Новая философская энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет



бет52/160
Дата21.06.2016
өлшемі10.52 Mb.
#151072
1   ...   48   49   50   51   52   53   54   55   ...   160

Соч.: Грядущее постиндустриальное общество. М., 1998; Marxian Socialism in the United States. Ithaca—L., 1995; The Social Sciences since the Second World War. New Brunswick—L., 1982; The End of Ideology. Cambr. (Mass.)-L., 1986; The Coming of Post-Industrial Society. A Venture in Social Forecasting. N.Y., 1973; The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1976; The Social Framework of the Information Society. Oxf., 1980; Sociological Journeys. Essays 1960—80. L., 1980; The World and the United States in 2013. N.Y., 1987; Bell D., Gmubard S. R. (eds.). Toward the Year 2000. Work in Progress. Cambr. (Mass.)-!-., 1986; Bell D„ Kristol L. (eds.). The Crisis m Economic Theory. N.Y., 1981.

Лит.: Иноземцев В. Л. Постиндустриальный мир Даниела Белла.— В кн.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1998, c.X-CVlI; Haters М. Daniel Bell. L.-N.Y., 1996; Brick N. Daniel Bell and the Decline of Intellectual Radicalism. Madison (Wi.), 1986; iiebowitî N. Daniel Bell and the Agony of Modem Liberalism. N.Y., 1985; Bloom A. Prodigal Sons. Oxf.-N.Y., 1986.



В. Л. Иноземцев

БЕЛОСЕЛЬСКИЙ-БЕЛОЗЕРСКИЙ, кн. Александр Михайлович (1752 — 26 декабря 1809, Петербург—русский просветитель, член Российской Академии словесности, почетный член Императорской Академии наук и Академии художеств, почетный член ряда иностранных академий.

С 1789 по 1793 служил русским посланником в королевстве Сардиния. Дипломатическая карьера пресеклась из-за того, что его донесения, по мнению Екатерины II, не содержали должной идеологической оценки революционных событий во Франции.



Основное его философское произведение «Дианиология, или Философская картина интеллекта» выдержало ряд изданий в Дрездене, Лондоне, Фрейбурге. Русское издание, подготовленное в 1795, в свет не вышло. В его трактате была предложена своеобразная классификация познавательных способностей человека. Термин "«дианиология» (в обычной транскрипции «дианайология») впервые встречается в «Новом органоне» (1764) И. Г. Ламберта. В России «Дианиология» известности не получила, в Европе—наоборот. Помимо благожелательного отзыва в йенской «Всеобщей литературной газете» (26 июня 1792), отметим интереснейшие письма И. Канта. Кант, ознакомившись с его трудом, заявил: «Вашему сиятельству суждено было разработать то, над чем я трудился в течение ряда лет,—метафизическое определение границ познавательных способностей человека, человеческого разума в его чистой спекуляции,—но только с иной, а именно с антропологической стороны, которая приучает различать границы предназначенной для каждого индивида сферы посредством разделения, которая основывается на прочных принципах и столь же нова и глубокомысленна, как и прекрасна, и понятна». Если Кант считал познавательные способности присущими человеку как таковому, то Белосельский-Белозерский, распределив людей по разным «сферам», полагал неравенство способностей естественным и неподверженным перемене.

Соч.: De la musique en Italie. La Haye, 1778; Poésies françaises d'un prince étranger. P., 1789; Epitre aux Français. Pbg., 1802; Олинька, или первоначальная любовь. Село Ясное, 1796; Dianyologie u tableau philosophique de l'entendement. Dresden, 1789; Londre,
1791; Дианиология.—В кн.: Историко-философский ежегодник. 1988. М., 1988, с. 274-288; Дипломатические депеши.-«Русский архив», 1877, кн. 2—3.

Лит.: Гулыга А. В. А. М. Белосельский и его трактат «Дианиология».—В кн.: Историко-философский ежегодник. 1988. М., 1988, с. 266—274; Кант И. Собр. соч. в 8т., т. 8. М., 1994, с. 550-552, 587—588; MawnA. Deux russes écrivains français. P., 1964; Верещагин В. A. Московский Аполлон. Пг., 1916.

A. S. Панибратцев

БЕЛЫЙ Андрей (настоящее имя Борис Николаевич Бугаев) [14 (26) октября 1880, Москва—8 января 1934, там же] —русский поэт, писатель и философ. Автор многочисленных работ по философии, среди которых—«Эмблематика смысла» (в книге «Символизм», 1910), «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности» (1917), «О смысле познания» (1922), «На перевале» («Кризис жизни», «Кризис мысли», «Кризис культуры»; 1923), а также большая незаконченная и до сих пор неизданная работа по философии культуры «История становления самосознающей души», над которой Белый периодически работал в 1926 и 1931. Несмотря на «черновой» стиль исполнения (он охарактеризовал однажды одну из своих книг как «предзамысел к неисполненным еще работам, которых неисполненность мучит меня» —Андрей Белый и ИвановРазумник. Переписка. СПб., 1998, с. 502), философские труды Белого не уступают по значимости его прозе. Если в литературно-критических кругах стало (особенно после отзыва В. Набокова) общим местом говорить об авторе «Петербурга» и «Котика Летаева» как об одном из величайших романистов 20 в., стоящем в одном ряду с Дж. Джойсом, Ф. Кафкой и М. Прустом, то и в авторе «Символизма» и «Кризисов» можно увидеть мыслителя, предвосхитившего и во многом детально разработавшего воззрения, зачисленные позже в философскую классику века,—достаточно назвать Э. Кассирера («Философия символических форм»), Н. Гартмана («Основные черты метафизики познания»), X. Ортегу-и-Гассета («Восстание масс»), О. Шпенглера («Закат Европы»), Э. Гуссерля («Кризис европейских наук»).

Для философского становления Белого характерны поляризация сознания и одновременная интенсификация его полюсов. Даже во внешних фактах биографии отображена эта дуальность: автор «Симфоний» и экстравагантный апокалйптик не только уживается со студентом-естественником, но оба пытаются найти точку имманентности и органической взаимосовместимости. Любопытно сопоставить в этой связи статьи «Священные цвета» (1903) и «Принцип формы в эстетике» (1906), вошедшие впоследствии в книги «Символизм» (1910) и «Арабески» (1911): если одна в экзальтированных тонах излагает стихийнотеософскую символику цвета, то вторая пытается объяснить творческий метод Ибсена и Гёте с помощью закона Бойля — Мариотта. Этой поляризованностью сознания отмечены и вехи философского ученичества Белого, с одинаковым напряжением погружающегося в эксцессы логического и алогического, рационального и иррационального—в линиях: Шопенгауэр, Ницше, Веданта, историческая теософия, с одной стороны, и Кант, Риккерт, Коген, естествознание—с другой. Решающее значение в осознании этого противостояния и вырастании из него философии символизма, которую Белый исповедовал всю жизнь




==232


БЕЛЫЙ


(см.: Белый А. Почему я стал символистом и почему я не перестал им быть во всех фазах моего идейного и художественного развития. Arm Arbor, 1982), сыграла встреча с Вл. Соловьевым, незадолго до смерти последнего. Урок Соловьева—воплощенность логического (как таинство философского причастия), а не просто его мыслимость— предопределил весь философский пафос Белого, исходным пунктом которого оказывалась не философия сама по себе, а личность философа как первофеномен мыслимых им идей, иными словами, не синтез (соположение идей в рассудке), а символ (соединение идеи с жизнью). «Вот ответ для художника: если он хочет остаться художником, не переставая быть человеком, он должен стать своей собственной художественной формой» (Белый А. Символизм. М., 1910, с. 453). В решении этой задачи, технически обозначаемой как «символизм», или «антропософия», или «плюро-дуо-монизм», крайности рационализма и иррационализма преодолеваются не теоретически (в ущерб жизни), но и не «жизненно» (в ущерб теории), а символически, т. е. в праксисе личной жизни, отождествившей себя с познанием. Статья «Эмблематика смысла», представляющая собой «кантианскую» эмблему «соловьевского» смысла (о ней высоко отозвался Г. Риккерт), в этом смысле ничуть не менее биографична, чем позднейшая трилогия воспоминаний. «Эмблематика смысла» — своего рода апофатическая философия, испытующая на самых передовых образцах современной философской мысли Запада (к которым Белый до знакомства с Р. Штейнером относит в первую очередь Баденскую школу неокантианства) возможности и границы теоретической философии и знаменующая—вместе с Ницше, но с другого конца—переход к нигилизму как конечному пункту всякой только теоретической философии. «В нашей воле сказать: «Нет ничего». Но мы—не слепые: мы слышим музыку солнца, стоящего ныне посреди нашей души, видим отражениеего в зеркале небосвода; и мы говорим: «Ты—еси»» (там же, с. 84). Встреча с Штейнером в мае 1912 и решение стать его учеником были в этом смысле судьбой, обусловленной необходимостью чисто философского порядка.

Антропософской транскрипцией «Эмблематики смысла» стала написанная в 1915 книга «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности» (уникальная философскоязычная параллель к «Петербургу», демонстрирующая на этот раз не «поток сознания», а «поток сознательности»). Внешний, полемический, пласт книги представляет собой полемику с антиштейнеровской книгой Э. Метнера «Размышления о Гёте» (1913); по существу же речь идет о продолжении тем «Эмблематики смысла» техническими средствами одновременно пишущегося «Котика Летаева». Если тема повести (наиболее ранняя, беспамятная стадия детства) осиливается в праксисе расширения памяти до нулевого мига рождения и даже минус-нулевого состояния дорожденности, то тема философского трактата (логика как творимый мир, где «буду я, когда буду я,— логическим индивидом, образом и подобием Логоса».— Белый А. Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности. М.,· 1917, с. 256) осуществляется в опыте расширения познающего интеллекта до сфер, находящихся по обыкновению в компетенции мистики. Характерен отзыв Штейнера о книге (с которой он был знаком в устном изложении самого Белого и по переводу отдельных ее глав) в берлинской лекции от 19 июня 1917; «Один из наших


друзей попытался соединить написанное мною в моих книгах о Гёте с тем, о чем я однажды говорил здесь в лекциях о человеческом и космическом мышлении. Он написал об этом книгу по-русски, очень необычную русскую книгу. [...] Я убежден в том, что среди определенного круга людей книга эта будет чрезвычайно много читаться. Но если бы ее перевели на немецкий или другие европейские языки, то люди нашли бы ее смертельно скучной, так как у них нет никакого органа для ювелирно выгравированных понятий, для чудесной филигранной отделки понятий, которая в этой книге бросается в глаза. Вот это-то и совершенно необычно, что в развивающемся русском характере выступит нечто совсем иное, чем в прочей Европе, что мистика и интеллектуальность будут жить в нем не раздельно, как в прочей Европе, а (...] появится нечто абсолютно новое: интеллектуальность, которая в то же время есть мистика, и мистика, которая одновременно есть интеллектуальность» (Steiner R. Menschliche und menschheitliche Entwicklungswahrheiten. Domach, 1982, S.59f.).

В целом философский мир Белого лучше всего характеризуется двумя факторами: отсутствием какой-либо систематизированности и стилем. Следующая фраза из воспоминаний Ф. Степуна могла бы вполне отвечать сути дела, не будь она навеяна абсолютной чужеродностыю духовного диспозитива: «Белый всю жизнь носился по океанским далям своего собственного я, не находя берега, к которому можно было бы причалить» (Степун Ф. Встречи. М., 1998, с. 160). Несостоятельность этого (с определенной точки зрения, впрочем, вполне правомерного) образа заключается уже хотя бы в том, что, вывороченный наизнанку, он с ничуть не меньшей правомерностью трансформируется в свой противообраз, так что философа, не могущего причалить к берегу, странным образом корит за это философ, даже еще и не отчаливший от берега. Как бы ни было, несомненным в специфике философствования Белого остается абсолютизированный поиск, сопровождаемый сознательно поволенной подозрительностью ко всему твердому и контурированному. И ищется при этом вовсе не берег, а стиль плавания (момент, с необыкновенной остротой увиденный Г. Шпетом: «От нас теперь потребуется стиль. До сих пор мы только перенимали. [...] Ответственный подвиг принимает на себя Андрей Белый преждевременным выполнением обетования — потому что стиль может явиться только после школы».— Шпет Г. Соч. М., 1989, с. 355—56). Философия Белого (несуществующая для большинства философов), а также его антропософия (непонятная или неприемлемая для большинства антропософов) адекватно воспринимается не в ее понятийно-смысловом фетишизме, а в движении и ритме стиля. Понятия здесь Не больше, чем негативные эмблемы некоего текучего смысла, который относится к ним как ритм к метру или как звучащая музыка к нотной записи. И если каждый великий писатель, по словам Ж. Делеза, является «всегда как бы чужестранцем -в языке, на котором он выражается, даже если это его родной язык», так что «стиль—это иностранный язык в языке» (Deleuze G. Critique et clinique. P., 1993, p. 138, 142sq., со ссылкой на Белого), то в философско-антропософской «иностранности» мысли Белого приходится винить не «философа» или «антропософа» Белого, а «великого писателя» Белого, его стиль, который порожден не потребностями оригинальной эстетики, а фи-




==233


БЕНЕДИКТ


экологией творимых познаний: «Послушайте, размышляли ли вы до блистающей «искры из глаз»? Если—нет, рассмеетесь наверное вы надо мною; но вы не философ тогда; философия есть живая страна, преисполненная невыразимых ландшафтов» (Белый А. Кризис культуры.—В кн.: Он же. На перевале. Берлин, 1923, с. 153). Нет сомнения, что с точки зрения философской ортодоксии подобные критерии никак не могут стать предметом серьезного обсуждения, но, с другой стороны, столь же очевидно, что только они способны решать там, где философия доходит до своего предела и «заставляет услышать крик в видимых вещах» (Ж. Делез). То, что философия Белого игнорируется цеховыми философами, есть недоразумение, мотивированное их вполне понятным нежеланием видеть ее в одном ряду со своими философиями. Недоразумение исчезает тотчас же, если согласиться, что с этой философией надо считаться не «коллегиально», а тематически. Отношение философов к ней строилось бы тогда по аналогии с отношением литературных критиков к романному творчеству Белого, именно: она могла бы стать сама темой философского исследования—как покушение на исконно философскую проблематику с абсолютно годными средствами: «Самое мое мировоззрение—проблема контрапункта, диалектики энного рода методических оправ в круге целого; каждая, как метод плоскости, как проекция пространства на плоскости, условно защищаема мною; и отрицаема там, где она стабилизируема в догмат; догматов у меня не было, ибо я символист, а не догматик, то есть учившийся у музыки ритмическим жестам пляски мысли, а не склеротическому пыхтению под бременем несения скрижалей. [...] Пока не усвоен стержень моего мировоззрительного ритма, бойтесь полемики со мной; всегда могу укусить со стороны вполне неожиданной; и укусив, доказать по пунктам (гносеологически), что я поступил не вопреки мировоззрению своему, а на основании его данных, ибо мировоззрение мое для вас весьма туманная штука; оно ни монизм, ни дуализм, ни плюрализм, а плюро-дуо-монизм, то есть пространственная фигура, имеющая одну вершину, многие основания и явно совмещающая в проблеме имманентности антиномию дуализма, но—преодоленного в конкретный монизм» (Белый А. На рубеже двух столетий. М.—Л., 1930, с. 187—188).

Лит.: Мочульский К. Андрей Белый. Париж, 1955; Бугаева К. И. Воспоминания о Белом. Berk., 1981; Cioiwn S. The Apocalyptic Symbolism ofAndrey Bely. The Hague, 1973; KoüikF. L'influence de l'anthroposophie sur l'œuvre d'Andréi Bolyi, Bd. 1—3. .Fr./M., 1981; Deppermann Ai. Andrej Belyjs ästhetische Theorie des schöpferischen Bewusstseins: Symbolisierung und Krise der Kultur um die Jahrhundertwende. Münch., 1982; Andrej Belyj, Pro et Contra. Atti del Г Simposio Intemazionale Andrej Belyj. Mil., 1986; Malmstad. J. (ed.). Andrey Bely: Spirit of Symbolism. Ithaca, 1987; Andrej Belyj, Symbolismus. Anthroposophie. Ein Weg, hrsg. von Taja Gut. Dornach, 1997; Zink A. Andre) Belyjs Rezeption der Philosophie Kants, Nietzsches und der Neukantianer. Münch., 1998.

К. А. Свасьян

БЕНЕДИКТ (Benedict) Рут (15 июня 1887, Нью-Йорк— 7 сентября 1948, там же)—американский антрополог и культуролог, представительница этнопсихологического направления. Бенедикт испытала значительное влияние идей 3. Фрейда. При объяснении происхождения и сущности институтов культуры она исходила из концепции подобия индивидуальных и коллективных психологиче

ских закономерностей, а также из представления о сходстве механизмов формирования нормальных и патологических явлений психики. В этнографических исследованиях она развивала идеи Фрейда, рассматривая архаические культуры различных племен как проявления специфически присущих им патологий.

Главный теоретический труд Бенедикт—«Модели культуры» (Patterns of Culture. Boston, 1959), в котором обнаруживается влияние не только Фрейда, но и «философии жизни» О. Шпенглера. Основным понятием культурологической концепции Бенедикт выступает «pattern»—модель (образец) как ключ к пониманию морфологии данной культуры. Бенедикт отстаивает принцип культурного релятивизма, согласно которому каждое явление культуры может быть адекватно понято только в общем контексте культуры. Каждая культура представляет собой определенное внутреннее единство форм мышления, единство стилистики, запечатленное в формах экономической, политической, духовной, религиозной, практической, художественной жизни. Выявление этого стилистического единства форм, с точки зрения Бенедикт,—основная цель исследования культуры. Свой метод изучения культуры она называет «дистанцированием». Согласно Бенедикт, культуролог или антрополог вовсе не обязаны жить какое-то время в стране изучаемой культуры или знать язык ее народа. «Дистанцированное» изучение культуры предполагает анализ социологических и этнографических данных, фольклора, религиозных верований, художественной и научной литературы, прессы, киноискусства и т. д.

Бенедикт признавала первичным в каждой культуре личность и особенности ее психики. При этом межкультурные различия объясняются прежде всего различиями в индивидуальной психологии. Но между обществом и индивидом существует неразрывная взаимосвязь, и личность, с точки зрения Бенедикт, следует изучать именно в системе этой взаимосвязи. Метод «дистанцирования» и концепция культурного релятивизма в начале 1940-х гг. были использованы ею для критики германского фашизма и японского милитаризма.

Соч.: Race: Science and Politics. N.Y., 1940; The Chrysanthemum and the Sword. N.Y., 1943; Психологические типы в культурах ЮгоЗапада США.—В кн.: Антология исследований культуры. СПб., 1997.

Лит.: MeadM. R. Benedict. N.Y.-L, 1997.



Т. П. Лифинцева

БЕНЕКЕ (Beneke) Фридрих Эдуард (17 февраля 1798, Берлин—1 марта 1854, там же)—немецкий философ, представитель эмпирически ориентированного психологизма. Изучал философию и теологию в Галле и Берлине. Преподавал в Берлине (1820) и Геттингене (с 1822). С 1827 профессор в Берлине. В полемике с философами немецкого идеализма (в особенности с преподававшим тогда в Берлине Гегелем) Бенеке, опираясь на Канта и Дакка, отстаивал тезис о том, что индуктивная психология может стать основой не только теории познания, но также логики, этики и метафизики. Считая, что априорного знания не существует, Бенеке в целом развивал идеи, сходные с английской ассоциативной психологией и учением Шотландской школы философии здравого смысла; его последние труды несут на себе печать влияния Гербарта. Психологическое исследование, по Бенеке, должно основываться на




==234


БЕНТАМ


внутреннем опыте—это естествознание «внутреннего чувства». Корректируя учение Локка о сознании как «чистой доске» (tabula rasa), Бенеке исходит из представления о «задатках», которые могут быть развиты внешними побуждениями. Душа—сумма «задатков» (или «способностей»), стремящихся к своему осуществлению. Эти способности многогранны, душевными образованиями они становятся тогда, когда соединяются с адекватными им раздражителями, что порождает первоначальные ощущения; душа приобретает в своем развитии новые душевные способности и приводит затем к возникновению представлений. Представления обладают способностью притягивать друг друга в зависимости от степени однородности своего содержания и стремиться к более устойчивым соединениям. Если душевные образования (в т. ч. «дарование» и «талант») появляются в результате воздействия раздражений на способности души, то воспитание должно так упорядочить воздействие раздражений, чтобы они соответствовали его цели—развитию, обогащению и укреплению первичных способностей. Таким образом, психология лежит в основе педагогики Бенеке, а философия становится истолкованием самопознания человека.

Соч.: Erkenntnislehre nach dem Bewusstsein der reinen Vernunft. Jena, 1920; Erfahrungslehre als Grundlage alles Wissens in ihren Hauptzügen dargestellt. Jena, 1920 (Repr.: Amst., 1965); Neue Grundlegung zur Metaphysik. B., 1822; Kant und die Philosophische Aulgabe unserer Zeit. Eine Jubeldenkschrift auf die Kritik der reinen Vernunft. B., 1832; Lehrbuch der Psychologie als Naturwissenschaft. B., 1833 (Repr.: Brüssel, 1969); Die Psychologie in ihrem Verhältnis zur Erfahrung, zur Spekulation und zum Leben. B., 1833; Grundlinien des natürlichen Systems der praktischen Philosophie, Bd. 1—4. В., 1837—40; System der Logik als Kunstlehre des Denkens, Bd. 1-2. В., 1842.



И. А. Михайлов

БЕНЗЕ (Bense) Макс (1910, Страсбург-1990)-немецкий философ, интенсивно занимавшийся информационной и семиотической эстетикой. Изучал в Бонне (1930— 34) и в Кельне (1934—35) физику и математику. Защитил диссертацию «Квантовая механика и относительность существования» у О. Беккера. В 1946 опубликовал труд «Контуры гуманитарной истории математики» (т. 1—2), который· защитил в качестве второй диссертации в университете Иены. С 1946—профессор философии в этом университете. С 1949—в Высшей технической школе Штутгарта. Основатель кружка «Духовная жизнь Франции».

С сер. 1950-х гг. Бензе сосредоточил усилия на создании «объективной эстетики», которая строится им на основе кибернетики и теории информации. Информационная эстетика рассматривается Бензе как наука о математических и технических основах творческого процесса. В противовес «рецептивной эстетике», которая делает своим предметом эмоции, субъективные суждения вкуса и восприятие художественных произведений, «объективная» (или информационная) эстетика дает методический анализ художественных произведений как объективно данного.

От объективной эстетики Бензе обратился к семиотике. Он выпускает ряд работ по теории семиотики—«Семиотика. Общая теория знаков» (1967); «Семиотический процесс и системы» (1975), а также основывает серию «Исследования оснований кибернетики и наук о духе» (1960) и международный квартальник по семиотике и эстетике
«Semiosis» (1975). С семиотической точки зрения Бензе рассматривает не только эстетические, но и гносеологические и отологические проблемы. В нач. 1970-х гг. он строит теорию семиотической эстетики («Знак и дизайн. Семиотическая эстетика», 1971; «Эстетика», 1982). Согласно ему, художественное произведение не отображает и не репрезентирует внешний мир, оно обладает собственной реальностью. Бензе считается основателем штутгартской эстетической школы.

Соч.: Quantenmechanik und Daseinsrelativität. Köln, 1938; Geist der Mathematik. Münch., 1939; Einleitung in die Philosophie. Münch., 1942; Konturen eines Geistesgeschichte der Mathematik. Hamb., 1946; Philosophie als Forschung. Köln, 1947; Technische Intelligenz. Stuttg., 1949; Der Begriff der Naturphilosophie. Stuttg., 1953; Aesthetica, Bd. 1—4. Stuttg., 1954—60; Semiotik. Allgemeine Theorie der Zeichen. Baden-Baden, 1957; Einfiihrung in die infonnationstheoretische Aesthetik. Hamb., 1969; Zeichen und Design. Semiotische Aesthetik. Baden-Baden, 1983; Repräsentation und Fundierung der Realitäten. Baden-Baden,1986.

Лиг.: Semiosis, 17/18, 1980 (Sonderheft zum 70. Geburtstag); Semiosis (36—38), 1985, Sonderheft zum 75. Geburtstag; Zeichen von Zeichen. Festschrift. Baden-Baden, 1990.

А. П. Огурцов



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   48   49   50   51   52   53   54   55   ...   160




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет