Новейшая история россии

Пока события мировой войны делали комплекс международных отношений податливым для перемен, следовало создать базис для превращения мощи во влияние, создать легальные инструменты американского воздействия на опустошенный мир. Так или примерно так думали американские политики. Что было уже сделано в этом плане? Созданный в 1944 г. Международный валютный фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР) закрепили уникальное положение доллара в мире, усиливали зависимость ориентирующихся на мировой капиталистический рынок стран от США, превратившихся в гаранта этого рынка. Валюты этих стран теперь непосредственно были связаны с долларом, стабильность их зависела от стабильности американского доллара.

МВФ, МБРР и доллар давали ключи для воздействия на дружественные Соединенным Штатам и подчиненные им страны. Существовали, однако, государства, не затронутые экономическим «притяжением» Вашингтона. Прежде всего, разумеется, это относилось к Советскому Союзу, в значительной мере это также относилось к удаленным от мирового капиталистического рынка странам.

¹ Donovan R. Conflict and Crisis. The Presidency of Harry S. Truman, 1945-1958. New York, 1977, p. 34.

226

Взяв курс на проведение политики контроля над отдаленными регионами, исторически никак не связанными с американскими интересами, США не могли не натолкнуться на сопротивление: американская политика проводилась все-таки не только среди «вассалов» и поверженных, но и «среди суверенных стран, которым нужно было либо переходить на положение подопечных, либо противостоять натиску американской дипломатии. Политика установления американского контроля над Европой сразу же натолкнулась на сопротивление самого крупного военного союзника США — Советского Союза. По прошествии сорока лет представляется возможность рассмотреть это направление американской политики в наиболее полном виде.

США, мягко говоря, специфически относились к СССР как к союзнику. В великой антигитлеровской коалиции номинально все три основных участника (СССР — Великобритания — США) были равны, а в реальности американская сторона делала большое различие между своими британским и советским союзниками. В Вашингтоне находилось совместное американо-британское военное командование, Объединенный комитет начальников штабов; на европейском фронте британские войска подчинялись американскому командованию. Британия с ее населением более чем в три раза меньшим, чем население СССР, пострадавшая от военных действий несравнимо меньше СССР получила в три раза больше товаров по ленд-лизу; англичанам был гарантирован заем на послевоенное восстановление; американцы делились с ними своими военными секретами. Первая оккупированная вражеская страна — Италия стала показателем

называемого «равенства» трех великих союзников: америка-

227

но-английская администрация не включила представителей СССР в органы управления этой страной. Можно назвать и другие проявления пристрастности и нелояльности США как военного союзника.

Понеся огромные потери в борьбе против гитлеризма, Советский Союз не менее, а более, чем США, нуждался в безопасности. И если безопасность своего прежнего союзника рассматривалась Соединенными Штатами как второстепенный вопрос, то это говорит лишь о близорукости и исключительной самоуверенности ослепленных своим могуществом проводников американской политики, пытавшихся обращаться с СССР как с обреченной на зависимость страной.

На международной арене с поворотом США к интервенционизму сложилась парадоксальная ситуация. Одна страна — Соединенные Штаты, официально выдвигая в качестве своей цели обеспечение собственной безопасности, объявила о своей заинтересованности во всей «внешней сфере», то есть во всем огромном мире. Другой стране — Советскому Союзу было отказано в обеспечении безопасности собственных границ.

Соединенные Штаты не испытали тягот войны во всей их жестокости. Они посылали контингенты своих войск за океаны лишь тогда, когда (в случае с Германией) боевая мощь противника уже была сломлена либо (в случае с Японией) на этапе подготовки к решающим битвам, и обосновывали свое право на глобальное вмешательство желанием избежать тягот нового мирового военного конфликта.

Советский Союз один в течение трех лет сдерживал натиск гитлеровской Германии и внес решающий вклад в разгром агрессора. Тем не менее в обеспечении своей безопасности он, с

228

В 1945 г. идея необходимости для США взять в свои руки управление значительной частью мира охватила государственный аппарат, деловые круги, лоббистов Вашингтона, верхушку реформистских профсоюзов, академическую элиту, прессу. Идея Америки, «вознесшей факел над погруженным во мрак миром», была привлекательна для многих. Президента-демократа поддерживали влиятельные республиканцы, такие как братья Даллесы и У. Макклой, влиятельный на Капитолийском холме сенатор А. Ванденберг, представлявший элиту северо-восточного истеблишмента Г. Стимсон, лидеры республиканской партии во главе с Т. Дьюи.

Без таланта этой плеяды подъем Соединенных Штатов не был бы таким стремительным и повсеместным. Трудно не согласиться с оценкой Дж. Курта: «В этом первом поколении над центром Американской Империи возвышалась группа исключительных по качествам деятелей, которые определили структуру этой империи, направление приложения ее энергии. Одновременно выдающаяся группа талантливых людей выдвинулась в главных регионах этой империи, эта группа адаптировала и прилагала американскую имперскую политику к местным реальностям своих наций». В последнем случае речь идет о Конраде Аденауэре в Германии, Сигеру Йосида в Японии, Альциде де Гаспери в Италии, Уинстоне Черчилле в Британии, Шарле де Голле во Франции.

«С приходом «холодной войны, — пишет американский исследователь Курт в весьма консервативном журнале, — американская мощь и присутствие распространились по всему свободному миру (особенно очевидно в Западной Европе, Северо-Восточной Азии, в Латинской Америке) — да и по всему миру». Но еще больше мощь и присутствие Америки распространились после окончания «холодной войны»¹.

229

20 апреля, через пять дней после похорон президента Рузвельта, Трумэн попросил посла Гарримана (которого он видел в первый раз) оценить проблемы, стоящие между СССР и США. Гарриман сказал, что Москва одновременно преследует два противоположных друг другу курса: дружба с Америкой и Британией и расширение контроля над Восточной Европой. Русские очень нуждаются в помощи при послевоенном восстановлении жизни, и сознательно ссориться с США они не будут. Жесткость им в пользу. Но они, безусловно, укрепят свой контроль над Восточной Европой. Трумэн сказал, что не боится русских.

Трумэн был предрасположен поступать жестко и, выбирая между Москвой и Лондоном, не колебался — последний был бесконечно ближе. Неважно, что отчуждение Москвы грозило мировыми осложнениями. Генерал Гроувз докладывал невероятные вещи из Аламогордо, и в целом приход «века Америки» было трудно оспорить. Англичанин же говорил именно то, что от него в данном случае хотели услышать. Он сумел внушить Трумэну представление о Советском Союзе как о нарушающем в свою пользу совместные договоренности, достигнутые в Ялте, он сумел заронить нужные сомнения в лояльности Москвы. Англичанам в чрезвычайной степени сопутствовало то обстоятельство, что президент Трумэн стремился максимально сократить недели и дни своего внешнеполитического ученичества.

В.М. Молотов был первым, кто в ранние часы 13 апреля 1945 г. прибыл в американское посольство с выражениями соболезнования советского правительства. Природное заикание усугублялось тяжестью момента, и Молотов высоко отозвался о покинувшем мир президенте Рузвельте. После некоторой паузы он задал вопросы о новом президенте. Через неделю ему предстояло увидеть Гарри Трумэна воочию.

Самолет с Молотовым приземлился в Вашингтоне в воскресенье, 22 апреля 1945 г. и состоялась относительно краткая и вежливая беседа Молотова с Трумэном. Она была даже сердечной. Утром перед второй встречей — 23 апреля — государственный секретарь Стеттиниус, вооруженный специальным аналитическим докладом, созданным Элбриджем Дерброу, заверил англичан, что, в случае прогресса на переговорах, он «мобилизует президента для разговора с Молотовым в манере «голландского дядюшки». Президент вызвал для подготовки к встрече с

230

Находясь под перекрестным огнем аргументов в пользу позитивного сотрудничества и доводов, говорящих о преимуществе силового давления, президент Трумэн созвал 23 апреля 1945 г. совещание, цель которого заключалась в том, чтобы найти ответ на возникавшую на горизонте американской внешней политики проблему отношений с СССР.

Трумэн действовал неожиданно с самого начала. Он построил встречу так, что вначале излагал свои взгляды по данному вопросу, а затем фиксировал ответы и комментарии противостоящей стороны. После Рузвельта это был неожиданный прием, как и тональность встречи. Сказанные на подготовительном совещании, его слова звучат грубо и неожиданно резко — по отношению к самому жертвенному союзнику — даже сейчас, спустя много столь пестрых лет. «Наши соглашения с Советским Союзом до сих пор являли собой движение в одну сторону, и такое движение не может продолжаться; это следует решить сейчас или никогда». Трумэн сказал, что он готовит планы к Сан-Франциско и что, «если русские не хотят присоединиться к нам, пусть идут к черту»¹.

Для большинства участников совещания это была первая деловая встреча с Г. Трумэном. Президент начал с того, что охарактеризовал Ялтинскую конференцию как улицу с односторонним движением, где уступки делала лишь американская сторона². Многие из присутствующих гораздо лучше были осведомлены о ходе работы этой конференции и знали многое о компромиссном характере ее соглашений, о многих уступках, сделанных в ходе ее работы с советской стороны. Но перед ними выступал носитель высшей политической власти, их непосредственный руководитель, и его оценки не могли не влиять на позицию присутствующих.

Военный министр Г. Стимсон, без сомнения, был самым опытным политическим деятелем среди тех, кто участвовал в этом совещании. Он воззвал к здравому смыслу и сдержанности. Нужно выяснить суть советских намерений, узнать, к чему они стремятся. Если же Соединенные Штаты, по-своему оценив

¹ FRUS, 1945, v. 5, р. 252.

² FRUS, I945, v. 5, р. 252-255.

231

Собственно, Стимсон ужаснулся. Он полагал, что неловкость госдепартамента и нарочитый американский акцент на «идеализм» и «альтруизм» (вместо столь необходимого «реализма») произвели взрывную смесь. Посол Гарриман и американский военный представитель Джон Дин явно преувеличили имеющиеся разногласия и раздражения, переведя их в разряд первостепенных проблем. Теперь американская сторона решительно двигалась к столкновению. Стимсон попытался замедлить этот кризисный бег. Он попытался добавить несколько пунктов: политическая демократия нелегко создается в обществах, лишенных демократических традиций; только Соединенные Штаты и Объединенное Королевство «имеют реальное представление о независимом и свободном голосовании». Стимсон напомнил, что по ключевым вопросам русские всегда держали свое слово и военным кругам США не раз приходилось полагаться на них. А фактически «русские были часто даже лучше, чем их обещание». И Стимсон привел еще один аргумент, который он считал важным: «Русские, возможно, были более реалистичными в отношении своей собственной безопасности».

При всем престиже своей долгой карьеры Стимсон был в одиночестве. Только председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл соглашался с тем, что Со-

¹ FRUS, 1945, v. 5, р. 253-255.

232

Громкий резонанс на совещании вызвало выступление военно-морского министра Дж. Форрестола, о котором присутствующим было известно, что он, как бывший президент компании «Диллон, Рид энд компани», был своим человеком на Уоллстрит и никогда не принадлежал к активистам рузвельтовского «Нового курса». Он обостренно воспринимал судьбу капитализма, казавшуюся ему особенно уязвимой на волне социального подъема, вызванного победой антигитлеровской коалиции в долгой и трудной войне (об этом красноречиво говорят изданные после его смерти дневники). Дж. Форрестол изложил свою точку зрения прямо и открыто: от русских он не ожидал изменения позиции, если СССР не отступится, к нему нужно будет применить силовое давление, поскольку выяснение отношений представляется неизбежным, лучше начать его раньше, чем позже.

Последнее слово принадлежало президенту. Г. Трумэн заявил, что в вопросе о Польше Соединенные Штаты будут придерживаться твердой позиции. Но продвижение по пути ужесточения отношений с СССР будет происходить постепенно, США будут медленно двигаться к замораживанию отношений с СССР, учитывая особенности ситуации на Дальнем Востоке. Наивно не видеть цинизма во многих действиях американских политиков, но цинизм данной позиции виден особенно отчетливо.

Представляется, что точка зрения президента Трумэна вызрела в предшествующие одиннадцать дней: Соединенные Штаты должны занять жесткую позицию. «Был достигнут консенсус в мнениях совещающихся лиц, что пришло время американцам занять твердую позицию в отношении Советов, и что не грозит особыми неприятностями продолжение нами боевых действий, даже если Россия замедлит или даже остановит свои военные

233

усилия в Европе и Азии». Беспардонным действиям будет положен конец. В тот же день Идеи заверил Черчилля в том, что «нового президента Советы не запугают»¹.

23 апреля 1945 г. в Белом доме состоялась встреча Г. Трумэна с министром иностранных дел СССР В.М. Молотовым. Эта встреча многократно описана и прокомментирована. Г. Трумэн накануне пришел к выводу, что русских больше всего впечатляет сила и их податливость будет прямо пропорциональна американскому нажиму.

До встречи с президентом Молотов встречался с бывшим послом в СССР Джозефом Дэвисом. Молотов беспокоился о том, чтобы вся информация не исчезла с уходом президента Рузвельта и чтобы «различие в интерпретациях и возможные осложнения не возникли из-за отсутствия Рузвельта». Дэвис тоже беспокоился о том, что Трумэн может полагаться «на других» и прийти к «необдуманному решению». Он советовал Молотову объяснить президенту русскую позицию².

Президент Трумэн принял народного комиссара Молотова в половине шестого вечера. Молотов держался совета Дэвиса и тщательно старался объяснить русскую позицию, особенно в польском вопросе. Президент обозначил свою позицию тремя днями ранее. Во время беседы с Гарриманом и Стеттиниусом: «Мы, конечно, не можем надеяться на получение 100 процентов того, чего мы хотели бы. Но по важным вопросам мы должны быть способны получить 85 процентов». Действуя в этом направлении, Трумэн перебил Молотова и жестко прочитал лекцию о том, что Леги назвал «природным американским языком». Русские должны внять аргументам, как их интерпретируют в Вашингтоне. Двусторонние отношения не могут более быть построены на базе «одностороннего движения».

Молотов ответил, что единственным приемлемым способом сотрудничества является отношение трех правительств друг к Другу как к равному, без желания навязать свою волю. Армия

¹ Churchill W. Triumph and Tragedy. Boston: Houghton Mifflin, 1953, P. 492.

² Davies journal, April 23, 1945, Box 11, Davies Papers.

234

Выслушав слова президента: «Выполняйте наши требования по Польше, и мы будем говорить в менее грубой манере», В.М. Молотов побледнел (Болен пишет, что он стал «пепельным»). Он старался изменить предмет беседы, но Трумэн был непреклонен. Согласно воспоминаниям Трумэна, тогда Молотов и сказал, что никогда в жизни с ним так бесцеремонно не разговаривали. «Выполняйте свои соглашения и с вами не будут так разговаривать»². Трумэн потребовал передать все сказанное Сталину и дал понять, что встреча окончена.

Даже Гарриман пишет, что «был поражен, видя столь энергичную атаку президента». Гарриман сожалел, что Трумэн зашел так далеко. На Капитолийском холме сенатор Ванденберг сказал, что это лучшая новость за долгое время.

Грубая беседа Трумэна с Молотовым не была причиной «холодной войны», но она является хорошим показателем изменения тона, характера отношений, поворота к той дороге, которая вела к конфронтации. Чувствующие свое одиночество русские на этот раз обнаружили степень перехода от Рузвельта к новому президенту. Курс Рузвельта, признавшего Советскую Россию и сотрудничавшего с ней в жесточайшей из войн, заканчивался. Война в Европе кончалась, а с ней и потребность американцев в помощи и дружбе России. Вашингтон желал контролировать все европейские процессы, и наиболее болезненным для Москвы был новый интерес Америки к Восточной Европе. До какой степени победоносная Россия готова была уступить на главной из своих границ?

На присутствующих произвело впечатление жесткое поведение президента. Леги пишет в дневнике: «Жесткая позиция президента оставила русским лишь два способа действий: или сблизиться возможно близко с нашей позицией по Польше, или быть вытесненным из новой международной организации. Меня более чем удовлетворила позиция президента, и я полагаю, что она будет иметь благоприятный эффект на советскую пози-

¹ McCullough. Truman. New York: Simon and Schuster, 1992, p. 375.

² Ulam A. Rivals. New York: Viking, 1971, p. 64.

235

Гарриман: «Я был несколько шокирован, честно говоря, когда президент столь энергично атаковал Молотова. Я считаю правдой то, что ни один иностранец не говорил с Молотовым таким образом... Я сожалею, что Трумэн поступил таким образом; его поведение позволило Молотову сказать Сталину, что политика Рузвельта отставлена. Это была ошибка»¹.

Молотов сказал, что понимает важность польского вопроса для США, но для СССР — это вопрос жизненной важности. Г. Трумэн пригрозил, что неуступчивость СССР может привести к тому, что США начнут создавать мировую организацию без него и что вопрос о предоставлении СССР экономической помощи будет отставлен.

Дважды за тридцать лет Германия проходила польским коридором к жизненным центрам России, ставя ее на грань выживания. А ныне Америка брала на себя роль куратора русских западных границ. На многое могли пойти русские, руководствуясь желанием сохранить дружбу с Соединенными Штатами. Но не ценой передачи власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», которые просто и яро ненавидели Россию. Торговать русской безопасностью в 1945 г. было невозможно. То было нечто, чего не могло себе позволить никакое русское правительство. Между Германией и русскими границами стояла самая мощная в мире армия, и ее доблесть стоила ей невероятной крови. И зря Трумэн взял свой жесткий тон. Россия никогда не была колонией Запада; менее всего она готова была ею стать после победы над Германией. «Польские ворота» стоили России огромных жертв, и отдавать ключи от них Вашингтону советское правительство просто не могло.

С достаточной долей реализма адмирал Леги заканчивает свою запись за день 23 апреля: «Я лично не верю, что можно исключить доминирующее советское влияние в Польше»². Довольно трудно определить причины неожиданной жесткости президента Трумэна. Общественное мнение в стране не требова-

¹ Harriman A. America and Russia in a Changing World. Garden City: Doubleday, 1971, p. 453.

² Leahy Diary, April 23, 1945.

236

После жесткого приема Трумэном Молотова («Со мной никогда в жизни так не говорили») Сталин прислал Черчиллю и Трумэну свое объяснение политики СССР в Восточной Европе. Он просил союзников учесть, что «Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США. Польша для безопасности Советского Союза означает то же, что Бельгия и Греция для безопасности Великобритании». Он не знает, в какой мере «подлинно демократичны» греческое и бельгийское правительства, поскольку его никто не консультировал на эту тему, но он не может понять, «почему в дискуссии о Польше не сделано никакой попытки принять во внимание интересы Советского Союза в плане безопасности». Почему не может быть принят за основу югославский прецедент, если люди Тито могут составить основу правительства в Югославии, то почему этого не может произойти в Польше?

Требование решить польский вопрос желательным для США образом не было новостью. Существеннее было то, что прежние намеки американцев о послевоенном сотрудничестве, о помощи в восстановлении уступили место противоположному.

Жесткий (и опасный) поворот американского руководства можно объяснить только новым глобальным курсом Вашингтона. У американского руководства появилось чувство ответственности за все мировые дела. Вильсонизм, мессианский либерализм, мощный порыв реформировать весь мир, сделать его «гарантированным» для либеральной демократии и либерального капитализма охватили американскую элиту. Идеологи этого

237

В день беседы с Молотовым Трумэн принял военного министра Генри Стимсона. Тот передал президенту несколько машинописных листков. Концовку текста Стимсон дописал только утром этого дня: «В течение четырех месяцев мы скорее всего завершим создание самого ужасного в человеческой истории оружия, одна бомба которого может разрушить целый город». В настоящий момент только Соединенные Штаты способны создать такое оружие.