Немецкий романтизм Клеменс Брентано
жүктеу/скачать 1.01 Mb.
|
ТЬМАЯ видел сон... Не все в нем было сном. Погасло солнце светлое, и звезды Скиталися без цели, без лучей В пространстве вечном; льдистая земля Носилась слепо в воздухе безлунном. Час утра наставал и проходил, Но дня не приводил он за собою... И люди - в ужасе беды великой Забыли страсти прежние... Сердца В одну себялюбивую молитву О свете робко сжались - и застыли. Перед огнями жил народ; престолы, Дворцы царей венчанных, шалаши, Жилища всех имеющих жилища - В костры слагались... города горели... И люди собиралися толпами Вокруг домов пылающих - затем, Чтобы хоть раз взглянуть в глаза друг другу. Счастливы были жители тех стран, Где факелы вулканов пламенели... Весь мир одной надеждой робкой жил... Зажгли леса; но с каждым часом гас И падал обгорелый лес; деревья Внезапно с грозным треском обрушались... И лица - при неровном трепетанье Последних замирающих огней Казались неземными... Кто лежал, Закрыв глаза, да плакал; кто сидел, Руками подпираясь, улыбался; Другие хлопотливо суетились Вокруг костров - и в ужасе безумном Глядели смутно на глухое небо, Земли погибшей саван... а потом С проклятьями бросались в прах и выли, Зубами скрежетали. Птицы с криком Носились низко над землей, махали Ненужными крылами... Даже звери Сбегались робкими стадами... Змеи Ползли, вились среди толпы, шипели, Безвредные... Их убивали люди На пищу... Снова вспыхнула война, Погасшая на время... Кровью куплен Кусок был каждый; всякий в стороне Сидел угрюмо, насыщаясь в мраке. Любви не стало; вся земля полна Была одной лишь мыслью: смерти - смерти Бесславной, неизбежной... Страшный голод Терзал людей... И быстро гибли люди... Но не было могилы ни костям, Ни телу... Пожирал скелет скелета... И даже псы хозяев раздирали. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И мир был пуст; Тот многолюдный мир, могучий мир Был мертвой массой, без травы, деревьев Без жизни, времени, людей, движенья... То хаос смерти был. Озера, реки И море - все затихло. Ничего Не шевелилось в бездне молчаливой. Безлюдные лежали корабли И гнили на недвижной, сонной влаге... Без шуму, по частям валились мачты И, падая, волны не возмущали... Моря давно не ведали приливов... Погибла их владычица - луна; Завяли ветры в воздухе немом... Исчезли тучи... Тьме не нужно было Их помощи... она была повсюду... Перевод И. Тургенева
СОНЕТ К ШИЛЬОНУ11 Свободной Мысли вечная Душа, —
Когда в цепях, во тьме сырого свода. Твоих сынов томят за годом год — В их муке зреет для врагов невзгода, И Слава их во всех ветрах поет. Шильон! Твоя тюрьма старинной кладки — Храм; пол — алтарь; по нем и там и тут Он, Бонивар, годами шаг свой шаткий Влачил, и в камне те следы живут. Да не сотрут их — эти отпечатки! Они из рабства к Богу вопиют! Перевод Г. Шенгели 1823 ИЗ ДНЕВНИКА В КЕФАЛОНИИ12 Встревожен мертвых сон, - могу ли спать?
В ДЕНЬ, КОГДА МНЕ ИСПОЛНИЛОСЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ ЛЕТ Других не властный волновать, Я сам бесстрастен должен быть, Но и без отклика, опять Хочу любить. Настал мой желтый листопад, Любви цветенье позади, Червь погубил плоды, и яд В моей груди. Огонь, терзающий меня,— Вулкан среди пустынных вод; Ни в ком ответного огня Он не зажжет. Надежда, ревность, страха дрожь, Высокий жребий мук земных, Любовь — я их лишен, и все ж Во власти их. Довольно. Прежнему конец. Я думать так не вправе — здесь, Где павший и живой боец Стяжали честь. О, слава древняя Афин! О, стяга плеск и блеск копья! Как щитоносной Спарты сын, Свободен я. Мой дух! Ты помнишь ли, чья кровь Завещана тебе в удел? Воспрянь же, как Эллада, вновь Для славных дел! Пусть над тобой утратит власть Гнев и улыбка красоты. Умей унять любую страсть, - Не мальчик ты!
Что медлить? Вот он, славы край. Своё дыхание в бою Ему отдай. Свободной волею влеком К тому, что выше всех наград, Взгляни кругом, найди свой холм И спи, солдат! 22 января 1824 Перевод З. Морозкиной Фрагменты из поэм Байрона ГЯУР
Любовь у них всегда спокойна… Едва ль на севере достойна Такого имени она. Моя же страсть была потоком, Рождённым в кратере глубоком Горячей Этны… И всегда Мне болтовня была чужда О красоте, о страсти жаркой. Но если щёк румянец яркий, Но коль пожар в моей крови, Уста сомкнутые мои И сердце, что так быстро бьётся И из груди на волю рвётся, Коль смутных мыслей ураган, Отважный подвиг, ятаган, Залитый вражескою кровью – Коль это всё зовут любовью, Так я любил и сердца пыл Не раз на деле проявил! Я сердцем твёрд. Моё желанье – Иль смерть, иль счастье обладанья. Да, я умру, но я любил, Я радость жизни ощутил.
Грехом, позором, преступленьем, Карай и ты её презреньем. Старик, ты смотришь на меня, Как будто хищный коршун я, - Ты не скрываешь отвращенья. Да, путь кровавый преступленья И я прошёл, как коршун злой, Но я не знал любви другой. Перевод С. Ильина КОРСАР
Безбрежна мысль, свободен душ полёт Над пенной, бесконечною волной – Вот царство наше, вот наш дом родной Беспечный отдых и кровавый труд, Сменяясь бурно, радость нам несут. Её поймёшь не ты, комфорта раб, Чей дух пред бурей сдался б и ослаб, Не ты, чья доля – праздность и разврат, Кто сну и наслаждению не рад. Лишь тот поймёт, чей дух над синевой Вершит победоносно танец свой, Кто трепет счастья чувствует, когда Кругом одна бескрайняя вода, Кто к предстоящей схватке сам спешит И рад тому, что всех иных страшит, Кто ищет то, что труса гонит прочь, А слабого заставит изнемочь, - Он слышит, как растут в груди его Прилив надежд и духа торжество. Из жизни жизнь выхватывая вдруг, Теряем вмиг здоровье и недуг. Привыкший ползать увяданье длит, Он тянет годы, он с постелью слит, Ползёт он к смерти, еле шевелясь, - А с нами души рвут мгновенно связь. Перевод Ю. Петрова
Готовый над стихиями смеяться, Он думал: есть ли в небе Тот, пред кем Склониться должен он иль с кем сравняться? Гордец, бросавший вызов небесам… Все о нём шептались, Но лишь в бессильных помыслах терялись: Он – враг людей? Зачем же громче всех Смеётся на пиру? Но этот смех, Внезапно вспыхнув, и погас мгновенно, Усмешкою уста искривлены, А очи остаются холодны, Надменны и печальны неизменно.
Избыток сил, безумие идей, Обманчивое зарево свободы И бешенство бушующих страстей, Которое сильней всего на свете – Влекло его в таинственные сети. Но этой тёмной тяги побороть Он даже не пытался, возвелича Себя, а все грехи – свалив на плоть: Души темницу и червей добычу. Он чтил, как бога, каждый свой порыв, Черту добра и зла переступив. Он себялюбья мелкого не знал, Творя добро – себе во вред порою, Дарил, вступался, жаловал, терял, Увы, не ради ближнего. Одною И той же мыслью вечно вдохновлён – Не ведать равных! Этим искушеньем Охваченный, не погнушался б он Вступить на путь, ведущий к преступленьям. Не ведать равных! Люди на земле Едва ль такой исполнятся отваги, Чтоб подглядеть, как он погряз во зле, Чтоб разглядеть, как он расцвёл во благе. Обычные заботы унялись В его душе, а дух в такую высь Взлетел, что кровь струилась по-иному, Лишь отвращенья полная к земному. Перевод В. Топорова ПАЛОМНИЧЕСТВО ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬДА Песнь первая
Жил в Альбионе юноша. Свой век Он посвящал лишь развлеченьям праздным, В безумной жажде радостей и нег Распутством не гнушаясь безобразным, Душою предан низменным соблазнам, Но чужд равно и чести и стыду, Он в мире возлюбил многообразном, Увы! лишь кратких связей череду Да собутыльников веселую орду. 3 Он звался Чайльд-Гарольд. Не все равно ли. Каким он вел блестящим предкам счет! Хоть и в гражданстве, и на бранном поле Они снискали славу и почет, Но осрамит и самый лучший род Один бездельник, развращенный ленью, Тут не поможет ворох льстивых од, И не придашь, хвалясь фамильной сенью, Пороку - чистоту, невинность - преступленью. 4 Вступая в девятнадцатый свой год, Как мотылек, резвился он, порхая, Не помышлял о том, что день пройдет - И холодом повеет тьма ночная. Но вдруг, в расцвете жизненного мая, Заговорило пресыщенье в нем, Болезнь ума и сердца роковая, И показалось мерзким все кругом: Тюрьмою - родина, могилой - отчий дом. 5 Он совести не знал укоров строгих И слепо шел дорогою страстей. Любил одну - прельщал любовью многих, Любил - и не назвал её своей. И благо ускользнувшей от сетей Развратника, что, близ жены скучая, Бежал бы вновь на буйный пир друзей И, все, что взял приданым, расточая, Чуждался б радостей супружеского рая. 6 Но в сердце Чайльд глухую боль унес, И наслаждений жажда в нем остыла, И часто блеск его внезапных слез Лишь гордость возмущенная гасила. Меж тем тоски язвительная сила Звала покинуть край, где вырос он, - Чужих небес приветствовать светила; Он звал печаль, весельем пресыщен, Готов был в ад бежать, но бросить Альбион. 7 И в жажде новых мест Гарольд умчался, Покинув свой почтенный старый дом, Что сумрачной громадой возвышался, Весь почерневший и покрытый мхом. Назад лет сто он был монастырем, И ныне там плясали, пели, пили, Совсем как в оны дни, когда тайком, Как повествуют нам седые были, Святые пастыри с красотками кутили. 8 Но часто в блеске, в шуме людных зал Лицо Гарольда муку выражало. Отвергнутую страсть он вспоминал Иль чувствовал вражды смертельной жало - Ничье живое сердце не узнало. Ни с кем не вел он дружеских бесед. Когда смятенье душу омрачало, В часы раздумий, в дни сердечных бед Презреньем он встречал сочувственный совет. 9 И в мире был он одинок. Хоть многих Поил он щедро за столом своим, Он знал их, прихлебателей убогих, Друзей на час - он ведал цену им. И женщинами не был он любим. Но боже мой, какая не сдается, Когда мы блеск и роскошь ей сулим! Так мотылек на яркий свет несется, И плачет ангел там, где сатана смеется. 10 У Чайльда мать была, но наш герой, Собравшись бурной ввериться стихии, Ни с ней не попрощался, ни с сестрой - Единственной подругой в дни былые. Ни близкие не знали, ни родные, Что едет он. Но то не черствость, нет, Хоть отчий дом он покидал впервые. Уже он знал, что сердце много лет Хранит прощальных слез неизгладимый лед. 11 Наследство, дом, поместья родовые, Прелестных дам, чей смех он так любил, Чей синий взор, чьи локоны златые В нем часто юный пробуждали пыл, - Здесь даже и святой бы согрешил, - Вином бесценным полные стаканы - Все то, чем роскошь радует кутил, Он променял на ветры и туманы, На рокот южных волн и варварские страны. 12 Дул свежий бриз, шумели паруса, Все дальше в море судно уходило, Бледнела скал прибрежных полоса, И вскоре их пространство поглотило. Быть может, сердце Чайльда и грустило, Что повлеклось в неведомый простор, Но слез не лил он, не вздыхал уныло, Как спутники, чей увлажненный взор, Казалось, обращал к ветрам немой укор. 13 Когда же солнце волн коснулось краем, Он лютню взял, которой он привык Вверять все то, чем был обуреваем Равно и в горький и в счастливый миг, И на струнах отзывчивых возник Протяжный звук, как сердца стон печальный, И Чайльд запел, а белокрылый бриг Летел туда, где ждал их берег дальный, И в шуме темных волн тонул напев прощальный. "Прости, прости! Все крепнет шквал, Все выше вал встает, И берег Англии пропал Среди кипящих вод. Плывем на Запад, солнцу вслед, Покинув отчий край. Прощай до завтра, солнца свет, Британия, прощай! Промчится ночь, оно взойдет Сиять другому дню, Увижу море, небосвод, Но не страну мою. Погас очаг мой, пуст мой док, И двор травой зарос. Мертво и глухо все кругом, Лишь воет старый пес. Мой паж, мой мальчик, что с тобой? Я слышал твой упрек. Иль так напуган ты грозой, Иль на ветру продрог? Мой бриг надежный крепко сшит, Ненужных слез не лей. Быстрейший сокол не летит Смелей и веселей". "Пусть воет шквал, бурлит вода, Грохочет в небе гром, - Сэр Чайльд, все это не беда, Я плачу о другом. Отца и мать на долгий срок Вчера покинул я, И на земле лишь вы да бог Теперь мои друзья. Отец молитву произнес И отпустил меня, Но знаю, мать без горьких слез Не проведет и дня". "Мой паж, дурные мысли прочь, Разлуки минет срок! Я сам бы плакал в эту ночь, Когда б я плакать мог. Мой латник верный, что с тобой? Ты мертвеца бледней. Предвидишь ты с французом бой, Продрог ли до костей?" "Сэр Чайльд, привык я слышать гром И не бледнеть в бою, Но я покинул милый дом, Любимую семью, Где замок ваш у синих вод, Там и моя страна. Там сын отца напрасно ждет И слезы льет жена". "Ты прав, мой верный друг, ты прав, Понятна скорбь твоя, Но у меня беспечный нрав, Смеюсь над горем я. Я знаю, слезы женщин - вздор, В них постоянства нет. Другой придет, пленит их взор, И слез пропал и след. Мне ничего не жаль в былом, Не страшен бурный путь, Но жаль, что, бросив отчий дом, Мне не о ком вздохнуть. Вверяюсь ветру и волне, Я в мире одинок. Кто может вспомнить обо мне, Кого б я вспомнить мог? Мой пес поплачет день, другой, Разбудит воем тьму И станет первому слугой, Кто бросит кость ему. Наперекор грозе и мгле В дорогу, рулевой! Веди корабль к любой земле, Но только не к родной! Привет, привет, морской простор, И вам - в конце пути - Привет, леса, пустыни гор! Британия, прости!" Песнь третья 38 Сверхчеловек13, то низок, то велик, Беглец, герой, смиритель, усмирённый, Шагавший вверх по головам владык, Шатавший императорские троны.
Врождённым хладнокровием храним, Ты был незыблем в гордости надменной, И, - мудрость это иль искусный грим, - Бесил врагов достоинством своим, Тебя хотела видеть эта свора Просителем, униженным, смешным, Но, не склонив ни головы, ни взора, Ты ждал с улыбкою спокойной приговора. 40 Мудрец в несчастье! В прежние года Ты презирал толпы покорной мненье. Весь род людской ты презирал тогда, Но слишком явно выражал презренье. Ты был в нём прав, но вызвал раздраженье Тех, кто в борьбе возвысил жребий твой: Твой меч нанёс тебе же пораженье. А мир – не стоит он игры с судьбой! И это понял ты, как все, кто шёл с тобой. 42 Спокойствие для сильных духом – ад. Ты проклят был: ты жил дерзаньем смелым, Огнём души, чьи крылья ввысь манят, Её презреньем к нормам закоснелым, К поставленным природою пределам. Раз разгорясь, горит всю жизнь она, Гоня покой, живя великим делом, Неистребимым пламенем полна, Для смертных роковым в любые времена. 45 Всегда теснятся тучи вкруг вершин, И ветры хлещут крутизну нагую. Кто над людьми возвысится один, Тому идти сквозь ненависть людскую. У ног он видит землю, синь морскую И солнце славы – над своим челом. А вьюга свищет песню колдовскую, И грозно тучи застят окоём: Так, яростный, как смерч, вознаграждён подъём. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но вот Леман14 раскинулся кристальный, И горы, звезды, синий свод над ним - Все отразилось в глубине зеркальной, Куда глядит, любуясь, пилигрим. Но человек тут слишком ощутим, А чувства вянут там, где люди рядом. Скорей же в горы, к высям ледяным, К тем мыслям, к тем возвышенным отрадам, Которым чужд я стал, живя с двуногим стадом. 69 Замечу кстати: бегство от людей - Не ненависть еще и не презренье. Нет, это бегство в глубь души своей, Чтоб не засохли корни в небреженье Среди толпы, где в бредовом круженье - Заразы общей жертвы с юных лет - Свое мы поздно видим вырожденье, Где сеем зло, чтоб злом ответил свет, И где царит война, но победивших нет. 70 Настанет срок - и счастье бросит нас, Раскаянье на сердце ляжет гнетом, Мы плачем кровью. В этот страшный час Все черным покрывается налетом, И жизни путь внезапным поворотом Уводит в ночь. Моряк в порту найдет Конец трудам опасным и заботам, А дух - уплывший в Вечность мореход - Не знает, где предел ее бездонных вод. 71 Так что ж, не лучше ль край избрать пустынный И для земли - земле всю жизнь отдать Над Роною, над синею стремниной, Над озером, которое, как мать, Не устает ее струи питать, - Как мать, кормя малютку дочь иль сына, Не устает их нежить и ласкать. Блажен, чья жизнь с Природою едина, Кто чужд ярму раба и трону властелина. 72 Я там в себе не замыкаюсь. Там Я часть Природы, я - ее созданье. Мне ненавистны улиц шум и гам, Но моря гул, но льдистых гор блистанье! В кругу стихий мне тяжко лишь сознанье, Что я всего лишь плотское звено Меж тварей, населивших мирозданье, С горами, звездами иль тучами в одно. 73 Но жизнь лишь там. Я был в горах - я жил, То был мой грех, когда в пустыне людной Я бесполезно тратил юный пыл, Сгорал в борьбе бессмысленной и трудной. Но я воспрял. Исполнен силы чудной, Дышу целебным воздухом высот, Где над юдолью горестной и скудной Уже мой дух предчувствует полёт, Где цепи сбросит он и в бурях путь пробьёт. 74 Когда ж, ликуя, он освободится От уз, теснящих крыл его размах, - От низкого, что может возродиться В ничтожной форме - в жабах иль жуках, И к свету свет уйдет и к праху прах, Тогда узнаю взором ясновидца Печать бесплотной мысли на мирах, Постигну Разум, что во всем таится И только в редкий миг снисходит нам открыться. 75 Иль горы, волны, небеса - не часть Моей души, а я - не часть вселенной? И, к ним узнав возвышенную страсть, Не лучше ль бросить этот мир презренный, Чем прозябать, душой отвергнув пленной Свою любовь для здешней суеты, И равнодушным стать в толпе надменной, Как те, что смотрят в землю, как скоты, Чья мысль рождается рабою темноты. 86 Нисходит ночь. В голубоватой мгле Меж берегом и цепью гор окрестной Еще все ясно видно на земле. Лишь Юра15, в тень уйдя, стеной отвесной, Вся черная, пронзила свод небесный. Цветов неисчислимых аромат Восходит ввысь. Мелодией чудесной Разносится вечерний звон цикад, И волны шепчутся и плещут веслам в лад. 89 Земля и небо смолкли. Но не сон - Избыток чувств их погрузил в мечтанье. И тишиною мир заворожен. Земля и небо смолкли. Гор дыханье, Движенье звезд, в Лемане - волн плесканье, - Единой жизнью все напоено. Все существа, в таинственном слиянье, В едином хоре говорят одно: "Я славлю мощь творца, я им сотворено". 90 И, влившись в бесконечность бытия, Не одинок паломник одинокий, Очищенный от собственного "я". Здесь каждый звук, и близкий и далекий, Таит всемирной музыки истоки, Дух красоты, что в бег миров ввела И твердь земли, и неба свод высокий, И пояс Афродиты создала, Которым даже Смерть побеждена была.
Но как темнеет! Свет луны погас, Летят по небу грозовые тучи. Подобно блеску темных женских глаз, Прекрасен блеск зарницы. Гром летучий Наполнил все: теснины, бездны, кручи. Горам, как небу, дан живой язык, Разноречивый, бурный и могучий, Ликуют Альпы в этот грозный миг, И Юра в ночь, в туман им шлет ответный клик, 93 Какая ночь! Великая, святая. Божественная ночь! Ты не для сна! Я пью блаженство грозового рая, Я бурей пьян, которой ты полка. О, как фосфоресцирует волна! Сверкая, пляшут капли дождевые. И снова тьма, и, вновь озарена, Гудит земля, безумствуют стихии, И сотрясают мир раскаты громовые. 96 Ночь, буря, тучи, взрывы молний, гром, Река, утесов черные громады, Душа, в грозе обретшая свой дом, - До сна ли здесь? Грохочут водопады, И сердца струны откликаться рады Родным бессонной мысли голосам. Куда ты, буря, гонишь туч армады? Иль бурям сердца ты сродни? Иль там, Среди орлиных гнезд, твой облачный сезам? 97 О, если бы нашел я воплощенье И выразил хотя б не все, хоть часть Того, что значит чувство, увлеченье, Дух, сердце, разум, слабость, сила, страсть, И если б это все могло совпасть В едином слове "молния" и властно Сказало бы, что жить дана мне власть, - О, я б заговорил! - но ждать напрасно: Как скрытый в ножнах меч, зачахнет мысль безгласно. 98 Восходит утро - утро все в росе, Душисто, ярко и, как розы, ало, И так живит, рассеяв тучи все, Как будто смерти на земле не стало. Но вот и день! И снова все сначала: Тропою жизни - дальше в путь крутой! Лемана зыбь, деревьев опахала - Все будит мысль и говорит с мечтой, Вливая в путника отраду и покой. 99 Кларан16, Кларан! Приют блаженства милый! Твой воздух весь любовью напоен. Любовь дает корням деревьев силы, Снегов альпийских озаряет сон. Любовью предвечерний небосклон Окрашен, и утесы-великаны Хранят покой влюбленного, чтоб он Забыл и свет, и все его обманы, Надежды сладкий зов, ее крушений раны. 100 В Кларане все - любви бессмертной след, Она везде, как некий бог, который Дарует тварям жизнь, добро и свет, Здесь трон его, ступени к трону - горы, Он радужные дал снегам уборы, Он в блеске зорь, он в ароматах роз, Его, ликуя, славят птичьи хоры, И шорох трав, и блестки летних рос, И веянье его смиряет ярость гроз. 101 Всё - гимн ему. И темных сосен ряд Над черной бездной - сень его живая, - И звонкий ключ, и рдяный виноград, И озеро, где нежно-голубая, К его стопам незримым припадая, Поёт волна, и тень седых лесов, И зелень, как Веселье, молодая, Ему и всем, кто с ним прийти готов, В безлюдной тишине дарит радушный кров. 102 Там среди пчел и птиц уединенье, Мир многоцветен там и многолик. Там краткой жизни радостно кипенье И бессловесный ярче слов язык. Вот сквозь листву горячий луч проник, В ручье проворном блики заблестели. И Красота во всем, и ты постиг, Что этот запах, краски, свист и трели - Все создала Любовь для некой высшей цели. 114 Я с миром враждовал, как мир - со мной. Но, несмотря на опыт, верю снова, Простясь, как добрый враг, с моей страной, Что Правда есть, Надежда держит слово, Что Добродетель не всегда сурова, Не уловленьем слабых занята, Что кто-то может пожалеть другого, Что есть нелицемерные уста, И Доброта - не миф, и Счастье - не мечта. Песнь четвёртая
Немногим – никому не удаётся В любви свою мечту осуществить. А если нам удача улыбнётся, Или потребность верить и любить Заставит всё принять и всё простить, Конец один: судьба, колдунья злая, Счастливых дней запутывает нить, И, демонов из мрака вызывая, В наш сон вторгается реальность роковая. 126 О наша жизнь! Ты во всемирном хоре Фальшивый звук. Ты нам из рода в род Завещанное праотцами горе, Анчар гигантский, чей отравлен плод. Земля твой корень, крона – небосвод, Струящий ливни бед неисчислимых; Смерть, голод, рабство, тысячи невзгод, И зримых слёз, и хуже – слёз незримых, Кипящих в глубине сердец неисцелимых. 127 Так будем смело мыслить! Отстоим Последний форт средь общего паденья. Пускай хоть ты останешься моим, Святое право мысли и сужденья, Ты, Божий дар! Хоть с нашего рожденья Тебя в оковах держат палачи, Чтоб воспарить не мог из заточенья Ты к солнцу правды, - но блеснут лучи, И всё поймёт слепец, томящийся в ночи. 136 Я все узнал: предательство льстеца, Вражду с приязнью дружеской на лике, Фигляра смех и козни подлеца, Невежды свист бессмысленный и дикий, И все, что Янус изобрел двуликий, Чтоб видимостью правды ложь облечь, Немую ложь обученной им клики: Улыбки, вздохи, пожиманья плеч, Без слов понятную всеядной сплетне речь. 137 Зато я жил, и жил я не напрасно! Хоть, может быть, под бурею невзгод, Борьбою сломлен, рано я угасну, Но нечто есть во мне, что не умрет, Чего ни смерть, ни времени полет, Ни клевета врагов не уничтожит, Что в эхе многократном оживет И поздним сожалением, быть может, Само бездушие холодное встревожит. 178 Есть наслажденье в бездорожных чащах, Отрада есть на горной крутизне, Мелодия в прибое волн кипящих И голоса в пустынной тишине. Людей люблю, природа ближе мне. И то, чем был, и то, к чему иду я, Я забываю с ней наедине. В себе одном весь мир огромный чуя, Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я. 179 Стремите, волны, свой могучий бег! В простор лазурный тщетно шлет армады Земли опустошитель, человек. На суше он не ведает преграды, Но встанут ваши темные громады, И там, в пустыне, след его живой Исчезнет с ним, когда, моля пощады, Ко дну пойдет он каплей дождевой Без слез напутственных, без урны гробовой. 180 Нет, не ему поработить, о море, Простор твоих бушующих валов! Твое презренье тот узнает вскоре, Кто землю в цепи заковать готов. Сорвав с груди, ты выше облаков Швырнешь его, дрожащего от страха, Молящего о пристани богов, И, точно камень, пущенный с размаха, О скалы раздробишь и кинешь горстью праха. 183 Без меры, без начала, без конца, Великолепно в гневе и в покое, Ты в урагане - зеркало Творца, В полярных льдах и в синем южном зное Всегда неповторимое, живое, Твоим созданьям имя - легион, С тобой возникло бытие земное. Лик Вечности, Невидимого трон, Над всем ты царствуешь, само себе закон. 184 Тебя любил я, море! В час покоя Уплыть в простор, где дышит грудь вольней, Рассечь руками шумный вал прибоя - Моей отрадой было с юных дней. И страх веселый пел в душе моей, Когда гроза внезапно налетела. Твое дитя, я радовался ей, И, как теперь, в дыханье буйном шквала По гриве пенистой рука тебя трепала. Перевод В. Левика
Песнь 1
119 Приятно наслаждаться наслажденьем, Хотя оно чревато, говорят, Проклятьем ада. С этим убежденьем Стараюсь я уж много лет подряд Исправиться, но с горьким сожаленьем Я замечаю каждый листопад, Что грешником я оказался снова. Но я исправлюсь – я даю вам слово! 133
Мне жаль, что наслажденье – грех, А грех – увы! – нередко наслажденье. Песнь 2 190 Гайдэ17 и не клялась и не просила Ответных клятв, ещё совсем не зная Супружеских обетов, и любила, Опасностей любви не понимая. Неведенье в ней так безгрешно было, Что к другу, словно пташка молодая, Она прильнула без докучных слов, Вся преданность и верная любовь! 191
Она любила и была любима, Как вся природа диктовала ей; Боготворя, была боготворима. Их души в этом пламени страстей То задыхались, то неутолимо Взмывали снова к радости своей. 192 Ах, в этот светлый одинокий час Они так юны были, так прекрасны, Так далеки от посторонних глаз, Так им сердца подсказывали властно Извечное решенье, каждый раз Влекущее геены дождь ужасный. 209
Непостоянства я не признаю18, Противны, гадки, мерзки мне натуры, Меняющие вечно суть свою, Как ртуть от перемен температуры. Но нынче в маскараде – не таю – Попал в ловушку хитрого Амура: Хорошенькое личико и мне Внушило чувства гнусные вполне. 213 Но если б нам всегда один предмет Казался и желанным и прекрасным, Как Ева в дни, когда не ведал свет Других, мы прожили б в покое ясном Свой век, не испытав жестоких бед, Не тратя денег. Мой совет – всечасно Единственную женщину любить, Чтоб сердце, да и печень, сохранить! Песнь 3
Я признаю с великим сожаленьем, Испорчен род людской – да, это так: Единым порождённые стремленьем, Не ладят меж собой любовь и брак. 6 Какой-то есть особенный закон Внезапного рожденья антипатий: Сперва влюблённый страстью ослеплён, Но в кандалах супружеских объятий Неотвратимо прозревает он И видит – всё нелепо, всё некстати! Любовник страстный - чуть не Аполлон, А страстный муж докучен и смешон! 7 Мужья стыдятся нежности наивной, Притом они, конечно, устают: Нельзя же восхищаться непрерывно Тем, что нам ежедневно подают! 60 Но мне по сердцу мирная картина: Семья, здоровьем пышущая мать, Люблю я у горящего камина Румяных ангелочков наблюдать И дочерей вокруг приятной леди, Как около червонца – кучку меди!
27 Люблю я женщин и всегда любил И до сих пор об этом не жалею. Один тиран когда-то говорил: «Имей весь мир одну большую шею, Я с маху б эту шею разрубил!» Моё желанье проще и нежнее: Поцеловать (наивная мечта!) Весь милый женский род в одни уста.
Песнь 9
И вечно буду я войну вести Словами – а случится, и делами! – С врагами мысли. Мне не по пути С тиранами. Вражды святое пламя Поддерживать я клялся и блюсти. Кто победит, мы плохо знаем с вами, Но весь остаток дней моих и сил Я битве с деспотизмом посвятил. Перевод Т. Гнедич жүктеу/скачать 1.01 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|