Очерки истории Грузии. Том 1
ГЛАВА XVI РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В КАРТЛИЙСКОМ ЦАРСТВЕ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКУЮ ЭПОХУ
жүктеу/скачать 2.57 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ГЛАВА XVII РИМСКИЕ ЗАВОЕВАТЕЛЬНЫЕ ПОХОДЫ В ИБЕРИЮ И КОЛХИДУ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КОЛХИДЫ И ИБЕРИИ С РИМОМ И СОСЕДНИМИ СТРАНАМИ В СЕРЕДИНЕ И ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ I в. до н. э.
| ГЛАВА XVI
РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В КАРТЛИЙСКОМ ЦАРСТВЕ В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКУЮ ЭПОХУ Мы исключительно мало осведомлены по вопросам внутренней социально-экономической жизни Картлийского царства в эллинистическую эпоху. Археологические раскопки в Мцхета и в других пунктах Картли дали чрезвычайно богатый материал (в том числе и эпиграфические памятники), относящийся к первым векам н. э. Однако материал предшествующей эпохи (III—I в. до н. э.), если не принять во внимание выявление остатков архитектурных памятников того времени (строения на Армазцихе — Багинети, в древней Севсаморе и т. д.), очень мало увеличился в результате этих раскопок. Тем не менее, существующий в отношении археологического материала пробел частично восполняют сведения знаменитого древнегрузинского географа Страбона об Иберии, относящиеся именно к этой (эллинистической) эпохе. Здесь, в первую очередь, указывается на резкое различие, существовавшее между населением горных областей Иберии и населением равнины. «Равнину (Иберии. — Г. М.), — читаем мы в этом месте у Страбона, — населяют те из иберов, которые более занимаются земледелием и склонны к мирной жизни, снаряжаясь по-армянски и по-мидийски, а горную часть занимает воинственное большинство, в образе жизни сходное со скифами и сарматами, с которыми они находятся и в соседстве и в родстве; впрочем, они занимаются и земледелием и в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч (воинов), как из своей среды, так и из тех (народов)» (XI, 3, 3). В конце же своего описания Иберии Страбон отмечает: «Жители страны делятся также на четыре рода (γένος): один из них (считающийся первым) — тот, из которого ставят царей, (выбирая ближайшего) по родству (с прежним царем) и старейшего по летам; второе (за ним лицо) творит суд и предводительствует войском; второй род составляют жрецы, которые ведут также спорные дела с соседями; к третьему роду относятся воины и земледельцы, к четвертому — простонародье (λαοί), которое служит рабами у царей («царские рабы» — οί βхσιλιхοί δοũλοί,) и доставляет все необходимое для жизни. Имущество у них — общее по родственным объединениям; заведует и распоряжается им в каждом (родственном объединении) старейший. Таковы иберы и их страна» (XI, 3, 6). Симптоматично, что здесь земледельческое мирное население равнины сближается с армянами и мидийцами, а скотоводческое воинственное население горной Иберии — со скифами и сарматами. Из страбоновского сообщения ясно, что речь идет, прежде всего, о различии в уровне общественного и культурного развития. На равнине Иберии жило общество, сходное с армянским и мидийским, находившимся уже в условиях классового строя. В то же время горцы в этом отношении близко стояли к скифам и сарматам, которые у античных авторов систематически наделяются признаками, характерными для первобытнообщинного строя. В сообщении Страбона о социальной структуре иберийского общества имеются два бросающихся в глаза пробела. Так, в нем не упомянуты, в частности, «торговцы и ремесленники», несомненно, в значительном количестве имевшиеся в тогдашней Иберии. Существование городов — торгово-ремесленных центров, безусловно подразумевает наличие такого слоя. Сам Страбон при описании Иберии подчеркивает, что «Иберия прекрасно заселена в большей части городами и хуторами, так что там встречаются и черепичные кровли, и согласное с правилами зодческого искусства устройство жилищ, и рынки, и другие общественные здания» (XI, 3, 1). Возможно, уже в это время города Иберии имели довольно пестрый этнический состав населения, столь характерный для городов эллинистического Востока. Судя по древнегрузинским источникам, первые еврейские колонии торговцев и ремесленников в городах Иберии появились уже в эллинистическую эпоху. Можно не придавать особого значения сообщению «Картлис цховреба», согласно которому появление евреев в Картли связывается сперва со взятием Иерусалима вавилонским царем Навуходоносором (586 г. до н. э.) (КЦ, с. 15—16), а затем (второго их потока) со взятием Иерусалима Веспасианом в 70 г. н. э. (КЦ, с. 44). Здесь мы имеем дело с вполне понятным стремлением связать появление еврейских колонистов в Картли с этими выдающимися событиями в жизни еврейского народа. Однако в древнегрузинской хронике «Мокцевай Картлисай», в которую проникли сочинения, вышедшие из рук людей, принадлежавших к еврейской колонии во Мцхета (Абиатар, его дочь Сидония), мы находим другое, более конкретное указание. В Челишском варианте этой хроники Абиатару, еврейскому священнослужителю, князь Васпураканский говорит, что прошло ‘× ‘Â (т. е. 503) года с тех пор, как «отцы (= предки) наши пришли сюда»[1]. Так как разговор этот происходит в 334 г., то, следовательно, появление предков мцхетских евреев в Картли надо датировать 169 г. до н. э. Другой пробел в сообщении Страбона состоит в отсутствии упоминания рабов, впрочем, это вполне понятно, поскольку рабы не считались членами иберийского общества[2]. Как было отмечено выше, археологические раскопки последних, десятилетий выявили, между прочим, остатки грандиозных фортификационных и др. сооружений эллинистической эпохи (в Армазцихе — Багинети, Севсаморе — Цицамури, Уплисцихе и т. д.). Мы видели также, что и грузинские источники (в частности «Мокцевай Картлисай») указывают на развертывание первыми иберийскими царями из династии Фарнавазианов крупных строительных работ в районе столицы: постройка «крепости (бога) Армази», «крепости бога Задени» (Севсаморы), работы во Мцхета и т. д. Сооружение таких грандиозных укреплений, дворцов и т. д., как полагают исследователи, стало возможным именно благодаря наличию дешевой рабочей силы — рабов, широко используемых, в первую очередь, именно в строительстве и других тяжелых работах[3] Мы говорили о пробелах, которые имеются в сообщении Страбона о социальном составе населения Иберии. Однако пояснения требуют, конечно, и те социальные слои этого общества, которые названы в его вышеприведенном сообщении. Их, как уже указывалось, четыре: 1) те, из которых ставят царей, 2) жрецы, 3) земледельцы и воины, 4) «лаои» — «царские рабы». Как мы видим, кроме рабов, не упоминаемых Страбоном, в Иберии слой непосредственных производителей делился на две, резко отличные друг от друга части. Одну часть представляли свободные земледельцы, из которых в случае необходимости набиралось войско, другую же — слой зависимых от государственной, царской, власти земледельцев, которые, очевидно, сидели на царских землях и несли ряд повинностей по отношению к царю, государству. Они, как говорит Страбон, были «царскими рабами» и «доставляли все необходимое для жизни». Жили они, как и все остальные иберы, по общинам и имели общинную собственность, управляемую старейшинами. «Лаои», которым обозначает Страбон этот слой иберийского общества, был широко распространенным социальным термином на эллинистическом Востоке, в частности в Малой Азии. Сам Страбон по происхождению был из Малой Азии, поэтому естественно, называя определенный слой иберийского общества «лаоями», он прежде всего представлял себе более близких ему малоазийских «лаои». В Малой Азии, так же как и на эллинистическом Востоке, вообще основную массу эксплуатируемого населения составляли именно «лаои» — полунезависимые общинники. Их нельзя считать ни рабами, ни крепостными. Нельзя их считать также и колонами. Они были лично свободными земледельцами, прикрепленными, однако, к общине и обрабатывавшими земли царя, знати, храмов, городов и военных колонистов. При этом они платили денежные или натуральные налоги и выполняли разные другие повинности. Термин «лаои» следует переводить как «мужики», «люд», «люди»[4]. Однако, судя даже по сообщению самого Страбона, можно сказать, что иберийские «лаои» не во всех отношениях походили на малоазийских «лаои». Если в Малой Азии такие зависимые общинники сидели не только на царских землях, но и на принадлежавших храмам, городам и т. д., то в Иберии они были только лишь «царскими рабами», т. е., очевидно, сидели на царских (государственных) землях[5]. Однако, наряду с «лаои», имелся еще и другой слой непосредственных производителей. Это были свободные земледельцы, объединенные, очевидно, в сельские (территориальные) общины. В то же время они были воинами, выступавшими по призыву царя в поход, видимо, со своим вооружением. Население Иберии, ее ведущей части, резко отличалось в этом отношении от горцев Восточной или Западной Грузии, а также, вероятно, и от соседних албанов. В отношении сванов Страбон, например, говорит, что «войско они набирают, как говорят, даже в двести тысяч, ибо все население отличается воинственностью, (хотя бы и) не (было) в строю» (XI, 2, 19). В отношении горцев Иберии у него отмечается, что они в случае какой-нибудь тревоги набирают много десятков тысяч (воинов) как из своей среды, так и из тех (= соседних скифов и сарматов)» (XI, 3, 3). Даже албаны могли выставить более многочисленное войско. «Войска, — говорит Страбон,— они (албаны. — Г. М.) выставляют больше, чем иберы: они вооружают шестьдесят тысяч пехоты и двадцать две тысячи, всадников» (XI, 4, 5). Из всего этого становится ясным, что иберы, видимо, «были менее воинственны», т. е. они уже вышли из того (первобытнообщинного) строя, когда поголовно все свободное население выступало на войну. Население городских торгово-ремесленных центров, очевидно, отошло от этого дела. Об этом может свидетельствовать, по мнению некоторых исследователей, например, тот факт, что на Самтаврском могильнике (во Мцхета) примерно с III в. до н. э. появляется новый тип погребений — т. н. кувшинные погребения, в погребальном инвентаре которых, в отличие от захоронений предшествующей эпохи, наблюдается почти полное отсутствие предметов вооружения. С. Н. Джанашиа считал это обстоятельство одним из признаков того, что Мцхета к этому времени уже стала городом и что ее жители из воинственных земледельцев превратились в более мирных горожан[6]. Конечно, вовсе нельзя сказать, что население этого участка столицы, пользующееся данным могильником в эту эпоху, принадлежало обязательно к торгово-ремесленному сословию. Многие из них вполне могли быть земледельцами. Население городов древней Иберии, так же как и городов всего эллинистического Востока вообще, наряду с торгово-ремесленной деятельностью, занималось и земледелием[7]. Возникновение в древнейшую эпоху социального слоя «лаои», состоявшего из членов подчиненных и эксплуатируемых общин, следует связать с борьбой отдельных объединений за политическое господство. В связи с этим надо, вероятно, учесть также факт определенного передвижения населения на территории Восточной Грузии, в частности, проникновение с юга (юго-запада) месхско-малоазийского элемента и т. д. В древнегрузинской традиций, как мы видели, довольно туманно, но вполне определенно отразился факт участия разных элементов в возникновении Картлийского государства и картской народности. Кроме прямых сообщений о завоевании Шида-Картли правителями Ариан-Картли и переселении из Ариан-Картли определенной массы населения (имеется указание даже на количество переселявшихся «домов»), яркое свидетельство этого содержат также сообщения о древнегрузинском языческом пантеоне божеств. Согласно древнегрузинской исторической традиции, верховными богами царства были Армази и Задени. Но были еще боги Гаци и Га, которые уже в «Мокцевай Картлисай» определены как «древние боги отцов (= предков) наших»[8]. «Картлис цховреба» повторяет эти слова (см. с. 106). В обоих памятниках Гаци и Га изображены как божества далеких предков, переселившихся из Ариан-Картли[9]. Мы уже говорили о том, что Армази и Задени носят, безусловно, хеттско-малоазийские имена и названия эти проникли в Картли вместе с мушками — месхами, носителями хеттско-малоазийских культурно-религиозных традиций. То, что названия эти восторжествовали в официальном царском пантеоне (их именами стали называться два самых крупных города — крепости столицы — «крепость бога Армази» — Армазцихе, и «крепость бога Задени» — Севсамора; в том числе сама царская резиденция Армазцихе), безусловно, должно указывать на ведущую роль проникших сюда потомков, малоазийских мушков-месхов в образовании Картлийского царства. Поэтому, исходя из противопоставления Армази-Задени паре Гаци-Га, следует признать, что последние (а не Армази и Задени) были местными божествами. Все это убеждает нас в том, что на заре существования Картлийского государства на самом деле имелись условия для возникновения путем завоеваний зависимых от царской власти и военной знати общин, членами которых и являются те «лаои» —«царские рабы», о которых говорит Страбон. Как полагает С. Н. Джанашиа, данный социальный слой среди населения Картли, возможно, носил название «глехни»[10]. В противовес массе зависимых общинников вполне понятным становится наличие также слоя «воинов», являвшихся в то же время свободными земледельцами, единственной обязанностью которых была, возможно, воинская служба — выступление в поход со своим собственным вооружением. На первом этапе они, может быть, были освобождены от других государственных повинностей. Как справедливо указывают исследователи, местным грузинским названием данного социального слоя, вероятно, было «эри», одинаково обозначающее в древнегрузинском как «народ», так и «войско». Немало сложных вопросов встает перед нами также и в связи с двумя первыми «родами» иберийского общества. Взять хотя бы «второй род» — жрецов, которые, по словам Страбона, «пекутся также о правовых отношениях с соседями». Обычно это сообщение Страбона понимается в том смысле, что дела внешних сношений Иберийского царства находились в руках жречества[11]. Исследователи стараются разными предположениями преодолеть противоречие между этим сообщением Страбона и сведениями других античных источников, откуда видно, что дело внешних сношений являлось прерогативой царской власти, а никак не жрецов. Жрецы вообще, как следует из сообщения Страбона, даже не принадлежали к той привилегированной среде, откуда выходили цари («первый род»). Верховный жрец в Иберии вовсе не являлся «вторым после царя лицом», как это было, судя по сообщению того же Страбона, например, в соседней Албании, а также в Каппадокии и других областях. Жреческое сословие представляется нам довольно многочисленным. Трудно понять, как осуществляли жрецы Иберии внешние сношения и на каком основании могла оказаться такая привилегия в их руках. Однако более естественным кажется нам предположение о том, что у Страбона, в связи с жрецами, речь идет вовсе не о внешних сношениях, а о взаимоотношениях внутри государства между отдельными коллективами. В отношении соседней Албании у Страбона жрец, выступает в качестве главы обширного храмового хозяйства, но существу являвшегося, как нам кажется, общинным хозяйством. В Иберии жрецы также выступают, вероятно, в качестве представителей отдельных коллективов (можно думать, также родовых или сельских, территориальных общин) в их взаимоотношениях со своими соседями. Скорее всего, следует допустить, что источником этого сообщения Страбона о жрецах является информация «соседей» иберийцев; в этом случае иберийские жрецы, которые «пекутся о правовых отношениях с соседями» и решают спорные дела с ними, нам представляются как люди, стоящие во главе иберийских пограничных общин, защищавшие интересы своих общин во взаимоотношениях с соседними (в данном случае иноплеменными) общинами. Это дает нам возможность заключить, что во главе этих общин как в пограничных областях, так и, естественно, во внутренних районах страны стояли служители культа, жрецы местных божеств, осуществлявшие, наряду с культовыми функциями, также и другие функции главы общины (управление хозяйством, взаимоотношения с соседними коллективами и т. д.). В связи с этим нельзя не привести аналогию из этнографической действительности грузинских горцев, у которых мы находим священнослужителей и старейшин («хуцеси», «хевисбери»), сосредоточивших в своих руках местную светскую и духовную власть. Там же улавливаются весьма любопытные пережитки культа местной теократической власти[12]. Была ли подобная теократическая организация характерна лишь для «эри» — «третьего рода» населения страбоновой Иберии, или также и для членов покоренных общин — «лаои», трудно сказать. Из данной выше интерпретации сообщений Страбона о социальной структуре иберийского общества ясно видно, что мы имеем дело с раннеклассовым обществом, в котором еще очень сильны пережитки первобытнообщинного строя. Часто исследователи эти сообщения Страбона используют для характеристики иберийского общества на протяжении всей античной эпохи вообще. Но вряд ли это правильно. Данные сведения Страбона, по мнению А. Н. Болтуновой, восходят к 40-м—30-м гг. II в. до н. э. Вполне возможно, что они отражают еще более древние порядки. О. Д. Лордкипанидзе утверждает, что эти сведения, возможно, восходят даже к Патроклу (начало III в. до н. э.) через Эратосфена. Этим источником Страбон, как известно, широко пользуется при описании Кавказа (например, торгового пути из Индии через Закавказье) и т. д.[13]. Недоразвитость Иберийского государства в эллинистическую эпоху можно, усмотреть и на примере «первого рода» страбоновской Иберии, той самой категории людей, из которой, согласно Страбону, «ставили царей (выбирая ближайшего) по родству (с прежним царем), и старейшего по летам; второе (за ним лицо) творит суд и предводительствует войском» (XI, 3, 6). Отчетливо выявляющийся как по иноземным, так и по местным источникам факт большого удельного веса в царстве (даже в более позднюю эпоху, в первые века н. э.) «второго после царя лица», как правило, брата царя, говорит о примитивности государственной организации, когда царская династия, царский род смотрит на царство как на свое коллективное, родовое владение. Не исключено и то, что на заре картлийской государственности царский престол на самом деле переходил в царском роде по старшинству. Так, по-нашему, выглядит социальная структура иберийского (картлийского) общества в эллинистическую эпоху (скорее всего на ее ранних этапах). В дальнейшем развитие, несомненно, пошло в сторону углубления классовой дифференциации, выразившейся, с одной стороны, в выделении в основном из «эри» (слой земледельцев воинов) военнослужилой знати, а, с другой, в определенной нивелировке массы «лаои» и рядовых земледельцев-воинов. Общины рядовых земледельцев-воинов постепенно превращались в такие же зависимые от царской власти объединения, каковыми были общины «лаоев». Наряду с воинской повинностью, они начали нести и другие государственные обязательства (налоги, участие в общественных — строительных, ирригационных и т. д. — работах) так же, как «лаои». «Лаои» же, вероятно, начали привлекаться и к участию в военных походах. Одновременно с этим, возможно, происходил процесс выделения храмового землевладения из общинного и образование крупных храмовых хозяйств, использующих, главным образом, труд зависимого от них земледельческого населения. Происходил также интенсивный процесс роста городов и торгово-ремесленного населения. Конечно, за неимением источников мы не в состоянии проследить во всех деталях происходящий в Иберии процесс дальнейшего развития социально-экономических отношений. Однако ниже мы постараемся, по имеющимся в нашем распоряжении материалам, обрисовать картину социально-экономических отношений в древней Иберии в первые века н. э., в эпоху, далеко ушедшую от того слаборазвитого классового общества, которое рисуется нам по сообщению Страбона. [1] Такайшвили Е. С. — В кн.: Описание рукописей Общества распространения грамотности среди грузинского населения, т. II, с. 732 (на груз. яз.). [2] Болтунова А. И. Возникновение классового общества и государственной власти в Иберии. — ВДИ, 1956, № 2, с. 42. [3] Xахутайшвили Д. А. Уплисцихе античной эпохи в свете новодобытых материалов. — САНГ, 1958, т. XXI, №3, с. 373—374. [4] Ранович А. Б. Эллинизм и его историческая роль, 1950, с. 155— 156 и др.; см. также: Болтунова А. И. Указ, соч. — ВДИ, 1956, №2. с. 40—41. [5] Лордкипанидзе О. Д. К вопросу о царском землевладении в Иберии античной эпохи. — САНГ, 1958, т. XXI, № 6. [6] Ломтатидзе Г. А. Археологические раскопки в Мцхета. Тбилиси, 1955, с. 59 (на груз. яз). [7] Лордкипанидзе О. Д. Ремесленное производство и торговля в Мцхета в I—III вв. н. э. (К изучению экономики городов Иберии античного периода). — Труды ТГУ, т. 65, 1957. [8] См. в издании грузинского текста (Описание...), с. 769; в русском переводе Е. С. Такайшвили: СМОМПК, с. 84. [9] Описание..., с. 709, 752; ср.: КЦ, с. 20 и др. [10] Джанашиа С. Н. Труды, II, 1952, с. 166—167. [11] См., например: Болтунова А. И. Указ. соч. — ВДИ, 1947, №4;с.55. Так же почти у всех исследователей. [12] Бардавелидзе В. В. Древнейшие религиозные верования и обрядовое графическое искусство грузинских племен. Тб., 1957, с. 31—36 (на груз. яз.). [13] Лордкипанидзе О. Д. Сообщение Страбона о первом геносе населения Иберии. — САНГ, 1957, т. XVIII, № 3. ГЛАВА XVII РИМСКИЕ ЗАВОЕВАТЕЛЬНЫЕ ПОХОДЫ В ИБЕРИЮ И КОЛХИДУ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КОЛХИДЫ И ИБЕРИИ С РИМОМ И СОСЕДНИМИ СТРАНАМИ В СЕРЕДИНЕ И ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ I в. до н. э. В начале I в. до н. э. на южных границах Грузии события начали развиваться бурно. В первую очередь это выразилось в небывалом росте могущества Понтийского царства ,а также в усилении соседней Армянской державы. Завоевания Понта и Армении не могли не вызвать резкого противодействия со стороны Рима. Как мы видели выше, уже в начале II в. до н. э. Рим в борьбе с Селевкидами за овладение этими областями добился значительных успехов и отныне считал их сферой своего политического влияния. Митридат, играя на антиримских настроениях и в ряде случаев прибегая также к социальной демагогии с целью привлечения на свою сторону низших слоев населения, вначале сумел возглавить борьбу азиатских народов против Рима и изгнать римлян из Малой Азии. В одно время ему удалось захватить даже Грецию. Однако деспотия понтийского правителя оказалась ничуть не лучше римского владычества, что вскоре восстановило против Митридата очень многих в самой Малой Азии и других завоеванных областях. Римляне, выставившие против Митридата крупные воинские силы, несколько раз одерживали победу над ним. Однако последний снова начинал борьбу против Рима. В 73 г. до н. э. он начал новую, третью по счету, войну с Римом. Римские войска под командованием Лукулла одержали ряд побед над Митридатом. Затем Лукулл вторгся во владения союзника Митридата — армянского царя Тиграна II. В 69 г. до н. э. римляне после длительной осады взяли один из крупных центров Армянской державы — город Тигранакерт, основанный Тиграном II (к северу от р. Тигра, на месте нынешн. г. Фаркин)[1]. В защите Тигранакерта принимали участие «множество албанов и их соседей иберов» (Плутарх. Лукулл, XXVI). В 68 г. до н. э. римляне двинулись на город Арташат — столицу Армении (среднее течение р. Аракса). Армянский царь предпринял попытку остановить войска римлян, направлявшиеся на Арташат (Артаксата греко-римских источников). И здесь Плутарх называет иберов в составе армянского войска, защищавшего подступы к столице Армении. «Было выстроено против (Лукулла), — говорит Плутарх, — множество всадников и отборных отрядов, а перед ними — мардские конные стрелки и иберские копьеносцы, на которых Тигран полагался больше, чем на всех других наемников, вследствие их воинственности» (см. его: Лукулл, XXXI). Из сообщения Плутарха как будто вытекает, что воевавшие под начальством Тиграна иберские копьеносцы были наемниками армянского царя. Что касается иберов и албанов, принимавших участие в боях за Тигранакерт, не совсем ясно, за кого принимает их Плутарх, однако, судя по контексту, скорее всего они рассмотрены в качестве контингентов из зависимых от Тиграна стран, «Собрались, — говорит Плутарх, — поголовным ополчением армяне и гордиены, явились цари с поголовным ополчением мидян и адиабенов, пришло от моря, что при Вавилоне (Персидской залив), много арабов, и от Каспийского моря — множество албанов и их соседей иберов, прибыло также не малое количество из независимых племен, живущих по Араксу, из расположения или из-за даров..» (там же, XXVI). Наличие некоторой политической зависимости Иберии или Албании от находящийся при Тигране II в зените своего могущества Армении, конечно, не исключено. Однако, помогая армянам в борьбе с вторгшимися в их страну римлянами, иберы и албаны прежде всего защищали свои собственные страны, так как угроза вторжения римлян нависла и над ними. Лукуллу, одержавшему победу над Тиграном, все же удалось дойти да Арташата. Наступавшая зима и недовольство войска принудили его отступить на запад. В 66 г. до н. э. продолжение войны против Митридата и Тиграна было поручено Гнею Помпею, которому были предоставлены неограниченные полномочия в восточных провинциях. Силы Митридата Эвпатора к этому времени были в значительной мере исчерпаны, и после столкновения с Помпеем в Малой Армении, закончившимся полным его разгромом, Митридат поспешно оставил территорию Понта и бежал в Колхиду. Здесь он остановился в Диоскурии. Он все еще не оставлял надежду на продолжение борьбы с римлянами. Однако в данное время он почти не располагал никакими возможностями для этого. Были потеряны не только Понти его другие южные владения, но также и Северное Причерноморье, Боспорское царство, находившееся во власти восставшего против него его сына Махара. Впоследствии Митридат, после зимовки в Диоскурии, заключив союз с меотскими племенами, захватил Боспорское царство. Отсюда он намеревался предпринять поход с севера, через придунайские области, в Италию, однако в 63 г. до н. э., во время восстания, поднятого против него его сыном Фарнаком, погиб, покончив жизнь самоубийством. После своего бегства в Колхиду, в 66 г. до н. э. Митридат, как уже говорилось, не располагал никакими реальными возможностями для продолжения сопротивления. Поэтому Помпей военные действия развернул уже против Армении. Положение Тиграна II осложнилось тем, что против него выступил его сын Тигран, пытавшийся сперва при помощи парфянского царя Фраата, а затем римлян и Помпея отнять престол у отца. В таких условиях Тигран II счел наиболее разумным сдаться римлянам, подошедшим к его столице — городу Арташат. В Арташате в 66 г. до н. э. был заключен мирный договор, согласно которому Тигран II потерял многие присоединенные им раньше к своему царству области и должен был выплатить шесть тысяч талантов контрибуции. Вместе с тем он объявлялся «другом и союзником римского народа», что в данной обстановке было равносильно признанию политической зависимости от Рима. Однако римляне, завоевав Армению, не сочли свою миссию выполненной. Они начали готовиться к завоеванию закавказских стран — Албании, Иберии и Колхиды. Нельзя думать, что причиной данного похода было только лишь преследование Митридата или, идя в поход против этих закавказских областей, Помпей стремился лишь к увеличению, своей славы, простому расширению пределов римских завоеваний, захвату добычи, пленных и т. д. Несомненно, римляне должны были иметь также и другие особые интересы в Закавказье. Для них должно было быть ясным исключительное стратегическое значение Закавказья как барьера против северных кочевников. К этому следует добавить и то, что Закавказье представляло важную артерию для связи с Северным Причерноморьем, особенно влекущим римлян как богатейший источник добывания рабов[2]. Закавказье привлекало римлян также и с точки зрения его использования в качестве торгово-транзитной дороги, связывающей Средиземноморье со странами Средней Азии, Индии и далекого Китая. Им, несомненно, хорошо были известны сведения авторов эллинистической эпохи (Патрокла, Аристобула, Эратосфена и др.) о торгово-транзитной дороге, идущей из Индии через Среднюю Азию, Каспийское море, Албанию, Иберию и Колхиду к греческим приморским городам Восточного Причерноморья. Тот факт, что Помпей во время своего похода в закавказские страны в значительной мере шел именно по данному пути, может указывать на заинтересованность римлян этой торгово-транзитной дорогой. Перспектива развертывания торговли по ней становилась особенно заманчивой в связи с усилением Парфянской державы, раздвигавшей порой свои границы вплоть до Индии, с одной стороны, и до Евфрата, с другой, и в период враждебных отношений с Римом закрывавшей южные торгово-транзитные дороги из Индии и Китая в средиземноморские страны[3]. ***
Весной 65 г. до н. э. римские войска направились в Иберию, где тогда царствовал Артаг (некоторые античные источники называют его Артоком). Вероятно, нападение иберо-албанского войска на римское войско в конце 66 г. до н. э. показало римлянам, что было бы опасно при походе в Колхиду иметь в тылу враждебную, непокоренную Иберию. Поэтому, несмотря на заключенный между римлянами и иберо-албанами после столкновения 66 г. мир, Помпей решил вторгнуться сперва в Иберию и лишь после ее завоевания продолжить свой путь в сторону Колхиды. Акад. Я. А. Манандян считает, что вторжение произошло через Боржомcкое ущелье[4], однако, учитывая подчеркиваемую античными авторами внезапность нападения римлян на столицу Иберии (Dio, XXXVII, 1), можно отдать предпочтение путям, идущим в Иберию прямо с юга, из Армении (ср.: Strabo, XI, 3, 5). Возможно, основные силы иберов, ожидая нового вторжения римлян в земли исторической Месхети, в это время были сосредоточены в юго-западных областях Иберии. У Плутарха имеются краткие сведения об этом походе римлян в Иберию. «Помпею, — говорит Плутарх, — удалось в большой битве нанести им (т. е. иберам) такое поражение, что девять тысяч было убито и более десяти тысяч взято в плен. (Таким образом), Помпей открыл себе путь в Колхиду; у Фасиса встретил его Сервилий с эскадрой, охранявшей Понт» (Помпей, XXXIV). Более подробное описание военных операций, развернутых римлянами в Иберии, встречаем мы у Кассия Диона[5]. «... В следующем году, в консульство Луция Котты и Луция Торквата (65 г. до н. э.), — говорит Дион, — он (Помпей) воевал как с албанами, так и с иберами. С последними он вынужден был вступить в борьбу раньше (чем с албанами) и против (всякого) ожидания. Живут они ( = иберы) по обеим сторонам Кирна (р. Кура), гранича, с одной стороны, с албанами, а с другой — с армениями. Царь их Арток, боясь, чтобы (Помпей) не обратился и против него, послал к нему посольство под предлогом (выражения) дружбы, а (в то же время) стал готовиться напасть на него среди мира и потому неожиданно. Однако Помпей проведал и об этом и первый вторгся в его область прежде, чем он успел достаточно приготовиться и занять крайне трудный проход. (Помпей) успел дойти до (самого) города, называвшегося Акрополем, прежде чем Арток узнал об его приближении. Этот город лежал у самого ущелья. С одной стороны... тянулся Кавказ: здесь (город) был укреплен для защиты от вторжений. Испуганный Арток вовсе не имел времени изготовиться к бою; перейдя через реку, он сжег мост, а гарнизон укрепления, видя его бегство и притом потерпев поражение в бою, сдался (Помпею). Овладев таким образом проходами, Помпей поставил в них стражу и, выдвинувшись оттуда, по корил всю (область) по сю сторону реки» (Римская история, XXXVII, 1). «Акрополь», о взятии которого речь идет здесь, являлся, несомненно, крепостью Армазцихе, укрепленной частью столицы Иберии на берегу Куры (гора Багинети на правом берегу нынешн. Загэсского водохранилища). У других античных авторов в наименовании этого пункта мы встречаемся с передачей грузинского Армазцихе («Крепость (бога) Армази»). Страбон, например, называет его Гармозикой (сАρμοςιхή), Клавдий Птолемей (Г)армактикой (сАρμάxτιхα вар. сАρμάxτιхα) и т. д. Интересно отметить, что наименование крепостных сооружений иберийской столицы Акрополем у Кассия Диона также является, вероятно, передачей местного грузинского названия «Шида-Цихе»[6]. «Шида-Цихе» в переводе и есть «внутренняя крепость» («акрополь»)[7]. Взятием цитадели столицы Иберии — Армазцихе, война с иберами вовсе не закончилась. Царь Арток (Артаг), перешедший на левый берег Куры, готов был заключить мир с римлянами, однако Помпей, очевидно, стремился к полной победе и старался захватить в плен самого царя. Артаг, над которым нависла угроза быть проведенным в Риме при триумфальном шествии римского полководца — его победи теля, старался всячески избегнуть пленения. Иберы в то же время оказывали героическое сопротивление вторгшимся в их страну римлянам. После захвата Армазцихе (Гармозики) Помпей, как говорит Кассий Дион, собирался уже перейти через Куру, когда «Арток посылает к нему (послов), прося мира, и обещал добровольно (построить) ему мост и доставить провиант. Он исполнил и то, и другое, намереваясь подчиниться, но когда увидел, что (Помпей) переправился, то в испуге бежал к (реке) Пелору[8], текущему также в его владениях: кому он мог помешать переправиться, того (самого он) привлек (против себя) и бежал. Увидев это, Помпей пустился за ним в погоню, догнал и разбил, прежде чем стрелки его успели сделать свое дело. (Помпей) бросился на них и в одну минуту опрокинул. После этого Арток, перейдя через Пелор и предав пламени мост и на этой реке, бросился бежать, а из воинов его одни погибли в бою, другие — при переправе вброд через реку. Многие, однако, рассеялись по лесам и несколько дней держались, пуская стрелы с деревьев, которые (там) очень высоки, но потом, когда деревья были срублены, также погибли. Тогда Арток снова вошел в сношения с Помпеем и прислал ему дары. Когда же Помпей принял дары того, чтобы Арток, надеясь на перемирие, не ушел куда-нибудь дальше, но даровать ему мир не соглашался иначе, как (под условием), что Арток предварительно пришлет ему своих детей в заложники, то последний медлил некоторое время, пока римляне (воспользовавшись тем), что Пелор летом сделался проходимым в этом месте, не переправились через него без труда, в особенности при отсутствии всякой помехи. Тут же (Арток) прислал (своих) детей Помпею и вслед за тем заключил договор» (Римская история, XXXVII, 2). По сообщению Плутарха» Помпей, в качестве даров от иберийского царя получил «ложе, стол и трон, все из золота» (Помпей, XXXVI). Из Иберии римляне перешли в Колхиду, несомненно, через кратчайшую дорогу — Сурамский перевал (находясь в Иберии, Помпей «узнал, что (река) Фасис недалеко и решил вдоль нее спуститься в Колхиду». — Кассий Дион. Ор. cit., XXXVII, 3). Здесь ему, очевидно, пришлось идти по территории разных объединенный; единой власти после падения господства (причем в отношении, по крайней мере, внутренних районов Колхиды, с самого начала эфемерного) правителей Понта, в этих местах не было. Кассий Дион говорит, что Помпеи («идя вдоль р. Фасиса»!) «прошел (через земли) колхов и их соседей, действуя то убеждением, то страхом» (там же). Так он достиг города Фасиса, где его встретил Публий Сервилий с эскадрой, охранявшей Понт (Плутарх. Помпей, XXXIV). В центральной части Колхиды Помпею так же, несомненно, пришлось силой оружия прокладывать себе путь. Об этом свидетельствует упоминание среди участников его триумфа в Риме одного из колхских вождей Олтака, именуемого «скиптроносцем (скептухом) колхов» (Арр. Mithr., 117). «Скептух колхов Олтак» упоминается среди наиболее знатных участников помпеевского триумфа в Риме. Здесь же, между прочим, упоминаются также «три предводителя (ήγεμών) иберов и два — албанов». Описывая триумфальное шествие Помпея, Аппиан говорит: «Впереди же самого Помпея шли все те, которые были сановниками, детьми или военачальниками побежденных царей, одни будучи пленника ми, другие, данные в заложничество, до 324 (человек). Тут были и сын Тиграна Тигран, и пять (сыновей) Митридата: Артаферн, Кир, Оксатр, Дарий и Ксеркс, и его дочери Орсабарида и Евпатра. Шел и скиптроносец колхов Олтак и иудейский царь Аристобул, и правители киликийцев, и царственные женщины скифов, и три предводителя иберов и два — албанов, и Менандр из Лаодикеи, бывший гиппархом Митри дата» (там же). В Фасисе Помпей, очевидно, закончил свой поход в Колхиду. Перспектива борьбы с воинственными племенами Северной Колхиды и соседних северокавказских областей была столь мрачной, что Помпей не счел возможным дальнейшее преследование Митридата, в это время уже находившегося в Боспоре, где он, изгнав своего мятежного сына Махара, за хватил в свои руки власть. «Узнав здесь (в Колхиде), — говорит Кассий Дион, —- что путь по материку идет через (земли) многих неизвестных и воинственных племен, а морской (путь еще) затруднительнее вследствие отсутствия гаваней в (этой) стране и (суровости) ее обитателей, приказал флоту сторожить Митридата, чтобы и его самого не допускать никуда выплыть и отрезать ему подвоз провианта, а сам обратился против албанов, но не кратчайшим путем, а через Армению, чтобы захватить их врасплох и посредством этой уловки, кроме перемирия» (Римск. история, XXXVII, 3). Таким образом, из Колхиды (из города Фасиса) Помпей направился в Албанию «не кратчайшим путем», который шел через Иберию, а через Армению[9]. Одержав победу над албанскими войсками, Помпей заключил с албанами мир. Вероятно, как царь Иберии, так и стоявший во главе союза албанских племен Ор(о)йс были объявлены «друзьями и союзниками римлян», т. е. зависимыми от Рима правителями. *** Таким образом, в результате походов римлян Армения, Албания и Иберия оказались в политической зависимости от Рима. При этом Армения потеряла значительную часть присоединенных ею при Тигране II земель и была значительно ослаблена. Аристарха, поставленного Помпеем, согласно Арриану (и некоторым другим античным авторам), правителем Колхиды, Евтропий именует «царем», однако он, несомненно, не рассматривался таковым, поскольку на дошедшей до нас монете с его надписью он не называет себя «царем Колхиды». Эти монеты представляют собой прекрасно и художественно выполненные драхмы, на лицевой стороне которых изображена безбородая человеческая голова с густыми, вьющимися волосами, увенчанная короной, а на оборотной — сидящая (на троне?) богиня, обращенная вправо, с наясным атрибутом в руках. На монете имеется надпись Αρισταρχου του επ Κολχιŏο. Ниже названия страны помещены буквы В I, обозначающие дату — 12-й год правления Аристарха, соответствующий 52/51 гг. до н. э. По одному экземпляру таких монет хранится в Ленинградском Эрмитаже, Парижском Cabinet des Mėdailles и в Смирне[10]. Судя по тому, что Трапезундская область входила в состав владений, Дейотара, а воинственные племена Северной Колхиды вряд ли подчинялись кому-либо, следует придти к заключению, что Аристарх был правителем именно центральной части Колхиды. Его резиденцией был, вероятно, один из прибрежных городов Восточного Причерноморья, может быть, крупнейший из них — Фасис. Судя по близости чеканенной его именем монеты к более ранним местным колхидским монетам, следует признать, что преемственность древних местных традиций ощущалась даже при господстве поставленных Римом правителей. Колхида после Аристраха больше уже не представляла собой отдельной единицы даже в качестве римской провинции. Можно думать, что здесь в основном в результате засилья горских воинственных племен положение довольно ос ложнилось, что, должно быть, являлось одной из причин того, что Колхида перестала быть отдельной провинцией. На рубеже I в. до н. э. — I в. н. э. она числилась в составе римской провинции Понта. В конце I в. до н. э., при Августе, Колхида, в частности, входила во владения понтийского царя Полемона (I) (Strabo, XI, 2, 18). В 14 г. до н. э. Август направил его на борьбу против Скрибония, захватившего после Фарнака престол Боспора. Полемон овладел Боспором и правил там вплоть до 8 г. до н. э., когда был убит в борьбе с местными племенами. После Полемона I Колхидой, как отмечает Страбон, правила «супруга его Пифодорида, царствующая и над кохами, Трапезундом, Фарнакией и живущими выше ее варварами» (XI. 2, 18). В другом месте Страбон среди владений Пифодориды называет также земли тибаренов и халдеев (XII, 3, 29). Таким образом, в начале н. э., когда писалось, сочинение Страбона, под ее властью находилось все Юго-Восточное и Восточное Причерноморье. *** Поход Помпея в Иберию (65 г. до н. э.) не привел к установлению прочного господства римлян в Восточной Грузии. Правда, в первое время после этого правители Иберии, вероятно, признавали верховную власть Рима, однако изменившиеся вскоре обстоятельства помогли им повести борьбу за освобождение и от подобной зависимости. Осложнение внутриполитической обстановки в Риме, с одной стороны, и развертывание борьбы между Римом и Парфией, с другой, были факторами, способствовавшими осуществлению этих стремлений правителей Иберии. I в. до н. э. является периодом кризиса республики в Риме. Восстания рабов и ожесточенная борьба между разными сословиями свободного населения крайне обострили внутриполитическое положение в государстве. В политической жизни большую роль стала играть профессиональная армия. Начали появляться облеченные исключительно широкими полномочиями полководцы, независимые по отношению к гражданским органам власти и постепенно сосредоточившие в своих руках верховную власть в государстве. Великое восстание рабов под руководством Спартака (73—71 гг. до н. э.) со всей остротой поставило вопрос о военной диктатуре, эффективнее защищавшей интересы рабовладельцев. Однако гибель республики происходила в обстановке ожесточенной борьбы между разными группировками, римского общества, а также различными военачальниками, стремившимися сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Положение на далекой восточной окраине завоеванных римлянами земель, в составе которых находилась и Иберия, в этот период также было довольно неустойчивым. Большое значение имела решительная победа, одержанная парфянами, над римскими войсками, вторгшимися в их владения под начальством Марка Лициния Красса. В битве возле города Карры (53 г. до н. э.) римские войска были почти полностью истреблены. Погиб также сам Красс, один из членов «первого триумвирата» (Помпей, Цезарь, Красс). Считается, что эта победа парфян приостановила дальнейшее продвижение римлян на Восток и установила продержавшуюся почти вплоть до падения Аршакидской династии в Парфии (начало III в. н. э.) систему политического равновесия между Римом и Парфией. Вторая половина I в. до н. э. была временем наибольшего могущества Парфянского царства, которое превратилось в опаснейшего соперника Рима. Центр этой держа вы постепенно переместился на запад. Столицей Парфии стал сначала город Экбатаны, а затем (с середины I в. н. э.) — Ктесифон, возникший близ крупного эллинистического центра — Селевкии на Тигре. Этим основательно были подорваны римские позиции на востоке, в частности в Армении. При создавшейся в сере дине I века до н. э. ситуации Армения считала менее опасной для своей независимости сравнительно более слабую и нуждающуюся в ее помощи в борьбе против Рима Парфию. Поэтому при вторжении войск Марка Лициния Красса Армения фактически была союзницей Парфии. В дальнейшем этот союз был закреплен браком парфянского царевича с сестрой армянского царя. Парфяне совместно с армянскими войсками попытались развить достигнутый в борьбе с Римом успех. Обострение внутриполитического положения в Риме в сильной степени способствовало этому. В 40 г. до н. э. благодаря успешным военным действиям Парфии и ее союзников — армян, Сирия, Палестина и почти вся Малая Азия оказались в руках парфян. Однако вскоре римляне нанесли ряд поражений парфянам. В 36 г. до н. э. против Парфии выступил сам Марк Антоний — один из триумвиров. Армения и на этот раз была на стороне Парфии. Поход Антония на Парфию окончился неудачно, и Антоний в значительной мере склонен был обвинять в этом именно армян. Во время всех этих событий, 50-х — 30-х гг. I в. до н. э., правители Иберии, так же как и соседней Албании, по всей вероятности, полностью освободились от всякой зависимости по отношению к Риму. Мы видели, что Рим в это время не был в состоянии справиться даже с более близкой к нему Арменией. Тем более у него не было сил для подчинения себе северных соседей Армении — иберов и албанов. Сообщение Страбона о разграблении в 40-х гг. I в. до н. э. «богатого святилища Левкотеи» в стране мосхов боспорским царем Фарнаком, а затем Митридатом Пергамским, которому Цезарь отдал царство Фарнака, имеет прямое отношение к Иберии, так как речь идет об исконно иберийских землях. Правда, «страна мосхов» к этому времени лишь частично находилась под властью правителей Иберии, а другими ее частями владели Колхида и Армения (Strabo, XI, 2, 17— 18), т. е. Понт и его преемник Рим (обладатели Колхиды), и Армянское царство, отторгнувшее в предшествующий период южно-иберские земли. Как Фарнак, так и Митридат Пергамский, оказавшиеся в этих местах в процессе борьбы за «при надлежащие им» колхидские земли, столкнулись здесь, вероятно, именно с Иберией, (которая в эту бурную эпоху, несомненно, должна была со своей стороны сделать попытку вернуть себе отторгнутые от нее «в стране мосхов» земли. У античных авторов данное сообщение является фактически единственным намеком на очаг сопротивления, встреченный Фарнаком и Митридатом Пергамским, во время своих походов в Колхиду. Не случайно, что этот очаг находился в древних иберийских землях. Здесь речь идет, как нам кажется, именно о столкновениях с Иберией. Тот факт, что Иберия борется как с Фарнаком, врагом Рима, так и Митридатом Пергамским, ставленником Рима, указывает, что действия Иберии в это время вполне самостоятельны и не обусловлены какой-либо зависимостью от Рима. Наконец, то обстоятельство, что во время парфянского похода Марка Антония 36 г. до н. э. Иберия и Албания, подобно Армении, также находились первоначально во враждебном римлянам лагере или, по крайней мере, держались в стороне от развернувшейся борьбы между Римом и Парфией, указывает на отсутствие зависимости от Рима. Готовясь к этому своему походу на Парфию, Марк Антоний задался целью предварительно заручиться поддержкой Армении, Албании и Иберии, а также лиц, настроенных против царя в самой Парфии. Однако, по крайней мере, в отношении Иберии и Албании, без применения силы этой цели, вероятно, нельзя было достичь. Поэтому против этих стран были посланы римские отряды под начальством одного из полководцев Марка Антония — Публия Канидия Красса. В Иберии в это время царем был Фарнаваз (II). «Зимой в консульство Геллия и Нервы (36 г. до н. э.), — читаем, мы у Диона, — Публий Кандий Красс, предприняв поход против здешних иберов, победил в бою царя их Фарнабаза, привлек его к союзу и, вторгнувшись вместе с ним в соседнюю Албанию, победил албанов и царя из Зобера и обошелся с ними подобным же образом» (XLIХ, 24). Этими (союзами), заключает Дион, возгордился (ободрился) Антоний. Интересно, что в дальнейшем у Диона, когда речь идет о неудачах похода Антония против Парфии, в качестве одной из причин этого указывается на то, что армянский царь не пришел ему на помощь (Dio, ХLIХ, 25—26). Какова была позиция правителей Иберии и Албании во время военных действий, трудно сказать, так как у Диона ничего не сказано об этом. Однако само, отмеченное Дионом, обстоятельство, что Антоний гордился заключением, в начале своего похода, союза с царями иберов и албанов и то, что в дальнейшем этот автор ничего не говорит об изменении позиции этих последних, как будто можно понять в том смысле, что иберы и албаны, в отличие от армян, остались верными союзу с Антонием. Несомненно, и после парфянского похода Антония (36 г. до н. э.) иберы и албаны остались фактически вполне независимыми от римлян. Об этом можно судить по положению соседней Армении, более доступной римлянам для завоевания. Правда, римлянам удалось на короткий срок завоевать Армению, однако вскоре стоявшие здесь римские войска были перебиты и страна снова стала независимой от Рима. Правда, к концу 20-х гг. I в. до н. э. римлянам снова удалось превратить Армению в зависимое от них царство, однако и в дальнейшем правители Армении не раз восставали против римлян. Последним приходилось постоянно прибегать к вооруженному вмешательству, чтобы защитить свои позиции. Владение Арменией имело для Рима первостепенное значение в целях сдерживания натиска своего главного соперника — Парфии, угрожавшей всем восточным владениям Рима вообще. Кроме стратегического, Армения представляла интерес и в экономическом отношении: через ее территорию проходили главные торгово-транзитные дороги, соединявшие Восток с Западом. После похода Публия Канидия Красса (36 г. до н. э.) римляне, очевидно, больше не вторгались в Иберию. Можно обратить внимание на известное сообщение Страбона, когда он, описывая походы в Иберию, добавляет, что «этими входами воспользовался раньше Помпей, направившись из Армении, а после того Канидий» (XI, 3, 5). Очевидно. Страбону, писавшему в первые десятилетия I в. н. э., при правлении Августа и Тиберия, не было известно о других вторжениях римлян в Иберию. Выше мы видели, что римлянам с большим трудом удавалось держать в покорности Армению. Тем более, они, видимо, были не в состоянии покорить северных соседей армян — иберов и албанов. В свете этого полное отсутствие сообщений о римских походах в эти области в последние десятилетия I в. до н. э. никак нельзя объяснить тем, что Риму удалось прочно установить свое господство в этих странах. Наоборот, в этом следует видеть подтверждение мысли о полной независимости иберов и албанов от Рима в последние десятилетия I в. н. э. Возможно, уже в это время сложились основы тех новых, базирующихся на добровольном союзе, взаимоотношений между Римом и Иберией, которые столь рельефно выступают перед нами несколько позже, в I—II вв. н. э. Эти новые взаимоотношения были основаны на совпадении интересов. Рим, будучи не в состоянии добиться силой оружия прочного господства над Иберией, вполне удовлетворился тем, чтобы иметь в ее лице надежного союзника, могущего сыграть весьма значительную роль в борьбе Рима с Парфией и за контроль над Арменией. Удельный вес Иберии в этой борьбе сильно увеличивал находящийся в ее руках контроль над горными проходами Большого Кавказа, в силу чего от нее в значительной мере зависела заманчивая возможность использования воинственных отрядов северных кочевников в войне Рима против Парфии. С другой стороны, союз с Римом также сулил большие перспективы для Иберии, стремившейся к распространению своей власти в южном направлении, в сторону Армении, и предшествующий период сильно теснившей Иберию. При госдодстве в Армении, в частности в среде армянской знати, пропарфянских настроений (в Армении проримские настроения были сильны лишь на крайнем западе страны), союз с Парфией не представлял ничего заманчивого для правителей Иберии. При создавшейся ситуации Иберия справедливо считала Парфию и пропарфянскую Армению более опасной для себя, чем Рим. В свете установления таких союзнических отношении между Римом и Иберией симптоматично сообщение римского императора Августа в его «Деяниях» (Res Gestae Divi Augusti, 31, 1), когда он, подытоживая в конце своего правления собственные деяния, отмечает: «Нашу дружбу просили через послов бастарны, скифы и цари сарматов, живущих по сю сторону реки Танаиса и за ней, а также цари албанов, иберов и медов». Наряду с тем, что данное сообщение вообще предполагает наличие дружеских отношений во времена Августа между Римом, с одной стороны, и Иберией и Албанией, с другой, здесь интересно упоминание царей иберов и албанов в одном ряду с «царем медов», т. е. дружественной при Августе по отношению к Риму Мидии-Атропатены, правителям которой Август в самом начале I в. н. э. отдал даже покоренную римлянами Армению. [1] Манандян Я. А. Тигран Второй и Рим. Ереван, 1943, с. 64—66. [2]Джанашиа С Н. Труды, II, с. 17 и др. (на груз. яз.). [3]Саникидзе Л. Д. Понтийское царство. Тбилиси, 1956, с. 193— 194 (на груз. яз.). [4] Манандян Я. А. Круговой путь Помпея в Закавказье. — ВДИ, 1939, №4, и др. [5] О вторжении римлян в Иберию см. также: Strabo, XI, 3, 5; Арр., Мithr., 103. . [6] См.: Описание..., с. 709. [7] См. в переводе Е. С. Такайшвили: СМОМПК, с. 12. [8] Вероятно, подразумевается какая-то река в районе столицы Мцхета. Возможно, Артаг бежал в сторону Севсаморы (крепость (бога) Задени) и Пелор — это р. Арагви. Ср. упоминание этой крепости у Страбона, опирающегося, несомненно, на информацию участников помпеевского похода в Иберию (см. его: ХI, 3, 5). [9] О маршруте этого похода в Албанию см. в вышеуказанных работах Я. А. Манандяна. [10]Капанадзе Д. Г. Грузинская нумизматика. М., 1955, с. 42. Эрмитажный экземпляр драхмы Аристарха найден под Сухуми (см.: Голенко К. В. — ВДИ, .1951, №4, с. 202). жүктеу/скачать 2.57 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|