Нелегальный сумасшедший
МАКАШОВ. Друзьям похвалялся! ПАРАДЖАНОВ
жүктеу/скачать 209 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- МАКАШОВ
- Картина четвёртая.
- ПАРАДЖАНОВ . Аня! АНЯ
- ПАРАДЖАНОВ
- ПАРАДЖАНОВЫ
- МАРЧЕЛЛО
МАКАШОВ. Друзьям похвалялся! ПАРАДЖАНОВ. Пьяный был! Какие бриллианты? Это какая-то ошибка! Гарик прекрасно сдал творческие экзамены, я точно знаю… этюд у него был самый лучший, басню он читал, как бог, а стихи великого армянского поэта Пушкина продекламировал просто гениально! МАКАШОВ (озадаченно). Помилуйте, Сергей Иосифович, какой же Пушкин армянский поэт? ПАРАДЖАНОВ. Наш поэт! На армянина похож. А бакенбарды вообще как у армянина… МАКАШОВ. Ну, знаете!.. ПАРАДЖАНОВ. Давайте не будем вступать в литературоведческие споры. Вернёмся лучше к бриллиантам. Вот с бриллиантами у вас опять подстава какая-то, честное слово! Зачем вы это делаете? Откуда у меня бриллианты? МАКАШОВ. Откуда у вас бриллианты? Святая простота! Не знает ничего! Вы вспомните обсуждение в Театре на Таганке… ПАРАДЖАНОВ. Какое обсуждение? Я не помню. МАКАШОВ. Дурочку включаете? Спектакль о Высоцком… Обсуждение спектакля о Высоцком. ПАРАДЖАНОВ. А что такое? Освещение меняется, Параджанов выходит на авансцену и под шумные аплодисменты поднимается на трибуну. Хороший спектакль! Прекрасный спектакль! Спасибо Юрию Петровичу за то, что пригласил меня на это обсуждение! Я вообще случайно в Москве… живу себе у Катанянов как у Христа за пазухой, меня холят да лелеют, берегут… никуда не пускают… в Дом кино даже не пускают, говорят, я там возбуждаюсь и начинаю пороть всякую чушь… небылицы рассказывать… они ошибаются, очень даже ошибаются… наоборот, я всегда правду говорю и люди ждут от меня правду… вот сюда, между прочим, тоже не хотели пускать… зачем тебе, говорят, новые неприятности? Но во-первых, Юрий Петрович Любимов — мой друг, во-вторых, Володя Высоцкий тоже был моим другом, а я за эти дружбы кому хочешь глотку перегрызу… И вот я не понимаю, почему чиновники решают судьбу этого замечательного спектакля? До каких пор серые крысы будут решать судьбы тигров и львов? (Сходит с трибуны.) Смотрите, сколько людей в этом замечательном зале! (Протягивает руки в зрительный зал.) И какие люди! Элита… лучшие имена нашего искусства. Вот почему им нравится? А охранителям не нравится! От чего они народ охраняют? Юрий Петрович таблетки глотает, а они улыбаются… им, видите ли, весело… Они рады! Юрий Петрович, плюньте вы на них! Пусть закрывают! Пусть издеваются! Вы не делайте ничего в этой стране! Я же вот тоже ничего не делаю… мне не дают просто! Я уже несколько лет ничего не делаю! Я денег не зарабатываю! Они думают — я с голоду подохну! Они этого и добиваются! В тюряге не сгноили меня, теперь хотят, чтобы я на воле подох! Не подохну! Я бессмертен! У меня пожизненное содержание от папы Римского! Это тоже мой лучший друг! Он мне бриллианты посылает, драгоценности… постоянно… я икру каждый день кушаю! А вино у меня в доме рекой льётся! Не подохну… назло им… никогда не подохну! Освещение вновь меняется, Параджанов возвращается к своей табуретке в следовательском кабинете. МАКАШОВ. Ну что, вспомнили? ПАРАДЖАНОВ. Так это когда было… МАКАШОВ. Ну, правильно… поэтому мы бриллиантов в вашей квартире и не нашли… Вот они, оказывается, куда делись… Крупные взятки членам приёмной комиссии! Да контрабанда! Да в особо крупных размерах! Да связь со спецслужбами недружественного Ватикана! Шпионили в пользу Ватикана? Продавали задёшево секреты государства? Да вы матёрый враг, злобный, неисправимый… Лишь бы навредить родине! А ведь она вас вскормила, вспоила…Какая чёрная неблагодарность! Всё! Будете сидеть! ПАРАДЖАНОВ (растерянно). Погодите… на чём основано обвинение? Дайте очные ставки! Кому это я взятки давал? Вы что, серьёзно думаете, что папа мне драгоценности посылает? МАКАШОВ. Так вы ж сами говорили! ПАРАДЖАНОВ. Дайте очную ставку с папой! Требую ватиканского посла! МАКАШОВ. Вы в своём уме, Сергей Иосифович? А знаете что? Вы лучше — чистосердечное признание! Сразу! Покайтесь! Вам и легче станет! И нам проще… договоримся по-хорошему… вы нам — признание, а мы вам — минимальный срок… ну, годик дадим, хватит с вас… ПАРАДЖАНОВ. Что-то это мне напоминает… нечто подобное как будто уже было в моей жизни… Ты ж мне, сволочь гэбэшная, в тот раз тоже год сулил… а мне пять влупили! Пять лет! С убийцами, насильниками, извращенцами! Которые не люди, которые самые настоящие звери! И сейчас туда же гнёте? За что? За что вы меня ненавидите? За что вы меня снова в камере восемь месяцев уже держите? Пожилого, больного человека… с одним лёгким… у меня лёгкое удалено… у меня диабет… меня кормят гнильём… МАКАШОВ (с ненавистью). Не будешь больше язык свой распускать! Сдохнешь! Как собака сдохнешь! Бессмертный, бля… ПАРАДЖАНОВ (обречённо вздохнув). Стоп! Снято! Картина четвёртая. Домашний дворик Параджанова. Издалека звучит похоронная музыка; постепенно нарастая и приближаясь, она звучит уже в полную силу на всём пространстве двора. Мизансцена, схожая с мизансценой первой картины первого действия: из кулис появляется похоронная процессия. Люди несут гроб, в гробу — Параджанов. Транспарантов в руках у провожающих нет, вместо них люди держат разноцветные зонты и воздушные шарики. Процессия идёт по кругу — из кулисы в кулису, проходит за сценой, возвращается. Люди плачут, утираются платками, женщины причитают. Гроб ставят на дворовый стол. ПЕРВЫЙ ПРОВОЖАЮЩИЙ. Он не считал себя диссидентом. Он всегда говорил: я не диссидент. Я хочу только одного — свободно выражать себя, свободно творить, снимать фильмы… создавать произведения… картины, коллажи… Я не хочу вступать в противоречие с сильными мира сего… почему всю жизнь меня пытаются сковать по рукам и ногам? Разве я не родился свободным? Разве не волен я делать то, что хочу… разве не волен летать вместе с птицами и говорить с людьми на своём языке? ВТОРОЙ ПРОВОЖАЮЩИЙ. Он был равнодушен к политике… абсолютно… и в молодости, и потом… я был у него в больнице, в Москве… когда ему удалили лёгкие… В палате у него стоял телевизор… летом прошлого года… все помнят, что творилось тогда в стране… Съезд народных депутатов, Межрегиональная депутатская группа! История творилась на наших глазах! Я спросил его, смотрит ли он телевизор? А зачем? — ответил он… Ему не нужен был ветер свободы, он сам был этим ветром… его не интересовал этот политический театр, он сам был театром… Да, это был человек-театр, человек-оркестр, человек-птица… и крылья его невозможно было подрубить… ТРЕТИЙ ПРОВОЖАЮЩИЙ. Я помогал ему на съёмках «Исповеди»… вы знаете, это последний фильм, который он так и не снял… один-единственный день работы… снимали похороны гимназистки Веры… практически он снимал собственные похороны… он прощался с Верой… прощался с Надеждой, с Любовью… с жизнью… На второй день съёмок у него кровь хлынула горлом! Лёгкие! Дышать не мог! Ему нечем было дышать! Ему всю жизнь не хватало воздуха! У него ничего не было… и вдруг в конце жизни всё появилось — постановки, возможность снимать своё, выношенное, выстраданное… у него десятки сценариев были написаны, которые не давали снимать! И вот — всё можно! Вдруг! Приглашения на фестивали, зарубежные поездки, работа, всемирная слава! Всё есть! А воздуха — нет! Нету воздуха… ЧЕТВЁРТЫЙ ПРОВОЖАЮЩИЙ. Да, да… это так… На одном из фестивалей его спросили: что бы вы хотели поставить сейчас? Он ответил: «Травиату», только «Травиату»! Но почему? — снова спросили его. Очень просто, — ответил он. — Потому что там Виолетта сильно кашляет и говорит: «Поздно, Альберт, поздно…» А всего несколько дней назад я сидел у его постели… он уже почти не разговаривал, только хрипел… ему и дышать-то было трудно… на столе перед кроватью лежала пачка писем из разных стран, — его приглашали на фестивали, выставки, в жюри разных конкурсов… всю жизнь его никуда не пускали, всю жизнь не давали снимать что он хотел… он лежал и молча смотрел на эти бумажки… его лицо ничего не выражало… я взял эти приглашения и протянул ему… Он с тоской глянул мне в глаза… «Поздно, Альберт, поздно…» едва слышно прошептал он и сильно закашлялся… ПЯТЫЙ ПРОВОЖАЮЩИЙ. Когда-то он сказал мне: если чёрная курица кричит петухом — это к смерти! И чёрная курица кричала недавно петухом… Аня зарубила её… А в прошлом году он сказал: если зимой зацветёт вишня — это тоже к смерти! И вишня зацвела в январе… Аня взяла топор и свалила дерево… Но от судьбы не уйдёшь… Мы сидели с ним во дворе… за ним ухаживала тогда жена его близкого друга… он уже почти не ходил… плохо ел… дышал очень тяжело, с хрипами, задыхался… внезапно он оживился и молча протянул вперёд дрожащую руку… я глянул — в широкой арке открытой калитки стояла внучка хозяйки — в белом платье, с алым зонтом в руках… Под галереей появляется девочка в белом платье и с алым зонтом. … за её спиной разливалось море свежей зелёной листвы!.. (Плачет.) Он не хотел уходить… Он хотел видеть эту красоту… хотел показать её другим… ШЕСТОЙ ПРОВОЖАЮЩИЙ. Потом приехала его жена, Светлана… он её очень любил… всю жизнь любил… хоть и прожили они… может, лет семь… шесть? ей семнадцать было едва, когда они встретились, а ему, между прочим, уже за тридцать… Как её родители сопротивлялись! Её отец в советском посольстве работал, в Америке… ещё бы не сопротивляться! (С акцентом.) Горячий кавказский парень! И любил же он байки травить! Уверял, будто бы Светлану он похитил, а в погоню за ними кинулись совместные силы КГБ и ЦРУ!.. СВЕТЛАНА. Мы давно расстались с Серёжей, но наши отношения нельзя было поломать… я всегда знала, где он, чем занимается… я писала ему письма в тюрьму, старалась поддержать его… а он… он тоже всегда издалека приглядывал за мной… и вот я приехала к нему, когда ему было уже очень плохо… он почти не проявлял интереса к жизни, был вялый, безразличный... ничто не увлекало его (Плачет.)… я понимала, что он умирает… он почти не разговаривал… а я всё пыталась расшевелить его, боялась, что болезнь затронет его ум, его интеллект… И вот мы сидим как-то во дворе… весна, апрель… солнечный такой денёк… И я говорю ему: Серёжа, а помнишь как я в Киеве ещё аккомпанировала тебе… а ты пел? Ты помнишь наш любимый романс… помнишь?.. Он говорит: да… (Продолжая плакать.) Тихо так сказал: да… и всё… А мне мало того, я говорю: какой красивый романс, как мы любили его! Ты не забыл? «Как грустно, туманно кругом, Тосклив, безотраден мой путь…» И он подхватил… он сразу подхватил! «И прошлое кажется сном, Томит наболевшую грудь…» Звучит романс «Ямщик, не гони лошадей». Ямщик, не гони лошадей! Мне некуда больше спешить, Мне некого больше любить, Ямщик, не гони лошадей! Траурная процессия снова начинает движение по кругу, входит в левую кулису, проходит за сценой, вновь появляется из правой… медленно двигается с гробом на руках до тех пор, пока не отзвучит романс. Затемнение. Картина пятая. Параджанов и Марчелло, крадучись, поднимаются по лестнице. Параджанов что-то неразборчиво говорит Марчелло, тот всё хочет рассмеяться в полную силу, но только прыскает в кулак, повинуясь воле шикающего Параджанова. Поднявшись на галерею, Параджанов прячет Марчелло за выступом стены, а сам громко стучит в ближайшее слегка приоткрытое окно. ПАРАДЖАНОВ_._Аня!__АНЯ'>ПАРАДЖАНОВ. Аня! АНЯ (не сразу). Кто там? Это не тот подонок, который является моим братом? Голос что-то знакомый! Эта не та сволочь, которая ворует у меня всё подряд? ПАРАДЖАНОВ. Аня, побойся Бога! АНЯ. И этот человек поминает при мне Бога! Да ведь ты богохульник! Разве есть у тебя что-нибудь святое? Убирайся к чёртовой матери! ПАРАДЖАНОВ. Аня, я тебе сюрприз приготовил! АНЯ. Какой сюрприз? Какой может быть сюрприз в три часа ночи? Я уже десятый сон вижу! Люди добрые! Человек, который называется моим братом, пришёл меня убить! За смертью моей пришёл! А зачем ещё ночью к пожилой женщине приходят? Зарезать меня хочет! Награжу тебя словом, которое так любит Мойше Кабанчик: шлимазл! Шлимазл и поц! Говорю же тебе: убирайся к чёртовой матери! ПАРАДЖАНОВ. Зачем убираться? Разве она — это не ты? АНЯ. Если ты меня разозлишь, я выйду и спущу тебя с лестницы! ПАРАДЖАНОВ. И не будет тебе тогда сюрприза! АНЯ. Ты снова хочешь в милицию? Ты снова хочешь за решётку? Ты соскучился по следователю и прокурору? Мало того, что воруешь у меня айлазан прямо из котла, так ещё и ночью спать не даёшь! ПАРАДЖАНОВЫ. Аня, да открой наконец! Я же для тебя стараюсь! АНЯ. Нету у меня мужика, чтобы вышел да поучил тебя хорошим манерам! Умер мой Жора, оставил меня с тобой! А ты баламут! Весь дом переполошил! Все соседи уже проснулись! Что же это за человек такой! Всю жизнь от тебя покоя нет! То свои, то иностранцы, то художники, то поэты. А не дай Бог — музыканты или певцы! Да когда же наступит наконец тишина здесь? ПАРАДЖАНОВ. Аня, если ты сейчас не откроешь, я тебя точно убью! Но сначала ты познаешь всю меру женского унижения! Я с тобой сделаю такое… такое… АНЯ. Все вы мастера трепаться! Обещаете только! ПАРАДЖАНОВ. Ей-богу, сделаю! Или соседей подговорю, если сам не справлюсь! Открывай, ведьма! АНЯ. Сам ведьмак! ПАРАДЖАНОВ. Не увидишь сюрприза! Чёрт с тобой! АНЯ. А вот и увижу! (Неожиданно открывает дверь.) Назло тебе увижу! ПАРАДЖАНОВ. Опа! (Хватает за шиворот Марчелло и ставит его перед Аней.) Народный артист Италии и любимец советских женщин Марчелло Мастрояни! АНЯ. Ах! ПАРАДЖАНОВ. Я тебе говорил, дура, открывай! АНЯ. Марчелло! МАРЧЕЛЛО. Си, сеньора, си! АНЯ. Марчелло! Я тебя обожаю! (Бросается ему на шею, едва не сбив с ног своим примечательным бюстом.) ПАРАДЖАНОВ. Люди! Соседи! У нас в гостях — Марчелло Мастрояни! Ай, джан! Да здравствует Марчелло! Из окон и дверей, с верхнего этажа и с нижнего, отовсюду начинают выбегать полуодетые люди, обнимают знаменитого актёра, хлопают по плечам, лезут целоваться. Звучит залихватская музыка, превращающая ночь в день, всюду зажигаются фонари, свечи, загораются окна дома… шум, гам, грохот. Кто-то несёт блюдо с курицей, кто-то — вазу с фруктами, хлеб, зелень, корзины с виноградом, кто-то с приглашающими выкриками тащит кувшины, бурдюки и бутылки с вином. Люди располагаются за столом, на лестнице, на галерее, прямо на земле… здесь все действующие лица, в том числе и статисты; нет лишь судейских и следователя Макашова. За столом начинают петь сначала армянские, потом грузинские песни, кто-то затягивает песню на украинском, на русском, кто-то уже танцует, кто-то обнимается, кто-то провозглашает тост. АНЯ. Марчелло! Я мечтала о тебе всю жизнь! Я хочу ребёнка от тебя! ПАРАДЖАНОВ. Правильно, Анька! Пусть породнятся наши великие народы! АНЯ. Марчелло! Сделай мне ребёнка! (Параджанову.) Сержик! Пусть сделает мне ребёнка! МАРЧЕЛЛО. Си, сеньора, си! ПАРАДЖАНОВ. Да здравствует дружба между народами! МАРЧЕЛЛО (с очень сильным акцентом). Я требую политического убежища в СССР! ПАРАДЖАНОВ. Долой мрак и репрессии! Долой серость и косность! Человек должен летать! Человек должен парить над бытом!.. Как мало времени, как мало времени у нас!.. Так пусть же удвоится и утроится поскорее всё прекрасное! Постепенно в вакхическую музыку стихийного празднества вплетается скорбная музыка древнего дудука, шум веселья стихает и только дудук продолжает выводить пронзительную мелодию судьбы. На экране возникает проекция: короткие фрагменты из фильмов Параджанова, его рисунки, коллажи, куклы… всё, что создал мастер за свою многострадальную жизнь. Через некоторое время экран меркнет. В круге света — Параджанов. ПАРАДЖАНОВ (подняв руки в упреждающем жесте). Стоп! (Плачет.) Стоп-стоп! (Пауза.) Это — финал. Я говорю: стоп! Снято! Затемнение. Занавес. 2015 г. жүктеу/скачать 209 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|