Весенним первым теплым днем
Миг новый прежнего прелестней.
На дереве у входа в дом
Малиновка заводит песню.
Блаженством воздух напоен
И вся ожившая округа:
От голых гор и голых крон
До зеленеющего луга.
Покончив с завтраком, сестра,
Мое желание исполни:
На солнце выбеги с утра
И о делах своих не помни.
Простое платьице надень
И не бери с собою чтенье.
Я так хочу, чтоб в этот день
Мы вдоволь насладились ленью.
Условностей привычный гнет
С себя мы сбросим, и сегодня
Мы новых дней начнем отсчет,
Как после даты новогодней.
Всему цветение суля,
От сердца к сердцу льнет украдкой
Любовь, - и влажная земля
Пронизана истомой сладкой.
Мгновенье может больше дать,
Чем полстолетья рассуждений.
Мы каждой клеткой благодать
Впитаем в этот день весенний.
Укладу новому храня
В сердцах своих повиновенье,
Весь год из нынешнего дня
Мы будем черпать вдохновенье.
И сила этого вокруг
Распространенного блаженства
Поможет нам с тобой, мой друг,
Достичь любви и совершенства.
Так поскорее же надень
Простое платьице и чтенья
В путь не бери - ведь в этот день
Мы будем наслаждаться ленью.
Перевод И. Меламеда
ВСЁ НАОБОРОТ
Встань! Оторвись от книг, мой друг!
К чему бесплодное томленье?
Взгляни внимательней вокруг,
Не то тебя состарит чтенье!
Как сладко иволга поет!
Спеши внимать ей! пенье птицы
Мне больше мудрости дает,
Чем эти скучные страницы.
Послушать проповедь дрозда
Ступай в зеленую обитель!
Там просветишься без труда:
Природа - лучший твой учитель.
Тебе о сущности добра
И человечьем назначенье
Расскажут вешние ветра,
А не мудреные ученья.
Ведь наш безжизненный язык,
Наш разум в суете напрасной
Природы искажают лик,
Разъяв на части мир прекрасный.
Искусств не надо и наук.
В стремленье к подлинному знанью
Ты сердце научи, мой друг,
Вниманию и пониманью.
Перевод И. Меламеда
КУКУШКА
Я слышу издали сквозь сон
Тебя, мой давний друг.
Ты - птица или нежный стон,
Блуждающий вокруг?
Ложусь в траву, на грудь земли,
И твой двукратный зов
Звучит так близко и вдали,
Кочует меж холмов.
Привет любимице весны!
До нынешнего дня
Ты - звонкий голос тишины,
Загадка для меня.
Тебя я слушал с детских лет
И думал: где же ты?
Я за холмом искал твой след,
Обшаривал кусты.
Тебя искал я вновь и вновь
В лесах, среди полей.
Но ты, как счастье, как любовь,
Все дальше и милей.
Я и сейчас люблю бывать
В твоем лесу весной,
И время юности опять
Встает передо мной.
О птица-тайна! Мир вокруг,
В котором мы живем,
Виденьем кажется мне вдруг.
Он - твой волшебный дом.
Перевод С. Маршака
Сэмюэль Кольридж (1772-1834)
СКАЗАНИЕ О СТАРОМ МОРЕХОДЕ
В семи частях
«Я охотно верю, что во вселенной есть больше невидимых, чем видимых существ. Но кто объяснит нам все их множество, характер, взаимные и родственные связи, отличительные признаки и свойства каждого из них? Что они делают? Где обитают? Человеческий ум лишь скользил вокруг ответов на эти вопросы, но никогда не постигал их. Однако, вне всяких сомнений, приятно иногда нарисовать своему мысленному взору, как на картине, образ большего и лучшего мира: чтобы ум, привыкший к мелочам обыденной жизни, не замкнулся в слишком тесных рамках и не погрузился целиком в мелкие мысли. Но в то же время нужно постоянно помнить об истине и соблюдать должную меру, чтобы мы могли отличить достоверное от недостоверного, день от ночи». - Т. Барнет, Философия древности, с. 68.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
О том, как корабль, перейдя Экватор, был занесен штормами в страну вечных льдов у Южного полюса; и как оттуда корабль проследовал в тропические широты Великого, или Тихого океана; и о странных вещах, которые приключились; и о том, как Старый Мореход вернулся к себе на родину.
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
Старый мореход встречает трёх юношей, званных на свадебный пир, и останавливает одного из них.
Брачный Гость зачарован глазами Старого Морехода и принуждён выслушать его рассказ.
Вот Старый Мореход. Из тьмы
Вонзил он в Гостя взгляд.
"Кто ты? Чего тебе, старик?
Твои глаза горят!
Живей! В разгаре брачный пир,
Жених - мой близкий друг.
Все ждут давно, кипит вино,
И весел шумный круг".
Тот держит цепкою рукой.
"И был, - он молвит, - бриг".
"Пусти, седобородый шут!" –
И отпустил старик.
Горящим взором держит он,
И Гость не входит в дом;
Как зачарованный стоит
Пред Старым Моряком.
Мореход рассказывает, что корабль плыл к югу, и был попутный ветер и спокойное море, и вот подошли к Экватору.
Брачный Гость слышит свадебную музыку, но Мореход продолжает свой рассказ.
Буря уносит корабль к Южному полюсу.
И, покорён, садится он
На камень у ворот,
И взором молнию метнул
И молвил Мореход:
"В толпе шумят, скрипит канат,
На мачте поднят флаг.
И мы плывем, вот отчий дом,
Вот церковь, вот маяк.
И Солнце слева поднялось,
Прекрасно и светло,
Сияя нам, сошло к волнам
И справа в глубь ушло.
Все выше Солнце с каждым днем,
Все жарче с каждым днем..."
Но тут рванулся Брачный Гость,
Услышав трубный гром.
Вошла невеста в зал, свежа,
Как лилия весной.
Пред ней, раскачиваясь в такт,
Шагает хор хмельной.
Туда рванулся Брачный Гость,
Но нет, он не уйдет!
И взором молнию метнул.
И молвил Мореход:
"И вдруг из царства зимних вьюг
Примчался лютый шквал.
Он злобно крыльями нас бил,
Он мачты гнул и рвал.
Как от цепей, от рабьих уз,
Боясь бича изведать вкус,
Бежит, сраженье бросив, трус.
Наш бриг летел вперед,
Весь в буре порванных снастей,
В простор бушующих зыбей,
Во мглу полярных вод.
Вот пал туман на океан, -
О, чудо! - жжет вода!
Плывут, горя, как изумруд,
Сверкая, глыбы льда.
Страна льда и пугающего гула, где нет ни одного живого существа.
И вдруг большая морская птица, называемая Альбатросом, прилетела сквозь снеговой туман. Её встретили с великой радостью, как дорогого гостя.
И слушай! Альбатрос оказался птицей добрых предзнаменований. Он стал сопровождать корабль, который сквозь туман и плавучие льды направился обратно к северу.
Старый Мореход, нарушая закон гостеприимства, убивает благотворящую птицу, которая приносит счастье.
Средь белизны, ослеплены,
Сквозь дикий мир мы шли
В пустыни льда, где нет следа
Ни жизни, ни земли.
Где справа лед и слева лед,
Лишь мертвый лед кругом,
Лишь треск ломающихся глыб,
Лишь грохот, гул и гром.
И вдруг, чертя над нами круг,
Пронесся Альбатрос.
И каждый, белой птице рад,
Как будто был то друг иль брат,
Хвалу Творцу вознес.
Он к нам слетал, из наших рук
Брал непривычный корм,
И с грохотом разверзся лед,
И наш корабль, войдя в пролёт,
Покинул царство льдистых вод,
Где бесновался шторм.
Попутный ветер с юга встал,
Был с нами Альбатрос,
И птицу звал, и с ней играл,
Кормил ее матрос!
Лишь день уйдет, лишь тень падет,
Наш гость уж на корме.
И девять раз в вечерний час
Луна, сопровождая нас,
Всходила в белой тьме".
"Как странно смотришь ты, Моряк,
Иль бес тебя мутит?
Господь с тобой!" - "Моей стрелой!
Был Альбатрос убит.
И справа яркий Солнца диск
Взошел на небосвод.
В зените долго медлил он
И слева, кровью обагрен,
Упал в пучину вод.
Товарищи морехода бранят его за то, что он убил птицу добрых предзнаменований.
Но туман рассеялся, они стали оправдывать Морехода и тем самым приобщились к его преступлению.
Ветер продолжается. Корабль входит в Тихий океан и плывёт к северу, пока не достигает экватора.
Корабль внезапно останавливается.
И начинается месть за Альбатроса.
Нас ветер мчит, но не слетит
На судно Альбатрос,
Чтоб корму дал, чтоб с ним играл,
Ласкал его матрос.
Когда убийство я свершил,
Был взор друзей суров:
Мол, проклят тот, кто птицу бьет,
Владычицу ветров.
О, как нам быть, как воскресить
Владычицу ветров?
Когда ж Светило дня взошло,
Светло, как Божие чело,
Посыпались хвалы:
Мол, счастлив тот, кто птицу бьет,
Дурную птицу мглы.
Он судно спас, он вывел нас,
Убил он птицу мглы.
И бриз играл, и вал вставал,
И плыл наш вольный сброд
Вперед, в предел безмолвных вод,
Непрошенных широт.
Но ветер стих, но парус лег,
Корабль замедлил ход,
И все заговорили вдруг,
Чтоб слышать хоть единый звук
В молчанье мертвых вод!
Горячий медный небосклон
Струит тяжелый зной.
Над мачтой Солнце все в крови,
С луну величиной.
И не плеснет равнина вод,
Небес не дрогнет лик.
Иль нарисован океан
И нарисован бриг?
Кругом вода, но как трещит
От сухости доска!
Кругом вода, но не испить
Ни капли, ни глотка.
Их преследует Дух, один из тех незримых обитателей нашей планеты, которые суть не души мёртвых и не ангелы. Чтобы узнать о них, читай учёного еврея Иосифа константинопольского платоника Михаила Пселла. Нет стихии, которой не населяли бы эти существа.
Матросы, придя в отчаяние, хотят взвалить всю вину на Старого Морехода, в знак чего они привязывают ему на шею мёртвого Альбатроса.
И мнится, море стало гнить, -
О Боже, быть беде!
Ползли, росли, сплетясь в клубки,
Слипались в комья слизняки
На слизистой воде.
Виясь, крутясь, кругом зажглась
Огнями смерти мгла.
Вода - бела, желта, красна,
Как масло в лампе колдуна,
Пылала и цвела.
И Дух, преследовавший нас,
Являлся нам во сне.
Из царства льдов за нами плыл
Он в синей глубине.
И каждый смотрит на меня,
Но каждый - словно труп.
Язык, распухший и сухой,
Свисает с черных губ.
И каждый взгляд меня клянет.
Хотя молчат уста,
И мертвый Альбатрос на мне
Висит взамен креста.
Старый Мореход замечает нечто странное вдали над водой.
Пришли дурные дни. Гортань
Суха. И тьма в глазах.
Дурные дни! Дурные дни!
Какая тьма в глазах!
Но вдруг я что-то на заре
Заметил в небесах.
Сперва казалось - там пятно
Иль сгусток мглы морской.
Нет, не пятно, не мгла - предмет,
Предмет ли? Но какой?
Пятно? Туман. Иль парус? - Нет!
Но близится, плывет.
Ни дать ни взять, играет эльф,
Ныряет, петли вьет.
И когда загадочное пятно приближается, он различает корабль. И дорогой ценой освобождает он речь свою из плена жажды.
Луч радости.
И снова ужас, ибо какой корабль может плыть без волн и ветра?
Он видит только очертания корабля.
И рёбра корабля чернеют, как тюремная решётка пред ликом заходящего Солнца.
Из наших черных губ ни крик,
Ни смех не вырвался в тот миг,
Был нем во рту и мой язык,
Лишь искривился рот.
Тогда я палец прокусил,
Я кровью горло оросил,
Я крикнул из последних сил:
"Корабль! Корабль идет!"
Они глядят, но пуст их взгляд,
Их губы черные молчат,
Но я услышан был,
И словно луч из туч блеснул,
И каждый глубоко вздохнул,
Как будто пил он, пил...
"Друзья (кричал я) чей-то барк!
Мы будем спасены!"
Но он идет, и поднят киль,
Хотя кругом на сотни миль
Ни ветра, ни волны.
На западе пылал закат
Кроваво-золотой.
Пылало Солнце - красный круг
Над красною водой,
И странен черный призрак был
Меж небом и водой.
И вдруг (Господь, Господь, внемли!)
По Солнцу прутья поползли
Решеткой, и на миг
Как бы к тюремному окну,
Готовый кануть в глубину,
Припал горящий лик.
Плывет! (бледнея, думал я)
Ведь это чудеса!
Там блещет паутинок сеть -
Неужто паруса?
И что там за решетка вдруг
Замглила Солнца свет?
Иль это корабля скелет?
А что ж матросов нет?
Только Женщина-Призрак и её помощница Смерть, и никого нет больше на призрачном корабле.
Каков корабль, таковы корабельщики!
Смерть и Жизнь-и-в-Смерти играют в кости, и ставят они на экипаж корабля, и она (вторая) выигрывает Старого Морехода.
Нет сумерек после захода Солнца.
И всходит Месяц.
Один за другим
его товарищи падают мёртвыми.
Там только Женщина одна.
То Смерть! И рядом с ней
Другая. Та еще страшней,
Еще костлявей и бледней –
Иль тоже Смерть она?
Кровавый рот, незрячий взгляд,
Но космы золотом горят.
Как известь - кожи цвет.
То Жизнь-и-в-Смерти, да, она!
Ужасный гость в ночи без сна,
Кровь леденящий бред.
Барк приближался. Смерть и Смерть
Играли в кости, сев на жердь.
Их ясно видел я.
И с хохотом вскричала та,
Чьи красны, точно кровь, уста:
"Моя взяла, моя!"
Погасло Солнце, - в тот же миг
Сменился тьмою свет.
Уплыл корабль, и лишь волна
Шумела грозно вслед.
И мы глядим, и страх в очах,
И нам сердца сжимает страх,
И бледен рулевой.
И тьма, и плещут паруса,
И звучно каплет с них роса,
Но вот с востока разлился
Оттенок золотой,
И Месяц встал из облаков
С одной звездой между рогов,
Зеленою звездой.
И друг за другом все вокруг
Ко мне оборотились вдруг
В ужасной тишине,
И выражал немой укор
Их полный муки тусклый взор,
Остановясь на мне.
Их было двести. И без слов
Упал один, другой...
И падающей глины стук
И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.
Напомнил их паденья звук,
Короткий и глухой.
И двести душ из тел ушли –
В предел добра иль зла?
Со свистом, как моя стрела,
Тяжелый воздух рассекли
Незримые крыла".
.
Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.
Но Старый Мореход, убедив его в своей телесной жизни продолжает свою страшную исповедь.
Он презирает тварей, порождённых спокойствием.
И сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло.
"Пусти, Моряк! Страшна твоя
Иссохшая рука.
Твой мрачен взор, твой лик темней Прибрежного песка.
Боюсь твоих костлявых рук,
Твоих горящих глаз!"
"Не бойся, Брачный Гость, - увы!
Я выжил в страшный час.
Один, один, всегда один,
Один и день и ночь!
И бог не внял моим мольбам,
Не захотел помочь!
Две сотни жизней Смерть взяла, Оборвала их нить,
А черви, слизни – все живут,
И я обязан жить!
Взгляну ли в море - вижу гниль
И отвращаю взгляд.
Смотрю на свой гниющий бриг –
Но трупы вкруг лежат.
На небеса гляжу, но нет
Молитвы на устах.
Иссохло сердце, как в степях
Сожженный Солнцем прах.
Заснуть хочу, но страшный груз
Мне на зеницы лег:
Вся ширь небес и глубь морей
Их давит тяжестью своей,
И мертвецы - у ног!
В мёртвых глазах читает он своё проклятие.
И в своём одиночестве, и в оцепенении своём завидует он Месяцу и звёздам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость.
При свете Месяца он видит божьих тварей, рождённых великим спокойствием.
Их красота и счастье.
Он благословляет их в сердце своём. И чарам наступает конец.
На лицах смертный пот блестел,
Но тлен не тронул тел.
Как в смертный час, лишь гнев из глаз В глаза мои глядел.
Страшись проклятья сироты --
Святого ввергнет в ад!
Но верь, проклятье мертвых глаз
Ужасней во сто крат:
Семь суток смерть я в них читал
И не был смертью взят!
А Месяц яркий плыл меж тем
В глубокой синеве,
И рядом с ним плыла звезда,
А может быть, и две.
Блестела в их лучах вода,
Как в инее - поля.
Но, красных отсветов полна,
Напоминала кровь волна
В тени от корабля.
А там, за тенью корабля,
Морских я видел змей.
Они вздымались, как цветы,
И загорались их следы
Мильонами огней.
Везде, где не ложилась тень,
Их различал мой взор.
Сверкал в воде и над водой
Их черный, синий, золотой
И розовый узор.
О, счастье жить и видеть мир -
То выразить нет сил!
Я ключ в пустыне увидал -
И жизнь благословил.
Я милость неба увидал -
И жизнь благословил.
И бремя сбросила душа,
Молитву я вознес,
И в тот же миг с меня упал
В пучину Альбатрос.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Милостью Пречистой Богоматери Старого Морехода освежает дождь.
Он слышит какие-то звуки и видит странное движение в небесах и в стихиях.
В трупы корабельной команды вселяется жизнь, и корабль несётся вперёд;
О, сон, о, благодатный сон!
Он всякой твари мил.
Тебе, Пречистая, хвала,
Ты людям сладкий сон дала,
И сон меня сморил.
Мне снилось, что слабеет зной,
Замглился небосвод,
И в бочках плещется вода.
Проснулся - дождь идет.
Язык мой влажен, рот мой свеж,
До нитки я промок,
И каждой порой тело пьет
Животворящий сок.
Встаю - и телу так легко:
Иль умер я во сне?
Иль бесплотным духом стал
И рай открылся мне?
Но ветер прошумел вдали,
Потом опять, опять,
И шевельнулись паруса
И стали набухать.
И воздух ожил в вышине!
Кругом зажглись огни.
Вблизи, вдали – мильон огней,
Вверху, внизу, средь мачт и рей,
Вокруг звезд вились они.
И ветер взвыл, и паруса
Шумели, как волна.
И ливень лил из черных туч,
Средь них плыла Луна.
Грозой разверзлись недра туч,
Был рядом серп Луны.
Воздвиглась молнии стена,
Казалось, падала она
Рекою с крутизны.
Но вихрь не близился, и все ж
Корабль вперед несло!
но не души людские, не демоны земли или срединной сферы воздуха вселяются в них, а духи небесные, блаженные духи, посланные заступничеством святых.
И мертвецы, бледны, страшны,
При блеске молний и Луны
Вздохнули тяжело.
Вздохнули, встали, побрели,
В молчанье, в тишине.
Я на идущих мертвецов
Смотрел, как в страшном сне.
А ветер стих, но бриг наш плыл,
И кормчий вел наш бриг.
Матросы делали свое,
Кто где и как привык.
Но каждый был, как манекен,
Безжизнен и безлик.
Сын брата моего стоял
Плечом к плечу со мной.
Один тянули мы канат,
Но был он труп немой".
"Старик, мне страшно!" –
"Слушай Гость,
И сердце успокой!
Не души мертвых, жертвы зла,
Вошли, вернувшись, в их тела,
Но светлых духов рой.
И все, с зарей оставив труд,
Вкруг мачты собрались,
И звуки сладостных молитв
Из уст их полились.
И каждый звук парил вокруг –
Иль к Солнцу возлетал.
И вниз неслись они чредой,
Иль слитые в хорал.
Лилась то жаворонка трель
С лазоревых высот,
То сотни щебетов иных,
Звенящих в зарослях лесных,
В полях, над зыбью вод.
То флейту заглушал оркестр,
То пели голоса,
Послушный силам небесным, одинокий Дух Южного полюса ведёт корабль к Экватору, но требует мести.
Демоны, послушные Духу Южного полюса, незримые обитатели стихий, беседуют о его мстительном замысле, и один из них рассказывает другому, какую тяжёлую епитимью назначил Старому Мореходу Полярный Дух, возвращающийся ныне к югу.
Которым внемля в светлый день,
Ликуют небеса.
Но смолкло все. Лишь паруса
Шумели до полдня.
Так меж корней лесной ручей
Бежит, едва звеня,
Баюкая притихший лес
И в сон его клоня.
И до полудня плыл наш бриг,
Без ветра шел вперед,
Так ровно, словно кто-то вел
Его по глади вод.
Под килем, в темной глубине,
Из царства вьюг и тьмы
Плыл Дух, он нас на ветер гнал
Из южных царств зимы.
Но в полдень стихли паруса,
И сразу стали мы.
Висел в зените Солнца диск
Над головой моей.
Но вдруг он, словно от толчка,
Сместился чуть левей
И тотчас - верить ли глазам? -
Сместился чуть правей.
И, как артачащийся конь,
Рывком метнулся вбок.
Я в тот же миг, лишившись чувств, Упал, как сбитый с ног.
Не знаю, долго ль я лежал
В тяжелом, темном сне.
И, лишь с трудом открыв глаза, Сквозь тьму услышал голоса
В воздушной вышине.
"Вот он, вот он, - сказал один, -
Свидетелем Христос –
Тот человек, чьей злой стрелой
Загублен Альбатрос.
Любил ту птицу мощный Дух,
Чье царство - мгла и снег.
А птицей был храним он сам,
Жестокий человек".
И голос прозвенел другой,
Но сладостный как мед:
"Он кару заслужил свою
И кару понесет".
Мореход лежит без чувств, ибо сверхъестественная сила стремит корабль к северу быстрее, чем это способна выдержать человеческая природа.
Сверхъестественное движение замедлилось. Мореход очнулся, и возобновляется ему назначенная эпитимья.
Первый голос
"Не умолкай, не умолкай,
Не исчезай в тумане –
Чья сила так стремит корабль?
Что видно в океане?"
Второй голос
"Смотри -- как пред владыкой раб,
Смиренно замер он,
И глаз огромный на Луну
Спокойно устремлен.
Губителен иль ясен путь --
Зависит от Луны.
Но ласково глядит она
На море с вышины".
Первый голос
"Но чем, без ветра и без волн,
Корабль вперед гоним?"
Второй голос
"Пред ним разверстый, воздух вновь Смыкается за ним.
Назад, назад! Уж поздно, брат,
И скоро день вернется,
Все медленней пойдет корабль,
Когда Моряк проснется".
Я встал. Мы полным ходом шли
При Звездах и Луне.
Но мертвецы брели опять,
Опять брели ко мне.
Как будто я - их гробовшик,
Все стали предо мной.
Неистовый бег прекратился.
И Старый Мореход видит свою отчизну.
Зрачки окаменелых глаз
Сверкали под Луной.
В глазах застыл предсмертный страх, И на устах - укор.
И ни молиться я не мог,
Ни отвратить мой взор.
Но кара кончилась. Чиста
Была кругом вода.
Я вдаль глядел, хоть страшных чар
Не стало и следа, -
Так путник, чей пустынный путь
Ведет в опасный мрак,
Раз обернется и потом
Спешит, ускорив шаг,
Назад не глядя, чтоб не знать,
Далек иль близок враг.
И вот бесшумный, легкий бриз
Меня овеял вдруг,
Не зыбля, не волнуя гладь,
Дремавшую вокруг.
Он в волосах моих играл
И щеки освежал.
Как майский ветер, был он тих,
И страх мой исчезал.
Так быстр и легок, плыл корабль,
Покой и мир храня.
Так быстр и легок, веял бриз,
Касаясь лишь меня.
Я сплю? Иль это наш маяк?
И церковь под холмом?
Я вновь на родине моей,
Я узнаю свой дом.
Я, потрясенный, зарыдал!
Но в гавань мы вошли...
Всевышний, разбуди меня
Иль сон навек продли!
Весь берет в лунный свет одет,
И так вода ясна!
Духи небесные покидают мёртвые тела и появляются в своём собственном лучезарном облике.
И только тени здесь и там
Раскинула Луна.
А холм и церковь так светлы
В сияющей ночи.
И спящий флюгер серебрят
Небесные лучи.
От света бел, песок блестел,
И вдруг - о дивный миг! -
В багряных ризах сонм теней
Из белизны возник.
Невдалеке от корабля –
Багряный сонм теней.
Тут я на палубу взглянул --
О Господи, на ней
Лежали трупы, но клянусь,
Клянусь крестом твоим:
Стоял над каждым в головах
Небесный серафим.
И каждый серафим рукой
Махнул безмолвно мне,
И был чудесен их привет,
Их несказанный, странный свет,
Как путь к родной стране.
Да, каждый мне рукой махал
И звал меня без слов.
Как музыка, в моей душе
Звучал безмолвный зов.
И я услышал разговор,
Услышал плеск весла
И, обернувшись, увидал:
За нами лодка шла.
Рыбак с сынишкой в ней сидел.
О, доброта Творца! –
Такую радость не убьет
Проклятье мертвеца!
И третий был Отшельник там,
Сердец заблудших друг.
Он в славословиях Творцу
Проводит свой досуг.
Он смоет Альбатроса кровь
С моих преступных рук.
Лесной Отшельник
в изумлении приближается к кораблю.
Отшельник тот в лесу живет
На берегу морском.
Он славит Божью благодать,
И он не прочь потолковать
С заезжим моряком.
Он трижды молится на дню,
Он трав язык постиг,
И для него замшелый пень –
Роскошный пуховик.
Челн приближался, и Рыбак
Сказал: "Но где ж огни?
Их столько было, как маяк,
Горели здесь они".
"Ты прав, - Отшельник отвечал,
И видят небеса:
Не отзывается никто
На наши голоса.
Но как истрепан весь корабль,
Истлели паруса,-
Как листья мертвые в лесу,
Что вдоль ручья лежат,
Когда побеги снег накрыл,
И филины кричат,
И в мерзлой чаще воет волк
И жрет своих волчат".
"Вот страх-то! - бормотал Рыбак. -Господь, не погуби!"
"Греби!" - Отшельник приказал
И повторил "Греби!"
Челнок подплыл, но я не мог
Ни говорить, ни встать.
Челнок подплыл. И вдруг воды
Заволновалась гладь.
Внезапно корабль идёт ко дну.
Старого Морехода спасают, он поднят на лодку Рыбака.
Старый Мореход молит Отшельника выслушать его исповедь.
И здесь его настигает возмездие.
В пучине грянул гром, вода
Взметнулась в вышину,
Потом разверзлась, и корабль
Свинцом пошел ко дну.
Остолбенев, когда удар
Сотряс гранит земной,
Я, словно семидневный труп,
Был унесен волной.
Но вдруг почувствовал сквозь мрак,
Что я в челне, и мой Рыбак
Склонился надо мной.
Еще бурлил водоворот,
И челн крутился в нем.
Но стихло все. Лишь от холма
Катился эхом гром.
Я рот раскрыл -- Рыбак упал,
На труп похожий сам.
Отшельник, сидя, где сидел,
Молился небесам.
Я взял весло, но тут малыш
От страха одурел.
Вращал глазами, хохотал
И бледен был как мел.
И вдруг он завопил: "Го-го!
На весла дьявол сел!"
И я на родине опять,
Я по земле могу ступать,
Я вновь войду в свой дом!
Отшельник, выйдя из челна,
Стал на ноги с трудом.
"Внемли, внемли, святой отец!"
Но брови сдвинул он:
"Скорее говори -- кто ты?
И из каких сторон?"
И тут я, пойманный в силки,
Волнуясь и спеша,
Все рассказал. И от цепей,
От страшной тяжести своей
Избавилась душа.
И непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.
И собственным примером учит он любить и почитать всякую тварь, которую создал и возлюбил Всевышний.
Но с той поры в урочный срок
Мне боль сжимает грудь.
Я должен повторить рассказ,
Чтоб эту боль стряхнуть.
Брожу, как ночь, из края в край
И словом жгу сердца
И среди тысяч узнаю,
Кто должен исповедь мою
Прослушать до конца.
Какой, однако, шумный пир!
Гостями полон двор.
Невеста и жених поют,
Подхватывает хор.
Но, слышишь, колокол зовет
К заутрене в собор.
О Брачный Гость, я был в морях
Пустынных одинок.
В таких морях, где даже Бог
Со мною быть не мог.
И пусть прекрасен этот пир,
Куда милей - пойми! –
Пойти молиться в Божий храм
С хорошими людьми.
Пойти со всеми в светлый храм,
Где Бог внимает нам,
Пойти с отцами и детьми,
Со всеми добрыми людьми,
И помолиться там.
Прощай, прощай, и помни, Гость,
Напутствие мое:
Молитвы до Творца дойдут,
Молитвы сердцу мир дадут,
Когда ты любишь всякий люд
И всякое зверье.
Когда ты молишься за них
За всех, и малых и больших,
И за любую плоть,
И любишь все, что сотворил
И возлюбил Господь".
И старый Мореход побрел, -
Потух горящий взор.
И удалился Брачный Гость,
Минуя шумный двор.
Он шел бесчувственный, глухой
К добру и не добру.
И все ж другим - умней, грустней -Проснулся поутру.
Перевод В. Левика
Роберт Саути (1774-1849)
БЛЕНXАЙМСКИЙ БОЙ
Закончив летним вечерком
Чреду вседневных дел,
Дед Каспар на своем крыльце
На солнышке сидел;
Резвилась внучка рядом с ним,
А внук играл песком речным.
Сестра увидела, что брат
От речки мчится вскачь
И катит нечто пред собой,
Округлое, как мяч;
Предмет, округлый, словно мяч,
Он откопал и мчится вскачь.
Дед Каспар в руки взял предмет,
Вздохнул и молвил так:
«Знать, череп этот потерял
Какой-нибудь бедняк,
Сложивший голову свою
В победном, памятном бою.
В земле немало черепов
Покоится вокруг;
Частенько выгребает их
Из борозды мой плуг.
Ведь много тысяч полегло
В бою, прославленном, зело!»
«Что ж там случилось? — молвил внук, —
Я, право, не пойму!»
И внучка, заглядевшись, ждет:
«Скажи мне — почему
Солдаты на полях войны
Друг друга убивать должны!»
«Поверг француза.— дед вскричал, —
Британец в той войне.
Но почему они дрались,
Отнюдь не ясно мне.
Хоть все твердят наперебой,
Что это был победный бой!
Отец мой жил вблизи реки,
В Бленхайме, в те года;
Солдаты дом его сожгли,
И он бежал тогда,
Бежал с ребенком и женой
Из нашей местности родной.
Округу всю огонь и меч
Очистили дотла,
А рожениц и малышей
Погибло без числа;
Но так кончается любой
Прославленный, победный бой.
Такого не было досель!
Струили, говорят,
Десятки тысяч мертвецов
Невыразимый смрад,
Но так кончается любой
Прославленный, победный бой!
И герцог Мальборо и принц
Евгений выше всех
Превознеслись!» — «Но этот бой -
Злодейство, страшный грех!» —
Сказала внучка. «Вовсе нет!
Он был победой» — молвил дед.
«Увенчан герцог за разгром
Несметных вражьих сил!»
«Чего ж хорошего они
Добились?» — внук спросил.
«Не знаю, мальчик; бог с тобой!
Но это был победный бой!»
Перевод А. Штейнберга
Томас Мур (1779-1852)
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он
О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Уже не зреть мне светлых дней
Весны обманчивой моей!
И сколько нет теперь в живых,
Тогда веселых, молодых!
И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унылый надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет —
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
Перевод И. Козлова
0траженье в море
Ты погляди, как под луной
Кипит и пенится волна
И как, объята тишиной,
Потом смиряется она.
Вот так, среди житейских вод,
Игрушка радостей и бед,
Мгновенно смертный промелькнёт,
Чтоб кануть зыбким волнам вслед.
Перевод А. Голембы
Шествуй к славе бранной
Шествуй к славе бранной,
Только, мой желанный,
Помни обо мне.
Встретишь ты стройнее,
Краше, веселее:
Помни обо мне.
Ярче будут платья
И смелей объятья
В дальней стороне!
Только, друг мой милый,
С прежней, с давней силой
Помни обо мне!
Меж цветов и терний
Под звездой вечерней
Вспомни обо мне!
Без огня и света,
Твоего привета,
Вянут розы лета
В сумрачном окне:
Я их вышивала,
В них любовь вплетала:
Помни обо мне!
В миг, когда в просторах
Грустен листьев шорох,
Вспомни обо мне!
И, когда ночами
Спит в камине пламя,
Вспомни обо мне!
Вечером угрюмым,
Весь предавшись думам
В горькой тишине,
Вспомни, как, бывало, —
Я тебе певала, —
Вспомни обо мне!
Перевод А. Голембы
Джордж Байрон (1788-1824)
Достарыңызбен бөлісу: |
