О. В. Осипова Художники-дизайнеры обложки

жүктеу/скачать 2 Mb.

бет	9/29
Дата	18.07.2016
өлшемі	2 Mb.
	#206897
түрі	Книга

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 29

Глава 7

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ДИНАМИКА:
ВОЗНИКНОВЕНИЕ НОВЫХ ПРАВИЛ

Приступая к анализу проблемы институциональной динамики, мы разделим ее на две составляющие:

возникновение и отбор институтов,
подстройку институтов.

Первая связана с появлением и закреплением новых правил, она будет рассмотрена в данной главе. Вторая отражает частичные изменения, вызванные функционированием институтов, их приспособлением к практикам повседневной хозяйственной жизни, ее мы проанализируем в восьмой главе книги.

Рассматривая возникновение и отбор институтов, мы затронем следующие вопросы:

каковы источники возникновения новых правил;
откуда черпается материал для новых институциональных образцов;
в какой степени создание новых правил является результатом целенаправленных, рациональных действий;
откуда возникают разрывы между новыми и существующими правилами;
каковы критерии отбора и закрепления новых правил;
в какой степени новые правила более эффективны, нежели те, что существовали прежде.

Источники возникновения новых правил

Каковы основные причины, приводящие к возникновению и развитию институтов? Говоря о внешних причинах по отношению к институциональной среде, характерную позицию высказывает Д. Норт, который усматривает их в изменении рыночных цен и вкусов (предпочтений), где последние тоже во многом являются результатом динамики цен. При этом признается наличие неких идей, которые оказывают воздействие на предпочтения, однако характер этого воздействия остается не ясным^¹²⁶. Какова институциональная динамика в пределах такой схемы? Изменение относительного уровня цен побуждает участников рынка к пересмотру контрактов, что, в свою очередь, начинает оказывать давление на правила более высокого уровня, подталкивая к их корректировке. Одновременно изменение цен ведет к сдвигам в шкале предпочтений, подтачивая стабильность прежних традиций и привычек^¹²⁷.

Мы ни в коей мере не отрицаем важности ценового фактора как мощного стимула, подталкивающего участников рынка к изменению существующих правил. Более того, в современных российских условиях, например, серьезные перепады мировых цен на энергоносители способны производить поистине фундаментальные сдвиги в институциональной среде. Тем не менее мы считаем, что перечень основополагающих причин не стоит сводить к изменению цен и туманно определенных вкусов. Речь идет о более сложной констелляции факторов. К ним относятся и технологические изменения, связанные с возникновением новых продуктов и услуг, и структурные сдвиги, вызванные перестроением организаций и сетевых связей между ними, и появление новых деловых стратегий и концепций контроля. Не следует сбрасывать со счетов исторические случайности — та или иная институциональная форма могла возникнуть первой, а затем распространиться и утвердиться просто в силу своего преимущества во времени. И, конечно, помимо внешних воздействий институты обладают своей собственной внутренней динамикой, на которой мы далее и предлагаем сосредоточить свое внимание.

Откуда берется исходный материал для институциональных образований? Идет ли речь о формальных или неформальных правилах, по нашему мнению, существуют три основных источника их возникновения:

институциональные изобретения,
импорт институтов,
преобразование существующих институтов.

Институциональные изобретения связаны с разработкой совершенно новых правил. Как и всякие другие изобретения, они относительно редки. В основном заимствуются, перерабатываются и используются какие-то готовые образцы — «институциональные полуфабрикаты».

Важную роль (особенно в периоды реформ) играет импорт институтов. Он может осуществляться, как минимум, тремя путями:

добровольного заимствования,
политического навязывания,
«миссионерства».

Откуда берутся институциональные образцы? Их основными источниками являются: прошлый опыт данного сообщества, опыт других сообществ и, наконец, модельные теоретические построения, не привязанные напрямую к практическому опыту^¹²⁸. Независимо от источника новые правила могут заимствоваться добровольно — в силу их внешней привлекательности. Однако они могут навязываться военными и политическими средствами — путем военных завоеваний (из последних исторических примеров приведем акции НАТО в Югославии, Афганистане, Ираке) или через предоставление международных связанных кредитов в обмен на реформы (например деятельность МВФ и Всемирного банка в России и других странах). Наряду с этим, институциональные образцы «завозятся» их живыми носителями, вокруг которых образуются анклавы нового опыта. Так, представители иностранных фирм не только сами пытаются следовать привычным правилам (часто вопреки местным обстоятельствам), но и обучают им местный персонал, выполняя своего рода «миссионерскую» функцию.

Импорт институтов сопряжен с рядом проблем. Первая связана с необходимостью выбора образцов, ибо имеющиеся запасы «институциональных полуфабрикатов» почти неисчерпаемы, и в том же западном опыте, на который мы так полюбили ссылаться, можно найти образцы правил чуть ли не на любой вкус. Например, при определении критериев для выделения малого бизнеса, вокруг которого у нас было сломано столько копий в 1990-е гг., можно использовать весьма широкий круг показателей и их пороговых значений, находя всевозможные аналоги в той или иной стране^¹²⁹. Так что простой ссылкой на «передовой зарубежный опыт» здесь не отделаешься, и при выборе институциональных образцов нужны дополнительные усилия по легитимации нового правила — его объяснению и демонстрации сравнительных преимуществ. Вторая проблема связана с приспособлением институционального образца к местным условиям. Дело даже не в том, что само правило было взращено чужими руками на какой-то инородной почве. Мы считаем, что на уровне общей схемы правила чаще всего переносимы на чуть ли не любую почву. Однако чтобы они эффективно работали, их приходится встраивать в уже существующие порядки. Наконец, третья проблема связана с тем, что институциональные образцы обрастают мифологемами, их начинают идеализировать, придавать расширительный смысл, связывать с ними завышенные надежды, что порождает риск их последующей дискредитации^¹³⁰.

Сегодня с усилением взаимозависимости национальных и локальных хозяйств «институциональный импорт» становится все более интенсивным. Но даже если заимствуются готовые институциональные проекты, строительство институтов часто ведется из подручного материала. Возникают новые комбинированные блоки из уже существующих правил, которые ближе и понятнее участникам рынка, обладают с их точки зрения достаточной прочностью и легитимностью. Именно так, например, формировались смешанные (рекомбинированные) формы собственности в странах Восточной Европы в посткоммунистический период, когда фактически сложившиеся институциональные устройства сильно отличались от первоначальной идеальной модели^¹³¹.

Тесная связь с уже существующими структурными и институциональными элементами выражается понятием зависимости от первоначально выбранной траектории (path dependence)^¹³². В свою очередь, она вызвана сильной институциональной и структурной (организационной) инерцией^¹³³. Дело в том, что участники рынка (и организации, и их отдельные представители) в обычных ситуациях не особенно склонны к решительным изменениям. Это вызвано следующими причинами:

прошлыми вложениями в специфические активы,
приверженностью существующим структурам и институтам,
склонностью к избежанию риска.

Вложения в специфические активы (specific assets), которые наиболее эффективно могут использоваться именно в данном сообществе, сегменте рынка или отдельной фирме, связаны не только с затратой материальных ресурсов, но и с освоением соответствующих навыков. Возникновение нового, охарактеризованное Й. Шумпетером как созидательное разрушение, влечет за собой и неизбежные потери уже накопленных ресурсов и навыков, и необходимость дополнительных вложений.

Помимо экономической заинтересованности в сохранении прежнего порядка участники рынка нередко демонстрируют также выраженную приверженность (commitment) этому порядку. Она может быть связана с накопленными традициями и привычками, психологическими и эстетическими пристрастиями. Не следует сбрасывать со счетов и вполне обычное стремление людей избегать очевидного риска (risk aversion), с которым сопряжено всякое новое дело.

В результате возникает особый эффект замыкания (блокировки) (lock-in), когда сделанный стратегический выбор одного из вариантов (который вполне может быть относительно случайным) не дает осуществиться другим возможным вариантам^¹³⁴. Так, например, выбор компанией какой-либо корпоративной информационной системы, наряду с полученными выгодами, ставит компанию в зависимость от этой системы. Переход впоследствии на другую технологическую платформу сопряжен с немалыми трудностями. Речь идет о весомых затратах материальных ресурсов и времени на обучение персонала. Кроме этого, приходится преодолевать недоверие к новому, ломать выработанные привычки. Конечно, всегда находятся энтузиасты, привлеченные новыми возможностями, но для большинства участников рынка новая система выглядит дорогой и сложной, ее интерфейс кажется недружественным, а дизайн непонятным. Отсюда возникает тенденция к извечным частичным усовершенствованиям и «латанию дыр». И в итоге нужны поистине серьезные вызовы, чтобы побудить участников рынка к смене менеджериального типа управления на предпринимательский тип, предпочитающий инновации стабильному порядку^¹³⁵.

Институциональная инерция поддерживается взаимной сцепленностью существующих правил. Трудно встроить в них какое-то новое звено, не потянув за собой всю цепь. Тем не менее новые институты возникают. Что вызывает их к жизни?

Механизм возникновения новых правил

Любые институциональные изменения связаны с совершением действий участниками рынка. Такие действия могут быть:

целенаправленными,
спонтанными.

Установление новых правил игры и правил контроля может рассматриваться как результат целенаправленных действий группы участников (например властвующей элиты или хозяйственной олигархии). Они могут «внедрять» новые институциональные формы с помощью широкого арсенала средств — опираться на интересы участников рынка, прибегать к административному принуждению, задействовать разного рода манипулятивные техники. Характерно, что такая деятельность не ограничивается утверждением новых формальных правил. Ее конечная цель нередко простирается дальше — к изменению неформальных устоев. Так, например, советская партийная элита не только уничтожала частную собственность как правовую форму хозяйства, но и вполне целенаправленно пыталась искоренить элементы частнособственнического поведения. Подобно этому проводники российских либеральных реформ 1990-х гг. не только изменяли формальные права собственности путем приватизации, но и ставили своей целью воспитание новых типов отношения к собственности.

Приверженцы парадигм целенаправленного действия, присущих государственному социализму и радикальному либерализму, сходны в своей склонности действовать с чистого листа и конструировать мир в соответствии с разработанной ранее моделью. Такому взгляду противостоит концепция эволюционного рационализма (Й. Шумпетер, Ф. Хайек), которая позднее развивалась в рамках эволюционной теории институтов Р. Нельсона и С. Уинтера, институционализма Дж. Ходжсона^¹³⁶. Согласно этой концепции появление и развитие институтов есть результат спонтанной самоорганизации, проистекающей из рациональных действий множества независимых участников рынка.

С нашей точки зрения, процесс институциональной динамики сочетает механизмы целенаправленных и спонтанных действий. А новые правила возникают в процессе сложного ступенчатого взаимодействия между участниками рынка и теми, кто призван контролировать соблюдение условий игры. Каков механизм этого взаимодействия?

Любая выработка новых правил игры, разделяемых основными участниками рынка, — достаточно сложный процесс, связанный с превращением абстрактных предписаний в реальные модели стабильного взаимодействия^¹³⁷. Этот процесс не происходит абсолютно стихийно или автоматически и, тем более, не совершается в один прекрасный момент. Все превращения опосредуются практиками и стратегиями хозяйственного действия и служат их институциональным воплощением. Как это происходит? Сначала наблюдается сдвиг в восприятии конкурентной ситуации участниками рынка и контролирующими структурами. Чаще всего он возникает под воздействием внешних, привходящих условий. Конечно, изменения во внешней среде происходят постоянно. Но в какой-то момент улавливаемым сигналам придается знаковый смысл, приходит понимание (сначала интуитивное, потом осознанное) того, что «настало время менять». Далее в дело вступает механизм утверждения правила, который, в свою очередь, может быть стихийным или согласованным. В основе первого лежит возникновение типических действий, а в основе второго — выработка конвенций.

Стихийное утверждение нового правила происходит следующим образом: сначала появляются отдельные участники рынка (институциональные инноваторы), которые начинают вести себя иначе, чем другие. Действия этих инноваторов превращаются в типические действия широкого круга участников. Они либо напрямую заимствуют у инноваторов приглянувшиеся образцы поведения и имитируют их, либо независимо друг от друга поступают сходным образом — просто в силу воздействия одних и тех же импульсов, порожденных изменениями конкурентной ситуации.

В противовес этому стихийному порядку согласованное утверждение нового правила предполагает не просто наблюдение за действиями других участников рынка, но их непосредственное взаимодействие, в процессе которого возникают элементы договоренности об условиях следования этому правилу. Сначала такие договоренности могут быть частным делом двух-трех компаний, затем с расширением круга взаимодействующих компаний возникают конвенции, разделяемые многими участниками рынка. Когда же эти конвенции подкрепляются регулярным мониторингом их соблюдения и соответствующими санкциями, возникает правило в собственном смысле слова.

Как осуществляется процесс согласованных институциональных изменений? Он проходит через несколько этапов, включающих:

обмен сигналами между заинтересованными сторонами;
практические шаги контрагентов навстречу друг другу;
постоянное согласование ими своих действий на ближайшую перспективу;
поддержание контрагентами принятых правил игры.

Заинтересованные стороны (конкурирующие компании, представители бизнеса и государства) внимательно следят за действиями друг друга. Этот постоянный мониторинг необходим для корректировки деловых и политических стратегий. Институциональная трансформация начинается с простого акта — обмена сигналами между сторонами, свидетельствующими об их намерениях что-то изменить и о готовности к этим изменениям. На рынках обычно первоначальные сигналы исходят от его ведущих участников или их объединений, а во взаимоотношениях бизнеса и государства (по крайней мере, в России) первоначальный импульс чаще всего исходит от государства^¹³⁸.

Однако, если подаваемые сигналы будут сводиться к декларациям, озвучиваемым на публичных мероприятиях или в средствах массовой информации, то никто их всерьез скорее всего не воспримет. Они должны быть подкреплены какими-то практическими шагами. Эти шаги вовсе не обязательно должны иметь радикальный характер и в корне менять ситуацию. Их главное назначение — быть видимыми для контрагентов. И пусть сами по себе эти шаги не влекут за собой существенных изменений, с их помощью заявляются намерения и обозначается генеральная тенденция, призванная лечь в основу новой концепции контроля на определенных рынках. Такими практическими шагами со стороны российского правительства можно считать, например, частичное снижение в 2000 г. ставок таможенных пошлин. Фундаментальных сдвигов оно не произвело, однако продемонстрировало намерения государства ступенчато снижать налоговое бремя. И бизнес ответил адекватно. Хотя никакой полной его легализации, разумеется, не произошло, однако платить налоги в казну стали несколько больше. Только взаимное встречное движение контрагентов способно дать долгосрочные и стабильные результаты.

Чтобы снизить риски отсутствия координации, такое встречное продвижение, помимо использования политических и рыночных «сигнальных систем», нуждается в непосредственном (очном) согласовании. Иными словами, стороны должны садиться за стол переговоров. Более того, они должны периодически возвращаться за него для обсуждения своих позиций и укрепления взаимного доверия: для того чтобы подвигнуть контрагентов на выработку ясных правил игры и следование этим правилам. Это невозможно без организации специальных «договорных площадок», на которых относительно регулярно встречаются представители компаний и представители контролирующих органов. Для этого, в свою очередь, требуется политическая организация бизнеса в виде деловых ассоциаций, ибо каждая отдельная компания оказывается недостаточно сильной, чтобы выходить на те уровни государственной власти, где принимаются решения, и устанавливать сколь-либо стабильный порядок взаимодействия с представителями власти.

После достижения договоренностей (формальных или неформальных) нужен взаимный контроль за соблюдением выработанных и принятых правил, предполагающий изрядную степень взаимной открытости. Наконец, требуются особые меры воздействия на прямых нарушителей конвенций и «безбилетников», которые уклоняются от присоединения к ним. Но для начала ведущие участники рынка и представители государства, предлагающие правила игры, должны следовать этим правилам сами (что тоже случается далеко не всегда).

Далее различается также и порядок введения новых формальных правил с точки зрения принципов участия в нем. Прежде всего, этот порядок может быть:

общим,
экспериментальным.

Общий порядок предполагает введение формальных правил, которые обязательны для всех участников того или иного рынка, независимо от их статуса и возможностей. Экспериментальный порядок, напротив, вводится на добровольной основе и предполагает возникновение параллельных институциональных режимов, когда новые формальные правила соседствуют со старыми (например упрощенная система налогообложения сосуществует с обычной). В дальнейшем, после технологической отработки, он может быть трансформирован в общий порядок, сохранен в качестве особого порядка или отменен как не оправдавший надежд. В свою очередь, по принципам участия экспериментальный порядок делится на две категории:

закрытый,
открытый.

Закрытый принцип участия означает, что присоединение к эксперименту осуществляется на разрешительной основе — нужно попасть в какие-то особые списки, продемонстрировав соответствие неким формальным критериям (например «уполномоченный импортер» или «стопроцентный иностранный инвестор»). В противоположность этому открытый принцип участия предполагает свободное присоединение к экспериментальному порядку на заявительной основе. Он представляет своего рода институциональный компромисс — между общим и преференциальным порядками утверждения новых формальных правил (см. рис. 7.1).

Рис. 7.1. Порядок введения новых формальных правил

Разрыв между новыми и существующими правилами

Достигается ли соответствие новых институтов уже существующим правилам? Это происходит далеко не всегда, что несложно показать на примере многих нестыковок между новыми формальными и старыми неформальными правилами. И здесь возможны два сценария развития событий:

параллельное сосуществование старых и новых правил,
их взаимное вытеснение.

Сценарий параллельного сосуществования означает, что новые формальные и старые неформальные схемы деятельности хотя содержательно и расходятся, но более или менее гармонично сочетаются друг с другом, предоставляя участникам рынка возможности выбора тех или иных институциональных режимов (например управленческих схем или правил обмена разной степени легальности). При этом государство фактически закрывает глаза на существование неформальных практик, не отягощая их правовым статусом.

Сценарий взаимного вытеснения правил не предполагает столь гармоничного сосуществования и, в свою очередь, реализуется в двух вариантах:

закрепление привычных неформальных норм в форме новых законов и контрактов;
вытеснение привычных неформальных норм новыми формальными правилами.

Вариант распространения новых неформальных правил с их последующей формализацией в законе был прекрасно описан перуанским экономистом Э. Де Сото на примерах стихийного захвата земельной собственности для жилищного строительства, развития внелегальной уличной торговли и внелегального местного транспорта^¹³⁹. Широкое распространение неформальных практик приводит к тому, что они настолько вплетаются в ткань хозяйственной (а позднее и политической) жизни, что формализовать их оказывается намного легче, чем ликвидировать. Полицейские репрессии в этих случаях, как правило, не дают осязаемого результата и, более того, способны породить обратный эффект — консолидировать участников неформальной экономики.

Есть тенденция рассматривать вариант формализации неформальных правил как наиболее желательный сценарий институционального развития^¹⁴⁰. По сути утверждается, что эффективно работают лишь те формальные правила, которые соответствуют спонтанно сложившимся практикам действия, устоявшейся традиции, обычному праву. А то, что им не соответствует, безжизненно «зависает», остается на уровне бумажных регламентов.

Несмотря на «естественность» такого сценария, очень часто институциональная динамика осуществляется обратным путем — вводом новых формальных правил, которые весьма часто не соответствуют существующим хозяйственным практикам. Конечно, это несоответствие можно приписать невежеству или наивности власть имущих. Но более продуктивной нам кажется точка зрения, подчеркивающая сознательный (или, по крайней мере, объективно обусловленный) характер их действий. Причем важно то, что казалось бы «оторванные от жизни» формальные правила могут оказаться действенными, если они подкреплены политической волей и ресурсами государства или ведущих участников рынка.

Конечно, в этом случае введение нового формального правила скорее всего не приводит к немедленному стопроцентному результату. На первых порах в хозяйственных организациях изменения могут ограничиться ремонтом фасада и сменой вывесок, за которыми все остается по-прежнему. Однако даже применение косметических средств для улучшения внешнего антуража может впоследствии иметь куда более серьезные последствия для повседневных хозяйственных практик^¹⁴¹. Другое дело, что изменения происходят не сразу, а постепенно. Так, например, введение в 1990-х гг. нового и непривычного для российских граждан правила подачи налоговых деклараций по итогам первого года его действия получило отклик среди примерно одной трети тех, кто должен был их подавать. Но как несложно предположить, если бы данный порядок был сохранен и подкреплялся настойчивыми действиями контролирующих органов, процент «сдавшихся» возрастал бы год от года.

Итак, разрыв между формальными и неформальными правилами может поддерживаться принципалами вполне сознательно или, по крайней мере, соответствовать их интересам. Помимо создания привлекательного имиджа, цель может быть еще более прагматичной и состоять в поддержании неформальных правил контроля, которые основаны именно на таком разрыве. Например, зададимся вопросом: почему ставки российских налогов много лет удерживаются на уровне, заведомо превышающем то, что реально платят участники рынка, и то, что они при сложившихся условиях могут платить? Кто-то считает это глупостью, возникшей из-за отсутствия должного просчета вариантов применения разных налоговых ставок. Мы же склонны считать иначе, рассматривая сложившееся положение как элемент традиционного для российских условий властного механизма. Таким путем создается основа отношений всеобщей зависимости, когда все участники рынка в той или иной мере являются нарушителями, а возможность выборочного контроля позволяет держать их «на крючке». Таким образом, институциональный разрыв между формальными правилами и неформальными практиками позволяет поддерживать существующую власть и уровень коррупции, необходимый для ее постоянной подкормки.

Отбор институтов и их эффективность

Многие экономисты убеждены в том, что механизмы рынка предоставляют возможность для отбора именно тех институтов, которые повышают экономическую эффективность распределения ресурсов. При этом признается, что модели, вырабатываемые участниками рынка, в силу их недостаточной информированности зачастую могут быть ошибочными. Однако впоследствии под воздействием динамических сил конкуренции происходит отбор наиболее эффективных правил, который напоминает дарвиновский естественный отбор.

Эта позиция вызывает серьезные сомнения, ибо слишком часто противоречит историческому опыту. Конечно, если взять неограниченный период времени, то когда-нибудь неэффективные правила наверняка исчезнут. Но если нас интересуют обозримые временные горизонты, мы будем вынуждены признать, что нередко наиболее устойчивыми оказываются именно «непродуктивные» траектории движения.

Почему же воспроизводятся неэффективные правила? В немалой степени потому, что действия участников процесса отнюдь не всегда укладываются в каноны однозначно определенной инструментальной рациональности, а во-вторых, даже рациональные действия не всегда приводят к желаемому результату. Причем это касается и целенаправленных, и стихийных действий.

Начнем с целенаправленной деятельности по изменению институциональных форм. Уже неоднократно цитировавшийся нами Д. Норт отметил, что политическим системам свойственно производить неэффективные права собственности в интересах власть предержащих^¹⁴². А последние не всегда ведут себя рационально (последовательно). Так, принимаемые ими законы неполны и противоречивы, их принятие способно даже ухудшать ситуацию. Часто одни законодательные нормы не соответствуют другим. А затем возникает множество подзаконных актов, которые не позволяют реализовать заключенные в них формальные правила сколь-либо последовательно.

Не следует забывать, что эффективная реализация целенаправленных действий предполагает массу непростых условий и предпосылок:

консолидированность власть имущей группы и ее относительную автономию от других групп;
наличие стратегического интереса и способности к его последовательному достижению;
отсутствие оппортунизма (хотя бы в собственных рядах);
хорошую информированность и наличие эффективных сигналов обратной связи.

Иными словами, действия данной группы должны уподобиться модели «экономического человека». А поскольку соблюсти эти условия в реальной жизни довольно сложно, многие институциональные проекты если и не проваливаются целиком, то реализуются в половинчатых формах, далеких от первоначального замысла. На пути их реализации возникает масса социально и экономически обусловленных отклонений от выверенного эффективного курса. Во-первых, принципал подвергается внешним влияниям, например происходит «захват государства» (state capture)^¹⁴³. В результате содержание формального правила либо искажается, либо подвергается многим и мучительно долгим согласованиям. В итоге это правило утверждается в компромиссной форме, позволяющей многим игрокам не соблюдать его в полной мере или игнорировать вовсе. Изначально здравый и логически выстроенный законопроект, пройдя через череду согласований, принимает малосодержательный вид или наполняется двусмысленностями и противоречиями. А наряду с выхолащиванием содержания повышается уровень его «взяткоемкости» (А. Привалов). Возникают разные режимы применения правила, многочисленные льготы и преференции, позволяющие играть в коррупционные игры.

Результат целенаправленных действий часто отличается от исходного замысла именно в силу того, что агенты, призванные контролировать соблюдение формального правила, ведут себя оппортунистическим образом. Например, часть налоговых платежей не поступает в государственный бюджет, а перекачивается в карманы коррупционеров в виде взяток и откатов за бюрократические услуги.

Неэффективный результат может возникать при отсутствии у элитной группы стратегического поведения или адекватного понимания ситуации. Так, например, можно рассчитывать на то, что повышение ставок налоговых платежей увеличит сборы в государственный бюджет, а в результате получить обратный эффект.

Наконец, введение формального правила может стать неуспешным ввиду недостаточной обратной связи. Введенное правило оказывается несоответствующим сложившимся практикам и безжизненно «повисает».

Переход к рассмотрению стихийных действий не меняет ситуации сколь-либо радикальным образом. Поведение участников рынка тоже далеко не всегда вписывается в рамки инструментальной рациональности. Оно может быть ограниченно рациональным (bounded rationality) или даже вовсе не рациональным (по крайней мере, с точки зрения других участников) в силу наличия других социально обусловленных типов рациональности^¹⁴⁴.

Но даже рациональное следование экономическому интересу в его инструментальном значении отнюдь не всегда приводит к наиболее эффективным формам кооперации между участниками процесса. Во-первых, они могут планировать свою деятельность в разных временных перспективах. И часто следование краткосрочному интересу объективно противоречит реализации долгосрочной стратегии, мешая производству согласованных институциональных форм.

Во-вторых, неэффективный общий результат может возникать и в силу дефицита доверия между участниками рынка, которые не могут быть уверены в том, что другие также последуют новому правилу. Последний эффект продемонстрирован, например, в теории игр^¹⁴⁵. Было показано, что возникновение эффективной кооперации между игроками становится возможным лишь при наличии ряда следующих условий:

игра повторяется неопределенное число раз,
участникам известны результаты каждого ее тура,
число этих участников ограничено,
применяются санкции за оппортунистическое поведение.

К сожалению, на реальных рынках подобные условия соблюдаются далеко не всегда. Число участников может быть достаточно велико, чтобы кто-то был способен контролировать их действия. Факты оппортунистического поведения остаются скрытыми от посторонних глаз. И даже если становится известно о нарушениях, адекватные санкции тоже могут быть применены далеко не в каждом случае^¹⁴⁶. В результате сохраняются серьезные стимулы для «безбилетников», склонных перекладывать издержки поддержания институциональных форм на чужие плечи. Поэтому рационализм участников рынка, преследующих свой интерес должен дополнительно подкрепляться селективными стимулами или силами принуждения^¹⁴⁷.

Не забудем и о рассмотренных выше силах институциональной инерции, касающейся не только медленно изменяющихся неформальных институтов, но также и разработки формальных правил, в процессе которой происходит постоянное обращение к имеющимся прецедентам. В результате всей этой совокупности факторов возможно установление и достаточно длительное воспроизводство далеко не самых эффективных институциональных форм. Вдобавок возникают проблемы и с определением самой эффективности.

Об измерении эффективности институтов. Вопрос о том, как измерять эффективность институтов, имеет самостоятельное значение. Для большинства экономистов она определяется опосредованно — влиянием институтов на экономические показатели (экономический рост, снижение издержек). Собственно институты как таковые их интересуют куда в меньшей мере. Если же речь заходит о непосредственных измерителях эффективности хозяйственных институтов, то роль чуть ли не универсального критерия как на макроуровне, так и на уровне предприятия отводится экономии трансакционных издержек. Они представляют собой издержки, сопряженные с присвоением, спецификацией и защитой прав собственности, построением управленческих схем, установлением и поддержанием правил обмена.

Нам подобные трактовки эффективности институтов кажутся слишком узкими. Во-первых, правила оцениваются не только по их воздействию на экономические показатели, но и с точки зрения социальной справедливости, политической привлекательности. Во-вторых, следствия их применения могут не выражаться непосредственно в экономии каких-либо издержек или, по крайней мере, не иметь ее в качестве цели. Речь может идти, например, о стабилизации некоего порядка или минимизации сил принуждения.

Вдобавок трансакционные издержки, по нашему мнению, — не идеальный инструмент для измерения экономической эффективности. Во-первых, они слишком разнородны. По сути получилось так, что их состав формировался «по остаточному принципу» — к трансакционным отнесли все то, что не включалось в производственные издержки. Поэтому приходится складывать, скажем, затраты на приобретение лицензии, на маркетинговые исследования, на оплату охранных структур и многие другие.

Во-вторых, существуют трудности с измерением отдельных элементов трансакционных издержек. Весомая их часть имеет неформальный характер, не фиксируется в договорах и отчетах. Но даже в тех случаях, когда бухгалтерская отчетность по ним имеется, их очень часто невозможно отделить от производственных издержек^¹⁴⁸. Так, например, прием на работу в компанию чиновника или его/ее родственника сопряжен с расходами, которые могут учитываться как часть производственных издержек (оплата труда) и как часть трансакционных издержек (обслуживание связей с контролирующими органами).

В-третьих, нелегко интерпретировать динамику трансакционных издержек. Дело в том, что одна и та же деловая стратегия может приводить к снижению одних и росту других издержек. Например, установление неформальных деловых связей с представителями органов государственной власти вызывает дополнительные расходы, но экономит средства при решении бюрократических вопросов. И выбор только одного элемента делает выводы некорректными. К тому же снижение определенных элементов трансакционных издержек (например расходов на информацию) далеко не всегда является желаемой целью. Более того, дополнительные издержки (скажем, расходы на рекламу) могут приносить и немалые дополнительные выгоды — в ближайшей или отдаленной перспективе.

Измерение трансакционных издержек на уровне национального хозяйства также слишком условно^¹⁴⁹. Кроме того, оперирование национальными показателями легко порождает упрощенные и сомнительные выводы по поводу их динамики^¹⁵⁰.

Важно и то, что сама экономическая эффективность в сильной степени является социальной конструкцией. Эффективным оказывается то, что считается таковым в данном социальном контексте. Имея это в виду, попробуем суммировать те элементы, из которых может складываться оценка эффективности правил деятельности с точки зрения участников рынка. В их число входят:

выгодность/затратность выполнения правила — в том числе велики ли относительные трансакционные издержки его соблюдения или несоблюдения;
степень формализации правила — степень детализации, с которой прописаны и утверждены условия его соблюдения;
прозрачность правила — насколько оно непротиворечиво и понятно участникам рынка;
соответствие правила долгосрочным интересам участников рынка;
степень всеобщности/специфичности правила — в какой степени оно контекстуально, легко ли переносится из одного рыночного сегмента в другой;
эффективность поддержания правила — насколько сильны и регулярны формальные и неформальные санкции при его несоблюдении;
укорененность правила — высока ли степень его соответствия привычным, устоявшимся практикам деятельности в данном сегменте рынка;
справедливость правила — насколько оно удовлетворяет участников рынка и общественное мнение с точки зрения моральных оценок.

Таким образом, дело не только в том, что определенные элементы трансакционных издержек неизмеримы в принципе или несоизмеримы между собой. Даже там, где они подвергаются калькуляции, их снижение не покрывает суммарного экономического и социального эффекта и к тому же является не конечной целью, но лишь одним из средств реализации конечных экономических и социальных целей. Это означает, что для анализа эффективности институтов нам нужен более широкий и более сложный набор инструментов, нежели это предусмотрено теорией трансакционных издержек. Наряду с калькуляцией издержек и выгод, связанных с введением и соблюдением новых правил, требуется анализ их политического и социокультурного вклада, а также способов восприятия и интерпретации действующих правил самими участниками рынка.

Резюме

Процесс возникновения и отбора институтов весьма сложен и не подчиняется полностью регулирующему воздействию видимой руки государства или невидимой руки рынка. Он является сочетанием стихийного и согласованного утверждения правил. При этом новые формальные правила не обязательно вводятся в качестве общего порядка. Возможна их первоначальная реализация и в качестве эксперимента, в том числе на разрешительной или заявительной основе.

При институциональных инновациях, импорте новых и преобразовании существующих институтов нередко возникает разрыв между старыми и новыми правилами. Наблюдается также сильная институциональная инерция и даже замыкание на первоначально избранном пути. В этих условиях всегда существует реальная возможность установления институционального равновесия при не самом эффективном с точки зрения затрат выборе правил. Подобное равновесие означает, что у участников рынка и контролирующих инстанций не оказывается краткосрочных стимулов к изменению правил игры, хотя в более долгосрочной перспективе все они могут понести потери. Причины кроются либо в неадекватности деловых стратегий и узости горизонтов планирования, либо в низком уровне доверия и возникающей в результате проблеме «безбилетника», когда никто не хочет быть первым и брать на себя дополнительные издержки, не будучи уверенным в том, что остальные последуют «положительному» примеру.

Институциональная динамика не сводится к возникновению новых и вытеснению старых институтов. Она включает также более или менее тонкую подстройку существующих институтов, которой посвящена заключительная глава данного раздела.