаляется на минуту, а затем он возвращается со словами: «Извините меня. Тело девятилетней девочки. Отец забил ее до смерти. Так о чем мы говорили?»

Цугибе никто не давал задания доказать подлинность Туринской плащаницы (в отличие, как я полагаю, от Барбе). Научная сторона распятия заинтересовала его пятьдесят лет назад, когда он изучал биологию, и кто-то предложил ему прочесть статью о медицинских аспектах распятия Христа. Физиологические доказательства в той статье показались ему неубедительными. «Так я заинтересовался этой темой и написал курсовую работу». Туринская плащаница, окажись она подлинной, могла бы стать для него источником информации о физиологической стороне распятия. «А затем я познакомился с работами Барбе. Вот это здорово, подумал я. Должно быть, действительно умный парень — двойной кровавый след и все такое». Цугибе начал проводить собственные исследования. Одна за другой теории Барбе разваливались на куски.

Подобно Барбе, Цугибе сколотил крест, который на протяжении сорока лет (за исключением нескольких дней в 2001 г., когда он был на реставрации) находился в его гараже в пригороде Нью-Йорка. Цугибе не использовал трупы, он привлекал к работе живых добровольцев, всего несколько сотен человек. Для своего первого исследования он собрал около ста добровольцев из местной религиозной группы третьего ордена францисканцев. Сколько нужно заплатить человеку за то, чтобы его распять? Ничего. «Они сами готовы были заплатить мне, — говорит Цугибе. — Каждый из них хотел быть распятым, чтобы испытать, что это такое». Понятно, что Цугибе использовал кожаные ремни, а не гвозди. Однако иногда Цугибе звонили люди, искавшие полного правдоподобия. «Вы не поверите: мне позвонила девушка и попросила пригвоздить ее к кресту. Она принадлежала к тем людям, которые хирургическим путем изменяют форму головы, расщепляют себе язык и имплантируют что-то под кожу пениса».

Первое, на что обратил внимание Цугибе, когда начал распинать людей на своем кресте, это то, что никто из них не задыхался, оставаясь на кресте даже на протяжении сорока пяти минут. Он скептически относился к теории Барбе об удушье и к его рассказу о подвергавшихся пыткам людях, руки которых были подняты прямо над головой, а не разведены в сторону. Кроме того, он не заметил, чтобы висевшие на кресте люди пытались приподняться. Когда же он просил их это сделать, оказывалось, что это невозможно. «Абсолютно невозможно приподнять самого себя из этого положения, когда ноги прикреплены к кресту». Более того, двойной кровавый след был на внешней стороне руки, прижатой к кресту. Если бы Иисус двигался вверх и вниз, сочившаяся из раны кровь размазывалась бы по руке, а не расщеплялась на два четко различимых потока.

Итак, чем можно объяснить этот двойной след на плащанице? Цугибе считает, что он появился после того, как тело Иисуса сняли с креста и обмыли. При обмывании образовавшийся сгусток крови был смыт, и небольшое количество крови вновь вытекло из раны и расщепилось на два ручейка, встретив на своем пути возвышение шиловидного отростка — выпуклость на запястье со стороны мизинца. Цугибе вспомнил, что видел такой кровавый след на руке человека, которого ранили из пистолета. Он проверил свою теорию, обмыв высохшую кровь с раны недавно привезенного в его лабораторию трупа, чтобы посмотреть, не вытечет ли еще небольшое количество крови. «Через несколько минут, — пишет он в статье в журнале Sindon, посвященной изучению Туринской плащаницы, — появился тонкий ручеек крови».

Затем Цугибе обратил внимание на грубую ошибку, допущенную Барбе при описании пространства Дестота, которое вовсе не расположено «точно в том месте, где на плащанице виден отпечаток гвоздя». Рана на обратной стороне руки, отпечатавшаяся на Туринской плащанице, располагается на запястье на стороне большого пальца, но в любом учебнике по анатомии можно прочесть, что пространство Дестота находится на запястье ближе к мизинцу, и именно в это место на запястьях своих трупов Барбе вбивал гвозди.

По теории Цугибе гвоздь вошел в ладонь Иисуса под углом и вышел с обратной стороны около запястья. У него были свои доказательства — сделанные сорок четыре года назад фотографии убитой женщины. «На всем ее теле были обнаружены грубые ножевые ранения, — вспоминает Цугибе. — Я обнаружил рану, нанесенную ей, когда она подняла руку, чтобы защитить от удара лицо». Хотя оружие вошло в руку в области ладони, нож, по-видимому, прошел под углом и вышел с задней стороны запястья ближе к большому пальцу. На этой траектории нож не встретил практически никакого сопротивления: рентген не выявил никаких костных повреждений.

Передо мной фотография Цугибе с одним из добровольцев, напечатанная в упомянутой мною выше статье в журнале Sindon. Цугибе облачен в белый лабораторный халат до колен; он проверяет показатели состояния добровольца по датчику, закрепленному у того на груди. Крест почти достает до потолка, возвышаясь над головой Цугибе и его мониторами. На добровольце нет никакой одежды, за исключением спортивных трусов и солидных усов. У него беспечное выражение лица человека, ожидающего автобуса. Кажется, доброволец не подозревает о том, что его фотографируют. Я думаю, что человек, глубоко вовлеченный в подобный проект, вряд ли задумывается о том, насколько странно он выглядит в глазах остального человечества.

Я не сомневаюсь, что Пьер Барбе не видел ничего ненормального или предосудительного в том, чтобы использовать тела, предназначавшиеся для обучения анатомии, для моделирования распятия с целью доказательства неверующим подлинности Туринской плащаницы. «Чрезвычайно важно, — пишет он во введении к своей книге, — чтобы мы — врачи, анатомы и физиологи, — распространяли дальше великую правду о том, что наша бедная наука не должна больше использоваться только для облегчения боли наших собратьев, но должна выполнять более серьезную задачу их просвещения».

Мне кажется, что не существует более «серьезной задачи», чем задача «облегчения боли собратьев», и уж точно таковой не является религиозная пропаганда. Некоторые люди, как мы увидим, пытаются облегчить боль и страдания своих собратьев, даже будучи мертвыми. Если и есть трупы, претендующие на звание святых, то это не Сполдинг Грей на кресте, а именно эти полумертвые люди с отключившимся мозгом и пока еще бьющимся сердцем — ежедневно поступающие в госпитали доноры человеческих органов.