РУССКО-ЛИВОНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ДО КОНЦА XIII В

После Ледового побоища на русско-ливонской границе наступил кратковременный период затишья.

В 1253 г. русская летопись сообщает о нападении крестоносцев на Псков⁴⁶⁴. В ли­вонских источниках об этом походе сведений нет, по-видимому, войско крестоносцев было не слишком большим. Нельзя с уверенностью сказать, из какой именно части Эстонии приходили рыцари: коротким путем из Дерптского епи­скопства, подойдя к Пскову с юга (мимо Изборска), или из Северо-Восточной Эстонии вдоль восточного бе­рега Чудского озера. Об этом пути можно говорить на том основа­нии, что ответный поход новгородцев последовал не в Дерптское епископство, а за Нарву. Причем туда же, судя по всему, пошли затем псковичи вместе с ка­релами. Ма­ловероятно, чтобы карелы решили отправиться в поход против Дерптского епископ­ства, весьма далекого от их территорий, тогда как удар по району за Нарвой был весьма важен для части карельской знати, стремившейся предотвратить проникнове­ние в их землю католических проповедников из Северо-Восточной Эстонии, обещав­шим местным ноби­лям, недовольным политикой новгородских князей и бояр, под­держку в том случае, если они примут «латинскую веру». Ответом же на их деятель­ность был поход карельского отряда за р. Нарву в 1253 г.

Убедившись, что новгородцы в данный момент сильны, ливонские ры­цари предложили по­мириться без заключения мира формально, на что псковичи и новгородцы согласились. По договору 1253 г. ливонцы, вероятно, отказались в очередной раз от своих претензий на псковское наследство. В снаряжении двух посольств – отдельно в Новгород и отдельно в Псков, подчиненный Новгороду, заключалась дипломатическая хитрость. Этим как бы подчёркивалась политическая самостоятельность Пскова и равенство Пскова и Новгорода в глазах европейских правителей. В Ливонии внимательно следили за отношениями между Новгородом и Псковом и, заметив назревание очередной распри, постарались использовать ситуацию в свою пользу.

Обострение же отношений между Псковом и Новгородом проявилось в зафиксированных летописью новых попытках псковичей посадить на княжеский стол своего князя. Но эти попытки достаточно быстро пресекались Александром Ярославичем и подконтрольной ему администрацией Новгорода. Только в 1266 г. псковичи сумели реализовать свои намерения, посадив на княжеский стол литовского князя Даумантаса – Довмонта правившего в Пскове 33 года⁴⁶⁵. Осуществление плана псковичей в 1266 г. поддержали, вопреки желанию князя, и новгородцы, быстро осознавшие, что вокняжение Довмонта положительно сказывается на защите южных рубежей Новгородского государства от нападений литовцев.

О конфликте интересов между духовными и светскими государями из-за новгородских владений, сопровождавшемся жалобами в Рим, а также об изменениях в намеченных планах из-за непредвиденных обстоятельств свидетельствуют и события 1255-1257 гг. От этого времени сохранилось два послания римских пап направленные к архиепископу Рижскому⁴⁶⁶. В этих документах дается разрешение учредить епископство в финноязычных землях Новгородской земли. Бережков датирует эти события 1256/1257 мартовским годом⁴⁶⁷. Появление же шведов в пределах Новгородского государства следует датировать весной 1256 г. Летопись называет вместе выступившего со шведами также некоего «Дидмана». Его обычно отождествляют с Теодорихом (Дитрихом, Тидериком) фон Кивелем и считают, что его отряды вместе со шведами вторглись в пределы Новгородского государства⁴⁶⁸. Это сообщение вроде бы подтверждается упоминанием Н1Л под 1294 г. о строительстве неким «Титмановичем» «отия городка» на восточном берегу р. Нарвы⁴⁶⁹. «Отий городок» указанные авторы интерпретировали как «отчий». Они же полагали, что Титманович восстановил городок, который построил в 1256 г. его отец. Такое отождествление, однако, как считает Е. Л. Назарова, вряд ли правомерно. Хотя Дидман (Титман, Тидеман) и Тидерик (Дидрих, Дитрих) – разные формы имени Теодорих, на Руси они известны как самостоятельные имена⁴⁷⁰. Предполагать, что летописец их просто спутал, нет основания. Вместе с тем Тидеман фон Кивель известен на исторической арене в более позднее время и, судя по возрасту, мог быть сыном Теодориха. В конце 80-х гг. ХШ в. он участвовал в грабеже торговых судов у берегов Северо-Восточной Эстонии и у устья Нарвы и, безусловно, должен был быть известен в Новгороде. В ливонских документах самого начала XIV в. упоминается также Отто фон Кивель, очевидно, сын Тидемана, т. е. Титманович, который, вероятнее всего, и построил в 1294 г. городок, названный его именем (Отенбург, а не «отчий городок»), и имел в Новгороде такую же дурную репутацию, как и его отец⁴⁷¹. Учитывая приведенные обстоятельства, можно предположить, что первоначально в статье было имя «Тидерик» или «Дидрих», скорректированное летописцем начала XIV в., в соответствии со статьей 1294 г., на более знакомое ему «Дидман».

Вызывает сомнение то обстоятельство, что Кивель со своими отрядами появился вместе со шведами на восточном берегу Нарвы. Датчане и ливонские рыцари к концу 1255 г. не были готовы к походу в Новгородское государство. В ливонских документах вообще нет упоминаний о таком походе в конце 50-х гг. Вместе с тем известно, что как раз во второй половине 50-х гг. обустраивается крепость Нарва на западном берегу реки, примерно напротив того места, где шведы собирались построить свой городок. Иначе говоря, немецкие рыцари Северной Эстонии вообще могли не переходить тогда через Нарву, а укреплялись на своей территории, готовясь к серьезному наступлению. Косвенно о том, что в Новгороде первоначально имели неверную информацию о составе вторгшихся крестоносцев, свидетельствует и внезапное решение князя Александра отправиться не «на Чудь», т. е. в Эстонию, а в Южную Финляндию – «на Емь». Таким образом, точно мы можем говорить лишь о том, что в пределах Новгородского государства в 1256 г. были шведы и финны.

Однако шведы внезапно отступили: «побегоша за море». И. П. Шаскольский объяснял внезапный уход шведов тем, что их испугал широкий размах приготовлений новгородцев для защиты своей земли, а также ожидаемый приход войск Александра из Владимиро-Суздальской Руси. Кроме того, шведы не были, якобы, уверены в надежности финских отрядов⁴⁷². Кажется, однако, странным, что шведы, намереваясь закрепиться в новгородских владениях, не рассчитывали на активный отпор с русской стороны и на возвращение в Новгород князя Александра, а вместо того, чтобы использовать время до прихода русских сил для закрепления на берегу Нарвы, они спешно ретировались. Думается, что причину неожиданного ухода шведов следует искать в высказываемом недовольстве их активностью на восточном берегу Нарвы со стороны ливонцев, уже считавших эти земли своими. Вероятно, реакция была более резкой, чем могли ожидать шведы. Опасаясь, что в случае наступления русских войск ливонцы не окажут им поддержки, шведы предпочли уйти. Кроме того, Швеции нежелательно было обострение отношений с датским королем – сеньором северо-эстонских феодалов, и Тевтонским орденом, филиалом которого был Ливонский орден.

Осенью 1262 г. новгородцы совместно с литовцами совершили поход на Дорпат (Юрьев). Подготовка к походу для русской стороны требовала достаточно длительного времени: предполагалось собрать отряды во Владимиро-Суздальской Руси и привести их в Новгород. Кроме того, необходимо было договориться с самими новгородцами, рассорившимися с Александром в 1259 г., и собрать войска в Новгородском государстве. Как следует из Новгородской летописи, к русскому войску должен был присоединиться и литовский отряд из Полоцка⁴⁷³. Во главе войска стоял князь Дмитрий Александрович, сын князя Александра Ярославича. Впервые Александр оставил его княжить в Новгороде в начале 1260 г., когда ушел во Владимир⁴⁷⁴. Во время похода на Юрьев-Дорпат Дмитрию было 9 лет. Юным возрастом князя летописец объяснял и причину его изгнания из Новгорода в 1264 г.: «зане князь зело малъ бяше»⁴⁷⁵. Очевидно, что решение князя Александра поставить сына во главе войска было вынужденным. В «Житие» сообщается о поездке князя Александра в Орду, чтобы договориться об освобождении русского войска от похода в Иран.

Нет основания полагать, что литовцы выступили раньше намеченного в договоре с русскими срока и поэтому оказались одни под Венденом (Цесисом). Ведь, согласно Н1Л, русские войска отправились в Ливонию только осенью («в осенине») 1262 г. Сомнительно и то, что литовский поход состоялся не в начале, а осенью 1262 г., ибо известно, что в июне-июле 1262 г. литовцы воевали в Польше, а вскоре с князем Галицким Васильком, где потерпели серьезное поражение ⁴⁷⁶. Иначе говоря, логичнее предположить, что именно русские не выступили в назначенные сроки. Наиболее вероятным объяснением представляется то, что планам князя Александра (независимо от того, пришел ли он уже в Новгород или только готовился выступить тогда со своей дружиной) помешало восстание во Владимиро-Суздальской Руси против ордынского господства. Восстание было спровоцировано очередным приездом на Русь ордынских данщиков и совпало по времени со сроками, намеченными для выступления русских войск в Ливонию⁴⁷⁷. Поскольку хан Берке готовился к походу в Иран, он, по-видимому, решил не устраивать карательную экспедицию на Русь, но заставить русские отряды принять участие в азиатском походе. Чтобы отговорить от этого хана, князь Александр срочно поехал в Сарай. В результате выступление русских в Ливонию оказалось сорванным⁴⁷⁸ .

В историографии высказывалось предположение о том, что поход на Дерпт задумывался как акт давления, чтобы заставить балтийские торговые города (Любек и Висбю) при подписании торгового договора принять условия Новгорода⁴⁷⁹. Не ясно, однако, почему в таком случае объектом давления был выбран Дерпт. Кроме того, существуют достаточно убедительные доказательства того, что заключение этого договора предшествовало походу⁴⁸⁰. Думается, что, отправляя войско во главе с сыном в Ливонию, Александр преследовал следующие цели. Во-первых, так мог быть реализован потенциал большого войска, собранного для конкретных военных действий, но долгое время находившегося в бездеятельном ожидании⁴⁸¹. Во-вторых, успех похода мог сгладить противоречия между Александром и новгородцами, возникшие в результате ордынской переписи и восстания 1259 г.⁴⁸² и дополненные неудобствами, которые должно было доставить горожанам длительное пребывание войск в Новгороде. В-третьих, русские, отправившись в Ливонию, хотя и с большим опозданием, все же выполнили союзнические обязательства перед Литвой. Последнее было весьма важно, поскольку обострять отношения с литовцами и подталкивать Миндаугаса к союзу с Орденом, было тогда очень нежелательно.

Неясно также, планировал ли изначально Александр нападение именно на Дерпт или же предполагал какой-то другой пункт в Ливонии, например, находившийся недалеко от Дерптского епископства орденский замок Феллин (Вильянди). Нападение на важный опорный пункт Ордена больше соответствовало бы сути антиорденского союза с литовцами. Однако богатый Дерпт был более привлекательной целью для русского войска. Так что маршрут мог быть изменен уже во время самого похода – с согласия малолетнего князя Димитрия или же игнорируя его⁴⁸³.

В результате этого похода русское войско в результате штурма сожгло городские укрепления, но взять сам замок не смогло.

В самом Новгороде соперничество между различными группами бо­ярства также не раз выливались в открытое недовольство против князя с Низа. Позже, в 1266 г., псковичи в пику Новгороду приняли у себя литов­ского князя Довмонта. Под 1266 г. новгородский летописец прямо пишет о том, что князь Ярослав Ярославич пришел в Новгород с «полкы низовьскыми, хотя ити на Пльсковъ на Дов­монта»⁴⁸⁴. Но новго­родцы и на этот раз встали на сторону псковичей и при­грозили отказать Ярославу в княжении.

В очередной раз тяжелые испытания выпали на долю Пскова в 1268-1270 гг. и были связаны с попыткой рижского архиепископа и других правителей Ливонии учредить католическое епископство на территории Новгородского государства – сначала с центром в Копорье, а затем – в Пскове. Начало возобновления военных действий между Русью и Ливонией в Н1Л датируется 6776 (1268/69) мартовским годом. Вместе с тем события, о которых рассказывается в первой половине летописной статьи, более правомерно относить еще к предшествующему году. Так, первый поход на Раквере имел место, очевидно, в конце лета или осенью 1267 г.⁴⁸⁵ Второй же поход, начавшийся 23 января 1268 г., также в основном относится еще к 6775 г., чему соответствует и датировка похода в Псковских летописях⁴⁸⁶. Самым началом 6776 г. (первыми днями марта 1268 г.) датируется возвращение русских войск в Новгород⁴⁸⁷.

Вероятно, еще в 1267 г. в Новгороде получили сведения о готовящемся большом наступлении из-за реки Нарвы в Новгородское государство. Только этим можно объяснить скоропалительный поход новгородцев в Северную Эстонию к замку Раквере (нем. Везенберг, рус. Раковор). Поход окончился неудачно для русских, но явился стимулом для более основательной подготовки к новой военной экспедиции. В Новгороде готовили осадные машины; собирали войско по всей Новгородской земле и в Северо-Восточной Руси – до 30 тыс. воинов (по сведениям Ливонской хроники).

Захват русскими замка Раквере имел бы положительные для Новгорода последствия, поскольку позволил бы установить контроль над Северо-Восточной Эстонией. Еще не было закончено строительство укреплений в Нарве, поэтому Раквере оставался наиболее мощным и стратегически важным пунктом в этой части датских владений.

Приготовления русских внушали серьёзные опасения, поэтому ливонцы, которые еще не успели подтянуть на север основные силы Ливонского Ордена, поспешили предпринять дипломатические шаги: предложили Новгороду заключить договор о ненападении. Послы Рижского архиепископа, Дерптского епископа и Ливонского Ордена обещали не оказывать поддержку североэстонским вассалам Дании во время предстоящего похода к Раквере русского войска.

Прибытие послов в Новгород следует датировать концом 1267 г. Приезд ливонских послов отражал тот факт, что приготовления новгородцев к военным действиям достигли чрезвычайно большого размаха и вызвали серьезные опасения в Ливонии, чьи силы были значительно ослаблены в результате войны с куршами и земгалами⁴⁸⁸. Возможно, в Риге, Дерпте и Феллине не были уверены в том, в какую именно часть Эстонии отправится русское войско. Поэтому они стремились обезопасить свои владения от наступления русских на то время, пока основные силы рыцарей Ордена не отдохнут после войны с куршами и не прибудут подкрепления крестоносцев из Германии. Не исключено также, что в Ливонии знали о разногласиях в Новгороде по вопросу о приоритетах в прибалтийской политике. Обязуясь не участвовать в войне на стороне датских вассалов, ливонцы подталкивали новгородцев к нападению в данном районе. В свою очередь, это позволяло сконцентрировать ливонские силы в Северо-Восточной Эстонии, сняв их с других опасных направлений.

Инициатива ливонцев была расценена новгородцами как проявление слабости. Поэтому вместо быстрого марш-броска к Раквере русские дружины двигались к замку почти 4 недели, грабя по дороге эстонские сёла, апофеозом чего было затопление и истребление прятавшихся в пещерах эстов. Рассказ о затоплении пещеры, где прятались «чудь», т. е. жители земли Вирумаа, свидетельствует о враждебных отношениях между коренными жителями Эстонии и новгородцами. Стремление эстов спрятаться со своим добром – «товаром» в сланцевых пещерах отражает ситуацию, обычную при появлении в Эстонии русских войск. Продвижение же русских войск по территории Эстонии тремя колоннами по трем дорогам, вероятно, должно было предотвратить возможность удара в спину со стороны эстов. По тем же причинам русские задержались на целых три дня, чтобы выгнать эстов из пещеры. При этом убивали, вероятно, прячущихся там мужчин, способных носить оружие. Причем, как пишет летописец, весь их «товар» новгородцы отдали Дмитрию, возглавлявшему низовское войско. Потеря бдительности и боеспособности русского войска способствовало и обещание рижского архиепископа, дерптского епископа и вильяндских рыцарей не мешать походу новгородцев в датские владения.

Тем не менее, 18 февраля 1268 г. недалеко от замка у р. Кеголи⁴⁸⁹ их встретило объединенное ливонское войско, которое успело собраться за упущенное русскими время. Однако новгородцы «не умедляще ни мало… начаша ставити полкы; плесковици и сташа по правой руць, а Дмитрий и Святослав сташе по праву же выше, а по львую ста Михаилъ, новгородци же сташа в лице жельзному полку противу великой свиньи… И тако бысть страшно побоище, яко же не видали ни отци, ни дьди». Немцы не выдержали натиска и по трем дорогам отступили в замок. Русские ратники преследовали их до стен на протяжении семи верст. Еще один подошедший полк немцев напал тем временем на новгородский обоз, но из-за наступившей темноты битву пришлось прекратить.

Результат битвы каждая из сторон расценивала в свою пользу. Хотя летописец, говоря об очень больших потерях отрядов из новгородской земли, противопоставлял их стойкость поведению князя Дмитрия с его войском, которых обвинял в бегстве с поля боя. В общих чертах это подтверждает и автор Ливонской Рифмованной Хроники. К тому же, как сообщает летописец, наличие обозов помешало новгородцам нанести последний удар по ливонскому войску и позволило рыцарям ночью уйти ⁴⁹⁰.

Потери сторон в битве были очень велики. В сражении пал сам посадник новгородский Михаил Федорович, с честью погребенный затем в Софийском соборе, а тысяцкий Кондрат пропал без вести. Новгородская Первая летопись называет также имена 13 погибших и двух пропавших без вести бояр, завершая перечень словами: «А иных черных людий бещисла». Рифмованная хроника сообщает о 5 тысячах русских воинов, погибших в битве. Эта цифра не вызывает доверия, но позволяет полагать, что объединенное войско русских княжеств потеряло под Раковором около одно шестой части своего состава. Такой урон не помешал Довмонту с псковичами продолжить поход и разорить землю Вирумаа до моря. С ливонской стороны в сражении погиб епископ дерптский Александр. О количестве потерь среди рядового состава сообщений нет, если не считать таковым запись летописца о том, что кони русских воинов не могли передвигаться из-за лежащих повсюду трупов врагов⁴⁹¹.

Кстати, некоторые детали описания Раковорской битвы и последовавших за ней столкновений с Орденом удивительно напоминают Невскую битву и Ледовое побоище. Скажем, сражение под Раковором завершается (как и сражение на Чудском озере) преследованием врага на протяжении 7 верст, а при столкновении после сражения 1268 г. «с местером земля Ризскиа» псковский князь Довмонт ранил его в лицо – прямо, как Александр шведского ярла в 1240 г. Видимо, все эти детали несут какую-ту существенную для древнерусского книжника и читателя информацию (скорее всего, аксиологическую) о столкновениях с Орденом. Пока, правда, неясно, какую.

Встреча с большим войском, в которое вошли отряды почти всех правителей Ливонии, оказалась неожиданной для новгородцев. Сражение (18.02.1268 г.) было тяжёлым и для русских, и для ливонцев. Отметим только, что захват русскими Раковора (Раквера, Везенберг), если бы это удалось, ставил под удар Нарву и давал шанс новгородцам усилить свои позиции в датских владениях Северо-Восточной Эстонии. Соответственно намерениям было собрано и войско, пришедшее в Новгород, подавляющую часть которого составляли полки из Переславля и Владимира, руководимое князьями Дмитрием Александровичем и Святославом Ярославичем. Согласно рифмованной хронике, войско насчитывало до 30 тыс. чел. (СРХ, строфа 7580), что является преувеличением.

Принято считать, что средневековое войско новгородцев не превышало 5-7 тыс. человек, а случаи, когда выставлялось 12 (конец XII в.) или 30 тыс. (1471 г.) воинов, – исключительными и, скорее, завышенными летописцем, с чем трудно не согласиться. Еще меньшим по численности было псковское войско, обычно состоявшее из 1,5–3 тыс. человек и только однажды, в 1343 г., достигшее 5 тысяч. Тем не менее, учитывая объединенный состав русского войска, надо полагать, что в этом походе количество его участников могло достигать 15 тысяч⁴⁹².

Реальный провал военных планов 1268 г. стоил княжения в Новгороде князю Дмитрию, вместо которого был приглашен Ярослав Ярославич. Последний в качестве своего наместника послал в Новгород князя Юрия. Святослав Ярославич отправился во Владимиро-Суздальскую Русь не ранее конца октября 1269 г. («на зиму»). Таким образом, между временем заключения перемирия под Псковом и решением Ярослава готовиться к походу в Ливонию прошло четыре-пять месяцев. На изменение позиции князя повлияло, вероятно, известие о сборе сил в Дерптском епископстве. Войска в Новгороде были нужны не столько для нападения на Ливонию, сколько для отражения ожидаемого удара с Запада. Возможно также, что к этому времени во Владимире были достигнуты договоренности об участии в походе в Ливонию ордынского войска Амрагана.

Силы и средства собирали в северной Германии более года. Для нового удара было выбрано псковское направление. Нападение на Псков произошло в «неделю всех святых» (то есть, 19-25 мая) 1269 г. Согласно ливонской хронике, в их войске, возглавляемом магистром Ордена, было до 18 тыс. конных и пеших воинов. Из текста СРХ следует, что значительная часть ливонского войска прибыла в русские владения водным путем: по Чудскому и Псковскому озерам и р. Великой. Это соответствует упоминанию Н1Л о том, что часть новгородцев погналась за немцами «в насадех». Согласно же рассказу Псковской летописи, псковичи выехали «в погоню с малой дружиной в пяти насадах с шестьюдесятью моужь псковичь, божиею силою 8 сотъ Немец победи на реце на Мироповне» ⁴⁹³. Этот эпизод относят к «Повести о Довмонте», но вполне вероятно, он имеет реальную основу ⁴⁹⁴. Часть войска была доставлена к Пскову водным путём – хронист упоминает о 9 тыс. «моряков». Корабли – «шнеки» вошли в р. Великую с севера – через Чудское и Псковское озёра. Конница двигалась с юго-запада, по дороге был сожжен Изборск.

Однако план внезапного нападения на Псков с двух сторон не удался. Не сумели ливонцы реализовать и безусловное численное преимущество. Горожане вместе с княжеской дружиной успели укрыться в кремле, посады были в значительной части сожжены, а жители их, очевидно, ещё до прихода врага покинули город. Таким образом, наступавшие были лишены возможности брать заложников, чтобы заставить защитников крепости открыть ворота. Вероятно, значительная часть продовольственных запасов в сожженных посадах также оказалась уничтожена, а количества продуктов, которое могли в это время года собрать в окрестных сёлах (не отходя далеко от города), не хватало для такой большой армии. Подошедшие на помощь новгородцы, как пишет хронист, не решились вступить в открытый бой с рыцарями. Тем не менее, ливонское войско могло оказаться зажатым между новгородскими отрядами и псковичами. Поэтому, магистр Ливонского Ордена согласился на предложение новгородского князя Юрия заключить перемирие, а затем увёл войско в Ливонию.

Наступление же литовцев на Ливонию в январе 1270 г., жестокое поражение ливонских сил 16.02.1270 г. у побережья западной Эстонии, а также угроза похода на Ревель объединённого русско-ордынского войска вынудили ливонцев просить о заключении мира с Новгородом на условиях русской стороны. Ливонское посольство могло появиться в Новгороде уже в конце февраля 1270 г. Важнейшим из условий был отказ ливонцев от претензий на территории Новгородского государства к востоку от линии р. Нарва – Чудское и Псковское озера и подтверждение границы, установленной еще в 1224 г. Эта же граница в основном соответствует и нынешней границе с Эстонией.

Вместе с тем обе стороны не собирались в дальнейшем соблюдать условия перемирия, и намеревались возобновить военные действия, как только будут собраны необходимые для нового наступления силы.

Заключенный в начале 1270 г. договор между Ливонией и Новгородом знаменовал собой завершение важного этапа в отношениях между ними⁴⁹⁵. Пойти на подписание мирного договора ливонцев заставили угроза наступления русских войск вместе с отрядами ордынского баскака Амрагана и произошедшее тогда же нападение литовцев на о. Эзель (Сааремаа), потребовавшее там максимальной концентрации ливонских сил⁴⁹⁶. Договор с русскими обезопасил Ливонию от войны на два фронта. Но при этом им пришлось подтвердить свой отказ от претензий на территории к востоку от р. Нарвы. Тогда же, вероятно, произошло и присоединение Риги (с согласия Ливонского ордена) к торговому договору. Почти на тридцать лет установилось относительное затишье на ливонско-русской границе. Ливонский орден и прибывающие в Прибалтику крестоносцы вели войны с земгалами и литовцами. В самой Ливонии разгоралась междоусобица.

Войны с земгалами⁴⁹⁷ и литовцами, а также междоусобица в Ливонии на тридцать лет отвлекли Рижского архиепископа, Ливонский Орден и Дерптского епископа от решения вопроса о «псковском наследстве». Вместе с тем, это не означало полного замирения на дерптско-псковской границе. Новое обострение русско-ливонских отношений начинается к середине 90-х гг. ХШ в. Интерес к Пскову возрос также в связи с активизацией использования торгового пути по реке Нарве, озёрам Чудскому и Псковскому и реке Великой. Сохранились сведения о нападениях в конце XIII в. «поганая латына …на псковичех», на что псковичи с князем Довмонтом отвечали набегами на Дерптское епископство. Нападали ливонские рыцари и на псковских данщиков, которые все еще (правда, может быть, не регулярно) ходили за данью в земли северных латгалов. Это право Пскова, закрепленное мирным договором 1224 г., было подтверждено в 1270 г.

В 1294 г. отряд северо-эстонских вассалов фон Кивелей предпринял попытку закрепиться на правом берегу Нарвы⁴⁹⁸. В начале 1299 г. епископ Дерптский вместе с рыцарями Ливонского ордена, вспомнив о правах на «псковское наследство», вновь напали на Псков. Но псковичи сумели подготовиться к отпору и вынудили врага отступить⁴⁹⁹. Чтобы привлечь к походу братьев-рыцарей, епископ Дерпта вспомнил о своих правах на «наследство» князя Ярослава Владимировича, половину которого он еще в 1248 г. обещал передать Ливонскому Ордену. Ливонское войско напало на Псков 4 марта 1299 г. Однако дружинники князя Довмонта и ополчение во главе с посадником Иваном Дорогомиловичем сумели укрыться в кремле, а затем напали на ливонцев и разбили их войско. Ливонцы, зная о небольшом войске псковичей, полагали, что князь не решится на сражение малыми силами, и готовились встретить шедшие на помощь псковичам дружины из Новгорода. Псковичи напали врасплох, что и помогло им победить.

Вполне вероятно, что, покинув Псковскую землю, ливонцы планировали в скором времени повторить наступление с большими силами. Однако из-за разгоревшегося восстания эстов в северной Эстонии Римский папа потребовал от архиепископа Рижского, епископов Дерптского и Эзельского оказать военную помощь вассалам датской короны. Поэтому был упущен такой выгодный для ливонцев момент, как смерть в том же, 1299 г. князя Довмонта.

Поход 1299 г. был последней попыткой рыцарей утвердиться в Пскове как законном вассальном владении епископа Дерптского. Ливонцы не сумели использовать и стремления псковичей добиться независимости от Новгорода. В XIV в. попытки овладеть Псковом продолжались. Тем не менее, нападения не обосновывались правом на наследство псковского князя и готовились более тщательно без расчёта на внутренние раздоры в псковском обществе.

Однако нападения вплоть до конца XV в. не были столь масштабными, как в XIII в. Эти столкновения не выходили за рамки обычных пограничных конфликтов. Кроме того, военные нападения ливонцев больше не содержали религиозного обоснования, что позволяет говорить о завершении эпохи крестовых походов против Северо-Западной Руси. Кроме того, после 1270 г. Папская курия и правители западноевропейских государств перестали строить планы политического или военного включения русских земель в сферу влияния католической Церкви.

В заключительной части главы необходимо подвести ее основные итоги. В разделе изучен комплекс вопросов, связанных с наступлениями крестоносцев на русские земли в 1240-1242 гг., кульминацией которых и явилось знаменитое «Ледовое побоище» 5 апреля 1242 г. Соискатель пришел к выводу о том, что на данный момент в исторической науке отсутствуют веские основания утверждать, что агрессия немецких феодалов в этот период была скоординирована, т.е. существовал единый план католического наступления на русские земли. Походы западных армий не были взаимоувязаны между собой, однако их идейные и практические устремления были одинаковыми. Примерное же совпадение по срокам походов в новгородские пределы сразу нескольких католических государей было вызвано двумя взаимосвязанными обстоятельствами: слухами о разорении Руси монголо-татарами, что позволяло надеяться на легкую победу, и опасениями быть обойденными соперниками, также претендующими на новгородские и псковские земли.

Проведенный анализ показал, что причисление шведского похода на Неву в 1240 г. к «крестовым» в свете изученных автором источников представляется недостаточно убедительным. Тем более сомнительно считать его составной частью общего наступления крестоносцев. Однако, с другой стороны, неправомерными следует признать и утверждения некоторых авторов о незначительности Невской битвы и всего шведского похода для истории русско-шведско-немецких отношений. В планы шведов входило строительство в Ижорской земле в стратегически важном месте опорной крепости, какие они строили в землях суоми, что, вне сомнения, свидетельствовало о серьезности намерений шведских феодалов относительно этой территории. Поход ливонцев, закончившийся захватом Пскова в сентябре 1240 г., также сложно считать этапом реализации плана совместного наступления. Хотя Рифмованная хроника, подробно повествующая об этом событии, называет инициатором похода дерптского епископа Германа, который призвал на помощь Ливонский орден и вассалов датского короля, реально в походе участвовали только братья-рыцари из Вильянди (Феллина), а также вассалы из соседних с Дерптским епископом владений Ордена, т.е. силы, которые обычно поддерживали войско епископа в нападениях на русские земли.

Один из выводов главы состоит в том, что сражение на льду Чудского озера, несмотря на участие в нем суздальских полков, не имело общерусского значения, а было важным этапом в истории псковской и отчасти Новгородской земли, которая в случае оккупации Пскова получила бы сильного и очень агрессивного соседа. Однако мнение некоторых авторов, не признающих русско-ливонскую войну как серьезное и трудное военное противостояние, также следует признать неверным. Ни прежде, ни в последствии ливонские войска не вторгались так глубоко на русскую территорию. Хотя в Житии Александра, призванном прославить князя, и наблюдается естественное для этого жанра стремление к гиперболизации, оценка войны с Орденом начала 40-х гг. как события экстраординарного представляется совершенно правомерной.

Постоянная угроза с Востока заставляла русских князей искать дружбы с папством. О благосклонности великого князя Александра к Риму свидетельствуют некоторые письменные источники. Однако в 1250 г. внешняя политика Руси окончательно сформировалась на основе жесткого противостояния с Ливонским орденом и признанием верховного сюзеренитета ханов над всеми русскими княжествами. Подобное решение было обусловлено комплексом причин. В частности, Александр извлек уроки из сближения с Римом сильнейшего князя Южной Руси Даниила Романовича Галицкого, которое оказалось бесполезным для дела обороны от татар. Обещанный папой антитатарский крестовый поход не состоялся. Агрессивная политика шведских и немецких феодалов в прибалтийском регионе по-прежнему находила поддержку папства. Решение Александра Невского прекратить контакты с Иннокентием IV было связано с осознанием бесперспективности сближения с Римом для противостояния Орде.

Автор показывает, что устоявшееся в историографии мнение о папстве как об основном организаторе шведской и немецкой агрессии на Русь требует значительного пересмотра. Очевидно, что Риму не удалось организовать объединенный крестовый поход в русские земли. Причины русско-ливонской войны в основном коренились в давно назревавшем противостоянии Руси и Ливонии в прибалтийском регионе, борьбой за сферы влияния. Религиозный фактор в данном случае имел второстепенное значение.

После Ледового побоища на русско-ливонской границе наступил кратковременный период затишья. Однако, в 1253 г. русская летопись сообщает о нападении крестоносцев на Псков. В ли­вонских источниках об этом походе сведений нет. По-видимому, войско крестоносцев было не слишком большим. Получив отпор от Новгорода, ливонские рыцари предложили по­мириться без заключения мира формально, на что псковичи и новгородцы согласились. По договору 1253 г. ливонцы, вероятно, отказались в очередной раз от своих претензий на псковское наследство. В снаряжении двух ливонских посольств - отдельно в Новгород и отдельно в Псков, подчиненный Новгороду, заключалась дипломатическая хитрость. Этим как бы подчёркивалась политическая самостоятельность Пскова и равенство Пскова и Новгорода в глазах европейских правителей. Можно с уверенностью удтверждать, что в Ливонии внимательно следили за отношениями между Новгородом и Псковом и, заметив очередное обострение, постарались использовать ситуацию в свою пользу.

Осенью 1262 г. новгородцы совместно с литовцами спланировали поход на Дорпат (Юрьев). Однако из-за разногласий с монгольским ханом выступление русских в Ливонию было отложено. Автор считает, что принятая в историографии трактовка причин похода как давления со стороны Новгорода на торговые города Любек и Висбю при подписании торгового договора неочевидна. Вполне вероятно, что Александр попытался таким образом сгладить противоречия между ним и новгородцами. Помимо этого, было необходимо выполнить союзнические обязательства перед Литвой. Несмотря на тактические успехи, поход в целом следует признать неудачным. В 1267 г. отношения между Новгородом и Ливонией вновь обострились, приведя к военному столкновению. Однако ни одной из сторон не удалось достичь решительного перевеса.

Подчеркивается, что заключенный в начале 1270 г. договор между Ливонией и Новгородом знаменовал собой завершение важного этапа в отношениях между ними. Все же нельзя забывать о том, что пойти на подписание мирного договора ливонцев заставили угроза наступления русских войск вместе с отрядами ордынского баскака Амрагана и произошедшее тогда же нападение литовцев на о. Эзель (Сааремаа), потребовавшее максимальной концентрации в этом регионе ливонских сил. Договор с русскими обезопасил Ливонию от войны на два фронта. Но при этом им пришлось подтвердить свой отказ от претензий на территории к востоку от р. Нарвы.

Один из заключительных выводов автора состоит в том, что эпоху крестовых походов на Русь следует хронологически ограничивать 1270 г. Несомненно, вооруженные столкновения продолжались и позднее, но вплоть до конца XV в. они не были столь масштабными. Кроме того, военные нападения ливонцев больше не содержали религиозного обоснования. После 1270 г. Папская курия и правители западноевропейских государств перестали делать попытки осуществления планов политического или военного включения русских земель в сферу влияния католической Церкви. Все вышеперечисленное позволяет говорить о завершении эпохи крестовых походов против Северо-Западной Руси.