Очерки колонизации павлодарского прииртышья царской россией

Историография XIX – начала XX вв. представлена преимущественно работами непрофессиональных историков, поэтому большинство публикаций носит скорее справочно-описательный, нежели исследовательский характер, но это ничуть не умоляет их значимости, так как они являются ценными источниками.

Изучением многих аспектов истории сибирского казачества в XIX века занимались: Г.Н. Потанин, Г.Е, Катанаев, Н.Г. Путинцев, Ф.Н. Усов и др. Эти исследователи являются яркими представителями так называемой «казачьей историографии», появившейся во второй половине XIX – начале XX вв., так как они были выходцами из казачьей среды. Практически все они в своих трудах показали военно-колонизаторскую роль Сибирского казачьего линейного войска в процессе захвата царским правительством Западной Сибири и Казахстана [7].

Есаул Н.Г. Путинцев в своей работе «Хронологический перечень событий из истории Сибирского казачьего войска со времени водворения западно-сибирских казаков на занимаемой ими ныне территории» (1891), посвященной описанию наиболее важных событий и памятных дат из истории Сибирского казачьего войска: «История признала за казаками честь завоевания Сибири и дальнейшего ее постепенного занятия от Урала до Камчатки и от Тобола к югу, вглубь Джунгарии и киргиз-кайсацких степей», и с гордостью отмечает далее, что именно Сибирское казачье линейное войско сыграло «столь видную роль на нашем наступательном движении на юг по Иртышу и вглубь Киргизских степей и среднеазиатских независимых ханств» [54, с.12].

Доказательством военно-захватнической сущности колонизации территории Казахстана Российской империей в первой половине XIX века явилось яростное сопротивление завоевателям местного населения. Например, в работе войскового старшины Ф.Н. Усова «Статистическое описание Сибирского казачьего войска» (1879) отмечается следующее: «Киргиз-кайсаки, за которыми усвоено название киргиз, не походили на пассивных остяков, тунгусов и других сибирских инородцев, они не смотрели равнодушно на попытки русских землеискателей приобретать у низ землицы, а напротив, жестоко мстили за это грабительскими набегами и страшными опустошениями русских пограничных селений» [64, с.6]. Усов в данном труде отмечает, что на сибирском казачестве лежала задача подавления антиколониальных выступлений казахского народа.

По мере утверждения России на юго-восточных рубежах и ее продвижения вглубь, на территорию Казахстана, приобрело доминирующее значение восхваление завоевательной политики царского правительства. Берет начало некоторая идеализация сибирского казачества. Так, официальный историк Сибирского казачьего войска генерал-лейтенант Г.Е. Катанаев в своих исследованиях особо подчеркивал патриотизм сибирского казачества и даже называл сибирских казаков «лучшей частью России» [30, с.33].

Деятель Сибирского казачества Г.Е. Катанаев в своих трудах всегда обосновывает и оправдывает колониальную политику российского царизма по отношению к соседним народам и всячески защищал интересы сибирских казаков. В своей работе «Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска с 1582 по 1908 гг.» высказывает, что сибирское казачество в начале XIX века стало для русских властей сделалось в Сибири «всем тем, что ему угодно было», казаки стали «и охранителями линий, и верными конвоирами всякого рода правительственных ученых и торговых экспедиций внутрь Азии; мощной регулярной единственной тогда в Сибири военной силой на случай боевых столкновений» [30, с.33]. Оправдывая участие сибирских казаков в карательной политике царского правительства, Г.Е. Катанаев пишет: «На долю казачьи отрядов, высылавшихся в степь один за другим, выпала почетная роль усмирителей всех взбунтовавшихся» [30, с.36]. Особым подвигом считал историк разгром отрядами сибирских казаков «мятежные скопища» Саржана и Кенесары Касымовых. «Со второй четверти XIX века, - сообщает далее автор, - сибирским казакам пришлось снова выступать в качестве первых русских колонизаторов после того, как киргизская степь через них уже была объявлена нераздельной частью России» [30, с.37].

Подобных взглядов придерживались Н.Г. Путинцев и Ф.Н. Усов. Первый четко показал роль сибирских казаков в осуществлении стратегических целей Российской империи: «служебное значение казачества заключается в охранении окраин Русского государства от нападений соседних народов и в расширении его пределов путем военной колонизации; сибирские казаки были первыми проводниками русской государственности и культуры на наших азиатских окраинах» [6, с.1].

В отличие от Н.Г. Путинцева Ф.Н. Усов считал, что на сибирских казаках в первую очередь лежала задача подавления антиколониальных выступлений казахского населения. Обращая особое внимание на сложную внешнеполитическую обстановку Российской империи в начале XIX века, Усов Ф. пишет: «Россия стягивает боевые силы на западную границу государства на случай борьбы с Наполеоном, поэтому стоявшие на пограничных сибирских линиях полевые полки стали выводиться из Сибири, и линейное казачье войско, оставшись в 1812 году единственной кавалерией в Западной Сибири, приобретает значение в этом крае важнейшего орудия в руках правительства и сибирской администрации для умиротворения киргизских степей» [57, с.16].

Знаменитый русский ученый, этнограф, публицист, путешественник Г.Н. Потанин в своих трудах «Реформы в сибирском казачьем войске» [48], «Сибирские казаки» [49], «Заметки о сибирском казачьем войске» [47] во второй половине XIX века, затрагивает вопрос взаимоотношений казачества с коренным населением с либерально-демократических позиций. Г.Н. Потанин видит дружбу и хозяйственно-бытовое сотрудничество между коренным населением и сибирским казачеством.

Отдельные аспекты истории линейного сибирского казачьего войска затронуты М. Венюковым в его обобщающем труде «Опыт военного обозрения русских границ в Азии», изданном в Санкт-Петербурге в 1893 году. В указанной работе историк не обошел вниманием тот факт, что сибирские казаки стали главной опорой российского правительства в проведении внешнеполитических акций. Так, М.И. Венюков пишет: «По представлению генерал-губернатора Сперанского, решено было фиктивное подданство тамошних киргизов обратить в действительное, и с этой целью в центры проектированных им округов устроить укрепления», в которые высылались «с линии гарнизоны казаков». Но поскольку «содержание их по отдаленности от линии стоило дорого, то мало-помалу сибирские власти пришли к мысли заселять в степи казаков» [17, с.12].

В целом, роль казачества оценивается М.И. Венюковым как резко негативная. Сыграв решающую роль в колонизации, казаки вели себя как завоеватели, и они виновники разорения казахов, - считал он. М.И. Венюков, пожалуй один из немногих авторов XIX века, открыто признававших антинародную сущность политики царского правительства, захватнический и грабительский характер завоевания Сибири. Так, в отличие от многих исследователей XIX столетия, характеризовавших одного из известных предводителей национально-освободительного восстания Кенесары Касымова как явного мятежника, а его действия как «хищнические», М.И. Венюком считал, что в результате военных мер России по отношению к Казахстану в степи «образовалось правильное восстание под предводительством умного и предприимчивого Кенесары Касымова» [51, с.13].

Много сведений о военной истории Сибирского линейного казачьего войска содержит работа Н.А. Симонова «История Сибирского казачьего № 1-го Ермака Тимофеевича полка» (1893) [8].

В отличие от других авторов, Н. Симонов указал точную дату начала миграции сибирских казаков на территорию Казахстана (1824 год).

Отдельные фрагменты истории Сибирского казачества содержатся также в работе Н. Красовского «Материалы для географии и статистики России» [38], и в статье «Обзор регулярных войск в Российской империи» [45].

Судя по данному краткому историографическому образу трудов у авторов прошлого столетия, можно отметить, что в XIX веке интерес русского общества к истории Сибирского казачества был весьма повышенным.

В исследованиях XIX - начала XX вв. ставился вопрос о значении и месте сибирских казаков, сыгравших решающую роль в присоединении южной Сибири и Казахстана к Российскому государству и активно участвовавших в укреплении позиций Российской империи и данных регионах. Сибирское казачества явилось именно тем сословием, которое без каких-либо колебаний исполняло любую волю правительства в его внешнеполитических устремлениях. Поэтому в историографии дореволюционного периода за сибирскими казаками однозначно была принята роль первых завоевателей Сибири и колонизаторов казахских земель.

Разумеется, к трудам авторов дореволюционного периода необходимо подходить критически, так как написанные в духе дворянской или либерально-буржуазной концепции, эти работы отражают не всегда объективные взгляды авторов на политику царизма в Казахстане. Так, в исторической литературе прошлого столетия прочно утвердилась концепция, оправдывавшая жестокий характер завоевания царским правительством Западной Сибири и Казахстана в начале XIX века. Многие авторы усердно доказывали, что российское правительство было вынуждено прибегать к крайним мерам в целях защиты границ государства. Подобный анализ нашел отражение и в оценке действий сибирских казаков в их отношении к местным народам, довольно часто можно встретить суждения о «героических подвигах» казаков, сумевших усмирить кочевников.

С другой стороны, сибирское казачество оказалось жертвой политики царизма, оказавшись в его руках слепым орудием осуществления стратегических задач империи. Не все труды прошлого построены на тщательном изучении архивного материала, многие носят описательный характер, отдельные дублируют друг друга. Тем не менее, все они сохраняют ценность и представляют обширный фактический материл, позволяющий нам самим понять многие стороны истории Сибирского казачества [7, с.36-37].

В Советский период в исторической науке преобладало мнение, что колонизация казахских земель российским правительством не проводилось. Утвердилось положение добровольного присоединения всех трех казахских жузов. Большинство работ в этот период были посвящены взаимодействию пришлого инонационального населения с коренным населением, размещение пришлого населения, его хозяйственная деятельность и т.д. Например, работа Апполовой Н.Г. «Хозяйственное освоение Прииртышья в конце XVI - первой половине XIX вв.» [5], работа Алексеенко Н.В. «Население дореволюционного Казахстана» [4], труд Бекмахановой Н.Е. «Формирование многонационального населения Казахстана и Северной Киргизии: последняя четверть XVIII – 60-гг. XIX» [13] и т.д.

Здесь, прежде всего, необходимо отметить монографию Е. Бекмаханова «Казахстан в 20 - 40-е гг. XIX века» [12]. В данной работе автор показал колониальный характер политики царизма, результатом которого было ухудшение положения казахов, роль казачества в подавлении национально-освободительного восстания под руководством Кенесары Касымова.

После обретения независимости Республики Казахстан казахстанским ученым открылась возможность по-новому пересмотреть исторический период XVIII – начало XX вв. Переосмысливались многие научные постулаты и догмы, формировавшиеся более чем полвека, в научные изыскания стали проникать запрещенные в советский период методологические подходы

Фундаментальный труд М.Ж. Абдирова – монография «История казачества Казахстана» [1] содержит сведения об образовании Сибирского казачьего войска, его характере и нравах, отношении казачества к коренному населению Казахстана, о подавлении сибирским казачеством национально-освободительных восстаний казахов. В этой работе обосновываются новые положения и методологические выводы.

Труд Т.А. Инсебаева «Очерки истории Павлодарского Прииртышья» [25] В данной работе содержатся сведения о формировании сибирского казачества, административном положении войска, колониальных мероприятиях царского правительства, приведены статистические данные.

Монография К.Ж. «Нурбаева Сарыарка до и после колонизации (с древних времен до середины XIX века)» также затрагивает некоторые вопросы казачьей колонизации [44]. В данной работе раскрывается роль природно-географического фактора в совокупности с экономическими, политическими и демографическими факторами в процессе колонизации. На первом плане стоит историко-географическая проблема, которая предполагает рассмотрение исторических предпосылок, особенностей и последствий колонизации, в частности, экономической колонизации с точки зрения природно-географического фактора.

Кандидатская диссертация Борсукбаевой А.М. «Колонизаторская политика царизма в казахских землях в XIX – нач. XX вв. (на материалах северо-восточного Казахстана)» раскрывает военную политику и основные цели царизма при создании Сибирского казачьего войска. Показана роль казачества как верного служителя самодержавию в колонизационной политике [14].

Кандидатская диссертация Аубакировой Х.А. «Участие сибирского казачества в подавлении национально-освободительного движения казахского народа под предводительством султанов Саржана и Кенесары Касымовых (1824-1847 гг.)» показывает казачество как слепое орудие русского самодержавия в подавлении национально-освободительных восстаний казахского народа [9].

Докторская диссертация Кабульдинова З.Е. «Казахи внутренних губерний Российской империи во второй половине XVIII – нач. XX веков (историко-географический аспект)» раскрывает административную, аграрную политику царизма, показывает угнетающее положение казахов на внутренних округов, их притеснение и эксплуатация сибирским казачеством [26].

Кандидатская диссертация Прохорова И.Р. «Проблемы исторической географии Северо-восточного Казахстана во второй половине XVIII – начале XIX вв. (1758 - 1822)» содержит доводы об аграрной политике царизма, следствием чему было тяжелое положение казахов. Большие нарезания земель сибирским казакам приводило в бедствие казахские хозяйства. Также в диссертации затронута проблема историко-георгафической особенности Сибирского казачьего войска, раскрывается характер и нравы (беспечность) сибирских казаков [53].
2.2 Происхождение казачества

Одно из самых ранних упоминаний термина «казак» в мусульманских источниках относится к 1265 году со значением «бехдомный», «бесприютный», «скиталец», «изгнанник». Для обозначения образа жизни вольного казака было образовано понятие «қазақылдық» в смысле «казакование» или «казачествование». Под казаками в кочевом обществе понимали наиболее сильных, смелых, выносливых, физически закаленных, предприимчивых и воинственных людей, которые выделялись из общей массы населения и жили отдельно, военно-кочевыми отрядами во главе со своими вождями-атаманами.

Тюркское происхождение термина «казак» и мнение о тюркских корнях российского казачества придерживались и многие исследователи. В. Даль писал, что слово «казак», вероятно, происходит от среднеазиатского «скитаться», «бродить» [21, с.72-73]. Востоковед В. Бартольд также утверждал, что этот термин тюркского происхождения и означает «разбойник», «мятежник», «авантюрист», хотя нет его достоверного этимологического объяснения. В Россию, считал он, это слово впервые попало в эпоху владычества монголо-татар и употреблялось во многих значениях, в том числе социальном и военном. Ученый говорил, что казаками считали различных претендентов на престол, которые вели жизнь искателей приключений. Казаками также считали часть народа, отделившуюся от своего государя или соплеменников [11, с.535]. В.В. Радлов одним из значений термина «казак» также считал человека вольного, независимого, искателя приключений, бродягу, ловкого наездника и выводил из него такие определения, как «казакчи» - разбойник, «казакана» - вести себя так, как свойственно вольному, степному человеку, «қазақылдық» - приключение, странствование (вольного, степного рыцаря, то есть специфический образ жизни кочевника - номада); «казаклук» - предводитель шайки разбойников, то есть главарь или атамана себе подобных казаков, ведущих военно-богатырский образ жизни [55, с.364-367]. Чокан Валиханов, исследовавший проблемы этногенеза казахского народа, писал, что «казачество началось и развилось в Азии и перешло к русским от татар… Имя казак… в то время имело значение довольно почтенное и означало возвышенность духа, здравость, соответствовало европейскому рыцарству» [2, с.19]. Дореволюционный военный историк М.И. Иванин писал, что казаки – это «легкие войска в монгольской армии» и что так называемые «киргиз-кайсаки» составляли эти самые войска [2, с.19].

Казачий историк Ф. Стариков говорил также, что слово «казак» «чисто татарское» и первоначально означало вольного, бездомного бродягу, а потом - низший род воинов, набранных из бродяг [2, с.19].

Исследователь казахской степи Ф.А. Щербина был уверен, что хотя вопрос о происхождении казачества нельзя считать окончательно решенным, тем не менее слово «казак» не русского происхождения, а тюркского корня и «взято из киргизского языка…слово «казак» означает молодец… в названии «казак» остались несомненные следы заимствования русскою народностью от народности тюркской чего-то уже готового, сложившегося. С этим фактом приходится мириться». И далее пишет: «В порядке исторической последовательности татарские казаки предшествовали русским или точнее южнорусским» [70, с.18-19].

Кочевники появились в степях Причерноморья в эпоху Великого переселения народов, с IV в. н.э. Вначале это были гунны, затем авары и болгары, хазары, Угры, а с начала X в. – печенеги или кангары. Русские князья, сами вчерашние варяги-наемники, активно использовали новых соседей в междоусобной борьбе, самый ранний случай привлечения кочевников-печенегов неким киевским князем зафиксирован в Епатьевской летописи под 980 г. Так зародилось наемничество – воинская служба вождей отдельных кочевых орд русским князьям в период феодальной раздробленности. Из истории Киевской Руси известны 34 таких случая. Некоторые печенежские ханы со своими улусами уходили из кочевий и добровольно поступали на русскую службу, крестились и принимали христианство. Так, в 991 году вступил в православную веру хан Кучуг, который служил князю Владимиру «чистым сердцем», за что его любили и почитали сам князь, митрополит и бояре. В глазах же свих сородичей в степи они были традиционными «казаками», то есть людьми, отколовшимися от них и ушедшими служить новым хозяевам. Киевские князья охотно принимали на воинскую службу тюрков-кочевников, высоко ценя их боевые качества, и, формировали из них легкую конницу в своих дружинах.

В начале XI века в причерноморские степи из-за Волги хлынули новые кочевые племена, известные под собирательным названием торки, или гузы. Изгнав печенегов в прежних кочевий, они побудили их искать новые земли. Часть печенегов ушла за Дунай, в Византию, а остальные осели в юго-восточных районах Киевской Руси, где несли сторожевую и пограничную службу первоначально на правах федератов, затем русских князей [2, с.27-28].

Господство торков было кратковременным: их вытеснили и разгромили новые кочевники – кыпчаки (половцы). Часть торков ушла в Византию и Панонию, другие же прикочевали к границам Южной Руси и обратились за покровительством к киевским князьям, которые принимали их на службу в качестве военного сословия. Им выделяли земли на пограничных со степью территориях, в Верхнем Побужье и Поросье, у рек Десна, Остра, Сулла и Стугна, вблизи Переяславля, где они постепенно оседали, имели даже свои городки (Торчин, или Торческ, Канев, Юрьевск), в качестве платы прикрывая юго-восточные рубежи Руси на половецком - опасном направлении. Выгода была обоюдной: кочевники охраняли Киевскую Русь от набегов кыпчаков, с другой - сами находились под защитой русских дружин, приходивших на помощь в борьбе с общим врагом. Археологические раскопки курганов в Поросье показали, что в подавляющем большинстве они принадлежат кочевникам – печенегам и торкам (гузам) и датируются XII - началом XIII вв. [2, с.28-29].

В середине XII в. поросские кочевники объединились в тройственный союз (печенегов, торков и берендеев), который получил название «черные клобуки», данное по чисто внешнему признаку – характерному головному убору. Главной военно-политической силой этого образования являлись берендеи, кыпчакский род «баяндуры». Кроме них в черноклобуцкий союз входили также ковуи, турпеи, каепичи, бастии, могуты, татраны, шельбиры, топчаки, ревуги, ольберы и другие роды, кланы и фратрии, этнически близкие племена. Они на границах русской земли и степи несли сторожевую службу, выполняли фактически казачью воинскую службу, активно участвовали как в междоусобной борьбе князей, так и в их походах в глубь степи против половцев, имели большое влияние на Руси [2, с.29-30].

Все это дало основание историку П.В. Голубовскому считать, что Русь в лице союзных ей кочевников приобрела легкое, подвижное войско, а другой ученый И. Самчевский прямо писал, что черные клобуки явились «одним из элементов казачества», которое вело сове происхождение от времен еще Киевской Руси. Н.М. Карамзин также указывал, что «торки и берендеи, называясь черкасами, назывались и казаками». И вскоре они «под именем козаков составили один народ, который сделался совершенно русским, тем легче, что предки их, с десятого века обитая в области киевской, уже сами были почти русскими». Таким образом, заключает ученый, «козаки образовали воинскую христианскую республику в южных границах Днепра», то есть запорожских казаков.

Поросье, как и все южное и восточное порубежье Руси, было контактной этнической зоной, где длительное время шел активный процесс взаимоассимиляции славян и кочевников (печенегов, торков, берендеев, половцев – кыпчаков и др.). Кочевники долго сохраняли свои первичные бытовые и хозяйственные формы существования, в то же время втягиваясь постепенно в жизнь Киевской Руси, изменяли свою экономику, переходя от кочевания к оседлому пастушеству, с использованием укрепленных городков. Поэтому вполне справедливо утверждение С.А. Плетневой о том, что в Поросье начал складываться быт, характерный впоследствии для казачества. За 600 лет эволюции тюркские кочевники-казаки трансформировались в запорожских (украинских) казаков, утратив свой хозяйственный тип, религию, но сохранив в быту различные диалекты кыпчакского языка, смешанного с русским, многие традиции, обычаи, одежду, характерные черты внешнего облика: бритую голову, широкие шаровары, чуб-оселедец, или айдар по-тюркски и пр. [2, с.32].

Преимущественно на тюркской основе формировалось и донское казачество. По Н.М. Карамзину, оно оставлено из людей, «говорящих нашим языком, исповедующих нашу веру, а в лице своем представляющих смесь европейских народов с азиатскими чертами; людей, неутомимых в ратном деле, природных наездников и кочевников… упрямых, своевольных, хищных. Нет сомнения, что они же назывались прежде азовскими казаками… Происхождение их не весьма благородно: они считались не российскими беглецами» [2, с.32]. Мурад Аджи прямо указывает, что донские казаки – это потомки половцев-кыпчаков, или куманов, так как резко отличаются от других славянских народов своим антропологическим типом и сильно похожи обличьем на степняка (например, на кумыков, одним из потомков половецкого народа) [2, с.32].

Большинство ученых (М.Э. Аджи, А.А. Гордеев, Л.Н. Гумилев, Р.Г. Скрынников и др.) также считают, что казачество, в том числе и донское, сложилось в результате взаимоассимиляции половцев и славян при бесспорном доминировании первых, которые как представители более сильной степной культуры, носители более устойчивого образа жизни оказали огромное влияние на формирование казаков в культурном, языковом, хозяйственном и военном отношении. Поэтому вполне правомерен вывод о том, что славянские казаки – это на самом деле тюркские кочевники-казаки, только сменившие конфессию и некоторые черты хозяйства в ходе длительной исторической эволюции и контактов с оседлым славянским населением, но сохранившие традиционный быт и военно-демократическую организацию общественного устройства. Тюрко-славянские казаки, сменив лишь религию, сохранили практически в неприкосновенности свои этномаркирующие показатели. На Дону, Днепре, Тереке, Яике и других местах складывались своеобразные культурно-этнические автономии казачьих общин, этнокультурная характеристика которых была чрезвычайно близка к классической тюркской (быт, язык, хозяйство, обряды, традиции, вооружение и воинское искусство, одежда и пр.), хотя по религии они были уже православными [2, с.36].

Достоверно известно, что первым донским казачьи атаманом был некий Сары-Азман, а в сподвижниках у него ходили казаки Ермак, Кабан, Татара, Шадра, Черкасс и другие, люди явно тюркского или смешанного происхождения. В XV-XVI вв. в южных степях проживали вольные казаки – азовские, астраханские, белгородские, гребенские, крымские, ногайские, перекопские и пр. В этом казачьем этносе первоначально преобладал, безусловно, тюркский элемент, поэтому и атаманы избирались из их среды.

Историк XIX века А. Рихтер, исследовавший влияние Орды на Русь, пришел также к выводу, что казаки «должны своим происхождением татарам… самое слово «козак» есть татарское слово». Казаки носили оружие и уборы восточных народов, сражались как кочевники, действуя стрелами и копьями. А женщины-казачки «говорили между собою наиболее по-татарски», то есть бытовым языком на Дону вплоть до XVIII века оставался кыпчакский (или кумыкский).

Живя между кочевниками, казаки перероднились с ними и усвоили обычаи, образ жизни и нравы кыпчаков. Любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты казака. «Казак большую часть времени проводит на кордонах, в походе, на охоте или рыбной ловле. Он почти не работает дома. Пребывание его в станице есть исключение из правила – праздник, и тогда он гуляет». (Л.Н. Толстой «Казаки»)

Сравним эти слова писателя с образом жизни кыпчаков. Большинство домашних работ в кочевом ауле, как зимой так и при перекочевках, выполнялись женщинами. Это катание войлока, обработка шкур, пошивка меховых и кожаных изделий, изготовление ковров и паласов. Подростки и женщины пасли скот, ставили юрты, разбирали их, доили скот, готовили пищу. Мужчины кочевого общества охраняли скот, упражнялись в стрельбе, охотились на зверя и птицу. Главная обязанность мужчин состояла в охране семьи и имущества, в ведении войны.

Эту особенность военизированного кочевого общества подметил путешественник по Дешт-и Кыпчаку посол Папы Иннокентия IV в Монголию (1245-1247 гг.) францисканский монах из Перуджи Плано Карпини: «мужчины вовсе ничего не делают, за исключением стрел, а также имеют отчасти попечение о стадах… Но они охотятся и упражняются в стрельбе… Жёны их все делают: полушубки, платья и башмаки, сапоги и все изделия из кожи, также они правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и во всех своих делах очень проворны и споры» [24, с.146-147].

«Многое переняли русские казаки от своих тюркских предков и в военной области. Знаменитая казачья «лава» не что иное, как стремительная, словно степной ураган, атака в конном строю кочевых воинов-тюрков и монгол. Тюрки первыми в Центральной Азии освоили мощное оружие конного воина – саблю, которая затем была взята на вооружение всеми армиями мира. А казачья шашка получила свое название от «шешке» - оружия древних половцев-кыпчаков и горских племен».

В гениальной повести «Тарас Бульба» Н.В. Гоголь широко использует тюркские слова, перешедшие казачеству в наследство от кыпчаков, такие как: козак, бейбас, бас, сабля, нагайка, табун, есаул, байрак, гайда, амбар, тулуп, шаровары, палаш, очкур, казакин, кобеняк, кабак, кош, кошевой, султан, курень, атаман, байбак, камыш, табор, аршин, епанча, казна, казан, кафтан, яр, жупан, буланый, аргамак, аркан, вьюк, булат, и др. Ученые-филологи тюркские лексические заимствования в славянских языках называют тюркизмами. Вот некоторые тюркизмы в военной лексике: кошевой, казак, гайдук, гаймак, улан, ватага, шашка, гурда, кинжал, чекан, кистень, палаш, тюфяк, кольчуга, куяк, юмшан, табор, барабан, елмань, джигитовка, доломан, чакчири, кивер, мисюрка, шишак, еловеи, мишень, чека, темляк, фитиль, каланча, кобура, набат.

«Целый ряд обозначений наиболее общих понятии военного дела получен от древнетюрских языков. Такие, как – «воин», «боярин», «полк», «труд», (в значении «война»), «охота», «облава», «чугун», «железо», «булат», «алебарда», «топор», «молот», «сулица», «рать», «хоругвь», «сабля», «кметь», «колчан», «тьма» (10 тысячное войско), «ура», «айда». Они уже не выделяются из словаря, эти обкатанные в веках невидимые тюркизмы. Лингвисты замечают лишь позднейшие, явно «неродные» включения: саадак, орда, бунчук, караул, есаул, атаман, кош, курень, богатырь, бирючь, жалав (знамя), снузник, колымага, алпаут, сурчан и т.п.»

До сих пор потомки казаков используют такие термины, относящиеся к коневодству, как лошадь, кобыла, мерин, аргамак, бахмет, маштак, битюг, карабаир, лошак, тавро, табун, кумыс, тебенек, аркан, торба, нагайка, камча, колымага, сани, вьюк, тарантас, тебеневка, туша, арчак, чепрак, бастрык, баз, чумбур, укрюк, хомут, дуга, тырла, отава, косяк, гурт, папаха, бурка, казакин, башлык, кибитка, которые также являются тюркизмами и проникли в славянские языки в результате контактов с кыпчаками [24, с.148-150].