Немецкий романтизм Клеменс Брентано



бет7/8
Дата10.07.2016
өлшемі1.01 Mb.
#189040
1   2   3   4   5   6   7   8

Перси Биши Шелли (1792-1822)

Песня ирландца


И звезды не вечны, и света лучи

Исчезнут в хаосе, утонут в ночи,

Обрушатся замки, разверзнется твердь,

Но дух твой, о Эрин19, сильнее, чем смерть.


Смотрите! Руины вокруг, пепелища,

В земле похоронены предков жилища,

Враги попирают отечества прах,

А наши герои недвижны в полях.


Погибла мелодия арфы певучей,

Мертвы переливы родимых созвучий;

Взамен им проснулись аккорды войны,

Мертвящие кличи да копья слышны.


О, где вы, герои? В предсмертном порыве

Припали ли вы к окровавленной ниве,

Иль в призрачной скачке вас гонят ветра

И стонут, и молят: "К отмщенью! Пора!"

Перевод Г. Симоновича

Мужам Англии


Англичане, почему

Покорились вы ярму?

Отчего простой народ

Ткет и пашет на господ?


Для чего вам одевать

В шелк и бархат вашу знать,

Отдавать ей кровь и мозг,

Добывать ей мед и воск?


Пчелы Англии, зачем

Создавать оружье тем,

Кто оставил вам труды,

А себе берет плоды?


Где у вас покой, досуг,

Мир, любовь, семейный круг,

Хлеб насущный, теплый дом,

Заработанный трудом?


Кто не сеет - жатве рад,

Кто не ищет - делит клад,

И мечом грозит не тот,

Кто в огне его кует.


Жните хлеб себе на стол,

Тките ткань для тех, кто гол.

Куйте молотом металл,

Чтобы вас он защищал.


Вы, подвальные жильцы,

Лордам строите дворцы,

И ваши цепи сотней глаз

Глядят с насмешкою на вас.


Могилу роет землекоп,

Усердный плотник ладит гроб,

И белый саван шьет швея

Тебе, Британия моя!

Перевод С. Маршака

ОЗИМАНДИЯ20

Я встретил путника; он шел из стран далеких
И мне сказал: вдали, где вечность сторожит
Пустыни тишину, среди песков глубоких,
Обломок статуи распавшейся лежит.
Из полустертых черт сквозит надменный пламень —
Желанье заставлять весь мир себе служить;
Ваятель опытный вложил в бездушный камень
Те страсти, что могли столетья пережить.
И сохранил слова обломок изваянья:
«Я — Озимандия, я — мощный царь царей!
Взгляните на мои великие деянья,
Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»
Кругом нет ничего... Глубокое молчанье...

Пустыня мертвая... И небеса над ней...

Перевод К. Бальмонта
СВОБОДА

Лучезарен губительной молнии блеск


В час, когда разразится на небе гроза,
Когда слышен морской оглушительный плеск,
И вулкана горят огневые глаза,
И, Зимы потрясая незыблемый трон,
На рожке заиграет Тифон21.

Вспышка молнии в туче одной задрожит —


Озаряются сотни морских островов;
Сотрясется земля — город в прахе лежит,
И десятки трепещут других городов;
И глубоко внизу, под разъятой землей.
Слышен рев, слышен яростный вой.

Но светлей твои взоры, чем молнии блеск,


По земле ты проходишь быстрей, чем гроза.
Заглушаешь ты моря неистовый плеск,
Пред тобою вулкан закрывает глаза,
Солнца лик пред тобой потускнел и поблек,
Как болотный ночной огонек.
Как зиждительный ливень могучей весны,
На незримых крылах ты над миром летишь,
От народа к пароду, в страну из страны,
От толпы городской в деревенскую тишь,
И горит за тобой, тени рабства гоня,
Нежный луч восходящего дня.
Перевод К. Бальмонта

Гимн интеллектуальной красоте


Незримого Начала тень, грозна,

Сквозь мир плывет, внушая трепет нам,

И нет препон изменчивым крылам -

Так ветра дрожь среди цветов видна;

Как свет, что льет на лес в отрогах гор луна,

Ее неверный взор проник

В любое сердце, в каждый лик,

Как сумрак и покой по вечерам,

Как тучки в звездной вышине,

Как память песни в тишине,

Как все, что в красоте своей

Таинственностью нам еще милей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Перевод В. Рогова


Ода западному ветру


. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

IV

Будь я листом, ты шелестел бы мной.



Будь тучей я, ты б нес меня с собою.

Будь я волной, я б рос пред крутизной


Стеною разъяренного прибоя.

О нет, когда б, по-прежнему дитя,

Я уносился в небо голубое
И с тучами гонялся не шутя,

Тогда б, участник твоего веселья,

Я сам, мольбой тебя не тяготя,
Отсюда улетел на самом деле.

Но я сражен. Как тучу и волну

Или листок, сними с песчаной мели
Того, кто тоже рвется в вышину

И горд, как ты, но пойман и в плену.


V

Дай стать мне лирой, как осенний лес,

И в честь твою ронять свой лист спросонья.

Устрой, чтоб постепенно я исчез


Обрывками разрозненных гармоний.

Суровый дух, позволь мне стать тобой!

Стань мною иль еще неугомонней!
Развей кругом притворный мой покой

И временную мыслей мертвечину.

Вздуй, как заклятьем, этою строкой
Золу из непогасшего камина.

Дай до людей мне слово донести,

Как ты заносишь семена в долину.
И сам раскатом трубным возвести:

Пришла Зима, зато Весна в пути!

Перевод Б. Пастернака

Наслаждение


В день земного нарожденья

Родилося Наслажденье;

Из небесной легкой плоти,

Нежной музыкой в полете,

В кольцах белого тумана,

Из певучего дурмана,

Среди сосен, что шумели

У озерной колыбели,

Невесомо воспарило

Животворное ветрило.

Гармонической, сквозной,

Невесомой пеленой,

Лучезарна и чиста,

Обвилась вокруг мечта.

Перевод Р. Берёзкиной

Жаворонок


I

Здравствуй, дух веселый!

Взвившись в высоту,

На поля, на долы,

Где земля в цвету,

Изливай бездумно сердца полноту!


II

К солнцу с трелью звучной,

Искрой огневой!

С небом неразлучный,

Пьяный синевой,

С песней устремляйся и в полете пой!


III

Золотятся нивы,

В пламени восток.

Ты взлетел, счастливый,

От забот далек,

Радости надмирной маленький пророк.


IV

Сквозь туман пурпурный

К небесам родным!

В вышине лазурной,

Как звезда, незрим,

Ты поешь, восторгом полный неземным.


VII

Кто ты? С кем в природе

Родственен твой род?

Дождь твоих мелодий

Посрамил бы счет

Струй дождя, бегущих с облачных высот.


XII

Шорох трав и лепет

Светлого ручья,

Все, в чем свет и трепет,

Радость бытия,

Все вместить сумела песенка твоя.


XIII

Дух ты или птица?

Чей восторг людской

Может так излиться,

С нежностью такой

Славить хмель иль гимны петь любви самой?


XV

В чем исток счастливый

Песенки твоей?

В том, что видишь нивы,

Ширь долин, морей?

Что без боли любишь, без людских страстей?


XVI

Словно утро, ясный,

Светлый, как рассвет.

Скуке непричастный

Радости поэт,

Чуждый пресыщенья, чуждый бурь и бед.


XXI

Дай мне эту радость

Хоть на малый срок,

Дай мне блеск и сладость

Сумасшедших строк,

Чтоб, как ты поэта, мир пленить я мог.

Перевод В. Левика

Вопрос
I

Мне снился снег, засыпавший округу,

Кружащийся, как мысли, надо мной, -

Кружащим в мыслях тягостных. Но, вьюгу

Развеяв, с юга брызнуло весной,

Луга и лес взглянули друг на друга,

Омытые недавней белизной

Снегов, и ветвь склонилась над рекою,

Как я, не разбудив, над спящею тобою.


II

Мгновенно всю природу охватив,

Щедр на узоры, краски, ароматы,

Неистовствовал свежести порыв.

Весенний запах вереска и мяты

Был горьковат и ландыша - игрив,

Ковер травы пушился непримятый,

И тысячью бездонно-синих глаз

Фиалка феерически зажглась.
III

От вишен исходил такой дурман,

Как будто - выжимай вино в бутыли

Хоть нынче же - и сразу будешь пьян;

Волнующе прекрасны розы были,

Приветлив плющ, не пасмурен бурьян,

Мох мягок; ветки влажные скользили

Мне по лицу - и прелесть этой влаги

Перу не поддается и бумаге.
IV

По дивно изменившейся тропинке

Спустись к ручью, я астры увидал

На берегу, вдоль берега - кувшинки

(Их цвет был бело-розов, желт и ал),

На листьях плыли лилий сердцевинки,

И, утомленный блеском, отдыхал

Подолгу взгляд мой в камышах прибрежных -

Неярких, и доверчивых, и нежных.
V

И вот я опустился на колени

Над россыпью таинственных цветов

И начал рвать их - в буйности весенней,

В хаосе жизни, в прелести лугов

Под солнцем сна расцветшие растенья -

Пусть на мгновенья... Вот букет готов,

Но весь трепещет, рвется прочь из рук:

Он другу собран в дар. - А кто мне друг?

Перевод В. Топорова

Завтра
О, где ты, утро завтрашнего дня?

Седой старик и юноша влюбленный,

В душе и радость и печаль храня, -

Все ждут твоей улыбки благосклонной.

Но всякий раз, неотвратим, как тень,

Сегодняшний тебя встречает день.

Перевод Б. Гиленсона
ДОБРОЙ НОЧИ

Доброй ночи? Нет, не доброй ночи.


Давай с тобой до самого утра
Не разлучаться. Вот тогда воочью,
Воистину к нам будет ночь добра.

Где ж доброта и счастье, если снова


Должны мы поцелуи оборвать?
И доброй ночи — нету злее слова —
Друг другу с болью в сердце пожелать?
Нет, я хочу с тобой всегда быть рядом
И так счастливо нашу жизнь прожить,
Чтоб доброй ночи нам, моя отрада,
Друг другу никогда не говорить.

Перевод К. Мартеса

ИЗМЕНЧИВОСТЬ

Мы облака, закрывшие лупу...


Мы светимся, и кружимся, и вьемся,
Но, поблистав минуту лишь одну,
Уйдем во мрак и больше не вернемся.

Мы лютни, позабытые давно...


Рассохшиеся и в неверном строе,
Мы отвечаем ветру то одно,
То миг спустя совсем уже другое.

Мы можем спать — и мучиться во сне,


Мы можем встать — и пустяком терзаться,
Мы можем тосковать наедине,
Махнуть на все рукою, развлекаться.

Всего проходит краткая пора,


И все возьмет таинственная чаща:
Сегодня не похоже на вчера,
И лишь Изменчивость непреходяща.
Перевод К. Чемена

К...


Смотри в глаза мои, смотри и пей
Сокрытое в них тайное желанье,
Как отраженное в душе моей
Волшебной красоты твоей сиянье.
Не умолкай! Пусть отзвуком мечты
Звучит твой голос, в сердце отдаваясь
Любовными признаньями; но ты,
Как перед зеркалом принаряжаясь,
Лишь на себя глядишь, не отрываясь.
А я всю жизнь любуюсь лишь тобой
И редко устаю, но иногда
Из жалости ты ласкова со мной.
Перевод К. Чемена

ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ

Ручеек сливается с рекой,
А река — с могучим океаном;
Ароматный ветерок весной
Неразлучен с ласковым дурманом;
Одиноким в мире быть грешно —
И, покорны высшему закону,
Существа сливаются в одно...
Что ж меж нами ставишь ты препону?

Видишь, к небу тянутся хребты,


А волна к волне спешит в объятья,
И друг к другу клонятся цветы,
Словно к сестрам любящие братья;
И земля лежит в объятьях дня,
И луна целует гладь морскую,
Но скучны их ласки для меня,
Если губ твоих я не целую!
Перевод К. Бальмонта

ИЗМЕНЧИВОСТЬ

Цветок, смеющийся сейчас,
До вечера увянет;
И то, что нынче манит нас,—
Когда-нибудь обманет.
И разве радость на земле,
Мечта о счастье и тепле,
Не дразнит молнией во мгле?

Измена зарится из тьмы,


И блекнет совершенство!
И гордой мукой платим мы
За жалкое блаженство!
Оно уходит, как фантом,
А мы по-прежнему живем
И о минувшем слезы льем.

Покуда на небе светло


И приближенье ночи
Еще ничем не отвлекло

Сияющие очи,


Покуда слышен запах роз
И не настало время слёз,—
Ищи забвенья в царстве грёз.

Перевод К. Чемена


Музыка

Божественной музыки жаждет душа,


Как жаждут цветы, изнывая от зноя;
Пролейся же ливнем, бурля и спеша,
Серебряных звуков вино молодое!
Как комья земли, пересохшей в пыли,
Впиваю я дождь, чтоб цветы расцвели.

О, дайте устами коснуться струи,—


Струи, наделенной целительным свойством,—
Пока не отпустят объятья змеи,
Сжимающей сердце мое беспокойством
На каждом шагу, и тогда я смогу
Ослабить тесненье в груди и в мозгу.

Как запах фиалки, увядшей в лесу,


Когда ослепительный полдень однажды
Из крохотной чашечки выпил росу
И мгла не могла утолить ее жажды,—
Но долгое время порыв ветерка
Хранит еще запах сухого цветка;

Как тот, кто из кубка Волшебницы пьет


Бормочущий, брызжущий пеной напиток,
Как пьют в темноте поцелуи; как тот,

Кто сладостных сил ощущает избыток.

Перевод К. Чемена

Джон Китс (1795-1821)

СОНЕТ


Чему смеялся я сейчас во сне?
Ни знаменьем небес, ни адской речью
Никто в тиши не отозвался мне.
Тогда спросил я сердце человечье:

Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, —


Чему смеялся я? В ответ — ни звука.
Тьма, тьма кругом. И бесконечна мука.
Молчат и бог, и ад. И ты молчишь.

Чему смеялся я? Познал ли ночью


Своей короткой жизни благодать?
Но я давно готов ее отдать.

Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.


Сильны любовь и слава смертных дней.
И красота сильна. Но смерть сильней.
Перевод С. Маршака

СОНЕТ К МОРЮ

Шепча про вечность, спит оно у шхер,
И вдруг, расколыхавшись, входит в гроты,
И топит их без жалости и счета,
И что-то шепчет, выйдя из пещер.
А то, бывает, тише не в пример,
Оберегает ракушки дремоту
На берегу, куда её с излету
Последний шквал занёс во весь карьер.
Сюда, трудом ослабившие зренье!
Обширность моря даст глазам покой.
И вы, о жертвы жизни городской,
Оглохшие от мелкой дребедени,
Задумайтесь под мерный шум морской,
Пока сирен не различите пенья!
Перевод Б. Пастернака

Французский романтизм.
Марселина Деборд-Вальмор
(1786-1859)

ЭЛЕГИЯ


Сестра, все кончено! Он больше не вернется!
Чего ещё я жду? Жизнь гаснет. Меркнет свет.
Да, меркнет свет. Конец. Прости! И пусть прольется
Слеза из глаз твоих. В моих — слезинки нет.

Ты плачешь? Ты дрожишь? Как ты сейчас прикрась


И в прошлые года, в расцвете юных дней,
Когда сияла ты своей улыбкой ясной,
Ты не казалась мне дороже и родней!

Но — тише, вслушайся... Он здесь! То — не виденье!


Его дыхание я чувствую щекой!
И он зовет меня! О, дай в твои колени
Горящий спрятать лоб, утешь и успокой!

Послушай. Под вечер я здесь, одна, с тоскою


Внимать в тиши далеким голосам.
Вдруг словно чья-то тень возникла предо мною...
Сестра, то был он сам!

Он грустен был и тих. И — странно — голос милый,


Который был всегда так нежен и глубок,
Звучал на этот раз с такою дивной силой,
Как будто говорил не человек, а бог...

Он долго говорил... А из меня по капле


Сочилась жизнь... Так кровь из вскрытых вен течет...
От боли, нежности и жалости иссякли
В душе слова, и страх сковал меня, как лед.

Он жаловался — мне! Вокруг все замолчало,
И птицы замерли, его впивая речь;
Природа, кажется, сама ему внимала,
Ручей — и тот затих, забыв журчать и течь...

Что говорил он? Ах, упреки и рыданья...


Я слышу их еще сейчас...
Но сколько в этот миг в нем было обаянья,
Какой струился свет из милых влажных глаз!

Он спрашивал, за что внезапно впал в немилость!


Увы, над женщиной любви безмерна власть:
Он был со мной и я забыла, что сердилась,
Вернулся он — и вновь обида улеглась.

Но он винил меня! Ах, это так знакомо!


Я тщилась объяснить... Но он махнул рукой
И произнес слова страшней удара грома:
— Мы не увидимся с тобой!

А я, окаменев, как статуя, сначала,


Не вскрикнув, не обняв, дала ему уйти;
И в воздухе пустом чуть слышно прозвучало
Ненужное ему последнее: «Прости!»
Перевод И. Шафаренко
ВОСПОМИНАНИЕ

Когда, измученный, он начинал сначала,


Но снова гасла речь в вечерней тишине,
Когда смятение в глазах его пылало,
Ответной мукою сжимая сердце мне,

Когда как тайну тайн, в заветнейших глубинах,


Уже хранила ты, душа моя,
Малейшие приметы черт любимых,—
Он не любил. Любила я.
Перевод Л. Боровиковой
ВЕЧЕРНИЕ КОЛОКОЛА

Когда колокола, взлетая над долиной,


На землю медленно опустят вечер длинный,
Когда ты одинок, пусть мысли в тишине
Летят ко мне! Летят ко мне!

В тот час колокола из синевы высокой


Заговорят с твоей душою одинокой,
И полетят слова по воздуху, звеня:
Люби меня! Люби меня!

И если ты в душе грустишь с колоколами,


Пусть время, горестно текущее меж нами,
Напомнит, что лишь ты средь суеты земной
Всегда со мной! Всегда со мной!

И сердца благовест с колоколами рядом


Нам встречу возвестит наперекор преградам.
Польется песнь небес из выси голубой
Для нас с тобой! Для нас с тобой!
Перевод И. Кузнецовой
БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Нет имени иным недугам, но они


Жизнь превращают в ночь, уничтожая дни;
Ни жалоб, ни речей уста не изрекают,
И слезы по щекам ручьями не стекают.
Откуда знаем мы на тонущих судах,
В каких таился гром карающих звездах?
Да и не все ль равно? Несчастие повсюду,
Прошедшее темно, и мерзко верить чуду.
Тогда в самих себе опоры лишены,
Тогда не любят нас и мы не влюблены,
Тогда впиваемся полуугасшим взглядом
В неверный счастья мир, что и далек, и рядом,
И создан для таких, как мы,— но не для нас —
И видим: луч дрожит, уходит... и погас.
Перевод А. Шараповой
МОЯ КОМНАТА

Moй приют высокий:


В небо два окна.
Гость мой одинокий
Грустная луна.

Не бегу к воротам,


Чуть заслыша звон.
Безразлично, кто там:
Знаю, что не он.

Шить в уединенье


Сяду, не спеша;
Гнева нет и тени,
Но в слезах душа.

В небе ночью ясной


Вижу путь планет,
А порой ненастной —
Молний грозный свет.

Вот стоит без дела,


Пуст и недвижим,
Стул, где я сидела
В то мгновенье с ним,

Бант на стуле сбился -


Памятка моя.
Вот и стул смирился,
Как смирилась я.
Перевод И. Кузнецовой
РОЗЫ СААДИ

Сегодня поутру тебе я роз нарвала;


Но я так много их в мой пояс увязала,
Что тесные узлы их не могли стянуть.

Порвался пояс мой. Развеявшись в просторе,


По ветру легкому цветы умчались в море.
Вода их увлекла в невозвратимый путь;

Огнисто-алыми от них казались волны.


Их медом до сих пор мои одежды полны...
Дышать их памятью приди ко мне на грудь.
Перевод М. Лозинского
ИДИТЕ С МИРОМ

Идите с миром, боль моя,


Довольно вы меня томили,
Пленяли и с ума сводили...
Идите, друг мой, боль моя,
Вас больше не увижу я!

Но имя ваше без труда


При мне заменит вас в разлуке:
Его пылающие звуки
Меня удержат без труда
В плену заочном навсегда.

Ах, я, не ведая того,


Свершила, верно, преступленье;
Быть может, вас мне в искупленье
Избрало в судьи божество,
А вы не ведали того?

Я помню и огонь, и смех,


Мечты и музыку вначале,
Потом пришла пора печали,
Бессонница взамен утех...
Прощайте, музыка и смех!

Пусть поведет вас вдаль скорей


Веселой ласточкой шумливой
Поэзия любви счастливой:
Чтоб к ней идти, с души моей
Снимите руку поскорей.
Перевод И. Кузнецовой

Владимир Корман22


Марселина
Догадайся, в чём причина,

отчего и до сих пор

нас пленяет Марселина,

госпожа Деборд-Вальмор.


Сквозь века и карантины,

плещет речь и блещет взор

заграничной Марселины,

госпожи Деборд-Вальмор.


«Прочь седины и морщины,

прочь из сердца пошлый вздор» –

говорит нам Марселина,

госпожа Деборд Вальмор.


И на сердце тают льдины,

если в долгий разговор

с ним вступает Марселина,

госпожа Деборд-Вальмор.


И кричит её кручина,

и звучит её укор.

Век не смолкнет Марселина,

госпожа Деборд-Вальмор.


«Не люби лишь в половину.

Страстность в чувстве– не позор» –

завещала Марселина,

госпожа Деборд-Вальмор.


Альфред де Виньи (1797-1863)

СМЕРТЬ ВОЛКА

Под огненной луной крутились вихрем тучи,
Как дым пожарища. Пред нами бор дремучий
По краю неба встал зубчатою стеной.
Храня молчание, мы по траве лесной,
По мелколесью шли в клубящемся тумане,
И вдруг под ельником, на небольшой поляне,
Когда в разрывы туч пробился лунный свет,
Увидели в песке когтей могучих след.
Мы замерли, и слух и зренье напрягая,
Стараясь не дышать. Чернела ночь глухая.
Кусты, равнина, бор молчали в мертвом сне.
Лишь флюгер где-то ныл и плакал в вышине,
Когда ночной зефир бродил под облаками
И башни задевал воздушными шагами,
II даже старый дуб в тени нависших скал,
Казалось, оперся на локоть и дремал.
Ни шороха. Тогда руководящий нами
Старейший из ловцов нагнулся над следами,
Почти припав к земле. И этот человек,
Не знавший промаха во весь свой долгий век,
Сказал, что узнает знакомую повадку:
По глубине следов, их форме и порядку
Признал он двух волков и двух больших волчат,
Прошедших только что, быть может, час назад.
Мы ружья спрятали, чтоб дула не блестели,
Мы вынули ножи и, раздвигая ели,
Пошли гуськом, но вдруг отпрянули: на нас
Глядели в темноте огни горящих глаз.
Во мгле, пронизанной потоком зыбким света,
Играя, прыгали два легких силуэта,
Как пес, когда визжит и вертится волчком
Вокруг хозяина, вернувшегося в дом.
Мог выдать волчью кровь лишь облик их тревожный,
И каждый их прыжок, бесшумный, осторожный,
Так ясно говорил, что их пугает мрак,
Где скрылся человек, непримиримый враг.
Отец стоял, а мать сидела в отдаленье,
Как та, чью память Рим почтил в благоговенье
И чьи сосцы в лесной хранительной сени
Питали Ромула и Рема в оны дни.

Но волк шагнул и сел. Передних лап когтями


Уперся он в песок. Он поводил ноздрями
И словно размышлял; бежать или напасть?
Потом оскалил вдруг пылающую пасть,
И, свору жадных псов лицом к лицу встречая,
Он в горло первому, охрипшее от лая,
Свои вонзил клыки, готовый дать отпор,
Хоть выстрелы его дырявили в упор
И хоть со всех сторон ножи остервенело
Ему наперекрест распарывали тело,—
Разжаться он не дал своим стальным тискам,
Покуда мертвый враг не пал к его ногам.
Тогда он, кинув пса, обвел нас мутным оком.
По шерсти вздыбленной бежала кровь потоком,
И, пригвожден к земле безжалостным клинком,
Язык его висел, покрыт багровой пеной,
И, судорогой вдруг пронизанный мгновенной,
Не думая о том, за что и кем сражен,
Упал, закрыв глаза, и молча умер он.
Я на ружье поник, охваченный волненьем.
Погоню продолжать казалось преступленьем.
Сначала медлила вдали его семья,
И будь они вдвоем — в том клятву дал бы я,—
Великолепная и мрачная подруга
В беде не бросила б отважного супруга,
Но, помня долг другой, с детьми бежала мать,
Чтоб выучить сынов таиться, голодать,
И враждовать с людьми, и презирать породу
Четвероногих слуг, продавших нам свободу,
Чтобы для нас травить за пищу и за кров
Былых владетелей утесов и лесов.

И скорбно думал я: «О царь всего земного,


О гордый человек,—увы, какое слово
И как ты, жалкий, сам его сумел попрать!
Учись у хищников прекрасных умирать!
Увидев и познав убожество земное,
Молчаньем будь велик, оставь глупцам иное.
Да, я постиг тебя, мой хищный, дикий брат.
Как много рассказал мне твой последний взгляд!
Он говорил: Усвой в дороге одинокой
Веленья мудрости суровой и глубокой
И тот стоический и гордый строй души,
С которым я рожден и жил в лесной глуши.
Лишь трус и молится и хнычет безрассудно.
Исполнись мужества, когда боренье трудно,
Желанья затаив в сердечной глубине,
И, молча отстрадав, умри, подобно мне».
Перевод В. Левика
Альфред де Мюссе (1810-1857)
Ива (фрагмент)
Мисс Смолен начала. Настойчиво и властно

Взирает на неё теперь так много глаз,

Всегда внимательных, коль женщина прекрасна,

Она же замечать не хочет их сейчас.

И ария была во всём подобьем стона,

Что из груди извлечь способна лишь печаль,

Предсмертный зов души, которой жизни жаль.

Так пела перед сном последним Дездемона,

Припав в глухой тоске к подушке головой,

Рыдая и томясь под кровом тьмы ночной.


Сначала чистый звук, проникнутый тоскою,

Касался лишь слегка сердечной глубины,

Как бы опутанный тумана пеленою,

Когда смеётся рот, но слёз глаза полны.


О, как она поёт! Как слушателей лица

Внезапно ожили в сиянье тех очей!

Ведь что б то ни было – ночь, где гроза таится,

Рыдающий в кустах весенний соловей,

Смычок божественный, Эола арфы звуки,

Небесный вздох иль стон невыносимой муки, -

Кто мог бы услыхав предсмертный зов тоски,

Главы не опустить, в минуты ликованья

Слезы не уронить, как при воспоминанье

Ушедших радостей, что были так близки?


Вот грустная строфа в последний раз пропета,

Огонь прошёл в душе, лишённой счастья, света,

На арфу горестно, тоской поражена,

Склонилась девушка печальна и бледна,

Как будто поняла, что музыка земная

Не в силах воплотить души её порыв,

Но продолжала петь в рыданьях замирая,

В свой смертный час персты на струны уронив.

Как горько знать, что жизнь уходит молодая…
Плачь! Внемлет Бог тебе, рыдай, о дочь печали!

Пусть нежная слеза из голубых очей

Сверкает, как звезда в глубокой тьме скорбей.

Немало было тех, кто ныне прахом стали

И что в стремленье жить просили в горький час

Слезы, одной слезы таких прекрасных глаз.


Покинув круг гостей, шумящих восхищённо,

Походкой быстрою пройдя чрез душный зал,

Мисс Смолен, вся в слезах, стоит во тьме балкона.

Кто смутного в душе волнения не знал,

Непобедимого очарованья тайны, -

Что в самой глубине рождается порой,

Своим предчувствием нежданным и случайным

Подобное цветку в час свежести ночной?

Кто знает, что дитя и чувствует и слышит

В мелодии ночной, которой воздух дышит?

Унылый вздох души? Иль нежный голос свой?

Мы видим свет очей и блеск слезы печальной,

А остальное всё навеки будет тайной,

Как ночь и шум дубрав, как плеск волны морской…

Когда трепещет дух от некого смущенья

И тайных сил на нём ещё видна печать,

Подобен он струне, своё прервавшей пенье,

Но продолжающей томиться и дрожать.


Потом её заточили в монастырь, где она умерла.

Смерть описана тоже очень тонко.

Перевод В.А. Рождественского
Песня
Слабому сердцу посмел я сказать:

Будет, ах, будет любви предаваться!

Разве не видишь, что вечно меняться –

Значит в желаньях блаженство терять?


Сердце мне, сердце шепнуло в ответ:

Нет не довольно любви предаваться!

Слаще тому, кто умеет меняться,

Радости прошлые, то, чего нет!


Слабому сердцу посмел я сказать:

Будет, ах, будет рыдать и терзаться!

Разве не видишь, что вечно меняться –

Значит напрасно и вечно страдать?


Сердце мне, сердце шепнуло в ответ:

Нет не довольно рыдать и терзаться!

Слаще тому, кто умеет меняться,

Горести прошлые, то, чего нет!

Перевод В.Брюсова
Моему другу Альфреду Т.
Лишь ты один, Альфред, в часы моей печали

Остался верен мне из тысячи других.

Дни счастья столько уз непрочных создавали,

Но друга верного мне создал горя миг.


Так в солнечных лучах, на склонах плодородных,

Пленяют нас цветы обычной красотой,

Но в глубине земли, в пластах её бесплодных,

Мы ищем искорку прожили золотой.


Так безмятежное дыханье океана

Баюкает ладью на лоне синих вод,

Но ветер северный в минуту урагана

Жемчужину глубин нам на берег швырнёт.


Что будет? Всё равно. Во власти мы у Бога.

Но что бы ни было, скажу, как Байрон, я:

Пусть океан шумит, но он - моя дорога,

Пусть загнан мой скакун, но шпор остры края.


И я могу, какой ни ждал бы я судьбины,

Печатью траурной с тобой скрепить звено.

И буду жив иль нет, - вот сердца половина,

Бери, она твоя, пока стучит оно.

Перевод В.С. Давиденковой
Поэма «Уста и чаша»
Посвящение (фрагмент)
Но всё-таки - люблю ль я что-нибудь на свете?

Я Гамлета слова сейчас вам повторю:

Офелия, дитя, не верьте ни в зарю,

Ни в синеву небес, ни в ночь, ни в добродетель,

Ни в розу пышную и алую, как кровь,

Не верьте ни во что, - но веруйте в любовь.

В любви – не в женщине – для нас блаженство скрыто,

Нас не сосуд пьянит, а то, что в нём налито.

Перевод А.Д. Мысовской
Майская ночь (фрагмент)
Какое б не питал ты горе непрестанно,

Пусть ширится оно – святая это рана.

То чёрный серафим пронзил тебя мечом.

Лишь горе испытав душою мы растём.

Величие души в величии страданья.

Но чтоб достичь его, прерви, поэт, молчанье.

Слова отчаянья прекрасней всех других,

И стих из слёз живых – порой бессмертный стих.

Перевод В.А. Рождественского
Августовская ночь (фрагмент)
О Муза! – жизнь и смерть – не всё ль одно и то же?

Люблю, люблю – и пусть я что ни день бледней!

Люблю, - но поцелуй мне творчества дороже!

Люблю, люблю – и пусть на этом страстном ложе

Я проливаю слёз несякнущий ручей!
Люблю – и буду петь о радостях и лени,

Как я безумствую, подолгу не скорбя.

Всем буду повторять, всечасно, без сомнений,

Что дал зарок не знать любовных увлечений,

Но вновь клянусь – и жить и умереть любя!
Предстань перед людьми без гордого покрова,

О сердце желчное, забывшее любовь.

Люби – и оживёшь! Ты расцвести готово.

Уже страдало ты – страдай ещё и снова!

Уже любило ты – люби же вновь и вновь!

Перевод С.В. Шервинского


Октябрьская ночь23
Поэт:
Была, как нынче, ночь печальна и туманна,

Осенний ветер выл, и монотонный шум

Напевом сумрачным баюкал неустанно

В моём больном мозгу обрывки мрачных дум.

У тёмного окна я ждал подругу тщетно,

Ловя малейший звук, глядел в ночной туман,

Закрались в грудь мою сомненья незаметно,

И я увидел вдруг измену и обман.

По улице пустой, где быстро мгла густела,

Прохожий брёл как тень, держа фонарь в руке;

Полуоткрытая на петлях дверь скрипела,

Как будто человек стонал невдалеке…

Не знаю почему, но рой неодолимый

Предчувствий тягостных рассудком овладел;

Угасло мужество, и, горестью томимый,

Заслышав бой часов, я весь похолодел.

Она не шла. Один сидел я безучастно,

Мой взор рассеянно по улице скользил.

Нет слов, чтоб рассказать, как пламенно, как страстно

Я эту женщину неверную любил!

Весь мир был в ней одной. Короткий день разлуки

Последней гибели казался мне страшней.

И всё же я в ту ночь отчаянья и муки

Пытался сбросить гнёт безжалостных цепей.

Я называл её коварной, недостойной,

Разматывал обид запутанный клубок,

Но, вспоминая лик прекрасный и спокойный,

Всё забывал и вновь любить и верить мог.

Редела ночи тьма. Не уходя с балкона,

Я, ожиданием измучен, задремал.

Но солнца луч блеснул в лазури небосклона,

И взору моему чудесный мир предстал.

Вдруг слышу лёгкий шум на звук шагов похожий,

И тень знакомая скользит из-за угла…

Возможно ли? Она! О милосердный боже!

Она заходит в дом. – Откуда ты пришла?

Где провела всю ночь и как прийти посмела?

До утренней зари кто целовал тебя?

Чьи руки, чья постель твоё узнали тело,

Пока я ждал один, тоскуя и скорбя?

Скажи изменница, ужель ты не стыдишься

Свой вероломный рот моим губам отдать?

Какою жаждою позорною томишься,

Что можешь и сейчас меня в объятья звать? –


Так скройся с глаз моих, былой любви виденье,

Исчезни навсегда в могильной тишине,

Чтоб молодость мою я мог предать забвенью

И помышлять о ней как о тяжёлом сне!

Сгинь навек! Обман тлетворный

Ты в мой дом ввела с собой!

Затянула тучей чёрной

Ненависть рассудок мой.

Сгинь навек! Лишь боль сомнений

Мне любовь твоя дала.

Дней моих расцвет весенний

Окружила ночи мгла.

Да, ты можешь быть довольна:

Этих слёз не утолить,

Сердцу вечно будет больно,

Ран его не исцелить.


Муза:
Поэт, благослови судьбы удар жестокий:

Открыл сокровища он в сердце у тебя.

Страданье нам даёт суровые уроки,

И лишь постигнув их, мы познаём себя.

Таков закон. Его неотвратимой власти,

Извечной, как судьба здесь все подчинены.

Ценою тяжких мук, печалей и несчастий

Богатства наших душ мы покупать должны.

Как нужен дождь полям, где зеленеют всходы,

Так слёзы нам нужны, чтоб чувствовать и жить;

Ведь счастье – как цветок: чуть минет непогода,

Оно уже спешит свой стебель распрямить.

Не ты ли сам сказал, что ныне исцелился?

Ты молод, полон сил, желанный гость для всех,

Но если слёз не лил и духом не томился,

Веселья бы не знал, не жаждал бы утех.

Когда горит закат на небосклоне алом

И с другом дорогим, смеясь, ты пьёшь вино,

Не потому ль спешишь с ним чокнуться бокалом,

Что хрупкость радости изведал ты давно?

Как мог бы ты любить лесов тенистых своды,

И Микеланджело, и зелень трав, и луг,

Петрарку, пенье птиц, Шекспира, горы, воды,

Не будь в них отзвука твоих сердечных мук?

Нет, не жалей себя! Бессмертно упованье:

Оно в твоей душе лишь ярче расцвело

Зачем же проклинать былое испытанье

И благотворное зачем порочить зло?

Ты пожалей её, ту первую подругу,

Которая в тебе открыла слёз родник.

Велением судьбы вы встретили друг друга,

Дабы узнав печаль, ты счастья смысл постиг.

Да, пожалей её! Она, изведав муку,

Невольно и тебя на горе обрекла,

Открыла опыта суровую науку,

Но плод страдания другая сорвала.

Любовь её прошла, подобно снам неверным.

Она не исцелять умела, а губить…

Но пусть в её слезах всё было лицемерным, -

Жалей её, теперь умеешь ты любить.


Поэт:
Да, злоба затмевает разум,

И в ужасе трепещем мы,

Когда своим змеиным глазом

Она глядит на нас из тьмы.

Я клятву дам тебе, богиня! –

Внемли же в тишине ночной:

Клянусь небесной гладью синей,

Клянусь очей голубизной,

Клянусь Венерой – той, что утром

И в предвечерний тихий час

То отливает перламутром,

То ярко блещет, как алмаз,

Клянусь величием вселенной

И милосердием творца,

Клянусь луной, чей свет смиренный

Чарует путников сердца,

Клянусь непроходимой пущей

И луговой травы ковром,

Клянусь природой всемогущей

И жизни вечным торжеством, -

Ненарушимому забвенью

Навеки ныне предаю

Былого мрачное виденье,

Любовь безумную свою!

И ты, кого уже не буду

Подругой называть, любя, -

В тот самый миг, когда забуду,

От всей души прощу тебя.

Простим друг другу зло и муки.

Ничто не связывает нас.

Прими же и слезу разлуки

И мой привет в последний раз.

О кроткая моя богиня,

О Муза, я опять с тобой!

Как в дни моей весны, - ты ныне

Мне радостную песню спой.

Пронёсся ветерок по лугу,

Трепещут на ветвях листы, -

Пора! Пойдём будить подругу

И рвать душистые цветы!

Взгляни: внимая птичьим песням,

Природа юностью цветёт.

Мы к жизни вместе с ней воскреснем,

Зари приветствуя приход.

Перевод Э.Л. Линецкой
После чтения (фрагмент)
V

Да здравствует роман, чью светлую страницу

Перевернёт в лесу влюблённая девица!

Да здравствует её прозрачный ноготок,

Как остриём ножа царапнувший листок!

Пусть, гневно хмуря лоб, педант надменный злится:

Да здравствует Мари заплаканный платок!

VII


Согласен с вами я: все женщины невежды;

Их узкий кругозор расширить нет надежды;

Вот общий облик их: тщеславия мечта,

Страсть к наслаждениям, лукавство, суета,

Порою злость глядит сквозь скромные одежды.

Но что поделаешь? В них дышит красота.

VIII

А красота есть всё. Вот вам Платона мненье:



Земная красота – венец всего творенья, -

Чтоб показать её, зажжён над миром свет.

Лишь в правде красота – нам говорит поэт, -

Я ж возражу ему, не убоясь глумленья:

Вся правда – в красоте. Иной же правды – нет.

IX

В тот день, как солнца шар пошёл небесной кручей,



Угрюмой тьмы царил повсюду тяжкий гнёт:

Но луч божественный родил, упав с высот,

От красоты – любовь, а от любви – созвучье,

В поэзии сверкнул он молнией летучей…

Вот почему Мари себя в ней узнаёт.

Перевод М.А. Касаткина

Прощай, Сюзанна!
Прощай, Сюзанна, розан белый,

Семь дней любившая меня!

В мгновенье счастья, спорю смело,

И страсти больше и огня.

А на душе невольно жутко:

Куда ведёт меня звезда?

Но всё же еду я, малютка,

Моя малютка, -

Спеша всегда.

Простимся. Поцелуй твой знойный

Всё на губах ещё горит.

Порывы ласки беспокойной

Навеки сердце сохранит.

К печали это сердце чутко –

Совсем не то, что у тебя…

Но всё же еду я, малютка,

Моя малютка, -

Всегда любя.

Ба! Вот и лошадь уж готова.

Ах, если б захватить с собой

Твой взор проказливо-суровый

И аромат головки злой!

А для тебя, дитя, всё – шутка, -

Хохочешь, нимфой резвой мчась.

Но всё же еду я, малютка,

Моя малютка, -

Всегда смеясь.

Но сколько нежности в прощенье,

В твоих объятиях, дитя!

Пьянит меня очарованье,

И ум и сердце захватя.

Помедлить просишь ты минутку,

Мольба горит в твоих глазах…

Но всё же еду я, малютка,

Моя малютка, -

Всегда в слезах.

Забудешь ты меня, Сюзанна,

Но этот миг любви – он наш, -

Как лепесток поблекший рано,

Храни его, спрячь за корсаж.

Прощай! Со мной, как незабудка,

Мысль о тебе – на все года.

Но всё же еду я, малютка,

Моя малютка, -

И навсегда.

Перевод М.А. Касаткина




Жерар де Нерваль (1808-1855).

Антэрос
Неукротим и горд, я не терплю цепей.

Бунтарства моего разгадку знать хотите ль?

Пред богом не склонюсь, хоть он и победитель –

В него я стрелы шлю: ведь пращур мой - Антей.
Весь окровавленный, я Авеля бледней,

Исчадье Каина, его клейма носитель.

Ведь я один из тех, в ком злобой дышит Мститель;

Его лобзанья след жжёт щеку всё сильней.

Перевод Ю. Денисова
Христос в Гефсиманском саду
I

Когда Господь, ничьим участьем не согрет,

На предавших друзей взирал с немым упрёком

И к небу воздевал в отчаянье жестоком

Худые длани, как отвергнутый поэт,
Он посмотрел на тех, кому нёс веры свет, -

Там каждый мнил себя властителем, пророком,

Но пребывал меж тем в животном сне глубоком, -

И изнемог Господь и крикнул: «Бога нет!»


Дремали все. «Друзья, вы эту весть слыхали?

Мой лоб в крови, меня ждут беды и печали,

И свода вечного коснулся я челом!

О, бездна! Бездна! Ложь, обман моё ученье!

Не освещён алтарь, нет в жертве искупленья…

Нет Бога! Бога нет!» Все спали крепким сном!


II

Твердил он: «Всё мертво! Пустыня – мирозданье;

Я обошёл весь свет, по млечным брёл путям,

К истокам вечных рек меня влекло скитанье

По серебру воды и золотым пескам, -
Везде безжизненных земель и вод молчанье,

Лишь океан валы вздымает к небесам,

Покой межзвёздных сфер тревожит их дыханье,

Но разума – увы! – не существует там.


Я божий взор искал, но впадина глазная

Зияла надо мной, откуда тьма ночная

На мир спускается, густея с каждым днём;

И смутной радугой очерчен круг колодца,

Преддверье хаоса, где мрак спиралью вьётся, -

Во мгле Миры и Дни бесследно гибнут в нём!»


IV

Никто не приходил прервать его мученье,

Он сердце изливал напрасно в тишине;

В Солиме лишь один не пребывал во сне, -

Господь к нему воззвал, моля об избавленье:
«Иуда, - крикнул он, - оставь же промедленье,

Спеши меня продать, спор кончи о цене,

Я им не нужен, друг! Скорей явись ко мне,

Осмелься совершить хотя бы преступленье!»


Но шёл Иуда прочь, насуплен и угрюм,

Раскаянье и стыд его терзали ум

И скорбь, что дешёво он совершил продажу…

И только лишь Пилат, оторванный и велел

Охране наконец: «Безумца взять под стражу!»

Перевод Н. Стрижевской


Сонет

Он прожил жизнь свою то весел, как скворец,

То грустен и влюблён, то странно беззаботен,

То – как никто другой, то – как и сотни сотен…

И постучались Смерть у двери, наконец.
И попросил её он обождать немного,

Поспешно дописал последний свой сонет,

И после в тёмный гроб он лёг, задувши свет

И на груди своей сложивши руки строго.


Ах, часто леностью его душа грешила,

Он сохнуть оставлял в чернильнице чернила,

Он мало что узнал, хоть увлекался всем,

Но в тихий зимний день, когда от жизни бренной

Он позван был к иной, как говорят, нетленной,

Он, уходя, шепнул: «Я проходил – зачем?»

Перевод В. Брюсова

Американский романтизм

Эдгар По (1809-1849)

ВОРОН
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,

Над старинными томами я склонялся в полусне,

Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,

Будто кто-то постучался - постучался в дверь ко мне.

"Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,

Гость стучится в дверь ко мне".
Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...

И в камине очертанья тускло тлеющих углей...

О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа

На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -

О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -

О светиле прежних дней.


И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,

Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.

Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:

"Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,

Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -

Гость стучится в дверь ко мне".


"Подавив свои сомненья, победивши спасенья,

Я сказал: "Не осудите замедленья моего!

Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный

Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,

Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:

Тьма - и больше ничего.


Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,

Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;

Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,

Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -

Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -

Эхо - больше ничего.


Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -

Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.

"Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,

Там, за ставнями, забилось у окошка моего,

Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего, -

Ветер - больше ничего".


Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой

Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,

Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво

И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей

Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,

Он взлетел - и сел над ней.


От печали я очнулся и невольно усмехнулся,

Видя важность этой птицы, жившей долгие года.

"Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты презабавно, -

Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,

Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"

Молвил Ворон: "Никогда".


Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.

Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.

Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,

Кто поверить согласится, чтобы где-нибудь, когда -

Сел над дверью говорящий без запинки, без труда

Ворон с кличкой: "Никогда".


И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,

Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",

И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он, -

Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,

Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".

Ворон молвил: "Никогда".


Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге мрачной.

"Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,

У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье

Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда

В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,

Вновь не вспыхнет никогда".


Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,

Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,

И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной

Отдался душой мятежной: "Это - Ворон, Ворон, да.

Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",

Страшным криком: "Никогда".


Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,

Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,

И с печалью запоздалой головой своей усталой

Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:

Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,

Не прильнет уж никогда.


Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -

То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?

В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,

Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -

Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"

Каркнул Ворон: "Никогда".


И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,

Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -

Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,

В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!

О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"

Каркнул Ворон: "Никогда".


"Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль дух зловещий,

Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -

Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая

Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,

Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"

Каркнул Ворон: "Никогда".


И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!

Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,

Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,

Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!

Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"

Каркнул Ворон: "Никогда".


И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,

С бюста бледного Паллады не умчится никуда.

Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,

Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.

И душа моя из тени, что волнуется всегда.

Не восстанет - никогда!

Перевод К. Бальмонта

АННАБЕЛЬ-ЛИ


Это было давно, это было давно,

В королевстве приморской земли:

Там жила и цвела та, что звалась всегда,

Называлася Аннабель-Ли,

Я любил, был любим, мы любили вдвоем,

Только этим мы жить и могли.


И, любовью дыша, были оба детьми

В королевстве приморской земли.

Но любили мы больше, чем любят в любви, -

Я и нежная Аннабель-Ли,

И, взирая на нас, серафимы небес

Той любви нам простить не могли.


Оттого и случилось когда-то давно,

В королевстве приморской земли, -

С неба ветер повеял холодный из туч,

Он повеял на Аннабель-Ли;

И родные толпой многознатной сошлись

И ее от меня унесли,

Чтоб навеки ее положить в саркофаг,

В королевстве приморской земли.


Половины такого блаженства узнать

Серафимы в раю не могли, -

Оттого и случилось (как ведомо всем

В королевстве приморской земли), -

Ветер ночью повеял холодный из туч

И убил мою Аннабель-Ли.


Но, любя, мы любили сильней и полней

Тех, что старости бремя несли, -

Тех, что мудростью нас превзошли, -

И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,

Разлучить никогда не могли,

Не могли разлучить мою душу с душой

Обольстительной Аннабель-Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны

О пленительной Аннабель-Ли:

И зажжется ль звезда, вижу очи всегда

Обольстительной Аннабель-Ли;

И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,

С незабвенной - с невестой - с любовью моей -

Рядом с ней распростерт я вдали,

В саркофаге приморской земли.

Перевод К. Бальмонта

КОЛОКОЛЬЧИКИ И КОЛОКОЛА


1.

Слышишь, сани мчатся в ряд,

Мчатся в ряд!

Колокольчики звенят,

Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят,

Этим пеньем и гуденьем о забвеньи говорят.

О, как звонко, звонко, звонко,

Точно звучный смех ребенка,

В ясном воздухе ночном

Говорят они о том,

Что за днями заблужденья

Наступает возрожденье,

Что волшебно наслажденье - наслажденье нежным сном.

Сани мчатся, мчатся в ряд,

Колокольчики звенят,

Звезды слушают, как сани, убегая, говорят,

И, внимая им, горят,

И мечтая, и блистая, в небе духами парят;

И изменчивым сияньем

Молчаливым обаяньем,

Вместе с звоном, вместе с пеньем, о забвеньи говорят.
2.

Слышишь к свадьбе звон святой,

Золотой!

Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!

Сквозь спокойный воздух ночи

Словно смотрят чьи-то очи

И блестят,

И в волны певучих звуков на луну они глядят.

Из призывных дивных келий,

Полны сказочных веселий,

Нарастая, упадая, брызги светлые летят.

Вновь потухнут, вновь блестят,

И роняют светлый взгляд

На грядущее, где дремлет безмятежность нежных снов.

Возвещаемых согласьем золотых колоколов!
3.

Слышишь, воющий набат,

Точно стонет медный ад!

Эти звуки, в дикой муке, сказку ужасов твердят.

Точно молят им помочь,

Крик кидают прямо в ночь,

Прямо в уши темной ночи

Каждый звук,

То длиннее, то короче,

Выкликает свой испуг, -

И испуг их так велик,

Так безумен каждый крик,

Что разорванные звоны, неспособные звучать,

Могут только биться, виться, и кричать, кричать, кричать!

Только плакать о пощаде,

И к пылающей громаде

Вопли скорби обращать!

А меж тем огонь безумный,

И глухой и многошумный,

Все горит,

То из окон, то по крыше,

Мчится выше, выше, выше,

И как будто говорит:

Я хочу


Выше мчаться, разгораться, встречу лунному лучу,

Иль умру, иль тотчас-тотчас вплоть до месяца взлечу!

О, набат, набат, набат,

Если б ты вернул назад

Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд,

Этот первый взгляд огня,

О котором ты вещаешь, с плачем, с воплем, и звеня!

А теперь нам нет спасенья,

Всюду пламя и кипенье,

Всюду страх и возмущенье!

Твой призыв,

Диких звуков несогласность

Возвещает нам опасность,

То растет беда глухая, то спадает, как прилив!

Слух наш чутко ловит волны в перемене звуковой,

Вновь спадает, вновь рыдает медно-стонущий прибой!


4.

Похоронный слышен звон,

Долгий звон!

Горькой скорби слышны звуки, горькой жизни кончен сон.

Звук железный возвещает о печали похорон!

И невольно мы дрожим,

От забав своих спешим

И рыдаем, вспоминаем, что и мы глаза смежим.

Неизменно-монотонный,

Этот возглас отдаленный,

Похоронный тяжкий звон,

Точно стон,

Скорбный, гневный,

И плачевный,

Вырастает в долгий гул,

Возвещает, что страдалец непробудным сном уснул.

В колокольных кельях ржавых,

Он для правых и неправых

Грозно вторит об одном:

Что на сердце будет камень, что глаза сомкнутся сном.

Факел траурный горит,

С колокольни кто-то крикнул, кто-то громко говорит,

Кто-то черный там стоит,

И хохочет, и гремит,

И гудит, гудит, гудит,

К колокольне припадает,

Гулкий колокол качает,

Гулкий колокол рыдает,

Стонет в воздухе немом

И протяжно возвещает о покое гробовом.

Перевод К. Бальмонта

СОН ВО СНЕ


Пусть останется с тобой

Поцелуй прощальный мой!

От тебя я ухожу,

И тебе теперь скажу:

Не ошиблась ты в одном, -

Жизнь моя была лишь сном.

Но мечта, что сном жила,

Днем ли, ночью ли ушла,

Как виденье ли, как свет,

Что мне в том, - её уж нет.

Все, что зрится, мнится мне,

Все есть только сон во сне.


Я стою на берегу,

Бурю взором стерегу.

И держу в руках своих

Горсть песчинок золотых.

Как они ласкают взгляд!

Как их мало! Как скользят

Все - меж пальцев - вниз, к волне,

К глубине - на горе мне!

Как их бег мне задержать,

Как сильнее руки сжать?

Сохранится ль хоть одна,

Или все возьмет волна?

Или то, что зримо мне,

Все есть только сон во сне?

Перевод К. Бальмонта

ЛИНОР
О, сломан кубок золотой! душа ушла навек!

Скорби о той, чей дух святой - среди Стигийских рек.

Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой темный взор:

Там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор!

Пусть горький голос панихид для всех звучит бедой,

Пусть слышим мы, как нам псалмы поют в тоске святой,

О той, что дважды умерла, скончавшись молодой.


"Лжецы! Вы были перед ней - двуликий хор теней.

И над больной ваш дух ночной шепнул: Умри скорей!

Так как же может гимн скорбеть и стройно петь о той,

Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой,

О той, что дважды умерла, невинно-молодой?"
Peccavimus: но не тревожь напева похорон,

Чтоб дух отшедший той мольбой с землей был примирен.

Она невестою была, и Радость в ней жила,

Надев несвадебный убор, твоя Линор ушла.

И ты безумствуешь в тоске, твой дух скорбит о ней,

И свет волос ее горит, как бы огонь лучей,

Сияет жизнь ее волос, но не ее очей.
"Подите прочь! В моей душе ни тьмы, ни скорби нет.

Не панихиду я пою, а песню лучших лет!

Пусть не звучит протяжный звон угрюмых похорон,

Чтоб не был светлый дух ее тем сумраком смущен.

От вражьих полчищ гордый дух, уйдя к друзьям, исчез,

Из бездны темных Адских зол в высокий мир Чудес,

Где золотой горит престол Властителя Небес".

Перевод К. Бальмонта

СТРАНА СНОВ
Дорогой темной, нелюдимой,

Лишь злыми духами хранимой,

Где некий черный трон стоит,

Где королева Ночь царит,

До этих мест, в недавний миг,

Из крайней Фуле я достиг,

Из той страны, где вечно сны, где чар высоких постоянство,

Вне Времени - и вне Пространства.


Бездонные долины, безбрежные потоки,

Провалы и пещеры. Гигантские леса,

Их сумрачные формы - как смутные намеки,

Никто не различит их, на всем дрожит роса.

Возвышенные горы, стремящиеся вечно

Обрушиться, сквозь воздух, в моря без берегов,

Течения морские, что жаждут бесконечно

Взметнуться ввысь, к пожару горящих облаков.

Озера, беспредельность просторов полноводных,

Немая бесконечность пустынных мертвых вод,

Затишье вод пустынных, безмолвных и холодных,

Со снегом спящих лилий, сомкнутых в хоровод.


Близ озерных затонов, меж далей полноводных,

Близ этих одиноких печальных мертвых вод,

Близ этих вод пустынных, печальных и холодных,

Со снегом спящих лилий, сомкнутых в хоровод, -

Близ гор, - близ рек, что вьются, как водные аллеи,

И ропщут еле слышно, журчат - журчат всегда, -

Вблизи седого леса, - вблизи болот, где змеи,

Где только змеи, жабы, да ржавая вода, -

Вблизи прудков зловещих и темных ям с водою,

Где притаились Ведьмы, что возлюбили мглу, -

Вблизи всех мест проклятых, насыщенных бедою,

О, в самом нечестивом и горестном углу, -

Там путник, ужаснувшись, встречает пред собою

Закутанные в саван видения теней,

Встающие внезапно воздушною толпою,

Воспоминанья бывших невозвратимых Дней.

Все в белое одеты, они проходят мимо,

И вздрогнут, и, вздохнувши, спешат к седым лесам,

Виденья отошедших, что стали тенью дыма,

И преданы, с рыданьем, Земле - и Небесам.


Для сердца, чьи страданья - столикая громада,

Для духа, что печалью и мглою окружен,

Здесь тихая обитель, - услада, - Эльдорадо, -

Лишь здесь изнеможенный с собою примирен.

Но путник, проходящий по этим дивным странам,

Не может - и не смеет открыто видеть их,

Их таинства навеки окутаны туманом,

Они полу сокрыты от слабых глаз людских.

Так хочет их Властитель, навеки возбранивший

Приоткрывать ресницы и поднимать чело,

И каждый дух печальный, в пределы их вступивший,

Их может только видеть сквозь дымное стекло.


Дорогой темной, нелюдимой,

Лишь злыми духами хранимой,

Где некий черный трон стоит,

Где королева Ночь царит,

Из крайних мест, в недавний миг,

Я дома своего достиг.

Перевод К. Бальмонта

ЛЕЛЛИ
Исполнен упрека,

Я жил одиноко,

В затоне моих утомительных дней,

Пока белокурая нежная Лелли не стала стыдливой

невестой моей,

Пока златокудрая юная Лелли не стала счастливой

невестой моей.


Созвездия ночи

Темнее, чем очи

Красавицы-девушки, милой моей.

И свет бестелесный

Вкруг тучки небесной

От ласково-лунных жемчужных лучей

Не может сравниться с волною небрежной

ее золотистых воздушных кудрей,

С волною кудрей светлоглазой и скромной

невесты - красавицы, Лелли моей.


Теперь привиденья

Печали, Сомненья

Боятся помедлить у наших дверей.

И в небе высоком

Блистательным оком

Астарта горит все светлей и светлей.

И к ней обращает прекрасная Лелли

сиянье своих материнских очей,

Всегда обращает к ней юная Лелли

фиалки своих безмятежных очей.

Перевод К. Бальмонта

Озеро
Я часто на рассвете дней

Любил, скрываясь от людей,

В глухой забраться уголок,

Где был блаженно одинок

У озера, средь черных скал,

Где сосен строй кругом стоял.
Но лишь стелила полог свой

Ночь надо мной и над землёй

И ветер веял меж дерев,

Шепча таинственный напев,

Как в темной сонной тишине

Рождался странный страх во мне

И этот страх мне сладок был -

То чувство я б не объяснил

Ни за сокровища морей,

Ни за любовь, что всех сильней, -

Будь даже та любовь твоей.
Таилась смерть в глухой волне,

Ждала могила в глубине

Того, кто здесь, томим тоской,

Мечтал найти душе покой

И мог бы, одинок и нем,

У мрачных вод обресть Эдем.

Перевод Г. Бена

Спящая
В ночи июня, под луной,

Томим волшебной тишиной,

Стоял я. Слабый свет струя,

Дианы мутные края

Мерцали мне издалека,

С их золотого ободка

Пар наркотический стекал

На темные вершины скал,

Густел и падал, как роса,

И были капель голоса

Как еле слышный звон хрустальный

Далекой музыки печальной.

Вот у заброшенных руин

Качнулся сонный розмарин;

И ветер лилии склонил

Над зарослью немых могил;

Смотри! черней, чем Стикс, вода

В тумане спящего пруда, -

Он не проснется никогда!

Все замерло - лишь ночь кругом!

И спит с распахнутым окном

Ирэн, в сиянье голубом!
О Госпожа! твое окно

Беспечно так растворено!

И ветерки с ночных дерев

Порхают, в комнату влетев.

Бесплотные, они снуют,

Как призраки, и там и тут,

Теней лишь оставляя взмах

На стенах и на потолках,

Над дремой сомкнутых ресниц -

Взмывая вверх, бросаясь ниц!

О дорогая, зла не зная,

Что видишь ты, во снах витая?

В раздумье шепчутся листы -

Для них как чужестранка ты:

Так бледен лик твой, так длинна

Волос блистающих волна,

Так странна эта тишина!
Безмолвна ночь... в кругу теней

Толпятся тени все тесней!

О Небо! будь защитой ей!

Вы, злые чары, мчитесь мимо!

Священным промыслом хранима,

Пусть вечно так лежит она,

Как луч, светла и холодна,

В волшебный сон погружена!


Ты спишь, любовь!.. в кругу теней

Тот сон все глубже и темней!

Как будто Рок дохнул над ней!

И чудится: за тьмой укрыт,

Червь, извиваясь, к ней скользит;

И в дебрях полуночных - склеп,

Как хищник, алчен и свиреп,

Над новой жертвой с торжеством

Зловещим хлопает крылом, -

Гробница та вдали от глаз,

В которую она не раз

Бросала камень, расшалясь,

И, тайной жуткою шутя,

Прочь мчалась - грешное дитя!

И ей, дрожащей, эхом был

Стон мертвецов из мглы могил!

Перевод Г. Кружкова

Анни
Закончена с жизнью

Опасная схватка,

Болезнь разрешилась,

Прошла лихорадка,

Зовут ее Жизнь,

А она - лихорадка.
Бессильность, недвижность

Томят меня мало.

Да, сил я лишился,

Но мне полегчало, -

Да, я неподвижен,

Но мне полегчало.


Спокойно в постели

Лежу распростертый,

И всякий, кто взглянет,

Подумает: мертвый.

Он взглянет и вздрогнет

И вымолвит: мертвый.


Боренью, горенью,

Страданью, стенанью

Конец положило

Одно содроганье -

Ах, в сердце мучительное

Содроганье!


Болезнь - лихорадка,

Головокруженье -

Прошли, миновало

Души исступленье -

Зовут его Жизнь,

А оно - исступленье.


Не ведал я в жизни

Ужасней напасти,

Чем жажда в волнах

Иссушающей страсти,

Средь мутной реки

Богом проклятой страсти,

Но влагой иной

Я спасен от напасти:


Пробился к губам

В колыбельном покое

Источник, таящийся

Здесь, под землею,

От вас в двух шагах,

У меня под землею.


Вотще о моем

Не скорбите уделе,

Что сплю я во мраке

На тесной постели,

О, не зарекайтесь

От этой постели!

Для сна не бывало

Прекрасней постели.


Душа моя в ней

Забывает о грозах,

Светлеет и не

Сожалеет о розах,

О трепете страсти,

О миртах и розах:


В блаженном безмолвии

После развязки

Над нею склонились

Анютины глазки,

Святой розмарин

И анютины глазки,

Девичья невинность,

Анютины глазки.


Душа отдыхает,

Купаясь в тумане

Мечтаний о верной

Пленительной Анни,

И тонет в струящихся

Локонах Анни.

Познал я объятий

Восторг нестерпимый

И тихо уснул

На груди у любимой -

И день мой померк

На груди у любимой.


Она меня теплым

Покровом укрыла

И ангелов рая

О мире молила,

О благе моем

Их царицу молила.


И вот я спокойно

Лежу распростертый

(В любви я забылся!) -

Вы скажете: мертвый?

Но как я спокойно

Лежу распростертый

(И грежу об Анни!) -

Вы скажете: мертвый?

Вы взглянете, вздрогнете,

Скажете: мертвый!


Но ярче всех ярких

Светил в мирозданье

Зажглось мое сердце

Сиянием Анни,

Его озаряет

Любовь моей Анни,

И память о свете

В очах моей Анни.

Перевод А. Сергеева

Эльдорадо

Между гор и долин

Едет рыцарь один,

Никого ему в мире не надо.

Он все едет вперед,

Он все песню поет,

Он замыслил найти Эльдорадо.


Но в скитаньях - один

Дожил он до седин,

И погасла былая отрада.

Ездил рыцарь везде,

Но не встретил нигде,

Не нашел он нигде Эльдорадо.


И когда он устал,

Пред скитальцем предстал

Странный призрак - и шепчет: "Что надо?"

Тотчас рыцарь ему:

"Расскажи, не пойму,

Укажи, где страна Эльдорадо?"


И ответила Тень:

"Где рождается день,

Лунных Гор где чуть зрима громада.

Через ад, через рай,

Все вперед поезжай,

Если хочешь найти Эльдорадо!"

Перевод К. Бальмонта


Итальянский романтизм

Джакомо Леопарди (1798-1837)



Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет