Обольщения для достижения

Оборотная сторона

Не забывайте, что тактику «наслаждение через боль» нельзя применять на ранних этапах обольщения. Кое-кто из величайших обольстителей в истории — Байрон, Цзян Цин (госпожа Мао), Пикассо — обладали садистической способностью вызывать душевные муки у тех, кто их любил. Если бы их жертвы заранее знали, что их ожидает, бежали бы куда глаза глядят. В самом деле, подобные обольстители заманивают жертву в свои сети, притворяясь воплощением доброты и любви. Даже Байрон при первом знакомстве с женщиной вел себя подобно ангелу, так что его демоническая репутация казалась ей злобными наговорами — обольстительное сомнение, ведь оно давало иллюзию, что только она одна способна понять его по-настоящему. Жестокость его вырывалась наружу позднее, когда было уже слишком поздно. Жертва уже запутывалась в тенетах собственных эмоций, а его бессердечие лишь усиливало глубину ее чувств.

Поэтому поначалу наденьте маску ягненка, сделав своей приманкой ласку и внимание. Завладейте их сердцем, а потом увлекайте в пучину жестоких страстей.

Четвертая фаза

Обольстительное притяжение

В декабре 1852 года мадам Сабатье, которой тогда было тридцать лет, получила анонимное письмо. Автор признавался в любви к ней. Боясь, что его чувства покажутся ей смешными, он решил не называть своего имени; однако для него было важно, чтобы она узнала, что он обожает ее, что он любит ее всем сердцем. Сабатье привыкла к знакам внимания — мужчины влюблялись в нее один за другим,— но это письмо отличалось от прочих: в этом человеке она, казалось, пробудила возвышенные чувства, которые были сродни религиозному пылу. В письме, написанном явно измененным почерком, было стихотворение, посвященное ей. Оно называлось «Слишком веселой». Начиналось оно с восхваления ее гармоничной красоты, но заканчивалось так:

Жестокий преподав урок,

И нанесу я прямо в бок

Тебе зияющую рану.

Как боль блаженная остра!

Твоими новыми устами

Завороженный, как мечтами,

В них яд извергну мой, сестра!^

Второе письмо пришло через несколько недель. Как и прежде, автор говорил о том, что боготворит Сабатье, причем возвышенные духовные мотивы в письме смешивались с чувственными, целомудренные — с порочными. И в этот раз были стихи — «Вся целиком» с такими строками:

В ней все телесные черты,

Чтоб мог беспомощный анализ

Разъять созвучья красоты.

Магическое претворенье

Всех чувств моих в единый лад!

В ее дыханье слышно пенье,

А голос дарит аромат^.

Прошло совсем немного времени, прежде чем мадам Сабатье догадалась, кто мог быть таинственным незнакомцем: молодой поэт, Шарль Бодлер, один из постоянных посетителей ее салона. Он казался очень застенчивым, почти не заговаривал с ней, но ей приходилось видеть кое-какие его стихи, и, хотя в письмах стихотворения были более отточенными и изысканными, стиль показался ей похожим. В салоне Бодлер всегда чинно сидел в углу, но теперь, когда эта мысль пришла ей в голову, она стала замечать, как странно, нервозно он улыбается ей. Он, без сомнения, имел вид влюбленного. Теперь она внимательно наблюдала за ним, и чем дальше, тем более исполнялась уверенности, что именно он — тот аноним. Однако она ничем не выдала своей догадки, так как не хотела делать первого шага — как ни застенчив, как ни скромен он, но он — мужчина, и в какой-то момент ему придется осмелиться и подойти к ней. В том, что это произойдет, она не сомневалась, пока же ничем не выдавала, что разгадала тайну. Неожиданно письма перестали приходить, и мадам Сабатье терялась в догадках, пытаясь понять, что произошло, ведь последнее из писем было полно обожания едва ли не больше, чем предыдущие.

Прошло несколько лет, она нередко вспоминала о своем поклоннике и о письмах, которых она так никогда более и не получала. Однако в 1857 году Бодлер опубликовал сборник стихов «Цветы зла», и мадам Сабатье узнала многие стихотворения — именно те, которые он тогда посылал ей анонимно. Теперь их мог видеть каждый. Немного позже поэт прислал ей подарок: особым образом переплетенный экземпляр книги и письмо, под которым на сей раз стояло его имя. Да, писал он, те письма, как и стихи, принадлежали его перу — простит ли она ему то, что в прошлом он был так загадочен? Тем более что его чувства остались столь же сильными, что и прежде: «Уж не показалось ли Вам на мгновение, что я мог забыть Вас?.. Вы для меня — более чем заветный образ, возникающий во снах, Вы — мой предрассудок, моя вера... моя постоянная спутница, моя тайна! Прощайте, милая сударыня. Я с глубочайшей преданностью целую Ваши руки».

Это письмо оказало на мадам Сабатье более сильное воздействие, чем все предшествовавшие. Возможно, причина была в его детской искренности или в том, что он впервые обращался к ней напрямую, открыто; возможно, ее тронуло то, что он любит ее бескорыстно, ни о чем не прося, не в пример всем прочим мужчинам, которым, как она знала по опыту, рано или поздно что-то бывает от нее нужно. Как бы там ни было, она почувствовала непреодолимое желание встретиться с ним. Назавтра она пригласила его к себе, других гостей в тот день не было. Бодлер явился точно в назначенный час. Он был взволнован, не спускал с нее своих больших глаз, говорил мало, да и то только вежливые общие фразы. Казалось, он где-то витает. Когда он откланялся, мадам Сабатье охватила паника, а на другой день она впервые сама написала ему: «Нынче я спокойна и могу яснее проверить свое впечатление от вечера в четверг, который мы с Вами провели вместе. Могу сказать, не боясь, что Вы обвините меня в преувеличении, что я — счастливейшая из женщин в этом мире, что никогда я не чувствовала яснее, что люблю Вас, и что никогда Вы не казались мне более прекрасным и восхитительным, мой божественный друг!»

Мадам Сабатье никогда еще не доводилось писать подобных писем; для нее было куда привычнее, чтобы добивались ее. Теперь, однако, она утратила привычное хладнокровие. А дело было плохо: Бодлер не сразу ответил на ее признание, а при следующей встрече был холоднее прежнего. Она стала опасаться, что между ними кто-то стоит — уж не появилась ли вновь в его жизни та давняя любовница, Жанна Дюваль, не она ли увлекает его от нее? Как-то вечером она попыталась заключить его в объятия, поцеловать, но не встретила ответа, напротив, он вскоре откланялся, найдя благовидный предлог. Что неожиданно изменило его отношение? Отчего он сделался холодным и неприступным? Теперь она забрасывала его письмами, вымаливала встречи. Не в силах уснуть, она могла бодрствовать ночь напролет в надежде, что он придет. Никогда ей не приходилось испытывать подобного отчаяния. Она должна добиться своего, вернуть его сердце, владеть им, не делить его ни с кем. Она перепробовала самые разные средства — письма, кокетство, всевозможные посулы,— пока не получила от него записку, в которой он сообщал, что больше ее не любит, и так оно и было на самом деле.
Толкование. Бодлер был обольстителем интеллектуальным. Ему хотелось покорить мадам Сабатье с помощью слов, завладеть ее мыслями, заставить полюбить себя. Он сознавал, что физически не выдерживает сравнения с большинством из ее многочисленных поклонников — он застенчив, скован, не особенно хорош собой. Поэтому он прибег к тому, в чем был действительно силен — к поэзии. То, что ему удалось очаровать Сабатье анонимными письмами, доставляло ему какое-то извращенное наслаждение. Он не мог не понимать, что она разгадает тайну анонима — манера его письма была неподражаемой, но хотел, чтобы она решила эту задачу сама, без подсказок. Он перестал писать ей, так как увлекся кем-то другим, но знал, что она не перестает думать о нем, недоумевать, возможно, ожидая его. И после публикации книги он решил написать ей вновь, теперь уже открыто, вспенив старую отраву, впрыснутую раньше. Оставшись с ней наедине, Бодлер понимал, что она ждет, что он начнет действовать, овладеет ей, но его обольщение было совсем иного рода. Кроме того, ему доставляло удовольствие изображать холодность, ощутить власть над женщиной, которую желали столь многие. К тому времени, когда она пыталась добиться от него ответной реакции, для него обольщение уже было завершено. Он влюбил ее в себя, этого было довольно.

Потрясающее воздействие смены настроений Бодлера на мадам Сабатье преподает нам важнейший урок обольщения. Во-первых, всегда лучше держаться от своих объектов на некотором расстоянии. Такие крайности, как анонимность, излишни, но нежелательно показаться навязчивым или попросту примелькаться, слишком часто попадаясь на глаза. Если вы всегда на виду, всегда наступаете, ваша жертва привыкнет быть пассивной, и обольщение провиснет, словно парус в безветренную погоду. А чтобы вас не забывали, обратитесь к написанию писем — они отлично питают воображение. Культивируйте в себе загадочность — не позволяйте узнать себя до донышка. В письмах Бодлера, прелестно неоднозначных, смешивалось плотское и духовное, дразня Сабатье множественностью вероятных истолкований.

Теперь, когда желание и интерес созрели, когда жертва, вероятнее всего, ожидает от вас решительных действий — как ожидала в тот вечер мадам Сабатье,— отступите. Откуда она только взялась, неожиданная ваша отстраненность? Вы приветливы, но не более, и уж точно, в вашем поведении нет и намека на сексуальное влечение. Выждите на этом этапе денек-другой. Ваше отступление вызовет обеспокоенность; единственный способ рассеять нахлынувшие сомнения — преследовать вас, завладеть вами. В этот момент сделайте еще шаг назад, и вы добьетесь того, что жертва упадет вам прямо в руки, подобно спелому плоду, не ведающему силы притяжения, направляющей ее прямиком к вам. Чем с большей отдачей она вовлекается в процесс погони, тем сильнее окажется эротический эффект. Вы провоцируете жертву, вынуждая применить против вас ее собственные обольстительные возможности, а когда она поддается на эту провокацию, меняетесь ролями, и жертва начинает преследовать вас с неизбывной энергией.
Я отступаю, суля ей победу надо мною. В своем отступлении я демонстрирую перед ней все оттенки любви: беспокойство, страсть, тоску, надежду, нетерпение...

Сёрен Кьеркегор

Ключи к обольщению
Человеческие существа по своей природе — создания упрямые, своенравные, к тому же они полны подозрений относительно помыслов и побуждений других людей. То, что практически любой объект в ходе обольщения оказывает сопротивление, совершенно естественно. Именно поэтому обольщение редко обходится без препятствий и временных отступлений. Но когда ваши жертвы, преодолев сомнения, начинают наконец поддаваться вашему обаянию, они достигают точки, с которой начинается освобождение. Они могут чувствовать, что вы ведете их за собой, но испытывают от этого удовольствие. Осложнения и сложности не нравятся никому, вот и ваш объект приготовится к скорой развязке. Вы, однако, должны быть начеку, чтобы в этот самый момент удержаться от решительных действий. Доведите дело до восхитительной развязки, которой от вас ожидают с жадным нетерпением, поддайтесь естественному стремлению скорее довести обольщение до логического конца, и вы упустите великолепную возможность, нагнетая напряженность, придать всему событию больше страсти. В конце концов, разве вам нужна пассивная и слабая жертва, чтобы забавляться с ней, как с безвольной игрушкой? Нет, вам нужно, чтобы ваши партнеры были активными участниками обольщения и в полной мере проявили свою волю. Пусть же гонятся за вами, все сильнее запутываясь при этом в ваших тенетах. Единственный способ добиться от них такого поведения — отступить на шаг назад, вызвав тем самым беспокойство.

Вы и прежде прибегали к стратегическому отступлению (см. гл. 12), но на сей раз все будет иначе. Сейчас объект увлечен вами, так что ваше отступление вызовет приступ паники: это моя ошибка, по всей вероятности, я тому причиной, что-то было сделано не так. Всякий предпочтет именно эту интерпретацию мысли, что от него отвернулись по каким-то иным соображениям: ведь если причина разрыва в нем, то в его власти и вернуть все на круги своя, исправив что-то в своем поведении. Напротив, в том случае, если жертва отвергнута вами по независящей от нее причине, это означает, что в данной ситуации она бессильна. Людям свойственно надеяться. Ждите: теперь жертва придет к вам сама, демонстрируя напор и агрессию, полагая, что эта уловка сработает. Тем самым она резко повысит в ваших отношениях градус эротизма. Вы должны понимать, что сила воли человека напрямую связана с либидо, другими словами, с его сексуальным влечением. Пока ваша жертва пребывает в пассивном ожидании, уровень эротизма у нее весьма невысок. Когда же она переходит в наступление, становясь активным участником процесса обольщения, переполняясь беспокойством и тревогой, накал страстей растет. Так нагнетайте напряжение насколько удастся.

Отступая, делайте это тонко, едва уловимо; ваша задача — вызвать смутное предчувствие надвигающейся беды. Осознание того, что вы были непривычно холодны или рассеянны, должно забрезжить у вашей жертвы, когда она останется наедине со своими мыслями, зашевелиться в ее душе ядовитым сомнением. Очень скоро росток пустит корни, и ее охватит безумие, которое станет расти само по себе. Ваше коварное отступление пробудит в жертве желание завладеть вами, и она по собственной воле поспешит прямо в руки к вам, без уговоров и принуждения. Эта стратегия отличается от описанной в главе 20 — там мы наносили глубокую рану, двигаясь к наслаждению через боль. В том случае нашей задачей было добиться, чтобы жертва, ослабев, попала к нам в зависимость, теперь же нам нужны жертвы активные и напористые. Какую из двух этих стратегий предпочесть (а совместить их невозможно) — выбор зависит от того, к чему вы стремитесь, и от наклонностей жертвы.

В «Дневнике обольстителя» Сёрена Кьеркегора Йоханнес намерен соблазнить прекрасную юную Корделию. Он начинает с чисто интеллектуального общения с ней, постепенно пробуждая интерес к своей персоне. Потом он начинает писать ей письма, романтические и обольстительные. Ее восхищение сменяется любовью. Несмотря на то что при личном общении Иоханнес неукоснительно соблюдает дистанцию, девушка, в мыслях которой он рисуется натурой глубокой и незаурядной, пребывает в полной уверенности в его любви к ней. Однажды, беседуя с ним, Корделия испытывает странное чувство: с ним что-то не так. Кажется, он испытывает больше интереса не к ее мнениям, а к своим собственным. Проходит несколько дней; ее сомнения крепнут — уже и письма его стали чуть менее романтичными, им чего-то недостает, уж не пошел ли он на попятный? Охваченная тревогой, она, сама не замечая, превращается из преследуемой в преследовательницу. Теперь обольщение становится не в пример интереснее — по крайней мере, для Йоханнеса.

Отступление Йоханнеса исполнено очень изящно; Корделии чудится, будто он относится к ней с меньшей нежностью, чем накануне, причем он добивается этого с помощью едва уловимых оттенков. Оставаясь учтивым, он при этом возвращается от романтических тем к интеллектуальным беседам. Это порождает у нее беспокойные мысли о том, что ее красота и обаяние уже, кажется, на него не действуют. Нужно усилить старания, вернуть его интерес и доказать самой себе, что она по-прежнему имеет над ним власть. Она полна любви, желания, а довела ее до этой точки небольшая демонстрация охлаждения и недостатка внимания со стороны Йоханнеса.

Обоим полам от природы присуща привлекательность и соблазнительность, но приманки у каждого свои. Если, выказывая кому-то симпатию, вы при этом не проявляете сексуального интереса, это почти оскорбительно и будет воспринято как вызов — значит, к вам нужно подобрать ключик, попытаться обольстить вас. Чтобы добиться такого эффекта, вначале продемонстрируйте, что объект вам интересен, прибегнув к письмам или тонким намекам. При личном общении, однако, храните этакую нейтральную бесполость. Будьте приветливы и дружелюбны, но не более того. В результате такой провокации жертва, очертя голову, бросится в атаку, вооружившись присущими ее полу обольстительными чарами,— а вам только того и надо.

На последних этапах обольщения сделайте вид, что заинтересовались другим человеком — это еще одна форма отступления. Когда в 1795 году Наполеон Бонапарт впервые встретил молодую вдову Жозефину де Богарне, то был очарован и ее экзотической красотой, и взглядами, которыми она его одарила. Он стал бывать на ее еженедельных званых вечерах. К его радости, она, пренебрегая другими мужчинами, все время проводила подле него, внимая каждому его слову. Он был влюблен и имел все основания полагать, что Жозефина отвечает на его чувство взаимностью.

На одном из званых вечеров хозяйка была мила и внимательна к нему, как и прежде, если не считать того досадного обстоятельства, что она проявляла не меньшее внимание по отношению к другому мужчине. Тот — бывший аристократ, как и сама Жозефина,— принадлежал к типу людей, с которыми Наполеон не мог потягаться ни в обхождении, ни в умении вести беседу. Сомнения и ревность охватили его. Будучи человеком военным, он прекрасно знал, как важно не мешкая перейти в наступление, и спустя несколько недель, проведя стремительную и напористую операцию, заполучил Жозефину в безраздельное владение, а там и женился на ней. Жозефина, обольстительница с недюжинным умом, устроила все очень умело. Она не стала говорить ему, что любит другого, но одного присутствия в ее доме предполагаемого соперника, нескольких, словно случайно перехваченных, взглядов, каких-то поворотов головы, едва заметных жестов было достаточно, чтобы подтолкнуть к этому выводу. Более действенного способа дать понять, что вы утратили влечение к объекту, попросту не существует. Помните, однако, что если ваш интерес к другому окажется слишком явным, демонстративным, вы рискуете добиться противоположного результата. В этой ситуации не следует казаться жестоким; вы добиваете только одного — сомнений и беспокойства. Поэтому ваш интерес к другому должен быть едва-едва заметен, почти не виден невооруженным глазом.

Стоит человеку влюбиться в вас — и сколько-нибудь заметное ваше отсутствие будет вызывать беспокойство. Ваша внезапная отлучка на последних стадиях обольщения должна быть чем-то оправданна — найдите для нее хоть какой-то благовидный предлог. Вы ведь хотите не инсценировать решительный разрыв, а заронить легкое сомнение: нельзя ли было найти возможность не уезжать и остаться, не признак ли это охлаждения, не появился ли на горизонте соперник? В ваше отсутствие восхищение вами будет возрастать. Ошибки и промахи будут забыты, вам простят все грехи. К моменту вашего возвращения плод созреет — к вам бросятся с такой радостью, словно вы восстали из мертвых.

Согласно мнению психолога Теодора Рейка, мы вообще научаемся любить только благодаря неудачам в любви. В младенчестве мы купаемся в любви матери — ничего, кроме нее, мы не знаем. Но, став чуть старше, начинаем чувствовать, что ее любовь не так уж безоговорочна. Если мы плохо себя ведем, если чем-то не угождаем ей, она может лишить нас своей любви. Мысль о возможности утратить материнскую любовь, о том, что она может разлюбить нас, переполняет нас тревогой, а сначала и гневом — мы ей покажем, думаем мы, и в припадке раздражения устраиваем истерику. Это, однако, никогда не срабатывает, и мало-помалу мы начинаем постигать, что единственный способ не дать матери снова оттолкнуть нас — подражать ей, быть такими же любящими, ласковыми и нежными, как она. Это привяжет ее к нам надежнее всего. Эта схема повторяется на протяжении всей нашей жизни: сталкиваясь с отторжением или холодностью, мы учимся обходительности, галантности, мы учимся любить.

Воссоздайте эту основополагающую схему в своем обольщении. Прежде всего окружите свои объекты вниманием и восхищением. У них не будет уверенности в ваших мотивах, однако это будет так приятно, что лишиться этого удовольствия они не захотят ни в коем случае. Когда тем не менее это прекратится (в результате стратегического отступления), они испытают гнев и тревогу, возможно, впадут в истерику, однако на смену им придет тот же, что и в детстве, вывод: единственный способ вернуть вас, заполучить наверняка — подражать вам, стать такими же любящими и так же дарить любовь, как вы. Ситуация изменится на противоположную благодаря страху быть отвергнутым.

В истории любых отношений подобная схема неизбежна. Один из партнеров охладевает, другой его добивается, затем они меняются ролями и так далее, и снова, и снова. Выступая в роли обольстителя, не пускайте ничего на самотек. Позаботьтесь сами, чтобы это произошло. Вы учите партнера быть обольстителем, точно так же, как мать учит ребенка взаимной любви. Ради себя же научитесь добиваться такого обмена ролями. Вы должны не просто играть роль того, чьей любви добиваются,— наслаждайтесь этим, отдайтесь этому целиком. Возможность почувствовать себя объектом преследования собственной жертвы часто доставляет больше наслаждения, чем сама охота.