Миллс Чарльз Райт

— пишет Б. Берельсон. — Эта характеристика общественного мнения делает 
необходимым применение выборочных обследований. В термин «мнение» я 
вкладываю не только обычное значение мнения по поводу актуальной эфемерной 
и, как правило, политической проблемы, но и социальные установки, настроения, 
ценности, знания и связанные с ними действия. Правильный подход к ним 
требует использования не только опросников и интервью, но также проективных 
методик и шкал»1. 
1 Berelson В. The study of public opinion // The state of the social scien-Ces / Ed. By 
L. D. White. Chicago: University of Chicago Press, 1956. P. 299.

В этих суждениях просматривается тенденция смешивать предмет исследования с 
набором исследовательских методов. То, что под этим подразумевается, может 
быть переформулировано примерно так: Слово «общественное», как я его 
употребляю, относится к любому количественно измеряемому агрегату 
индивидов, к которому, следовательно, можно применить процедуру 
статистической выборки. 
Чтобы узнать мнения, которых придерживаются люди, нужно поговорить с ними. 
Впрочем, иногда они не желают или не могут высказать свое мнение — в этом 
случае вы можете попробовать применить «проективную методику и метод 
шкалирования». 
Исследования общественного мнения проводятся регулярно с середины 
тридцатых годов и чаще всего основаны на национальной выборке населения 
Соединенных Штатов. Возможно, именно поэтому исследователями не 
уточняется, что означает «общественное мнение» и не переосмысляются 
важнейшие связанные с ним Проблемы. 
B таких ограниченных исторических и социальных рамках невозможно толком 
сделать даже предварительные выводы. 
В западных странах проблема «общественности» возникла в эпоху 
трансформации традиционного и конвенционального консенсуса средневекового 
общества и достигла своего пика в идее массового общества. То, что в 
восемнадцатом и девятнадцатом веках называлось «обществом», сейчас 
превратилось в общество «массовое» . Более того структурная значимость 
«общественности» уменьшается по мере того как люди превращаются в «массу», 
внутри которой индивид оказывается совершенно безвластным. Только так или 
примерно так создаются условия, необходимые для проектирования выборочных 
обследований общественного мнения и массовой информации. Кроме того, 
необходимо еще более полно уяснить развертывание всех исторических фаз 
демократических обществ, и, в частности, того, что можно назвать 
«демократическим тоталитаризмом» или «тоталитарной демократией». Короче 
говоря, общественно-научные проблемы, характерные для данной сферы, не 
могут быть осмыслены в рамках и лексике абстрактного эмпиризма, по крайней 
мере, в той форме, в которой он сегодня выражается. 
Многие проблемы, которые пытаются изучать эмпирики, например, влияние 
средств массовой информации, нельзя адекватно сформулировать вне каких-либо 
структурных фоновых характеристик. 
Можно ли разобраться в воздействии на население, оказываемом средствами 
массовой информации, а тем более определить их значение для развития 
массового общества, если изучать, пусть даже с максимальной точностью, только 
ту его часть, которая «накачивалась» массовой информацией на протяжении 

одного поколения. 
Попытка классифицировать индивидов на «менее подверженных» и «более 
подверженных» влиянию того или иного средства массовой информации может 
представлять большой интерес для рекламодателей, но она не дает адекватной 
основы для развития какой-либо социальной теории средств массовой 
информации. 
В проводимых этой школой исследованиях политической жизни в качестве 
главного предмета выступало «поведение избирателей», по- видимому, потому, 
что подобные исследования легко сводятся к статистическим процедурам. В этом 
случае для обеспечения ожидаемых результатов требуется лишь тщательная 
проработка методики и аккуратность ее применения. Представьте, с каким 
интересом политолог углубляется в дебри крупномасштабного исследования 
проблемы голосования и даже не упоминает о партийных кампаниях по 
«добыванию голосов» и фактически не рассматривает ни один из политических 
институтов. Именно таким является знаменитое исследование президентских 
выборов 1940 г. в Эри Каунти, штат Огайо, описанное в книге «Народный выбор» 
*. 
• Имеется в виду классическая работа П. Лазарсфельда и соавторов (Lazarsfeld 
P., Berelson В., Gaudet H. The people’s choice: How the voter rnakes up his mind 
in a presidential campaign. New York: Columbia University press, 1948). - Прим. 
Ред.

Из этой книги мы узнаем, что богатые жители села и протестанты чаше голосуют 
за республиканцев, а другие люди склонны отдавать голоса демократам и тому 
подобное. Но мы мало что узнаем о движущих силах политического процесса в 
Америке. 
Идея легитимации является одним из основных концептуальных инструментов 
политической науки, особенно в тех работах, где проблематика этой дисциплины 
затрагивает вопросы общественного мнения и идеологии. Исследование 
«политических мнений» представляется весьма странным занятием, поскольку 
имеются обоснованные подозрения в том, что американская электоральная 
политика — это политика без мнений, если всерьез принимать слово «мнение»; 
голосование обычно не обладает большим политическим смыслом и какой-либо 
психологической глубиной, если придавать научное значение выражению 
«политический смысл». Но серьезные вопросы — а я намеренно ограничиваюсь 
лишь их постановкой — не имеют места в таких «политических исследованиях». 
Да и как их рассматривать, если подобные проблемы требуют некоторого знания 
истории и определенной психологической рефлексии. И то и другое не пользуется 
должным признанием у абстрактных эмпириков и, по правде говоря, недоступно 
большинству из них. 
Пожалуй, главным событием последних двух десятилетий была вторая мировая 
война; ее исторические и психологические последствия во многом определили 
предмет наших исследований в течение последних десяти лет. Мне кажется 
странным, что нам так и не довелось получить ясную картину причин этой войны, 
но зато Мы все еще пытаемся, и не безуспешно, охарактеризовать ее как 
исторически обусловленную форму ведения военных действий и s определить как 
поворотный пункт нашей эпохи. Помимо официальной военной историографии, 
наиболее крупные работы в этой области были выполнены в серии многолетних 
исследований, проведенных по заказу американского военного ведомства под 
руководством Сэмюэла Стауффера. Эти работы, как мне кажется, доказали, что 
социальное исследование может использоваться в административной сфере и при 
этом не иметь никакого отношения к общественно-научной проблематике. Их 
результаты годятся для того, чтобы сбить с толку каждого, кто захочет что-нибудь 
узнать об американском солдате, побывавшем на этой войне, особенно того, кто 
поставит перед собой вопрос, как можно было выиграть столько сражений с 
людьми столь «низкого морального духа»? Но попытки ответить на подобные 
вопросы уводят далеко от принятого эмпириками стиля в область ненадежных 
«спекуляций». 
Однотомная книга А. Фогта «История милитаризма» * и вос хитительные 
репортажи из гущи боя, использованные С. Л. Мар шаллом в книге «Человек под 
огнем» ** представляют гораздо боль шую ценность, чем все четыре тома 
Стауффера ***. 

• Vagt A. The history of militarism. - Прим. Ред. 
** Marshall S. L. A. The man under fire. - Прим. Ред. 
*** Имеется в виду монография «Американский солдат», опублико ванная в 
четырех книгах (Stouffer S. e. a. The American Soldier: Ajustment during army life. 
Boston: Princeton University Press, 1949; Stouffer S. e. a. The American Soldier: 
Comlat and its Aftermath. Boston: Princeton University Press, 1949; Hoveland C. 
e. a. The American Soldier: Experiments on Mass Communication. 
Boston: Princeton University Press, 1949; Stouffer S, e. a. 
Measurement and Prediction. Boston: Princeton University Press, 1950). — Прим. Ред.

В книгах, где исследователи социальной стратификации обращались к этому 
новому стилю, не появилось ни одного нового понятия. 
Фактически ключевые термины, заимствованные из других направлений, до сих 
пор не «переведены» и, как правило, соотносятся с весьма туманными 
«показателями» «социально-эко номического статуса». Эмпирики даже не 
пытались разработать труднейшие проблемы «классового сознания», «ложного 
сознания», понятие «статуса» в противоположность «классу» и веберовскую идею 
статистически подтверждаемого «социального класса». И, что самое печальное, 
при исследовании социальной стратификации в выборку постоянно попадают 
малые города, хотя совершенно оче видно, что никакая совокупность подобных 
исследований не может ни на йоту приблизить нас к пониманию подлинной 
общенациональной картины распределения классов, статусов и власти. 
Обсуждая изменения в исследованиях общественного мнения, Бернард Берельсон 
формулирует тезис, который касается, я полагаю, большинства исследований, 
проведенных в стиле абстрактного эмпиризма: 
«Произошедшие (за двадцать пять лет. - Ч. Р. М.) изменения знаменуют 
революционные перемены в области изучения обще ственного мнения: это 
изучение 
стало 
формальным 
и 
количест 
венным, 
атеоретичным, 
сегментированным, 
конкретизированным, 
специализированным, 
институциализированным и «модернизиро ванным», короче говоря, как 
настоящая поведенческая наука, оно американизировалось. Двадцать пять лет 
назад и ранее выдающиеся писатели, руководствуясь общими интересами к 
природе и обществу, прилежно изучали «общественное мнение» не «ради него 
самого», а в широком историческом, теоретическом и философском контекстах, и 
в итоге сочинялись ученые трактаты. Сегодня коллективы технических 
работников ведут исследовательские проекты, посвященные специальным 
проблемам, и публикуют результаты своих изысканий. Двадцать пять лет назад 
изучение общественного мнения было частью гуманитарных исследований. 
Теперь оно стало частью науки»1. 
1 Ibid. P. 304 – 305.

Приводя эту краткую характеристику технологии исследований в стиле 
абстрактного эмпиризма, я не только хотел сказать, что эти люди не занимаются 
интересующими меня серьезными проблемами, но и не занимаются теми 
проблемами, которые считаются важными большинством обществоведов. Я хотел 
сказать, что они исследуют проблемы абстрактного эмпиризма, ставя вопросы и 
не находя на них ответа, они странным образом остаются в ими же самими 
установленных пределах сомнительной эписте-мологии. Думаю, не будет 
большой смелостью сказать, что они одержимы идеей методологического 
самоограничения. Что касается результатов, то все сказанное означает, что в этих 
исследованиях накопление деталей происходит без достаточного внимания к 
форме; на самом деле здесь часто не имеется никакой формы, за исключением 
той, которую изготовляют наборщики и переплетчики в типографии. 
Отдельные детали, сколь многочисленными бы они Ни были, не могут убедить 
нас ни в каких существенных идеях.

2. 
В рамках абстрактного эмпиризма как общественно-научного стиля не принято 
формулировать какие-либо содержательные теории и выводы. В основании 
рассуждений эмпирика не лежит никаких новых концепций природы, общества и 
человека, равным образом, здесь не найти и относящихся к ним конкретных 
фактов. Верно одно: этот стиль легко узнать по кругу проблем, которые его 
приверженцы выбирают для исследования, и по способам, с помощью которых 
эти проблемы изучаются. Вместе с тем бесспорно, что такие исследования 
совершенно не заслуживают того признания, которым пользуется данный стиль 
изучения общества. 
Однако качество наиболее значимых результатов, полученных этой школой, не 
дает твердых оснований для того, чтобы судить о ней в целом. Как школа она 
нова; используемый ею метод требует доработки, стиль ее работы только сейчас 
начинает получать ши рокое распространение в проблемных областях 
общественных наук. 
Отличительной, хотя, может быть, и не самой важной, особенностью }rni школы 
является созданный ею административный аппарат, который рекрутирует и 
обучает для себя определенные типы работников умственного труда. Этот 
аппарат приобретает сейчас все большее распространение и имеется множество 
свидетельств того, что он станет еще более популярным и влиятельным. Интел 
лектуал-менеджер и специалист-исследователь – совершенно новые типы 
свободных профессий — в настоящее время конкурируют с более традиционными 
типами профессора и ученого-гуманитария. 
Опять-таки эти изменения при всем их существенном значении для облика 
будущего университета, для либеральной художественной традиции и для тех 
качеств ума, которые могут возобладать в американской университетской жизни, 
не являются достаточным основанием для того, чтобы судить о рассматриваемом 
исследовательском стиле. На самом деле эти изменения гораздо серьезнее того, 
что многие приверженцы абстрактного эмпиризма согласились бы принять в 
качестве объяснения привлекательности и популярности своего направления. Как 
минимум, оно обеспечивает работой полуквалифицированных технических 
исполнителей в масштабе и манере, ранее невиданных. Перед ними открывается 
карьера, которой присуща традиционная для академической сферы стабильность, 
и в то же время от сотрудника не требуется старо модных академических 
достижений. Короче говоря, данному стилю исследований пролагает путь 
административный демиург, который может оказать заметное влияние на 
будущее обществоведения и его возможную бюрократизацию. 
В интеллектуальных характеристиках абстрактного эмпиризма, самое главное 
заключается в том, чтобы понять, какую философию науки исповедуют его 

приверженцы и как применяют ее на практике. 
Именно она определяет и сущностные черты их исследований, а также 
функционирование административного аппарата. В этой конкретной философии 
науки находят свое высшее интеллектуальное оправдание и присущая 
проводимым в настоящее время исследованиям явная поверхностность, и 
ощущаемая потребность в аппарате. 
В данном вопросе необходима полная ясность, ибо кое-кто может подумать, что 
философские постулаты не играют большой роли в становлении предприятия, 
столь настойчиво претендующего на то, чтобы быть «Наукой». Это важно еще и 
потому, что абстрактные эмпирики, по-видимому, обычно не сознают, что 
придерживаются определенной философии. Многие из них озабочены 
собственным статусом в науке и чаще всего представляют свою профессию как 
естественнонаучную. При наличии самых разнообразных подходов к проблемам 
социальных наук одним из неизменных пунктов является утверждение о том, что 
они 
«естествоиспытатели», 
или, 
по 
крайней 
мере, «представляют 
естественнонаучную точку зрения». При более изощренном дискурсе или в 
присутствии насмешливого экзальтированного физика образ «Я» вероятнее всего 
сузится до «просто ученого»1. 
1 Следующие примеры буквально попались под руку. При обсуждении различных 
философских проблем, в частности, природы «ментальных» явлений и связанных 
с ней взглядов на проблемы эпистемологии Джордж Ландберг замечает: «Из-за 
неточности определения «школы» и. В частности, из-за множества странных 
ассоциаций, которыми во Многих умах сопровождается термин «позитивизм», я 
предпочитаю ско-Рје характеризовать свою позицию как естественнонаучную, 
чем пытаться отождествить ее с какой-либо из традиционных философских школ, 
к числу которых принадлежал позитивизм, во всяком случае, начиная с Конта». 
Далее: «Мы с Доддом, а вместе с нами, я думаю, и другие естествоиспытатели, 
действительно продолжаем утверждать, что данные эмпирической науки 
представляют собой символизированные посредством человеческого qngm`mh 
реакции (то есть, все наши реакции, и в том числе реакции «органов чувств»). 
Далее: «Вместе со всеми естест воиспытателями мы решительно отвергаем 
идею...» (См.: Lundberg G. А-The natural science trend in sociology // The American 
Journal of Sociology-Vol. LXI. No. 3. November, 1955. . 191 - 192).

С практической точки зрения абстрактные эмпирики, кажется, больше заняты 
философией науки, чем самими социальными исследованиями. То, что они, по 
существу, сделали, заключается в распространении последовательного 
философского воззрения на науку, которое считается, по их мнению, единственно 
научным методом. Их модель научного исследования являет собой по 
преимуществу 
эпистемологическую 
конструкцию, 
наиболее 
очевидным 
следствием 
которой 
в 
социальных 
науках 
стало 
методологическое 
самоограничение. Я хочу сказать, что круг доступных рассмотрению проблем и 
сама их постановка весьма жестко ограничиваются «Научным методом». Короче 
говоря, методология определяет проблематику исследования. Но это, в конце 
концов, ни к чему не ведет. Сконструированный ими «Научный метод» не 
является обобщением или развитием классических направлений социальной 
науки. Большей частью этот метод был извлечен, с некоторыми модификациями, 
из философии естествознания. 
Представляется, что философия социальных наук в целом раз вивается по двум 
направлениям. Первое составляют философы, которые пытаются тщательно 
проанализировать, что на самом деле происходит в процессе изучения общества, 
затем обобщить и увя зать между собой те методы исследования, которые им 
кажутся наиболее перспективными. Эта трудная работа может закончиться 
безрезультатно, но она намного упростится, если каждый общест вовед будет ею 
заниматься. В том, что каждый должен делать такую работу, есть определенный 
смысл, ибо достигнуто очень мало, да и то применительно лишь к определенного 
рода методам. Второе направление я называю абстрактным эмпиризмом; оно 
зачастую сводится к попытке переформулировать и адаптировать некоторые 
варианты философии естественных наук с тем, чтобы сформировать некую 
программу и определенный канон для работы в области обществоведения. 
Методы суть процедуры, которыми пользуются люди, стремясь что-то понять или 
объяснить. Методология — это исследование методов; она предлагает варианты 
теоретического осмысления того, как люди проводят свои исследования. 
Поскольку методов может быть много, методология стремится стать всеобщей по 
своему характеру, а потому обычно не предлагает исследователям специфических 
процедур, хотя, конечно, могла бы их разработать. Эпистемология 
• еще более общая дисциплина, чем методология, поскольку эпистемологи 
занимаются поиском оснований и пределов, короче говоря, отличительными 
признаками «знания». Современные эпистемологи склонны оперировать 
признаками, заимствованными из того, что они считают методами 
современной физики. Поскольку они склонны задавать общие вопросы о 
знании и давать на них ответы в рамках своего понимания физической науки, 
эти ученые фактически превратились в философов физики. Одни 
представители естественных наук с интересом, как кажется, следят за этой 

философской работой, других она, вероятно, забавляет; одни соглашаются с 
принятой большинством современных философов моделью, другие — нет. 
Однако существует подозрение, что большая часть активно работающих 
ученых ничего обо всем этом не знает. 
Нам говорят, что физика якобы достигла такого уровня, что проблемы строгости и 
точности эксперимента теперь можно выводить hg строгой математической 
теории. Не физика достигла такого уровня, а эпистемологи установили 
возможность такого взаи модействия в рамках модели познания, которую сами же 
и скон струировали. В эмпиризме, похоже, происходит все наоборот: 
эпистемология науки паразитирует на методах, которые физики — и теоретики, и 
экспериментаторы — уже давно используют. 
Физик Поликарп Куш, нобелевский лауреат, заявил, что нет никакого «научного 
метода» и что то, что называют этим именем, Можно свести к совершенно 
простым проблемам. Перси Бриджмен, другой нобелевский лауреат по физике, 
идет еще дальше: «Не существует научного метода как такового, но для ученого 
жизненно Необходимо работать на пределе возможностей своего интеллекта и не 
зашориваться». «Механика открытия, — замечает Уильям Бек, — неизвестна... Я 
думаю, что творческий процесс настолько тесно связан с эмоциональной 
структурой индивида... что ... едва ли поддается обобщению «1. 
1 Beck W. S. Modern science and the nature of life. New York: Harcourt. & Co, 1957.

3. 
Специалисты в области метода склонны кроме всего прочего, быть 
специалистами в той или иной социальной философии. Для сегодняшней 
социологии важно не то, что методологи — суть спе циалисты, а то, что 
результатом их научных занятий является даль нейший процесс специализации 
внутри социальной науки в целом. 
Более того, они углубляют этот процесс согласно своему методо логическому 
самоограничению и в соответствии с обычаями того исследовательского 
института, в котором этот процесс осуществля ется. Они не предлагают никакой 
схемы тематической специализации в зависимости от «перспективных областей 
исследования» или концептуализации проблем социальной структуры. 
Предлагаемая специализация базируется целиком на «Методе» независимо от со 
держания проблемы или предметной области. Это не случайные впечатления, а 
хорошо документированные факты. 
Наиболее отчетливое и последовательное изложение сущности абстрактного 
эмпиризма как стиля работы и той роли, которую абстрактный эмпирик должен 
играть в социальной науке, было осуществлено Полом Лазарсфельдом, одним из 
наиболее квалифи цированных представителей этого направления1. 
1 Статья П. Лазарсфельда «Что такое социология?» (”What is sociology?” 
Universitets Studentkontor, Skrivemaskinstua, Oslo, , 1948, mimeo) была специально 
написана и распространена в группе людей, которые хотели получить общую 
директиву для учреждения исследовательского института. Поэтому наилучшим 
образом отвечает поставленным мною целям, будучи краткой, ясной и 
авторитетной. Более конструктивное и элегантное изложение проблемы можно 
найти, например, в книге «Язык социального исследования» (The Language of 
Social Research / Ed. 
By P. Lazarsfeld and M. Rosenberg. Glencoe: The Free Press, 1955).

Лазарсфельд определяет социологию как специальность, не апеллируя к какому-
то присущему только ей особому методу, и называет социологию 
методологической дисциплиной. Согласно его точке зрения, социолог становится 
методологом всех общественных наук. 
«Таким образом, у нас есть возможность просто и ясно сфор мулировать первую 
функцию социолога. Он выполняет, так сказать, роль проводника-первопроходца 
при наступающей армии об ществоведов, когда объектом эмпирических научных 
исследований qr`mnbhrq новая область человеческой деятельности. Именно 
социолог делает первые шаги. Он является связующим звеном между социальным 
философом, наблюдателем-одиночкой и комментатором, с одной стороны, и 
организованной коллективной работой исследователей-эмпириков и аналитиков, с 
другой; ... подходя исторически, мы должны различать три основных способа рас 
сматривать социальные объекты: социальный анализ, осуществляемый 
наблюдателем-одиночкой; 
организованные 
и 
технически 
оснащенные 
эмпирические науки; промежуточная стадия, посредством которой обозначается 
социология любой специальной сферы социального поведения... Здесь будут 
уместны некоторые пояснения, как в настоящее время происходит переход от 
социальной философии к эмпирической социологии»1. 
Прошу заметить, что «наблюдатель-одиночка» удивительным образом 
приравнивается к «социальному философу». Обратите внимание также на то, что 
здесь содержится не только изложение интеллектуальной программы, но и 
предлагается административный план: «Определенные сферы человеческого 
поведения становятся объектами организованных социальных наук, которые 
имеют свои названия, институты, бюджеты, эмпирические данные, штат 
сотрудников и тому подобное. Другие сферы остаются в этом отношении 
неразвитыми». 
1 Ibid. P. 4 – 5.

Значит, любую сферу можно развить и «социологизировать». В самом деле, у нас 
нет даже названия для социальной науки, которая могла бы заниматься 
проблемами счастья населения. Но нет никаких непреодолимых препятствий Для 
того, чтобы сделать подобную науку возможной. Совсем нетрудно собирать 
рейтинги счастья, и это было бы даже дешевле, чем собирать данные о доходах, 
сбережениях и ценах. 
Социология, подобно повивальной бабке для целого ряда спе циальных 
«социальных наук», находится на ничейной предметной территории, которая еще 
не стала объектом «Метода» и «полностью развитых социальных наук». Не 
совсем ясно, что понимается под «полностью развитыми социальными науками», 
но подразумевается, что лишь демография и экономика удовлетворяют этим 
требованиям: «Никто больше не сомневается в необходимости и возможности 
подходить к человеческому обществу научно. Вот уже более ста лет существуют 
такие полностью развитые науки, как экономика и демография, изучающие самые 
различные сферы человеческого поведения». Указаний на другие «полностью 
развитые науки» в этом двадцатистраничном эссе я не нашел. 
Когда перед социологией ставится задача превратить философию в науку, то 
предполагается или подразумевается, что гений «Метода» столь могуч, что 
обходится без традиционного знания соответствующей предметной области. 
Поистине, усвоение такого рода знаний могло бы потребовать несколько больше 
времени, чем предполагается автором подобною утверждения. То, что в нем под 
разумевается, становится ясным из замечания Лазарсфельда по поводу 
политических наук: «У греков была наука политики, немцы пишут о Staatslehr*, а 
англосаксы — о политической науке. До сих пор никто не сделал хорошего 
контент-анализа, чтобы точно узнать, о чем же пишут в книгах на эту тему...»1. 
Итак, с одной стороны, организованные коллективы хорошо оснащенных 
обществоведов-эмпириков; с другой — неорганизованные социальные философы-
одиночки. С точки зрения «высокой методологии» социолог должен пройти обряд 
перехода из философа в эмпирика и превратиться в производителя научной 
продукции — быть одновременно интеллектуалом (точнее, Ученым с большой 
буквы) и простым исполнителем. 
• Учение о государстве. — Прим. Ред. 
1 Ibid. P. 5. «Контент-анализ какой-либо совокупности материалов, по существу, 
представляет собой классификацию малых единиц документов (слов, 
предложений, тем) в соответствии с определенным, установленным a priori 
набором категорий» (см.: Rossi P. H. Methods of social research, 1945 – 55 // 
Sociology in the United States of America / Ed. By H. L. Zetterberg. Paris: UNESCO, 
1956. P. 33.

При переходе к организованной социальной науке в работе исследователей 
обычно происходят следующие изменения. 
1) »Во-первых, акценты с истории институтов и идей переносятся на конкретное 
поведение людей»“. Это не простая процедура. Как мы увидим в шестой главе, 
абстрактный эмпиризм не есть эмпиризм повседневный, поскольку единицей 
исследования не является «конкретное поведение людей». Далее я собираюсь 
показать, что на практике в ситуации выбора абстрактные эмпирики часто 
обнаруживают отчетливую склонность к так называемому «психологизму» и, 
более того, последовательно избегают рассмат ривать проблемы структуры, 
занимаясь 
преимущественно 
проблемами 
индивидуальной 
жизнедеятельности. 
2) »Во-вторых, - продолжает Лазарсфельд, - формируется тенденция изучать не 
какую-то отдельную сферу человеческой деятельности, а соотносить ее с 
другими сферами». Я не уверен, что это так; чтобы убедиться в этом, 
достаточно сравнить труды Маркса, Спенсера или Вебера с трудами любого 
абстрактного эмпирика. 
Вероятно, все дело в особом значении слова «соотносить», которое сводится к 
статистическому анализу. 
3) »В-третьих, начинают изучать повторяющиеся социальные ситуации и 
проблемы, а не те, которые случаются лишь однажды». 
Здесь угадывается попытка признать важность структурного анализа, ибо 
«повторяемость явлений» или «регулярности» в социальной жизни, конечно же, 
коренятся в устоявшихся структурах. Именно поэтому, чтобы понять, к примеру, 
предвыборную кампанию в Америке, нужно понять структуру партий, их роль в 
экономике и так далее. Но не это имеет в виду Лазарсфельд. Подразумевается, что 
во время выборов сходный акт поведения совершают множество людей, а выборы 
повторяются; следовательно, к поведению индивидов при голосовании можно 
вновь и вновь применять статистические методы. 
4) »И, наконец, явный упор делается на изучении современных, а не 
исторических общественных событий...» Этот антиисторический акцент 
вытекает из эпистемологической установки: «Социолог будет стремиться 
иметь дело главным образом с современными событиями, относительно 
которых он скорее соберет такого рода данные, какие ему нужны... «. 
Подобный эпистемологичес-кий крен противоречит постановке насущных 
проблем, которые являются ориентирами для научного изучения общества1. 
1 Все приведенные выше цитаты взяты из статьи П. Лазарсфельда „Что такое 
социология?» (Lazarsfeld P. Op. Cit. . 5 – 6).

Прежде чем перейти к этим ориентирам, я должен закончить начатое 
рассмотрение программы социологии, которая содержит постановку двух задач. 
«...Социологическое исследование заключается в применении прикладных 
научных процедур к новым областям. Они (наблюдения Лазарсфельда. — Ч. Р. 
М.) предназначены лишь для предварительной характеристики той атмосферы, 
которая, вероятно, преобладает во время перехода от социальной философии к 
эмпирическому hqqkednb`mh~ общества... Когда социолог берется за 
исследование новых отраслей человеческой деятельности, все необходимые 
данные приходится собирать ему самому. Именно в связи с этой ситуацией 
получает свое развитие вторая важнейшая функция социолога. 
Одновременно он является своего рода инструментальщиком (tool- ) для других 
социальных наук. Позвольте напомнить некоторые из многих проблем, с 
которыми приходится сталкиваться обществоведу при сборе требующихся ему 
данных. Очень часто ему приходится спрашивать людей о том, что они делали, 
видели или хотели. Часто им нелегко вспомнить то, о чем их спрашивают, порой 
не хотят говорить, или точно не понимают, что мы хотим узнать. Поэтому 
получило развитие важное и трудное искусство интервьюирования... 
Но (у социолога) исторически сохраняется и третья функция — функция 
интерпретатора... Полезно различать описание и интерпретацию социальных 
отношений. На уровне интерпретации мы ставим вопросы, которые в 
повседневном языке начинаются со слова «почему». Почему люди сейчас имеют 
меньше детей чем прежде? Почему они склонны переезжать из села в город? 
Почему выборы были выиграны или проиграны?.. 
Основные приемы поиска подобных объяснений являются статистическими. Мы 
должны сравнивать многодетные семьи с малодетными, перебивающихся 
случайными заработками, с теми, кто имеет постоянную работу. Но что в этих 
явлениях следует сравнивать?»1 
1 Ibid. P. 7 – 8, 12 – 13.

Похоже, социолог неожиданно принимает поистине энциклопедическую позу. 
Каждый раздел социологии содержит интерпретации и теории, но в данном 
случае нам говорят, что «интерпретация» и «теория» как раз являются 
прерогативой социолога. Смысл этого высказывания проясняется, когда мы 
осознаем, что другие интерпретации просто не дотягивают до научности. Те виды 
«интерпретаций», с которыми работает социолог, превращая частные философии 
в научные дисциплины, суть «интерпретативные переменные», используемые в 
статистическом исследовании. Более того, хочу обратить внимание на тенденцию 
сводить социологическую реальность к психологическим переменным, которая 
обнаруживается в продолжении приведенной выше цитаты: «Мы вынуждены 
прийти к выводу, что в личности, опыте и установках людей есть нечто, что 
заставляет их действовать по-разному в ситуациях, которые извне представляются 
совершенно идентичными. 
Здесь необходимы объясняющие понятия и концепции, которые могут быть 
проверены эмпирическим исследованием...» «Социальная теория» как целое 
превращается в систематическое собирание понятий, то есть переменных, 
полезных для интер претации статистических наблюдений: «Мы действительно 
называем эти понятия социологическими, потому что они применимы к 
разнообразным типам социального поведения... 
Мы возлагаем на социолога задачу собирать и анализировать данные в тех 
понятиях, которые полезны для интерпретации эмпирических результатов, 
найденных в таких специфических областях, как анализ статистики цен, 
преступности, самоубийств или голосования. Иногда термин «социальная теория» 
используется для систематического представления подобных понятий и их 
взаимосвязей»1. 
1Ibid. Р. 17.

Должен попутно заметить, что совершенно неясно, является ли это изложение в 
целом теоретическим осмыслением действительной hqrnphweqjni роли 
социологов — если так, то оно явно неадекватно; или это лишь призыв к 
социологам быть поставщиками и интерпретаторами данных для специальных 
дисциплин — в этом случае, конечно, любой социолог волен отказаться от этой 
миссии и заняться собственными исследованиями. Словом, совершенно неясно, с 
чем мы имеем дело. С фактом или предположением, констатацией или 
программой. А может быть под маской естественнонаучного подхода скрывается 
своего рода философия методики и преклонение перед административным 
рвением. 
Представленная Лазарсфельдом с предельной ясностью концепция социолога, 
комфортно устроившегося в офисе исследовательского бюро в качестве 
изготовителя научной продукции, ин струментальщика и интерпретатора, ставит 
ряд проблем, которые Необходимо рассмотреть более подробно.

4. 
У абстрактного эмпиризма есть два расхожих оправдания. Если их принять, то 
получится, что строгость результатов достигается не благодаря какой-то 
сущностной характеристике « Метода», а по причинам, «по своей природе 
случайным», а именно благодаря деньгам и времени. 
Во-первых, можно предположить, что, поскольку проведение таких исследований 
обходится весьма дорого, их проблематика в известной степени неизбежно 
формируется под влиянием интересов тех, кто за них платит, и, можно добавить, 
что эти интересы касаются совершенно не связанных между собой проблем. Соот 
ветственно, исследователи не располагают возможностью выбирать проблематику 
таким образом, чтобы обеспечивать истинное приращение данных, то есть, чтобы 
аккумулируемые знания были значимы. Они делают максимум из того, что могут. 
А поскольку они не могут заниматься серьезными перспективными проблемами, 
им приходится специализироваться на разработке методов, которые найдут себе 
применение независимо от актуальности исследуемой проблематики. 
Короче говоря, экономика истины, то есть затраты на проведение исследования, 
вступает в конфликт с политикой истины, использованием научного исследования 
для прояснения сути важнейших социальных проблем и приближения 
политических дискуссий к реальным социальным процессам. Напрашивается 
вывод о том, что, если бы занятые исследованием общества организации 
располагали, скажем, четвертой частью средств всех фондов страны, 
финансирующих науку, и если бы они могли распоряжаться этими средствами по 
своему усмотрению, положение бы существенно улучшилось. Должен признать, 
что не знаю, насколько обоснованы эти ожидания. И никто не знает, хотя, скорее 
всего, именно в этом убеждены наши интеллектуалы-менеджеры, променявшие 
общественную науку на деловую активность. Но принимать это как единственно 
реальную 
проблему 
означало 
бы 
исключить 
возможность 
всякой 
интеллектуальной критики. Ясно одно: ввиду дороговизны «Метода» работа его 
приверженцев часто используется в коммерческих и бюрократических целях, что 
накладывает определенный отпечаток на стиль исследований. 
Во-вторых, можно сказать, что критики явно проявляют нетерпение: достаточно 
вспомнить о том, что длительность споров ученых мужей о «критериях 
научности» исчисляется не десятилетиями, а веками. 
Можно доказывать, что частные исследования будут «свои чередом» 
накапливаться таким образом, что позволят на основе их данных вывести общие 
закономерности о развитии общества. Этот способ оправдания, как мне кажется, 
основывается на представлении о opncpeqqe социальных наук как об игре в 
мозаику. Он предполагает, что результаты таких исследований по своей природе 
могут быть «кирпичиками», которые в некоторой точке будущего можно будет 

«сложить» и «подогнать друг к другу» для «возведения» достоверного и 
верифицируемого образа некоего целого. Это не просто допущение; это явно 
выраженная политика. 
«Эмпирические науки, — утверждает Лазарсфельд, — должны разрабатывать 
специальные проблемы и расширять знание посредством сложения результатов 
многочисленных длительных и кропотливых детальных исследований. Весьма 
желательно, чтобы к социальным наукам обратилось больше исследователей, и не 
потому, что это в одночасье спасет мир, а потому, что в конечном счете ускорит 
выполнение труднейшей задачи по развитию интегрированной социальной науки, 
которая может помочь нам понять общественные процессы и управлять ими»1. 
1 Ibid. P. 20.

Данная программа, если на мгновение отвлечься от ее политической 
двусмысленности, предлагает ограничиться «детальными» исследованиями на 
том основании, что их результаты, в свою очередь, приведут к «интегрированной 
социальной науке». Чтобы доказать ошибочность этой точки зрения, я не стану 
рассматривать внешние причины бессодержательности результатов, достигнутых 
эмпириками, а перейду к причинам, связанным с внутренними особенностями их 
стиля и программы. 
Прежде всего надо рассмотреть отношение между теорией и конкретным 
исследованием, то есть ту линию, которой общество ведам следует 
придерживаться в определении приоритетности более Широких концепций и при 
выборе объектов для детальной экспо зиции. 
Разумеется, каждая научная школа щедра на рассуждения о слепоте 
эмпирических данных без теории и о пустоте теории, не подкрепленной данными. 
Поэтому 
вместо 
плетения 
философических 
кружев 
мы 
обратимся 
непосредственно к практике и ее результатам. 
В наиболее откровенных высказываниях, подобно лазарсфельдовским, рабочие 
представления о «теории» и «эмпирических данных» выглядят совершенно 
прозрачными: «теория» оказывается набором переменных, используемых при 
интерпретации полученных статистических данных, а сами «эмпирические 
данные», по строгому замыслу, со всей очевидностью реализующемуся на 
практике, сводятся к таким статистически установленным фактам и связям, 
которые должны быть многочисленными, повторяющимися и измеримыми. При 
таком ограниченном понимании теории и данных любые пространные 
рассуждения оборачиваются столь робким признанием взаимодействия между 
ними, что фактически отрицают его. Ни в философии, ни, как я уже указывал, в 
практике самой общественной науки нет никаких оснований для подобных 
ограничений. 
Чтобы проверить и переформулировать широкую концепцию, необходимо иметь 
подробную картину реальности, однако не из всяких подробных описаний можно 
сложить единую концепцию. Какие явления и факты следует отбирать для 
детального описания? Каковы критерии отбора? И что значит «сложить»? Это 
отнюдь не механическая задача, как может показаться при буквальном прочтении 
слов. Мы имеем в виду взаимодействие более широко охватывающих концепций 
и детальной информации (теории и конкретного исследования), но надо еще 
сказать и о самих про блемах. Проблематика социальных исследований 
формулируется обычно в терминах теоретических моделей конкретно-
исторических социальных структур. Если мы полагаем подобную проблематику 
pe`k|mni, то глупо начинать подробный анализ мелкомасштабных проблем до тех 
пор, пока мы не будем иметь надежные основания полагать, что, независимо от 
того, какие будут получены результаты, они позволят сделать полезные 

умозаключения для решения или прояснения проблем структурной значимости. 
Мы не получим «перевода» этих проблем в другие термины, если просто примем 
перспективу, в которой все проблемы представляются в виде россыпи отдельных 
заказов на обрывки информации, статистической или какой-либо другой, об 
отдельных индивидах и обособленных сферах их индивидуальной деятельности. 
Коль скоро речь идет об идеях, вряд ли вам удастся вытащить из самого 
детализированного исследовательского проекта больше, чем в него было 
заложено. От самого эмпирического исследования вы получите только 
информацию, а вот то, что вы сможете с ней делать, во многом зависит от того, 
были ли ваши конкретные эмпирические исследования проверкой каких-то 
теоретических кон струкций. Когда «изготовитель науки» занимается 
трансформиро ванием какого-либо раздела социальной философии в 
эмпирические науки и создает исследовательские учреждения, чтобы разместить 
их там, появляется огромное количество проектов. На самом деле нет никакого 
принципа или теории, которыми бы руководствовались ученые при выборе 
предмета подобных исследований. «Счастье», как мы видели, может стать 
предметом исследования точно также, как и поведение на рынке. Якобы стоит 
только применить «Метод», и исследования — от Эльмиры* до Загреба и от 
Загребадо Шанхая — в конечном счете внесут свой вклад в «хорошо оснащенную 
и организованную» науку о человеке и обществе. Между тем, на практике руки 
доходят лишь до очередного маленького исследования. 
• Эльмира – небольшой городок в США, где в начале 50-х годов под 
Руководством П. Лазарсфельда проводилось знаменитое лонгитюдное 
Исследование электорального поведения (Berelson В., Lazarsfeld Р., McPhee W. 
Voting: A study of opinion formation in a presidential compign. Chicago: Chicago 
University Press, 1954). 
• Прим. Ред.

Утверждая, что подобные исследования скорее всего не «сложатся» в более 
значимые результаты, я опираюсь на ту теорию общества, к которой реально 
тяготеет абстрактный эмпиризм. Любой вид эмпиризма стоит перед 
метафизическим выбором: что признать более реальным, — и теперь мы должны 
показать некоторые следствия того конкретного выбора, который вынужден 
делать абстрактный эмпиризм. Можно с уверенностью утверждать, что 
исследования абстрактных эмпириков зачастую являются примерами так 
называемого психологизма1. 
1 Под «психологизмом» подразумеваются попытки объяснить соци- Здьные 
явления фактами и теориями, относящимися к свойствам Индивидов. 
Исторически, как теоретическое направление, психологизм основывается на 
открытом метафизическом отрицании реальности социальной структуры. Иногда 
его приверженцы выдвигают какую-нибудь концепцию структуры, однако при 
объяснении социальных явлений они сводят ее к совокупности сфер 
индивидуальной деятельности. В своей более распространенной версии, которая 
непосредственно относится в нашему изучению современных исследовательских 
стратегий общественных наук, психологизм исходит из того, что результаты 
исследований индивидов и их непосредственного окружения представляют собой 
вклад в наши знания о социальной структуре.
При доказательстве этого утверждения можно исходить из факта, что источником 
информации в данном случае является некоторая выборочная совокупность 
индивидов. Задаваемые исследователями вопросы формулируются в терминах 
психологических реакций индивидов. Естественно, следует предположение, что 
институциональная структура общества, в той степени, в какой она выступает 
объектом подобного исследования, может быть осмыслена на основе данных об 
индивидах. 
Чтобы понять проблемы социальной структуры и их значение даже для 
индивидуального поведения, требуется гораздо более широко охватывающий тип 
эмпиризма. Например, даже в американском обществе, в частности, в структуре 
«попавшего в выборку» города, имеется так много общих как социальных, так и 
психологических черт, что все разнообразие социального поведения, которое 
должно учитываться обществоведами, фактически не может быть охвачено. 
Такое разнообразие, а следовательно, и постановка проблем, могут быть 
рассмотрены только при более широком взгляде, включающем сравнительно-
исторический 
анализ 
социальных 
структур. 
Однако 
из- 
за 
своих 
эпистемологических догм абстрактные эмпирики систематически оказываются 
вне исторических и сравнительных перспектив, поскольку, изучая малые 
сегменты социальной реальности, они неизбежно впадают в психологизм. Ни в 
определении проблематики, ни в объяснении своих микросоциологических 
изысканий они никогда по-настоящему не используют базовую идею 

исторической обусловленности социальной структуры. 
От их исследований нельзя ожидать серьезных результатов даже в области 
изучения отдельных непосредственных сфер человеческой деятельности. 
Основываясь на наших исследованиях, мы знаем, что причины многих изменений 
социального положения людей (интервьюируемых) часто им неизвестны, и эти 
изменения могут быть поняты только в терминах структурных трансформаций. 
Этот общий взгляд, конечно, противоположен психологизму. Применение нашего 
метода кажется ясным и простым: выбор сфер человеческой жизнедеятельности 
для детального исследования еле- , дует осуществлять в соответствии с 
проблемами, 
имеющими 
структурное 
содержание. 
Внутри 
сферы 
жизнедеятельности необходимо выделять только те переменные, важность 
которых была установлена в ходе изучения социальной структуры. Разумеется, 
между исследованием форм жизнедеятельности людей и исследованием 
общественной структуры должна поддерживаться двусторонняя связь. Вряд ли 
можно представить развитие социальных наук в виде результата деятельности 
работающих порознь женщин, каждая из которых изготавливает свою часть 
огромного лоскутного одеяла: кусочки, как точно их не размечай, нельзя 
соединить чисто механически, на глазок. 
В практике абстрактных эмпириков совсем не редки случаи, когда «сбор данных» 
и их «прогон» через более или менее стандартный статистический анализ 
производятся недостаточно квали фицированными специалистами. Только после 
этого нанимают одного или нескольких социологов для « настоящего анализа «. 
Здесь мы подошли к следующему пункту. 
Среди абстрактных эмпириков в последнее время появилась тенденция 
предварять свои эмпирические исследования одной-двумя главами с обзором 
«литературы поданной проблеме». Это, конечно, хороший знак; мне кажется, в 
какой-то степени он является реакцией на критику со стороны ученых, 
работающих в сфере уже получивших признание общественных наук. Между тем, 
на практике эту работу зачастую проделывают после того, как данные собраны и 
«выписаны». Более того, поскольку такая процедура требует значительного 
времени и терпения, в загруженных работой исследовательских организациях ее 
выполнение часто перекла дывается на плечи не менее загруженных помощников. 
Подготов ленная последними записка затем переписывается так, чтобы окружить 
эмпирическое исследование «теорией», «осмыслить его» или, как говорится, кое-
что «присочинить». Пожалуй, это лучше, чем Ничего. Однако такой подход часто 
вводит в заблуждение неискушенного читателя, который опрометчиво делает 
вывод, что данное конкретное эмпирическое исследование было спроектировано 
и проведено для эмпирической проверки более широких концепции и допущений. 
У меня нет уверенности в том, что такова обычная практика. 

Обычной она могла бы стать только у того, кто серьезно относится к литературе 
по общественным наукам – кто понимает ее значение и знает достаточно много, 
чтобы ориентироваться в понятиях, тео риях и проблемах, которые в ней 
содержатся. Только тогда можно, не отбрасывая проблем и концепций, 
переводить их в специфические частные проблемы, легко доступные «Методу». 
Ясно, что именно таким переводом и занимаются все действующие 
обществоведы, однако при этом они не сводят «эмпирику» к абстрактной 
статистической информации о своих современниках, а «теорию» - к набору 
«интерпретативных переменных». 
При обсуждении таких проблем проделываются интересные фокусы. 
Логический анализ исследований рассматриваемого типа показывает, что важные 
«понятия», используемые при интерпретации и объяснении «данных» почти 
всегда отсылают нас: 1) к структурным и историческим «факторам» более 
высокого уровня, чем это доступно из материалов интервью, или 2) к 
психологическим «факторам», которые находятся ниже уровня доступности. 
Важно отметить, что при формулировании задач исследования и сборе «данных», 
как правило, не используются никакие сведения о социальной структуре и 
психологических процессах. Эти моменты могут в самом общем виде влиять на 
направление исследования в ту или другую сторону, но они не относятся к тем 
специфическим, «чистым» переменным, на которых должен основываться этот 
стиль исследований. 
Основная причина этого представляется простой. При более или менее 
отработанной процедуре интервью в качестве основного источника информации 
приходится 
придерживаться 
довольно 
странной 
версии 
социального 
бихевиоризма. При существующей практике управления и финансирования это 
почти неизбежно. Ибо разве неочевидно, что, в лучшем случае, 
полуквалифицированный интервьюер не может – впрочем, не смог бы при любой 
квалификации 
• в течение одной двадцатиминутной, или даже двадцатичетырехчасовой, 
беседы получить ту глубинную информацию об индивиде, которая, как мы 
знаем из опыта, должна быть получена в ходе очень сложного, 
продолжительного и неоднократного интервьюирования1. 
1 Я должен заметить, что одно из оснований для упреков в излишней 
формальности и даже в никчемности беспорядочного нагромождения фактов 
заключается в том, что они содержат очень мало или вовсе не содержат прямых 
наблюдений исследователей. 
«Эмпирические факты» суть факты, собранные бюрократически управляемой 
командой, как Правило, полуквалифицированных работников. Принято забывать 
о том, что социальные наблюдения требуют высоких навыков и остроты 

восприятия. Это открытие часто происходит как раз тогда, когда способный к 
воображению ум помещает себя непосредственно в гущу социальных ролей. 
Ad hoc (лат). — специально для данного случая. — Прим. Ред.

С помощью обыкновенного выборочного опроса невозможно получить ту 
информацию о социальной структуре, которую, как мы знаем, можно найти в 
исследованиях, непосредственно ориентированных на историю. 
Тем не менее в случаях, когда для объяснения отдельных на блюдений 
необходимо ? привлечение общих концепций, абстрактные эмпирики 
«притягивают» в свои исследования теоретические положения, касающиеся 
социальной структуры и глубинной психологии. Общие концепции, 
обозначающие структурные и психологические проблемы, присутствуют только в 
качестве «фа сада» исследовательского «сочинения». 
В некоторых исследовательских лабораториях иногда используют термин 
«отполировать, довести до ума» (bright), когда те или иные факты и корреляции 
для убедительности «объясняют» гипо тезами более высокого уровня абстракции. 
В том случае, когда мельчайшие переменные, значение которых явно 
преувеличено, приводятся для объяснения широкомасштабных проблем, 
результат работы можно назвать «вечнухой». Я упоминаю об этом, чтобы 
отметить зарождение «цехового жаргона» при изложении обсуждаемых здесь 
процедур. 
Все это сводится к использованию статистики для иллюстрации общих мест и 
общих мест — для подтверждения статистики. Общие утверждения не 
проверяются и не конкретизируются. Их подгоняют под цифры, равным образом, 
цифровые выражения подгоняются к ним. 
Кроме того, одни и те же общие утверждения и объяснения можно сочетать с 
другими цифрами, а цифры можно сочетать с другими общими утверждениями. 
Эти логические трюки придают видимость структурного, исторического и 
психологического аспектов исследованиям, которые по своему стилю исключают 
материалы подобного рода. С помощью этих и других приемов появляется 
возможность не отступать от «Метода» и даже пытаться скрывать банальность его 
результатов. 
Примеры подобных приемов обычно можно найти уже в первых абзацах 
некоторых глав, «общих введениях», а иногда в «интерпретативной» главе или 

жүктеу/скачать 1.59 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: