Обозреватель Observer Из зарубежного опыта

различались между собой, да и сама эта идея относилась в большей мере к сфере

благих пожеланий, чем к реальной атмосфере в обществе. Так, Коммунистическая

партия Испании (КПИ) еще в 1956 году обнародовала документ "За национальное

примирение", в котором целью новой стратегии партии объявлялось "достижение

политического компромисса между гражданами и военными силами, находящимися в

оппозиции к режиму" [2]. Тактически разумно, но если приглядеться внимательно, то

можно заметить, что ни о каком подлинном примирении, да еще национального

масштаба речи здесь не идет. Аналогично (хотя и диаметрально противоположно по

политическому смыслу) обстояло дело с обращением к идее национального примирения

со стороны правящей верхушки. Она использовалась властью для того, чтобы сбить

волну протестов против режима, ускорить искомый "социальный мир". Отсюда и

политика, сочетающая репрессии и отказ от требуемой оппозицией амнистии с вели-

чественным суррогатом национального примирения - Долиной павших. Наконец,

церковь, многие годы преданно служившая франкизму и объявившая крестовый поход

против его противников, стала все более заметно отмежевываться от режима и

ратовать за национальное согласие на почве общей христианской веры.

Для второго этапа, активное формирование и завершение которого пришлось на

первую половину 70-х годов, характерно прежде всего то, что здесь идеологическая

эволюция позиций отдельных партий, церкви, а также правительственных сил,

маневрирующих понятием национального согласия, в итоге приводит к тому, что сама

приверженность к этому принципу становится достоянием самых различных слоев

испанского общества, массовым умонастроением народа, хотя некоторые его слои и

отдельные организации до самого начала переходного процесса продолжали придер-

живаться традиционной ориентации на открытую конфронтацию "низов" и "верхов",

36

общества и государства. В целом же в первой половине 70-х годов устремленность к

ществе и тесно связана с настроенностью его большей части на осуществление

трансформации режима и готовностью меньшей к принятию неизбежных перемен на

определенных условиях. Проблемными в позициях этих сил остаются лишь вопросы о

границах, содержании, формах грядущих изменений.

Основное содержание принципа национального согласия в той форме, в которой он

сложился к началу переходного периода, может быть сведено к нескольким осново-

полагающим установкам. Во-первых, в условиях Испании идея национального согласия

начала формироваться в качестве призыва к национальному примирению на почве

осуждения гражданской войны, рассматриваемой как не только трагическая, но и как

позорная страница испанской истории, ликвидации разделения общества на "побе-

дителей" и "побежденных", широкой политической амнистии. В стране, где практи-

чески каждая семья имела близких родственников, пострадавших на войне от рук

своих же соотечественников, речь шла о психологически чрезвычайно трудном про-

цессе взаимного покаяния и прощения. Знаменательно в этом отношении, например,

обращение "О примирении в церкви и в обществе", принятое в апреле 1975 года

Конференцией испанских епископов. В этом покаянном документе церковь призывает

народ к национальному согласию и просит у всех прощения за то, "что в гражданском

столкновении поддержала одну сторону и совершенно игнорировала другую", а также

признает свою вину в том, "что в течение стольких лет она оказывала франкистскому

режиму полную поддержку" [3].

В условиях Испании само требование примирения приобретало нередко специфи-

ческую окраску, будучи связано с сознательным отказом от публичного обращения к

болезненной памяти о страшном прошлом. Нынешняя оценка этой позиции современ-

ной испанской политической мыслью неоднозначна. Одни из политологов и публи-

цистов убеждены, что решимость испанского общества на вынесение прошлого за

скобки в этот период свидетельствовала о его высокой социальной зрелости, по-

скольку оно тем самым проявило способность придать приоритетное значение не груп-

повым, но общенациональным интересам, отказавшись от оглядки на прошлое и

устремив свои взоры на ближайшее будущее [4]. Другие сурово осуждают "амнезию"

[2]. Между тем достаточно очевидно, что речь шла не о забвении как таковом, ко-

торое в принципе и невозможно, но об отказе от культивирования памяти о пере-

несенных страданиях, преодолении чувства ненависти и жажды возмездия.

Национальное примирение было связано также с отвержением не только самой вой-

ны, но и социальных результатов, прежде всего сначала крайне жесткого, потом не-

сколько ослабленного авторитарного режима. Таким образом, забвение прошлого во

имя будущего было одновременно и отрицанием настоящего. Как писал Г. Моран, кол-

лективное отвержение гражданской войны "было гумусом, который питал новую

демократию" [4]. Впрочем, таковым было не только отвержение прошлого, но и

ставшее очевидным несоответствие режима современным нормам социально-полити-

ческой жизни. Глубинной сутью национального согласия было нарастающее в недрах

гражданского общества осознание прямой зависимости решения социальных проблем

отдельных общественных групп и защиты их интересов от характера и состояния

политического строя.

Конкретные представления об искомой модели демократического переустройства у

представителей разных социальных слоев и политических движений не было одина-

ковым. Более того, четко оформленных моделей демократического будущего в эти

годы не существовало ни у одной из оппозиционных партий. На деле речь шла скорее

об общих, мало соотнесенных с реальной ситуацией и возможностями Испании, пред-

ставлениях о современной и гуманной политической системе. Вообще принцип нацио-

нального согласия выступал не столько в рациональной, идеологической форме,

сколько в эмоциональной, психологической. И дело здесь не только в уровне познаний.

Для населения Испании становилось характерным возрастающее недоверие к идео-

37

логии как таковой и выдвижение на первый план нравственно-психологических

Провозглашение демократических реформ самой насущной целью нации - цент-

ральный пункт концепции национального согласия в Испании. Но оно одновременно

предполагало и определенное самоограничение в методах борьбы за нее. Гуманной

цели должны были соответствовать и гуманные средства: "Насилие как средство не

может быть использовано для ее достижения" [5]. В формировании этого принципа

существенную (а по началу, может быть, и решающую) роль играл страх перед воз-

можным повторением ужасов гражданской войны. Этим, однако, дело не исчерпы-

валось. С развитием и институализацией гражданского общества в Испании все боль-

ший вес стало обретать ясное понимание того, что насильственные действия не при-

водят к совершенствованию условий человеческого существования. Наоборот, они

чреваты разного рода социальными издержками: гибелью людей, социальным хаосом,

падением нравов, метанием между угрозами анархии и реставрации диктатуры.

Вместе с тем условиями внутреннего и внешнеполитического характера создаются

возможности мирного, эволюционного перехода от авторитаризма к демократии без

крупных социальных потрясений, потери управления и достигнутого уровня матери-

ального благополучия. Фундаментальной предпосылкой для этого и становилось

. национальное согласие, основанное не только на сходстве позитивных политических

устремлений различных слоев населения, но и на единстве утвердившихся в обществе

представлений о цене, которую оно было готово заплатить за преобразование режима.

Национальное согласие не есть полное политическое единомыслие. Скорее нао-

борот, оно потому и становится необходимым, что способно объединить во имя ре-

шения общей задачи индивидов, группы, организации, во многих иных отношениях

расходящиеся между собой. При отсутствии какого-либо общего соглашения об ис-

комой модели будущего режима и перехода к нему в испанском обществе установилось

хотя и приблизительное, но достаточно точное и понятное всем представление о том и

о другом. При жизни Франко массовое тяготение к национальному согласию уже само

по себе было серьезным социальным фактором, ослаблявшим диктатуру и готовившим

общество к грядущей трансформации политической системы.

Со смертью Франко эта трансформация стала насущной практической задачей

общества. Тем самым принципу национального согласия были приданы новые содер-

жание и смысл. Во-первых, на повестку дня встала необходимость уточнения и конк-

ретизации бытовавших в разных социальных кругах представлений о национальном

согласии. В частности, перед левой оппозицией возникает проблема выбора между

различными моделями мирного перехода к демократии и, соответственно, конкретны-

ми методами и формами этого перехода. Во-вторых, принцип национального согласия

становится не просто политической концепцией или массовым умонастроением, но и

важным инструментом преобразования общества. В-третьих, возникает практическая

потребность в сближении точек зрения на реальное содержание принципа нацио-

нального согласия, поскольку представители различных слоев общества под этим поня-

тием подразумевали разные вещи. А для этого сближения были необходимы и сдвиги в

сознании, соответствующие социально-политические перемены и просто время.

"Чтобы Испания продвигалась вперед, необходима кооперация всех при уважении

ко всем", - говорил председатель Конференции испанских епископов, поборник демо-

кратизации Испании кардинал Энрике-и-Таранкон в речи на похоронах Франко (цит. по

[6]). Учитывая обстоятельства, в которых произносилась речь Таранкона, можно заме-

тить, что за словами об "уважении ко всем" звучит призыв не просто к примирению, но

и к бережному отношению к старой политической элите и ее сторонникам.

Вместе с тем лидеры широкой антифранкистской оппозиции КПИ и Испанской

социалистической рабочей партии (ИСРП) в начале переходного процесса, говоря о

необходимости примирения, в то же время не отказывались от открытой конфрон-

тации не только со старым режимом, но и с некоторыми оппозиционными группами и

политическими фигурами.

38

Это был исторический момент, когда на социальной арене столкнулись две главные

франкистской власти, и уцелевшего от старых времен правительства Наварры, стре-

мившегося продлить существование системы, подменив назревшую ее трансформацию

некоторым смягчением режима. Вторая - воля влиятельных левооппозиционных

партий ИСРП и КПИ, выраженная в ориентации на "демократический разрыв". По-

следний рассматривался как форма невооруженной борьбы против режима, предусмат-

ривающая, однако, серьезное открытое давление на него.

Наиболее важными инструментами этого давления должны были стать массовые

демонстрации и всеобщая забастовка; его ближайшими целями - подавление актив-

ности репрессивных органов, широкая политическая амнистия и немедленное введение

демократических свобод; его конечной целью - отстранение от власти сил и конк-

ретных политиков, связанных в прошлом с франкистским режимом, и создание

временного правительства с участием левых партий. За этими установками кроме

решительной нацеленности на ликвидацию авторитаризма и демократизацию поли-

тического строя угадывалось также и стремление связать демократизацию с перспек-

тивой продвижения к социализму (хотя и по-разному понимаемой ИСРП и КПИ).

Впрочем, о реальности этой перспективы речь в то время не шла, обращение этих

партий к социалистическим лозунгам служило, скорее, для демонстрации их непри-

миримости к авторитарному режиму. В отличие от португальской революции с ее

эксцессами испанский процесс сразу же был ограничен чисто политическими пре-

образованиями, и никто, включая левые силы, не ставил всерьез вопроса о коренных

экономических преобразованиях применительно к текущему моменту. Третья воля к

постепенному, избегающему резких шагов и энергичных разрывов, но неуклонному

продвижению к демократии, за которой и было будущее, в этот момент еще не

проявилась.

Установка на "демократический разрыв" и широкий размах массовых выступлений в

1976 году принесли свои политические плоды: во-первых, основные оппозиционные

партии и группировки сумели явочным порядком закрепиться на политической сцене

(как и независимые профсоюзы на производстве), чему не посмело препятствовать

правительство Наварры; во-вторых, оно достаточно быстро было заменено пра-

вительством А. Суареса, состоявшим из бывших, но здравомыслящих франкистских

администраторов, поставивших своей целью осуществление демократической рефор-

мы сверху. Правительство вынесло на референдум вопрос об одобрении этой ус-

тановки народом, не расшифровывая содержания намечаемой реформы. Левые партии

выступили против референдума, опасаясь, что "верхи" перехватят у "низов", право-

центристские силы - у левых политическую инициативу и ограничат масштаб демо-

кратизации. Они призвали массы бойкотировать референдум. Однако его итоги на-

несли чувствительный удар: в референдуме участвовали 77% избирателей, из которых

94% проголосовали "за". В силу этого КПИ и ИСРП были вынуждены отказаться от

установки на "демократический разрыв" с его максималистскими требованиями, приняв

более прагматичную тактику "разрыва через переговоры". После демократических

выборов, принесших победу Социально-демократическому центру Суареса (34%) и

ИСРП (29%), именно этой тактикой стали определяться политическая атмосфера в

стране и природа переходного процесса.

В терминах "разрыв через переговоры" или "разрыв посредством пактов" слово

"разрыв" остается по инерции, скорее как дань боевой традиции. На деле речь идет

прежде всего о взаимодействии и нахождении компромисса, что гораздо ближе к

подлинной сути национального согласия, чем ориентация на открытые, хотя и мирные,

уличные выступления. Политические силы, осуществлявшие переговоры, могли

находить согласие друг с другом, поскольку исходили из примата не групповых или

классовых требований, но из общенациональных интересов. Демократия рассматри-

валась ими как явление самоценное, ее достижение и создание правового государства

выступали как главная (и на этом этапе конечная) цель. Оптимальность этой тактики

39

была подтверждена не только успешными разработкой, принятием и широким одоб-

Португалии не получили заметной роли в перестроечном процессе левые или правые

экстремистские движения.

Учитывая множество конфликтов, раздиравших Испанию на самых разных уровнях

и в самых разных сферах, переход от конфронтационной политики к согласительной

был чрезвычайно сложен и требовал формирования множества специальных меха-

низмов. Необходимой основой для этого явились переговоры "всех со всеми", которые

стали рассматриваться в качестве метода, обеспечивавшего неуклонное, но не вызы-

вавшее социальных потрясений продвижение Испании по пути создания демократи-

ческой системы власти. В этой связи можно отметить переговоры и соглашения между

предпринимателями и профсоюзами, между церковью и целым рядом политических и

гражданских институтов, между экономическими и политическими элитами, между

некоторыми партиями в преддверии выборов и политическими фракциями после них и

т.п. Существенное, если не решающее для судеб страны значение имел непрерывный

диалог между обществом и государством. Диалог этот велся в различных формах: от

прямых переговоров на общенациональном уровне между правительством, основными

политическими партиями, профсоюзами до частных соглашений между отдельными

гражданскими институтами и административно-аппаратными структурами1.

Переход от авторитаризма к демократии в Испании нашел достаточно глубокое и

всестороннее освещение в трудах многих российских исследователей. Получив из этих

трудов основательные сведения о ходе данного процесса, о позициях, деятельности,

развитии политических партий и профсоюзов, о выступлениях "трудящихся масс",

студенческой молодежи, демаршах интеллектуалов и т.д., мы остаемся почти в

неведении относительно действий и роли государственной власти. В нашей научной

литературе государство фактически не рассматривается как равноправный партнер

"прогрессивных сил" в деле продвижения к демократии, а его взаимодействие с

обществом сводится к факту вынужденных уступок давлению со стороны "низов".

В зарубежной, в том числе и испанской, науке ведутся постоянные дискуссии на

тему о том, кто сыграл большую роль в трансформации режима - общество или

власть. Здесь нередко смешиваются два близких, но разных аспекта. Первый касается

развития новой политической элиты, которой общество делегирует свои полномочия,

взаимоотношений ее со старыми элитами, их взаимопроникновения и слияния. С этим

связан и вопрос о том, кому - обществу или элитам - принадлежит преимущественная

заслуга в успехе испанского процесса [7]. Спор этот представляется достаточно

схоластическим, в чем нетрудно убедиться, ознакомившись, например, с аргументами

В. Переса Диаса против недооценки роли масс и переоценки роли политических элит:

"Испанские политические элиты имели успех не потому, что они были способны

повернуться к обществу, но в большей степени потому, что оказались способными

понять настроения и стремления этого общества" [6].

Другой аспект связан с решением вопроса о роли государства в перестроечном

процессе, в частности о применимости к последнему формулировки "реформа сверху".

Западные политологи приводят различные доводы в пользу того и другого решения.

С одной стороны, активность общества (расшатывание режима, утверждение новых

1 Здесь необходимо сделать одну существенную оговорку. Поскольку социальные соглашения в Испании

переходного периода (тем более масштабные) суть следствия и проявления присущей принципу

национального согласия установки на консенсус, некоторые авторы стали идентифицировать такие

соглашения с самим национальным согласием. Приходится напомнить, что национальное согласие есть

явление значительно более широкое и многогранное, чем отдельные, самые крупные соглашения, и

обладает собственными функциями. К тому же система соглашений в демократическом обществе носит

постоянный характер, а национальное согласие есть явление временное, возникшее в чрезвычайных

обстоятельствах перехода от авторитаризма к демократии. Кроме того, в отличие от социальных

соглашений, оформленных соответствующими документами, национальное согласие выступает как принцип,

умонастроение, состояние общества, юридическим ничем не закрепленные.

40

идеалов и норм, выступления самых широких и разных сил в решающие, поворотные

отвергает такую возможность. С другой - активность государства (попытки уже

первого правительства А. Суареса перехватить и претворить в жизнь хотя бы часть

требований, выдвигаемых снизу [7]; его стремление снять проблему "народ против

государства"; инициатива в проведении референдума; самороспуск кортесов, сформи-

рованных еще при Франко; подготовка закона о демократических выборах и т.п.)

свидетельствуют о том, что старое государство играло серьезную роль в трансфор-

мационном процессе. Характеризовало ли это испанский процесс как реформу сверху?

В известной мере, да. Но в принципе не в формулировке суть дела, ибо специфика

этого процесса заключалась в том, что по ходу его осуществлялись реальное взаимо-

действие власти и общества и преобразование оппозиции из антисистемной силы во

внутрисистемную. Гораздо существеннее вопрос: каким же образом авторитарному

государству удалось решить задачу, казавшуюся противоестественной и неразреши-

мой, собственными руками преобразоваться в государство антиавторитарное, де-

мократическое?

Этот процесс начался в период, когда унаследованный от Франко политический

режим еще не был подвергнут никаким принципиальным изменениям, за исключением

одного, у нас явно недооцененного. Сразу после смерти Франко к присяге был при-

веден король Хуан Карлос, воспринятый всем населением страны как символ и гарант

единства нации и национального согласия.

Хуан Карлос уловил дух времени и настроения народа. Он придал монархическому

принципу не архаическую, но современную трактовку и принял идею демократии как

политического устройства, способного избавить Испанию от традиции насильственной

борьбы, а также задачу становления правового государства как предпосылку соци-

ального прогресса страны и ее "вхождения в Европу". Он в самый трудный момент дал

начальные импульсы от имени государства реформаторской тенденции, поскольку в

тот период представлял собой единственный в стране "государственный институт",

который имел право и возможность это сделать.

Король, будучи официальным наследником Франко, приобрел легитимность в глазах

франкистских генералов и высшей бюрократии, стал олицетворением преемственности

и получил возможность двигаться по пути перемен, не вступая в конфликт с силами

вчерашнего дня. На тех же основаниях он пользовался поддержкой церкви и доверием

большой, стоявшей вне политики части народа. Он сумел найти общий язык и с пра-

вительством Суареса, разделявшего его установки, и с лидерами левых партий. Так,

бывший руководитель КПИ С. Каррильо отмечал в своих воспоминаниях: главным,

что способствовало его тактическому сдвигу и изменению представлений о роли и

возможностях короля и правительства Суареса, были контакты и переговоры с ними.

Благодаря им он утвердился в мысли, что "демократия должна осуществляться без

дискриминации" [8].

Основная тактическая идея Хуана Карлоса состояла в том, чтобы идти вперед,

опираясь на возможности, предоставляемые старыми законами. Так, право на прове-

дение референдума обосновывалось ссылками на демагогически употребляемые фран-

кистским законодательством слова о "воле народа". А решение старых кортесов о

самороспуске подкреплялось ссылкой на то, что ни в каких законах не было статьи,

его запрещающей. Одновременно быстро формировались новые законы, легитимизи-

рующие происходящие изменения с целью "превратить политические силы в юриди-

ческие". Точно так же использовались и традиционные государственные институты.

Правительство Суареса в пределах своей компетенции сняло запрет на деятельность

партий, вышедших на политическую арену страны. Кортесы приняли закон "О поли-

тической реформе", открывающий дорогу демократическим выборам. Эти действия