Предисловие [К хрестоматии «Освобожденный труд»] *

Предисловие [К хрестоматии «Освобожденный труд»] *

Центральный Комитет Коммунистического Союза Молодежи издает превосходно подобранную хрестоматию, для которой и просил меня сделать небольшое предисловие.

Я не стану распространяться здесь о качестве этой хрестоматии. С большим знанием мировой литературы редакция подобрала множество произведений или отрывков не только из русских, но и из иностранных писателей. Хрестоматия не только может служить введением в изучение литературы, а вместе с тем и жизни, которую литература сильнее всякого другого искусства отражает, но и доставить сама по себе, как своеобразное художественное произведение, большое наслаждение. Я имею при этом в виду не подростков только, не неискусившихся еще в литературе юношей, а любого читателя без исключения.

Всякие разговоры о «буржуазной» культуре, которая процветала вплоть до Октябрьской революции, и пролетарской, которая началась сейчас же после Октября, и какой-то принципиальной пропасти между ними распадаются перед лицом подобной хрестоматии. Достаточно положить ее на стол, чтобы разубедить в настоящее время уже немногих фанатиков в том, будто мы можем игнорировать культуру прошлого человечества в области художественной идеологии. Наоборот, наши русские писатели, классики и народники, и иностранные писатели, начиная с древнейших, при том удачном подборе, который сделан редакцией, великолепно созвучны нашей эпохе и представляют собою как бы единый концерт при всей разнице голосов.

В разные эпохи разные писатели в важнейших деталях различно подходили к центральным вопросам жизни, но в основе, как это недавно отметил Анатолий Франс, для всех великих или даже просто крупных поэтов, как и для всех удачных произведений, заслуживших жить в поколениях, всегда характерны глубокая гуманность, порыв к победе человеческого духа и ненависть ко всему, что его сковывает. В этом смысле коммунизм является завершением чаяний тех пророков, какими являлись почти все великие поэты и художники мира.

Я не могу не обратить внимание также и на удачный подбор иллюстраций. Конечно, литературная хрестоматия может лишь на втором плане проводить параллельные своей главной задаче цели в области других искусств, но тем не менее, иллюстрации хрестоматии многочисленны и удачны по подбору и с той же широтой, что и литературные образцы, обнимают искусство многих эпох и народов.

Прекрасное дело, сделанное Комсомолом Украины, не надо специально переделывать для РСФСР. Можно только пожелать, чтобы во всем Союзе Советских Социалистических Республик хрестоматия нашла широкое распространение и чтобы повторные ее издания, которые не заставят себя ждать, выходили еще улучшенными на основе критических замечаний, которые редакция ждет от знатоков этого дела и от друзей-читателей.

А. Луначарский.

Москва 17/III-23 г.

Из предисловия [К «Библиотеке современных писателей для школы и юношества»] *

В довоенных гимназиях как огня боялись современности.

В мое время доходили только до Гоголя и чуть-чуть касались Тургенева и Гончарова, потом включен был Толстой и, кажется, Достоевский; иногда прикасались к Короленко, но в общем крайне скупо и опасливо подходили к литературе, ближайшей по времени и по настроению юношам и девушкам, которых выпускали из средней школы.

Если бы даже не произошло ничего особенного в русской общественной жизни, то и тогда всякий мало-мальски передовой педагог должен был бы бороться с тем чрезмерным вниманием, какое уделялось писателям XVIII века и первых десятилетий XIX, и с полным отсутствием современников или робким школьным подходом к менее острым их произведениям.

Под высокими словами о том, что детей надо учить на примере классиков — а классиком становится человек только тогда, когда книги его покроются паутиной веков, — на самом деле скрывался страх перед жизнью, которая вообще всячески устранялась из школы и сильный запах которой не может не быть присущ всякой современной литературе. Но сейчас в жизни России произошел такой переворот, какого не произошло ни в одной стране. Как после землетрясения, все выглядит по-новому. Не развалины вокруг, но новая жизнь, вызванная этим не просто стихийным, но человечески осмысленным землетрясением, буйно прорывается отовсюду. На все приобретается новая точка зрения, все обновлено и вовне и внутри. Иной раз старые формы жизни причудливо переплетаются с новыми, и на поверхностный взгляд может показаться, что мы имеем, например, неподвижную деревню, но стоит только немножко вперить в нее глаза, то увидишь, что она, многострадальная и многотысячная деревня, совсем не та и надо изучать ее по-новому.

Еще больше относится это к городу и к таким подвижным его представителям, как пролетариат фабрик и заводов и интеллигентный пролетариат.

Старые художники частью озлобленно отошли от обновленной земли, частью растерянно смотрят на нее и больше замечают не убранные еще руины, чем цветущую новую жизнь. Однако есть и такие среди них, которые сделали усилие над собою и, может быть, без полного внутреннего понимания, но с большой остротою глаза и карандаша зарисовывают сперва дикие для них, а потом все более и более увлекательные формы новой жизни. С другой стороны, из взрыхленной земли выходят и выходят десятками и сотнями новые писатели.

Куда только не бросала их жизнь, чего только они не пережили! В одну неделю испытали они больше, чем иной крупный писатель за всю свою жизнь в прошлые годы. Все ужасы войны империалистической, всю многосложность, всю горькую, героическую симфонию войны гражданской и одновременно с этим скорбные потрясающие картины напряжения нашего тыла — для того, чтобы не сдать завоеваний революции во много крат сильнейшему врагу. Почти каждого из них жизнь метала с севера на юг, с востока на запад, красноармейцем ли, советским ли служащим, или перекати-полем, носимым вихрями взбудораженной атмосферы.

Перед всеми этими обстоятельствами кажутся бледными все противопоставления старой формы — новой форме, которая в конце концов чисто кабинетно расцветала в футуристических кружках.

Сделалось в гораздо большей степени вопросом жизненной стихии чувство, что новые люди, имеющие новые материалы, должны будут, конечно, дать что-то новое.

До революции дать новое значило рассказать о старом с каким-нибудь вывертом, найти какие-нибудь формально виртуозные изменения литературного материала, в существе которого не лежало ничего нового, разве только сдвиг от жизненного, так сказать, материала к разным богемским кафейным курьезам, мальчишескому озорству.

Вопрос о форме для нашего времени стал для писателя так: найти форму, наиболее точно умеющую схватить новый материал и наиболее ясно умеющую изложить его уму и в особенности чувству читателя.

Не удивительно, что постепенно искусство вообще и литература в особенности должны были близко подойти к той манере писания, которая присуща была классикам и народникам. Это просто наиболее удобная манера, наиболее простая, и перед открывающимися новыми мирами, при огромном богатстве новыми мыслями и чувствами, писатели, конечно, должны были вскоре перейти к этой удобной и простой манере, нисколько не отрицавшей возможности найти в ее рамках свои индивидуальные приемы.

Конечно, наша классическая литература создала незабываемые ценности. Уже по одному этому мы никогда не отвернемся от нее. Затем, как я уже отметил, самое ценное в новой литературе опирается в отношении языка и общей манеры подхода, в особенности в области прозы, на основной кряж нашей литературы — от Пушкина до Горького.

Но, нисколько не отрицая важности изучения всеми молодыми гражданами, а в особенности советскими школьниками, старой дореволюционной литературы в ее действительно здоровых образцах, то есть оставляя под сомнением барское эстетство предреволюционной поры, мы все же должны подчеркнуть, что было бы непонятным грехом со стороны школы не знакомить ученика с советской литературой… А кроме того, надо, чтобы ученик легко находил книгу для чтения современную, свежую, будящую его мысль, дающую ему возможность поярче, побогаче ориентироваться в окружающем. Хорошо, конечно, предоставить подростку самому разбираться в молодом, но очень густом уже лесу нашей литературы. Однако неплохо положить около него книжку, наиболее соответствующую его возрасту, хорошо подобранную в смысле художественности и в смысле направления и снабженную предисловием или комментариями.

Кажется, уже смолкают голоса, каркавшие по поводу оскудения русской литературы. Кажется, уже всякому видно, что она растет, молодая, правдивая, могучая, нарядная.

Можно собрать богатейшие кошницы цветов на лугах этой новой весенней литературы.

Я думаю, что ни одно издательство, в том числе и издательство «Никитинские субботники» 1, не может претендовать в этом отношении на какую-нибудь монополию. Пускай по разным тропам, разными методами собирают школьные антологии и сборники, но начало, делаемое «Никитинскими субботниками», имеет все-таки свою и очень нужную физиономию.

Это не хрестоматия и, во всяком случае, не учебник. Это целостные повести, в совокупности своей хорошо освещающие и данную писательскую индивидуальность, и излюбленные сюжеты, которые данный писатель по особенностям своей жизни избрал своим объектом.

В выборе нет стремления приспособиться к мнимому полудетскому разуму младшей части юношества. Рассказы говорят полным голосом. Каждая книжка снабжается предисловием, дающим характеристику, так сказать, социальной личности писателя и социальной значимости предлагаемых вниманию молодежи произведений.

Я от души желаю, чтобы новая литература и младшая часть нынешней молодежи как можно крепче сплотились между собою, и думаю, что серия, предлагаемая издательством «Никитинские субботники», сыграет в этом отношении свою заметную и благотворную роль.

1 июля 1925 г.