180
защите. Именно так поступили римские плебеи, когда после смерти
Виргинии они покинули Рим и ради своего спасения избрали из своей среды
двадцать Трибунов. В тех же случаях, когда они этого не делали, с ними
всегда случалось то, о чем говорит Тит Ливий в вышеприведенной фразе. Все
вместе они бывают храбрыми, когда же каждый из них начинает думать о
грозящей лично ему опасности, они становятся слабыми и трусливыми.
Глава LVIII
НАРОДНЫЕ МАССЫ МУДРЕЕ И ПОСТОЯННЕЕ ГОСУДАРЯ
Нет ничего суетнее и непостояннее народных масс - так утверждает наш
Тит Ливий, подобно всем прочим историкам. В повествованиях их о людских
деяниях часто приходится видеть, как народные массы сперва осуждают
кого-нибудь на смерть, а затем его же оплакивают и весьма о нем сожалеют.
Пример тому - отношение римского народа к Манлию Капитолийскому, коего он
сперва приговорил к смерти, а потом горько о нем пожалел. Историк так
говорит об этом: "Populum brevi, posteaquam ab eo periculum nullum erat,
desiderium eius tenuit" [1]. В другом месте, показывая события,
развернувшиеся в Сиракузах после смерти Гиеронима, внука Гиерона, он
говорит: "Насе па-tura multitudinis est: aut humiliter servit, aut superbe
dominatur" [2].
1 "Вскоре народ, которому не угрожало уже ни малейшей опасности, горько
о нем пожалел" (лат).
2 "Такова натура толпы: она или рабски прислуживает, или надменно
властвует" (лат).
He знаю, может быть, я взваливаю на себя тяжелое и трудно исполнимое
дело, от которого мне либо придется с позором отказаться, либо вести его под
бременем порицаний, но я хочу защищать положение, отвергаемое, как мною
только что говорилось, всеми историками. Впрочем, как бы там ни было, я
никогда не считал и никогда не буду считать пороком готовность отстаивать
любое мнение, опираясь на разум и не прибегая к помощи авторитета и силы.
181
Так вот, я утверждаю, что тем самым пороком, которым историки попрекают
народные массы, можно попрекнуть всех людей вообще и больше всего государей.
Всякий человек, не управляемый законами, совершил бы те же самые ошибки,
которые допускают разнузданные массы. В этом легко убедиться: немало есть и
было разных государей, но добрые и мудрые государи - наперечет. Я говорю о
государях, сумевших разорвать сдерживающую их узду; в этот разряд не входят
ни государи, существовавшие в Египте и в пору самой древней древности
управлявшие этой страной с помощью законов, ни государи, существовавшие в
Спарте, ни государи, ныне существующие во Франции. Монархическая власть
сдерживается во Франции законами более, чем в каком-либо из известных нам
нынешних царств. Цари эти, правившие согласно конституционным законам, не
входят в названный разряд, поскольку нам хотелось бы рассмотреть природу
всякого человека, взятого самого по себе, и посмотреть, сходна ли она с
природой народных масс. В противовес же названным царям можно было бы
поставить массы, так же как и цари, управляемые законами: в этом случае мы
обнаружили бы у народных масс те же самые добродетели, что и у царей, и
увидели бы, что массы и не властвуют надменно, и не прислуживают рабски.
Именно таким был римский народ, который, пока Республика сохранялась
неразвращенной, никогда рабски не прислуживал и никогда надменно не
властвовал, но с помощью своих учреждений и магистратов честно и с
достоинством играл отведенную ему общественную роль. Когда необходимо было
выступать против одного из сильных мира сего, он делал это - пример тому
Манлий, Децимвиры и другие, пытавшиеся угнетать народ; когда же необходимо
было во имя общественного блага повиноваться Диктаторам и Консулам, он
повиновался. И если римский народ горько сожалел о смерти Манлия
Капитолийского, то особенно удивляться тут нечему: он сожалел об его
доблести, которая была столь велика, что воспоминания о ней вызывали у
каждого слезы. Точно так же поступил бы любой государь, ведь все историки
уверяют, что следует прославлять всякую доблесть и восхищаться ею даже у
наших врагов. Тем не менее если бы среди про-
182
ливаемых по нему слез Манлий вдруг воскрес, народ Рима вынес бы ему тот
же самый приговор; он точно так же освободил бы его из тюрьмы, а некоторое
время спустя осудил бы его на смерть. В противоположность этому можно
видеть, как государи, почитаемые мудрыми, сперва убивали какого-нибудь
человека, а потом крайне о том сожалели. Так поступил Александр с Клитом и
другими своими друзьями, а Ирод - с Мариамной.
Но то, что говорит нам историк о природе народных масс, он говорит не о
массах, упорядоченных законами, вроде римского народа, а о разнузданной
толпе, каковой была сиракузская чернь. Эта последняя совершает ошибки,
совершаемые людьми вспыльчивыми и необузданными, вроде Александра Великого и
Ирода. Поэтому не следует порицать природу масс больше, нежели натуру
государей, ибо и массы, и государи в равной степени заблуждаются, когда
ничто не удерживает их от заблуждений. В подтверждение этого, помимо
приведенных мною примеров, можно сослаться на пример римских императоров и
на других тиранов и государей; у них мы увидим такое непостоянство и такую
переменчивость, каких не найти ни у одного народа.
Итак, я прихожу к выводу, противоречащему общему мнению, полагающему,
будто народ, когда он находится у власти, непостоянен, переменчив и
неблагодарен. Я утверждаю, что народ грешит названными пороками ничуть не
больше, нежели любой государь. Тот, кто предъявит обвинение в указанных
пороках в равной мере и народу, и государям, окажется прав; избавляющий же
от них государей допустит ошибку. Ибо властвующий и благоустроенный народ
будет столь же, а то и более постоянен, благоразумен и щедр, что и государь,
притом государь, почитаемый мудрым. С другой стороны, государь, сбросивший
узду закона, окажется неблагодарнее, переменчивее и безрассуднее всякого
народа. Различие в их действиях порождается не различием их природы - ибо
природа У всех одинакова, а если у кого здесь имеется преимущество, то как
раз у народа, - но большим или меньшим уважением законов, в рамках которых
они живут. Всякий, кто посмотрит на римский народ, увидит, что в продолжение
четырехсот лет народ этот был врагом царского звания,
Достарыңызбен бөлісу: |