Москва 1950 Редактор Н. Д. Волков
жүктеу/скачать 3.37 Mb.
|
СПОР С АВТОРОМЧерез несколько дней начались репетиции. Я старался их проводить так, как мне велел Константин Сергеевич. Актеры с удовольствием следовали новому методу, указанному Станиславским. Он казался им поначалу нетрудным. Я рассказывал Константину Сергеевичу каждый день, возвращаясь из театра, сидя у него в садике-дворе в Леонтьевском переулке, как шла репетиция. Константин Сергеевич вносил коррективы в мои рассказы, предлагал точные задачи для следующих репетиций, расспрашивал подробно о работе с художником, с автором. — Боюсь, не рано ли мы начали с вами работу с актерами,—-не раз говорил он мне, озабоченный ходом репетиций.■»— Сколько раз давал себе слово не начинать репетиций прежде, чем пьеса окончательно не готова... и никогда не мог сдержать своего слова... Репетируя «Мольера», я старался следовать указаниям Станиславского, но думаю, что мне это удавалось в очень малой степени. Работа «по схеме» для того, чтобы найти, «ощупать», как говорил Константин Сергеевич, скелет, костяк пьесы и будущего спектакля, требует особого метода репетиций. Надо уметь, с одной стороны, включать мысли второстепенных сцен в главные, с другой стороны, нужно уметь эти второстепенные сцены временно пропускать, даже не репетировать. Мой режиссерский авторитет был недостаточен, чтобы убедить следовать этому методу тот сильный актерский состав, который был назначен в пьесу. Мне не удавалось сойти с привычных приемов репетиций подряд всех сцен. Сопротивлялся этому и М. А. Булгаков, указывая, что все сцены в его пьесе важны и связаны неразрывной цепью, логикой событий и ощущений. Константин Сергеевич, которому я рассказывал о моих неудачах, понимал меня, но помочь был не в силах. Он плохо себя чувствовал и не мог еще сам вести репетиции. Поэтому до первой встречи с Константином Сергеевичем всего состава «Мольера» прошло несколько месяцев; мы показали ему пьесу, уже разученную наизусть, в примерных рабочих мизансценах. Показ происходил в зале в Леонтьевском переулке. Константин Сергеевич смотрел репетицию очень хорошо, лицо его вы- 360 ражало все время живейший интерес, он сочувствовал героям, улыбался комедийным персонажам пьесы. После просмотра он сказал: — Ну-с, во-первых, молодцы, что дружно работали над пьесой и, несмотря на все препятствия, довели ее до конца, до просмотра. Общее впечатление у меня хорошее и от актерского исполнения и от пьесы, но кое-чем, мне кажется, заняться придется. Сейчас я вспоминаю все, что видел сегодня, и, хотя все было очень интересно, действие прямо-таки кипело у меня на глазах, и я все время был в состоянии напряжения, чего-то все время ждал и... вот это мое ожидание не разрешилось. Я чего-то недополучил от вас. Может быть, это и в пьесе недосказано. Хотя пьеса, повторяю, очень хорошая, очень сценичная и мне снова, как и в чтении, понравилась. И все-таки я чем-то неудовлетворен. Я не увидел Мольера — человека громадного таланта. М. А. Булгаков. Может быть, такое впечатление у вас, Константин Сергеевич, потому, что вы не видели смерти Мольера, мы ведь не показали вам последнего акта... К. С. Не думаю. Я представляю себе, что Мольер не может умереть, как обычный человек. Из учебников литературы я помню еще, что он умер, кажется, на сцене... Но важна ведь не его смерть, а его борьба за жизнь, за свои произведения, за свой гений, за свои идеалы. Я должен, я хочу почувствовать дуновение гения на сцене, а его не получается. На сцене у вас я вижу больного, загнанного в угол человека. Я не считаю, что для того чтобы показать его гений, необходимы трескучие монологи... нет, этого не надо. Скажу больше: у вас есть минуты, где гениальность Мольера начинает проявляться, и я весь приподнимаюсь в кресле, но проходит минута-две, и снова действие возвращает к быту и психологии обыкновенного человека. А я, как зритель, хочу знать, что такое гениальность. Дайте мне почувствовать гениальность Мольера. Пусть даже как актера. Но и этого нет. Жизнь человека показана, а артистическая жизнь, жизнь художника не показана. Может быть, слишком много ярких событий вокруг Мольера и они закрывают от нас его гений, отнимают у автора место и время в его пьесе, которое он мог бы отдать сценам Мольера. Вам не приходило это в голову, Михаил Афанасьевич? М, А. Булгаков. Говорю со всей откровенностью, Константин Сергеевич, от чистой авторск'ой совести: эту сторону больше выявить нельзя. Монологами, как вы сами сказали, здесь не поможешь, а гениальное произведение Мольера «Тартюф» в этой пьесе не сыграешь. 361
К. С. Подойдемте к Мольеру с другой стороны. Друзья Мольера, его близкие у вас мало его любят. Они не обожают еще на все сто процентов', — так, кажется, теперь говорится, — талант Мольера. Причем необходимо, чтобы это обожание было совершенно искренним. Для всех, кто его окружает, он гений. Представьте себе, в какое они придут состояние, когда увидят, что этого гения обманывают, хотят растоптать. А ведь вокруг Мольера есть люди, которые это ясно видят и понимают: его первая жена Мадлен, Ла-Гранж, Бутон... М. А. Булгаков. Это совершенно справедливо. Гениальность Мольера должны сыграть актеры, связанные с ним действием и сюжетом пьесы... К. С. Не только они, но и у самого Мольера должны быть сцены, в которых блеснул бы его гений. Он у вас много физически действует, простите за грубое выражение, даже много дерется, это неплохо для роли. Но рядом с этими сценами надо дать и сцены, где он творит. Что хотите — пьесу, роль, памфлет. М. А. Булгаков. Он, кажется, памфлетов не писал... К. С. Потихонечку от всех, наверное, писал — они могли быть неопубликованы. Позвольте, а на своих противников, актеров итальянского театра? — Писал... М. А. Булгаков. Вы правы... К. С. Это не важно, что он писал: письма королю, памфлеты, но чтобы я видел его в творческом процессе, видел его вдохновение. Пусть смеется и плачет в процессе творчества. Приходит в отчаяние, радуется и неистовствует, но не в форме драки. А то он у вас, не обижайтесь на меня, я сознательно преувеличиваю, драчун какой-то. В первом акте бьет Бутона, во втором — Муар-рона, в приемной короля у него дуэль... М. А. Булгаков. У него был вспыльчивый характер, да и времена были такие, что подобные эксцессы встречались на каждом шагу. Меня это не беспокоит. Меня больше волнует, что у нас не получаются массовые сцены, особенно «кабала святош». Вас шокируют драки, а мне кажется, что они будут держать зрителя в напряжении: вдруг Мольера зарежут. Зритель должен бояться за жизнь Мольера. К. С Я с вами вполне согласен. «Святоши» из кабалы не спорят о «Тартюфе» и Мольере с пеной у рта. Я хотел бы, чтобы все три линии пьесы — пышность двора, артистический мир, окружающий Мольера, и где-то под землей заседающая кабала святош — составили три стороны треугольника, в котором бы и развивалось действие. Но центром треугольника должен быть Мольер, его личность, его гений. М. А. Булгаков. Его фигура станет во весь рост, если вокруг него будут тоже яркие большие фигуры. До тех пор, пока 362
архиепископ у него не станет фанатиком, действующим совершенно серьезно, как фигура «идейная», Мольер не обретет своего значения. Архиепископ во имя своих «идей» идет на убийства и преступления. К. С. Мне хотелось бы все ваше внимание сосредоточить на Мольере. Все остальное — обстановку заседания кабалы, палачей, убийцу, даже архиепископа — мы можем! сделать силами театра, актерской игрой, а вот с Мольером мы без вашей помощи как автора не справимся. Может быть, я неясно выражаюсь? М. А. Булгаков. Нет, Константин Сергеевич, вы совершенно ясно выражаетесь. Я думаю, что виртуозность, с какой играет Мольер последнюю сцену в своей пьесе «Мнимый больной», должна раскрыть силу его таланта и вызвать к нему любовь зрителя. Мы, к сожалению, сегодня не показали вам этой картины. Боюсь, что моя авторская работа по пьесе закончена, и дальнейшая судьба ее находится в руках актеров... К. С. И все-таки я как-то неудовлетворен... за Мольера. Разве у него нет сознания, что он много дал своему обществу, своему времени, а взамен ничего не получил? М. А. Булгаков. Он не сознавал своего значения... К. С. С этим я буду спорить. Он мог быть наивен, но он не мог не сознавать, что он замечательный писатель. Если гений не осознает своего значения для окружающих, то мы особенно обязаны показать его гениальность. Кое-где, правда, у вас есть на это намеки, и надо, чтобы актеры и режиссеры обратили на них сугубое внимание. Но главное, чего мы хотим от Мольера? Чтобы любили его за талант, за то, что он великий сатирик, за какие-то его необыкновенные словечки. Как у Чехова, помните? Человек описан как будто очень серьезно: «он очень умный, воспитанный, окончил университет...» — и вдруг последнее добавление: «даже за ушами моет». Вот эти последние словечки окрашивают сатирически весь образ. Так сказать о ком-то может большой талант. Хочется чего-то подобного в тексте, которым говорит Мольер. У него ведь по пьесе много поводов к характеристике окружающих: Людовика, архиепископа, вельмож. Возвращаюсь опять к своей мысли о том, что нам должно быть обидно за Мольера, что он так много отдал таланта, сил, своего труда и так мало получил взамен от жизни. Повторяю, подготовительной работы сделано очень много. Но вы все взрослые, зрелые художники. Даже самая молодая из вас, Ангелина Осиповна Степанова, пробыла в театре десять лет, сыграла много ролей. Не бойтесь сознаваться в своих ошибках. Не слишком ли много показано у вас в спектакле интимной жизни Мольера, я не боюсь даже сказать — мещанской, а взглядов гения нет. Поставили ли вы все, включая и автора, перед собой вопрос: для 363
чего живет Мольер? По-вашему, выходит, для Арманды, чтобы любить ее. А по-моему, чтобы без пощады обличать всех, обличать пороки своего времени. Я не требую и не жду от автора обличительных монологов. Но нужно это показать очень ярко. Обличая всех — доктора, шарлатана, святош, скупых, невежд буржуа и аристократов,— он ведь тем самым восстановил против себя всех. Единственно, чем он держался — покровительством короля, а когда тот отошел от него, его никто не поддержал. М. А. Булгаков. Я дам несколько фраз о том, что король лишил Мольера своего покровительства. Это хорошая мысль. К. С. Также хорошо бы добавить несколько мыслей о «Тартюфе», которые утвердили бы значение Мольера как сатирического писателя, тогда мне будет ясней бешеная злоба кабалы против Мольера. Я убежден, что, внешне относясь к королю почтительно, Мольер думает: «Я тебя люблю, но ты все-таки, Людовик, мерзавец...» Все невольно смеются на неожиданные слова Константина Сергеевича. К. С. Вот и я, зритель, хочу так же, как вы, смеяться на такие мысли Мольера. А о Муарроне Мольер думает: «Жулик, подлец, предал, обманул, жену мою соблазнил и увел из дому... а актер талантливый...» Смех присутствующих снова отметил остроту мыслей Константина Сергеевича. Смеялся и Булгаков. К. С. Я хотел бы, чтобы по всей пьесе вскрылись вот такие «подводные» рифы жизни Мольера, если, конечно, Михаил Афанасьевич согласен со мной. М. А. Булгаков. Мало согласия. Нужен талант это сделать так, как вы это видите и слышите, Константин Сергеевич. Я стремился дать жизнь простого человека... К. С. Совершенно верно. Я вижу очень отчетливо жизнь простого человека. Но мне этого мало. Даже если этот простой человек якобы женился на своей дочери, мие это неинтересно', как просто совершившийся факт. Это могло быть или не быть. Я не хочу смаковать смысл этого события. А вот если гениальный человек Мольер не заметил по своей гениальности, не понял, что он сделал, тогда это трагично. А простой «интим» простого человека — это мещанский быт, и только, Это будет дразнить, или, как говорят французы, «эпатировать» вкусы обывателя, но к мировому гению, каким является Мольер, это не имеет прямого отношения. Я хотел бы, чтобы автор и актеры прошли сейчас пьесу по линии отношений Мольера к Людовику, кабале святош и своему артистическому миру, нашли бы те добавочные акценты, о которых я сейчас го- 364
Все налицо для хорошего, большого спектакля. Но надо доработать, надо поправить свои недочеты. В искусстве не следует никогда бояться своих ошибок, если только они тебе ясны. Надо их сейчас же исправлять. Ничего позорного в этом нет. А по тому, что я видел, мне кажется, исправить, добавить и актерам и автору осталось очень немного... М. А. Булгаков. Эти поправки тянутся пять лет, Константин Сергеевич, сил больше нет. К. С. Я вас понимаю. Я сам пишу вот эту книгу (он указал на свой большой блокнот в черной шагреневой коже на столе) больше тридцати лет, и иногда мне кажется, что я дописался до такого состояния, что сам ничего не понимаю. Тогда я зову самых молодых артистов, почти мальчиков, и прошу их прочесть мне мою книгу вслух. Мы начали работать над вашей пьесой только три месяца тому назад и уже прочли вам вашу пьесу вслух. Я по себе знаю, что приходит момент, когда автор перестает сам себя понимать. Может быть, с моей стороны и жестоко требовать еще доработок, но это необходимо. Потом! и вы и актеры поблагодарите меня за мою настойчивость. Что зависит от меня, я тоже все сделаю и, насколько у меня хватит сил, буду помогать вам 1всем. Приходите завтра с какой-нибудь одной сценой, мы выберем ее с Николаем Михайловичем после репетиции и объявим вам ее. Я постараюсь на репетиции, на игре актеров, показать вам, Михаил Афанасьевич, что мне хочется еще получить от вас для образа Мольера. М. А. Булгаков. Я думаю, что это будет самый правильный способ работы с автором, Константин Сергеевич. К. С. Вот и отлично. Еще раз повторяю, сделано очень много. Играют актеры хорошо, и во многих сценах найдена и внешняя и внутренняя форма выражения их. РЕПЕТИЦИЯ «ПО СХЕМЕ» Как часто неожиданно случается в театре, на следующий день заболели три основных исполнителя пьесы: В. Я. Стани- 365
цын, М. М. Яншин, М. П. Болдуман, и репетицию, которую задумал К. С. Станиславский для М. А. Булгакова, пришлось заменить другой, не по основной линии пьесы, не по образу Мольера. И опять так случилось, что через неделю-полторы, когда Константин Сергеевич и мы все были уверены, что такая репетиция состоится, ибо все исполнители были налицо, собрались уже перед сидевшим в своем кресле К. С. Станиславским в «Онегинском» зале в Леонтьевском переулке в час, когда должна была начаться эта репетиция, позвонили от Михаила Афанасьевича и сообщили, что на этот раз он сам заболел и не может прийтина столь важную и необходимую ему, как автору, репетицию. Подумав две-три минуты, Константин Сергеевич решил провести ее без Булгакова, но просил подробно записать ее и передать запись Михаилу Афанасьевичу. Репетировать должны были картину из третьего акта — «В доме Мольера». Первый «кусок» картины: Арманда и Муар-рон репетируют сцену из какой-то пьесы Мольера, и Муаррон, пользуясь подходящей ситуацией по тексту этой пьесы, увлекает Арманду в свою комнату. Второй кусок: приход Бутона с рынка и его ужас, когда он слышит любовное объяснение в соседней комнате. Третий кусок: возвращение Мольера домой. Сцена ревности и изгнание Муаррона из дому. Мы проиграли сначала всю картину Константину Сергеевичу так, как играли ее на показе ему. Замечания были следующие: К. С. Прежде всего, что это за пьесу Мольера вы репетируете? А. О. Степанова. Это сцена из балета «Амур и Психея»... К. С. В таком случае, вам надо идти года на три в балет учиться танцам. Вероятно, Арманда так и училась. В те времена театральное искусство начиналось с танцев, потом учили пению, а затем уже позволяли играть драму. Боюсь, что на материале балета вам эту сцену не сыграть. А кого изображает Борис Николаевич? Б. Н. Ливанов. Мы думали, фавна! К. С. Возможно. Но мне кажется, что репетиция сцены Психеи и Фавна не раскрывает гения Мольера-писателя. Балеты — это не самая сильная сторона его творчества. А между тем, если бы Булгаков захотел показать его талант, он мог бы заставить вас репетировать любую гениальную сцену из его пьес. Какую вы знаете парную сцену, которую вы хотели бы репетировать? А. О. Степанова. Я помню сцены из «Жоржа Дандена» и «Смешных жеманниц». 366
И. М. Горчаков. А не подошла бы сюда сцена из «Дон Жуана» между Шарлоттой и самим Дон Жуаном? Б. Н. Ливанов. Это замечательная сцена. Я всегда мечтал сыграть Дон Жуана, Константин Сергеевич, позвольте нам взять ее. Я помню почти весь текст. Сейчас я расскажу его Степановой, и мы вам экспромтом ее сыграем... К. С. (смеется). Вот видите, как вы загорелись от одного предположения сыграть замечательную сцену... Вот это-то мне и надо. В том, как вас заразило одно только упоминание о гениальном произведении Мольера, я вижу влияние таланта Мольера на всех вокруг. Вот этого волнения окружающих, живущих в доме с Мольером лиц и нехватает мне, как зрителю. Я очень жалею, что Булгакова нет сегодня на репетиции. Если бы он увидел ваши лица, он понял бы лучше всего, чего мы от него ждем! Б. Н. Ливанов. Значит, можно репетировать эту сцену? Мы сейчас уйдем с Линой за колонны, и я ей все расскажу, а потом покажем вам... К. С. Никуда уходить не надо. Рассказывайте ей при нас все, что вы помните про эту сцену. Пусть Муаррон будет немножко режиссером, заместителем Мольера. А получится как раз тот процесс обучения одним актером другого, который на нашем языке называется репетицией. Начинайте — действуйте. В этой же выгородке, в этих же декорациях. В предлагаемых для этой картины Булгаковым обстоятельствах вы можете оправдать, Ангелина Осиповна, почему вы, как Арманда, будете слушать рассказ Бориса Николаевича — Муаррона о Дон Жуане? А. О. Степанова. Могу. У меня сегодня вечером как раз премьера этой пьесы, и я просила Муаррона пройти со мной эту сцену... К. С. Позвольте, но ведь по пьесе в эту сцену врываются любовные отношения. Если у вас вечером премьера, то можете ли вы утром заниматься любовью? А. О. Степанова (с абсолютным серьезом). Могу. (Общий взрыв хохота ее не смущает.) Конечно, могу. Я ведь этого не хотела, я даже боролась с этим, но так вышло, что мне пришлось уступить Муаррону. В жизни так и случается, что любовь врывается в течение дня... К. С. (очень довольный). Совершенно верно. Начинайте репетировать сцену из «Дон Жуана» — рассказывайте ей как режиссер, Борис Николаевич, что Арманде надо делать как Шарлотте, а если в ваш рассказ ворвется любовный текст Булгакова, говорите и его, действуйте им. С большим увлечением Ливанов и Степанова начали репетировать сцену из «Дон Жуана». Ливанов довольно быстро рас- 367 сказал ее, и они перешли к мизансценированию сцены, но вскоре были остановлены Станиславским. К. С. Простите, что приходится вас остановить, но вы репетируете не так, как следует. Не со мной, Станиславским, а друг с другом. Вы для• нас представляете процесс репетиции, но не репетируете на самом деле для того, чтобы чему-то научить друг друга. Борис Николаевич все время говорит: «Поднимите голову», «опустите руку... так, теперь шаг вперед». Разве искусство Мольера, то, чему он вас учил, заключалось в этом? Разве об этом написана сцена из «Дон Жуана»? Неужели для такой ерунды вы хотели, Ангелина Осиповна, пройти сцену с Муарроном? Разве вы не хотите стать хорошей актрисой? А. О. Степанова. Арманда уже сейчас первая актриса в труппе. К. С. А если это так, то чему же вас может научить Муар-рон? Поднимать на несколько сантиметров выше руку? Это не искусство Мольера. А. О. Степанова. Возможно, я просила его поправить мне всю сцену... К. С. Вот и попались. Вы говорите «возможно», а на сцене надо все знать так же наверняка, так же твердо, как вы знаете всегда в жизни, что и для чего вы делаете. А ведь это должна быть очень важная сцена в пьесе. Правда, она еще не написана. Но и Михаил Афанасьевич, для которого мы ее готовим, не сумеет ее написать, если мы не покажем ему, для чего она нам нужна. У вас сейчас нет прошлого для этой сцены, а без этого играть ее нельзя... А. О. Степанова. Я думаю, что Арманда много читала, думала, работала над собой как актриса... К. С. Это годится, если это и.меет отношение к сквозному действию, а если нет, то это лишний балласт к данной сцене. Какие ваши взаимоотношения с Муарроном? Не ухаживает ли он еще за кем-нибудь в труппе? Нужен он вам или нет? Может быть, вы хотите его удержать, как своего партнера по целому ряду пьес, а он заглядывается на вашу товарку по сцене не только как на хорошенькую женщину, но и как на талантливую партнершу. В театрах с хорошей труппой и так бывает. А у Мольера была, как известно, первоклассная труппа. Чувствуете ли вы, что живете с ним в одной квартире, что он двадцатилетний красавец, ваш приемный сын?! А. О. Степанова. Он мне очень нравится... Я его держу при себе как пажа. К. С. А его авторитет талантливого актера? Он нужен вам? Вы верите ему как художнику? Ваши таланты айтеров устремлены друг к другу, дополняют один другого, когда вы по ве- 368
чсрам выступаете в комедиях и драмах Мольера. Это ведь совсем особенное чувство, еще более сильное, чем плотская любовь,— единение талантливых партнеров на сцене. Это дает огромную творческую радость. Это сильнее, чем страстный поцелуй! Думали ли вы об этом? Б. Н. Ливанов. Не очень. Мы думали о влечении любовном друг к другу. К. С. Одно не мешает другому. Пройдите еще раз сцену и в репетицию встречи Дон Жуана и Шарлотты включите любовный текст Муаррона и Арманды по Булгакову. Б. Н. Ливанов. Ох, и задаст нам за это Булгаков!.. К. С. Это я беру на себя. Начинайте. Начните с пустяков. Шарлотта боится Дон Жуана. Арманда должна играть это абсолютно искренне, перевоплотившись в робкую деревенскую девушку. Прекрасной игрой она действует и на Муаррона. Он погладил ей руку. Сначала как Дон Жуан. А через секунду уж захотелось погладить как Муаррон — Арманду. Есть поглаживание руки ради поглаживания, а есть любовное поглаживание. Потом Муаррон рассмешил чем-то Арманду. Потом стал показывать, как Дон Жуан обнимал Шарлотту, и совсем не так обйял Арманду. Репетируйте без ложноклассического пафоса. Репетируйте по-нашему, по-хорошему. Если Арманда — хорошая актриса, она хорошо играет. Я думаю, что с нашей точки зрения у Мольера был хороший театр. В очень многом реалистический, а иногда и тонко-психологический, например, «Тартюф», «Мизантроп», «Мещанин во дворянстве», «Скупой». Борис Николаевич, переплетите ваши режиссерские указания любовной паутиной. Если нужно напевать песенку, напевайте ее талантливо, искренне, чтобы Арманда могла заслушаться прийтив восторг от таланта Муаррона. Зритель должен поверить, что вы оба талантливые актеры во всем, даже в мелочах. Начинайте! На этот раз сцена была сыграна Ливановым и Степановой с настоящим вдохновением и озорством расшалившихся талантливых актеров . Станиславский с громадным удовольствием следил за их импровизацией и несколько раз повторял шопотом: «Как досадно, что Булгакова нет...» Внезапно, в разгар любовного дуэта, он опять остановил актеров, но с привычной для него оговоркой. К. С. Остановитесь, застыньте, слушайте меня, но не бросайте найденное самочувствие, задачи и образы. Увлекитесь 1 К этому времени на репетицию уже был принесен том сочинений Мольера, и второй раз Ливанов и Степанова репетировали, заглядывая по временам в подлинный текст сцены Шарлотты и Дон Жуана. 369
среди самых горячих переживаний текстом подлинных строк Мольера. Читайте в два голоса монолог Дон Жуана, увлекитесь им, как актеры, все равно какие: Степанова и Ливанов или Муаррон и Арманда! Монолог ведь действительно прекрасен. Если вам это удастся сделать искренне, вдохновенно, с темпераментом, нам сейчас же передастся, что гений Мольера был таков, что даже в ту минуту, когда два молодых негодяя Арманда и Муаррон собираются обмануть его доверие, они невольно подчиняются его таланту. Если поняли меня — начинайте. Возьмите любовную суматоху несколько выше. Возьмите разбег к тому моменту, который я вам наметил! Волнение присутствующих на репетиции передалось Степановой и Ливанову и заразило их. В любовной сцене Ливанов, начав уговаривать Арманду словами Дон Жуана: «По-вашему, я такой дурной человек, что могу обмануть вас...», перешел на центральный монолог роли: «Я объявляю себя блюстителем общественной нравственности, ни о ком не скажу никогда доброго слова, а возведу в образец добродетели самого себя! Лицемерие теперь модный порок, а все модные пороки идут за добродетель!..» и с присоединившейся к нему Степановой действительно с громадной силой произнес этот замечательный, обличительный текст и закончил его своей импровизацией: «А хорош наш старик! Правда?» «Мольер — гений»,— со слезами на глазах ответила ему Степанова. «А Муаррон еще лучше»,— на полной наглости отвечал Ливанов — Муаррон, обнимая Арманду. «Нахал, мальчишка, тебя следует высечь, что ты делаешь?» — уже по тексту Булгакова отвечала Степанова, и они оба скрылись, как и полагалось по пьесе, за ширмами. Константин Сергеевич был очень доволен! — Все, все это передайте Булгакову. Это ужасно досадно,что он не видел сегодня этой сцены. При повторении это можетне удаться. Вы чувствовали гений Мольера, который заставилдаже наших безобразников прекратить их любовные шалости.Вот это атмосфера дома Мольера. Взлеты гения и любовныевздохи за ширмой. Прошу не прерывать репетицию. В комиату Мольера входит Бутон — Яншин, верный слуга. — Михаил Михайлович, — говорит Константин Сергеевич, —идите, как вы пришли с рынка, с корзинкой овощей, с рыбой вкармане. Французы питаются преимущественно рыбой. Входите просто, не подозревая ничего, что тут могло произойти.Вероятно, у вас в руке письмо или еще что-то, что оправдывает,почему вы прямо с рынка прошли в эту комнату, а не на кухню.(Яншину, который немедленно, следуя его указаниям, выходитна сцену.) Я немного продирижирую вами, а вы оправдывайте 370
то, что я вам буду говорить, и переводите в действие: хотел положить письмо на стол, но запнулся за какой-то предмет из бутафории, которую молодые люди не убрали за собой. Выругался про себя: «Вечный беспорядок, ноги переломать можно». Увидел всю обстановку репетиции: раскрытую брошенную книгу, шпагу Муаррона, плащ, опрокинутое кресло. Кресло хотел поставить на место и вдруг заметил шарф или платочек Арманды. «Что-то тут дело не чисто»,— подумал. Еще раз оглянулся. Снял сабо, поставил корзину с овощами на пол, тихо пошел за ширмы подглядывать. Слугам это разрешается. Прислушался около ширм, стал их тихо отодвигать. Никого. Это и для зрителя добавочный эффект. Ведь мы видели, как они туда скрылись. Где же они? Оказывается, за ширмами потайная дверь в комнату Муаррона. Покачал головой — уж лучше бы им находиться за ширмами. Пристроился к двери, слушает, заглянул в скважину и... тут уж сами решайте, что сделаете, но почти в ту же секунду услышал, как хлопнула входная дверь. Восклицает по тексту роли: «Боже мой! Я не запер ее! Это он!» Кинулся вон из комнаты и сейчас же вернулся: забыл надеть сабо. Но надевать их некогда. Текст: «Он уже на лестнице». Кинулся к двери комнаты Муаррона, бешено колотит в дверь. Мгновенно появилась физиономия Муаррона — парик на сторону, жабо торчком. Текст Муаррона: «С ума сошел!» Ответ Бутона: «Он идет!» И входит Мольер. Михаил Михайлович, вы сыграли прекрасно. Запомните, если можете, всю линию. Если что забудете, сверьте с записью Николая Михайловича. Не выходите из образа и самочувствия. Виктор Яковлевич, продолжайте сцену. Станицын уже стоял в дверях комнаты-выгородки, давно предчувствуя этот приказ Станиславского, больше всего стремившегося не упустить раз найденное в данную репетицию творческое самочувствие актеров. Станицын — Мольер появлялся в дверях, молча осматривал комнату, очевидно, он не подозревал того, что случилось в его отсутствие. После первого акта проходило десять лет, и Мольер выглядел усталым и постаревшим. Станицын репетировал, разумеется, без грима, но слова А. П. Ленского о том, что гримировать надо не лицо, а душу, могли быть целиком отнесены к нему в этот день. Заботы, мрачные мысли, тяжелая походка, расстегнутая случайно пуговица у ворота рубашки, растрепавшаяся прядь волос — все говорило нам о тяжелом внутреннем состоянии Мольера. Вот он молча подходит к столу — своему столу, за которым он творит свои бессмертные произведения. Садится, задумывается, медленно раскрывает тетрадь, собирается с мыслями, бе- 371 рет перо в руки. Из одной двери подглядывал за ним Бутон, из другой — Арманда. Зрителю было ясно по знакам, которыми они обменивались за спинрй Мольера, что другого выхода из комнаты Муаррона не было. Или Бутон должен был отвлечь, увести из комнаты хозяина, или Арманда должна была рискнуть пробраться за спиной мужа через комнату к выходу. Что-то зашумело и упало в комнате Муаррона. Мольер стремительно обернулся. Мелькнуло платье Арманды, ахнул за дверью в передней Бутон. Еще ничего не подозревающий Мольер встал, пошел к входной двери и вытащил оттуда Бутона. «Что тебе здесь надо?» — «Корзину забыл».— «Корзину?» — и Мольер только теперь обратил внимание на сабо и корзину с овощами посередине комнаты. В это время у притолоки своей комнаты появлялся якобы беззаботно насвистывающий что-то Муаррон. Проницательным взглядом смотрел Мольер на Бутона и Муаррона, а затем без слов устремлялся в комнату Муаррона. Вслед за ним туда же бросался и Муаррон. Отчаянный возглас Арманды, звук пощечины, гневные крики Мольера, растрепанный, с разорванным камзолом1 вылетающий из своей комнаты Муаррон, его парик, летевший через всю сцену за ним, и, наконец, задыхающийся у притолоки двери с безумными глазами Мольер — такова была «пауза», раскрывшая вероломство Арманды. Затем следовало объяснение Муаррона и Мольера, изгнание Муаррона из дому, раскаяние Мольера, примирение его с Армандой, сумевшей оправдаться в его глазах. Нужно сказать, что первые две «паузы» — приход Бутона и Мольера — у Булгакова в пьесе были не разработаны, но Константин Сергеевич в одну из встреч со мной, прослушав отчет о только что закончившейся репетиции, набросал яркую картину этих ремарок, раскрыв их в целый ряд действий. На следующий день я рассказал рисунок этих пауз актерам, и мы их постарались осуществить как можно точнее. И действительно, Яншин и Станицын действовали в этих паузах с большим мастерством. Станиславский остался доволен, замечания его были скорее раскрывающие дальше смысл сцен, чем критикующие. — Вот вы сидели, Виктор Яковлевич, рядом со мной,— сказал он Станицыну,— и, вероятно, видели, как в зеркале, все лишнее, что делали на ваших глазах в предшествовавших сценах Ливанов и Степанова. А когда сами пошли на сцену, то повторили их грехи — тоже делали все добросовестней, чем в жизни. В жизни вы скинули бы и положили плащ на кресло ленивее, спокойней, чем вы это сделали, войдя в комнату. В. Я. Станицын. Совершенно верно. Когда я это сделал, я 372
почувствовал лишнее напряжение в действии, но было уже поздно поправляться — надо было действовать, жить дальше. К. С. Хорошо, что ваш «контролер» это отметил. Значит, больше вы этого не повторите. Пауза сыграна хорошо, и, все-таки мне жалко, что сцена изобличения Арманды происходит за кулисами. Почему Булгаков боится эти сцены давать играть актерам в открытую? Ведь это переломные минуты в жизни Мольера. Хорошо смотрели на Муаррона. Смотрите, не отрываясь от лица, от глаз его. В них только можно прочесть правду. Так всегда смотрел Лев Толстой на собеседника. И так же потом в конце сцены будете смотреть на Арманду. В голове одна мысль: «Десять лет жили вместе, и неужели...» Когда вас ударили, Борис Николаевич, вы начали кричать. Это законно, когда тебя бьют. Но не кричите на одной ноте. Если уже кричать да еще себя самого этим криком навинчивать, так уж давайте крещендо.
К. С. На вашем месте, может быть, и я был бы в таком состоянии: это вполне понятно. Я не скажу, чтобы эта сцена у вас была неверна. Надо только ее развивать от ноля до 40° холода, потом опять возвращаться к нолю и подыматься к 40° жары, но чтобы это было все четко, а у вас бывают скачки: от ноля переход бывает сразу к 20° тепла или холода. Надо эти переходы измельчить. Давая темперамент, не забывайте, что это не животное чувство и что Мольер — натура тонкая. У вас есть право на крик, вам нанесли оскорбление, но Мольер, как высокоодаренная натура, до конца себя не потеряет, слишком много он наблюдал таких случаев. В нем остался художник, который следит, чем' все кончится с Муарроном, с Ар мандой, да и с ним самим. В этом его отличие от обывателя, мещанина. В каком ритме была дана пощечина, в том же ритме должна идти и дальше сцена. Сегодня, по-моему, в некоторых сценах зацепили... Когда вы все поймете, что сегодня делали, то увидите, что нашли самый простой ход к чувству. У меня в жизни было три случая, когда актер сразу перерождался. Последний раз был случай с актером, играющим в «Кармен» Хозе. Вдруг что-то понял и сразу стал в спектакле что называется первым^ номером. В. Я. Станицын. Мне трудно будет в следующей картине в сцене с королем и архиепископом, а дальше будет легче, так как там Мольер уже активный. 373
К. С. В той картине вы слишком много уходите в сумасшествие. В. Я. Станицын. Не кажется ли вам, что мы слишком облагораживаем Мольера? Как же мне говорить в последнем акте, что я подличал и льстил? К. С. Лесть — не ведущая черта характера Мольера. Ваше первое появление в первом акте разве мало говорит о вашей лести? Что мне важнее всего?—Что он боролся и его задавили, а не то, что он льстил королю. Показывайте борьбу, и если у вас будет эта главная ось, то и остальное вокруг нее завертится. Если же надо будет выявить где-то оттенок даже подлости, то это не поздно и на генеральной репетиции показать. Сцена с Бутоном очень важна. Самое опасное для нашего спектакля, если получится мольерчик, а не Жан Батист Мольер — писатель и артист. (Ливанову.) Вы почувствовали искренность в этой сцене? Б. Н. Ливанов. Да, некоторые места играешь с большим удовольствием, но смущают те места, где недоработано. К. С. Вы чувствуете, что, поработав немного, мы уже нашли что-то и у нас многое становится на место. Надо под это настоящее подвести подкладку. Я иду не по цветам, а по корням, поливая их, фантазируя о предлагаемых обстоятельствах. И, работая над ролью, надо идти прежде всего по корню роли. Моя теория теперь — отнять текст у роли и начинать с действия. Б. Н. Ливанов. Я пробовал работать без текста, и тогда у меня появлялось больше тонкостей. Часто текст не помогает, а мешает. К. С. Кстати о жестах. Когда вы повторяли сцену, Ангелина Осиповна, у вас жест был гораздо скупее. Это верно. Когда верный тон в разговоре, то не хочется никаких жестов. Надо искать этот тон до тех пор, пока не найдете правду. Когда же нашли, надо его посмаковать, пережить и раз и другой и не жалеть, не экономить себя переживая. Нельзя сыграть хорошо роль, не пережив ее несколько раз. Пережив на сцене, а не за кулисами... В это время Константин Сергеевич, увидев, что Ливанов о чем-то спрашивает меня, неожиданно говорит: «Что он просит у вас?» — Он просит сказать, что вы мне говорили на ухо, когда он репетировал. Он говорит, что если обидное что-нибудь, то лучше уж от меня услышать. К. С. (под общий смех). Нет, нет, не говорите. Мы говорили ужасные вещи о нем как об актере. У Бориса Николаевича любопытство Муаррона. Кстати, это типичная актерская черта. Она 374
верно подмечена Булгаковым. Теперь о самом финале сцены. Хорошо, если бы Арманда ушла, оставив Мольера одного. Я вижу, как он садится опять к своему рабочему столу. Его рука механически вертит перо. И как зритель я начинаю видеть настоящего, великого Мольера. Его одиночество. Он один у стола с пером и тетрадью. Эти два верных друга ему не изменят. Они сохранят для потомства его мысли и чувства. Еще несколько секунд раздумья, и вот проясняется его чело, загораются блеском вдохновения глаза, рука сама ложится на бумагу, шелестит перо, и губы шепчут бессмертные стихи из «Школы жен». (Станиславский берет книгу, читает с большим подъемом, с горьким чувством.) Арнольд. Опять за старое! От этих слов, от взгляда Прошел весь гнев и вся досада — И снова я готов ее любить. Любовь, любовь!.. С тобой плохие шутки! Отведал — кончено, пляши по женской дудке!
Заплакать ли навзрыд? Иль кулаком до крови Разбить себе лицо? Ресницы ль вырвать, брови? Иль череп раскроить? Все, все стерплю, Чтоб доказать, как я тебя люблю! К. С. (Станицыну). Как вам нравится такой финал? В. Я. Станицын. Замечательно. Я могу его сейчас же сыграть. К. С. Вы его чувствуете, как художник, отдавший уже несколько месяцев своей жизни образу Мольера. В. Я. Станицын. Я сделаю все, чтобы убедить Михаила Афанасьевича позволить нам играть такой финал. Тогда мне все становится ясным в дальнейшем поведении Мольера. К. С. Чудесно, поговорите все с Булгаковым, расскажите ему про нашу репетицию. Очень досадно, что он не видел ее, не пережил ее вместе с нами. * * * Репетиции шли своим чередом. Не все были столь удачны, как только что рассказанная. М. А. Булгаков известное количество переделок внес, но того основного, чего хотел Константин Сергеевич, не делал. Образ Мольера не вырастал от картины к картине. Наотрез отказался Булгаков вставлять в свою пьесу подлинные тексты произведений Мольера. Со своей точки зрения он был в этом прав. Стилистический разнобой получился бы очень большой. Вся пьеса у Булгакова, язык ее, характер и положения не могли органически сочетаться с произведениями самого Мольера. 375
Между тем Станиславский целиком шел от своего ощущения подлинного Мольера, каким он его знал и понимал по его произведениям. Вне их, вне творчества исторического Мольера он его себе не представлял. Ему не важна была личная жизнь Мольера, это был для Станиславского лишь повод показать гений Мольера — писателя и философа, бытовой фон для ряда сцен. Расхождения Станиславского и Булгакова становились все сильнее и сильнее. Я явно не умел их примирить и к тому же был, как режиссер, нетерпелив, стремился к премьере, был уверен, что игра актеров, общая наша работа над пьесой закроют от зрителя те недочеты исторического и идейно-философского порядка, о которых говорил Константин Сергеевич. При всем своем терпении, настойчивости и целеустремленности Станиславский, не находя выражения своих мыслей в авторском тексте, посвящал невольно многие репетиции лишь искоренению отдельных недостатков игры. И эти репетиции были чрезвычайно содержательны и важны. Они определяли метод работы Станиславского над текстом, над образом, над воспитанием актером в себе нужного сценического самочувствия. жүктеу/скачать 3.37 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|
