Обыкновенная история
жүктеу/скачать 380 Kb.
|
ПЕТР ИВАНОВИЧ (подводя племянника к Тафаевой). Разрешите вам представить, Юлия Павловна, мой племянник Александр. Александр целует Тафаевой руку. Все взгляды на него. А моего приятеля Суркова нет? Он забыл вас? ТАФАЕВА: О нет! Я очень благодарна ему, он посещает меня. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Где же он? ТАФАЕВА: Вообразите, он дал слово мне и кузине достать непременно ложу на завтрашний спектакль, когда, говорят, нет никакой возможности... и теперь поехал. ПЁТР ИВАНОВИЧ: И достанет, я ручаюсь за него, он гений на это... Да вот он. Входит Сурков. В руках у него трость с золотым набалдашником в виде львиной головы. Сурков целует руку хозяйке, раскланивается с гостями. Остановил взгляд на Александре. СУРКОВ (Александру). И вы здесь, молодой человек! Александр поклонился. ПЕТР ИВАНОВИЧ (Александру, тихо). Предчувствует!.. Сурков подходит к дамам, целует руки. Ба! Да он с тростью. Что это значит? (Суркову.) Что это? СУРКОВ: (мимоходом). Давеча выходил из коляски... оступился и немного хромаю. ПЕТР ИВАНОВИЧ (Александру, тихо). Вздор! Заметил набалдашник — золотую львиную голову? Хвастался, что заплатил шестьсот рублей, и теперь показывает. Вот тебе образчик средств, какими он действует. Сражайся и сбей его вон с этой позиции... Помни — вазы твои, и одушевись. СУРКОВ (размахивая билетами, Тафаевой). На завтрашний спектакль имеете билет? ТАФАЕВА: Нет. СУРКОВ: Позвольте вам вручить. (Передает билет Юлии Павловне.) ТАФАЕВА: Петр Иванович, не желаете ли ко мне в ложу? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Очень вам благодарен, но я завтра дежурный в театре при жене. А вот позвольте представить вам взамен молодого человека... ТАФАЕВА: Я хотела просить и его. Нас только трое — я с кузиной, да... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Он вам заменит и меня, а в случае нужды и этого повесу. (Показал на Суркова.) СУРКОВ: Благодарю, только не худо было бы предложить этот замен пораньше, когда не было билета. Я бы посмотрел тогда, как бы заменили меня. ТАФАЕВА: Ах! Я вам очень благодарна за вашу любезность, но не пригласила вас в ложу потому, что у вас есть кресло. Вы, верно, предпочтете быть прямо против сцены... особенно в балете. СУРКОВ: Нет-нет, лукавите, вы не думаете этого. Променять место подле вас — ни за что! ТАФАЕВА: Но оно уж обещано... СУРКОВ: Как? Кому? ТАФАЕВА: Мсье Рене. (Показала на бородатого иностранца.) МСЬЕ РЕНЕ. Уи, мадам ма фэ сэт эр*. СУРКОВ: Покорно вас благодарю! (Обращается к Петру Ивановичу, косясь на Александра.) Этим я вам обязан. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Не стоит благодарности. Да не хочешь ли в мою ложу? Нас только двое с женой, ты же давно с ней не видался, поволочился бы... СУРКОВ (деланно). Я уезжаю! Прощайте! ТАФАЕВА: Уже! Завтра дадите взглянуть на себя в ложе хоть на одну минуту? СУРКОВ: Какое коварство! Одну минуту, когда знаете, что за место подле вас я не взял бы места в раю. ТАФАЕВА: Если в театральном, верю!.. Идемте к столу, господа. Сурков хотел подать руку Тафаевой, но Петр Иванович легонько подтолкнул Александра. Александр протягивает руку Тафаевой, та с удовольствием принимает ее и направляется в столовую. Петр Иванович берет под руку Суркова. За ними следуют и другие гости. Картина тринадцатая У Тафаевой. Александр и Юлия стоят, крепко обнявшись. Целуются. ТАФАЕВА: Рано ли вы завтра отправитесь на службу? АЛЕКСАНДР: Часов в одиннадцать. ТАФАЕВА: Ав десять приезжайте ко мне, будем завтракать... Да нельзя ли не ходить совсем? АЛЕКСАНДР: Как же? Отечество... Долг... ТАФАЕВА: А вы скажите, что любите и любимы. Неужели начальник ваш никогда не любил? (Объятие.) Ваша тетушка произвела на меня дурное впечатление. Я предполагала, что это пожилая женщина, нехороша собой... Я запрещаю вам у нее бывать, слышите! АЛЕКСАНДР: Обещаю, Юлия!.. (Обнимаются.) ТАФАЕВА: Недолго нам так прощаться с вами... Какую же мебель вы хотите в кабинет? АЛЕКСАНДР: Я бы желал орехового дерева с синей бархатной покрышкой. ТАФАЕВА: Это очень мило... Я поставлю кресло невдалеке от вашего письменного стола, буду сидеть в нем и все время смотреть на вас, когда вы работаете. Это будет прекрасно, правда? АЛЕКСАНДР: Да... ТАФАЕВА: Вы ответили машинально... О чем вы думали? АЛЕКСАНДР: О вас... Т А Ф А Е В А. (обнимая Александра). Я часа не могу без вас быть. АЛЕКСАНДР (ласково). Юлия, дорогая моя, нельзя любить так безотчетно... Это страсть... ТАФАЕВА: Пусть! АЛЕКСАНДР: Страсть не может быть разумной... ТАФАЕВА: А разве ты любишь разумно? АЛЕКСАНДР: Я? Конечно, нет! (Горячо целует ее.) ТАФАЕВА: Останься! АЛЕКСАНДР: Не могу... Дела... До свидания, любимая... ТАФАЕВА: До завтра! Целуются. Картина четырнадцатая Комната Александра. В прихожей Евсей, как обыкновенно начищает до блеска сапоги и что-то ворчит себе под нос. В комнате Александра стоят две большие фарфоровые вазы. Входят Петр Иванович и Елизавета Александровна. ПЁТР ИВАНОВИЧ: А я специально поблагодарить тебя. Ну! Удружил сверх ожидания! А скромничал: не могу, говорит, не умею! Не умеет! Я хотел давно повидаться с тобой, да тебя нельзя поймать. Ну, очень благодарен! Получил вазы в целости? АЛЕКСАНДР: Я их назад пришлю. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ни-ни, они по всем правам твои. Так обработал дельце... А дуралей-то мой, Сурков, чуть с ума не сошел. Недели две назад вбегает ко мне сам не свой. Я сейчас понял... А! это ты, говорю, что скажешь хорошего? Ничего, говорит, хорошего. Я приехал к вам с дурными вестями насчет вашего племянника. А что? ты пугаешь меня, скажи скорей! — спрашиваю. Тут он начал кричать. Сами, говорит, жаловались, что он мало занимается, а вы же его и приучаете к безделью. Познакомили с Юлией, он у ней теперь с утра до вечера сидит. Видишь ведь, как лжет от злости. Станешь ты там сидеть с утра до вечера, верно? АЛЕКСАНДР (бормочет). Да... я иногда... захожу... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Иногда — это разница. Я Суркову говорю: беда невелика. А он мне: как невелика, молодой человек должен трудиться... Зачем он каждый день ей букет цветов носит? Теперь зима, чего это стоит? АЛЕКСАНДР: Иногда... я точно... носил. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ну, опять-таки иногда. Не каждый день. Ты дай мне счет, я уплачу. Они всегда, говорит, прогуливаются вдвоем, где меньше народу. АЛЕКСАНДР: Я несколько раз... точно... гулял с ней... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Так не каждый же день. Я знал, что он врет... Аи да Александр! Вот племянник!.. В общем, Сурков до того заврался, что уверяет, будто ты влюблен по уши в Тафаеву. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Петр Иванович! ПЁТР ИВАНОВИЧ: А? Что? ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Я забыла тебе сказать: давеча приходил человек от Лукьяновых с письмом... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Знаю, знаю... на чем я остановился? ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Не пора ли, Петр Иванович, обедать? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Сейчас идем... Вот ты, кстати, напомнила об обеде. Сурков говорит, что ты там, Александр, почти каждый день обедаешь, особенно по средам и пятницам. Черт знает, что врал, надоел. Вот нынче пятница, а ты налицо. Пойдем-ка обедать с нами. Александр (испуганно). Дядюшка, не могу, у меня переписка... переводы... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ну, работай, работай, не будем мешать... Твое дело сделано, Александр, и мастерски. Больше ты не хлопочи, можешь к ней и не заглядывать. Я воображаю, какая там скука!.. Когда понадобятся деньги, обратись! Пойдем, Лиза! (Заметив, как Александр смотрит на Елизавету Александровну.) Лиза, я буду ждать тебя в коляске. Только побыстрее, я проголодался... (Уходит.) Александр (бросился к Елизавете Александровне). Тетушка! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Вы снова влюблены, Александр, как прежде? АЛЕКСАНДР: Нет, гораздо счастливее! Я уже не задыхаюсь от радости, как животное, я сознаю свое счастье, размышляю о нем, и от этого оно хотя, может быть, тише, но полнее. Какая разница между той и Юлией! если бы вы знали, ма тант, сколько в ней достоинств! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Например? АЛЕКСАНДР: Она так любит меня! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Это, конечно, много... АЛЕКСАНДР: Дело в том, что... я хочу., жениться на ней. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (скрывая удивление). Вы будете счастливейший муж, Александр. Только не спешите... Не надо торопливости. АЛЕКСАНДР: Я буду вас слушаться, ма тант. Дядюшка, видимо, уже сердится. Простите, ма тант, ему процесс пищеварения, конечно, важнее любви. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Вы так думаете? АЛЕКСАНДР: Бесспорно... (Целует Елизавете Александровне руку.) Она уходит. Александр, оставшись один, поспешно бросился в прихожую. Лихорадочно одевается, смотрится в зеркало и опрометью выбегает из комнаты. Картина пятнадцатая Снова комната в квартире Тафаевой. Юлия в кресле вышивает. Александр в другом конце сцены сидит в бездействии. Посмотрел на часы, зевнул, посмотрел на Юлию. ТАФАЕВА: Что вы там делаете? О чем думаете? АЛЕКСАНДР: Так... (Произнося вслух свои мысли.) И что это за любовь! Какая-то сонная, без энергии. Эта женщина поддалась чувству без борьбы, без усилий, как жертва. Осчастливила своей любовью первого, кто попался. Т А ФА Е В А. Сядьте здесь... поближе... АЛЕКСАНДР (не отвечает. Продолжает мыслить). Не будь меня, она полюбила бы точно так же Суркова... Это просто безнравственно!.. ТАФАЕВА: Что с вами? АЛЕКСАНДР (поднимается, идет к Юлии. Продолжая мыслить вслух). Это ли любовь! Черт знает, что это такое, не разберешь!.. ТАФАЕВА: Что с вами? АЛЕКСАНДР (опускаясь в кресло недалеко от Юлии). Я не знаю... мне что-то... как будто я... ТАФАЕВА: Вы будете моим мужем! Скоро все это станет ваше! АЛЕКСАНДР (мыслит вслух). Как весело, как приятно гулять одному! Пойти куда хочется, остановиться, прочитать вывеску, заглянуть в окно магазина, зайти туда, сюда... очень, очень хорошо! Свобода — великое благо! Да! Именно: свобода в обширном, высоком смысле значит — гулять одному! Т А Ф А Е В А (продолжает). Вы здесь будете владычествовать в доме, как у меня в сердце. АЛЕКСАНДР: А если бы я вас разлюбил? ТАФАЕВА: Я бы вам уши надрала!.. Да что с вами! Вы молчите, едва слушаете меня, смотрите в сторону... Что с вами, Александр? АЛЕКСАНДР (мыслит вслух). Вот пристала! Почем я знаю! ТАФАЕВА: Вам скучно? АЛЕКСАНДР (мыслит вслух, но как бы обрадованно). Скучно! Нашла слово! Именно... именно скучно... Что мне делать? Она толкует о любви, о супружестве... ТАФАЕВА: Вам скучно, Александр? АЛЕКСАНДР: Что вы! Ни капельки! (Встает.) ТАФАЕВА: Куда вы? АЛЕКСАНДР: Домой. ТАФАЕВА: Еще нет одиннадцати часов. АЛЕКСАНДР: Мне надо писать к маменьке, я давно не писал к ней. ТАФАЕВА: Как давно! вы третьего дня писали. АЛЕКСАНДР: Ну, мне просто спать хочется, я нынче мало спал, вот и все. ТАФАЕВА: Мало спал! как же сами сказали давеча утром, что спали девять часов и что у вас даже оттого голова заболела? АЛЕКСАНДР: Ну, голова болит... оттого и еду. ТАФАЕВА: А после обеда сказали, что голова прошла. АЛЕКСАНДР: Боже мой, какая у вас память! Это несносно! Ну, мне просто хочется домой! ТАФАЕВА: Разве вам здесь нехорошо? Что у вас там дома? АЛЕКСАНДР: Дела. ТАФАЕВА: Да, конечно: обед у Дюмэ, катанье на горах — очень важные дела! АЛЕКСАНДР: Это что значит? Вы, кажется, присматриваете за мной? Я этого не потерплю. (Идет к двери.) ТАФАЕВА: Постой, послушайте! Поговоримте. АЛЕКСАНДР: Мне некогда. ТАФАЕВА: Одну минуту. Сядьте. АЛЕКСАНДР (нехотя садясь на край стула). Поскорей, мне некогда! ТАФАЕВА: Вы меня уже не любите? АЛЕКСАНДР: Старая песня! ТАФАЕВА: Как она вам надоела! (Заплакала.) АЛЕКСАНДР (с яростью). Этого только недоставало! Мало вы мучили меня! ТАФАЕВА: Я мучила? АЛЕКСАНДР: Это нестерпимо! (Идет к двери.) ТАФАЕВА: Ну, не стану, не стану! (Вытирает слезы.) Видите, я не плачу, только не уходите, сядьте. Александр сел на край стула, Юлия подошла к Александру, стала на колени, ласкает его. Александр сидит неподвижно, не отвечая на ее ласки. Юлия вскочила, говорит прерывисто. Оставьте меня! (Александр пошел к двери. Юлия бросилась ему вслед.) Александр Федорыч! Александр Федорыч! (Александр вернулся.) Куда же вы! АЛЕКСАНДР: Да ведь вы велели уйти… ТАФАЕВА: А вы и рады бежать. Останьтесь! АЛЕКСАНДР: Мне некогда. (Смотрит на Юлию. Говорит мысли вслух.) Как она нехороша! ТАФАЕВА: Я отомщу вам! Вы думаете, что так легко можно шутить судьбой женщины? Нет, я вас не оставлю, я буду вас всюду преследовать. Вы никуда не уйдете от меня. Поедете в деревню — и я за вами, за границу — и я туда же, всегда и везде. Я буду преследовать вас всюду. Мне все равно, какова ни будет жизнь моя... мне больше нечего терять. Но я отравлю и вашу — я отомщу, отомщу. У меня должна быть соперница! Не может быть, чтоб вы так оставили меня... я найду ее — и посмотрите, что я сделаю. Вы не будете рады и жизни! С каким наслаждением я услыхала бы теперь о вашей гибели... я бы сама убила вас! АЛЕКСАНДР (мыслит вслух). Как это глупо! Нелепо! Т А Ф А Е В А (продолжая). Сжальтесь надо мной! Не покидайте меня. Что я теперь без вас буду делать? Я не вынесу разлуки. Я умру! Подумайте: женщины любят иначе, нежели мужчины: нежнее, сильнее. Для них любовь — все, особенно для меня. Другие кокетничают, любят свет, суету, у меня другой характер. Я люблю тишину, уединение, книги, музыку. Но вас — более всего на свете! Ну, хорошо! Не любите меня, но исполните ваше обещание: женитесь на мне, будьте только со мной... Вы будете свободны, — делайте, что хотите, даже любите, кого хотите, лишь бы я иногда, изредка видела вас... (Упала на диван и истерически заплакала.) АЛЕКСАНДР (про себя). Она умирает от страданий, а мне все равно. Я даже жалости к ней не чувствую. Она мне неприятна, даже отвратительна. Что же это такое? Что же это?.. (Постоял некоторое время, повернулся и ушел.) Входит горничная, увидела рыдающую Юлию, подбежала к ней. ТАФАЕВА: А где же... ГОРНИЧНАЯ. Они уехали... ТАФАЕВА: Уехал! А! (Крик.) Темно. ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Картина шестнадцатая Комната Александра. Александр лежит на диване. Не брит, глаза воспаленные, безумные. Входит Е в с е й. Е В С Е Й (показывая Александру сапоги, которые чистит). Извольте-ка посмотреть, сударь, какая вахса-то: вычистишь, словно зеркало, а четвертак стоит. И запах какой, — так бы и съел! АЛЕКСАНДР: Пошел вон! Ты дурак! Е В С Е Й. В деревню бы послать... АЛЕКСАНДР: Пошел, говорю тебе, пошел! Ты измучил меня, ты своими сапогами сведешь меня в могилу... ты... варвар! Варвар! Варвар! (Выталкивает Евсея из комнаты. Бросился снова на постель. Обхватил голову руками.) Входят Петр Иванович и Елизавета Александровна. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (тихо). Отчего вы не бываете у нас. АЛЕКСАНДР: Нет надобности. ПЕТР ИВАНОВИЧ (осторожно). Ходят слухи, что ты много пьешь вина... АЛЕКСАНДР: Бросил. ПЁТР ИВАНОВИЧ: К какой-то особе на свидания ходил... в беседку. Отец девицы побил тебя... Александр молчит. А теперь, говорят, рыбу со старичками удишь, в шашки играешь? Так ли это? АЛЕКСАНДР: Так. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ты ли это? АЛЕКСАНДР: Я. ПЁТР ИВАНОВИЧ: И ты можешь жить без дела? АЛЕКСАНДР: Могу. Пауза. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Я слышал, Александр, будто у вас Иванов выходит. АЛЕКСАНДР: Да, выходит. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Отчего же не ты на его место? АЛЕКСАНДР: Не удостаивают. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Надо хлопотать. АЛЕКСАНДР: Нет. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Тебе, по-видимому, все равно? АЛЕКСАНДР: Все равно. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Тебя уж в третий раз обходят. АЛЕКСАНДР: Все равно, пусть! ПЁТР ИВАНОВИЧ: А самолюбие? АЛЕКСАНДР: У меня его нет. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Однако ж, у тебя есть какие-нибудь интересы в жизни? АЛЕКСАНДР (вскочил с постели). Оставьте, дядюшка! Я пытался высказывать свои суждения, старался делать лучше... Никому ничего не надо... Кругом машина. Удобная и вечная машина! ПЁТР ИВАНОВИЧ: Однако тебе надо сделать какую-нибудь карьеру. АЛЕКСАНДР: Я уж сделал. Очертил круг действия — тут я хозяин, вот моя карьера. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Это лень. АЛЕКСАНДР: Может быть. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ты можешь идти вперед, твое назначение выше. Долг твой призывает тебя к благородному труду... АЛЕКСАНДР: Вы что! (Хохочет.) Начали дико говорить! Этого прежде не водилось за вами. Не для меня ли? Напрасный труд! ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ты хочешь притвориться покойным и равнодушным ко всему, а в твоих словах так и кипит досада... Человек же должен хотеть чего-нибудь? АЛЕКСАНДР: Хочу, чтоб мне не мешали быть в моей темной сфере. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да разве это жизнь? АЛЕКСАНДР: А по-моему, та жизнь, которую вы живете, не жизнь. Стало быть, я прав. (Снова лег на постель.) ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да ты, Александр, разочарованный, я вижу... ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (мужу). Это ужасно, он как в безумии... АЛЕКСАНДР (кричит). Петр Иваныч и опыт научили меня... ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Да, он много виноват! Но вы имели право не слушать его... АЛЕКСАНДР: Я был молод, он — опытен... ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (мужу). Слышишь?.. ПЕТР ИВАНОВИЧ (берясь за поясницу). Ох, как поясница болит... Это вроде знака отличия у деловых людей — поясница... Ох! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Вы должны жениться, Александр... У вас есть талант литератора! АЛЕКСАНДР: Зачем вы бьете лежачего, ма тант! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Это ты, ты виноват, Петр Иванович... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Я? Это мне нравится! Я приучил его ничего не делать? ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Нечему удивляться. Ты смешал его понятия о жизни. Все превратилось в нем в сомнение, в хаос... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Из хаоса я и хотел сделать нечто полезное... ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Он верил в любовь, в дружбу, в святость долга... А теперь он не верит ничему.. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Жить бы ему при царе Горохе... ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Он верил в самого себя. А ты старался доказать, что он чуть ли не хуже других, и он возненавидел себя. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Напрасно... Я вот знаю себе цену: вижу, что нехорош, а, признаюсь, очень люблю себя. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Ты себя любишь — это уж безусловно истина... Себя! ПЁТР ИВАНОВИЧ: Ох, поясница! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Ты одним ударом, без жалости разрушил его мечту, веру в свой талант... ПЁТР ИВАНОВИЧ: У него его не было, Лиза. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Был! Только требовал поддержки, а не насмешки и брани... Чему же ты удивляешься, что после всего этого он пал духом?.. Ты не мог понять его. Что может нравиться и годиться тебе, другому, третьему, не нравится ему, другим. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нравится мне, другому, третьему! Чепуха! Будет, Лиза! Ты даже побледнела! Ты нездорова!.. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Не тревожься обо мне, Петр Иванович, я здорова... ПЁТР ИВАНОВИЧ: Разве я один так думаю и действую? Посмотри кругом. Чего я требовал от него — не я все это выдумал. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Кто же? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Век. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Так непременно и надо следовать всему, что выдумывает твой век? Так все и свято, все и правда? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Все и свято! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Как! Правда, что надо больше рассуждать, нежели чувствовать? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да. ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: И это свято, что надо больше любить свое дело, нежели любимого человека? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Это было — всегда правда. АЛЕКСАНДР: Правда и то, что умом надобно действовать и с близкими сердцу., например, с женой? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Подожди... у меня отчаянно болит поясница... Ох! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: А! Поясница! Хорош век! Нечего сказать! ПЁТР ИВАНОВИЧ: Очень, хорош, милая. Везде разум, опыт, постепенность, и отсюда успех. Все стремятся к совершенствованию и добру. Да ты посмотри-ка на нынешнюю молодежь — что за молодцы! Как все кипит умственной деятельностью, энергией! Как ловко и легко они управляются со всем этим вздором, что на вашем языке называется волнениями, страданиями... и черт знает что еще! ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА: Неужели тебе не жаль Александра? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Нет. Вот, если б у него болела поясница, то я бы пожалел его! АЛЕКСАНДР: Поясница! Неужели вы, дядюшка, сами никогда не поймете, что ваша, как вы думаете, суровая правда, есть на самом деле ложь! И я не могу разбить ее, потому что это железная ложь. ПЁТР ИВАНОВИЧ: Это правда, Александр, оттого ты и не можешь побить ее. Александр (кричит). Нет, нет! (Снова падает на постель. Тишина. Говорит спокойно.) Дядюшка, вы можете сказать, что я должен делать? ПЁТР ИВАНОВИЧ: Да, могу. Александр сел на кровати. В ожидании смотрит на дядю. Ехать обратно в деревню. жүктеу/скачать 380 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|